Текст книги "Эликсир вечной молодости"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Откуда такое предположение?

– Извините, Светлова, за несколько черный юмор. Но как видите, – Богул снова кивнул на ряд черных мешков, – они все здесь! У него дома. Стало быть, были приглашения – и приглашения этими девушками бывали приняты.

– Да… Возможно. А те, кто мудро отказывался, наверное, до сих пор живы-здоровы и, возможно, понятия не имеют, что им угрожало.

– Итак, он вел девушку к себе домой. В этом районе в полночь, когда приходит последний автобус, уже полная тишина. Все спят. На улицах темно. Ни фонарей, ни освещенных окон в домах. Дочь и жена Скворцова тоже спят.

– И?..

– Он убивал этих женщин и закапывал у себя в саду. Да! Поэтому так они и исчезали.., бесследно.

– А потом?

– А потом жена Скворцова однажды узнала, что здесь происходит…

– Проснулась посреди ночи?

– Почему бы и нет? Рано или поздно это должно было случиться.

– И что?

– Ну, сами подумайте, что ей было делать?

– Возможно, она попыталась его остановить?

– Возможно. Но безумие остановить словами и уговорами невозможно.

– Сообщила в милицию?

– Донесла то есть? На мужа, на отца своего ребенка? Ну, не говоря уж о том, что это непросто… Но даже если бы она это сделала… Каково это – продолжать жить в небольшом городе женой маньяка?! А ребенок? Да им бы тут жизни не стало! Родственники погибших девушек их бы растерзали…

– Да-да, вы правы! Конечно! И она, эта несчастная жена, решилась на…

– Да, и она решила все устроить сама. Нашла единственный, казавшийся ей возможным способ сохранить тайну и остановить безумца.

– Она сама убила своего мужа?

– Да. Я думаю, да. И, убив, сделала с ним то же, что он делал со своими жертвами: закопала рядом с ними.

– А девочка?

– От дочери Скворцовых все, что произошло, не осталось, очевидно, в тайне. Она стала свидетелем – маленьким свидетелем этой трагедии.

– Да, и девочка пережила, по-видимому, такое потрясение, которое не прошло бесследно для ее психики, – вздохнула Аня.

– Вы имеете в виду ее немоту?

– Ну да! Теперь-то все становится понятным… Все эти ее слова “мамочка, не бей.., я никому не скажу”… Мать все время, очевидно, запугивала ее, требовала молчать, никому ничего не рассказывать, хранить семейную тайну – “смотри, не проговорись!”.

– И она замолчала?

– Да. Думаю, с ней случилось не только это… Как вы представляете себе, Богул, их жизнь после убийства отца?

– Ну-у, полагаю.., что та странная чудовищная жизнь, которую вела эта семья до того, как Скворцова убила своего супруга, и после его смерти, не стала легче. Обе, я думаю, окончательно одичали. Страх перед соседями… Вообще вся эта жизнь на могилах – постоянный страх разоблачения, сознание вины за совершенное убийство… Они, очевидно, почти совсем перестали общаться с окружающим миром. Женщина, как мы знаем, нигде постоянно не работала, жила случайными заработками, кормились в основном они с огорода, девочка, когда подросла, в школу не пошла. Девочка вообще не выходила из дома, не общалась ни с кем, кроме матери. Думаю, поначалу это было связано со “сдвигом” старшей Скворцовой – она боялась, что ребенок проговорится… Ну, а потом такая жизнь стала для них привычной.

– Но как же соседи? Неужели ничего не замечали? Исчезновения мужа, например? И как это никто не поинтересовался, почему девочка не ходит в школу?

– Видите ли… Скворцова-старшая была, мягко говоря, не слишком приветлива с соседями. Говорят, даже не здоровалась. Тем более уж в гости не ходила и к себе не звала, у забора не болтала.

Когда муж исчез, обмолвилась, что он уехал на заработки, куда-то на юг, вроде в Дагестан или даже Чечню. Никто не удивился. Здесь в городе ведь работы нет, зарплаты мизерные, и мужчины часто уезжают калымить в южные хлебные края. Нанимаются в хозяйство к богатым кавказцам. А что не все возвращаются или возвращаются не скоро, этим уже никого не удивишь. Если по каждому такому уехавшему на заработки и не вернувшемуся уголовное дело заводить, скоросшивателей у милиционеров не хватит.

Про дочку Скворцовых соседи слышали, что больная она, потому и из дома никогда не выходит и с детьми на улице не гуляет. А что касается школы… То это ведь раньше по домам учителя ходили и дошкольников переписывали в канун сентября, а теперь не до того. Теперь все зависит от семьи, позаботится – пойдет ребенок в школу. Запьют – забудут, что ж, такова, значит, судьба, планида. Такие “домашние” дети сейчас не редкость.

А в общем, можно сказать, что Скворцовых постигла обычная участь семьи маргиналов. Таких стараются не замечать – дикие, опустившиеся, кому они интересны? Да и вообще, ну кто сейчас интересуется чужой жизнью? Особенно тех, кто сошел с дистанции? Не до того людям, самим бы выжить.

Говорят, что, когда старшая Скворцова умерла, только спустя неделю наконец заметили, что она вовсе не выходит со двора. Вызвали наконец милицию… И то, что здесь, в этом доме увидели, более походило на жизнь в пещере. Дикая, не умеющая говорить девочка, мертвая, пролежавшая несколько дней женщина, грязь, запустение… Девочку отдали в приют. Там Валентина Осич немного привела ее в порядок.

Но этот порядок, возможно, был только внешним… Мы же не знаем, насколько то, что с ней случилось, изуродовало ее изнутри. Немота только внешний признак пережитого ею потрясения – убийства отца, о котором запрещала ей говорить мать. Но на что способна такая девочка?

– А вы, Гор, как думаете? – Аня переадресовала вопрос подошедшему доктору.

Горенштейн уже отправил свою “разгипноти-зированную” пациентку домой и теперь был свободен.

– Как вам сказать… – Доктор задумался. – Видите ли, друзья мои, Марина очень любила отца. Это безусловно. И, возможно, в той трагической ситуации встала на его сторону. Ведь Скворцов, если не считать некоторого “отклонения”, был нормальным, заботливым, любящим отцом. К тому же дети всегда оправдывают родителей, что бы те ни делали.

– То есть вы хотите сказать, что ее не смущало то, что он делал?

– Может быть, и не смущало. Она, напомню, была совсем маленькой девочкой, которая еще не знала, что такое хорошо и что такое плохо. А папа, возможно, объяснил ей, что то, что он делает, совсем не страшно.

– И в какой-то момент, скажем, года три назад, Марина Скворцова, возможно, после какого-то происшествия, ставшего дополнительным катализатором, решила продолжить папино “дело”? Яблоко от яблоньки.., да? Возможно, она не сама решила, не сама додумалась… Возможно, ей сделали предложение, от которого она не смогла отказаться, правда? Какой-то человек, которому она не могла отказать, авторитету которого доверяла безусловно? Это мог быть возлюбленный… Или какая-нибудь “вторая мама”?

– Ну, милая, дорогая Аня, таких допущений делать я не имею никакого права! – довольно резко отрезал Гор.

– Соломон Григорьевич, – осторожно спросила Аня, – а Немая рассказывает вам обо всем – до донышка?

– Не думаю… По-моему, есть что-то, на что у Немой существует еще более сильный запрет, чем на детские впечатления. И она начинает биться буквально в истерике, едва только об этом заходит речь.

– Это когда вы спрашиваете о ее сегодняшней жизни?

– Да.

– А говорить она по-прежнему может только с вами – и в состоянии гипноза?

– Увы…

– И.., как же все будет дальше?

– Надо продолжать работать. Она перспективная.

Глава 11

Милиционеры наспех присыпали разрытые под яблонями ямы.

Трагически вздыхая, хозяйка дома проводила “гостей” до калитки и заперла ее вслед за ними на крепкую щеколду.

Эта бедная женщина – впрочем, надо признать, недурно поправившая свои финансовые дела, – конечно, даже и не подозревала, насколько она окажется правой. Ну, насчет того, что после раскопок ей тут, может статься, житья не будет.

Так оно и вышло. Такой домик, подумала Светлова, теперь вполне может стать музеем криминалистики – музеем под открытым небом.

И поток любопытствующих и жадных до ужасов граждан не иссякнет на долгие годы.

Только вряд ли такая дама переедет теперь из Рукомойска. Анна подозревала, что хозяйка дома просто станет брать плату за посещение.

* * *

Луна, висящая на ветках яблонь, побледнела. Светлова хотела только одного – спать, спать и спать.

Эх, проспать бы эдак часиков двенадцать!..

* * *

Но не тут-то было… Уже в десять утра ее разбудил телефон. Едва услышав в трубке: “Это Богул”, Аня поняла: что-то случилось.

– Отарик нашелся! – с трудом скрывая ликование, сообщил Богул.

– Что вы с ним делаете? – забеспокоилась Аня.

– Я его, представьте, не съел! Тоже мне… Заступница! Я его.., расспрашиваю. Всего лишь! Только вот приступил…

Расстояния в городе были еще те… Через полчаса Светлова была уже в милицейском пятистенке. Слово, вместо которого Светлову так и тянуло постоянно говорить: “застенке”.

И ровно столько же, минут тридцать, понадобилось Богулу, чтобы получить ответ на бесконечно интересующий его вопрос.

Наверное, это был самый короткий допрос в мире… Рекорд для Книги Гиннесса.

У стола сидел напуганный и какой-то немного растрепанный Отарик.

– Это он сам.., явился сюда такой непричесанный, – торопливо предупредил Богул, уловив Анин подозрительный взгляд. – Я его только спрашивал.

– А он только отвечал! И потому такой помятый. Понятно… Ну и что он сказал? Откуда у него часы?

– Держитесь крепче!

– Держусь.

– Немая подарила.

– Что?

– Да, представьте… Романтический подарок от любимой девушки.

– Так… Интересно.

Богул покосился на Кикалишвили и подмигнул Светловой:

– Может, покурим?

Некурящая Светлова ответила взглядом на многозначительное подмигивание Богула.

– Покурим.

Лейтенант вышел следом за Светловой в коридор.

– Ну, что вы обо всем этом думаете? – сразу спросил он.

– А девушка не намекала ему, хотя бы жестами, откуда у нее появилась возможность делать такие подарки?

– Вы хотите знать, не рассказывала ли она ему о часах?

– Да, откуда появились у нее такие часики?

– Ну, разумеется, Аня, я не дурак. Первым делом, знаете ли, поинтересовался.

– И?

Лейтенант иронически хмыкнул:

– “Жестами”! Скажете тоже… Это почти как шутка Фоменко на “Русском радио”: “Мальчик жестами объяснил, что его зовут Хуан”.

– Мне уже не смешно, – Светлова вздохнула. – Я совсем запуталась с этой Немой… Ну? Так что он сказал?

Богул покачал головой:

– Нет. Кикалишвили клянется, что ничего не знает о том, откуда она взяла такие часы. Хоть и не отрицает, что находился с Немой в романтических отношениях.

– Интересно, как он с ней все-таки общался?

– Увы, они говорили только на языке любви, а на этом языке историю появления часов да еще с подробностями, необходимыми для следствия, не расскажешь!

– Получается, напрасно мы радовались, что Отарик нашелся. В общем, – это…

– Да, в общем, вы правы.., это тупик. – Богул взглянул на Светлову с самой кислой из всех имеющихся в его арсенале гримас и произнес слово, которое вертелось неотвязно в голове у нее самой: тупик.

– Богул, но почему вы все-таки ему верите, этому Старику? Насчет часов? Может быть, он врет, что это Немая ему их подарила?

– Скорей всего не врет.

– Как так?

– А так… Вы еще кое-чего не знаете.

– Поясните.

– Фамилия его все карты нам путает.

– Кикалишвили?

– Ну да… Я тут навел справки дополнительные… Оказывается, он двоюродный брат знаменитого Джимми… Кузен, так сказать.

– Джимми? – с недоумением взглянула на Богула Светлова. – Не понимаю…

– Это очень известная в криминальном мире личность.

– Что за личность?

– Да есть такая знаменитая парочка… Два угонщика автомобилей, наркоманы Джимми и Джонни.

– Угонщики автомобилей?! – ахнула Светлова.

– Представьте… Увы! Угонщики автомобилей. Грузины. Работают в Москве. Обычно они отслеживают покупателя автомобиля. Ждут, когда тот заедет купить сигнализацию – как правило, так все покупатели делают. Пока хозяин занимается покупками, они за пять минут выбивают окно…

– Ювелирно, – похвалила Светлова.

– Да, в мастерстве парочке не откажешь. Кстати, это фирменный стиль именно грузин угонщиков. Например, ингуши ленятся вскрывать авто. Они просто-напросто выбрасывают водителя из машины. Грубо, но и эффективно… А вот грузины работают ювелирно.

– Ну и дела!

– Вот и я говорю… Спрашивается, имея такого кузена, вы бы бросили на дороге дорогущую иномарку?

– Вопрос в самую точку…

– Что же это получается?! Кузен Джимми, понимаете ли, трудится не щадя живота, выслеживая где-то там в Москве лопоухих автовладельцев, а Отарик тут у нас разбрасывается доставшимся ему добром? Ему что, брату трудно позвонить?

– Да… – Светлова вздохнула. – Наверное, я бы не бросила при таких условиях машину… Но у меня, к счастью, нет таких кузенов.

– В общем, это тупик. Отарик явно ни при чем в этой истории с часами.

– Ну, хорошо: пусть Отарик Кикалишвили не причастен к исчезновению этих людей… Потому что, если бы виновен был он, исчезали бы прежде всего автомобили. При таких-то родственных связях… Пусть так. Согласна.

– Еще бы вы не согласились…

– Хорошо. Пусть Отарик Кикалишвили чист и светел, как облачко на майском небе, синем-синем, чистом-чистом… Но…

– Что – но?

– Неужели вы все-таки отпустите Отара Кикалишвили?

– Наверное.

– Не знаю, почему, но мне это совершенно не нравится! – Аня вздохнула. – Кстати, она скоро должна там быть.

Лейтенант задумчиво кивнул: мол, понял, что речь идет о Скворцовой и докторе Горенштейне.

– Как, думаете, там сложатся дела? – спросил он. – Не приближается ли эта канитель к завершению?

– Как дела? Придется ждать, пока Горенштейн найдет возможность поговорить о часах с нашей загадочной девушкой. Получается, что иного выхода у нас нет.

– Время, однако, работает в данном случае не на нас, – заметил лейтенант. – Впрочем, я понимаю, что давить на вашего Гора бессмысленно.

Аня посмотрела на часы:

– Я, пожалуй, поеду.

* * *

Впрочем, оказалось, что торопилась Светлова к Гору напрасно.

Когда Анна появилась в доме доктора, наполненном, как всегда, птичьим щебетом и запахом цветов, оказалось, что Марина Скворцова еще не пришла.

– Не знаю, не знаю, дорогая, – только и развел руками в ответ на Анины торопливые вопросы доктор Горенштейн. – Откуда мне знать, где она и почему опаздывает? Мое дело – сеансы, ваше – обеспечить посещаемость. Что вы тут детский сад развели? Я что, следить за ней должен? Бегать, искать, за ручку приводить? Она уже девочка большая.. А у меня и других забот хватает.

– Доктор, – попросила Светлова, – а не могли бы вы, пока мы ее ждем, почитать мне еще ту вашу книжечку?

– Какую еще книжечку, дорогая?

– Ну, про пациентку, которая пила много воды…

– Про пациентку Брейера?

– Да…

– А что вас так в ней заинтересовало?

– Видите ли… В общем… Скажите, Гор, а не может ли случиться так, что с одним и тем же человеком повторяется нечто очень похожее?

– Поясните.

– Ну, некто вляпывается в одно и то же…

– Очень доходчиво пояснили свою мысль! Насколько я понимаю, вас интересует точка зрения Фрейда на “повторение”? Характерное для невротиков навязчивое повторение?

– Точно! Меня ужасно интересует именно навязчивое повторение!

– Ну, видите ли… Всем известны люди, у которых отношения с другими людьми складываются по одному и тому же образцу.

– То есть?

– Ну… Это и “несчастные благодетели”, которых постоянно покидают неблагодарные питомцы… И влюбленные, у которых романы всегда заканчиваются одинаково. И мужчины, которых непременно предают друзья и “раз за разом” у них рушится “настоящая мужская дружба”…

– Да-да… – согласно кивнула Светлова. – Бывает!

– Но мы, в общем, мало удивляемся этому “возвращению одного и того же”, когда находим черту характера, которая и приводит к повторению этих финалов, снова и снова приводит к повторению одинаковых ситуаций и переживаний. Или когда мы наблюдаем активные действия такого человека, которые – всем окружающим это понятно! – именно так и должны каждый раз заканчиваться.

– Ну, в общем, конечно: черта характера и собственные действия такого человека “возвращение одного и того же” объясняют, – согласилась Светлова.

– Однако гораздо большее впечатление на нас производят случаи, когда такой человек переживает нечто пассивно и никакого его влияния на ситуацию не наблюдается… И тем не менее его судьба снова и снова повторяется!

– Вот-вот!

– Классический пример, приведенный еще стариком Фрейдом: судьба женщины, которая три раза подряд выходила замуж, причем все ее мужья заболевали и ей приходилось ухаживать за ними до самой их смерти.

– И что же?

Гор открыл книгу и торжественно прочел:

– “На основании таких наблюдений над судьбой отдельных людей мы найдем в себе смелость выдвинуть гипотезу, что в психической жизни действительно имеется тенденция к навязчивому повторению…"

Он сделал многозначительную паузу:

– “Во всяком случае, взвесив все обстоятельства, мы можем уяснить многое, касающееся того, что можно было бы назвать судьбой, и перестанем ощущать потребность во введении нового таинственного мотива”.

Горенштейн захлопнул толстый том.

– Вы думаете, Гор, то, что произошло с девушкой, это фрейдовское “возвращение одного и того же”?

– Я ничего не могу утверждать.

– Впрочем, можете не отвечать. Вы уже и так много сказали. Гораздо важнее для меня теперь предположение, что роль Немой при таком “повторении” может быть и пассивной.

"Не обязательно – совсем не обязательно! – что в этих исчезновениях людей, – подумала Светлова, – Марине Скворцовой отведена роль активного действующего лица”.

– Не желаете еще пример – на этот раз из литературной классики, который любил приводить старик Фрейд?

– Давайте… Не помешает.

– Так вот, дорогая… У Торквато Тассо в его романтическом эпосе герой нечаянно убивает свою возлюбленную Клоринду, когда она сражается с ним, используя вооружение рыцаря-неприятеля.

– Бедняжка…

– После похорон возлюбленной Клоринды убитый горем герой проникает в страшный волшебный лес и разрубает там своим мечом высокое дерево. И вдруг из раны этого дерева потекла кровь! И он слышит голос Клоринды, душа которой заключена в этом дереве. Она жалуется, что он снова причинил ей боль.

– Дважды, бедняжка!

– Я именно об этом вам и толкую.

– Интересно! – вздохнула Светлова. – Похоже, однако, что ваши здешние леса не менее страшные и волшебные…

– Ну, вы уж так напрямую все не воспринимайте, дорогая! – обеспокоенно взглянул на Светлову доктор Гор. – У нас тут, конечно, кое-что случается… Но все-таки… Держитесь, милая моя!

– Изо всех сил, – пообещала Светлова. Аня посидела еще с полчаса, распивая с Горенштейном чаи, но девушка так и не появилась.

Ощущение было не из приятных: прежде Немая не пропускала ни одного сеанса. Это случилось с ней впервые.

– Соломон Григорьевич, – попросила Аня перед уходом, – когда вы снова станете с ней общаться… Спросите, откуда у нее часы, которые она подарила своему другу Отару Кикалишвили…

– Это так обязательно – про часы?

– Да, увы.., обязательно. Это очень важно.

* * *

Сквозь ночной сон опять – телефон.

– Выходите! Мы возле “Ночки”.

Голос Богула.

– Мы – это кто? – зевнула Светлова.

– Увидите.

– Что случилось-то?

– Увидите.

– Да что вы заладили: увидите, увидите!.. Все-таки вы, Богул, милиционер, а не Дед Мороз… Ваша любовь к сюрпризам давно меня настораживает…

– Переживете.

– Машину, что ли, опять нашли на вашей “бермудской” трассе?

– Говорю вам: поторапливайтесь.

– Не скажете – никуда не пойду! – надулась Светлова.

– Еще раз говорю: напяливайте мигом свои шмотки – и выходите! – В трубке послышались гудки.

– Упрямый, как осел, бесцеремонный, как мент! – Светлова, чертыхаясь, натянула джинсы и куртку и, поеживаясь, вышла на улицу.

В милицейском “газике” у ворот, кроме водителя и Богула, неожиданно оказался Кикалишвили.

Едва Светлова забралась в машину, “газик” дернулся с места – разумеется, с присущей этой модели автомобиля “грациозностью и плавностью”…

Светлова, чертыхнувшись, потерла ушибленный локоть и вопросительно поглядела на Богула.

– Вот послушайте, Светлова, что он говорит! – кратко кивнул на друга Отарика лейтенант Богул.

И Кикалишвили, как заученное стихотворение, затараторил, повинуясь этому кивку, словно приказу, то, что повторял уже, по-видимому, не раз:

– Мы договорились с Мариночкой встретиться, как всегда. Я ее ждал на обычном месте. Мы там встречались, а потом ехали сюда…

Между тем, свернув с трассы на песчаную, шишкинскую, белеющую в темноте дорогу, милицейский “газик” с Богулом, Светловой и Кикалишвили въехал в приятный на вид живописный сосновый лесок.

– Я ее ждал, как мы договорились… На обычном месте!

Аня кивала, слушая рассказ Отарика Кикалишвили.

Светлова припомнила, как однажды она уже стала свидетельницей свидания Кикалишвили и Немой. Так вот куда они потом заторопились!..

Понятное дело: автомобильная любовь… Не нужно никаких гостиниц и мотелей. Джип – и в лесок.

– Но ее все не было… – тараторил Кикалишвили. – А потом… Не знаю, почему, но я потом сюда приехал.

– Не знаете, почему? – с инквизиторским дружелюбием в голосе уточнил Богул.

– Я не знаю… То есть знаю! – испугался Отарик. – Потому что я везде Мариночку искал – и уже не знал даже, где еще ее искать! Ее нигде не было. И почему-то, уже не зная, куда еще ткнуться, заехал сюда. И думал, может, мы разминулись? Я ведь опоздал! А что, если она решила поехать прямо сюда, в лес? Ну вот… И я тоже поехал в этот наш лес. Подъезжаю, выхожу из машины. А она…

Милицейский “газик”, повинуясь указаниям Отарика, попетлял между деревьями и остановился.

За окнами была полутьма, из нее выступали темные, резкие, подсвеченные луной силуэты деревьев и кустов.

– Выходим! – скомандовал Богул.

Они вылезли из “газика”. Хлопнули дверцы.

– И что? – почему-то шепотом спросила Аня. – Я ничего не вижу…

Наверное, действительно ничего, кроме деревьев, не было… Но в тишине, которую не нарушал больше шум двигателя, раздавался странный жутковатый звук…

Это был скрип, исходивший откуда-то сверху.

И Ане, как в детстве, когда пугаешься всему непонятному, отчего-то захотелось вдруг зажмуриться… Она подняла голову.

Толстый сосновый сук немного надломился под тяжестью болтающегося на толстой веревке тела Немой. И потому при порывах ветра, когда мертвое тело раскачивалось, сосновый сук скверно и надсадно скрипел.

Теперь Светловой хотелось не только зажмуриться, но и заткнуть уши.

«Да что же это за территория такая “бермудская”, – с некоторым ужасом думала она, – по которой можно передвигаться, только закрыв глаза и заткнув покрепче уши?!»

Тем не менее, несмотря на “некоторый ужас”, Анна успела все-таки обратить внимание, что и друг Отарик, несмотря на свой мужественный волосатый и бандитский вид, тоже пытается заткнуть уши.

Только Богул деловито отдавал водителю распоряжения.

"Не повезет его будущим ученикам, – мимоходом и отстранение заметила про себя Светлова. – Нервы стальные – как раз для педагогической работы! Такого учителя двоечникам-мучителям кнопками под зад не пронять… Сам кого хочешь в бараний рог скрутит”.

Водитель между тем подогнал “газик” под дерево. А Богул забрался на крышу машины и принялся не торопясь рассматривать веревку, захлестнутую на шее удавленницы.

Скрип между тем продолжался.

– Да снимите же вы ее! – взмолился Отарик.

– Да, щас.., как же! – хмыкнул лейтенант. – Разбежался! А улики? Узел, веревка?.. Мне что, и посмотреть нельзя?! Что ж ты ее не снял, когда нашел? Я еще это постараюсь выяснить…

– А что выяснять-то?

– Так что ты меня, дорогой, не торопи, а то, пожалуй, я начну интересоваться, почему ты так торопишься.

– Да я.., я же.., неужели вы думаете?! – испуганно зачастил Отарик.

– К тому же, – Богул вздохнул, впервые выдав свои чувства, – ей уже не поможешь. Судя по степени окоченения, – он дотронулся до руки удавленницы и остановил раскачивание жуткого маятника, – ей уже давно не поможешь.

– Ужасно! – Светлова отвернулась.

– У тебя что, денег на квартиру нет, что ли? – набросился вдруг Богул опять на Отарика. – Почему вы в лесу-то встречались?

– Да нет, что вы… Не в этом дело, не в деньгах. Просто… Ну иногда так было удобнее. Быстрее. Пока до города доедешь… Время! А в мотеле, сами понимаете, ей неудобно. Она ведь там работает. Что хозяева скажут?!

– Ну, что хозяева скажут – это мы выясним, – сурово пообещал Богул. И уже почти угрожающе добавил:

– Мы все выясним – не беспокойся!

– Да я и не беспокоюсь, – парировал Отарик, пробуя изобразить беспечность.

Но удавалось ему это плохо.