Текст книги "Дай мне! (сборник) (СИ)"

Автор книги: Ирина Денежкина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Да, у них же там целая система продвинутая.

– А ты собираешься выходить за рубеж со своими песнями?

– Я постоянно за этим рубежом.

– Ты там собираешь большие площадки?

– Ну, тыщи две–три собирается.

– Ну, да, это не только эмигранты.

– Эмигрантов столько не набрать.

– Это где все, в Америке, в Европе?

– Сейчас мы из Германии приехали, и опять в Германию уезжаем. В США потом.

– Немцы фанатеют по «Ленинграду» ?

– В Гамбурге вообще жуткие фанаты.

– Они русский язык знают?

– Нет, конечно. Правда, есть прослойка, которая знает, поскольку там же была ГДР, но их очень мало. А Гамбург же вообще в ФРГ был всегда, посему там этот процент еще ниже, в Берлине довольно высокий.

– То есть эпитеты не перевести, в силу специфики языковой, на иностранные языки. У них просто нет такого богатого запаса…

– Весь мир слушает Бьорк и не обламывается оттого, что не понимает, о чем она воет.

– Ты английский–то знаешь?

– Слава Богу, на таком бытовом уровне.

– А не хочешь выучить в совершенстве немецкий?

– Чтобы Гессе в подлиннике прочитать?

– Или там, например, испанский. Мне говорили «Выучи испанский, чтобы потом поехать отдыхать в Испанию».

– Меня интересует гораздо больше русский язык, нежели в любом случае плохой иностранный.

– Почему плохой?

– Потому что невозможно стать носителем языка. Даже если ты начинаешь его учить, ты все равно не носитель, никогда ты не поймешь его нюансов. Если ты не Бродский, конечно. Я не Бродский.

– Самые интересные книжки, песни, я считаю, они про обычную жизнь Вася, Петя утром идут на завод и т. д., такая бытовая сторона жизни. Но обычно люди этого не понимают. Они хотят жить в коттеджах, быть богатыми, машина и все такое. Они не понимают ценности того, что они обычные, как все. Не понимают, что прелесть в том, что они так обычно живут, что у них там картошка каждый день на обед. Почему Симпсоны популярны? Потому что они такие же придурки, как и все. Простая семья, как три рубля.

– Понимаешь, в обычной жизни тоже есть, наверное, какие–то свои проблемы, своя духовная борьба, которая не так на поверхности лежит. Наверное, у кого–то, накопить побольше денег и купить коттедж – это составляет основную цель жизни, и эту точку зрения тоже надо уважать. Ну, для искусства, конечно, такие люди представляют меньший интерес, чем такие фактурные, но в них тоже что–то можно найти, я уверен.

– А детство какое у тебя было? Примерный был или двоечник, хулиган, курил с первого класса?

– Все синусоидами, когда как. В восьмом классе я практически не посещал школу, хотя шестой закончил без троек.

– Что–то случилось в седьмом?

– Не помню, что случилось. Седьмого класса не помню, как–то не отразился. Как раз в шестом классе, по–моему, я стал заниматься легкой атлетикой, как–то весь ушел в спорт. И в седьмом, восьмом школа была для меня каким–то очень странным местом.

– Ты занимался спортом или по подворотням шлялся, курил, пил?

– Знаешь, у нас была такая компания в школе олимпийского резерва «Буревестник», которая удачно это все совмещала и по подворотням пошляться, и в сборную Ленинграда попасть.

– Детство удалось – пошлялись, попьянствовали в тринадцать–четырнадцать лет…

– Нет, в тринадцать я еще не пил. В четырнадцать, может быть, но это не назовешь пьянством, потому что с бухлом была напряженка жуткая, а коробок анаши стоил три рубля. Тут выбора не было, и нам пришлось курить. И десятый класс я вообще не помню, наверное, он прошел в таком…

– Ты этим гордишься, что было так интересно – курил в десятом классе?

– Мало кого сейчас этим удивишь. Кто сейчас в десятом классе не курит?

– Сейчас, наверное, все курят, но, когда я училась, у нас был такой примерный класс. До одиннадцатого класса ничего не нюхали, не пили. У меня такое детство получилось неконфликтное.

– А мне и подраться приходилось, потому что мне было очень интересно жить. Я способный дико к обучению был, учился в четырёх школах разной направленности, все время переходил из школы в школу. И все время приходилось драться, дрался по жизни.

– Кто выигрывал чаще всего?

– К счастью, я. Иначе вообще в школе не жить. Если б я остался в музыкальной школе, пиликал бы до сих пор на скрипке, может быть, моя жизнь была бы интересней. Но я в этом сомневаюсь, потому что я знаю закулисную борьбу во всех театрах Петербурга. Это жуть, как они там живут. Максимум, кем ты можешь быть, – это первой скрипкой. Все равно сзади трое будут тебя подсиживать и рваться на гастроли по Японии. Это самое главное событие в этом году. Пошлют меня или не пошлют?

– В Японии был?

– Не был.

– Почему?

– Не знаю, до Владивостока мы долетели…

– А в Китае, в Корее?

– Тоже не были. Мне как–то восточные страны не очень нравятся.

– Почему? Они маленькие, красивые.

– Ну, наверное, красивые, но я за свою жизнь столько наездился–налетался, что никуда мне не хочется. Все эти гастроли – такое мелькание городов, что мне уже все похоже друг на друга. И потом, я не испытываю пиетета, эта фраза – «увидеть Париж и умереть» – абсолютно ко мне не относится, мне насрать.

– Лучше в Питере?

– Да, мне б по городу погулять, и чтоб туристов не было. Знаешь, как–то сложно с туризмом, я не путешественник по натуре. Нет такого места, куда бы я хотел. Ну, у меня было такое место, я хотел увидеть Колизей. Увидел, все, больше мне ничего не нужно.

– Рим впечатлил вообще?

– Рим? Кайф, да. Офигенный город.

– Где бы ты хотел жить не в России? В Германии или в Италии, где тепло?

– Куда выгонят. Я не знаю, везде не дома, понимаешь? Эмигранты вообще жалкие люди, поэтому быть жалким не хочется.

– Ну, хотя бы на лето. Дом за границей…

– Зачем? Мне жутко не нравится такая тенденция, если по видеоклипам ее проследить, которые показывают по MTV, – никто не хочет жить в России. Ну, блядь, ни один. Стоит Филипп Киркоров – он, блядь нах, из Голливуда, лондонский дождь какой–то хуярят, потом какой–то Лондон–Париж. Все где–то за границей, все не здесь. Это мечта простого человека – дом за границей, а я не простой.

– Тебе в деревне лучше или в Питере?

– В деревне я не пробовал жить, так чтобы ЖИТЬ. Там же какой–то дикий труд. Ну, это кайфно дня два. Я дико люблю кафешки, понимаешь Я хочу вечером выйти, поесть, испить пивка, встретиться с другом и разойтись. А в деревне без бутылки водки с другом не встретишься.

– Я вот, например, согласна жить в деревне, если там будет ванна, туалет, горячая вода, такое все.

– Я как–то не особенно приучен к комфорту, постольку гастрольная жизнь не способствует развитию этого чувства, когда у тебя дома нет. Я себе купил новую квартиру – попросил сделать ремонт, как в гостинице такой трёхзвёздочной, потому что там я ощущаю себя дома. С пластиковыми дверями, со всей этой хуйней.

– У тебя трудовая книжка есть вообще?

– Не знаю. Надо у директора спросить, наверное, есть.

– Вот перед пенсией задумаешься – обеспеченная старость…

– О пенсии? Ты что, это глупо. В нашей стране иметь трудовую книжку, чтобы получать пенсию? Это взаимоисключающие вещи.

– А накопления на старость, когда ты будешь старый, дряхлый уже?

– Когда я себя почувствую плохо, я этим займусь. Сейчас мне ни к чему.

– А будет поздно?

– Будет поздно, значит, опоздал. Самое главное – нужно научиться терять, когда легко со всем расстаешься, когда нет привязок никаких, и ты один.

– Ты легко теряешь?

– С трудом. Переживаю, когда в жизни происходят какие–то отрывы, разрывы. Я это делаю сознательно.

– Почему сознательно?

– Чтоб не забывать, что все–таки умираем мы все поодиночке, смерть приходит к каждому отдельно, а не в компанию с кем–то, даже не с женой.

– То есть такой любви у тебя быть не может – «любимая, всегда будь со мной». Ты так относишься, что уйдет – все, на хрен.

– Нет, не по хрен. Но все равно, собственно говоря, мы рождены, к счастью или к сожалению, не для того, чтобы встретить свою половину, а для того, чтобы прожить жизнь достойно…

В эту секунду к нашему столику подхиливают мужик и баба незнакомые. В смысле, мне незнакомые. Шнур их знает. Целуются, все дела. Парочка явно навеселе. Баба особенно. Выясняют, чем мы тут нах занимаемся. Мужик меня спрашивает – чё, блин, об всем уже спросила? Почти обо всем, говорю. А об оральном сексе спрашивала? Откуда знает? Да, говорю. Спросила об оральном сексе раза четыре. А о чем не спрашивала? Говорю – о мате типа. О словах нехороших. Мужик такой:

– О, важная тема! Я вот сначала просто слышал про Шнура, потом, когда познакомились, смотрю – какой славный человек. А потом влез в Интернет, смотрю, а там – «еб твою мать, хуй, пизда, хуйня». И меня кондрашка схватила. Потом я купил диски, а диски забавные. Когда публика расслабленная приходит в гости, ставлю – смеются, когда более или менее подтянутая – растеряны, слышать такого не хотят, а я им объясняю, что это на самом деле не так уж и плохо. Меня нелегко переспорить в этом отношении. Потому что, когда на «Культуре» Виктор Ерофеев начинает разговор о мате, легко и остроумно давит застенчивых противников мата, то я обращаю внимание на то, что никто из матерщинников не произносит ни одного нехорошего слова, потому что понимают – экран, публика и т. д. Так вот, вопрос не в том – устранить мат или не устранить. Здесь задачка с отсутствием решения. Но можно что–то по этому поводу толковое сказать, У Сережки дурные совершенно стихи, но вдруг выскакивает какая–то строчка – бах, зацепило, еще строчка – зацепило. Книжку я купил «Дай мне», думал, Денежкина дура дурочкой, а оказалось, что литературно одаренный человек. Кстати, когда мы на улице спрашивали музыкантов, то музыканты нам сказали, что, кто бы ни запел, у нас уже есть Шнур, и второго быть не может. Сказать, что это можно, а это нельзя, мы не в состоянии.

Вот как, значит, про меня люди думают. Мужик, между прочим, сам с виду – дурачок дурачком. Обсос такой столичный.

– Мне кажется, что мата нет, – это Шнур опять. – Мат – это идея. Историю хотел рассказать. Приятель работает на телевидении, снимал сюжет с Германом. Такой есть режиссер Герман, великий наш режиссер, жутко интеллигентный человек. И вот он снимает – в кадре Герман, на съемочной площадке дело происходит, говорит жутко умные вещи жутко интеллигентно, и вдруг перед камерой проходит человек. На что Герман говорит «Еб твою мать! Ты же, блядь, киношник! Люди тут, на хуй, снимают! А ты, блядь, не понимаешь, что перед камерой ходить–то, блядь, нельзя!» – и дальше продолжает говорить жутко интеллигентные вещи. Никакой рабочий процесс не возможен без этого, ничего не будет работать, в этой стране точно. Если даже лошадь без «эх, еб твою мать» не ездит. У нас даже и животные к этому привыкли. Собака понимает только мат.

– Например?

– Ну, если ты с собакой разговариваешь, но она что–то не то делает, то она понимает только матюги. Не то чтобы она их слышит, она просто понимает, что, видимо, человека довели и нужно с ним как–то по–другому.

– Мат для экспрессии понятен, чтобы мысль довести. Но когда используется мат в творчестве – это уже какая–то сознательная штука. Это прием такой, фишка?

– Есть такие состояния, которые без матюгов не выразить. Самый дурацкий пример слова «конец» и «всё» абсолютно не отвечают слову «пиздец», это не синонимы. Потому что «пиздец» – это пиздец, это какой–то крайний конец, но «крайний конец» – это не формулировка и вообще глупо звучит. Есть же вот слово, которое отражает эту ситуацию, и другого такого нет.

– У меня тоже был забавный случай. Когда я читала Денежкину в первый раз, то пропустила все матерные выражения, они вписаны в ткань текста и адекватно отражают мысль. – Это вдруг баба пьяненькая вступила, которая с мужиком пришла. Тоже меня читала, надо же. А с виду ведь тоже на дурочку смахивает. – У меня не цеплялись глаза – матерное слово, не матерное, главное, что я поняла. Это соотношение между эмоцией и словом уравновешено. А когда мои родители читали «Чувствуется энергетика, талантливо написано. Но сколько мата!» Действительно, сейчас все говорят «Денежкина в литературе – мат. Шнур в музыке – мат». Но я думаю, что мат не ради мата, правильно? Ведь вы, когда писали, не думали, что я буду первым, кто будет материться, а сейчас я напишу песню, в которой будет двадцать слов матерных и одно нематерное.

– Ну, конечно. Мне кажется, самое главное – это органичность. Сильно или несильно, хорошо или плохо. А матом ты это сделал или деепричастиями, или существительными – не важно абсолютно. Главное, что получилось, состоялось. Бывают вещи хорошие и плохие, остальное все ерунда.

– А в клипах они у тебя пищат? Или там песни без мата?

– Да чего там только ни происходит. И пищат, и слова просто вынимаются из фонограммы. .. Ты знаешь, пик на самом деле сильнее мата, потому что мат органично звучит, а когда пик, то даже если там просто «бля» – можно себе в голове нарисовать такое, что вообще, вот такой ПИК.

– Забавно, кстати.

– А у «Bloodhound Gang» ржание ишака.

– Сейчас много чего вставляют, колокола вставляют. Но запикать – милое дело, эмоционально сильнее. Сами даже этого не подозревают, эти люди, которые пикают, – они делают более страшную вещь.

– Ты бы согласился, чтобы без пиков, все слова звучать будут по телевизору?

– Если в каких–то тематических программах, понятно, что не в «Спокойной ночи, малыши».

– На MTV, ночью?

– MTV давно не музыкальный канал. Там же жрут говно и опарышей целый день, во сколько я ни включу. Музыки никакой нет, музыка кончилась. У нас настала эпоха реалити–шоу. Либо «Фактор страха», либо программа «Окна», либо, вот, на MTV эти, «Дом 6», «Дом 666»… Ну хуй с ними. Ира, а ты–то что думаешь о мате в своем творчестве?

И тут все смешалось. Подошли еще какие–то люди, бутылка на столе выросла. Диктофон кто–то уронил… В общем, не ответила я тогда на вопрос. Теперь отвечаю. Письменно.

О мате в своём творчестве я уже говорила сотни раз. Почему–то всех всегда интересует именно это. Можно было просто взять и написать книжку мата «блять блять блять» – десять страниц, «на хуй на хуй на хуй» – десять страниц. И так далее. Было бы то же самое, та же реакция. Молодая девушка и мат. Несочетаемые вещи. Символ пошлости поколения. Молодая девушка, мат и сигарета во рту до кучи.

Волкова постоянно матерится. Особенно, когда рассказывает о своём опыте вождения. – Я еду, а этот пиздюк вылез на полосу встречного движения. И его не видно, суку. Я думаю ёбтвоюмать, ты что делаешь? Козёл, ёбтвоюмать. Серёжа орёт поворачивай, ебтвоюмать. А я ему ёбтвоюмать, не ори, я и сама справлюсь, хули ты, ёбтвоюмать, лезешь?

– Это значит, Волкова возбуждена. Нервы не стальные канаты. Они вибрируют, и получается «ебтвоюмать». Как игра на скрипке. Только там музыка, а тут…

Жорик тоже матерится. Но не от нервов, а так. По привычке. Бывает, люди заикаются. А Жорик матерится.

– Я пошёл вчера, ёбаныйврот, пива купить ёбаныйврот, а там Дядя, ёбаныврот. Мы с ним, ёбаныврот, взяли по пиву и пошли ёбаныврот…

– Куда?

– Ко мне, ёбаныврот.

Сураев не матерится. Даже, когда в машине все орут песни Шнурова, в нужном месте Сураев деликатно молчит. Стесняется. Хуй называет «писька».

Касперович умеет кричать «Хуй! Хуй! Хуй!» или, когда что–то не получается, «Бляяяяяяяяя!». И ржёт. Когда смеётся Кас–пер, смеются все. Она очень заразительно смеётся. Работает в администрации города. Однажды её показали по телевизору. Каспер сидела прямая и серьёзная. С презрительным выражением лица. Дескать, кто вы все такие. А я вот от имени администрации вещаю. И что–то там навещала.

– Каспер, а прикольно было бы, если бы ты на середине речи заорала бы «Хуй! Хуй! Хуй!». У тебя такое выражение лица было…

– Какое

– Как будто ты хочешь заорать «Хуй!», но не можешь. Работа не позволяет.