Текст книги "Время гарпий"

Автор книги: Ирина Дедюхова

Конечно, мотивация очень важна именно в уголовке. Ведь далее вы должны квалифицировать этот состав по статьям УК. И вы знаете, что эти шесть трупов можно квалифицировать от трех лет (причем, условно при отсутствии рецидива) – до 16 лет стогача.

Опять вспоминаем уроки старших! А старшие нам говорили, что, ежели мы имеем дело с нетипичной для уголовки мотивацией, надо искать рядом с этим терпилой – настоящего заказчика уголовного преступления. Только тогда дело будет доследовано. Разве мы не имеем подобных заказчиков в штабе? Разве эти заказчики, изворачиваясь, уже не дали суду ложные показания, будто понятия не имеют, кто же руководил операцией? Да только за это все штабные крысы свои пять лет честно заработали!

Этот кусочек статьи о «деле Ульмана» Вероника тут же вспомнила, заметив, с каким непонятным ей ажиотажем «мадам Огурцова», которой бы надо было больше думать о своем, о «девичьем», сразу же отреагировала на сообщение, что выходец с Северного Кавказа, застреливший футбольного фаната, был уже неоднократно судим.

Уже отметив, что неоднократно ранее судимый обвиняемый находился в полнейшем распоряжении правоохранительных органов, а гулять по московским проспектам с травматикой мог лишь в состоянии полнейшей лояльности к нуждам и потребностям всех, «кто нас бережет», – не могу не отметить один немаловажный факт. Простите, но даже искренне сочувствуя близким убитого парня, погибшего совсем молодым, вынуждена сказать, что обвиняемый не лжет. И если его проверить на детекторе лжи, то полиграф покажет, что он говорит правду. Кстати, а почему его не проверили на детекторе лжи, а моему брату, который никого не убивал, следователь угрожал «прогнать на детекторе»?..

Причем, никто не предлагает провести обвиняемому, отстрелившему незнакомому человеку голову на улице – принудительную психиатрическую экспертизу. Хотя в данном случае это были обязаны сделать по закону, поскольку… с точки зрения уголовной мотивации убийства, он бредит вслух и вряд ли отдает себе отчет в происходящем. В сущности, он попытался объяснить свой поступок, начиная осознавать всю тяжесть и необратимость содеянного. И он объясняет его – страхом, а не ненавистью.

Вряд ли человек мог испугаться толпы футбольных болельщиков, не представлявших никакой опасности для его родных в Нальчике. Уверена, ни убитому им молодому пареньку, ни его друзьям – и дела не было до беременной жены обвиняемого. Перед судом он ее перепрятывает и боится назвать домашний адрес. Но разве он боится мести со стороны близких убитого, собравшихся в зале суда? Нет! Он боится… новых заказов со стороны тех, в чьих руках находится его судьба после неоднократных судимостей. У него самого не было никаких причин убивать футбольного болельщика, по своей воле он бы к ним и не вышел. Его погнал туда страх, кто напрямую угрожал его беременной жене и близким в Нальчике.»

Вероника почувствовала, как после взвешенного анализа «мадам Огурцовой» не только успокаивается сама, но спадает и общее напряжение. Она видела, как сразу уходят в тень те, кто только что орал о своих болезненных «национальных чувствах», стоило ей заметить: «У человека должна болеть душа, а не национальность!»

В детстве у Вероники была толстая хрестоматия русской литературы «Живое слово», она обожала эту книгу, всегда считая ее название легким преувеличением. Но когда на ее глазах «мадам Огурцова» с легкостью всех вывела на чистую воду, успев пройтись по сомнительной правительственной программе «мультикультурности», тут же после этого сошедшей на «нет», – Вероника поняла, что впервые имеет дело с человеком, у которого все слова не только по-настоящему живые, но и действующие наверняка.

Перед ней разворачивалась масштабная битва, где «мадам Огурцова» обобранная при обыске, уничтожаемая и ежедневно возрождавшаяся, выступала против всех, отбиваясь только словом. И вряд ли сам автор поэмы «Во весь голос» владел словом так, как автор блога «Огурцова на линии». Ее остроты и статьи не стояли в показушном параде, они тут же шли в атаку, уничтожая свинцовые тучи тщательно спланированных массовых провокаций.

 
Парадом развернув//моих страниц войска,
я прохожу//по строчечному фронту.
Стихи стоят//свинцово-тяжело,
готовые и к смерти//и к бессмертной славе.
Поэмы замерли,// к жерлу прижав жерло
нацеленных//зияющих заглавий.
Оружия//любимейшего//род,
готовая//рвануться в гике,
застыла//кавалерия острот,
поднявши рифм//отточенные пики.
И все//поверх зубов вооруженные войска,
что двадцать лет в победах//пролетали,
до самого//последнего листка
я отдаю тебе,//планеты пролетарий.
 

В.В. Маяковский «Во весь голос»

Это не было попыткой кому-то «раскрыть глаза», Вероника не могла избавиться от ощущения, что оживающие на ее глазах строчки «мадам Огурцовой» – тут же шли в атаку, зная, что никто им на помощь не явится. И Вероника нисколько не сомневалась, что каждая строчка старается защитить и отвоевать именно ее душу, а не какихто «планеты пролетариев».

* * *

И вот посреди всего этого сетевого кошмара, когда она выходила в Интернет, прежде всего затем, чтобы проверить, жив или уничтожен огуречный блог, зная, что всем терзаниям многим ненавистной «мадам Огурцовой» еще далеко не конец, она получила письмо, поразившее ее крайней беспечностью.

Дорогая Вероника! Наступает лето, хотя и не такое, как хотелось бы. Я приглашаю всех на очередные «Огуречные чтения». Надо выехать не позднее пятницы, потому что в субботу никто уже не сможет уехать. Неприятно говорить, но что-то произойдет большое и страшное, связанное с водой. Поэтому лучше приехать, потому что потом у тебя начнутся квартальные отчеты, да и душа станет неподъемной.

Надо захватить купальник, я устрою хорошую погоду. Все нормально приедут и уедут, все будет хорошо! А я очень хочу вас увидеть, особенно тебя. Мне так нравится это твое увлечение астрономией! Не переживай, ничего в твое отсутствие не случится. Полотенец не бери, все их потом забывают, у меня весь дом в этих полотенцах. Мазь от комаров тоже есть, но я комаров разгоню, у меня есть любимые ручные лягушки. В принцев не превращаются, отказываются. Как бы сделать так, чтобы все, наконец, захотели стать принцами?

Да, я же забыла сказать дату! Настраивайся выехать седьмого июля, это будет идеально. Хорошая Луна и приятная попутчица, что еще надо для дорожной романтики?

В конце письма стоял смайлик, которые Вероника терпеть не могла. И это писала женщина, противостоянием которой против всей репрессивной машины она так восхищалась! Машинально она поразилась, откуда она знает, что астрономия всегда была ее любимым предметом. Как, впрочем, и то, что Вероника с детства обожала сказки, где все лягушки превращались в принцев.

Потом ей пришлось поразиться самой себе, давно не совершавшей никаких поступков, продиктованных «внезапными порывами». Вначале она заказала билеты на поезд, хотя никогда бы не решилась сорваться с работы накануне квартальных отчетов. Глянцевые мальчики ее отдела смотрели на нее с нескрываемым интересом, не понимая, что могло ее резко сорвать с места, чтобы она немедленно написала заявление с просьбой предоставления недельного отпуска за свой счет.

Пытаясь закрыть туго набитую сумку, не желавшую застегиваться, она опять поразилась странному письму и еще более странной манере срывать незнакомых людей с насиженного места, приглашая их поехать на природу кормить комаров. Она вспомнила предупреждение на счет мази для комаров, которых должны были отогнать ручные лягушки, не желавшие превращаться в принцев, вытащила из сумки флакон спрея против комаров, и сумка сразу же застегнулась.

В купе, пихая перед собой большую сумку на колесиках, вкатилась невысокая женщина, чем-то смутно ей знакомая, с коротко стриженными неприбранными волосами. Кроме «дорожных» тренировочных штанов на ней была черная майка с надписью на спине, которую Веронике никак не удавалось прочесть, пока она впихивала сумку под ее сидение с дежурными извинениями. В стекло застучал какой-то мужчина с девочкой лет тринадцати. Женщина басом заорала прямо в ухо Веронике: «Идите отсюда! Скоро час пик, а он провожать решил! Все со мной в порядке! Еду не с мужиками! Домой, домой езжайте! Немедленно!»

Мужчина, прижимая лицо ладонями к стеклу, пытался разглядеть, с кем же в одном купе его оказалась строгая супруга, тяжело плюхнувшаяся на полку напротив Вероники.

– Ага, не с мужиками еду, – вдруг сказала она, посмеиваясь так, что Вероника не могла не ответить на ее улыбку. – Но еду-то точно к мужикам!

Смеясь, она в изнеможении упала на аккуратный угольничек подушки в чистой наволочке, хотя Вероника поняла, что раз она прятала сумку под ее нижнюю полку, то ее место явно над ней, а не на подушке, на которой она расположилась. Вероника начала опасаться, что в купе, с ручной кладью наперевес, немедленно закатятся другие попутчики, разгорится неминуемый скандал с неизбежными укорами из сказки «кто спал на моей подушке», а в эпицентре всех укоров, конечно, окажется она.

На стук мужчины в окошко попутчица оглушительно крикнула: «Не пойду!», и мужчина с девочкой, невозмутимо разговаривая и чему-то улыбаясь, отправились вдоль вагона к выходу с перрона.

– Чего к ним выходить? – сама себе сказала женщина. – Знают ведь, что все равно поеду! Нет, стучат и стучат! Кстати, меня зовут Лера!

– Вероника, – представилась она, поняв, что последнее относится к ней.

– А она мне написала, что мы доедем по-царски, как в СВ, что в купе больше никого не подсадят, она за этим проследит, – ответила на ее опасения Лера. И Вероника окончательно смутилась, понимая, что совсем распустилась и перестала следить за мимикой, а на ее лице опять все отразилось, о чем ее не раз предупреждала Серафима Михайловна.

– Вы тоже едете к… ней? – осторожно поинтересовалась Вероника, рискуя быть непонятой.

– А к кому туда еще ехать-то? – ответила Лера встречным вопросом. – Да и у вас даже на лице написано… такое… огуречное.

Вероника внимательнее посмотрела на нее и поняла, где она могла видеть эту растрепанную особу. Иногда по утрам в выходные дни она смотрела какую-то огородную передачу про то, как на дачном участке надо выращивать газоны, томаты и, конечно, огурцы. Вероника хорошо запомнила ее лицо, когда в одной из таких передач дама, зарывшись всем телом в мощные плети парниковых огурцов, предлагала зрителям – «вообразить, о чем огурцы могут думать, а о чем и задумываются».

Как только вагон тронулся, Лера с той же бесцеремонностью полезла к ней под лавку – доставать сумку. Билет у нее был действительно на верхнюю полку над головой Вероники. Треща без умолку, она сообщила, что хотя и верит во все сказанное «мадам Огурцовой» безусловно, неоднократно убеждаясь, что всему сказанному надо следовать «тупо и без рассуждений», но все же не была уверена стопроцентно. Но ведь почему-то оказались же они с ней в одном купе! И раз та написала, что ее попутчица любит сливовую наливку, так она специально захватила бутылочку.

По купе распространился тонкий, непередаваемый аромат сливовой наливки, именно такой, какой ей так нравился когда-то. Вероника почувствовала, что с ее плеч слетает лет десять, никак не меньше. И, глядя на заглядывавший в купе серебряный рожок Луны, она окончательно почувствовала себя в дороге.

Коротким сном они забылись уже под самое утро, успев рассказать другу свою жизнь, два раза пореветь и поругаться со стучавшими в стенку соседями. Утром, когда сердитая проводница подняла их за час до остановки, на перроне их ждал высокий молодой человек с бумажкой «Огуречные чтения», возле него уже топтались какие-то симпатичные молодые люди. Они тут же подхватили их сумки, и Вероника с облегчением поняла, что ей никуда не придется тащиться на общественном транспорте.

Дорогу до загородного дома, который молодой человек за рулем битком набитой большой машины называл «Избушкой Бабы Яги», она помнила смутно. Избушка оказалась скромным трехэтажным коттеджем, где их встретила хозяйка блога с юзершей Анной, приехавшей днем раньше. Анну Вероника помнила по развернутым комментариям с историческими справками и непременными «уроками истории», склочным поведением в отношении одного противного старикашки, писавшем про марксизм, и героическим участием в судилище над «мадам Огурцовой».

– Я очень рада вас видеть! – сказала хозяйка. – Познакомься, Анюта, это наши Урания и Эвтерпа!

Вероника не поняла, что она имела в виду, так как ей показалось, что Анна смотрит на них с Лерой с нескрываемой озабоченностью. Но тут же началась суета за огромным столом, она с Лерой оказались посреди поистине мужского сборища, гости все подъезжали… и Вероника поняла, что давно не была в такой теплой обстановке, хотя многие, как и она, видели друг друга впервые.

Потом было купание в пруду, украшавшему собой весь горизонт за «избушкой», а после они готовили шашлыки. Весь вечер она в каких-то немыслимых шляпах снималась с полуголыми нетрезвыми мужчинами, казавшимися Веронике давно знакомыми, будто она всех знала сто лет. Она давно не проводила время с такой беззаботностью, поражаясь, что действительно даже не слышит комариного писка, не говоря о чьих-то укорах. Анна ей со смехом сказала, что ручных лягушек хозяйки дома зовут Вернер и Браун, они сейчас «в смене». Вероника не знала, как серьезно ей следует воспринимать сказанное, но Анна уже тащила ее кормить молоком ручного ежа Пафнутия, отвечавшего в доме за отсутствие мышей и слизняков в теплицах.

Им с Лерой досталась большая светлая комната на втором этаже. Хозяйка извинилась за своего негодника-кота, избравшего уютный диван, на котором устроилась Вероника, в качестве… своего ритуального туалета. Зная, как его хозяйка любит на этом диване размышлять о превратностях бытия, мерзавец метил его ежедневно, как бы заявляя на нее свои особые права. Поэтому диван из квартиры вывезли подальше от обескураженного кота в «избушку», залив дезодорантами и чистящими средствами. Однако, на свежем воздухе диван нисколько не «выветрился», ничего из предпринятых мер не помогло, и при двух раскрытых окнах кошачьи запахи окутывали бедную Веронику так, что она не могла больше ни о чем думать, кроме немых укоров в адрес распоясавшегося кота. Не выдержавшая ее вздохов Лера сказала, что на кухне она видела палочки благовоний. Но когда они спустились вниз, они обнаружили всю кампанию, разливавшую коньяк из огромного хрустального рога. Кто-то пояснил, что это – «рог изобилия». Обрадованная Лера потянула ее к столу, и Вероника окончательно забыла, зачем они шли на кухню.

В руках лысоватого мужчины, приехавшего с красивой женой и множеством очень вкусных разносолов, зазвучала гитара. Все громко подхватывали строчки огуречного гимна, сочиненного тут же всеми собравшимися. Не весь что, но Веронике так понравилась на ее глазах возникшая песня, что она громко подхватывала припев.

 
Замечательный венец,
Всем «делам» – покрышка,
Наш зеленый огурец, —
Свежий, в пупырышках.
Развеет непонятки
Огурец на грядке!
Время скоротечно
В блоге огуречном!
Огурцами закусив,
Мы найдем тропинку,
Чтобы весело тусить
С музами в обнимку.
 

Засыпая под пение ночной птицы, нисколько не сомневаясь, что у птицы тоже есть имя и она исполняет свои песни специально для нее и других гостей, она шептала ей «бис!». Она чувствовала себя такой счастливой, какой чувствовала лишь когдато давно, в молодости, поехав с институтским стройотрядом юных проводниц по железной дороге от Москвы до Владивостока…

Вернувшись в Москву, она получила письмо от «мадам Огурцовой», что на нее началась очередная атака. Всей мощью государственной машины ее пытались лишить средств к существованию. Она сообщила, что ее вызывали в Сбербанк, где мальчик в белой рубашке издевательски сообщил, что уничтожают все ее счета, лишая возможности пользоваться платежной картой на том основании, что она внесена в список Росфинмониторинга опасных террористов. Формальным поводом такого «противодействия экстремизму» стала ее судимость по ч. 1 ст. 282.

В словаре Ожегова Вероника прочла, что экстремизм – это «крайние методы в политике», подумав, что вводить уголовную ответственность по этой статьи и надо в отношении политиков, которые своей деятельностью наносят вред обществу, а вовсе не против отдельных граждан, вдоволь расхлебывающих все последствия таких «крайних методов».

И невооруженным глазом было видно, что как раз прокуратура, следствие и судебные органы в отношении хозяйки блога занимались именно неразбавленным экстремизмом в ходе ими же провозглашенной «борьбы с экстремизмом». И, судя по растущим оборотам ее отдела, ничего не предвещало, будто они действительно желали побороть какие-то негативные явления хотя бы на ниве «отмывания средств, полученных преступным путем». Удар «КамАЗа», судя по записям на картонке органайзера, ее предшественник получил за излишний интерес к счетам в Гонконге и Панаме крупной дилерской сети синтетических наркотиков. Но в списке Росфинмониторинга рядом с фамилией «мадам Огурцовой» не было ни одного человека даже из Московской области.

Вероника понимала, что этот закон, как и многие другие, нарушавшие конституционные права граждан, писали даже не юристы. Это был один из многих законов, написанный в качестве «узаконивания» определенных, явно незаконных действий в отношении вполне конкретных людей. Даже в самом законе не предполагалось возможности «легализации преступных доходов и финансирование терроризма» лиц, над которыми уже были проведены юридические «манипуляции» по «экстремистской» статье, так сказать, «путем совершения преступления, предусмотренного ст. 282 УК РФ». Авторы закона вообще не смогли никак связать эту статью с понятием «легализация преступных доходов», вовсе не желая интересоваться этими «преступными доходами» всерьез, чтобы не ожидать удара «КамАЗа», водитель которого не справится с управлением. Напротив, весь смысл и содержание закона, направленный на борьбу с особо тяжкими преступлениями, – на предотвращение террористических актов, захват заложников, пресечение действий бандитских формирований и т. п., – нивелировался дополнением этой одиозной статьи 282 в качестве основания для голословного обвинения человека в терроризме.

Внезапно, кое-что вспомнив, Вероника решила просмотреть новостные сообщения недельной давности. Она быстро нашла новость о взрыве, который произвела какая-то женщина-смертница, подорвав известного в Дагестане богослова, пользовавшегося большим уважением. Ей сразу было подозрительно, что в качестве такой «шахидки» выступила бывшая драматическая артистка, да еще и танцевавшая брейкданс. Судя по всему, погибшая при взрыве женщина вела достаточно легкомысленный образ жизни. Веронику не убедили разъяснения, что до взрыва она трижды побывала замужем, а потому «разочаровалась в жизни» и «мысленно склонилась к шахидству». Это абсолютно не вязался с личным опытом Вероники, на минуту представившей себе Тоньку. Для нее эта подробность означала лишь желание идти по чужим головам, но уж ни в коем случае не совершать публичное самоубийство.

Но в качестве «последнего аргумента» журналисты и начали сообщать о каких-то «списках» и перечнях», в один из которых угодила сейчас и «мадам Огурцова».

Как стало известно, в организации взрыва, жертвой которого стал известнейший в Дагестане богослов шейх Саид Афанди, подозревается бывший амир кадарской бандгруппы. Отмечая свое назначение лидером северокавказских боевиков Доку Умаровым амиром вилаята Дагестан, он и отправил к шейху смертницу – 30-летнюю актрису. Молодая женщина еще с прошлого года числилась в списках потенциальных смертниц, по которым работали оперативные службы. В Дагестане после очередного громкого преступления решили создать отряды самообороны.

Естественно, поняв, в какие списочки внесли «мадам Огурцову», Вероника тут же помогла ей составить жалобы, прежде всего, в этот самый Росфинмониторинг, в которых указала, что та всегда являлась законопослушным налогоплательщиком, имела исключительно легальные доходы и лишних средств у нее на «терроризм» не имеется. Для себя Вероника отметила, что список существует в неком нестабильном, постоянно обновляемом виде. Никого из внесенных туда граждан особо не предупреждают и ничем такие представления о них не обосновывают. Вносят… далеко не всех, имея жесткие требования к кандидатуре очередного «стрелочника». И здесь на роль «разочарованной жизнью» хозяйка блога подходила куда больше, чем исполнительница брейк-данса. Вероника похолодела, вспомнив, что муж старшей дочери «мадам Огурцовой» – мусульманин. Она знала, насколько любят заявлять спецслужбы, будто все русские женщины, принявшие мусульманство, становятся террористками. Что им стоит заявить, будто и с блоггершей произошел аналогичный «общий для всех» случай?..

Через несколько дней им ответил начальник Управления по противодействию терроризму Росфинмониторинга. В ответе он обосновывал законность внесения ее в такие списки и объяснял, будто получив такую вот судимость, уплатив штраф – ее через полгода можно отнести к особо опасным преступникам начать «финансово мониторить». Но по самому недовольному тону его ответа и Вероника, и сама «мадам Огурцова» поняли, что теперь вряд ли кто-то захочет делать из нее «шахидку».

Ночью, после затянувшегося в скайпе за полночь дамского обсуждения ответа мужчины, организующего «противодействие терроризму», Веронике приснился сон, будто она сидит в царской ложе главного театра страны. Она тихонько осмотрелась, в чем она оказалась в переполненном рукоплескавшем зале, не в ночной ли рубашке? Но на ней было черное атласное вечернее платье в стиле бюстье. Немного успокоившись, она неуверенно взглянула на сцену и чуть не закричала от восторга! Она будто оказалась в любимом с детства фильме «Музыкальная история», потому что на сцене пел сам Сергей Яковлевич Лемешев! Только он был почему-то не Ленским из «Евгения Онегина», а кем-то с бородой. Но по первым же аккордам она поняла, что сейчас начнется каватина Берендея из оперы Римского-Корсакова «Снегурочка» – «Полна, полна чудес могучая природа! Дары свои обильно рассыпая…» Вероника ловила каждый звук, жалея лишь о том, что сон начался не с увертюры, а с каватины… Потом она вспомнила, как в детстве пела песню «Снегурочка», которую исполнял Сергей Яковлевич на «Голубом огоньке». Она даже вспомнила слова, стараясь удержать слезы.

 
А ночь морозная светла,
А вся земля белым-бела.
Своей Снегурочке метелица
На шубке кружева сплела.
А ночь светла, а ночь светла,
Наверно, ты, моя волшебница,
Из сказки в эту ночь пришла.
 

Она забыла, что когда-то любила ходить в театры, благо Москва была в ее распоряжении, позабыла про выставки, классическая музыка тоже осталась в прошлом.

Только Лера всю дорогу щебетала, что им надо выбраться в театр… Вот и сон в руку!

– На «Евгения Онегина» с Лемешевым в царскую ложу не протолкнуться, – недовольным тоном сказала сидевшая рядом с ней дама в синем бархатном платье и черном страусовом боа. – Да и попасть, конечно, в оперу хотелось бы не к каватине, а к увертюре. Но боже, как он хорош! Это послевоенная постановка 1946 года, сейчас ему всего 44 года, голос просто тает! Редкое дарование! А партию Берендея он сам выбрал когда-то для дебюта в театре.

– А вы… кто? – запросто поинтересовалась Вероника, понимая, что раз это всего лишь сон, то и лишние церемонии ни к чему.

– Конь в пальто! – резко ответила дама, поводя белоснежными плечами под пышным боа. – Вторая горгона Эвриале приветствует тебя, третья муза Урания!

– Мне вообще никогда ничего подобного не снилось, – нисколько не обидевшись, блаженным тоном сказала Вероника. – А что должна делать муза Урания?

– Мне кажется, ты должна заниматься тем, чем уже занимаешься, – фыркнула дама. – Раньше муза Урания занималась астрономией, являясь олицетворением звездного неба, считаясь воплощением возвышенной, небесной любви. Владеет силой созерцания и размышления… Ну, хоть что-то из названного тебе близко?

– Я в детстве так любила астрономию! – призналась Вероника. – А любовь мне нынче светит только небесная. Да и осталось только созерцать…

– Ну, ты ведь уже много достигла этим… созерцанием, – напомнила ей Эвриале. – Ты уже спасла Каллиопу от уничтожения по спискам.

– «Мадам Огурцова» – Каллиопа? – уточнила Вероника.

– Конечно! Она тебе не сказала? А вообще хоть что-то сказала?

– Она сказала Анне, что мы – Урания и Эвтерпа, – вспомнила Вероника.

– Этого достаточно, – успокоилась Эвриале. – Вообще вам предстоит очень необычная и страшная зима. Все гарпии начнут уничтожать Каллиопу, а здесь, в театре младших муз ждет суровое испытание. И без вашей помощи им не выстоять. Знаешь, почему мы попали именно на «Снегурочку»?

– Потому что нас ждет зима? – рассеянно спросила Вероника.

– Зима ждет в России всех сразу после лета, – оборвала ее Эвриале. – Опера «Снегурочка», как и «Евгений Онегин» – в русском искусстве триумф взаимного творчества младших и старших муз, слияние литературы и музыки, классического искусства… Но «Снегурочка» – чудесная сказка, которую вы все должны повторить! А ты – муза, зовущая покинуть внешний хаос и суету бренного мира и погрузиться в созерцание величественного бега звезд, который является отражением человеческой судьбы. Ты – воплощенная сила познания, которая тянет к высокому и прекрасному…

– Я сейчас бухгалтер, наблюдающий, как российские деньги тянутся к прекрасным оффшорам, – с грустью констатировала Вероника.

– Тебя выбрала Каллиопа, а она не ошибается, – строго поправила ее Эвриале. – Даже это вам как-то должно пригодиться! Меня лишь удивляет, что четыре старших музы… женщины. Это, конечно, как-то станет понятнее со временем, но раньше все четыре музы были мужчинами. Представь себе, одной из них был и автор этой оперы.

Ты даже представить себе не можешь, как ему поначалу не понравилась эта сказка Островского. И вот однажды зимой, после многих неприятностей, он вдруг решил перечитать эту сказку, которую считал глупой и наивной. И он будто прозрел, ощутив ее удивительную поэтическую красоту… И больше для него не было лучшего сюжета и лучших поэтических образов. Что-то такое нужно сейчас и от вас! Вы должны растопить сердца! Посмотри, в зале люди, пережившие войну, а какие у них одухотворенные лица… Посмотри, они чувствуют всем сердцем смысл этой чудесной вещицы с переходом от снежного холода – к неудержимой страсти! Именно здесь наиболее ярко воплощается мысль о великой преображающей силе искусства…

– Но это же всего лишь сон! – с отчаянием воскликнула Вероника, не понимая, почему ее собеседница так серьезно относится к происходящей вокруг фантастике.

– Ты мне не веришь? Не надо верить мне! Поверь в себя! На твоих глазах, одним словом Каллиопа обрушала самые тайные и тщательно подготовленные замыслы! Прибавь к музам свою силу, замкни эстетическую триаду… или как это у вас там называется? Вы должны составить круг и растопить сердца!

– Я… я не смогу! – в отчаянии замотала головой Вероника.

– Тогда она погибнет!

– Ну, хорошо!

– Знаешь, кого ты мне напоминаешь? – улыбнулась Эвриале. – Одного древнегреческого поэта по имени Архилох. Его отец происходил из аристократического рода, а мать была рабыней-фракиянкой. Как незаконнорожденный сын, социальной перспективы на родине не имел и избрал карьеру наемного воина. От этого у него остался какой-то комплекс… Но главное, он вываливал это все… из такого же чувства правдивости… или справедливости, не знаю! Вот как ты! Вечно грызешь себя за что-то и не веришь себе самой. Архилоху говорили, что он напрасно сообщает о себе все худое! Кому надо было знать, что его мама – рабыня? Лучше бы папу одного назвал, верно? Но нет! Потерял на поле боя щит – опять сообщил в стихах всей Греции. Но стихи у него были на редкость великолепные.

 
Сердце, сердце! грозным строем встали беды пред тобой.
Ободрись и встреть их грудью, и ударим на врагов!
Пусть везде кругом засады – твердо стой, не трепещи.
Победишь – своей победы напоказ не выставляй,
Победят – не огорчайся, запершись в дому, не плачь.
В меру радуйся удаче, в меру в бедствиях горюй.
Познавай тот ритм, что в жизни человеческой сокрыт.
 

Архилох

– Это сейчас даже в переводе трогает, а тогда… про сердечный ритм, сокрытый в жизни… не писал никто. Никто, кроме той, которую ты боишься признать Каллиопой, хотя уже точно знаешь, кто она.

 
…Не услышим в ответ мы ни звука,
Не узнаем исток и конец.
Здесь сокрыта немая наука
Отстучавших когда-то сердец.
Все равнины покроются солью
И исчезнет последний народ…
Сердца трепетом, нежною болью
Отмечаем мы времени ход.
 

– Да, я читала эти стихи. Но мне не приходило в голову, что… они как-то связаны с тем, чего… нет в романе, – призналась Вероника.

– Что они связаны с жизнью вообще и самим источником творчества? – откликнулась Эвриале. – Тут надо не просто знать всех предшественников, но принять их со всеми промахами и ошибками, такими, какими они были. Обычно о времени писали иначе. Только двое поняли, что время – не что-то внешнее, а глубоко личное. Хотя… можно было ощутить это в мемуарах или на школьном сочинении про «людей своего времени». Но… мало кто понимает, что отнюдь не молчуны и те, кто «не высовывается» – являются олицетворением своего времени, в которых стучат его часики. Люди считают, что можно посоветовать таким часикам солгать, промолчать… А это бессмысленно. И тут следует отметить, что все необходимо делать в свое время. Можно подождать, пока другой человек «сломает шею», чтобы после подсунуть, казалось бы, то же самое. Однако есть поговорка – «всему свое время». Стоит пропустить это время, промолчать, подождать «удобного момента»… и все! Нет согласия между временем и сердцем, давным-давно подсказавшим «Пора!»

– А что с ним стало? Ну, что стало с Архилохом? – спросила Вероника, уже догадываясь об ответе.

– Убили, конечно. Вот как чуть-чуть на твоих глазах не прикончили Каллиопу под соусом «борьбы с терроризмом». Его в точности так же «внесли в список», дали понять, что прикончившему его – «ничего не будет». Так и случилось. Про Архилоха нынче мало кто знает, хотя все слова при его жизни – подчинялись только ему. То, что он без утайки рассказывал все о себе, это полбеды. Ему ставилось в вину, что в его критике не было ни друзей, ни врагов, обо всех он говорил… не слишком почтительно.

– Как и нынешняя Каллиопа, – заметила Вероника. – Ей многие боятся писать, потому что она очень точно разбирает сказанное, что человек бы предпочел скрыть. Многие на нее злятся… очень многие.

– Люди скрывают то, что в результате непременно приводит к разрушению личности, – ответила Эвриале. – А настоящее искусство помогает душе стать цельной, полностью раскрыться! Взгляни на эти лица… А ведь можно было лишить людей такого праздника, гораздо проще, чем позволить им оттаять от смертельного холода войны. В «Снегурочке» заложена высшая правда! Открыть свои чувства перед всеми, стать искренним и честно признаться в любви… это весьма и весьма опасно. Можно превратиться в холодную лужицу. Но вот Купава с Лелем всегда были искренними, они жили, не пряча своих чувств, им не надо делать никакого усилия, чтобы полюбить, они и так любят все сущее.