Текст книги "Желания"
Автор книги: Ирэн Фрэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 22 страниц)
– Где Нюманс?
– Скоро придет. Хочет закончить свою книгу. И не хочет, чтобы я ее видела. Сказал, что это слишком сложно, что я еще не готова читать плохо сформулированные заклинания, что я могу потерять свой дар. Он просил подождать его здесь, с тобой. Расскажи мне о Командоре. Расскажи, что ты обнаружил. Брюнетка, там…
– Брюнетка? Которая?..
Тренди посмотрел через плечо Беренисы. От нее вкусно пахло ванилью и чем-то другим, естественным, ее собственным запахом, ароматом ее нежной, темной кожи.
– Вот, – Берениса ткнула в кого-то унизанным кольцами указательным пальцем.
Тренди вздрогнул. Этот снимок он пропустил. Не надо было даже рассматривать наряды, чтобы понять – этот снимок был сделан уже после Ирис. Тем не менее это были вилла на Лаго-Маджоре, статуи, сады террасами и все те же лица, те же мужчины. Они постарели. Тренди показалось, он узнал Сириуса, Леонара, Дракена. Но они стояли на заднем плане, и судить было трудно. Зато не оставалось никаких сомнений относительно женщины, которую они окружали как почетная стража. Это была Анна Лувуа. Она сияла, как некогда Ирис, улыбалась, тоже казалась опьяненной счастьем. Сколько же времени прошло со смерти той, другой? Лет десять, возможно, пятнадцать. Командор стоял позади нее, но это был уже совсем другой человек. От молодости не осталось и следа. Его глаза потухли, волосы начали седеть. Однако его лицо было спокойным. Солнце освещало озеро и сады. Но Командор больше не нуждался в свете. Он выбрал тень. И держался в ней.
Тренди прочитал подпись. Как и раньше, в ней были одни намеки. Имя Анны Лувуа не называлось. Впрочем, в следующих номерах Командор был запечатлен на коктейлях и пати в компании других юных женщин, скороспелых актрис, становившихся звездами на один сезон. Затем появились новые женщины, еще более юные и ослепительные.
Тренди закрыл глаза и навалился на стол. Как и в день приезда у него ушла почва из-под ног.
– Закрывай журналы, сказал он Беренисе. – Пора уходить.
Тренди указал в сторону коридора, где раздавались неторопливые шаги Нюманса. Берениса, похоже, их не услышала.
– Да он просто купается в женщинах, – наконец сказала она, запахнув на груди манто. – И он никогда не фотографируется на солнце, на пляже, в купальном костюме!
Это была истинная правда.
– … Можно подумать, у него нет тела. Или он что-то скрывает. Пятна, крылья. Крылья летучей мыши…
Подобно Нюмансу, Берениса произносила слова, словно пела песню, невозможно было с ней спорить. Она рассмеялась, но вдруг стала серьезной. Задумчиво побарабанила пальцами по фотографии Ирис, единственной, на которой жених с невестой были запечатлены в кругу друзей, и вздохнула:
– Бедный Командор.
– Бедный Командор?
Тренди был потрясен до глубины души. Сочетание двух этих слов возмутило его. Это звучало как непристойность.
Берениса продолжала рассматривать снимок, теперь указывая пальцем на певицу:
– Она была красивой, эта девушка. И у нее были красивые платья…
Но Тренди больше не видел Ирис. Он смотрел на удрученное лицо молодого Командора и удивлялся, как не заметил этого раньше. Ирис подалась навстречу фотографу, выставив декольте. Было лето, светило яркое солнце. Командор хотел было последовать ее примеру и тоже принять какую-нибудь забавную позу, но в последний момент его левая рука шевельнулась, словно он попытался одним прыжком выскочить из кадра, но его придержал какой-то молодой человек в огромных очках, с немного расплывчатым лицом, похоже, тоже боявшийся солнца. Лицо Командора было измученным, он страдал, это было ясно, он терзался, его раздирали противоречивые чувства. И дело было не только в том, что он боялся солнечного света, это было глубже, яростнее, словно в нем боролись некие силы, сталкивавшиеся на протяжении долгого времени.
Появился Нюманс.
– Надо уходить, – сказал он. – Уже поздно.
Берениса продолжала рассматривать фото в журнале.
– Дом просто ужасный, – заметила она. – И никогда не показывают, как он выглядит сзади. Какой он с другой стороны? Ты его видел?
Тренди никогда об этом не думал. «Дезирада» существовала для него только с фасада, словно некая театральная декорация, где он выглядел чужаком. И куда на свою беду он захотел проникнуть. Он чувствовал, что больше никогда не будет прежним. Он даже не знает больше, чего ищет. Другую сторону самого себя, быть может. Как неизвестный фасад этого дома, с которого все и началось.
– А что они сообщают о смерти этой певицы? – спросил Нюманс. – Ты уже нашел?
– Почти ничего. Я искал в ежедневных изданиях – то же самое. Ничего, кроме того, что рассказал мне Корнелл. Нечто вроде некролога, везде одинакового.
Тренди раскрыл один журнал и показал Нюмансу маленькое сообщение в траурной рамке, помещенное следом за кратким перечнем событий в мире. Оно было более чем лаконичным. Куда пропали лиризм и пылкие метафоры, которыми несколькими месяцами раньше осыпала пресса удивительный голос «Соловья с островов»? Не упоминалось ни о свадьбе, ни о свадебном путешествии, ни о Командоре, ни даже об обстоятельствах гибели. Только указывалось, что смерть произошла в результате несчастного случая: «На Рокаибо, одном из Зондских островов, родине певицы» И все.
Тренди взял пальто. Аккуратный Нюманс как обычно отправился расставлять журналы по полкам. На длинном столе осталось только несколько журналов более позднего времени. Как и в журналах, обнаруженных Тренди в мастерской Юдит, он увидел в них Дракена, Сириуса, Леонара, а еще Барберини, Эффруа, Альфаса и, наконец, Констанцию фон Крузенбург.
– Она мне не нравится, – заявила Берениса.
– Это оперная певица, – сказал Тренди.
– Знаю. Весь мир знает. Весь мир ее обожает. Кроме меня.
– Но ее голос…
– Мне все равно.
– Ты ошибаешься. Я слышал ее. Она…
– Знаю, божественна. Но я бы предпочла услышать другой голос, – перебила его Берениса.
– Какой?
– Первой женщины.
Тренди надолго замолчал. Непрерывная болтовня Беренисы и ее категоричные утверждения окончательно сбили его с толку.
– Вероятно, есть ее записи, – пробормотал он наконец.
Но Берениса его не слушала. Ее указательный палец скользил по другой фотографии.
– А вот это лицо кого-то мне напоминает… – Вероятно, Берениса была немного близорука, потому что склонилась пониже. – Ну, конечно, я его знаю… Это Скрип-Скрип.
Ничего не понимая, Тренди взглянул на фотографию. Берениса показывала на Дракена.
– Да, это Скрип-Скрип. Думаю, он музыкант. Все время приходит на меня посмотреть. Приходит всегда очень поздно, на второе выступление, в час ночи. Он имеет право заходить за кулисы и часто заглядывает ко мне в гримерку. Мы подолгу разговариваем. Он меня ни о чем не спрашивает и никогда ничего себе не позволяет. Он мне нравится. Он ходил уже в «Наслаждения». А теперь вслед за мной перешел в «Нефталис». Но какой же он болтун! Потому я и прозвала его Скрип-Скрип.
Тренди захотелось показать ей один из первых журналов, но он вспомнил, что их уже убрали. Вернулся Нюманс. Он взял последние журналы и отнес их на место. Теперь все было в порядке. Прошлое и его призраки вернулись спать на полки, скрыв свои тайны между страницами.
– Это Дракен, – сказал Тренди. – Вот он-то и знает, какой голос был у Ирис Ван Браак.
– Видишь, – заметила Берениса, – ты тоже хотел бы его услышать.
– Ну нет! Это уже прошлое. Она умерла. А со смертью больше ничего не остается. Или очень мало… Когда что-то остается, это даже хуже.
– Ты ошибаешься. Люди не умирают. Они просто уходят.
– Ты говоришь со мной как с ребенком.
– Нет. Но ты слишком много думаешь, и тебе от этого становится плохо. Мысли-змеи. Зловредные существа. Ты должен их прогнать.
Тренди пожал плечами и повернулся к ней спиной.
– Приходи в «Нефталис», – предложила Берениса. – Спросим Скрип-Скрипа, не сохранилось ли у него пластинок того времени. Я знаю, как его разговорить. Я даже уверена, что он даст мне послушать ту певицу.
– Я уже сказал тебе…
– Ну да, ну да. И все-таки приходи. Как только он у нас появится, я тебя позову.
– Нет. Ни за что на свете.
– Это смешно. Ты чего-то боишься?
Тренди намотал на шею шарф.
– Ты слишком гордый, – сказала Берениса. – Гордость – это тоже болезнь.
– Почему тоже?
– Потому что ты считаешь себя влюбленным, что делает тебя больным. Влюбленным в ту девушку, там… Нужно, чтобы ты исцелился. Чтобы ты научился любить по-другому.
– Это все, что ты узнала о жизни, танцуя голой на столах и слушая абракадабру Нюманса?
– Я настоящая волшебница, – спокойно ответила Берениса. – Я могу тебя исцелить. Я позову тебя. Поговорим со Скрип-Скрипом.
Вернулся Нюманс. В молчании они двинулись по коридорам и анфиладам залов. Берениса взяла Нюманса под руку. Когда метис запирал на ключ служебный вход, через который проникал в библиотеку ночью, Берениса повернулась к Тренди. Их взгляды встретились.
– Приходи, – прошептала она. – И Нюманса приводи. Даже если это будет сложно.
Ее глаза сверкали. И как она умела убеждать! В этом, вероятно, и заключалась ее магия. И Тренди сделал знак, что согласен.
Глава 18
Берениса очень гордилась, что танцует в «Нефталис». В последнее время открылось множество разнообразных заведений, но большой зал, в котором она выступала, располагался не под землей. Это был огромный сад, разбитый на крыше стеклянного здания, какие можно увидеть повсюду в крупных городах. В этом, возможно, и была причина его успеха – его стеклянная крыша располагалась близко к небу, к звездам, ярко светящим в холодные, прозрачные зимние ночи. Но эта зима заморозила, похоже, даже созвездия.
Берениса пригласила Тренди на следующей же день после посещения библиотеки. А он-то думал, у него будет время найти предлог, чтобы избежать этой встречи. Весь его разум противился абсурдной логике Нюманса: «Надо, чтобы ты победил, надо, чтобы ты узнал». Узнал что, победил кого? Узнал о призраках? Победил сумасшедших? Взять хотя бы самого Нюманса. Если он так силен вместе со своей магией, почему позволяет Беренисе работать в ночном заведении, чтобы скопить денег и вернуться к себе на остров? Да и существует ли он, этот остров?..
Этим вечером, словно по обоюдному соглашению, они не пошли в библиотеку. Нюманс не сказал ни слова по поводу плана Беренисы. Несомненно, он догадался, что его друг находится под впечатлением своих последних открытий. Действительно, фотографии из журналов запечатлелись в памяти Тренди, как будто собственные воспоминания. Даже коротких подписей под снимками было достаточно, чтобы они беспрестанно преследовали его. Тренди хотелось фрагмент за фрагментом восстановить историю этого соблазнителя, уничтожающего своих беспрестанно меняющихся возлюбленных, и банды его послушных друзей, похожих на заговорщиков. Лицо Ирис превращалось в его воображении в лицо Юдит. Она тоже – радостная, спокойная, юная – возможно, и не подозревает, что должна умереть.
Звонок Беренисы сократил дорогу к этим вопросам. К телефону подошел Нюманс. Она попросила Тренди. Метис любезно подозвал его к телефону.
– Приходил Скрип-Скрип, – объявила Берениса. – Хотел немедленно меня видеть. Сегодня он был грустный. Жаловался на свою певицу.
Она отказывалась говорить о Крузенбург, как все остальные. Должно быть, и правда презирала ее.
– Он готовит с ней спектакль, – продолжала Берениса. – Сказал, что это очень трудно. Какое счастье, что он пришел в «Нефталис». Как хорошо, что я сегодня выступала. Он вернется завтра. Я все сделаю, чтобы его разговорить.
Она немного помолчала, словно замялась, потом спросила:
– Ты придешь?
Тренди молчал.
– Я уже договорилась с Нюмансом. Приходите ко мне в гримерку через десять минут после выступления. – Затем она сказала, как в первый вечер: – Знаешь, я работаю, как и все остальные.
– Если Дракен меня увидит, он ничего не скажет.
– Да он даже не вспомнит тебя. Он думает только о ней, о своей музыке, своих историях. Чего он только не рассказывает. Только бы я слушала. Это болтун, я же тебе говорила.
Тренди все еще колебался. Нюманс вырвал трубку у него из рук:
– Мы придем. Через десять минут после выступления, как договорились.
Повесив трубку, Нюманс повторил своим низким голосом:
– Она работает, как и все остальные.
Больше всего он хотел убедить в этом себя самого. Было ясно, что он заставлял себя идти в «Нефталис». Тем не менее на следующий день Нюманс сохранял обычное спокойствие. Он без малейшего волнения вошел в лифт, украшенный искусственными растениями, который должен был отвезти их на крышу в висячий сад. По мере того как лифт поднимался, все громче звучала музыка.
– Я знаю, кто это играет, – сказал Нюманс. – Это группа «Соломоновы ключицы». Сегодня их вечер.
Тренди прислушался. Действительно, он узнал мелодию: под нее танцевали гости на «Дезираде». Через стеклянные двери они с Нюмансом вошли в огромный зал, окруженный гигантской, освещенной неоновыми лампами оранжереей, где были собраны все редкие и необычные растения. В одном углу Тренди заметил коллекцию орхидей. Атмосфера в «Нефталис» была такая же, как в «Наслаждениях»: посетители танцевали, пили, играли в карты Таро. В этом зале смешались люди из всех слоев общества, все были одеты в какие-то трико, облегающие платья, с кружевными воланами на рукавах. Сюда приходили поклоняться ночи, здесь отличались друг от друга лишь новыми блестящими деталями одежды, самыми неожиданными аксессуарами, чаще всего одинаковыми как для женщин, так и для мужчин, молодых и старых – экстравагантными шляпами со страусиными перьями, приколотыми к плечу или колену кружевами, юбками со шлейфами, с большими жесткими, накрахмаленными, плотными воротниками на манер монашеских, колыхавшимися при каждом движении. Между столиками сновали одетые в облегающие костюмы официанты, предлагая, так же как на «Дезираде», маринованную или жареную дичь, которую Сириус именовал «черным мясом». Антураж был соответствующий: курильницы «Наслаждений» сменили ароматические свечи с одуряющим сладковатым ароматом. На эстраде в центре зала играли «Ключицы» в длинных, расшитых кабалистическими знаками туниках, увешанные золотыми амулетами, тускло поблескивавшими в свете канделябров.
Выступление танцовщиц задерживалось. Наконец, «Ключицы» закончили, и на сцену выскочила стайка юных девушек в красных одеждах, с огромными прическами из переплетенных тряпичных змей, зеленых и фиолетовых лиан, украшенных камнями, рогами, когтями и тому подобной чертовщиной, образовала круг и принялась раздеваться. К большому удивлению Тренди, практически никто не обращал на них внимания. Он поискал Беренису, и ему показалось, он узнал ее со спины в центре круга по высокой и гибкой фигуре, постепенно освобождавшейся от своей дьявольской мишуры. Нюманс отвернулся.
– Пойдем, – выдохнул он. – Служебный вход там.
Внезапно метис заторопился. Он направился в глубь зала, за оранжерею. Тренди немного помедлил, но Нюманс сильно стиснул его запястье. Он подчинился. В коридорах влажно пахло оранжереей и еще чем-то сладковатым, возможно, так пахли орхидеи. Вдоль стен были развешаны длинные красные и черные шелковые плащи и еще более экстравагантные, чем те, что они только что видели, парики, монашеские рясы, рога, когти – все это напоминало нагромождение голых кукол, пожираемых картонным пламенем игрушечного ада.
Было ясно, что Нюманс оказался здесь впервые, поскольку он иногда делал удивленное лицо и не знал, куда идти дальше. Он забыл номер гримерки, они заблудились и вновь вернулись ко входу в зал для представлений. Танец закончился. Нюманс не хотел никого спрашивать, и они с Тренди возобновили блуждание по коридорам среди костюмов. Наконец они наткнулись на ряд дверей, и Нюманс внезапно вспомнил: у Беренисы была гримерка номер четыре. Из приоткрытой двери доносился нетрезвый голос мужчины, говорившего длинными фразами, почти не переводя дыхания. Они постучали. Мужчина замолчал, послышалось шуршание ткани, и довольная Берениса открыла дверь. Она была в пеньюаре и еще в гриме, но без всяких церемоний представила их своему посетителю. Это, конечно, оказался Дракен. Он был во фраке, как на «Дезираде», еще больше похудел и казался очень уставшим. Он коротко приветствовал их и почти сразу вновь принялся говорить:
– Вы друзья Беренисы, у вас есть шанс. Ах! Моя маленькая Берениса, вы молоды, молоды и счастливы! Разумеется, у меня есть деньги, я много пережил, но моя жизнь, моя бедная жизнь…
– Выпей немного моего напитка, – сказала Берениса, наполняя его бокал. – Тебе станет лучше. Пей маленькими глотками. Давай чокнемся со мной и с моими друзьями.
Дракен не заставил себя просить и сделал несколько глотков предложенного танцовщицей напитка. Это был сладкий фруктовый ликер, от которого дирижера почти сразу охватила своего рода эйфория, и его уже невозможно было остановить.
– Моя бедная Берениса! Этот спектакль, который я готовлю… С тех пор как мы встретились, я живу в аду, она меня мучает, это чудовище, да я вам уже говорил! Берениса, только вы меня понимаете, другие обожают ее, заискивают перед ней, они не знают ее злобы, ее холодной жестокости…
– О ком вы? – вмешался Тренди. Алкоголь придал ему уверенности.
– О ком? Да о Круз, разумеется, снова о Круз, снова и всегда только о Круз!
Тренди чуть не выронил бокал. Эти слова сбили его с толку. Но еще больше он обалдел от того, что Дракен, личный аккомпаниатор певицы, на людях услужливый, подчинявшийся любому ее капризу, непостижимым образом решился на святотатство, на преступление против великой оперной дивы, сократив божественную фамилию Констанции фон Крузенбург.
– Она никак не прекратит свои капризы, – продолжал между тем Дракен. – Она меня тиранит.
– Давай, продолжай, – настаивала Берениса.
– Мне кажется, все певицы одинаковы, – заметил Тренди.
– Но Круз не просто певица! – воскликнул Дракен. – Она, на самом деле, дива!
– Тогда почему…
– Почему я на нее жалуюсь?
Самыми озадачивающими в Дракене были его способность опережать возражения собеседника, даже незнакомого, а также поразительная быстрота, с которой он менял интонации, поведение и даже настроение. В несколько секунд он превратился в совершенно другого человека, съежившись в глубине низкого широкого кресла.
– Да, – сказал он тихо, – это правда, чего ради мне на нее жаловаться. Но музыка, мой дорогой, музыка… Именно она – мое божество, моя настоящая любовница… – Он внезапно поднялся: – Заметьте, Круз никогда не была моей любовницей. Господь уберег меня от нее! Этой ведьмы! Этой вампирши, кровопийцы… Ах, моя маленькая Берениса. Как же мне не хватало «Нефталис», когда я был там!
Нюманс залпом опустошил свой бокал. Похоже, он все больше нервничал. Тренди показалось даже, что он собирается встать и выйти. Надо было быстрее перевести разговор на интересующую их тему.
– Там? Где? – спросил Тренди.
– Ну, конечно, с Круз, мой бедный друг! Все время с Круз! Ей захотелось отдохнуть, прогуляться по берегу моря. Зимнему берегу или почти зимнему… Чистое безумие. Все эти капризы приведут к тому, что она потеряет голос. Так и будет. Ну, и вы понимаете, мы не могли остаться незамеченными в этой глуши. Сбежались все зеваки, вся местная, так сказать, элита. И она решила спеть для них. Для этих невежд и снобов, ничего не понимающих в музыке… Пустая трата времени, моя бедная Берениса!
Дракена больше не прерывали, и он продолжал причитать, но в его словах слышались не только раздражение и горечь, но и некий скрытый, туманный смысл, нечто, появлявшееся на очень короткое мгновение, когда он вдруг начинал говорить серьезно, хриплым голосом, словно его охватывала жажда мести.
– В конце концов, ей там наскучило. Смертельно надоело. Провинциальная скука! И она решила вернуться. Не дай бог люди о ней забудут! И мы принялись готовить, вы знаете, Берениса, я вам уже говорил, эту очень красивую и очень сложную вещь, «Сансинею», которую я написал для нее и в которой она выступает через две недели в Опере. И у нее все получится, у этой ведьмы, как обычно. Ей всегда все удается. Это будет настоящий успех. – Дракен на минуту замолчал и похлопал танцовщицу по руке. – Если только однажды я не лишусь ее, этой Круз. Если только не поймаю ее… Не так ли, моя маленькая Берениса? Хорошо, что вы здесь, чтобы приободрить меня. Налейте-ка мне еще вашего напитка.
Внезапно он сделался веселым, встал, схватил бокал и, залпом осушив его, принялся напевать вполголоса. Когда он пел, голос у него был тонкий, немного смешной.
– Мефистофель – вот роль, которая бы мне подошла!
Дракен пригладил свои длинные седые волосы перед зеркалом туалетного столика и принял вид оперного героя. Но не пропел он и десяти тактов, как его охватил сильнейший приступ кашля, никак не прекращавшегося. Когда Дракен смог, наконец, перевести дыхание, его голос показался Тренди еще более надтреснутым, а вид – более обеспокоенным.
– А ведь я не курю, – сказал музыкант. – И никогда не курил. Из-за Круз. Всегда она. И все же я уверен… – Он схватился за горло: – …уверен, что это она сделала меня больным. Она насылает на меня проклятия, она меня околдовывает!
Дракен коротко хохотнул. Насмехался он над самим собой или говорил серьезно – понять было невозможно.
– Берениса, вы ведь все знаете… Я проклят?
Нюманс снова собрался уходить. Берениса это заметила.
– Они не все такие, как твоя Круз, – нежно сказала она Дракену. – Ты ведь говорил мне, что раньше, другая…
Музыкант насторожился:
– Вот как? Я говорил об этом?
– Ну да, Скрип-Скрип, ты же помнишь, тем вечером в «Наслаждениях»…
Похоже, Дракен слегка удивился, затем снова опустился в кресло:
– Вполне возможно. Но, в конце концов, Берениса, не будем мешать все в одну кучу. Другая была самой нежностью, чувственностью. Ее голос… Ах, что у нее был за голос! Но это была любовь, Берениса, лунный свет, клятвы, поцелуи, ласки, объятия – все, я же говорил…
Он моментально загорелся, словно дирижировал оркестром. Теперь он обращался к Нюмансу и Тренди:
– Вы даже представить себе не можете, что это было, вы слишком молоды, вы оба. Но что толку об этом вспоминать? Это длилось так недолго.
– Расскажите нам, – попросил Тренди.
– Правда?
Дракен, похоже, удивился и обрадовался:
– Я тронут. Мало кого это интересует.
Он внимательно и долго смотрел на Тренди. Взгляд у него был ясный, очень острый. Тренди почувствовал, что краснеет.
– Вы очень привлекательный молодой человек. Должно быть, женщины вас обожают. Только не заматывайтесь вы так в свой шарф! Не правда ли, Берениса, он красивый юноша?
Нюманс отвернулся.
– Ладно, Скрип-Скрип, мне уже пора возвращаться. У меня нет времени даже поправить макияж.
– Вы всегда торопитесь. Я мог бы остаться и проговорить всю ночь.
Берениса накрыла его руку своей. Должно быть, как и Тренди, Дракен был чувствителен к ласке, потому что закрыл глаза и слушал ее, больше не перебивая.
– Тогда завтра, Скрип-Скрип, если хочешь, проговорим всю ночь. Но ты дашь мне послушать голос другой певицы, той, что была раньше, той, что пела, словно ласкала и любила…
Не открывая глаз, он кивнул.
– Ты дашь мне ее послушать, – повторила Берениса. – Мне и двум моим друзьям.
Он опять кивнул. Казалось, ее мелодичный голос наконец успокоил его, как вдруг Дракен подскочил в кресле:
– Тогда надо, чтобы вы пришли ко мне! Только у меня сохранилось это старье!
Он надел пальто, нахлобучил фетровую шляпу, с которой никогда не расставался, и собрался уходить.
– Это очень досадно, Берениса, – сказал он, толкая дверь. – Это перевернет наши привычки.
– Здесь или у тебя – какая разница, где разговаривать? Что это изменит?
– Да, конечно, моя дорогая… Но… но у меня вы будете не такой.
– Какой?
– Как сейчас… Ваш халатик. Ваш макияж. И все остальное. – Дракен смотрел на ее ноги в шелковых чулках с блестками, выглядывавшие из пеньюара, гибкие бедра, угадывавшиеся под тонкой тканью, туфли на тонком каблуке, украшенные стразами, несомненно, сценические, поскольку она так и не сняла их, несмотря на неудобство.
– Ну, если дело только в этом! – воскликнула Берениса. – Я не изменюсь, Скрип-Скрип, – прыгну в такси сразу после выступления и приеду к тебе. Со своими друзьями. Они милые, ты же видишь. Такие же милые, как я тебе говорила. Давай мне свой адрес.
Дракен протянул ей визитную карточку. Квартал был фешенебельный, прямо рядом с Оперой.
– Это правда? – прошептал музыкант Беренисе прямо в ухо. – Вы клянетесь, что приедете в этом костюме?
– Именно в этом. Клянусь. И с друзьями. Знаешь, Скрип-Скрип, время от времени надо менять привычки…
Похоже, она его не убедила. Поцеловав Беренису в щеку, Дракен еще раз взял с нее слово не меняться и захлопнул за собой дверь гримерки. Он не попрощался ни с Тренди, ни с Нюмансом. Он вышел, даже не заметив их.
На следующий день, в то же время они, как и было договорено, ехали по указанному адресу. Берениса, как и обещала, ничего не изменила в своей одежде. Она не смыла грим и была в туфлях на высоких, украшенных стразами каблуках, просто накинула на пеньюар манто из искусственного меха. Пока они ждали такси у дверей «Нефталис», никто не выказал ни малейшего удивления ее видом. По правде говоря, сюда съезжались мужчины и женщины в самых безумных нарядах – в черном бархате, перебиравшие агатовые четки, натягивавшие поверх мушкетерских шляп капюшоны, и среди всей этой черноты единственным светом было сияние старинных драгоценностей или серебристых ногтей. Несколько минут спустя такси доставило их к дому Дракена. Когда они поднимались к нему в квартиру, Тренди дрогнул. Был даже момент, когда он хотел повернуться и уйти. Почему вчера Дракен его не узнал? Они ведь сидели бок о бок за ужином в вечер смерти Анны. Тренди рассказал об этом Беренисе. «Не беспокойся, – сказала та. – Он думает только о своей музыке. Он все время или пишет, или играет». И Тренди вспомнил, что, действительно, за ужином на «Дезираде» Дракен был полностью погружен в себя и что-то записывал в блокнот, пока разносили блюда. Но если предположить, что Дракен думает только о своей музыке, по его словам, единственной его возлюбленной, он мог и не заметить красоты Юдит и особенно ее сходства с Ирис, той, которую некогда так любил… Этой ночью у Тренди было свидание именно с Ирис. И он боялся этого, как тем вечером, когда Юдит утащила его на последний этаж «Светозарной». Ирис тоже была чужой. Даже после смерти она осталась собственностью другого. Придет ли когда-нибудь время, когда любимые женщины будут принадлежать только ему, исключительно ему и навсегда?
Берениса ступила в дом первой, первой вошла в лифт с тяжелыми дверями из позолоченного металла, и именно она позвонила в дверь музыканта. Если оставить в стороне его постоянную болтовню, прозвище Скрип-Скрип было неподходящим. Дракен был пианистом, о чем свидетельствовал рояль, стоявший в центре огромной, почти пустой комнаты, куда Дракен пригласил гостей. Как и накануне, музыкант едва поприветствовал Тренди и Нюманса. Его интересовала только Берениса. Он внимательно рассмотрел ее.
– Превосходно, – наконец произнес он. – Вы сдержали слово. Сейчас принесу нам выпить.
– У меня есть то, что нужно, – сказала Берениса, доставая спрятанную под курткой бутылку. – Ликер с островов, Скрип-Скрип. Видишь, все будет точно так же, как в «Нефталис».
Она продумала все до последней мелочи. Дракен даже выдал нечто похожее на улыбку. На подносе стояло несколько бокалов. Берениса разлила ликер.
– Ах, бедная моя! – воскликнул Дракен. – Как же я, должно быть, надоел вам своими жалобами! Я измучен до крайности… Вы даже не представляете!
– Круз?
– Круз! Опять эта Круз! Мне кажется, я попадаю в ад уже в ее прихожей. Это же геенна огненная!
Дракен повернулся к роялю и заиграл. Тренди не был знаком с современной музыкой, но сыгранный пассаж показался ему диссонирующим и бессвязным. Остальное Дракен набарабанил на табурете.
– Слышали? Эта вампирша поджаривает меня на медленном огне. Я себя больше не контролирую. Моя музыка, плоть от плоти моей, опера, которую я написал для нее! Я спутал левую и правую руку.
– Это незаметно, – сказала Берениса.
Дракен метнул на нее грозный взгляд. Она снова наполнила его бокал. Он смягчился и продолжил свои жалобы:
– Каждый день она изобретает что-нибудь новенькое. Сегодня во второй половине дня во время репетиции она решила, что ей не нравится девушка, переворачивающая страницы партитуры. Она потребовала, чтобы это был мужчина, и обязательно тот старый горбун, с которым она познакомилась в каком-то венгерском городе. Она заявила, что он приносит ей удачу. К счастью, тот еще не умер. Пришлось его разыскать. У бедняги ревматизм, он перелистывает страницы крайне медленно и все время меня сбивает. Ее это веселит, и она постоянно прерывается, чтобы рассмеяться или, вернее, улыбнуться, вы знаете, этой своей знаменитой улыбкой, напоминающей маску смерти…
– Ты не преувеличиваешь, Скрип-Скрип?
Дракен расхохотался:
– Да. Вас не проведешь, моя дорогая Берениса. Круз исполняет все свои капризы, но, на самом деле, ей не смешно. Она боится. Боится разрыва со мной. Она сама умирает от ужаса!
Он снова повернулся к инструменту и попытался сыграть несколько пассажей. Играя, он выглядел крайне сосредоточенным. Его длинные нервные пальцы виртуозно извлекли из инструмента потоки звуков. Тренди и Нюманс было подумали, что, как и накануне, музыкант их не замечает, как вдруг он повернулся и сказал:
– Вы пришли из-за Ирис Ван Браак.
Он обращался к Тренди. И не спрашивал, а утверждал:
– Вероятно, вы знаете Командора.
Дракен положил на инструмент партитуру:
– Вот что я написал в то время.
Это была баркарола.
– Под это танцевали, дорогие мои. Музыка, под которую невозможно танцевать – это плохая музыка. А теперь вот, чтобы сделать приятное Круз…
С невероятной скоростью он исполнил какой-то невообразимый пассаж, написанный для певицы.
– Да что это такое! Я все еще путаю правую и левую руку! Берениса… Еще немного вашего замечательного ликера. Да, Ирис Ван Браак. Она была женой Командора. Но вы ведь были у него тогда, молодой человек, я узнал вас, ваш шарф и то, как он намотан…
Тренди не успел ответить. Дракен продолжал:
– Теперь он увлекся новой девушкой. Поселил ее у себя, в этой провинциальной глуши. Или, вернее, она у него поселилась. Задаст она ему хлопот… Зато они как следует повеселятся.
– Это племянница Ирис Ван Браак. Все эти старые семейные истории… Такие запутанные. Эта крошка целыми днями рисует. Рисует Командора или его дом. Что тот, что другой – прекрасные сюжеты. В конце концов, Круз все это надоело, и мы упаковали чемоданы.
Его голос стал немного хриплым. Было ясно, что он охотно остался бы на «Дезираде».
