Текст книги "Сто лет Папаши Упрямца"

Автор книги: Ипин Фань

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Мать Вэй Чжункуаня Цинь Гуйе сочувствовала своему ребенку, но ничем не могла помочь ему, плоду ее греха. Хотя муж и позволил ей жить с ним, но положение ее было, возможно, даже хуже, чем у скитающегося по улицам сына. В конце концов Цинь Гуйе поверила в то, что ее грешный сын не был рожден преждевременно, потому что ее действительно изнасиловали те два торговца людьми, она ведь и не подозревала, что беременна, когда ее продали Вэй Цзяцаю. Ни одной живой душе она не рассказывала про изнасилование, даже Папаше Упрямцу. Что и привело к последующему хаосу и неприятным последствиям. Даже ее «детский» муж Лань Мао был втянут в скандал, он ушел в гневе и так и не вернулся.

За те десять лет Цинь Гуйе и Лань Мао встречались тайком, я видел это несколько раз.

В основном это происходило, когда в деревню приезжала кинопередвижка с новым фильмом.

Когда кинопередвижка привозила в деревню фильмы – это был праздник для всех ее жителей. Люди спешили друг к другу с радостным известием, заранее приносили скамейки на спортплощадку у школы в попытке занять самые лучшие места, с нетерпением ожидали показа. Перед началом деревенский староста Мэн обязательно произносил речь, если она была короткой – длилась как один урок, если длинной – то как два. Он всегда подчеркивал, как важна его речь, но мне казалось, это не так. Поэтому, когда староста произносил свою не очень-то важную речь, я незаметно смывался и шел делать то, что считал по-настоящему важным. А если конкретнее – подглядывать за учителем Лань Мао и Цинь Гуйе. Я обнаружил, что учитель Лань неоднократно тайно встречался с ней. А время их свидания – дни, когда приезжала кинопередвижка и староста толкал свою речь. Тогда-то они и встречались у ручья возле моего дома.

Из тех раз, что я их видел вдвоем, два были незабываемыми.

Один раз – перед показом фильмов «Туннельная война»[10]10
  «Туннельная война» – китайский кинофильм 1965 года. Режиссер – Жэнь Сюйдун. В фильме рассказывается история небольшого городка, который защищается от японцев с помощью сети туннелей во время войны сопротивления Японии (1937–1945).


[Закрыть] и «Минная война»[11]11
  «Минная война» – китайский кинофильм 1962 года. Режиссеры – Тан Инци, Сюй Да и У Цзяньхай. Фильм основан на реальных событиях времен войны сопротивления Японии.


[Закрыть] – Лань Мао и Цинь Гуйе встретились у ручья, на них падал лунный свет. Цинь Гуйе подала ему пакет, должно быть, с едой, Лань Мао шагнул вперед и обнял ее, но она оттолкнула его. В своем укрытии я слышал, как Цинь Гуйе сказала: Я грязная, недостойна тебя.

Лань Мао ответил: Тебе пришлось стать такой, тебя вынудили. Я изначально был неправ, я знаю, что ошибался, и хотел бы исправить ошибку. Я не уйду, останусь в Шанлине ради тебя.

Цинь Гуйе ответила: Мы не можем быть вместе.

Лань Мао произнес: Я рад просто видеть тебя.

Цинь Гуйе: Вот-вот начнется фильм, ты первым пойдешь или я?

Лань Мао: Иди ты.

Я увидел, что Цинь Гуйе ушла первой. Лань Мао смотрел ей вслед, а потом перевел взгляд на сверток, который она принесла. Он развернул его и начал есть, заглатывая большими кусками. В свете луны я пригляделся и догадался, что это – цзунцзы[12]12
  Цзунцзы – еда из клейкого риса с разными начинками в бамбуковых листьях в виде пирамидки. Традиционное лакомство на праздник Дуаньу, который отмечается 5-го числа 5-го месяца по лунному календарю.


[Закрыть].

Еще один раз был перед показом фильма «Цветочница»[13]13
  «Цветочница» – северокорейский кинофильм 1972 года. Режиссеры – Чхве Икгю, Ли Хисон. Действие фильма происходит в Корее во время японской оккупации. Снят по рассказу Ким Ир Сена.


[Закрыть] на прежнем месте и все так же лунной ночью. Цинь Гуйе сама бросилась на грудь Лань Мао, а потом заплакала. Я услышал, как Лань Мао произнес: Вэй Цзяцай снова бил тебя? Ответа Цинь я не расслышал. Лань Мао снова сказал: Оставь Вэй Цзяцая, давай сбежим! Я по-прежнему не слышал ответов Цинь Гуйе. Лань Мао продолжал: Вот старый ублюдок, этот Папаша Упрямец, это так несправедливо! Я и вправду хотел бы его убить.

В этот момент я расслышал голос Цинь Гуйе: Это судьба. Нам надо смириться с нашей судьбой. Лань Мао ответил: Нет! Мы должны быть вместе. Если сейчас нельзя, то я подожду. Буду ждать, сколько потребуется. Я должен прожить дольше, чем Вэй Цзяцай, я дождусь его смерти. И ты должна жить дольше, чем он, и тогда мы сможем быть вместе.

В этот момент Цинь Гуйе подняла голову с груди Лань Мао и посмотрела на него. Затем опустилась на корточки и умыла лицо водой из ручья. Подождав, когда они оба уйдут, я подошел к ручью, на небе мягко светила луна, я смотрел на сверкающую воду и видел ее отражение в воде.

Прошло десять лет, ручей возле моего дома по-прежнему бурлил без остановки, и я все так же мог видеть в нем луну. Но вряд ли я увидел бы в нем Лань Мао и Цинь Гуйе вместе.

В тот день я промыл очки и глаза водой из ручья и тут почувствовал, что кто-то стоит у меня за спиной, я надел очки и обернулся – это была Цинь Гуйе.

Ее лицо было в синяках, по всему телу – шрамы. Казалось, она спустилась к ручью, чтобы промыть раны, но я понял, что она пришла специально ко мне.

И точно, она спросила прямо: Ипин, ты ведь видел Лань Мао в этот свой приезд?

Я ответил: Да.

Его нет в деревне.

Возможно, он еще вернется.

Что вы ему сделали?

Я растерялся: Я ничего не делал.

Моего сына Вэй Цзяцай выкинул из дома, а Лань Мао заставили навсегда покинуть Шанлин. Теперь я могу сдаться, Папаша Упрямец может быть доволен.

Я уставился на нее: Папаша Упрямец тоже не хотел, чтобы все так обернулось, он надеялся, что от его решения всем будет лучше.

Она холодно усмехнулась: Посмотри, как тебе кажется, мне сейчас лучше?

Я взглянул на нее, вспомнил, что слышал тут много лет назад: Подождите. Подождите, сколько потребуется. Вы должны жить дольше, чем Вэй Цзяцай.

Она задрожала, точно ее ударило током. Слова Лань Мао, пересказанные другим человеком, изумили ее. Я думал, она начнет возмущаться. Но я и не ожидал, что она скажет просто:

Я подожду.

Я пробыл в деревне еще десять с лишним дней, каникулы подходили к концу, а Лань Мао так и не вернулся.

В тот день, когда я возвращался обратно в университет, на причале столкнулся с Папашей Упрямцем. Он ждал меня там и сказал: Ипин, людей, совершивших грех, настигнет кара небесная, но почему страдают добрые люди?

Я ответил: Не знаю. По крайней мере, сейчас не знаю.

Папаша Упрямец произнес: Я надеялся, что небо покарает меня, но я продолжаю спокойно жить, вот же настоящее мучение.

Папаша Упрямец, до свидания!

Я сел в лодку и поплыл через реку. Посреди реки я обернулся и увидел, что Папаша Упрямец все еще стоит на причале, сильный, прямой, упорный, как вечнозеленое дерево.

3

Прошло шестнадцать лет. Папаше Упрямцу было уже семьдесят девять, а мне – тридцать пять. Тот брачный спор, который разбирали в семидесятые годы, снова собрались пересматривать.

Судьей все так же назначен был Папаша Упрямец.

А до этого Папаша Упрямец заболел.

Когда я узнал об этом, он был уже серьезно болен. В письме отец рассказал, что Папаша Упрямец прихворнул еще весной. У него был жар и кашель, все думали, что это просто простуда, самое большее – проболеет месяц и поправится. Однако прошел месяц, а лучше ему не становилось, более того, болезнь все ухудшалась. Родственники решили отвезти его в больницу, но он отказался. Поначалу все думали, что он отказывается, не желая тратиться; родственники собрали для него деньги, и сельский комитет тоже согласился оформить ему медицинскую страховку, но он все равно отказывался. Он явно собирался умереть, даже гроб заказал. То, что он перестал ценить жизнь и впал в пессимизм, было связано с тем делом о двух мужьях, он считал, что тогда, давно, принял неверное решение.

Когда я вернулся в Шанлин, уже наступила осень.

Сразу по прибытии я отправился к Папаше Упрямцу. Рядом с его домом я увидел нескольких человек, заносящих внутрь новенький гроб. Душа у меня захолодела, я решил, что опоздал.

Но оказалось, что это просто доставили заранее заказанный гроб. Папаша Упрямец был вполне себе жив, и когда я вошел в комнату, увидел, что он, поддерживаемый под руки, ощупывает свой гроб и любуется им. Очень довольный, он энергично рассмеялся и уселся на гроб сверху.

Завидев меня, он засиял и произнес мое имя: Ипин!

Я радостно отозвался: Папаша Упрямец!

Сидя на гробу, Папаша Упрямец с улыбкой сказал: Я скоро отправлюсь на свидание с Янь-ваном[14]14
  Янь-ван – владыка ада. «Отправиться на свидание с Янь-ваном» – эвфемизм, обозначающий «отправиться на тот свет».


[Закрыть], с ним-то уж спорить не осмелюсь.

Присутствовавшие при этом люди сказали, что если он будет принимать лекарства и нормально питаться, то проживет еще долго.

Папаша Упрямец ответил: Я должен еще раз стать судьей, а после этого могу уже и с Янь-ваном встретиться, иначе не найти мне покоя и после смерти.

Я слегка опешил, а один из присутствовавших, кто был в курсе событий, тихонько сказал мне: Папаша Упрямец потребовал заново рассмотреть то дело о двух мужьях, хочет принять решение заново. У него старческое слабоумие, никто не обращает внимания, все думают, что это просто шуточки.

Я выслушал и посмотрел на Папашу Упрямца, наши взгляды пересеклись. Его шея напряглась, и он сердито сказал: Иди домой и скажи отцу, а тот пусть передаст старосте Мэну, что если я не смогу стать судьей, то и после смерти буду их преследовать.

Я поспешил домой и все передал отцу. Ему в том году был семьдесят один год. Отец действительно передал слова Упрямца уже вышедшему на пенсию старосте Мэн Лунцаю, который был с ним одного возраста. Поначалу оба думали, что это шутка, но потом отнеслись к этим словам серьезно. Они обсудили и запланировали проведение суда, чтобы Папаша Упрямец вынес верное решение, и попросили меня участвовать.

Я пошел искать Лань Мао. Он должен был быть либо в школе, либо дома у Вэй Цзяцая.

В том году, когда я на летних каникулах не дождался Лань Мао, он все же вернулся в Шанлин, это случилось в день начала школьных занятий. Он просто снова появился в деревне и приступил к работе в школе. То, что Папаша Упрямец, староста Мэн и мой отец заставили его сделать анализ крови, сильно его задело, да еще и нанесло урон репутации, так что он действительно не хотел обратно в Шанлин. Позже я узнал, что он отправился в деревню Юнхэ в волости Саньча уезда Ишань, откуда был родом. Но там ему было все непривычно, и он все-таки возвратился в Шанлин уезда Дуань. Ну и, если говорить уж по правде, он не мог расстаться со своими учениками – и не мог расстаться с Цинь Гуйе.

Цинь Гуйе уже знала, что ее сын Вэй Чжункуань, биологическим отцом которого был торговец людьми, не явился на учебу в новом учебном году. Он все еще бродяжничал и уходил все дальше и дальше, в деревне уж и не видали его. Классный руководитель Лань Мао обегал все окрестности и через несколько дней наконец отыскал его в волости Цзиньчай уезда Машань, он вернул Вэй Чжункуаня, который успел сделаться нищим, домой, и тот снова стал его учеником.

Лань Мао жил с Вэй Чжункуанем вместе, делил с ним еду, они были как отец и сын, хотя Лань Мао точно не являлся его биологическим отцом.

Однако Вэй Чжункуань считал именно так. Он, как и большая часть деревни, ничего не знал о результатах анализа крови. То, что Вэй Цзяцай бил и бранил свою жену, а Лань Мао старательно разыскивал Вэй Чжункуаня и потом заботился о нем, послужило веским доказательством, на основании которого все и решили, что Лань Мао – родной отец Вэй Чжункуаня.

Может быть, небо сжалилось над Лань Мао или судьба повернулась к нему лицом, но только через год было пересмотрено дело об увольнении Лань Мао в народной коммуне Люхэ в уезде Ишань, он был реабилитирован, и его собирались вернуть в ряды кадровых работников. Но он настаивал на том, чтобы продолжить работать учителем в начальной школе Шанлина, только попросил убрать формулировку «на подмену». Теперь плата за его труд превратилась из еды в денежные банкноты. Когда он оформлял документы, то воспользовался возможностью и вписал в них Вэй Чжункуаня, чтобы и он мог пользоваться привилегиями, которое давало государство.

Теперь Вэй Чжункуань стал Лань Чжункуанем, он официально был усыновлен Лань Мао и действительно стал его сыном.

На десятый год после того, как Лань Мао начал считаться отцом, то есть пять лет назад, у Вэй Цзяцая случилось кровоизлияние в мозг, его парализовало и он оказался прикован к кровати. Обязанность ухаживать за ним, естественно, легла на плечи Цинь Гуйе. Они были супругами в реальной жизни, но не по закону, поскольку так и не сходили в администрацию и не получили свидетельство о браке. В этом вопросе они не подчинились решению Папаши Упрямца. Когда он постановил, что Вэй Цзяцай и Цинь Гуйе являются мужем и женой, им было предписано в трехдневный срок явиться в гражданскую администрацию и зарегистрировать свой брак. Со дня вынесения решения прошло двадцать шесть лет, а они все еще не стали законными супругами. По словам Вэй Цзяцая, когда он был еще здоров, они не регистрировали брак, потому что Цинь Гуйе была решительно против, а он и не настаивал. А сейчас Вэй был уже парализован, разве может он принудить ее?

Все в деревне знали, что с тех пор, как Вэй Цзяцай был парализован, Лань Мао постоянно приходил к ним домой. Когда-то он делал это украдкой, соблюдая все меры безопасности, а теперь являлся совершенно спокойно, смело, без стеснения. Так тайный агент под прикрытием поначалу осторожно внедряется в стан врага. Лань Мао помогал Цинь Гуйе заботиться о Вэй Цзяцае, старался изо всех сил, помогал и деньгами, и делом.

Я решил рискнуть и глянуть, что как, – отправился прямиком в дом Вэй Цзяцая.

Лань Мао действительно находился там. Он как раз переворачивал парализованного Вэй Цзяцая: обхватил его с одной стороны и попросил Цинь Гуйе, стоявшую с другой стороны, протереть тело больного, затем снял с него грязную одежду и поменял на чистую. Только покончив с этим делом, Лань Мао и Цинь Гуйе заметили меня, потому что у них появилось время обратить внимание на гостя.

Лань Мао в том году было около пятидесяти, а Цинь Гуйе уже перевалило за пятьдесят. Однако выглядел Лань Мао гораздо старше женщины, которую так сильно ждал более двадцати лет. Его спина согнулась, когда он переворачивал Вэя, она была как горб верблюда или как гора. Но именно этот горб и стал поддержкой немощному Вэй Цзяцаю и опорой несчастной Цинь Гуйе.

Я громко сказал стоявшим передо мной Лань Мао и Цинь Гуйе: День, которого вы так ждали, скоро наступит!

Почему я произнес это так громко? Я хотел, чтобы Вэй Цзяцай услышал меня. Надеюсь, он услышал.

Лань Мао и Цинь Гуйе, не сдержавшись, переглянулись. Они восторженно смотрели друг на друга, и на их лицах проступила радость, такая редкая для обоих, как будто на сухом дереве выросли новые ростки.

Потом они поневоле оглянулись на мужчину, который находился сзади, – мужчину, который был им обузой и даже чуть не довел до смерти, он тоже таращился на них и без остановки моргал.

В том помещении, где я учился третьеклассником в начальной школе Шанлина, как будто разыгрывалась та же сцена, что и двадцать шесть лет назад.

Тоже был вечер, свет ламп слепил глаза. Жители Шанлина и окрестных сел точно так же заполнили весь класс и вывалили за его пределы.

Так же присутствовали староста Мэн и я.

И точно так же, как и тогда, не было моего отца, у которого в тот вечер действительно случился приступ астмы.

Сторонами дела так же являлись Лань Мао, Вэй Цзяцай и Цинь Гуйе. Цинь Гуйе сидела в середине первого ряда, а Лань Мао и Вэй Цзяцай – по обе стороны от нее, как два терновых куста, охраняющих букет цветов. Вэй Цзяцая привезли в инвалидном кресле, в нем он и сидел.

Папашу Упрямца принесли сюда. Он восседал на императорском троне, который несли четыре человека, словно в паланкине, паря высоко над всеми и обдуваемый ветром.

Он устроился за кафедрой в центре, в новой одежде и шапке, как именинник в погребальном одеянии. Он стоял перед людьми, как человек, наделенный властью, перед простолюдинами. Он выглядел здоровым и бодрым, как человек, у которого пред смертью случилось временное улучшение.

Его голос был звонким как колокол:

Лань Мао, Вэй Цзяцай, Цинь Гуйе, я принимаю новое решение по брачному спору между вами. Я постановляю, что Лань Мао и Цинь Гуйе являются мужем и женой. В течение трех дней вы обязаны явиться в гражданскую администрацию и оформить свидетельство о браке.

После того как Папаша Упрямец вынес новое решение, в аудитории и за ее пределами раздался радостный, ликующий гвалт, прямо как в прошлый раз. Единственное отличие было в том, что теперь мужем Цинь Гуйе стал не Вэй Цзяцай, а Лань Мао.

Если говорить еще о других отличиях, то теперь стороны – Лань Мао, Вэй Цзяцай, Цинь Гуйе – уже состарились. После скандалов, путаницы и ожиданий молодости они все пришли к пятидесятилетнему возрасту, про который говорят «возраст, когда человек познает волю Неба», ныне они получили воздаяние за добрые дела.

Их сын, которого изначально звали Вэй Чжункуань, а сейчас – Лань Чжункуань, вырос. Он оба раза присутствовал на заседаниях и лично слышал оба прямо противоположных вердикта. Решение Папаши Упрямца определило и изменило его судьбу. Если бы не последовавшие за этим стечение обстоятельств и недоразумения, если бы приемный отец Вэй Цзяцай не бросил его, а другой приемный отец не воспитал, то, возможно, его бы постигла та же злая участь, что и его биологического отца, и он не стал бы тем, кем является сейчас – аспирантом философского факультета Фуданьского университета[15]15
  Фуданьский университет в Шанхае – один из самых престижных и старейших университетов в Китае, основан в 1905 году.


[Закрыть].

Решение Папаши Упрямца изменило и его собственную судьбу. Зимой того года, когда он вынес это решение и когда он сам и все люди думали, что он умрет, его состояние неожиданно улучшилось.

Он дожил до сегодняшнего дня, сейчас ему сто лет, здоровье у него несокрушимое, как у божественного быка.

Глава 5
Расчеты

В канун Нового года Цинь Сяоин должна была Папаше Упрямцу за доброе отношение, еду и проживание семьдесят один юань и пять мао.

Цинь Сяоин сама высчитала эту сумму. У нее был маленький блокнот, куда она заносила все добрые дела, которые Папаша Упрямец делал для нее, и все, что он ей давал, а затем подсчитывала в жэньминьби[16]16
  Жэньминьби – название национальной валюты Китая. Юань – ее счетная единица.


[Закрыть] и время от времени докладывала ему. Эти доклады случались так же регулярно и четко, как ее критические дни.

Папаша Упрямец всякий раз посмеивался, будто всегда с удовольствием принимал подобные отчеты. Он доброжелательно смотрел на Цинь Сяоин и размышлял, все больше убеждаясь, что она родом из семьи торговца. Ну точно дочь бизнесмена или торговца, ее проницательность и расчетливость это подтверждали.

Однако, когда Папаша Упрямец встретил ее шесть месяцев назад, Цинь Сяоин была всего лишь попрошайкой, тощей и грязной, как люффа с поломанным корнем и воняющая навозом. Было жаркое лето, а на ней был ватный халат, и выглядела она как сумасшедшая.

Она бежала с севера на юг, Папаша Упрямец встретил ее в уезде Машань провинции Гуанси.

Папаша Упрямец безрезультатно искал родственников погибших товарищей и как раз возвращался домой. Он пробирался через горные заросли, весь покрытый пылью и потом, словно поверженный самец обезьяны.

Издалека он приметил старое дерево, древний баньян, напоминающий гигантский зонтик, и собрался отдохнуть под ним. Добравшись до дерева, уселся на его корень, толстый и длинный, как тысячелетний удав, было видно, что ствол еще больше и выше. Только тень от него была шириной в два му.

Папаша Упрямец наслаждался прохладой в тени дерева. Сначала он почувствовал запах, необычный запах, – то ли вонь, пробивающуюся сквозь аромат, то ли аромат, пробивающийся сквозь вонь, так порой от женщин пахнет, когда они болеют или кормят грудью. Потом он расслышал стон, слабый и жалобный, он доносился оттуда же, что и запах, только с другой стороны дерева.

Папаша Упрямец поднялся, подошел и увидел женщину, прислонившуюся к стволу. Она была растрепанная, грязная и ужасно худая, на ней был ватный халат, снизу торчала длинная юбка. Видневшиеся из-под нее голени сплошь покрыты красными волдырями и царапинами. Рваные туфли на ногах – точно грязь на кирпичах.

При виде Папаши Упрямца она вроде как удивилась и даже испугалась, но с места не тронулась, как будто многое повидала на своем веку. Она даже попыталась сесть прямо и вежливо произнесла: Здравствуйте!

Папаша Упрямец, когда служил в армии, побывал и на севере, и на юге, поэтому понимал нормативный китайский, по ее выговору смекнул, что она не местная, и ответил ей тоже на нормативном: Ты голодная?

Женщина кивнула.

Папаша Упрямец выволок с той стороны дерева свой мешок, достал из него кукурузную лепешку и вручил ей.

Женщина открыла рот и сказала: У меня при себе нет денег.

Папаша Упрямец был изумлен: реакция этой странной женщины была тоже странной, вот уж точно не к месту. Он сказал: Бери, если голодна, о каких деньгах ты говоришь?

Женщина взяла лепешку и накинулась на нее, откусывая большие куски. Потом, почувствовав, насколько же это некультурно, начала есть небольшими кусочками, тщательно пережевывая.

Папаша Упрямец подал ей воду в помятом жестяном чайнике. Женщина подняла его и старалась пить, не касаясь губами горлышка, как чистюля.

Папаша Упрямец спросил: Что с тобой случилось?

Она помедлила, словно обдумывая, стоит ли говорить правду, но поняла, что Папаша Упрямец – человек, готовый прийти на помощь, и ответила: Моя семья попала в беду, нам пришлось бежать из Пекина в Наньнин к моему дяде. И только в Наньнине я узнала, что дядя уже сидит в тюрьме. Поэтому я решила отправиться в Гонконг, там у меня еще один дядя. Я собиралась тайком переправиться через границу, но в результате меня кинули на деньги, украли все, что было при себе – золото, серебро, украшения. Вокруг – чужие люди, бежать некуда, вот так я и стала такой.

Как тебя звать?

Цинь Сяоин.

Цинь Сяоин, хочешь пойти со мной? Ко мне домой?

……

Мой дом находится в деревне Шанлин, отсюда – примерно полдня пути. Там, как говорится, «до Бога высоко, до царя далеко», можно найти убежище.

У меня ничего нет.

У нас в деревне мы сами выращиваем себе еду и сами же ее съедаем. То, что мы пьем, – сами же и варим, у нас есть водопровод. Жжем дрова и хворост из горных лесов. Там и без денег можно прожить.

Но мы с вами ни друзья, ни родственники.

Я односельчанам скажу, что ты – моя жена, которую я вернул домой.

Цинь Сяоин перепугалась, этот мужчина показался ей страшным. Она подхватилась и бросилась наутек, как заяц, на которого положил глаз орел.

Папаша Упрямец закричал ей вслед: Да ты ведь страшная старуха! Думаешь, хотел бы я назвать женой тебя, такую страхолюдину? Я ж из жалости! Ты уродливая и вонючая, ты мне не нравишься!

И Папаша Упрямец продолжил свой путь, шагал себе не оглядываясь.

Когда он уже приближался к деревне Шанлин, внезапно заметил, что Цинь Сяоин следует за ним по пятам, как сбежавшая и вернувшаяся курочка. Он подождал ее у входа в деревню. Когда она подошла, он махнул, указывая на реку: Смой с себя хотя бы вшей и избавься от вони, мне все-таки надо сохранить лицо!

Цинь Сяоин мылась долго, а когда поднялась на берег, то поразила Папашу Упрямца.

Где та уродливая старуха? Эта девушка определенно была красивой. У нее было белое, нежное лицо, сияющие глаза, чуть оттопыренные уши и иссиня-черные, послушные волосы. От ее тела теперь исходил только приятный запах. Вот только на зубах остались желтые пятна, наверное, из-за кукурузной лепешки, которую она ела в обед, ей жаль было после такой вкусной еды полоскать рот. На вид худенькая, но грудь полная и попа немного оттопыривается, как у гусочки. Она походила на лебедя, спустившегося к горной реке.

Цинь Сяоин увидела, что Папаша Упрямец очарован, кашлянула разок: Можете говорить, что я ваша жена, но я не могу быть вашей женой по-настоящему.

Сколько тебе лет? – произнес Папаша Упрямец.

А вам сколько? – спросила Цинь Сяоин.

Папаша Упрямец ответил: Мне пятьдесят пять.

Цинь Сяоин сказала: Вы старше меня на тридцать лет.

Папаша Упрямец сказал: Действительно, слишком молода, чтобы быть моей женой, я же не богатый землевладелец. Да сейчас их и нет, всех почекрыжили.

Цинь Сяоин сказала: Я побуду в вашей деревне, в вашем доме, чтобы переждать напасть, это временно. Когда все уляжется и ситуация изменится, я уйду.

Как хочешь.

Вы запомните все ваши расходы на то время, что вы приютите меня. И я потом отдам вдвойне.

Я не запомню.

Зато я запомню.

Я не занимаюсь торговлей.

Зато я занимаюсь. Мои предки были торговцами.

А я не занимаюсь.

Сколько стоила та лепешка, которую вы дали мне в обед?

Не знаю я.

В Пекине мясной пирожок на пару стоит пять фэней, буду считать ее как пирожок, пять фэней.

Услышав это, Папаша Упрямец издал горлом такой звук, как будто его тошнит. Он развернулся и зашагал в сторону деревни. А Цинь Сяоин последовала за ним, как повозка или плуг за быком.

Когда они вошли в деревню, уже наступила ночь, никто и не увидел, что вернулся Папаша Упрямец, которого не было полгода, и уж точно никто не мог подумать, что вернется он на этот раз с молодой и красивой женщиной.

На следующий день при свете яркого солнца Папаша Упрямец прошелся с Цинь Сяоин по деревне, чтобы всем показать, что у него появилась жена. Они ходили от дома к дому, здоровались, как будто «хорек поздравлял курицу с Новым годом», преследуя свои цели. Всем ясен был смысл визита; у кого была курица – давали курицу, у кого курицы не было – давали пригоршню риса или ложку соли или масла. Все в деревне понимали: для Папаши Упрямца, у которого в доме шаром покати, это своевременная помощь, ровно как уголь во время снегопада.

Папаша Упрямец зарезал петуха и сварил его для Цинь Сяоин. Курочку оставил, чтобы снесла яйца, из которых потом можно вырастить новых куриц. Цинь Сяоин поела мясо и петуший суп и спросила:

Почему жители деревни дают вам еду?

Папаша Упрямец ответил: Потому что у меня появилась жена, семья. Это – их подарки.

Цинь Сяоин подчеркнула: Мы договорились – я не буду вам женой взаправду!

Жители деревни не поверят.

Главное – чтоб вы держали слово.

В доме одна кровать, спи там, пока не уедешь.

Плату за кровать я буду считать из расчета два мао за день.

Ты опять начинаешь!

Петух – один юань.

Ешь давай, доедай.

Я одна все не съем, вы тоже поешьте.

Если сейчас не доешь, отложи на следующий раз.

Если еще съем, буду полной, как раньше.

Ты сейчас еще тощая, тебе нужно как следует питаться.

В любом случае, я запишу, сколько вы заплатили за мое содержание, и все вам верну.

Почему ваша семья пострадала?

Не знаю. Все было хорошо – и вдруг заклеймили как показавших истинное обличье контрреволюционеров-капиталистов.

Если бы ваш дом был в Шанлине, то этого бы не случилось.

А почему вы ушли, а не остались в деревне? Судя по пыли в доме, вас тут полгода не было.

Я ездил искать сродню моих погибших товарищей.

Нашли?

Нет.

По вам и не скажешь, что вы служили.

В гоминьдановской армии.

И в сражениях участвовали?

Не было б сражений – мои товарищи не погибли б. Их убили японские черти.

Вам повезло, что вы живы.

Я удачлив.

Вы должны прожить сто лет, даже больше.

Я никогда и не думал дожить до ста лет.

По крайней мере, вы должны дожить до того времени, когда я вас за все отблагодарю.

……

Цинь Сяоин ела петуший суп и вела беседу с Папашей Упрямцем, а он смотрел, как она ест, и отвечал на ее вопросы. Незаметно для себя Цинь Сяоин доела петуха, и супа тоже не осталось. Ее губы были влажными от жира, а белое лицо раскраснелось, так вот и увядший овощ постепенно оживает, если хорошенько удобрить его навозом.

Потом она попросила у Папаши Упрямца лист папиросной бумаги и карандаш: Я начну вести счет.

И написала: 16.07.1975. Кукурузная лепешка 5 фэней, кровать 2 мао. 17.07. Курица 1 юань, обед и ужин 4 мао, кровать 2 мао (1,85 юаня).

Дописав, протянула бумагу Папаше Упрямцу и попросила прочитать и проверить. Он даже не взглянул: Как хочешь, так и делай, мне все равно.

В тот момент Цинь Сяоин еще не знала, что Папаша Упрямец не умеет читать.

Глазом моргнуть не успели – наступил канун Нового года, прошло уже полгода с того момента, как Папаша Упрямец приютил Цинь Сяоин. Все его расходы она переводила в жэньминьби и аккуратно записывала в блокнот, включая даже ту папиросную бумагу, ее она тоже занесла в свои записи, всего получилось семьдесят один юань и пять мао. Помимо обычных расходов на проживание и питание, она еще фиксировала в блокноте другие пункты: например, гигиенические прокладки, туалетное мыло, зубная щетка, зубная паста, керосиновое освещение и так далее. Все было записано четко, записи сплошь покрывали листы, как муравьи – муравейник.

Цинь Сяоин отчиталась Папаше Упрямцу о своих расходах за полгода.

Он выслушал и опять засмеялся, как смеялся бы помещик при виде крестьян, которые по собственной инициативе принесли ему арендную плату. В стародавние годы помещик никогда не улыбался членам семьи Папаши Упрямца, потому что его семья никогда не приносила арендную плату по своей инициативе или никогда не имела достаточного ее количества. Забавная сложилась картинка: Цинь Сяоин, дочка капиталиста, а это примерно то же самое, что и помещик, теперь, наоборот, задолжала крестьянину. В былые времена даже и помыслить о таком было нельзя! Это как если б чиновник помогал солдату обуваться. Чем больше об этом думаешь, тем смешнее.

Папаша Упрямец сказал, глядя в ясные очи Цинь Сяоин: Закрой-ка глаза.

Она закрыла глаза и некоторое время спустя услышала, как Папаша Упрямец произносит: А теперь открой.

Она открыла глаза и увидела у него в руках комплект новой одежды, который он и вручил ей.

Одежда эта, яркой расцветки, как прекрасное оперение, была сложена в несколько слоев. Цинь Сяоин смотрела-смотрела, и тут ее глаза невольно наполнились слезами и немало капель упало прямо на одежду.

Папаша Упрямец сказал: Сегодня канун Нового года, завтра – Новый год, это тебе одежка – в качестве благопожелания.

Цинь Сяоин произнесла: А почему себе ничего не вручаете в качестве благопожелания?

Я – мужчина, много у меня одежды или мало, старая она или новая – мне все равно. А у вас, девушек, не так. В прошлом году я впустую просадил мои талоны на ткань.

Если у вас нет новой одежды в Новый год, то и мне не надо!

Это уж как хочешь, в любом случае, я для тебя ее сделал. Я с самого начала собирался тебе ее подарить.

Внезапно Цинь Сяоин озарило: Сколько стоила эта одежда? Я запишу.

Папаша Упрямец ответил: Один мао. Если записываешь, то запиши – один мао.

Да какой один мао? Думаете, я не понимаю? Тут минимум десять юаней, так и запишу.

Хорошо, как хочешь.

А талоны на ткань?

Талоны – это не деньги. Талоны государство выдает.

Цинь Сяоин засветилась от радости: Пойду переоденусь.

Папаша Упрямец сказал: Новый год – завтра.

Цинь Сяоин отозвалась: Нет, я надену сегодня, прямо сейчас.

Когда Цинь Сяоин помылась, переоделась и прихорошилась, Папаша Упрямец уже приготовил новогодний стол. Он как раз расставлял два набора столовых приборов – чашки и палочки для еды, когда увидел преобразившуюся Цинь Сяоин, он был так поражен, словно встретил небожительницу.

Цинь Сяоин увидела, что на столе лишь один стакан для вина: Поставьте еще один, я тоже хочу выпить.

Папаша Упрямец сказал: Ты же девушка, какое тебе может быть вино?

Цинь Сяоин отозвалась: Я сегодня счастлива, хочу выпить вина!

Папаша Упрямец произнес: Если счастлива, так ешь побольше мяса.

Цинь Сяоин увидела, что он сидит неподвижно, и сама принесла вино. Затем налила его в чашку размером с кулак, взяла обеими руками и почтительно поблагодарила Папашу.