Текст книги "Время гарпий"

Автор книги: Ирина Дедюхова

– Честно говоря, нет. Она скучная! – сказала девочка, у нее сразу заблестели глаза об одном упоминании о словаре Даля.

– Вот! – радостно закричала горгона, почувствовав в своей стихии. – Скука – один из смертных грехов, а они так называются, поскольку лишают душу свойственной ей силы. Я иногда думаю, что все эти убийства, которые Еврисфей заставил совершить Геракла, с провокационными обстоятельствами – изначально задумывались, чтобы обессилить душу героя. Ну, мне так кажется, могу и ошибаться. Итак, читаем, какой же смысл несет в русском языке слово «морока».

Она поднесла руку к ящичку часов, и те тут же выплюнули объемистый том, сообщив, что первое издание «Толкового словаря живого великорусского языка» Владимира Ивановича Даля вышло в свет в 1866 году.

– Вот, слушай! – горгона раскрыла томик на нужной букве и зачитала. – Это – морок, мрак, сумрак, мрачность, темнота и густота воздуха, марево, мгла, сухой туман, облака и тучи. Как бы поначалу – чисто климатические явления, вроде бы и не о чем сказочку сочинять. Но вдобавок это – мара, греза, обаянье. В других языках это еще называется «майя». Морока – это обморок, припадок, омраченье ума. А вот дальше уж в точности говорится о Гермесе: «Обойти кого морокой, мороком, морочить, обманывать хитростью, лукавством, лживыми рассуждениями, уверениями, каким-либо обманом чувств и обаяньем; отводить глаза». И стоит ведь лишь поинтересоваться его милой матушкой, чтобы понять все!

– А кто его мать? – поинтересовалась девочка. – Не помню, кстати, ни одного сообщения об этом любовном похождении. Зато в мифах говорится, что он воровал с детства, причем, даже у пастухов, которые его кормили. И еще во младенчестве пытался все наворованное сбыть на базаре.

– Чего точно не говорится в мифах, что… у него ледяные пальцы. Мы его за это называем «Холодец», хорошее русское слово. Его мать – горная нимфа Майя, морочившая путников, развлекавшаяся тем, что сбрасывала оступившихся в пропасть. Может, она – чудовище? Вовсе нет! Она – прекрасна и удивительна! И никто не помнит ее романа с Зевсом, но как-то ей удалось всех обморочить, заявив, будто Гермес – его сын. Но… к нему отношение тоже было всегда вымороченным. Знаешь, нигде не любят малолетних воришек. В Альпах Майя появляется в образе Ледяной Девы, никому ничего хорошего в жизни не сделавшей, а сама встреча с ней предвещает гибель.

Представь себе, ее голова не убивает после смерти, хотя именно она любит украшать свой дворец замороженными статуями людей и животных.

– Ледяная дева, – я помню эти сказки! – воскликнула девочка.

– Да, все так и считают, что это «сказки», пока она не захочет новое чучело. А ее сынок – психопомп, «проводник душ». Знаешь, во многих религиях есть существо, дух, ангел или божество, ответственное за сопровождение душ умерших в иной мир. И это не сын Ночи – Харон, для уплаты которому мертвым клали обол под язык. Как там у Владислава Ходасевича?

 
Сойдя в Харонову ладью,
Ты улыбнулась – и забыла,
Все, что живому сердцу льстило,
Что волновало жизнь твою.
Ты, темный переплыв поток,
Ступила на берег бессонный
А я, земной, отягощенный,
Твоих путей не превозмог.
Пребудем так, еще храня
Слова истлевшего обета.
Я для тебя – отставший где-то,
Ты – горький призрак для меня.
 

– Скажи, зачем мертвым еще один проводник, доставляющий их в Тартар лично? Но ведь обычно им не служит символ биржевых торгов, верно? Скажу тебе сразу, он всегда завершает сделку, именно он следит, чтобы проданная душа, как товар, была доставлена к месту назначения. От него никому не укрыться.

– Ну и, дела! – потрясенно выдохнула девочка. – Вечер действительно становится томным… Но тогда и миф о Персее принимает совершенно иной смысл.

– А я о чем? – воскликнула горгона. – Тебе ведь тоже с детства говорили, что лгать – нехорошо? Еще как нехорошо! Любой обман – морока! Но Гермес – не только покровитель любой торговой сделки, он – бог воров и обмана. Он придает блеск и респектабельность любой самой гнусной сделке. А когда его называют «покровителем ремесел», то имеют в виду, что только способен продать их плоды. Любое лживое искусство, возведенное в ранг настоящего, – это его проделки, его морок, обман, туча без грозы, пронизанная страхом. Он со своей матушкой – величайшие мастера нагонять особый страх – «страх будущего», «страх перед жизнью». Морок в его исполнении – граничит с божественным обаянием. Стоит человеку отойти от безумного страха перед собственной жизнью, воспринимать ее с радостью и благодарностью перед всем сущим – как их власть исчезает.

– И как его можно победить? – деловито осведомилась юная муза.

– В нем очень много несуразного, все это лежит на поверхности и обо всем сказанном догадаться несложно. Только недалекие люди ставят хитрость выше настоящего ума, проявить который без совести невозможно. Его бы давно раскрыли, но… все покрывает его участие в подвиге убийства спящей Медузы, на которую нельзя было взглянуть, потому что не они с мамашей, а Медуза, дескать, убивала взглядом все живое. Как бы ведь все ему очень обязаны за избавление от такого чудовища! Как там у того же Ходасевича?

 
Внимая дикий рев погони,
И я бежал в пустыню, вдаль,
Взглянуть в глаза моей Горгоне,
Бежал скрестить со сталью сталь.
И в час, когда меня с врагиней
Сомкнуло бранное кольцо, —
Я вдруг увидел над пустыней
Ее стеклянное лицо.
Когда, гремя, с небес сводили
Огонь мечи и шла гроза —
Меня топтали в вихрях пыли
Смерчам подобные глаза.
Сожженный молнией и страхом,
Я встал, слепец полуседой,
Но кто хоть раз был смешан с прахом,
Не сложит песни золотой.
 

– И никому, включая самого Ходасевича, слегка позавидовавшему Персею, невдомек, отчего до этого Гермес лгал всем, как и после этого, а в отношении Медузы он удивительным образом говорил чистейшую правду! Не договаривая, что в отражении ему было намного легче отвести глаза Персею, чем если бы тот сам, собственными глазами, посмотрел, на кого он поднял услужливо предоставленный меч.

– «Смерчам подобные глаза», – зачарованно прошептала девочка.

– Даже в отражении Персей не мог понять, кого же из сестер ему надо убить, Медуза ничем не отличалась от горгон, но, если бы он коснулся мечом бессмертных, он бы неминуемо погиб. Далее в мифе говорится, что герой услышал «божественный» голос, который подсказал ему: «Бей ту, что ближе всех к морю!» – Подонок! – выдохнула девочка.

– Если посмотреть, предсказания Дельфийских оракулов, покровительствуемых Аполлоном, то можно видеть, что его смысл зачастую раскрывается лишь после того, как предсказанное свершится. А здесь… банально, прагматично, без обиняков. «Бей ту, что ближе всех к морю!» – и человечеству навсегда перерубается божественная связь с Океаном. На мозаиках резвятся дельфины, но смысл картины уже ускользает, никто не понимает их свиста, целая стихия уходит из жизни людей, воспринимается лишь как враждебная слепая сила. Зато после этого «мороковать» приобретает значение «понимать», будто в мороке можно обрести новый смысл. Вместо пифий повсюду погаными грибами плодятся знахари, колдуны, ворожеи, чье древнее имя – «морокун» или «морокунья». И морская птица с женской головкой и прекрасным голосом, звавшим к гибели, всегда звавшаяся сиреной, – вдруг получает новое имя «птица морокуша». Впрочем, намного печальнее, что баяны, сказители, – тоже вдруг стали называться «морокушами», «несущими морок». Ты потом убедишься, что многие технические средства лишь усиливают эту обморочную сторону убеждения. Положительные идеи, зовущие к свету, к преодолению препятствий в особых технических средствах не нуждаются, они есть в душе каждого. Правда, под давлением морока к ним иногда предпочитают не обращаться.

– Значит, он победил? И технический прогресс ему только на руку? – разочарованно спросила девочка.

– Не сразу, но все приходит в равновесие. На смену горгонам пришли музы, – ответила Эвриале. – Древнюю веру в группы «сестер» в энциклопедиях называют «остатками матриархата». На самом деле, это основа представления об окружающем мире от тех времен, когда достаточно остро стоял вопрос о… рациональности существования самого человечества. «Сестры» – олицетворяют как лучшие, так и худшие движения человеческой души, между которыми все же безопаснее сохранять равновесие. И как только вновь встает вопрос о существовании человечества, а он, поверь, встает отнюдь не потому, что люди становятся лучше, – так девять муз получают человеческое воплощение, пытаясь привести все в равновесие. У людей вообще особое отношение к самому понятию «сестра». Ведь и монахинь называют «сестрами», а в больницах служат «медицинские сестры», помогая больному преодолеть недуг.

– Значит, музы – Парнасские сестры, как их называл Овидий? – уточнила девочка. – Их еще называют Пермесские сестры в честь реки Пермес, стекающей с горы Геликон. В некоторых книгах утверждается, что музы обитают на берегах Пермеса. Закрыв глаза, она тут же процитировала строчки из элегии Проперция:

 
Песен своих я еще не черпал в источниках Аскры,
Лишь из Пермесса всегда воду давал мне Амур.
 

– Есть девять муз, которые олицетворяют все творческие движения души человеческой души, – рассказывала Эвриале, пытаясь вспомнить, сколько раз она говорила это абсолютно разным воплощениям Каллиопы, с таким же жадным любопытством ждавшим очередного сюрприза от ее говорящих часов… и многие из них с легкостью забыли сказанное, как только память об их встрече стиралась временем. – «Круг обязанностей» муз значительно изменился с древности, поскольку человечество развивало искусства, овладевало новыми знаниями. В мифологии люди предложили множество вариантов появления муз, связывая их с человеческой памятью, которую в античности олицетворяла богиня Мнемозина. Это очень древние существа, они возникли сразу же, как только возникла память, а если есть память, то есть и прошлое. Но у Мнемозины никогда не было любовного романа с Зевсом, которого в мифах считают отцом муз. Есть жреческие свитки, где описывается, что музы зарождаются одновременно Хроносом. Если появляется дополнительное измерение – Время, то появляются музы, поскольку лишь они могут отследить непрерывность и связь времен.

– У вас эта связь времен осуществляется самым выдающимся образом! – заявила девочка, запихивая в рот последний кусочек королевского шоколадного торта Роберта Ньюэнса, открывшего первую кондитерскую в Лондоне. – Сразу же понимаешь, какая эта важная связь!

– На здоровье! А то некоторые относятся к мифотворчеству, как к пустым сказочкам, так им и пирожных не достанется! В основе любого мифа всегда лежат некие события, имевшие большое влияние на мировоззрение людей, – продолжила свою мысль горгона, вопросительно посмотрев на часы, слишком долго не сообщавших о кондитерских достижениях всех времен и народов. – Под действием творческой силы человеческого мышления меняемся и мы. Это ведь… нечто вроде генного кода всего человечества, послание из прошлого, а не просто забавные сказки. Тебя никогда не удивляло, отчего это эпоха Возрождения практически целиком и полностью посвящена возвращению именно к идеям античности, к тем аллегориям, причем, в рамках средневековой схоластики?

– Вообще-то удивляло, да, – машинально подтвердила девочка, с любопытством наблюдая, как Эвриале вынимает из часов четыре небольших пирожных с фруктовой начинкой, изготовленных по рецептам поварской книги Марии-Софии Шельхаммер из Киля, изданной в 1692 году, о чем с особым восторгом сообщил механический голосок замечательных ходиков.

– Принять что-то новое очень трудно, ведь каждый стремится, чтобы мир вокруг него не качался корабликом по воле зыбких волн, – задумчиво проговорила горгона. – Когда-то и мне было все ясно, а мир вокруг был прочным и надежным. Мы – три сестры горгоны, следили, чтобы люди сами себе не нанесли вреда в этом мире, созданном исключительно для их счастья. Младшая наша сестра была смертной девушкой, что лишь подчеркивало нашу сестринскую близость к людям. Старшую зовут Сфейно, могучая, она охраняла особые часы, в которых не иссякал золотой песок с далекой звезды, с которой мы явились на эту планету. Целью Гермеса в убийстве Повелительницы снов были эти часы, но Персей не смог обокрасть спящих женщин после убийства Медузы. Гермес немного не рассчитал, что уровень его далеко идущих планов иногда просто не в состоянии вместить человеческая душа. Ему всю дорогу пришлось рассказывать Персею, столько зла натворили горгоны, будто мы были кем-то вроде гидры, которую победил Геракл. Ну, как бы мы пили кровь с именами «могучая», «стражница» и «далеко прыгающая»? Да, мое имя, Эвриале, означало именно это – «далеко прыгающая». Время от времени я совершаю… такие прыжки, сложно объяснить…

– А! Знаю! В фантастике это называется «пространственно-временной континуум», – радостно воскликнула гостья. – Это вроде машины времени, да?

– Да, возможно, это так и в называется в… «фантастике», – беззлобно проворчала она. – Не знаю, что такое «машина времени», меня больше интересуют те, кто его олицетворяет. Если говорить о «машине», то, наверно, ее можно представить с большой натяжкой в виде часов Сфейно. Но давай не подтягивать все под стереотипы «фантастики»! Это уводит от сути! О времени Каллиопе надо помнить главное – надо все сделать так, чтобы ни на миг не прерывалась связь времен из-за глупых «идеологий», ложных пророков, «начал нового времени», о которых с таким наигранным пафосом сообщил в эпической поэме «Владимир Ильич Ленин» человек, получивший в благодарность по почте посылку с револьвером. Во времени для тебя главное связь и непрерывность, вовсе не мои прыжки, в которых я тоже никакого «нового времени» не начинаю, я пытаюсь ими создать связь.

– Хорошо, я поняла, больше не буду, – с нескрываемой обидой сказала девочка, надувая губы. Эвриале даже стало смешно, как она медленно отвернулась к портрету Медузы, чтобы нарочно не глядеть на нее. Но стоило упомянуть гарпий, она проявила живой интерес. Эвриале поняла, что девочка уже могла сталкиваться с ними, скорее всего, из-за «дедушкиного внучка», вообразившего, будто он все уже знает о «реальности, данной нам в ощущении».

– Нам всегда противостояли гарпии – пять сестер, – сказала она тоном, не допускавшим никаких глупых возражений от тех, кто пока видел мир плоским. – Хотя люди долгое время считали, что их всего лишь две, поскольку старшие гарпии могли на непродолжительное время принимать облик людей, чьей душой они полностью завладели. Человеческая оболочка быстро сползает с них, не выдерживая долго их бурной порывистости. Считалось, что гарпии – дочери морского божества Тавманта и океаниды Электры, хотя они олицетворяют намного более древние разрушительные силы изначального Хаоса. Обычно они изображались в виде отвратительных полуптицполуженщин. Даже в их именах звучит дикая нерассуждающая сила бури: Аэлло – «ветер», Аэллопа – «вихрь», Подарга – «быстроногая», Окипета – «быстрая», Келайно – «мрачная». Раньше все знали, что гарпии – злобные похитительницы человеческих душ, поддавшихся страху перед жизненными невзгодами. От гарпии Подарги и бога западного ветра Зефира родились божественные быстроногие кони Ахилла, которые после него перешли к любителю всего крылатого – к Гермесу. Обитель гарпий в пещерах Крита. Но, приняв водительство Гермеса, они частенько спускаются за ним в царство мертвых, где с удовольствием предаются своим садистским наклонностям.

– Я видела иллюстрацию, картину художника XVII века Франсуа Перье, – вспомнила девочка. – Там герой античного эпоса Эней и его спутники, покидающие разоренную, горящую Трою, отбиваются от стаи разъяренных гарпий.

– Их видят многие настоящие художники в своих самых страшных снах и фантазиях, всегда имеющих реальную основу, – ответила Эвриале. – После убийства Медузы «полем битвы» стала сама человеческая душа, которую ничего больше не хранило от беса полуденного и страха ночного. Но люди оказались намного сильнее, чем этого можно было ожидать. Ведь и Персей после глубокого потрясения невольным участием в том убийстве, навсегда отверг любое участие Гермеса в своей судьбе, удалившись от власти.

– Когда мне плохо, я стараюсь чем-то занять себя, – назидательно заявила юная особа, уплетая нежнейшие тарталетки со стола Анны Болейн с начинкой из творога, приправленного миндалем. – У меня бабушка говорит, что если все время работаешь, то невзгоды уходят. «Упорство и труд – все перетрут!»

– Люди нравственные в своих невзгодах обычно ищут спасения в работе, – похвалила ее Эвриале. – Таким спасением для человечества, когда сынок Ледяной девы уже праздновал свою победу, – стала сама возможность развития души, ее упорная работа, живым воплощением которой стали девять муз. Они противопоставили Холодцу и его «девочкам» – абсолютно «бесполезные» с их прагматической точки зрения вещи, но полностью лишившие их силы.

– А кто такие сирены? – спросила девочка.

– Бывшие музы, предавшие ту, в чьих играх участвовали, – ответила Эвриале. – Есть такие искусства, которые помогают создать образ человека, не меняя его сути. Ты же тоже любишь красивые платья, мечтаешь о красивой обуви. Тебе же не хочется входить в свой класс в том безобразном рубище, которое нынче продается у вас в магазинах без очереди?

– Конечно, не хочется! Я купила вот эти туфли, а ребята в классе над ними смеялись, – с горечью сказала девочка.

– Конечно, вещи могут создать вокруг тебя иллюзию защищенности, они тоже нужны, но они не могут заменить собой все, – мягко сказала Эвриале. – Сирены когдато были музами материального, они это называют «вещественными доказательствами жизни». Музыку, танцы и литературу, которая не всегда имела письменность, передаваясь из уст в уста, – нельзя потрогать. Поэтому изобразительное искусство, какие-то прикладные декоративные ремесла – раньше не входили в область интересов настоящих муз. Это… как красивая картинка, но без всякого смысла. Ею можно наслаждаться, следить за ее орнаментом, но не более того.

– А что с ними стало потом? – с любопытством спросила девочка.

– Разгневанная мать Персефоны превратила их в полуптиц, вроде гарпий, чтобы они вечно искали путь в царство мертвых, куда побоялись последовать за своей подругой. Их три сестры.

У них была еще одна, а возможно их было больше. Потому что сирена, чью песню отринет смертный – умирает.

Эвриале все оттягивала время, понимая, насколько бессмысленно говорить этому юному созданию, что за все на свете надо платить, а ей придется за свой дар заплатить особенно высокую цену. Ей не хотелось вновь заглядывать в то будущее, когда сработает запущенный ею часовой механизм, и сидевшая перед ней девочка станет полноправной Каллиопой.

– Под конец этого времени все нити начнут рваться, не давая людям задуматься над тем, что творится прямо у них на глазах, – тихо рассказывала Эвриале, понимая, что никогда не сможет сказать ей главного. – Некоторые ударятся в «славянские поиски», найдя некие «дощечки» из «Велесовой книги», несущей тот же морок, как и все, что будет происходить вокруг. Но там будут названы три имени, как «три стороны бытия» или «три мира славянского мифологического миропонимания» – Явь, Правь и Навь. И что же это за «сторона жизни», если Навь в словаре Даля трактуется как встречающийся в некоторых губерниях синоним слов мертвец, покойник, усопший, умерший, Явь, Правь – вообще не встречаются? Это отклики песен сирен, к которым ты должна внимательно прислушиваться. Чем громче поют сирены, тем ближе к тебе подступают гарпии.

– А вы мне не поможете? – тоскливо откликнулась девочка.

– Чем я могу помочь той, которая наденет золотую корону? Ты пока сама не понимаешь своей силы! – усмехнулась Эвриале. – Но я буду появляться в тех местах, где твои сестры теряют веру в себя и… чтобы создать нечто такое, что люди обычно называют «совершенно случайно». Моя задача – привести все в равновесие, уравнять ваши шансы.

Понимая, что будущей Каллиопе в этот момент совершенно расхотелось надевать на себя золотой венец, Эвриале с улыбкой добавила: «Ничего! Как только ты увидишь, какие грязные руки протягиваются к твоей по праву короне, твои страхи отступят!»

– А почему все греческое теперь будет не где-то, а у нас? – в полной растерянности спросила будущая муза.

– А вам в школе не зачитывали расхожую фразу «Античность – колыбель всего человечества»? – вопросом ответила на ее вопрос горгона. – К тому же, корни всего о чем мы говорим, хранятся в памяти у каждого народа. Например, в болгарском фольклоре навьи – это птицеобразные души умерших, летающие по ночам, в бурю и дождь «на злых ветрах». Крик этих птиц означает смерть. По поверьям «нави», нападая на людей, сосут их кровь. На Балканах это объясняется весьма прагматично, дескать, они – вампиры, чрезвычайно опасные для людей. Ты потом еще удивишься, когда обнаружишь, что самые кассовые фильмы будут о вампирах, а все книжные прилавки будут завалены «сагами» про них же. Вампир станет романтичным и притягательным, просто душкой, достойной девичьей любви.

Часы на столе прозвонили в последний раз, потому что дверца открылась, в окошке показалась девочка помахавшая чаевницам рукой. Горгона, открыв ящичек под часами, вынула два последних пирожных. Ими оказались нежные эклеры Мари-Антуана Карема, личного повара английского короля Георга IV. Эвриале мысленно согласилась с выбором часов, решивших таким образом подсластить грусть расставания.

– Сегодня мальчик, который сидит сзади тебя, подходил ко мне поинтересоваться, что он выиграет, а что проиграет, если предаст тебя, – призналась она доедавшей пирожное девочке. – При этом он абсолютно искренне считает, что на кону – лишь твоя душа, а не его. Такой маленький, а уже готов поиграть душами, как Холодец. Я пыталась с ним говорить, но он сам сделал выбор задолго до меня.

– Но если все делают выбор сам, то какой во всем смысл? – печально вздохнула маленькая Каллиопа.

– Даже те, кто делает неправильный выбор, должны это знать с самого начала! – не сдавалась Эвриале. – Чтобы никто и сомневаться в этом не мог! Кроме того, у тебя – особая задача, ты должна пробудить всех муз, помочь им. Ты – муза в золотой короне, водительница муз! Как бы плохо тебе не было самой, ты должна помочь и защитить младших, как старшая сестра.

Девочка с тяжелым вздохом кивнула ей головой. Эвриале еще раз удивилась безошибочному свету вспыхнувшего в ее руке флакона. Но все-таки она бы предпочла, чтобы воплощением Каллиопы стал мужчина, как это всегда было раньше.

– И сейчас… мы выполним одно маленькое условие, – сказала она девочке, понимая, как это ее огорчит. – Все, о чем мы говорили, ты будешь знать, но смутно и неопределенно, не наверняка, чтобы твой выбор, когда ты решишь возложить на себя золотой венец – всегда оставался только твоим выбором, а не желанием помочь понравившейся тете, рассказывающей тебе древние сказки.

– Вы исчезнете? – с грустью догадалась девочка.

– Совершенно верно! Эвриале – «далеко прыгающая», появляющаяся там, где она нужна, исчезающая внезапно. Сейчас этот мальчик решил поступить хитро, он не вошел в дедушкин кабинет, он «всего лишь» подошел к двери и прошептал, что видел на уроке литературы горгону, которая при нем нашла Каллиопу. В отличие от тебя, он хорошо изучил наши «сказочки», – сказала она разочарованной девочке.

– У него дома есть всякие книжки, какие его душе угодно! – в запальчивости пожаловалась та. – А я за всеми книгами хожу в читальный зал, мне на руки ведь не выдают книги из отдела хранения редких экземпляров! И часов таких у меня нет!

– Да, но эти книги и его глубокие знания, подкрепленные тем, что он уже видел в кабинете дедушки, не помогли ему сделать более вдохновляющий выбор, он только что предал тебя, – подтвердила ее худшие сомнения горгона.

– Он всегда меня предавал, я уже почти привыкла – пошутила она.

– Вот и не отвыкай, чтобы меньше разочаровываться в людях! – рассмеялась в ответ горгона. – Мы ему приготовим небольшой сюрприз, твой «пространственновременной континуум», совсем как в «фантастике». Завтра будет опять вторник!

– Опять? – заныла девочка. – Вторник такой сложный день, едва вечера дождалась.

– А ну-ка, не ныть! – скомандовала горгона. – Пока не закончился сегодняшний день, ты отлично знаешь, что тебя ждет завтра. Твою тетрадку я заполнила сочинением о подвиге советского народа в Великой Отечественной войне из вузовского учебника. Тетрадку подписала. Но ты знаешь, о чем тебя спросят на других предметах, подготовься! Завтра в человеческом обличье явится гарпия по имени Аэлло, ты с ней еще столкнешься.

– Я вас больше не увижу?

– Как знать! Постарайся просто… больше верить себе, ведь завтра ты не будешь знать точно, правда ли то, что сейчас видишь, тебе это будет казаться сном. Ты не будешь знать наверняка, что из всего увиденного и услышанного – Явь, Правь или Навь. Но когда ты проснешься, помни, что в самом начале ты должна создать гимн Прекрасному Слову! А свой первый эпос посвяти моей несчастной сестре, очень тебя прошу! У меня таких встреч еще не было…

* * *

Проснувшись утром следующего дня, она никак не могла избавиться от дежавю, будто бы вчера уже был именно этот день. Она бы не отказалась прожить еще один такой же день, потому что весь этот день ей невероятно везло, будто обо всем, что может с ней произойти, она знала заранее. Она получила пятерки по всем предметам, написав на «отлично» контрольные по физике и математике.

Только почему-то в тот день она с тоской ждала урока литературы, которую всегда любила. Предчувствия ее не обманули. В класс, вместо их старенького учителя литературы, относившегося к ней с симпатией и добродушием, в класс вошла странная женщина с колючим взглядом. Внешне она очень напоминала портрет головы Медузы с портрета Караваджо, который она где-то видела, только никак не могла вспомнить, где именно. Этой женщине очень пошли бы черные гадюки в волосах, гармонируя с ее резкими порывистыми движениями. Только у Медузы глаза были теплые, светло-карие, а у этой они отливали перламутром.

– А где Иван Алексеевич? – протянул с задней парты полный мальчик по фамилии Кургузкин, привыкший спать на уроках литературы.

– Какой Иван Алексеевич? – завизжала женщина, я у вас всегда вела литературу! Что, со вчерашнего дня забыли?

– У нас по понедельникам нет литературы, у нас в понедельник физкультура! – нагло заявил ей Кургузкин, за которым раньше никогда не водилось подобной смелости.

– Сегодня среда, ты совсем уж? – повернулся к нему ее сосед сзади.

Закончить он не смог, потому что весь класс утонул в хохоте и общих криках оконфузившемуся мальчугану, решившему, будто у них нынче среда вместо вторника. Как же им всем было смешно, когда их правильный, на редкость рассудительный отличник решил, будто наступила уже среда! Он даже не обратил внимания, что учится по расписанию вторника! Может, ему надо ночевать в школе, чтобы этот праздник никогда не кончался?

Но все умолкли, когда женщина, как две капли воды похожая на портрет Караваждо, взмахнув руками, как крыльями, пронзительно закричала: «Где она? Говори немедленно!»

Ее сосед испуганно вытянулся перед ней и, тыча рукой ей в спину, сказал: «Вот она вчера с ней о Маяковском говорила! О партии еще плохо говорила! Упоминали Геракла! У нее там тетрадка с сочинением неподписанная!»

Тетрадь лежала на учительском столе, новая учительница подлетела к ней и неловко взяла в руки, будто с трудом пользовалась пальцами. Ее лицо было очень изменчивым, нисколько не скрывая обуревавших ее чувств.

– Ты лжешь! Здесь сочинение о каком-то Бакланове, а не о Маяковском, а тетрадь подписана… Ты лжешь мне? – сказала она почти спокойно, но у детей от ее голоса пошли мурашки.

– Да нам про войну сочинение Иван Алексеевич задавал! – заорал от страха с задней парты Кургузкин. – Мы никакого Маяковского не проходили! Нам его не задавали! Мы Конька-горбунка проходили!

Пока весь класс орал вскипавшей гарпии, что им задавали «про Конькагорбунка», она повернулась к соседу, с ненавистью пялившемуся на свои руки, и тихо сказала: «Ты просто бредишь вслух! Твои фантазии меня иногда просто пугают!»

Чуть громче она добавила: «Сейчас у него будет и семь пятниц на неделе!» Ее замечание утонуло в общем хохоте одноклассников. Она подняла руку и любезно предложила: «Хотите, я из Конька-горбунка про Жар-птицу наизусть почитаю?..»

Учительница, вышедшая на замену Ивану Алексеевичу, все больше становясь похожей на большую всклокоченную птицу, растеряно кивнула ей головой, сверкнув большими серьгами с удлиненными драгоценными камнями, отшлифованными «под старину».