Текст книги "Идол прошедшего времени"

Автор книги: Ирина Арбенина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Когда уходили, Кленский протянул Арсению Павловичу глиняную обожженную пластинку, утыканную точками.

– Это я обнаружил, когда снимал палатку… Лежала рядом с отрезанной собачьей головой.

– Вот как?

– Что это, по-вашему? Тоже древний амулет?

– Это? – Корридов повертел в руках. – Это сделано кем-то совсем недавно.

– Зачем?

– Обычное развлечение нашей экспедиционной молодежи… Здесь много глины, детки лепят всякие финтифлюшки, обжигают… Сувенир или… Шутка!

– Шутка? Вы думаете?

– А вы – нет?

– Нет. Мне кажется, что цель была другой. И что это совсем не шутка и не развлечение…

– А что же это, по-вашему? – усмехнулся Корридов. – Вместилище Яшиной души?

– А вдруг…

– Что – вдруг?

– Вдруг кто-то ворожит?

В ответ Корридов только возмущенно то ли хрюкнул, то ли фыркнул… И ушел, явно снова погрузившись в свои научные раздумья.

Вечером собрались, как обычно, у костра. Почти все. Кроме Прекрасных Школьниц. Они решили искупаться. Они вообще прежде любили по вечерам купаться – плескаться, как наяды в лунном свете, в темных водах Мутенки. Правда, теперь «боялись одни». Но студент Саша вызвался девушек сопровождать:

– Приятная миссия…

С визгом, закутавшись в полотенца, купальщицы и Саша удалились. А остальные остались у костра.

– Зачем нормальному человеку убивать домашнее животное? Отрезать собаке голову! – начал разговор у костра Вениамин.

– И тем более подкладывать под палатку?! – подхватил Миха.

– А кто сказал, что речь идет именно о нормальном человеке? Я лично в этом совсем не уверен… – заметил Кленский.

– Я тоже. Ведь и действие совершенно ненормальное, – поддержала его Китаева.

– Вот уж не думаю… – вполголоса, словно только для самого себя, произнес Корридов.

– То есть?

Корридов покачал головой:

– Ничего странного и ненормального я не вижу.

– То есть вам кажется, что это адекватно? Отрезать собаке голову и положить под палатку?

– Смотря с позиции какого времени рассматривать это действие… – загадочно усмехаясь, заметил Корридов.

– Может быть, поясните свою мысль? – подозрительно оглядывая Корридова, произнесла Вера Максимовна, словно засомневавшись уже и в адекватности своего руководителя.

Вместо пояснений Корридов молча достал из кармана куртки крафтовый бумажный мешочек и погремел им, как погремушкой. Внутри пакетика что-то перекатывалось.

– Что это там у вас гремит? – настороженно осведомилась Вера Максимовна.

– Косточки! – догадался Кленский. – Верно?

Корридов молча кивнул.

Он протянул Китаевой пакет, указывая на надпись, сделанную его почерком.

– «Череп собаки», – медленно и удивленно прочитала она вслух.

– Да, верно. Это одна из наших находок, – пояснил археолог. – И этому собачьему черепу несколько тысяч лет. Когда-то он лежал придавленный концом бревна. Так его положили.

– То есть? Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что это довольно обычный для бронзового века вариант оберега…

– Что за оберег?

– Под угол сруба при строительстве «дома для мертвых» подкладывали голову собаки.

– Зачем? – ужаснулась Вера Максимовна.

– Чтобы стерегла, ясное дело! – явно дивясь бестолковости своей собеседницы, объяснил Корридов. – Для чего же еще?

– Но что же следует из этого, извините, «народного обычая»? Почему под Яшиной палаткой лежала собачья голова?

– Палатка – тоже дом.

– Чей, позвольте узнать?

Корридов пожал плечами:

– Вы сами сказали – Яшин.

– Как это?

– Так это. Получается, что это теперь Яшин дом. Последнее пристанище… Это его «дом для мертвых».

– И голову собаки подложили под палатку, чтобы она этот дом стерегла? – догадался Кленский.

– Разумеется… Только и всего.

– Ничего себе «только и всего»! Но кому пришло в голову возрождать старинные обычаи?

– Неплохо бы это выяснить, – согласился Арсений Павлович. – Я вообще думаю, что шутки заходят иногда слишком дале…

Корридов не договорил – в это мгновение раздался какой-то странный звук…

Возмутителем спокойствия опять был Миха.

– Ты чего? – Все повернулись к бедному парню.

На этот раз Миха уже не кричал… А только шипел.

Сильно жестикулируя, как глухонемой, он тыкал пальцем куда-то в сторону леса и луга. И шипел:

– Ш-ш-ш…

– Да что «ш-ш-ш»? – Вениамин треснул его по спине.

– Яш-ш-ша… – наконец, преодолев спазм, вызванный, очевидно, очень сильным стрессом или даже шоком, выдохнул Миха. – Там был Яша… Я его сейчас видел!

Все переглянулись с понимающим видом: слабому Михиному рассудку жизнь в постоянном напряжении оказалась не по силам.

Даже не обсуждая проблему, коллектив негласно и мысленно объявил Миху больным.

– Не верите? – Миха дрожал. И дрожал он от страха.

– Не верим!

– Это он был! Точно он… Долговязый такой – и в этой панамке своей камуфляжной, в которой он всегда ходит!

– Ну, все с вами ясно, голубчик… – И Вера Максимовна стала всерьез обсуждать вопрос о вывозе Михи. Точней, о «самовывозе». – Знаете что, поезжайте вы, Михаил, домой, к маме, – заключила она проникновенно свою нехитрую мысль тоном, исполненным милосердия и сострадания.

И все согласно закивали.

Но, обычно развязный и нагловатый, парень только испуганно мотал головой.

– Он это был! Он! Как живой… Яша! – с таким ошарашенным видом повторил Миха, что все подавленно замолчали, притихли.

Между тем у костра появились Прекрасные Школьницы и Саша.

– Вы чего затихли? – удивились они. – Странные какие-то!

– Затихнешь тут… Вам там, у реки, никто не встретился?

– Никто!

– А что такое? – испугались Прекрасные Школьницы.

– Да вон Михе только что Нейланд привиделся!

– Ужас! – ахнули девушки.

– Правда привиделся? – засмеялся студент Саша.

– Правда!

– А вот у меня прошлым летом, в другой экспедиции, такой был прикол!

– Ну, начинаются байки… – недовольно буркнула Китаева.

– Пошел я как-то в соседнюю деревню, – продолжал Саша. – Взял там у пацана велик покататься. Выезжаю на дорогу, и бамс – попадаю под машину! Ничего особенно страшного… Но водила испугался, отвез меня быстренько в больницу… Меня там бинтами ну всего с ног до головы обмотали. Я полежал немного – смотрю: вроде ничего, не помер! А лежать-то скучно… Ну, я и сбежал оттуда. Возвращаюсь обратно, к своим. А почти ночь уже… Все сидят у костра. А я иду весь белый – в бинтах! В темноте кромешной… Да они чуть со страху не описались! Думали, привидение.

– Не смешно, – оглядываясь по сторонам, почти шепотом произнес Тарас.

А Корридов, взглянув на студента Сашу крайне неодобрительно, покачал головой и молча удалился к своей палатке.

Глава 9

– Проснитесь, Владислав Сергеевич! Проснитесь…

Кленский открыл глаза. Кто-то звал его и скребся у палатки, пытаясь расстегнуть «молнии» полога.

– Кто там? – спросонок испугался журналист.

– Это я. – Ему ответил какой-то осипший шепот.

– Кто это – я?

– Ну я, я…

– А поточнее? – Кленский совершенно не узнавал этого странного шепота.

– Да я это, Миха!

– Черт! – Владислав Сергеевич чертыхнулся. – И что дальше?!

– Проснитесь, это очень важно!

– Ужас какой-то… – Кленский взглянул на часы. – Четвертый час утра…

Он вылез из палатки и включил фонарь.

– Не включайте! – Миха тут же закрыл фонарь рукой. – Я не знаю, как он реагирует на электричество.

– Он – это кто?

– Увидите… – мрачно пообещал Миха. – Сейчас увидите!

– В чем все-таки дело, Михаил?

– Сейчас узнаете! Только сначала разбудите Корридова, пожалуйста.

– А что-нибудь полегче не желаешь, чтобы я исполнил? Например, луну с неба достал… Нет?

– Нет. Луну не надо. Корридова нужно разбудить, – упрямо повторил Миха.

– А сам не хочешь это сделать?

– Не хочу. Он меня убьет.

– Сообразительный… Хочешь, чтобы он убил меня?

– Надо разбудить Корридова, – как заведенный повторял Миха. Глаза у него при этом были расширены от ужаса.

– Ну хорошо… Давай попробуем!

Тяжко вздыхая и чертыхаясь, журналист направился к палатке Корридова.

Миха, след в след, за ним.

– Будить Корридова! – возмущенно повторял Кленский. – Да это равносильно самоубийству… Надеюсь, Миша, риск того стоит?!

– Стоит… – убежденно повторил Миха. – Сами увидите…

– Что увидим-то?

– Увидите, что я не вру.

– Ну, сам понимаешь, Михаил, это должно быть нечто! Иначе нам с тобой просто не жить.

– Лучше пусть Арсений Павлович убьет, чем… – странно произнес Миха и, не окончив фразы, подавленно замолчал.

Наконец они подошли к палатке археолога.

– Арсений Павлович! – позвал Кленский нерешительно.

Молчание.

– Проснитесь! Это очень важно!

В ответ молчание.

– Дохлый номер… – пробормотал Кленский. И, собравшись с духом, сам открыл палатку и потянул за спальный мешок.

– Черт!

Сначала в них что-то полетело. Что-то тяжелое.

Потом раздались возмущенные вопли.

Наконец все-таки из палатки вылез Корридов.

– Ну, говори! – Кленский подтолкнул Миху к Корридову. – Выкладывай, что там у тебя случилось. Рассказывай Арсению Павловичу, в чем дело.

Корридов слушал невнятное Михино блеянье весьма мрачно и свирепо. И в полном молчании. Непонятно было даже, спит он еще или все же проснулся.

– Веди! – со вздохом наконец велел он Михе.

И тот двинулся вперед… К раскопу.

Не доходя до него метров сто, Миха вдруг остановился. От неожиданности остановились и Кленский с Корридовым.

Это и в самом деле было нечто… Как Миха и обещал!

На краю раскопа сидел человек. Мертвенно-бледное лицо.

Камуфляжной расцветки Яшина панамка.

В полном молчании, можно сказать, не дыша, Корридов и Кленский созерцали несколько мгновений это видение.

И в это время Корридов вдруг чихнул.

Фигура вздрогнула, поднялась – и стала в серебристом лунном свете медленно спускаться по пологому склону на луг.

На миг «оно» обернулось и поманило людей неестественно длинным пальцем.

– Я сейчас описаюсь, – прошептал Миха.

Фигура покачала головой, словно осуждая такие неприличные намерения… И потом снова стала удаляться.

По росному лугу тянулся за Яшей след.

Корридов молчал. А Кленский ошеломленно смотрел вслед удаляющейся фигуре.

– Видели? – шепотом спросил его Миха.

– Видел, – первым признал «очевидное – невероятное» Кленский.

– Теперь верите, Владислав Сергеевич?

– Верю…

А что оставалась Кленскому делать?

Это был Яша. Оживший Яша… Ну, вроде бы оживший! И Кленскому только и оставалось, что верить собственным глазам.

– Ну вот! Видите! – засуетился, вспоминая свои обиды, Миха. – Я же вам говорил. А вы все: дурак, мол, Миха, дурак!

– Я еще не изменил своего мнения, – мрачно произнес Корридов.

– А вам что же – не страшно?

Корридов пожал плечами.

– Как же ты его засек? – вдруг поинтересовался Арсений Павлович у Михи.

– Он к палатке подходил, к моей…

– Да ну?!

– Клянусь. Подошел, шаги такие тяжкие – хрум-хрум, – только ветки хрустят. Остановился там снаружи, а я лежу в палатке ни жив ни мертв, зажмурился. А он ко мне вдруг обращается…

– Вот как? Обращается?

– Да… «Миха!» – говорит он мне… – Парень замолчал, переводя дыхание.

– Что сказал-то? – невозмутимо поинтересовался Корридов, как будто речь шла о самом заурядном разговоре.

– В общем, он сказал… – Миха снова нерешительно замолчал.

– Ну, давай, давай выкладывай!

– Он сказал: «Верните мне мой дом!»

– И все?

– Нет, не все. Он еще раз повторил… Передай, говорит, всем: «Верните мне мой дом!»

– Палатку, что ли, просит ему вернуть?

– Получается, что так.

– Ну, поставим… Жалко, что ли. Что он только делать там собирается? Спать, переодеваться к обеду? Не объяснил?

– Нет… – Миха испуганно покачал головой.

– Так, значит… Ты обнаружил его исчезновение… И появление тоже обнаружил ты! Молодец, ничего не скажешь… И почему это именно с тобой у этого трупа-шатуна такой контакт?

– Не знаю… – смутился Миха.

– А правда, почему он именно с тобой решил поговорить, Михаил? – удивился и Кленский. – Почему он тебя выбрал передавать нам свои «сообщения»?

– Почему именно меня? – недоуменно повторил Миха.

– А башка у нашего Михи пустая, – объяснил Корридов. – Через вас, Кленский, например, ничего не передашь, ваша голова мыслями переполнена. А у Михи – как почтовый ящик или дупло. Пустая!

– Потом он еще сказал, – продолжал Миха стоически, не обращая внимания на насмешки Корридова. – Он сказал мне: не ходи за мной…

– Ну а ты?

– А я все-таки потом вылез из палатки, чтобы посмотреть.

– Разумно… Для такого идиота.

– Как же – не испугался? – удивился Кленский.

– Превозмог! – с трудом выговорил сложное слово Миха.

– С ума все посходили! – Корридов повернулся и пошел к своей палатке.

– Вы куда, Арсений Павлович?

– Куда? Вы еще спрашиваете куда? – Корридов зевнул. – Спать, разумеется. Или вы предлагаете позавтракать?

И он снова зевнул.

И вдруг на следующий день приехала Алиса…

Явилась не запылилась, когда все сидели за столом и обедали.

Выложила пакеты со свежими овощами – огурцы, помидоры, зелень.

– Витамины, – пояснила она.

Все были просто потрясены этим явлением.

Но понемногу пришли в себя – и наперебой бросились рассказывать следовательнице об исчезновении Яшиного трупа и его странных визитах… В общем, обо всех тех «удивительных вещах» – выражение принадлежало Китаевой, – что происходили с археологами последнее время…

Алиса внимательно все выслушала и произнесла только два слова:

– Тем более.

– Что это значит – тем более? – заинтересовался Корридов, поскольку далее Алиса замолчала. И пауза эта затягивалась.

– Тем более, – снова сказала следовательница, – не буду я заниматься неизвестно чем.

– Поясните все-таки… – попросил Корридов. – Что значит «неизвестно чем»?

– А то и значит! Если бы этот ваш Яша оставался трупом, я бы еще подумала…

– Неужели?!

– Может, и забрала бы его в конце концов. А так…

– Что «а так»?

– А так… То ходит, то лежит! Сами разбирайтесь.

– Вот как?

– И вообще… – вздохнула устало Алиса Сахарова. – «А был ли мальчик?»

– То есть?

– Может, вообще не было никакого Яши?

– А кто сидел у костра и читал, кто собирал малину, работал с нами на раскопе? – задумчиво почесывая затылок, поинтересовался студент Вениамин.

– А вы уверены, что так оно все и было?

– По-вашему, мы все одномоментно свихнулись?

– Ну, тогда другой вопрос: а был ли этот ваш «мальчик» мертвым? Да и вообще! Какая, собственно, разница: был, не был…

– То есть?

– Вы все хотели, чтобы проблема как-то разрешилась, – вот она и решилась.

И все изумленно уставились на Алису, переваривая услышанное.

– Ничего себе «решилась»… – пробормотал Вениамин.

– В общем, повторяю, с такими трупами милиция дел иметь не будет: то ходит Яша, то лежит. Сами разбирайтесь.

И вечером у костра, когда Корридов ушел спать, молодежь стала разбираться.

– Ну и дела…

– Да уж! Жизнь становится все удивительней…

– Верно.

– А может, права Алиска: какая вообще разница?

– То есть?

– Ну, ходит и ходит… Кто-то!

– Вот именно – кто?

– Кадавр – ясное дело… – хихикнул Саша.

– Может быть, может быть… – пробормотал Тарас.

– Ну, только не надо… – попросил Вениамин. – Давай без этой рыночной мистики, я очень прошу!

– Не проси.

– Вот как, это почему же?

– Потому что неспроста все это… – веско произнес Тарас.

– Ты о чем?

Левченко на мгновение задумался.

И в это время, нарушая царившее вокруг полное безветрие, вдруг налетел странный, почти ураганной силы порыв ветра…

Тарас молча оглядел высокие травы, по которым пробегали сильные волны, и произнес:

– Пока не знаю, что все это значит… Но знаю одно: неспроста!

– Давай говори! – потребовал Миха.

– Специалист по аномальным явлениям… – усмехнулся Вениамин.

– Не иронизируй. Место, я ведь предупреждал, тут особенное, – вздохнул Тарас. – Ямку с щучьими зубами, которую на раскопе обнаружили, помните?

Все замолчали, задумавшись. Рыбьи головы, сложенные кем-то этак пять тысяч лет назад в отдельную кучку, наводили на размышления.

– Это да! – произнес кто-то.

– Добрые люди селедочными головами не питаются, – усилил свое предположение Тарас.

И все снова замолчали.

– А вот и кровавая луна! – произнес вдруг кто-то.

Луна и правда была подернута в этот вечер дымкой красноватого цвета.

– Да… Напрасно мы все-таки елочками тогда не посыпали дорогу, – пробормотал кто-то. – Надо было, надо… Чтоб мертвец не возвращался! Вот Яша и ходит.

– Не к добру… – произнес кто-то.

– А эта зараза, Алиска, опять уехала…

– Зачем, спрашивается, приезжала?

– Огурцов привезла… Добрая!

– Нет, надо отсюда уносить ноги…

– В любом случае мы не можем бросить Нейланда. Живой он или мертвый, неважно… – заметил Вениамин.

– Неважно? Ты уверен, что это неважно?

– Да. Вместе приехали, вместе и уедем.

– Может, он как тень отца Гамлета? – заметила Прекрасная Школьница Зина.

– То есть?

– Хочет что-то нам рассказать! Потому и ходит…

– Что именно рассказать?

– Ну, о том, что с ним случилось.

– Что ж не говорит? – хмыкнул Саша. – Сколько уже ходит… Ходит и ходит! Давно бы уже мог рассказать.

– А может, это предупреждение?

– Ты о чем, Зинок?

– Ну, предупреждение, чтобы мы были осторожны… Что, мол, что-то может случиться.

– С кем? – уточнила Валя.

– С тобой, например…

– А может, с тобой?

– Да с кем угодно… Может, с ней? – Зина указала на молчаливую Дашеньку.

– Надоела ты, Зина, со своими примерами…

У костра опять заспорили.

Стоя в стороне, Кленский слушал ребят молча, задумавшись.

– Да ладно вам, – студент Саша прервал спор. – Какая разница: предупреждает кадавр о том, что может случиться, или хочет рассказать, что случилось? Все равно ничего не говорит.

* * *

Рано утром все проснулись от крика. Доносился он с раскопа… И принадлежал Корридову.

Когда наконец, выбравшись из спального мешка, Кленский прибежал к раскопу, Арсений Павлович продолжал еще кричать.

Кроме того, он ругался – самыми ужасными словами, – размахивал руками и вообще был в абсолютном неистовстве.

Народ молча и мрачно толпился вокруг него.

– Что случилось? Убили, что ли, еще кого-нибудь? – испугался журналист.

Китаева покачала головой:

– Хуже.

– Хуже?

– Да!

– У нас тут та-акое… – подтвердили студенты и указали на раскоп: – Мало не покажется!

То, что случилось, и правда было хуже. Во всяком случае, не лучше.

Раскоп был загублен.

– Ужас… – Кленский, сокрушенно качая головой, смотрел на раскоп. Тот был перерыт так, как будто по нему прошло стадо свиней.

– Что это значит?

– Что?! Все очень просто, – гневно дыша, стал объяснять Корридов. – Некие подонки покупают металлоискатель и копают… Как картошку! По принципу «что-нибудь да найдешь»!

– В общем, фигачишь квадратно-гнездовым методом, пока что-нибудь ценное в земле не обнаружишь, – встрял в разговор Миха.

– Да! Именно так, – подтвердил Арсений Павлович.

– Что значит «фигачишь»? – изумилась Вера Максимовна.

– Роешь, голубушка, роешь! На штык, как картошку.

– Но это же варварство! – возмутилась Вера Максимовна.

– Увы… Человеческие качества у «хомо сапиенс» биологически не закреплены, – вздохнул, немного стихая, Корридов.

Это была его любимая сентенция, означавшая: если человек ведет себя как животное, этому не следует удивляться.

– Но кто все-таки мог это сделать? – сокрушенно воскликнул Кленский.

– Ну, кто, кто… Скорее всего «черные археологи».

– Возможно, те ребята, что приезжали тогда на «Хаммере», – заметил Вениамин.

– Думаете?

– Почти уверен.

– Но что им надо тут было?

– Что надо? – удивился Вениамин. – Арсений Павлович ведь уже сказал: они копают по принципу «что-нибудь да найдешь».

– Что ищут?

– Еще спрашиваете… Известно что! Металл. В основном монеты.

– Значит, здесь рыли без определенной цели?

– Кто знает… Может, и с определенной!

– То есть?

– Это ведь целый бизнес. Причем основательный. Предварительно некие подонки даже изучают годовой отчет Института археологии. Потом покупается металлоискатель, а потом…

– Да, я поняла, – вздохнула Вера Максимовна. – Потом – «фигачишь»!

Весь день Арсений Павлович то и дело возвращался к загубленному раскопу. И, сокрушенно качая головой, смотрел на его поверхность, которая была перерыта так, словно здесь и впрямь прошло стадо свиней, возвращаясь в городище. Будто время вернулось назад…

Смотрел, смотрел…

А на следующий день Корридов снял дерн и «прикопался» рядом, слева от загубленного раскопа.

Солнце заходило, в зарослях ив на берегу реки снова принялась кричать странная птица…

Работа на новом раскопе уже закончилась.

И Кленский не выдержал. Прихватив фотоаппарат, отправился на птицу взглянуть.

Кленский вообще-то любил поохотиться с фотоаппаратом. Это было еще одно его хобби. Если Яша Нейланд собирал малину, то Кленский часто в свободное от раскопок время бродил по окрестностям и по берегам Мутенки с фотоаппаратом. Правда, в связи с событиями последних дней такого желания как-то не возникало.

Но теперь, слушая эти волновавшие его отрывистые, резкие крики странной птицы – больше похожие на то, что кто-то хочет засмеяться или напугать, – журналист решил прогуляться.

– Как птица странно кричит, – заметил он Корридову, который встретился ему по пути.

– Куда это вы?

– Пойду поохочусь. – Владислав Сергеевич улыбнулся, показывая фотоаппарат.

– Ну-ну… – кивнул археолог.

Таких ив, как на берегах Мутенки, Кленский прежде не видел.

И дело было даже не в том, что были эти деревья необычайно стары, кряжисты и высоки. Дело было в особой причудливости их форм.

Легенда о людях, превращенных в деревья, или мифы о дриадах, чья жизнь связана с деревом, здесь приобретала пугающую достоверность. Природа на берегах Мутенки словно вплотную занялась очеловечиванием древесного материала. Изгибы ветвей и стволов так удивительно напоминали изгибы человеческих тел, рук и ног, что – особенно в сумерках! – казалось, будто к берегам потаенно струящейся по дну оврага речки сходятся превращенные.

Особенно удивительны были два дерева… Гигантские, что называется, в два обхвата. С мшистыми, покрытыми наростами зеленого лишайника стволами. Сросшиеся у корня.

Владислав Сергеевич решил отчего-то, что именно в ветвях этого раздвоенного, как Яшино сознание, дерева и пряталась странная птица.

Но, когда журналист подошел, крик смолк.

Кленский задрал голову, чтобы рассмотреть этого невидимого крикуна. Козодоя, или как там его…

Какая-то птаха и правда скакала по ветвям этого раздвоенного дерева…

Птичка была невеличка и даже красива. И Кленского удивляло, что такое милое создание может издавать такие омерзительные, отрывистые звуки.

Но, очевидно, кричала все-таки другая птица. Потому что после небольшой паузы отрывистые резкие звуки раздались снова, и откуда-то теперь со стороны.

И крик этот приближался, как будто птица перелетала с ветки на ветку, все ближе и ближе…

Владислав Сергеевич приготовил фотоаппарат. Он был уже уверен, что вот-вот увидит птицу в просвете между листьями.

И он бы увидел…

Но что-то отвлекло его внимание. Увы, он даже не успел осознать, что именно его отвлекло. Что-то попало в кадр, помимо синего неба, окаймленного зеленой листвой.

Он успел нажать на кнопку…

Но в то же мгновение резкий внезапный удар, словно этот самый козодой, увеличившись до гигантских размеров, железным клювом долбанул его по темечку, вывел его из реальности.

Когда Владислав Сергеевич очнулся, солнце уже село. Голова болела. Птица больше не кричала.

А фотоаппарат исчез вместе с тем, что могло оказаться там, на последнем отщелкнутом кадре.

Вот только что же там было?

Этого вспомнить Кленский никак не мог, как ни напрягал свою ушибленную несчастную голову.

Вернулся журналист в свою палатку уже в темноте. И сразу лег спать. Голова болела невыносимо.

* * *

Наутро, потирая распухшую, чугунную по ощущениям голову, Кленский попробовал рассказать Корридову о том, что с ним случилось.

– Меня, можно сказать, вчера ранили… – пожаловался Владислав Сергеевич.

– Работа сегодня не отменяется! – вместо сочувствия мрачно произнес Корридов.

Журналист даже обиделся. По сути дела, его чуть не убили. И он вправе был рассчитывать если не на сочувствие, то хотя бы на внимание.

Но Арсений Павлович не слушал его.

Между тем события, следуя одно за другим, наворачивались, как снежный ком.

И надо было, хочешь не хочешь, все-таки что-то делать…

«Положение складывается аховое…» – размышлял журналист, потирая время от времени ушибленную голову.

Кленский и не ожидал, что народ у них в экспедиции окажется такой рисковый! Даже наиболее благоразумная из всех, немолодая «наставница юных археологов», Вера Максимовна, и та не выказывала желания покинуть ставшее таким опасным Мширское городище.

Одна только радость – Яша не очень беспокоил… Справедливости ради следовало признать: кадавр вел себя не слишком навязчиво.

Однако и далее пассивно ждать, когда еще кого-нибудь убьют, или стукнут по голове, или загубят и новый раскоп, очевидно, не имело смысла.

Между тем было ясно: Алиса, вычислившая до сантиметра границу между двумя областями, и новое преступление, как и Яшин труп, «своим» признавать не захочет.

Впрочем, и соседняя область вряд ли захочет вмешиваться, опасаясь, в свою очередь, за собственную кривую преступности…

И тут Кленский вспомнил об «этом человеке».