Текст книги "Пиратка Карибского моря. Чёрный Алмаз"
Автор книги: Ирина Измайлова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)
– А что такого особого я сделал? – искренне удивился добросердечный монах. – Доносы не пишу? Ну, так и губернатор, и все здешние власти очень мирно уживаются с пиратами. Только я не беру денег. Беру, но не для себя, а для обители и лишь у тех, кого не считаю законченными негодяями.
– В таком случае я, как еще не законченная негодяйка, тем более должна вас благодарить. Вы единственный служитель Церкви, кто молится о нас, причем не за мзду, а думая о наших грешных душах!
– Но ведь это – долг, возложенный на меня Господом! – пожал плечами падре. – Как могу я не исполнять Его повеления?
– О, только не говорите, что все исполняют этот долг так же, как это делаете вы!
Монах ласково сжал руку девушки и заглянул ей в глаза:
– Почти все, милая леди! Почти все, кто бы и что бы вам ни говорил. Да, и мы, служители Божии, всего-навсего люди. Мы тоже подвержены страстям, искушаемы, а значит, тоже грешны. И все же близость к ежедневно происходящему в алтарях чуду святой мессы не может не менять даже самую опустошенную душу. В большинстве своем священники, монахи действительно верующие люди, хоть враги Божии и пытаются из века в век внушить пастве, что это не так, и всячески опорочить служителей Церкви. Увы, многие из нас грешны фарисейством, и это мешает таким пастырям искренно молиться за самых заблудших чад Святой церкви. Я не таков, возможно, оттого, что был военным, оттого, что сам убивал людей. Я знаю, что такое каяться в убийстве, пускай даже и вынужденном. Поэтому мне легче молиться за разбойников. Я сам почти разбойник.
Вероника покачала головой:
– Это очень большая разница, святой отец: убивать на войне и убивать во имя грабежа.
– А на войне мало грабят? – Улыбка падре Патрика вновь обезоружила и успокоила девушку. – Присяга освобождает воинов от необходимости каяться в том, что они стреляли во врагов. Но освобождает ли от ответственности за убийство? И кто больше заслуживает оправдания: пираты, которые получали патенты английского правительства, разрешавшие нападать на испанские корабли, или тот, кто вступил на этот преступный путь ради воздаяния, ради отмщения за совершенное некогда страшное зло?
– Это вы обо мне? – спросила Вероника.
– Не только. Думаешь, ты одна каялась мне в том, что встала на преступный путь ради мести? Таких исповедей я выслушал немало. Не знаю, кто был до конца искренен, а кто все же хоть немного, но лгал? Богатство, знаешь ли, сильно искушает душу.
Она вспыхнула:
– Вы… Вы думаете, что я…
– Нет! Ты говорила и говоришь правду.
Несколько мгновений Вероника колебалась. Краска и бледность вновь сменили друг друга на ее щеках. Потом она тихо произнесла:
– Падре! То, что я сейчас узнала… У меня возникли такие страшные сомнения, что я боюсь в них признаться!
Монах неожиданно вновь взял ее за руку, привлек к себе и провел ладонью по растрепанным черным кудрям.
– Не признавайся, дочь моя. Я догадываюсь, какие мысли пришли тебе в голову. И не советую сразу гнать их прочь. Ты можешь все это проверить. Только прошу: не поддавайся сразу же ни гневу, ни отчаянию. У тебя есть цель, верно? Осуществи ее, тем более что это осуществление послужит ко всеобщему благу. Со всем остальным разберешься потом. И, кто знает, возможно, ты поймешь, что твои нынешние сомнения и не стоят того, чтобы, закончив одну войну, начинать новую?
Несколько мгновений Вероника молчала. Поднявшийся ветер снова растрепал ее волосы, и она досадливо пригладила их, досадуя, что забыла по обыкновению подвязать лентой.
Мимо стоявших в ворот девушки и монаха проскрипели одна за другой четыре груженные маисом телеги. Они катили от монастыря, где монахи, завершив второй в этом году сбор урожая, продавали зерно служащим плантаций. Оно предназначалось для рабов и надсмотрщиков.
Ослов, тащивших телеги, вели под уздцы пеоны, голые по пояс, в широкополых тростниковых шляпах. Завидев монаха, а с ним грозного капитана флибустьеров, слава которого им была хорошо известна, они разом сняли шляпы и поклонились. Вероника ответила небрежным кивком, монах начертал в воздух крестное знамение.
– Падре! – проговорила Вероника. – Вы всерьез верите, что моя жизнь может исправиться? Повернуть назад? Что после всего происшедшего я смогу стать той, кем была прежде?!
– Всерьез? – переспросил монах. – Всерьез не верю. Я говорил совсем не о том. Когда ты выходишь в море?
– Утром.
– Хорошо. Тогда позволь мне благословить тебя.
Леди Дредд вздрогнула и невольно отшатнулась.
– Благословить?! Но… вы ни разу…
– Ни разу тебя не благословлял. Верно. А сегодня я это сделаю. Или тебе не хотелось бы получить благословение?
– Благословение убивать?!
– Благословение закончить то, ради чего ты пошла на все это, девочка. И тогда ты сможешь стать другой. Другим человеком.
– Но вы сказали…
– Что ты не будешь той, кем была прежде. И повторю: не будешь. Произойдет нечто совсем иное. Ну, так что же?
Вероника невольно оглянулась, будто боялась, что ее застанут за чем-то недозволенным. Потом вспыхнула:
– Простите. После всего, что было, на это действительно трудно решиться!
И она согнулась перед монахом в смиренном поклоне.
А дальше произошло нечто невообразимое: падре Патрик, едва успев осенить склоненную голову пиратки крестным знамением, вдруг той же рукой схватил ее за шею и что есть силы, а сила у него была немаленькая, толкнул ее на землю лицом вниз. От неожиданности Вероника не устояла на ногах. И, уже падая, успела услышать хлопнувший рядом выстрел.
Человек в широких, подрезанных у колена штанах и надетом на голое тело жилете, выскочил из-за последней груженной початками маиса телеги, на ходу вытаскивая из-за пояса второй пистолет.
Но он не успел выстрелить. Покуда леди Дредд, распрямившись, будто пружина, вскакивала с земли, намереваясь броситься на убийцу, в воздухе просвистела, крутясь, словно бумеранг, самая обыкновенная палка. Правда, она была выточена из твердого, как камень, черного дерева.
Удар пришелся точно в лоб, и стрелявший с коротким воплем рухнул лицом вниз под испуганные крики пеонов и дружный рев ослов. Погонщики приметили шедшего рядом с их телегами незнакомца, но не обратили на него особого внимания: в их городишке постоянно появлялись пираты всех мастей, и человек, похожий на флибустьера, менее всего мог вызвать опасения и подозрения: ну, не маис же он собрался воровать?
Вероника в три прыжка оказалась возле упавшего, локтем отшвырнула топтавшегося рядом пеона, подхватила и сунула за пояс разряженный пистолет, а заряженный живо направила в лоб все еще лежавшего без движения незнакомца:
– А ну-ка живо, ублюдок! Кто подослал тебя сюда?!
– Вряд ли в ближайшие пять-десять минут он будет в состоянии что-то сказать! – заметил, подходя к девушке падре Патрик. – Палка у меня тяжелая, а кидать ее я, как видишь, не разучился.
Леди Дредд выпрямилась. Ее глаза сверкали.
– Теперь я понимаю, почему вас называют «пиратским аббатом»! – воскликнула она.
– Нет, нет! – засмеялся монах. – Это впервые с тех пор, как я принял постриг. И надо же – в постный день! Представляю, какую епитимью наложит на меня настоятель!
– Вы видели, откуда взялся этот парень? – спросила Вероника пеонов.
Но те едва ли ее слышали: ослы продолжали реветь. Тогда леди Дредд подняла пистолет и выстрелила. Ослы озадаченно замолчали (хотя первый выстрел произвел на них обратное действие!), зато в ужасе завопили пеоны.
– Молчать! – грозно рявкнула девушка. – Спрашиваю еще раз и не стану спрашивать в третий раз: кто-нибудь видел, откуда пришел этот человек?
– Он присоединился к нам возле поворота на пристань! – выдавил один из погонщиков. – Верно, сошел с какой-нибудь из двух посудин, что сегодня там пристали… Мы же не знали, что он…
– А вас никто ни в чем и не обвиняет. И ступайте наконец куда шли. Мне не нужны здесь ни ваши перепуганные рожи, ни ваши ослы. От них только шум!
Вероника поднесла к губам свисток, который, как обычно висел у ее пояса, и трижды в него дунула. Не прошло и минуты, как из ворот пулями вылетели двое матросов, а за ними – Ник и Джулиан.
– Что это, капитан? – растерянно спросил первый помощник, указывая на валявшееся в пыли тело.
– Это? – усмехнулась леди Дредд. – Первый за много лет грех падре Патрика. А еще, как я полагаю, привет от нашего старого друга – Тича Черной Бороды. Возьмите-ка его, ребята, постарайтесь побыстрее привести в чувство и доставьте ко мне. Я снова буду на террасе и очень, вы слышите, о-очень хочу узнать, кто еще прибыл в устье Блэк-Ривера вместе с этим молодцом, а главное – откуда мистер Тич их послал.
– Не беспокойтесь, капитан! – Рей ухватил лежащего за ворот жилета и рывком поднял на воздух, словно выдернул из земли пучок овощей. – Все, что вы хотите узнать, вы узнаете.
В тот же вечер капитан Черный Алмаз осмотрел свой восстановленный и как следует подновленный корабль и отдал приказ команде на следующее утро готовиться к выходу в море.
Пираты не удивились. Скорее обрадовались. Они давно этого ждали, изнывая от безделья и уныло просаживая в прибрежных трактирах свою двойную долю добычи.
Наутро, едва рассвело, бриг «Черный алмаз» поднял паруса. Ветер, как нарочно, оказался попутный. Корабль вышел из небольшой гавани и взял курс к Панамскому проливу.
Глава 4
«БАЛЛАСТ ЗА БОРТ!»
Все, кто когда-либо встречал капитана Роберта Тича, утверждали, что он очень часто бывает пьян. И бессовестно лгали. Потому что пьян он бывал постоянно. За долгие годы он настолько приучил свое нутро к рому, что, наверное, мог бы умереть, не выпив очередной кружки и не добавив в кровь новой порции зелья.
Постепенно ром стал казаться ему слишком слабым напитком. Черная Борода попробовал перейти на спирт, однако тот приходилось пить одним глотком, и это не вызывало привычного пирату наслаждения. Однажды он изобрел свой собственный напиток: добавил в ром порцию пороха, размешал и, опустошив кружку, заявил: «Вот это как раз то, что нужно!»
Никто из тех, кто плавал на кораблях Тича (поначалу у него их было три), не имел права оставаться трезвым. Иные пираты «Отмщения королевы Анна», коим было невмоготу поглощать такое количество рома, даже пытались обманывать капитана: наполняли кружки из бочонка с водой, в которую ром лишь добавляли. Они пользовались тем, что у Черной Бороды была своя объемистая фляга, которую он постоянно пополнял пороховым зельем и пил только из нее.
Но однажды он раскрыл обман и, придя в бешенство, застрелил троих матросов. Двое из них были пойманы с кружками воды, третий лишь заподозрен в трезвении, однако его возражений и клятв Черная Борода даже не стал слушать. После этого несколько человек сбежали с корабля. Сократились и команды двух других судов, так что, в конце концов, Тич оставил в своей «флотилии» лишь одно судно – свой любимый корвет «Отмщение королевы Анны», и плавали на нем теперь одни только беспробудные пьяницы.
Казалось бы, такая команда была обречена на скорую гибель. Однако до поры до времени какая-то темная сила оберегала Роберта Тича и его головорезов от многих опасностей. Изо всех своих кровавых приключений пираты обычно выходили если и не победителями, то чаще всего целыми и на целом корабле. Их потери бывали обычно невелики.
На Карибских островах, на побережье Южного моря и Атлантического океана, где тоже появлялся корабль Черной Бороды, за ним укрепилась прочная слава неуязвимого. Некоторые флибустьеры шептались в кабаках Ямайки или Барбадоса о том, что дьявольская смесь во фляге Тича – колдовское зелье, благодаря которому от его тела отскакивают пули, а сабли и ножи об него тупятся. Многие верили в это, тем более что ни разу не слыхали о сколько-нибудь серьезных ранениях знаменитого головореза.
Неуязвимым, защищенным особым колдовством считали и его корабль. Поговаривали даже, что Тич сам строил его с помощью какого-то мастера-чернокнижника, смазавшего особым зельем каждую доску, все мачты и даже весь такелаж.
Правда, иные помнили, что на самом деле этот корвет Тич захватил однажды возле острова Мартиника.
То был торговый корабль, команду которого пираты перебили, а само судно оснастили сорока пушками и переименовали – прежде он звался «Мари-Изабель». Но правда правдой, а безнаказанные «подвиги» капитана Черная Борода поддерживали мрачные легенды о нем, и мало кто из пиратских капитанов решался вступать с ним в спор, хотя обиженными себя считали многие: Роберт Тич в прежние времена не раз подбивал других флибустьеров на совместные набеги, а потом чаще всего обманывал их при дележе добычи.
Неудивительно, что весть о гибели «Отмщения» и большей части его команды потрясла пиратское сообщество. И еще более всех поразило, когда от немногих уцелевших в том грозовом бою флибустьеров остальные узнали, как позорно повел себя прежде не ведавший страха капитан. Выходило, что Черный Алмаз знал какие-то тайны, позволившие «расколдовать» Тича и его корабль, лишить их мистической неуязвимости.
Многие заговорили о том, что не мешало бы повстречаться с Черной Бородой и спросить с него за все прежние нечестные проделки.
У Тича, впрочем, был все же корабль «про запас» – легкий двухмачтовый шлюп, тот самый, на котором он оставался в ночь, когда «Отмщение» преследовало бриг сэра Рональда. Команде корвета ничего не было известно о том, что их капитан, решивший не участвовать в нападении на бриг Черного Алмаза, находится неподалеку. Шлюп шел следом, и, когда на горизонте раскатился грохот взрыва и разлилось багровое зарево, Черная Борода приказал ускорить ход: он был уверен, что уловка со шлюпкой-брандером сработала – бриг его недруга пущен на дно.
В неведении Тич пребывал недолго – подоспев к месту схватки, он увидал на волнах лишь обломки своего корвета. Отпущенные сэром Рональдом восемнадцать пиратов поспешно гребли в это время к берегам острова Товаго, справедливо подозревая, что после такого сокрушительного поражения, какое они потерпели, встречаться с капитаном Черная Борода им куда опаснее, чем с Черным Алмазом и даже с английскими береговыми войсками…
Так или иначе, но это было первое настоящее поражение Роберта Тича, поколебавшее не только веру большинства пиратов в его сверхъестественные возможности, но и их уважение к безумной отваге Черной Бороды.
– Видать, у него во фляге вместо рома с порохом в тот день оказалось пиво с кукурузной мукой! – пошутил кто-то, и эта шутка быстро распространилась по островам и побережью.
Возможно, вести обо всем этом и повергли Тича в такую ярость, что он, позабыв осторожность, даже здравый смысл, ринулся доказывать свою прежнюю отвагу и бесшабашность. Из-за этого взрыва ярости и был захвачен бриг «Святая Луиза» с грузом серебра, разграблен и уничтожен прибрежный городок, в гавань которого зашел злополучный корабль и наконец расстрелян из пушек военный корвет вместе с так неудачно примкнувшим к карательной экспедиции чиновником Адмиралтейства из Лондона…
Так или иначе, но Тичу вскоре стало ясно: теперь английские власти долго не оставят его в покое. Можно было попробовать временно скрыться на Кубе или на любом из островов, принадлежащих Испании, но, во-первых, между Испанией и Англией вновь был заключен мир, а во-вторых, испанцам он успел за эти годы насолить никак не меньше, чем своим соотечественникам, и те были бы рады его появлению. Верно, даже не станут выдавать англичанам, но сами сведут счеты с кровожадным флибустьером.
Оставалось уйти в Атлантику и скрыться на Бермудах, где Тичу какое-то время тоже случалось промышлять, но там он давно не появлялся, и местные английские власти не знали про несколько укромных уголков, облюбованных флибустьером среди многочисленных коралловых рифов.
Денег да награбленного золота и серебра должно было хватить надолго, главное, как считал Черная Борода, – припасти достаточное количество рома. Все остальное – рыбу, маисовые лепешки, копченое мясо местные индейцы будут охотно отдавать за всякие побрякушки, цветные тряпки и за тот же ром. Главное, добраться до Бермудских островов так, чтобы это не стало известно. И не только колониальным властям, но и другим пиратам – Тич имел все основания полагать, что иные из флибустьерских капитанов воспользуются открытой на него охотой и с удовольствием при случае припомнят ему прежние обиды.
В конце октября тысяча семьсот восемнадцатого года шхуна «Рыба-меч» покинула укромную бухту панамского побережья, где ненадолго нашла пристанище и где пираты привели в порядок поврежденные во время последнего боя реи и такелаж.
Плыть предстояло несколько дней, желательно нигде не приставая к берегу, поэтому они взяли с собой большой запас воды.
Однако удача, столько лет сопутствовавшая Роберту Тичу, вновь его оставила. Не успела шхуна отойти от побережья, как ветер резко усилился и изменил направление. Прошло не более часа, и забушевал настоящий шторм. Корабль мотало, швыряло, будто сухой древесный лист, грозя швырнуть на берег и разбить о скалы.
В конце концов. Черная Борода, хотя и был по обыкновению пьян, понял, что стоит подчиниться ветру. Он приказал вернуться к безопасной бухте, откуда они недавно отплыли. Буря не могла продолжаться долго, значит, стоило ее переждать, тем более что в такую погоду в этих водах едва ли рискнут появляться даже военные корабли.
Капитану показалось, что рулевой недостаточно расторопно выполняет его приказ, он отшвырнул матроса и сам встал к рулевому колесу.
Волны мотали корабль все сильнее, но Черная Борода не боялся качки. Он был для нее словно создан – огромный, грузный, с достаточно короткими ногами, отчего его тело было внизу куда тяжелее, чем сверху. Сдвинуть Тича с места казалось не так просто, даже сильный шторм заставлял его лишь покачиваться, прочно расставив ноги и втянув голову в плечи. Так он выглядел еще внушительнее и еще страшнее.
Кто-то из пиратов, как видно, по случаю начитавшись древнегреческих преданий, удачно сравнил капитана Черная Борода с Минотавром[26]26
Минотавр – древнегреческое мифологическое чудовище – полубык, получеловек.
[Закрыть], и это сравнение подходило ему как нельзя кстати. У него был мощный торс, большая, почти без шеи голова, широкие сутуловатые плечи и необычайно длинные руки, что всегда давало ему лишнее преимущество в бою – он легко доставал противника саблей или палашом, в то время как тому было не дотянуться до Тича.
Лицо капитана, как казалось с первого взгляда, состояло будто из одной лишь бороды. Черные густые волосы росли у него прямо под глазами, в их массе с трудом удавалось различить рот, да и то, лишь когда Тич кричал или хохотал – тогда в сплошной черноте мелькали его крупные желтоватые зубы. Борода продолжалась на шее и переходила в густые черные заросли, сплошь покрывавшие грудь. Над бородой остро сверкали небольшие, близко посаженные глаза, неожиданно светлые, почти белесые. Слева из бороды торчала огромная, круглая золотая серьга. Во многих местах лохмы бороды были заплетены в мелкие косички, перевитые разноцветными лентами. На таких же лентах Тич обычно крепил к широкополой шляпе два-три фитиля, которые перед боем обычно зажигал, и не раз уже случалось, что просаленные волосы начинали обгорать, а то и вспыхивали. Тогда капитан с оглушительной бранью тушил их и потом обрезал ножом обгоревшие пряди.
Никто никогда не видел, чтобы Черная Борода мылся. Он не любил, когда мылись и его головорезы, высмеивая каждого, кто позволял себе заботу хотя бы о какой-то чистоте. Но в этом случае ему не подчинялись: в распоряжении пиратов было море, и окунуться время от времени хотя бы в соленую воду, чтобы смыть кровь да порох, почти все морские разбойники почитали за правило.
Одежду свою капитан Тич тоже не стирал – его кожаная куртка, широкие суконные штаны и ботфорты были сплошь покрыты пятнами вина, крови, грязи. Тело казалось еще грязнее, но исходивший от капитана устойчивый запах грязи перебивался «ароматом» рома с порохом – его любимого напитка.[27]27
Такое описание можно счесть гротеском, но это не гротеск. Именно так описывают знаменитого пирата Роберта Тича по кличке Черная Борода его современники.
[Закрыть]
Тич удачно довел «Меч-рыбу» до бухты, однако, войдя в нее, вдруг обнаружил, что к берегу пристали еще два судна – два больших шлюпа, не успевших еще спустить паруса, – скорее всего они шли вдоль берега и, застигнутые бурей, решили, как и шхуна Черной Бороды, переждать стихию.
– Крабьи потроха! – рявкнул капитан, заметив корабли. – Это еще что за соседей нам нагнали волны?! Если в их трюмах есть что-то ценное, значит, все будет наше. Если они пустые…
– Пустые, капитан! – крикнул новый корабельный штурман. – Вон как высоко сидят в воде. И, кажется, это военные корабли. Для торговых шлюпов на них что-то слишком много пушек! Смотрите-ка; английские флаги!
– Вижу! – Черная Борода и сам уже понял свою ошибку и от этого пришел в не меньшую ярость, чем от сознания, что шторм задержал его в пути. – Английские, а то чьи же? Кажется, эти морские крысы все же сели нам на киль! Ладно… Раз так, они пожалеют, что связались с Робертом Тичем! Пушки к бою!
Но на военных шлюпах тоже заметили вошедшую в бухту пиратскую шхуну. Один из кораблей развернулся, заслоняя второй, и двинулся навстречу «Рыбе-меч», которая развернуться не могла: она находилась еще в проливе, соединяющем бухту с морем, где нельзя было маневрировать.
Однако это первое преимущество военные не сумели использовать. Шлюп поторопился дать залп, и почти все ядра перелетели через шхуну. Только два ядра продырявили ее паруса, одно из них задело кормовую надстройку, сбив часть ее ограждения. Тич не преминул этим воспользоваться. Оказавшись наконец в бухте, он мигом развернул «Рыбу-меч», и ее бортовые пушки ответили мощным залпом на залп шлюпа. Пять или шесть ядер ударили в его палубу, и с близкого расстояния пираты увидали, как накренилась фок-мачта, а рядом с нею упали, убитые наповал, несколько членов команды.
– Чтоб у меня ром прокис в бочках! – завопил Тич. – Если тот петух с белыми перьями на шляпе, что свалился первым, был их командир, то эту посудину мы сейчас добьем!
Однако из-за первого военного корабля вдруг выдвинулся второй, и новый залп, данный прицельно, обрушился на пиратскую шхуну. Треск и грохот двух сломанных, рухнувших на палубу рей, слившийся воедино вопль нескольких сраженных ядрами пиратов, яростная брань остальных – все это ненадолго заглушило даже свист крепчающего ветра и рокот волн.
– Вперед! – заревел капитан Тич, видя, что шлюп теперь достаточно близко и не успеет дать больше, чем еще один залп. – Паруса по ветру! На абордаж!
Как нарочно, почти все ядра нового залпа вновь миновали «Рыбу-меч» – только два ударили в борт. Шхуна набрала ход и шла к вражескому шлюпу, собираясь столкнуться с ним, а головорезы Тича уже сидели, согнувшись под защитой фальшборта, держа наготове абордажные крючья.
Внезапно раздался новый треск, что-то с силой ударило шхуну снизу, она вздрогнула всем корпусом и накренилась.
– Дьявол! – завопили матросы. – Мель! Капитан, мы сели на мель!
С палубы обоих шлюпов, напротив, донеслись торжествующие крики. Оказавшаяся в плену пиратская шхуна не могла теперь маневрировать и оказать сопротивление военным кораблям. Не могли пираты и приблизиться, с тем чтобы взять не получивший повреждений корабль на абордаж.
Но и дать по «Рыбе-меч» новый залп командир шлюпа не решился: они находились теперь очень близко друг от друга, в трюмах пиратского корабля могло быть много пороха, и мощный взрыв грозил накрыть военный корабль.
Шлюп вновь развернулся и стал отходить, очевидно, собираясь расстрелять пиратов с безопасного расстояния.
– Кажется, нам не выкарабкаться на сей раз, капитан! – мрачно воскликнул помощник Черной Бороды. – Они нас утопят, как слепых щенков!
– Молчать! – заорал Тич. – Балласт за борт! Воду из бочек – тоже за борт! Все за борт, кроме рома и пороха!
Его распоряжение выполнили в считаные минуты – пираты тащили мешки с балластом и выкатывали из трюма бочки с водой так поспешно, как не делали этого еще ни разу. Военный шлюп не успел отойти достаточно далеко – «Рыба-меч» вновь оказалась на плаву.
Увидав это, командир военного шлюпа, очевидно, пришел в ярость и приказал вновь идти на сближение со шхуной.
В последнее время у Черной бороды появилось приспособление, к которому уже стали привыкать военные моряки, которого по-прежнему боялись многие пираты: подзорная труба, добытая на захваченном пиратами голландском корабле.
Обычно Тич просто таскал ее у пояса, постоянно о ней забывая, и странно, что тонкий прибор до сих пор оставался не разбит и не поломан.
Так или иначе – военный с такими же, как у погибшего капитана второго шлюпа, белыми перьями на шляпе показался Черной Бороде знакомым, и тогда капитан флибустьеров вспомнил об уменьшающей расстояние трубке. Он поднес ее к левому глазу, удачно вспомнив, что при этом надо закрыть правый, и прямо перед ним оказалось лицо молодого военного офицера, только что опустившего такую же трубу. Его глаза горели, щеки залила краска гнева.
– А-а-а! – завопил вдруг Тич. – Так это же мой старый приятель! Эй, Мейнард! Морская крыса! Не забыл меня, паршивец?! Давай-ка чмокнемся бортами, да и разберем, кто кому и сколько должен!
– Я скормлю тебя рыбам, вонючая свинья! – долетел со шлюпа яростный крик командира. – Я тебе припомню адмирала Дредда!
– Это тебе надлежит его вспоминать, трус! – захохотал Тич. – Давай, ползи сюда, ублюдок! Я научу тебя плавать брюхом кверху!
Он развернул судно и приказал дать залп, но на этот раз промашку дали его пушкари – вернув себе плавучесть, «Меч-рыба» стала очень легкой, шла быстро, и пираты не учли этого. Ядра пролетели над шлюпом, даже его не задев.
– Перезаряжай! – вновь заорал Тич. – И готовьтесь идти на абордаж.
– Капитан! Второй шлюп остался на плаву! – крикнул в это время штурман. – Вон он, уже подходит к первому. Если обойдет нас справа, обстрел будет с двух сторон. Лучше нам отойти!
– К бою, я сказал, поганые трусы, пиявки, морские червяки! – пришел в неистовство капитан.
Со второго военного корабля и в самом деле ударили пушки, и вновь ядро упало на палубу «Рыбы-меч», уложив двоих или троих пиратов.
Грохот залпа почти слился с грохотом, раздавшимся почти одновременно над головами сражающихся. В разом потемневшем небе вспыхнула молния, а гром словно разломил небо пополам.
Те, кто увидел в этот момент лицо Черной Бороды, точнее, то, чего не скрывали густые черные заросли, были поражены переменой, происшедшей в облике флибустьера. Даже сквозь грязь, густой загар и копоть при вспышке следующей молнии стало видно, как смертельно побледнел Роберт Тич. Как ни глубоко сидели его маленькие глаза, пиратам показалось, будто они готовы выйти из орбит.
Со второго шлюпа, который, несмотря на полученные повреждения и потерю капитана, шел на помощь первому, тоже ударили пушки, и одна угодила в борт «Рыбы-меч». В обычном случае такой вызов взбесил бы Черную Бороду еще больше, но сейчас произошло обратное. Полоска кожи между шляпой и бородой еще больше побледнела, точнее, посерела, а вырвавшееся у капитана грязное ругательство прозвучало не грозно, но испуганно. Он повернул руль с такой силой, что шхуна накренилась, и крикнул во весь голос:
– Меняй паруса! Уходим из бухты!
Нельзя сказать, чтобы новая, неожиданная трусость свирепого капитана огорчила его команду. Флибустьеры отлично видели, что неравный бой с двумя прекрасно вооруженными военными кораблями едва ли сулит победу, по крайней мере цена ее может быть слишком велика, а если шхуна получит новые повреждения, то уже не сможет быстро уйти от преследования. С приходом грозы шторм, как ни странно, не усилился, скорее, напротив, стал стихать, значит, выход в море был в любом случае не опаснее сражения, и пираты охотно повиновались команде.
Новый залп, данный флагманским шлюпом, не догнал спасавшуюся бегством шхуну, а выйти, в свою очередь, из бухты и начать преследование лейтенант Мейнард не решился. Второй корабль, получивший серьезные повреждения, лишившийся мачты, пришлось бы оставить, его собственное судно тоже не осталось невредимым и в бурю должно было уступить «Рыбе-меч» в быстроходности, значит, риск был не оправдан.
Отпустив проклятие, едва ли менее злобное, чем вырвавшееся только что у Черной Бороды, командир флагмана, лейтенант королевского флота Роберт Мейнард приказал судам причаливать, с тем чтобы как можно скорее привести их в порядок.
Он еще надеялся, что «Рыба-меч» не сможет уйти далеко и поутру они отыщут ее где-то поблизости, на панамском побережье.
