Текст книги "История русской торговли и промышленности"

Автор книги: Иосиф Кулишер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Различные авторы указывают на то, что такое распределение торговцев по рядам, в зависимости от вида продаваемых ими товаров было установлено правительством: «Купцам по роду их торговли назначены особые места, рынки и местности; в прочих местах торговать им не дозволяется» ^{304} . Этого не следует, однако, понимать в том смысле, что самые ряды созданы распоряжением властей. Они возникли, надо думать, самопроизвольно, и мы находим рядки или ряды уже в отдаленные времена, находим их не только в Москве, но и во всех других городах ^{305}  как необходимые места торговли ^{306} , где сидели местные купцы (для приезжих были гостиные дворы). Однако с течением времени обнаруживается стремление торговцев производить свои операции и в других местах, и поэтому для сохранения прежнего, постепенно переживающего себя порядка правительству приходится выдерживать сильную борьбу с торговцами. В 1626 г. было приказано, чтобы «в рядах торговых всякие люди сидели с товарами своими; которыми товары в котором ряду торгуют, где кому указано, а порознь бы никто никакое человек с разными товары в иных рядах не торговали». К этому прибавлено, чтобы торговцы «по кресцом ни с какими мелкими товары и в воротах и в окнах и на скамьях ни с каким товаром не сидели и не торговали, а торговали в рядах и сидели на скамьях с товары своими, где кому даны места» ^{307} . Этих бродячих торговцев, стоявших в воротах и сидевших на окнах или расхаживавших, старались «усадить»: «по рядам с белой рыбицей не ходить», «с сдобными калачами не ходить», «сидети с пирогами в лукошках» ^{308} . Однако едва ли эта борьба с ходячими торговцами, которых «переводили» и «ссылали» в другие места, приводила к лучшим результатам, чем стремление рассадить всех и каждого, «которыми товары в котором ряду торгуют». Нам известно, что запрещение торговать в неуказанных рядах повторяется неоднократно, например в 1676 г. о неторговании на Красной площади, по перекресткам и в иных неуказанных местах разными мелочными товарами, кроме рядов, в 1683 г. о торговании всякими товарами в указанных рядах по учиненному расписанию, в 1685 г., в 1698 г., в 1704 г. ^{309} И все же в лапотном ряду можно было купить веревки и кадки, в конюшенном – беличий мех, в овощном – сургуч или слоновую кость, в скобяном – ремни и многое другое ^{310} .

Возможно, что такое несоответствие между названием ряда и продаваемыми в нем товарами объяснялось и тем, что многие торговцы сбывали весьма разнообразные товары одновременно, – характерная особенность малоразвитой торговли. Так, например, в различных городах, находившихся поблизости от Москвы, – Коломне, Можайске, Муроме – мы не только находим по два и даже по три ряда, имеющих одно и то же название, но знаем, что действительно «в лавках какого-нибудь ряда не торговали одним и тем же товаром», мало того, «в одной и той же лавке торговали совершенно разными товарами». Точно так же в Пскове в ряду сапожном в одной лавке торговали не только сапогами, но одновременно и самопалами, в мясном ряду встречаем лавку, которая торгует и сельдями, и льном, в хлебных лавках торговали не только молоком, маслом, солью, квасом, яблоками, сельдями, но также сеном, лаптями, свечами, сундуками, посудой, железом; в сурожском ряду перечислены в разных сочетаниях как сукна и пуговицы, так и скляницы, ладан и свечи и даже золото и серебро. В Туле часто в одной лавке продавались совершенно различные товары – например, мед и рыба, мед и сельди, мед и соль, даже мед и железо или шапки и яблоки ^{311} .

Но и в Москве мы можем установить подобного рода случаи торговли разнообразными товарами, когда «человек торгует одновременно в сафьянном и лоскутном ряду и в нижнем щепетильном ряду, владеет одновременно кузницей или лавкой в котельном ряду и в то же время держит квасную кадь и сусленый кувшин» ^{312} .

Для Москвы, однако, еще более характерно то обстоятельство, что даже крупные торговцы одновременно торговали самыми разнообразными товарами, а к этому присоединяли еще и другие операции. Так, например, собранные в 1648 г. выписки из таможенных книг о привезенных гостем Василием Шориным товарах свидетельствуют о том, что в 1645 г. он провез через Архангельскую таможню 7 ¹/ ₂половинки сукна, 200 аршин атласа, 25 аршин красного бархата, золото, пряденое в мишуру, но также тонкую медь, красную досчатую медь и 100 тысяч иголок, а на другом досчанике находилось 16 медных колоколов весом в 256 пудов и 860 стоп писчей бумаги. В другом году им провезены были бакалейные товары. Из предметов вывоза приказчики Шорина везли сало топленое, клей, масло, рыбу, икру, но также юфть и весла. Так что один и тот же купец торгует сукном и бархатом, медью, иголками, бумагой, маслом, рыбой и, наконец, юфтью. Кроме того, ему же принадлежало в Соли Камской четыре варницы с семью рассольными трубами. «В том же акте есть и выписки из таможенных книг о провезенных товарах гостиной сотни Семена Задорина и ярославца Федора Кислово. Их товары отличались таким же разнообразием». В 1635 г. был произведен сыск по государеву указу в торговых предприятиях кадашевца Фролки Меркурьева, причем оказалось, что за ним числятся лавки в рыбном и масленом и сельдяном ряду и каменный погреб, а кроме того, он держал откупы в разных городах – в Можайске тамгу, кабак, сусло, квас и гостиный двор, кабаки в Торопце, Вязьме, Переяславле Рязанском. Московские купцы вообще старались захватить в свои руки доходные статьи в провинциальных городах. В Саратове, например, в руках московских кадашевцев, или торговых людей гостиной и суконной сотен, находились рыбные ловли, кабацкое питье, торговые бани, квас, сусло, уксус, морс, проруби и портомойни, перевозы. Из росписи доходных статей 1701 г. видно, что дворцовые статьи сданы на откуп почти исключительно московским торговым людям, именно промысловые статьи, охватывавшие рыбную ловлю во всем Поволжье. Они обнаруживают торговую и промышленную деятельность как в Поволжье, так и на севере. Они приобретают на севере земли и соляные варницы, являются кредиторами земских миров, ссужают их деньгами, и таким образом черное крестьянское землевладение оказывается в зависимости от купеческого капитала ^{313} .

Здесь мы находим уже зачатки нарождающегося капитализма. Не в обилии лавок и не в желании населения торговать выражаются они, а в стремлении москвичей производить торговлю и рыбные промыслы в Поволжье и на севере, в их откупах и промыслах разного рода; в этом, как и в производимых ими кредитных операциях, обнаруживается новый дух, стремление к накоплению. Впрочем, самое разнообразие их деятельности, соединение торговли всевозможными видами товаров с соляными и рыбными промыслами, с откупами, с ссудами – все это не свидетельствует о значительной степени развития коммерческой деятельности; дифференциации в коммерческой области еще не обнаруживается. Но не следует упускать из виду, что и в западноевропейских странах мы вплоть до XVIII ст. находим еще в этой сфере мало специализации; лишь постепенно отделяется розничная торговля от оптовой, банковая деятельность от торговли, устанавливается специализация в отношении товаров, которыми торгует купец. В таких городах, как Париж и Лондон, розничная торговля уже разбита на большое количество специальностей, но в провинциальных городах даже Франции, а тем более в городах австрийских или германских, еще в XVIII ст. сохраняется обычай торговать самыми разнообразными товарами одновременно. Так что в этом отношении значительной разницы между Россией и Западом мы не найдем. Напротив, различие обнаруживается, например, в том, что в западноевропейской торговле широко развиты были вексельные операции, расчеты при помощи трассирования векселей, банкиры почти исключительно занимались в то время куплей и продажей векселей. У нас же вексель еще совершенно не был известен и самая торговля в значительной мере совершалась в форме мены – товар на товар. Мы не говорим уже о бирже и биржевых операциях, о государственных займах, в которых купцы на Западе принимали деятельное участие. Все это было чуждо торговле Московского государства ^{314} .

Но на Западе мы можем установить к этому времени и сложившийся торговый класс. То время, когда торговлей занимались венецианские и генуэзские дожи и нобили, церкви и монастыри, папы и патриархи, короли и герцоги – словом, все, кто угодно, ушло уже в область предания. В Московском государстве находим, напротив, именно эту картину: торгуют все, «от самого знатного до самого простого» (Кильбургер), «от самого высшего до самого низшего» (де Родес) ^{315} . Торгуют бояре, торгует духовенство, торгуют и все другие сословия. «Все бояре без исключения, даже и сами великокняжеские послы у иностранных государей везде открыто занимаются торговлей; продают, покупают, променивают без личины и прикрытия» ^{316} . В Туле в самом конце XVI ст. посадским черным людям принадлежало всего 20% торговых помещений, все остальные 80% находились в руках частью ратных людей (30%), среди которых были стрельцы, пушкари, частью служилых людей всякого рода; упоминаются среди торгующих и четыре монастырских старца, и игумнов слуга, и многие другие. По данным 1625 г., роль посадских в торговле повысилась, но и теперь они не превышали 37% торговцев, ратные люди по-прежнему владели 31% всех торговых помещений ^{317} . В Пскове положение было иное: в конце XVI ст. 80% всех торговых заведений принадлежало черным тяглым людям, но все же и здесь находим среди остальных 48 лавок ратных людей, 123 заведения, где торгуют духовные лица, и 81 торговое помещение, принадлежащее церквам. При этом в среднем на каждого владельца приходится по 1 – 1,3 лавки, тогда как на каждую церковь по 3 лавки. В Можайске из духовенства 27 человек занимались торговлей; среди них были и игумены, и священники, и дьяконы, им принадлежало свыше 40 лавок, именно 10% всего числа лавок, духовные же лица составляли 20% всех жителей, причем лавки духовенства имелись не только в иконном ряду, но и в пушном, сапожном, овчинном, седельном, солодяном, рыбном, мясном; 2 священника, церковный дьячок и сторож, имели 2 амбара и 4 скамьи. В Коломне ратным людям принадлежала треть всех торговых заведений, в Свияжске стрельцы владели четвертой частью всех лавок, в Казани одной десятой ^{318} .

Большую роль в торговле этой эпохи (о предыдущем периоде см. выше ^{319} ) играло духовенство. Монахи не только владеют поместьями, но они также, по словам Флетчера, самые оборотливые купцы во всем государстве и торгуют всякого рода товарами ^{320} . «Монахи не уступают никому в торговле, занимаются столько же, сколько и другие, покупкой и продажей, держат суда, плавающие с товарами» ^{321} . Так, например, астраханский Троицкий монастырь выпросил себе при Грозном право выстроить в Астрахани лавку, покупать и продавать в ней беспошлинно на монастырский обиход и право держать судно-белозерку или дощаник, в длину от кормы до носа 30 саженей, и перевозить на этом судне соль и рыбу из Астрахани вверх Волгою до Ярославля и Окою до Калуги, продавать эти товары и другие беспошлинно ^{322} . И в других местах монахи торговали солодом, хмелем, хлебом, лошадьми, рогатым скотом и всем, что могло приносить прибыль ^{323} . Это находилось в тесной связи с обилием у монастырей земель, мельниц, рыбных ловель, пчельников, которые были получены от жертвователей. Отсюда избытки хлеба, меда и воска, рыбы и других продуктов, которые пускались в продажу. Набожные помещики, как и прочие жители, возили монастырям в дар и зерно, и конопляное масло, горох, холст, овчину ^{324} . «Стольник Беклемишев дал вкладу (в монастырь) двух меринов, мерин гнедой да мерин карий, да конь саврас, стольник Десятой дал вкладу мерин сер, старец Дионисий дал вкладу шесть ульев пчел, старей Мелетий дал вкладу невод… Поп Максим дал вкладу 15 четвертей с осминою ржи и пшеницы и всякого хлеба, да лошадь, да корову» ^{325} .

Как велики были богатства монастырей, можно усмотреть, например, из кормовой книги Кирилло-Белозерского монастыря XVII ст., где вместе с кормами вписаны и вклады, принесенные в монастырь в виде денег, имений и драгоценных вещей. Из денежных вкладов наиболее крупными являлись пожертвования Иоанна Грозного, составившие свыше 24 тыс. руб., или более 100 пудов серебра. Все это пожертвования после смерти разных лиц на поминовение их душ. Принесенные монастырю вещи состояли из образов и панагий, церковных облачений из атласа и бархата, обычно унизанных драгоценными камнями и жемчугом (пожертвованные Грозным оценивались в б тыс. руб.). Далее находим многочисленные шубы – собольи, горностаевы, куньи, беличьи, чаши, чарки, кубки, часы, ложки серебряные, колокола, ожерелья. Так, например, старица Агафья пожертвовала жемчужное ожерелье, князь Вельской золотую чару, Шипулин чашу кизыльбашскую (восточную) с серебряными кольцами, Дмитрий Годунов лампаду серебряную, Дмитрий Воронцов колокол в 30 пудов, царица Мария Феодоровна по сыне своем Дмитрии Иоанновиче 3 чаши серебряных столовых больших, судки серебряные столовые, уксусницу, перечницу, рассольник, блюдечко, стопу. Дары состояли и в зерне, соли, лошадях ^{326} .

Неудивительно после этого, если Майерберг заявляет: «Говорят, что монастыри наделены такими богатыми вкладами благочестивых людей, что вместе с высшим духовенством владеют будто бы третьей частью всех поместьев в Московии» ^{327} .

Огромные сокровища монастырей, результат доброхотных даяний благочестивых людей, давали им возможность и в эту эпоху (как и в предыдущий период ^{328} ) заниматься и кредитными операциями. Вопрос 16-й Грозного Стоглавому собору касается отдачи в рост церковной и монастырской казны. «Угодно ли Богови и что о чем Божественное писание глаголет? И мирянам лихоимство возбраняет, нежели церквам Божиим деньги в росты давати и хлеб в монастырь, где то писано в святых правилах?» По словам Вассиана Косого, монахи, «волнуемые сребролюбием и ненасытимостью», всевозможными способами угнетают население, живущее в селах, «налагая проценты на проценты». «Иноки уже поседелые, – прибавляет он, – шатаются по мирским судилищам и ведут тяжбу с убогими людьми за долги, даваемые в лихву». Не менее решительно высказывается другой монах, Максим Грек, говоря о монахах: «Мы бесчеловечным образом взимаем проценты на проценты, доколе не выплатят занимаемый капитал». А с того, кто из-за крайней нищеты не в силах уплатить проценты за год, взимаются на следующий год двойные проценты или, разграбив все имущество, выгоняют людей, о которых, по Св. Писанию, церковь более всего должна заботиться ^{329} .

Но больше всего, по-видимому, торговал сам царь. «Если кто-нибудь привезет в Московию какие бы то ни было товары, – рассказывает Герберштейн, – то он должен немедленно заявить и показать их сборщикам пошлин или начальникам таможни. В назначенный час они осматривают и оценивают их; даже и когда они оценены, все еще никто не смеет продавать их, ни показывать их прежде, нежели они будут показаны царю. Если царь захочет купить что-нибудь, то в ожидании этого не позволяется, чтобы купец показывал свои вещи, или чтобы кто-нибудь надбавлял цену» ^{330} . Это писал Герберштейн в 1549 г., а сто лет спустя Майерберг также повторяет, что, привезя товары, никто не может предлагать их на продажу, пока царь не объявит о том, намерен ли он купить их ^{331} .

На это указывает и де Родес. Когда греки привозят в Москву свои товары – богатые золотые ткани, ковры, бархат, «им не позволяется показывать ни малейшей части товаров никому, кто бы он ни был, прежде чем гости их царского величества, которые для этого специально отряжены, не осмотрят их. Затем эти товары раскладывают и показывают их царскому величеству; он тогда выбирает, что ему самому нравится, а под видом этого берут также гости из того, что им кажется хорошим, остальные же они (греки) могут потом продавать, кому хотят ^{332} .

Не освобождены были от этой обязанности и англичане даже в ту эпоху, когда они находились в привилегированном положении. Из привозимых ими узорочных тканей и драгоценных камней лучшее отбиралось в казну на царскую потребу. Так, по росписи 1613 г., англичане доставили в казну 29 зерен жемчуга, 29 каменьев яхонта лазоревого, 144 зерна жемчуга, низанного по белому атласу, б поставов сукна багрецу, 7 поставов сукна лундышу (лондонского) разных цветов и 125 аршин шелковых тканей, причем эти товары были оценены англичанами в 875 рублей ^{333} . Они обязаны были доставлять товары казне по закупочной цене и поэтому привозили их, по-видимому, в недостаточном количестве, как жаловалось русское правительство.

При этом купленные товары вовсе не поступали только в царский обиход, а в широких размерах перепродавались. Об этом подробно сообщает Флетчер (писавший в самом конце XVI ст.) в главе с характерным названием «О мерах к обогащению царской казны имуществом подданных». Так, для обогащения казны отправляются нарочные в местности, где имеются меха, воск, мед, и там забираются целиком один или несколько из этих товаров по той цене, которая казной же назначена, а затем эти товары перепродаются по высокой цене как своим, так и иностранным купцам; если же они отказываются от покупки, то их принуждают к тому силой. Подобным же образом казна присваивает себе иностранные товары, как то: шелковые материи, сукно, свинец, жемчуг, привозимые купцами турецкими, армянскими, бухарскими, польскими, английскими и другими, и потом заставляет своих купцов покупать эти произведения у царских чиновников по цене, ими же назначенной. Наконец, прибавляет Флетчер, на некоторое время обращаются в монополию произведения, доставляемые в виде податей, как то: меха, хлеб, лес, и в продолжение этого времени никто не может продать этот товар до тех пор, пока не будет распродан товар царский ^{334} .

На этих «заповедных» товарах, составлявших монополию казны, останавливается подробно де Родес. Так, казна выручает большую прибыль на персидском сыром шелке, «который его царское величество через своего «купчину» выменивает от персидского государя на сукна, красную медь, соболей и золото, а чтобы получить на этом еще больше прибыли, всем и всяким купцам запрещено торговать в Персии подобными товарами». Пуд шелка, доставленный в Россию, обходится не более 30 руб., или 50 рейхсталеров, а продается за 45 руб., причем «русские гости», которые избираются из значительных купцов и состоят как бы факторами царя, обыкновенно продающими шелк, раз получив высокую цену, все время ее требуют, забывая о том, что покупатель должен считаться с рынком; а из-за этого часто шелк лежит несколько лет, и происходит большая потеря на процентах. Так произошло с приобретенными де Родесом (по поручению ревельского жителя Паульсена) 107 тюками шелка, которые не хотели продать за 80 рейхсталеров за пуд, а продали по 93, но лишь спустя 5 лет; между тем если к 80 рейхсталерам прибавить 8% за эти годы, то получится гораздо больше – 110, Де Родес обращался к тестю царя боярину Милославскому с предложением от «некоторых значительных купцов, ведущих большой мировой торг», нельзя ли устроить, чтобы весь шелк, получаемый из Персии, поступал в казну; в этом случае они желали бы законтрактовать на известное количество лет весь шелк частью в обмен на товары, имеющие сбыт в Персии, частью за наличные деньги. К этому он прибавил, что операция с шелком «притянет к себе и привлечет не только еще и другие товары, которые добываются в Персии, но и значительную часть индийской, особенно китайской торговли и что вышеназванные купцы будут стремиться все получать из казны» ^{335} . Кильбургер 20 лет спустя (в 1674 г.) повторяет многое из сообщаемого де Родесом о шелках, но обращает внимание на то, что теперь торговля шелком уже может производиться свободно всеми подданными ^{336} .

Ревень также, как указывает де Родес, доставляется в казну, и никакому частному лицу не дозволяется им торговать ^{337} . Это было и во времена Кильбургера, который считает нужным, однако, присовокупить, что «зимой много тайно провозится и продается» и много совершается обманов при продаже ревеня; последний хорошо известен в аптеках и ценится в качестве слабительного ^{338} ».Те товары, которые русские в свою очередь везут в Персию, – продолжает де Родес, – заключаются большей частью в красной меди, сукнах, соболях и других мехах… Этих товаров простые люди также не могут открыто доставлять персам, потому что это также запрещено и их царское величество вывозит их туда посредством своих гостей». «В Астраханской области у Каспийского моря, – читаем у него далее, – ежегодно вываривается большое количество соли, и там ловится различного рода большая рыба… Соль и рыба принадлежат гостям царя, которые приказывают как соль, так и рыбу… развозить вверх по Волге в Нижний… и распределять по всей стране». Она «продается по маленьким партиям меньшим купцам, которые распродают их в свою очередь по мелочам разносчикам» ^{339} .

И «кавиар», или икра, «принадлежит их царскому величеству» и его «обыкновенно законтрактовывают англичане и везут в Италию, но теперь он законтрактован на несколько лет голландцами и итальянцами, состоящими вместе в компании»; на этом «царь ежегодно имеет не менее значительную прибыль». Позже, во время путешествия Корба (в 1698 г.), икра была отдана на откуп одному голландцу ^{340} .

Никому не дозволяется, по словам де Родеса, торговать и хлебом. Напротив, вести торговлю мехами может каждый, но с получаемых из Сибири мехов в казну поступает десятина. Этими мехами царь платит грекам за покупаемые у них ковры, шелковые и золотом тканные материи; если же остается излишек мехов, то они раздаются для сбыта гостям, которые на этом выручают прибыль, но иногда вынуждены и приплачивать ^{341} .

Кроме этих товаров, были еще и другие, составлявшие монополию казны и сдаваемые на откуп. Так, в 1653 г. голландские купцы Фохелаар (Фоглер) и Кленк взяли на откуп вывоз нефти и конопли, в другие годы казна производила торговлю пенькой ^{342} . Смола в 1649 г. была отдана беспошлинно иноземцу гостю Винниусу, позже ее получил Гебдон, когда же она не была на откупе, то двинские таможенные головы сами должны были покупать смолу у русских и продавать ее иностранцам ^{343} .

Как мы видим, казна весьма затрудняла торговлю частных лиц, с своей стороны торгуя наряду с ними, или же запрещала им торговать теми же товарами, эксплуатируя самостоятельно монополии или сдавая их на откуп.

Орудием царя при этих разнообразных его коммерческих операциях являлись, как можно усмотреть из приведенных цитат из де Родеса, гости, привилегированная группа среди купцов, члены которой (среди них попадались в виде исключения и иностранцы) имели личные жалованные грамоты, доставлявшие им различные преимущества: изъятие от путевых поборов, от всякого тягла и постов, право держать безъявочно всякое питье, покупать вотчины, свободно ездить в пограничные государства. Гости ведали таможенными доходами, рыбными и соляными промыслами, они же закупали для царя товары и производили от его имени и на его счет торговые операции, заключали подряды с иностранцами ^{344} .

Торговцы, как и народ, относились к ним весьма враждебно за их взяточничество, за притеснения, чинимые ими более слабым, за их корыстолюбие – пользуясь своим привилегированным положением, они могли производить более выгодные операции, чем рядовые купцы, и подрывали торговлю последних.

Очень резко отзывается о гостях Кильбургер, называющий их царскими коммерции-советниками и факторами, неограниченно управляющими торговлей во всем государстве. «Это корыстолюбивая и вредная коллегия, довольно многочисленная», проживающая в разных местах и имеющая благодаря своему званию право повсеместной первой купли. Не имея возможности везде лично осуществлять свои права, они в больших городах назначают живущих там знатнейших купцов, которые пользуются привилегиями гостей и ради своей частной выгоды препятствуют развитию торговли. Гости «оценивают товары в Москве в царской казне, распоряжаются в Сибири соболиной ловлей и соболиной десятиной, как и архангельским рейсом, и дают советы царю и проекты к учреждению царских монополий». Гости препятствуют всякой свободе торговли, чтобы «они могли тем лучше разыгрывать хозяина и набивать свои собственные карманы». Простые купцы питают к ним вражду, и «если когда-нибудь, – прибавляет Кильбургер, – произойдет бунт, то чернь им всем свернет шею» ^{345} .