Текст книги "Сто лет Папаши Упрямца"

Автор книги: Ипин Фань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

2

Женщину, с которой Папаша Упрямец хотел бы создать семью, звали Вэй Сянтао, она была из деревни Нэйцао в той же волости.

В тот год, когда они начали общаться, ему было шестьдесят пять, а ей сорок два.

Как-то раз в том году Папаша Упрямец ловил рыбу на реке. Он вытаскивал сеть, так как в ней уже был небольшой улов, и в этот момент один мужчина примерно лет сорока, сложив руки рупором, прокричал ему:

Папаша Упрямец, Вэй Сянтао из бригады деревни Нэйцао просит тебя помочь ей кастрировать свинью!

Папаша Упрямец увидел, что кричавший – из деревни Нэйцао, зовут его вроде бы Лань Цзилинь. Вероятно, он завернул в их деревню по дороге на ярмарку, чтобы передать это сообщение, потому что у его ноги стояла корзина, в которой кудахтала курица. Папаша Упрямец ответил Лань Цзилиню, которого до этого редко встречал: Я не кастрирую свиней!

Лань Цзилинь прокричал: А? Не кастрируешь? Я помню, ты для моей семьи кастрировал свинью, а еще петуха!

Папаша Упрямец: Это было раньше, сейчас я этим не занимаюсь!

Лань Цзилинь: Вэй Сянтао просила, чтобы ты кастрировал, она говорит, что ты это делаешь хорошо, чисто!

Папаша Упрямец: Почему она лично не пришла попросить?

Лань Цзилинь: Она не может уйти!

Я тоже не могу уйти! Я сменил профессию, теперь не кастрирую!

Ее муж умер несколько месяцев назад, а дома у нее ребенок с церебральным параличом, ей и правда не уйти!

Папаша Упрямец оторопел. Он помнил Вэй Сянтао: когда он ездил к ней кастрировать свинью и они познакомились, она показалась ему весьма симпатичной девушкой. Тогда она еще не была замужем. Но время летит быстро, и двадцать лет пролетели в одно мгновение. Она вышла замуж, потом овдовела. Его сердце смягчилось и на душе у него потеплело, он тоже сложил руки рупором и ответил:

Понял!

После возвращения домой Папаша Упрямец вытащил из-под кровати ящик с инструментами для кастрации, открыл его и увидел, что они все уже покрылись ржавчиной или сгнили. Ему потребовалось два дня, чтобы заново их отполировать, а что-то и заменить новым.

В первой производственной бригаде деревни Нэйцао он появился спустя три дня. Он не бывал здесь с того времени, как бросил кастрировать животных, зашел в ближайший дом, чтобы расспросить, где первая бригада и где дом Вэй Сянтао. По удачному стечению обстоятельств, встретил его сам Лань Цзилинь. Теперь Папаша Упрямец уже окончательно убедился в том, что это именно Лань Цзилинь, он не обознался. Тот вызвался отвести его.

По дороге Лань Цзилинь сказал: Я думал, что ты не придешь.

Папаша Упрямец спросил: Сколько лет было мужу Вэй Сянтао?

Лань Цзилинь задумался, он подсчитывал в уме: Ее муж – мой двоюродный брат по отцу, старше меня на пять лет, мне сорок, значит, ему – сорок пять.

Как он умер?

У него в печени была опухоль, он умер спустя три месяца после того, как ее обнаружили. Осталось двое сыновей, у одного – церебральный паралич, я, кажется, уже тебе рассказывал. Другой сын только что поступил в университет. – Лань Цзилинь произнес это и замер, словно почувствовал, что что-то не так. – Э, а почему ты про это спрашиваешь? Ты должен спрашивать не про это!

Сколько свиней надо кастрировать?

Лань Цзилинь снова замер: Этого я не знаю.

Папаша Упрямец сказал: Вот видишь, то, что я должен спрашивать, ты и не знаешь.

Примерно через полкилометра в горной глуши перед ними возникли пять или шесть домиков с черепичной крышей, это и была первая бригада. Лань Цзилинь указал на самый низкий и ветхий дом, глубоко вздохнул, потом медленно выдохнул: Она сама – женщина красивая, фигура привлекательная, но вот дом старый, и судьба у нее тяжелая.

Папаша Упрямец смотрел на дом, на вздыхающего Лань Цзилиня и молчал.

Когда они вошли в дом, хозяйки не было, там находился лишь ее сын с церебральным параличом. Он сидел, скособочившись, на бамбуковой кушетке в главной комнате, накрытый тонким стеганым одеялом, не двигался, но безостановочно пускал слюни.

Лань Цзилинь сказал: Это – второй сын.

Затем крикнул в сторону перед домом: Вэй Сянтао! Потом прокричал в сторону за домом: А Тао! Вскоре женщина вышла из-за дома со связкой листьев сладкого картофеля на спине. Опустив связку на землю, она прямо посмотрела на все еще державшего ящик с инструментами Папашу Упрямца и не понимала, что делать.

Папаша Упрямец произнес: Где свинья?

Только тогда Вэй Сянтао пришла в себя и отвела Папашу Упрямца в свинарник.

Свинарник был пристроен к стене дома сбоку, окружен оградой из соломы. Крышу его тоже покрывала солома, под деревянными перегородками располагалась яма для навоза.

В свинарнике было две свиньи, обе небольшие, примерно по тридцать цзиней весом, видно было, что один – хряк, а вторая – свиноматка.

Папаша Упрямец спросил: Обоих кастрировать?

Вэй Сянтао ответила: Обоих.

Я уже много лет этим не занимался.

Я вам доверяю.

Папаша Упрямец обратился к Лань Цзилиню, который тоже последовал за ними: Ты мне не поможешь? Сумеешь?

Лань Цзилинь радушно ответил: Смогу!

Папаша Упрямец сказал: Пойди и найди длинную скамью.

Вэй Сянтао отозвалась: Я схожу.

Она принесла скамью.

Скамью расположили на улице у загона, она вся была в следах от ножа, как разделочная доска, которой пользовались долгое время.

Папаша Упрямец поймал кабанчика, вынес на улицу, положил на скамью спиной вперед, а потом передал Лань Цзилиню. Поросенок, чьи задние ноги крепко держал Лань Цзилинь и которого еще даже не начали кастрировать, завизжал как ребенок, который рыдает еще до того, как ему сделают укол.

Папаша Упрямец достал все необходимые инструменты – скальпель, кровеостанавливающий зажим, йод, вату и нитки для зашивания. Это все были такие же инструменты, как те, которые используют врачи в больницах для хирургических операций, вот только врачи оперировали людей, а Папаша Упрямец – свинью.

Когда Папаша Упрямец протирал ватным тампоном, пропитанным йодом, кожу с внешней стороны яичек, он четырьмя пальцами держал верхнюю часть скакательного сустава задних ног, а указательным пальцем удерживал низ яичек, натягивая на них кожу. Потом скальпелем разрезал кожу и белую мембрану двух яичек, выдавил одно из них, а потом крепко вцепился в него, вытянул наружу и отделил семенной канатик от кровеносного сосуда. Со вторым яичком он проделал то же самое, а после кастрации смазал все йодом.

Весь процесс занял всего несколько минут. Лань Цзилинь, вытаращив глаза, смотрел с открытым ртом на четкую и аккуратную работу Папаши Упрямца. Поросенок тоже посодействовал, в сам момент кастрации он не орал, даже казалось, что он доволен и получает удовольствие.

Лань Цзилинь не удержался и спросил: А евнухов во дворце так же кастрируют?

Папаша Упрямец не ответил, молча дал ему знак отнести в свинарник уже кастрированного поросенка.

Вслед за этим Лань Цзилинь достал свинку. Следуя указаниям Папаши Упрямца, он положил ее на скамейку, но в позе, прямо противоположной той, в которой держали поросенка. Папаша Упрямец ухватил ее за две задние ноги. Свинка не визжала, как будто уже от рождения была готова попасть под нож.

Папаша Упрямец сначала продезинфицировал кожу, потом средним пальцем левой руки уперся в бугорок тазовой кости с правой стороны, большим пальцем сильно надавил на бугорок с внутренней стороны, оба пальца образовали одну линию. В правой руке он держал скальпель, кончиком которого рассек брюшину, раздался хлюпающий звук и наружу пролилось немного жидкости из брюшной полости. В этот момент свинка взревела. Вслед за этим из разреза показался рог матки; казалось, что свинка визжала не из-за боли, а ради того, чтобы помочь матке выйти наружу, как роженица криком помогает ребенку появиться на свет.

Правой рукой Папаша пережал выпавшие рог матки и яичник, потом сменил руку и зажал их левой рукой, а правой надавил на разрез брюшной стенки и скальпелем отсек матку вместе с яичниками. На место разреза он нанес йод, зашил его иглой, а потом еще раз намазал йодом.

Вместе с Лань Цзилинем они подняли задние ноги свинки, слегка встряхнули, а потом поставили на землю и отпустили, чтобы она могла сама подвигаться.

Свинка неподвижно лежала на земле, как будто ей не нравилась свобода. Ее печальный взгляд был устремлен на отброшенные в сторону матку и яичники, казалось, она понимала, что никогда не сможет стать матерью.

Папаша собрал инструменты, помыл руки и вернулся в комнату. Вэй Сянтао посмотрела на Папашу Упрямца, который только курил, но воду не пил, и произнесла:

Сколько я вам должна?

Папаша Упрямец ответил: Денег не надо.

Вэй Сянтао сказала: Тогда дам риса, сколько цзиней?

Папаша Упрямец настаивал: Ничего не надо.

Так не пойдет! Вы приехали издалека, устали, даже воды не попили. Как же может быть, что ничего не надо!

Стоявший рядом Лань Цзилинь произнес: Если есть вино, возможно, он выпьет.

Эти слова что-то напомнили Вэй Сянтао, она тут же быстро прошла во внутреннюю комнату, принесла кувшин с вином, поставила его, еще раз сходила за другим кувшином, потом сказала: Это осталось еще от отца моих детей. Один выпит наполовину, а второй вообще нетронутый. Все отдаю вам.

Папаша Упрямец посмотрел на вино и ответил: Вот это я возьму.

Он шагал прямо к своему дому и нес два кувшина с вином. Ящик для инструментов висел сбоку от наполненного наполовину кувшина, как раз обеспечивая равновесие.

Каждый день Папаша Упрямец пил вино, вспоминая женщину, которая ему его дала. Она действительно была очень привлекательная, с прекрасной фигурой, как и говорил Лань Цзилинь. Но Лань Цзилиню не нравилось, что у нее старый дом и горькая судьба, а вот он так не думал. Папаша Упрямец предался мечтам, а потом ему пришло на ум, что, возможно, ей не по нраву, что он намного старше. Вернее, не старше, а взрослее. Сам он не считал, что шестьдесят пять – это старость.

Когда Папаша Упрямец допил все вино, которое она дала, он все еще думал о ней. Но это были всего лишь мысли, у него не было ни возможности, ни смелости их высказать, – прямо как глистов из живота не вывести без сильнодействующего лекарства.

Однажды, незадолго до наступления сезона «начало зимы»[26]26
  «Начало зимы» – один из 24-х сельскохозяйственных сезонов по лунному календарю, наступает примерно 7–8 ноября.


[Закрыть], Папаша Упрямец ловил рыбу на реке. Лань Цзилинь снова шел мимо на ярмарку и, увидев Папашу Упрямца, начал ему кричать и махать.

Папаша Упрямец поспешно погреб к берегу. Он обрадовался, потому что, можно сказать, с нетерпением ждал Лань Цзилиня, который мог бы оказать ему содействие.

Лань Цзилинь сказал: Свиньи Вэй Сянтао умерли после кастрации.

Папаша Упрямец был словно громом поражен.

Обе умерли, продолжал Лань Цзилинь, словно добивая тяжело раненного человека. Что ты наделал? Старый кот сушку для посуды уронил?

Я не специально.

Вэй Сянтао просила тебе не говорить, но я не выдержал, когда тебя увидел.

Эти слова тронули Папашу Упрямца. Он показал на прыгающую в лодке рыбу и сказал Лань Цзилиню: Возьми две большие.

Лань Цзилинь выбирал рыбу, но теперь перед ним была проблема: Мне же еще надо на ярмарку, а если поехать с рыбой, то она ведь умрет? А когда домой принесу, будет уже вонять.

Папаша Упрямец ответил: Моя лодка привязана тут, будешь ехать домой, забери по пути.

А сам побрел по горной дороге, ведущей в деревню Нэйцао. Его торопливые шаги стучали, как копыта лошади, стремящейся попасть на пастбище. Но в действительности он взбирался на гору по крутой и извилистой тропе.

Он подошел к ветхому дому, который никак не мог выкинуть из памяти, и увидел женщину, о которой мечтал во сне и наяву. Она как раз обтирала сына с церебральным параличом и очень удивилась, увидев Папашу Упрямца, но удивление быстро исчезло, будто она поняла, зачем он пришел. Она смущенно опустила голову, можно подумать, это она провинилась перед ним или поставила его в неловкое положение.

Папаша Упрямец прошел прямиком в свинарник, там он не увидел ни свиней, ни даже их экскрементов.

Вернувшись в комнату, он встал позади Вэй Сянтао, которая продолжала вытирать сына, и произнес:

Я возмещу, я все возмещу.

Вэй Сянтао ответила: Я не просила Лань Цзилиня вам говорить именно потому, что не хотела, чтобы вы что-то возмещали.

Я должен.

Свиньи умерли от болезни, а не из-за кастрации.

Но если бы я их не кастрировал, то они точно не умерли бы, я знаю. Я уже давно этим не занимался, для обеззараживания использовал просроченный йод. Я проверил это, когда пришел сюда, это я виноват, что не посмотрел при покупке срок годности. На самом деле я неграмотный. Свинки умерли от болезни из-за инфекции.

Она начала переодевать сына и одновременно говорила: Я никогда не винила врачей за то, что мой сын стал таким.

Я обязательно вам все компенсирую, гарантирую! Но сейчас у меня есть всего лишь пятнадцать юаней, для начала дам вам их, а если не хватит, то добавлю позже.

С этими словами Папаша Упрямец протянул Вэй Сянтао пачку денег, это были банкноты по одному юаню, пять, два и один мао, связанные вместе, неровные и разрозненные, как тофу, подобранный с песка.

Вэй Сянтао отказывалась их брать и даже не взглянула, как будто была очень занята. Она продолжала переодевать сына.

Он тихонько положил деньги на табурет за ее спиной и придавил бататом.

Она переодела сына, потом обняла его, с трудом подняла и понесла из центральной комнаты во внутреннюю. Ее сын выглядел худым и слабым, но нести его матери было тяжело, как окаменелую древесину, долго пролежавшую в земле.

Не спросив ее желания, он забрал мальчика из ее рук, отнес во внутреннюю комнату и уложил на кровать. Она укрыла его одеялом и вытерла подложенным под подбородок полотенцем только что выступившую слюну. При виде ее быстрых, внимательных движений у Папаши Упрямца защемило сердце. А ее гибкое, привлекательное тело вновь заставило его сердце биться сильнее.

Он сказал: Я буду приходить помогать тебе.

Вэй Сянтао ответила: Не нужно.

Своим трудом возмещу тебе ущерб.

Не нужно.

Так и договоримся!

Папаша Упрямец сдержал свое слово, он сразу же вышел из комнаты и отправился посмотреть, что можно было бы тут поделать по хозяйству.

Полдня он занимался тяжелым трудом или, можно сказать, делал то, что должен делать мужчина, пока Вэй Сянтао не велела ему остановиться.

Он съел то, что приготовила Вэй Сянтао, выпил вино, и на душе стало особенно радостно.

Когда он досыта наелся и вдоволь напился, настало время отправляться обратно в Шанлин.

Вэй Сянтао вернула ему пятнадцать юаней, которые он дал ей. Он отказывался брать.

Вэй Сянтао сказала: Если не возьмете деньги, больше не приходите работать.

Только тогда Папаша Упрямец взял у нее деньги.

Так он получил возможность приходить домой к Вэй Сянтао и работать для нее. У вдовы с детьми дел всегда много. Рубить дрова, возделывать землю, ухаживать за посевами, поливать их; если в крыше есть просветы и она протекает, нужно заменить черепицу, если веранда шатается, то необходимо укрепить опоры, если ножи затупились, надо их поточить, если чан или сковорода сломались, нужно их починить… Он появлялся у нее от случая к случаю, но довольно часто, и помогал ей выполнять всю эту работу.

Вэй Сянтао привыкла к его визитам, она радовалась им. Если его долго не было, она ждала его с нетерпением.

В тот день он пришел после перерыва в несколько дней и принес с собой двух поросят. Когда он поместил их в свинарник, пустовавший несколько месяцев, те сразу начали резвиться и прыгать, как маленькие дети в новой школе.

Папаша Упрямец сказал Вэй Сянтао, в тот момент кормившей поросят: Эти свинки уже кастрированные, целый месяц проверяли, раз не умерли, значит, уже и не умрут.

Глядя на уплетающих корм поросят, Вэй Сянтао произнесла: Я не знала… Я думала, вы забросили заниматься кастрацией.

Папаша Упрямец ответил: Забросил на несколько лет, а теперь снова занялся. Тех двух поросят будем считать практикой, тренировкой, платой за повторное обучение.

Будем считать, что этих двух свинок я купила и должна вам денег. Сейчас денег у меня нет. Когда поросята вырастут, я их продам, а деньги вам верну.

Я не это имел в виду. Не надо денег. Эти поросята – моя компенсация.

Вы уже все компенсировали, так много работали у меня дома.

Это не считается.

Если это не считается, то что считается?

Я хотел бы, чтобы ты не относилась ко мне как к постороннему.

Она поняла, что он имеет в виду, и, по-прежнему глядя на поросят, сказала: Между нами ничего не может быть.

Я действительно намного старше тебя, но…

Это не вопрос возраста, перебила она, повернулась и посмотрела на него.

А что тогда?

Вы же все знаете, видели ситуацию в моей семье.

Это не помеха, я не боюсь этой ноши, я понесу ее.

Откуда у вас так быстро появились деньги на покупку двух поросят?

Взял у младшего брата в рассрочку.

Вэй Сянтао отвернулась и уставилась на соломенную крышу свинарника, выражение лица у нее было печальное.

Папаша Упрямец произнес: Я снова займусь кастрацией, и все. Так можно хорошо заработать.

Тогда почему вы бросили такую хорошую работу?

Она не преумножает добрые дела. Думаю, то, что я много лет холостякую, как раз с этим и связано. Своего рода воздаяние.

Я знаю, что у вас была жена.

Была.

Почему она ушла?

Не ушла, а я ее отпустил.

Почему?

Ради нее самой.

Почему вы хотите, чтобы я не относилась к вам как к постороннему?

Ради тебя.

Вэй Сянтао снова повернулась и посмотрела ему в лицо:

Ваша фамилия Фань, а не Упрямец, почему все вас называют Папаша Упрямец?

Потому что я вечно со всеми препираюсь.

А я думала, что это потому, что вы самый крутой и упорный, поэтому так назвали.

Я буду стараться стать таким, каким ты меня считаешь.

А как долго вы уже старались?

С детства, сейчас мне шестьдесят пять, а я все еще стараюсь.

Внезапно выражение лица Вэй Сянтао изменилось, и она расплылась в улыбке:

Продолжайте стараться! К восьмидесяти годам, возможно, и впрямь станете крутым и упорным!

Папаша Упрямец был озадачен.

Из дома Вэй Сянтао Папаша Упрямец отправился к Лань Цзилиню. Он полагал, что умный и сообразительный Лань, который к тому же часто получал от него небольшие подарки, сможет прояснить ситуацию или даже помочь.

Дом Лань Цзилиня был еще более ветхим, чем дом его умершего двоюродного брата, то есть мужа Вэй Сянтао, потому что ее дом Папаша Упрямец кое-как, но все-таки подлатал. Лань Цзилинь жил с матерью. Папаша Упрямец вошел, обменялся приветствиями и тут только осознал, что сорокалетний Лань Цзилинь все еще один, тоже живет холостяком.

Папаша Упрямец спросил мать Лань Цзилиня: Сестра, по-моему, Цзилинь трудолюбивый и сообразительный, почему он не может найти жену?

Мать Лань Цзилиня ответила: Да потому что он – жаба, которая постоянно хочет отведать мяса лебедушки[27]27
  В Китае есть поговорка «Жаба мечтает отведать лебяжье мясо», означает «желать что-то несбыточное», часто употребляется в ситуации, когда неказистый мужчина стремится заполучить в жены красивую девушку.


[Закрыть]. Мясо гусыни тоже не ест, говорит, что оно от мяса лебедушки отличается. Да какая лебедушка даст ему отведать ее мяса?

Лань Цзилинь, стоявший рядом, замахал руками, прогоняя мать во внутреннюю комнату, он понимал, что Папаша Упрямец пришел к нему по делу.

Папаша Упрямец протянул Лань Цзилиню сигарету и потом произнес: Ты наверняка знаешь о моих отношениях с Сянтао, часто меня у нее видел. Но она то тепло со мной общается, то холодно, почему так?

Лань Цзилинь выкурил сигарету, предложенную Папашей Упрямцем, однако отвечал грубовато и с холодком в голосе: Не только я знаю и видел, вся деревня знает и видела. Мое отношение и мнение таковы: во-первых, ты не должен называть ее Сянтао, по крайней мере пока не имеешь такого права. Я лишь изредка ее так называю, а когда она была женой моего двоюродного брата, вообще не смел. Во-вторых, почему она к тебе тепло относится? Потому что ты помог ей с домашней работой, был ее поденщиком, ну или, можно сказать, ее работником. Почему она холодна с тобой? Потому что у тебя нечестивые помыслы и ты хочешь уговорить ее стать твоей женой. А она не может стать твоей женой, поэтому и холодна.

Папаша Упрямец ответил: Кроме того, что я стар, во всем остальном я вполне ей подхожу. Но ее не волнует мой возраст, что же тогда?

Лань Цзилинь сказал: Да ей бедность твоя не нравится! Ты что, думаешь, раз у тебя есть лодка, то ты уже богач? Наловишь пару рыбешек за день, и уже ни печали, ни забот? Что значит – подходите, ладите, да ты и близко рядом с ней не стоишь!

Папаша Упрямец произнес: Думаю, что она главным образом боится меня обременить, ведь у нее сын – инвалид.

Да, но у нее есть еще один сын – студент университета! Когда он окончит университет, его распределят на работу, и он станет кадровым работником с фиксированной зарплатой, вот это славно!

Сейчас ей тяжело, но она не хочет создавать трудности и для меня. У нее очень доброе сердце.

Лань Цзилинь был заядлым курильщиком, он докурил сигарету в пару затяжек, бросил окурок на деревянный пол, ногой затушил его, после чего сказал:

Выкинь ты это из головы. У меня тоже доброе сердце.

Из дома Лань Цзилиня Папаша Упрямец в некотором оцепенении отправился в Шанлин, но чем дальше он уходил, тем меньше понимал, не мог он с этим смириться, тогда повернул назад и отправился прямиком к Вэй Сянтао.

И сказал ей в лоб: Выходи за меня замуж.

Вэй Сянтао в тот момент держала тарелку с кукурузной кашей и собиралась кормить сына, такое прямое признание напугало ее. Ее глаза широко распахнулись, от изумления она открыла рот. Тарелка с кашей упала на пол и разбилась. Каша медленно растекалась во все стороны и, словно рой копошащихся насекомых, протекла у них под ногами.

Папаша Упрямец схватил Вэй Сянтао за руку и отвел в сторону, но там не только не ослабил хватку, но и добавил к правой руке левую и теперь уже обеими руками удерживал ее подобно тому, как вцепляется в руль водитель-новичок, взволнованно и напряженно. В этот момент в голове у него билась лишь одна мысль: нельзя отпускать, если отпустишь, она убежит, помчится под откос, словно машина, которая вышла из-под контроля, несется, потеряв управление, и даже может упасть с обрыва, и тогда автомобиль и человек в нем погибнут.

К счастью, Вэй Сянтао не отталкивала его и не сопротивлялась, она была мягкой и покорной, как ягненок, отбившийся от стада и снова принятый в семью. Она сама шагнула вперед и прижалась к его груди.

Он заключил ее в объятья и тотчас погрузился в аромат женского тела, который охватил его, словно мягкие кольца удава, сжал, стиснул, он обволакивал его со всех сторон – мужчину, который слишком много лет не прикасался к женщине. Он задыхался от радости и еще какого-то чувства, которое властно нахлынуло на него, одновременно и освежало, и томило.

Он продолжал говорить: Я смогу содержать тебя.

…

Я буду содержать и твоего сына.

…

Я могу к тебе переехать.

В его объятиях она только слушала, но не могла отвечать, а он говорил и говорил, и когда он завел речь о переезде, она поняла, что если не ответить, то он ее никогда не отпустит. Он и так уже держал ее в объятьях довольно долго.

Она набралась решимости и произнесла:

Мне нужно спросить сына. Подождем его возвращения на каникулы. Главное, чтобы он согласился. Мы сможем быть вместе, только если он согласится.

Тогда Папаша Упрямец отпустил Вэй Сянтао. Казалось, он был удовлетворен ее ответом, пару раз улыбнулся Вэй Сянтао. И еще пару раз – ее сыну с церебральным параличом, как будто это он – тот сын, который должен был дать свое одобрение, хотя Папаша и знал, что это не так: то должен был быть другой сын, тот, который сейчас учится в университете. Старший сын Лань Чанфу, который сейчас учится в университете, был надежной опорой, главной силой, командующим и рулевым судьбы своей матери. Он был лучшим из лучших, умным и мудрым. Если Вэй Сянтао и хотела замуж за Папашу Упрямца, то ее собственного желания было недостаточно, нужно, чтобы согласился сын.

Так что Папаша Упрямец начал ждать возвращения на каникулы ее сына Лань Чанфу.

Каждое утро он шел на реку и на своей лодке плыл к пристани, казалось, что он ловит рыбу, но на самом деле ни одной не поймал. Потому что рыбы – существа умные, и они не собираются там, где беспрерывный поток людей. С этой точки зрения глупым можно назвать только старого рыбака Папашу Упрямца. Ловить рыбу там, где рыбы нет, – это все равно что пасти коров и овец там, где нет травы. Почему он вдруг так поглупел? Да еще настолько, что не мог поймать ни одной рыбешки, и даже не подумал о том, чтобы сменить место ловли! И все же Папаша целыми днями упорно караулил у причала и уплывал оттуда, только когда все лодочники шабашили и возвращались по домам.

На самом деле он ждал ее сына. Ее сын-студент, вернувшись домой на каникулы, чтобы сэкономить деньги на транспорт и добраться коротким путем, должен был миновать этот причал и эту реку, не было другого пути.

Наступил двенадцатый месяц по лунному календарю, приближался китайский Новый год, ее сын собирался скоро приехать, да, он должен был вот-вот приехать.

На семнадцатый день двенадцатого месяца по лунному календарю вернулся ее сын Лань Чанфу. Парень двадцати лет от роду сел в лодку к лодочнику Дэ Кану. Тот увидел, что на его одежде красуется эмблема учебного заведения, тут же махнул рукой, подавая знак находившемуся неподалеку Папаше Упрямцу. Они заранее договорились об этом. Получив сигнал, Папаша Упрямец сразу же направил свою лодку к причалу. Он следовал по пятам за лодкой Дэ Кана от этого причала к причалу на другом берегу и мог слышать разговор Дэ Кана и Лань Чанфу:

Дэ Кан: Лань Чанфу, твоя мама заказала рыбу, она в моей лодке.

Лань Чанфу: Да? Но моя мама ведь не знала, в какой день я приеду.

Да, я их на своей лодке уже несколько дней прикармливаю, сейчас, когда ты приехал, можно ее забрать.

Вы же перевозите людей и у вас еще есть время ловить рыбу?

Рыба не совсем моя, ее у меня тут держит рыбак. Это у него твоя мать рыбу заказала.

А-а.

Лодка причалила к берегу. Дэ Кан достал из носового трюма пятнистого сома длиной почти полметра, положил в ведро и вручил Лань Чанфу.

Лань спросил: Мать уже заплатила?

Лодочник Дэ Кан ответил: Об этом ты не беспокойся.

С чемоданом в одной руке и ведром в другой Лань Чанфу высадился на берег. Неожиданно он обернулся и посмотрел на переправу и тут обнаружил, что там есть еще одна лодка. На ней стоял старик в дождевике и соломенной шляпе и смотрел прямо на него. Он догадался, что этот старик, вероятно, и есть тот самый рыбак и что он, скорее всего, не доверяет Дэ Кану, поэтому и последовал за ними, желая удостовериться, что рыбу передадут по назначению. Неважно, верна ли была его догадка, но парень приподнял ведро и улыбнулся тому старику, после чего продолжил путь.

Когда Лань Чанфу скрылся из вида, Папаша Упрямец пересел в лодку Дэ Кана и протянул ему сигарету.

Дэ Кан закурил и произнес: Рыбу он забрал, думаю, все сладится.

Папаша Упрямец рассмеялся: Терпение и труд все перетрут.

Это самая огромная рыбина из всех, что ты поймал за год, а сейчас ты ее просто подарил, и как тебе не жаль?

Папаша Упрямец снова рассмеялся: Не жаль, не жаль, надо от чего-то отказаться, чтобы что-то получить.

Сына Вэй Сянтао, учившегося в университете, они дождались, теперь нужно было дождаться его согласия.

Папаша Упрямец ждал, ждал и так прождал до китайского Нового года, потом праздник прошел, а от Вэй Сянтао все не было никаких вестей. Она, должно быть, ищет подходящего случая, чтобы сказать о сватовстве своему суровому, но доброму сыну, тут нельзя торопиться, надо рассказывать по чуть-чуть, подобно тому, как стежок за стежком вышивается прекрасная картина.

В третьем месяце теплой весны цветы яблони своим цветом могли тягаться с огнем. В начальной школе Шанлина начались занятия, а разве в университете не должны были тоже начаться лекции? Сын Вэй Сянтао Лань Чанфу вернулся в университет, об этом Папаша Упрямец узнал от лодочника Дэ Кана. Значит, какой-то результат уже должен быть.

Папаша Упрямец отправился в деревню Нэйцао повидать Вэй Сянтао, чтобы все разузнать.

По пути он столкнулся с Лань Цзилинем.

Похоже, что он специально шел к Папаше Упрямцу, преградил ему путь и сказал: Не ходи туда.

Папаша Упрямец замер, он понял, что дело скверное.

Я пришел, чтобы тебе кое-что передать, произнес Лань Цзилинь. Сын Вэй Сянтао не согласился, и сама Вэй Сянтао тоже не согласна, вся наша семья не согласна.

В голове у Папаши Упрямца стало пусто, в горле пересохло, он не мог вымолвить ни слова.

Лань Цзилинь продолжил: Ты ведь служил в гоминьдановской армии?

Папаша Упрямец кивнул.

Это и есть причина отказа, сказал Лань Цзилинь. Мой племянник – студент университета, после окончания учебы его должны распределить в госорганы в качестве кадрового работника, он должен стать чиновником. И если у него появится отчим, который служил в гоминьдановской армии, то будущего у него не станет, понимаешь ты это?

Папаша Упрямец кивнул, выражая согласие.

Он развернулся и пошел обратно в Шанлин.

С тех пор он никогда больше не ходил в деревню Нэйцао и не виделся с женщиной, на которой хотел жениться. И вот спустя шестнадцать лет ему исполнился восемьдесят один год, у него появились деньги, за службу в гоминьдановской армии его больше не подвергали дискриминации, а здоровье у него все еще было отличное. Родственники разожгли скрытую в нем страсть, спровоцировали ее, и остывшая зола разгорелась вновь, таким образом, эта раздражающая деревня Нэйцао больше не раздражала, а для женщины, на которой он хотел, но не смог жениться, настало самое время, и можно было решить дело с легкостью.

Теперь он мог тратить деньги на что захочет.