Текст книги "Смерть пиявкам!"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Да что говорить, сам туда спустился!

– Зачем?!!

– А то вы не знаете! Он же Кшицкого когтями оторвал от уже обещанной ему экранизации Жеромского…

– Какого еще Жеромского? Ему Родзевичувну подавай!

– Она-то ему зачем?

– А как же, «Девайтис» – это вам не хухры-мухры!

– Типун пану на язык, какой еще «Девайтис», это же Литва, не хватало нам только международного скандала!

– Вздор, он на самого Крашевского покусился, на «Старое предание»!

– Не на Крашевского, а на Пруса, переделывал его «Форпост» под российский раздел Польши! Какой ужас! Какой скандал!!!

Однако намного интересней были инсинуации личного плана, тут выделялись дамы. Несколько взволнованных женских голосов выкрикивали, что несчастье произошло в связи с тем, что покойник отбросил сценарий Каминской, вот баба и взъярилась!

Кто-то пытался свернуть в сторону писательской братии, уверяя, что погибший изуродовал последнее творение Гжеляка и тот пришел в бешенство, ну и… Женский хор заглушил дальнейшее. Нет, не в этом дело, а в том, что труп отбил у Павляка его лахудру, а Павляк не стерпел, он уже давно грозился прикончить каждого, кто на нее покусится.

– Да вы что же, ничего не знаете? – напирала на них оппозиция. – Все дело в Баське! Та давно клеилась к нему, все ТВ об этом знало, и нож у нее в руке уже сам собой открывался. Издалека было видно! Ну тогда этот коротышка Юзик не выдержал, все насмехались над ним…

Словом, в мотивах недостатка не было, как и в способах убийства жертвы. Тут назывались яд, удушение, выстрелы из всех видов стрелкового оружия, кто-то настаивал на гарпуне, ссылаясь на склонность покойного к рыбалке. И только когда да полиция приступила к допросу свидетелей, выяснилось полное отсутствие конкретных данных.

Разочарованная полиция, в свою очередь, пришла в ярость и в отместку за дачу ложных показаний запретила всем – абсолютно всем! – покидать здание ТВ, окружив его для верности цепью из полицейских. И не допускать никого из прессы! Перекрыть всю связь с внешним миром!

Оказавшись запертыми, сотрудники ТВ на какое-то время притихли, а потом взвыли. Они сразу же вспомнили о демократии и принялись упрекать власти за злоупотребления, указав на то, что представители прессы еще до их прибытия оказались в здании и обо всем успели сообщить в свои издания, ибо земля слухом полнится. Слухи докатились даже до меня, правда, оттуда, откуда я менее всего их ожидала.

В телефонной трубке раздался голос Миськи, сестры Ляльки.

– Вот так всегда бывает, – раздраженно затараторила она, – пятнадцать лет о человеке ни слуху ни духу, а потом раз за разом на тебя валятся известия одно страшнее другого. А я, зная о вашей с Лялькой дружбе, сочла своим долгом предупредить тебя, что некий Яворчик все подозрения норовит бросить именно на тебя.

Я лихорадочно стала припоминать, кто такой Яворчик, но напрасно старалась. Нет, не было такого в моей биографии.

– Кто такой Яворчик и какие подозрения? Не знаю я никакого Яворчика.

– Да есть такой тип! Я с ним тоже не знакома. На телевидении работает.

– Тогда откуда у тебя такая странная информация? И почему ты надумала мне позвонить?

– Да просто из чувства приличия. Я знаю тебя как честного человека, ты мне никогда ничего плохого не делала, вот я и решила – мой долг тебя предупредить.

– Ты не могла бы обо всем рассказать подробнее?

– Не сейчас, совсем нет времени. Знаю лишь, что в телецентре сегодня кого-то убили, этот покойник вроде как твой злейший враг, и Яворчик донес в полицию, что ты как-то связана с этим. Что это все каким-то образом связано еще и с Эвой Марш, а ты меня в последнее время расспрашивала об Эве, вот я и решила предупредить тебя на всякий случай.

– А откуда ты вообще узнала об убийстве на ТВ?

– Позвонил мой парень, он в этих сферах вращается, и он слышал, как Яворчик об этом говорил. А он, я имею в виду моего парня, тебя любит, ну, как писательницу. И вообще мне пора. Пока!

– Большое тебе спасибо, – пробормотала я в трубку, в которой уже раздавались короткие гудки.

Свое мнение о творчестве Заморского я высказывала неоднократно, нелицеприятно и зачастую в присутствии незнакомых людей. Яворчик же, в противоположность парню Миськи, должно быть, меня очень не любил, или я что-нибудь нехорошее брякнула по поводу его выступления, вот он и нашел случай мне отомстить и с радостью подсунул ментам подозреваемую номер один, припомнив мои неосторожные и слишком эмоциональные высказывания насчет творчества Заморского. Не исключаю, мог слышать и мой кровожадный клич по адресу последнего: «Давить таких надо! Как клопов давить!»

Из всех лиц, которых телевизионщики подсовывали полиции в качестве подозреваемых, я совсем не знала девицы Павляка и маленького Яся. С остальными иногда перебрасывалась словом-другим, но близкое знакомство не водила. А о Миськином парне и вообще никогда не слышала.

Немного ошеломленные многообразием и разноцветьем свидетельских показаний, следователи все же сохранили хладнокровие и непреклонную веру в факты. Нелегко было сохранить объективность под лавиной вымыслов, но им это удалось. И в первую очередь они установили причину смерти Заморского. Умер он от сильного удара по макушке твердым и тяжелым предметом какой-то не совсем понятной формы. Эксперты упоминали о гранях и тупых углах – возможно, орудие убийства использовалось как нечто декоративное. Второй удар, и тем же самым предметом, жертва получила по загривку. Естественно, следователи тут же подумали об историческом реквизите ТВ, уж очень напрашивались королевский скипетр, гетманская булава или турецкий буздыган, причем предпочтение отдавалось двум последним.

Заморский упал и покатился по лестнице, хотя, возможно, ему дополнительно придали ускорения. Скатился он так неудачно, что повредил себе все, что мог повредить.

Судмедэксперт заявил, что покойный умер не сразу, невзирая на удары и другие телесные повреждения. Если бы пострадавшему сразу оказали медицинскую помощь, он, скорее всего, выжил бы, но на всю жизнь остался бы парализованным дебилом. Однако медицина явилась с опозданием, так что он успел благополучно скончаться.

В этом темном и редко посещаемом месте труп пролежал приблизительно часа три с половиной, что сразу же сняло вину с вестника несчастья. Иначе что же получается, что убийца три с лишним часа сидел над своей жертвой? Наслаждался содеянным? Рыдал от раскаяния? Ожидал прибытия многочисленных зрителей? А потом вдруг сорвался с места, сообщил о трупе и сбежал? Согласитесь, странное поведение. Так что вестник несчастья, заключили сыщики, ни при чем.

Скорее всего, Заморского пристукнул кто-то другой, после чего незаметно скрылся, прихватив орудие убийства. И сделал он это вполне сознательно, поскольку вряд ли сподручно убегать с декоративной палицей.

Поскольку зловещая весть прозвучала около двенадцати тридцати, преступление было совершено в девять утра. Разве что…

Помещение архива следственная группа осмотрела лишь после длительных, изматывающих переговоров. Телецентр ни за что не желал впустить посторонних, а тем более чрезмерно любопытных полицейских в свое святилище, где на полках хранились постыдные тайны телевидения: многочисленные «полочники» – фильмы, положенные на полку и никогда так и не вышедшие на экран; документальные кинохроники недавнего прошлого, смотреть которые было больно и стыдно; маленькие сценки для вечерних новостей политического и социального плана с возвышенными лозунгами, на которых в неприглядном виде оказались заснятыми отцы нации; «проколы» в выступлениях крупных чиновников, теперь представлявшие отличный материал для шантажа, и т. п.

И все же полиция выиграла этот короткий бой и ворвалась в архив. Эксперты мигом обнаружили там легкий беспорядок. Нет, не разгром или бедлам, когда все перевернуто вверх дном, просто беспорядок, но он бросался в глаза. Часть кассет не стояла на полках, а лежала на столиках, в одном углу они валялись на полу. Но главное – пыль. Эксперты определили по неравномерному слою пыли на кассетах, что их трогали совсем недавно, явно что-то искали, причем торопливо, не заботясь о том, что этот факт будет обнаружен. Кто-то побывал в архиве и что-то там пытался найти.

Или убийца, или его жертва.

Первый вопрос произошло это до преступления или после?

Вопрос второй: нашел ли человек то, что искал?

И наконец, третий вопрос: что же он, черт возьми, искал?

Следователи рассмотрели четыре варианта событий.

1. В архив первым явился покойник, принялся рыться среди кассет. Тут вдруг прибыл второй, застукал жертву за поисками, пришил и слинял. Убийцу кассеты не интересовали, он просто воспользовался удобным случаем и избавился от врага. А если покойник что-то успел найти, то убийца прихватил находку на всякий случай.

2. Вторая версия похожа на первую, вот только убийца как и жертва, тоже пришел что-то найти в архиве.

3. Первым в архив проник убийца, тоже принялся искать неизвестно что, возможно, даже нашел, и тут его застукал покойник – на собственную погибель. Убийца проделал свое черное дело и сбежал с трофеем.

4. Покойник пришел первым, но за ним по пятам следовал убийца. Он быстро укокошил жертву, не пустив его в архив, после чего начал поиски. В данном случае он мог провести в архиве и два часа.

В трех версиях убийца немедленно покидает место преступления, то есть сразу же после девяти, четвертая подразумевает, что он мог находиться в архиве вплоть до полудня.

Своим декоративным оружием убийца мог грохнуть жертву с равным успехом, находясь в любой позиции – и сверху, и снизу, то есть мог находиться и ниже, и выше своей жертвы. Только обязательно сзади. Нет, они не стояли лицом к лицу. Пока еще никто не мог сказать, насколько это обстоятельство сыграет роль при расследовании и сыграет ли вообще.

Работу следствию немного облегчила архивистка. Перед ней поставили задачу предоставить следствию сведения о том что находилось в этом архиве и чего там в данный момент не обнаружено. И сделать это немедленно, раз, два – и готово. А лучше бы и еще быстрее.

Архивистка, пани Данута, побледнела как смерть и горько пожалела, что не сбежала от полицейских куда глаза глядят, что не попала под трамвай, что не лежит в больнице со сломанными руками-ногами. Ведь могла же она упасть, удариться головой и потерять память? У нее даже мелькнула мысль притвориться, что ничего не помнит и еще хуже соображает. Тогда ее наверняка оставили бы в покое или – какое счастье! – поместили в сумасшедший дом. К сожалению, хорошая мысля, как известно, приходит… с опозданием, а пани Данута как последняя идиотка осталась на месте и в толпе других телевизионщиков, разинув рот, наслаждалась сенсацией. Повяжут ее, как пить дать повяжут… Может, еще не поздно сбежать? Нет, поздно, вон полицейский не сводит с нее хищного взгляда, караулит каждое движение…

К счастью, эксперты возились долго. За это время Данута смогла взять себя в руки и прийти к мужественному решению – говорить только правду! А что делать? В худшем случае ее взашей вытолкают с работы, но впутываться в какие-то преступные комбинации, задуманные высоким начальством, во все их махинации – нет уж, увольте! Итак – правда, одна правда и только правда. Если бы удалось кое-что из этой правды утаить, так еще лучше. А не удастся – значит, судьба.

– Начну с того, пан комиссар, – сказала она своему стражу, нечаянно угадав его чин, – что я работаю здесь девять лет, а все это, – она широким жестом обвела свое хозяйство, – копилось веками!

И это была правда, хотя и с некоторым преувеличением.

– Еще при старом строе все тут было забито, а тот, что тогда был самым главным на телевидении… ну, вы помните… как его… Щапельски… нет, Щепаньский, ну тот самый, что своими сапожищами, измазанными навозом, все ковры на ТВ затоптал, – так он то и дело приносил новые материалы. Видите ли, это ведь не мне решать, что пойдет в эфир, а что сюда угодит.

Комиссар полиции, слушая свидетельницу, оглядывал комнату и соображал, с какого угла лучше начать.

– Но вам известно, что записано на кассетах?

Пани Данута искренне возмутилась:

– Да господь с вами, пан комиссар, мне этого знать не положено! И все эти материалы до меня никто толком не оформлял, то есть никаких актов о передачи, ничего такого. Это архив закрытый. Почти тайный, о нем даже не все на телевидении знали. На мой взгляд, это и не архив вовсе, а мусорный ящик.

– Тогда хотя бы в общих чертах опишите, что здесь хранится.

– Да все! Ну конечно, не одежда и не обувь. Тут собраны кассеты, пластинки, магнитофонные и прочие пленки, часть из них попала сюда по причине брака, а часть – секретные материалы, которые нельзя показывать публике, а еще тут есть всякие документы и кадры, компрометирующие высоких особ. Словом, километры пленки. А еще фильмы, запрещенные цензурой. Столько потрачено денег!

Полицейского больше всего заинтересовал компромат, такая уж у него профессия, но он решил действовать методично.

– А материалы, которые поступили уже при вас, вы как-то фиксировали?

– А как же!

– На бумаге или заносили в компьютер?

Пани Данута ответила с запинкой:

– По-разному. Если вещь не слишком постыдная, такая, что надо только переждать… знаете, ведь всякое случается… то я, как вы уже догадались, вносила ее в компьютер, но такой… не подключенный к Интернету… На всякий случай, если что случится, чтоб на меня не сваливали. А остальное – в тетрадь, в алфавитном порядке, в одном экземпляре…

Комиссара чрезвычайно заинтересовала эта тетрадь, хотя сначала он подумывал начать с просмотра компромата. Однако комиссар был человеком ответственным, он поборол чисто личное любопытство и желание немного развлечься и потребовал заветную тетрадь.

И они с архивисткой взялись за работу.

Не придумав ничего умнее, я поехала на улицу Винни-Пуха.

Когда-то я уже бывала там, навещала кого-то, вот только кого – напрочь запамятовала. А всему виной дискуссия с одной зубной протезисткой. Так она меня тогда разозлила, эта врачиха что даже сейчас мурашки по коже, стоит ее вспомнить. Эта баба заявила что медицина абсолютно не в состоянии сделать то, что я от нее требую. Ну да «не в состоянии». Я же своими глазами видела как именно эту штуку в моем присутствии сделали одной моей знакомой, и та потом уверяла что сделали отлично. С трудом удержавшись от просьбы укусить меня для проверки новыми зубами, я тем не менее убедилась в качестве протеза, встретив эту знакомую через четыре года. Та уверяла, что до сих пор у нее во рту все в порядке.

Так кто же привел меня к этой недоделанной стоматологине?

Уже с порога я вернулась к письменному столу и стала перелистывать свой календарь. Вроде бы та моя знакомая была на букву «К». И наверняка как-то связана с медициной, не обязательно со стоматологией.

На «К»… Вот! Кристина Годлевская! Ну конечно же, Кшися, у нее вечно собирается весь цвет нашей медицины, не только стоматологи. А больше на улице Винни-Пуха я никого не знаю… Кристина Годлевская, дом 2/4, квартира 14, третий этаж.

Припарковаться я смогла лишь на Свентокшистской, то есть на другом конце Винни-Пуха но ничего, улица-то совсем короткая. Тут вспомнила, что в последние годы все завели себе домофоны и, не имея ключа, в подъезд не войдешь. По домофону надо позвонить в квартиру, и ее хозяин тебе откроет дверь подъезда, а что я скажу снизу незнакомому человеку? А если я ошиблась и никакая Эва там не живет? Кстати, а какой номер дома?

Кшися Годлевская живет в доме 2/4, и у нее третий этаж. Мартуся говорила, что Эва с этим идиотом Ступеньским живут на втором этаже, значит, следующий подъезд. Рискну!

Рисковать не пришлось. Как по волшебству, дверь распахнулась, стоило мне к ней приблизиться, и на улицу пулей вылетел мальчишка с целым ворохом картонных папок под мышкой. Одна из папок упала в дверях, ему пришлось притормозить и вернуться. А я наградила волшебника милой улыбкой и скользнула в дом.

На втором этаже три двери, вопрос – какая из них мне нужна. Давно канули в прошлое таблички с фамилиями жильцов, как и их визитные карточки, приколотые кнопками к двери, хорошо хоть, что вместе с ними не удалились в синюю даль номера квартир. Номер двадцать восемь или двадцать девять, одна из них Ступеньского, вторая – Эвы. Какая именно? Ладно, начну с той, что ближе.

На приятные переливы звонка в квартиру двадцать девять никто не открывал. Осталась другая возможность, не дай бог, наткнусь на Ступеньского. Как с ним заговорить? Одна надежда: меня он не помнит или вообще не узнает. Звонила, звонила, хотела уже повернуться и уйти, но тут в квартире послышался какой-то шум и в глазке что-то мигнуло, щелкнул замок. Без глупых вопросов обитатель квартиры приоткрыл дверь – не слишком широко, но достаточно, чтобы я могла рассмотреть его.

Совершенно незнакомый высокий и крупный мужчина, совсем на Ступеньского не похожий, намного выше и толще его. Одет в теплый пушистый халат, горло забинтовано и сверху еще замотано шарфом. Наверное, ангина. Не хватало еще больного из постели вытащить!

Так и есть. Незнакомец недоброжелательно прохрипел:

– Вы к кому?

И натужно откашлялся.

Тут я вдруг заметила, что из-под домашнего халата торчала не ночная пижама, а нормальные брюки, а на ногах – не растоптанные домашние тапки, а опять же нормальные ботинки, причем обувь солидная, уличная. Неужели он лежал в постели в портках и этих башмаках? И волосы как-то так растрепаны, словно сделано это специально, а не просто всклокочены. Подозрительно все это, ну да ладно.

– Извините, здесь живет пани Эва Седляк? – вежливо спросила я.

– Нет, – коротко ответил тип. Неразговорчивый…

– А, тогда, значит, она живет рядом, – протянула я, извинилась и спросила, не знает ли он, когда я могу застать нужную мне особу.

– Нет.

– А вообще она в Варшаве?

– Не знаю. Я с соседями не знаком.

Тут я пожалела, что не захватила с собой книгу с фотографией Эвы на обложке.

– А вообще видели кого-нибудь из соседей?

– Нет. Я редко выхожу. Я болен. Болезнь заразная.

– Ничего страшного, меня зараза не берет, – успокоила я его и ретировалась.

Отделавшись от меня, неприятный тип поспешил снова запереть дверь. Я принюхалась – какой-то непонятный запах у этого человека…

Спускаясь по лестнице, я с грустью подумала о том, что как-то не везет мне в последнее время – то и дело натыкаюсь на людей, испытывающих ко мне явную антипатию. Норму, что ли, какую-то выполняю? Хорошо еще, что и они мне не нравятся, вот этот больной будет, пожалуй, неприятнее того молодого человека с улицы Чечота.

Медленно направляясь к машине, я решила пока не уезжать. Сама уж не знаю почему. Да, слегка подозрительным показался этот заразный тип, и что с того? Надо было заглянуть в почтовые ящики интересующих меня квартир – пустые или в них есть корреспонденция? И следовало отловить еще какого-нибудь соседа, поговорить с нормальным человеком. О, Кшися Годлевская!

Я неподвижно сидела за рулем своей машины и пыталась поймать за хвост мелькнувшее в голове воспоминание. Что-то такое уже было в моей жизни, ну прямо дежа вю! Где-то в закоулках памяти промелькнула картина, очень похожая на ту, что я видела пару минут назад. Дверь квартиры, в которую я нахально постучала, открыл мужчина, нормально одетый и вполне здоровый, несомненно гость, потому что за ним, в глубине комнаты, маячил определенно хозяин – в халате и с компрессом на шее… А потом оказалось, что это были мошенники, которые с легкостью обвели меня вокруг пальца. С той разницей, что хозяин дома был действительно болен, ангина или какие другие верхние дыхательные пути и прочая зараза, и пластом лежал в постели, не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукой. Молодая была я, глупая, и попалась на их крючок. Разыграли меня тогда артистически, что оказалось чревато крупными неприятностями.

И вот теперь я буквально окунулась в атмосферу той уже полузабытой аферы.

Наконец я включила зажигание и медленно тронулась со стоянки. Загляну к Кшисе Годлевской, как кстати я ее вспомнила, и хорошо, что она живет на такой нужной мне улице. Мысли переключились на другое: а есть ли вообще в Варшаве улица, на которой не жил бы кто-нибудь из моих знакомых? Хмельная, Золотая, Халубиньского, Мадалиньского, Казимежовская, Згода… Можно поставить галочки и напротив улиц Хожей, Опачевской, Доротовской, Жеромского, Кошиковой… Затем с улиц я переключилась на районы Варшавы, где у меня тоже пропасть знакомых. Мой родной Мокотов, сколько лет я там прожила, Садыба, Служев, не говоря уже о Центре, Старом Месте, Праге, Саской Кемпе, Вежбне, Воле, Гурце, Млочинах…

Проехала я каких-то метра два, а вспомнила всю Варшаву с ее ближними окрестностями. И зачем сейчас мне этот план города, когда Кшися у меня под носом! Так, теперь задний ход…

И тут из подъезда, прямо у меня перед глазами, вышел неприятный тип, с которым я только что разговаривала. Ангину как рукой сняло, о чем свидетельствовало отсутствие компресса на шее и теплого домашнего халата. На нем было обычное осеннее пальто до колена, галстук, волосы гладко причесаны. Он сел в стоящую передо мной машину и уехал, освободив место.

Я его тут же заняла. Правда, все же бросила взгляд вслед чудесно выздоровевшему. Так, «мерседес». На всякий случай записала и номер.

На стене дома у входной двери – маленькая табличка: «Кристина Годлевская, дерматолог». Выходит, я правильно предположила, что она тоже причастна к медицине. Оказывается, имеет право на частную практику, тут мне не придется выдумывать никаких предлогов для нежданного визита. И я спокойно позвонила.

– Иоася! Как же я рада тебя видеть!

О черт, какая же я идиотка! Чтоб мне перьями порасти! Уже сколько раз при различных встречах и презентациях, когда, сияя от радости, мне на шею бросалась совершенно посторонняя женщина, я ничего, кроме неловкости, не испытывала. Вроде бы где-то видела, но кто она – хоть убей! Но забыть Кшисю Годлевскую! Впрочем, не она одна так радовалась при встрече со мной и бросалась обниматься, множество особ и мужского, и женского пола так меня приветствовали – сто лет не виделись, ты небось и не вспомнишь, кто я, узнаешь меня, дорогая? Но Кшися! Ее я не имела права забыть.

А она словно обезумела от радости при виде меня.

– Каким чудом ты оказалась здесь?! Надеюсь, со здоровьем у тебя все в порядке? Дай-ка я погляжу на тебя внимательнее… Да, выглядишь абсолютно здоровой. О боже, через час ко мне заявятся пациенты!

Пациенты мне были даже на руку, я уже совсем припомнила Кшисю и поняла, что нельзя отделаться коротким визитом от человека, который к тебе так привязан и общение с которым всегда доставляло тебе удовольствие. Но сейчас у меня не было времени, а если у нее тоже занят вечер – все в порядке, дружескую встречу отложим до следующего раза.

– Оно и к лучшему, у меня к тебе очень важное дело, но я займу несколько минут, постараюсь изложить коротко. Ты не сердишься на меня, что я вот так, исчезаю на сто лет, а потом являюсь без предупреждения, да еще с просьбой?

– Не теряй времени и выкладывай, с чем пришла, я просто счастлива буду оказать тебе услугу, если это в моих силах. Кофе? Чай? Еще у меня есть сок из сельдерея, знаешь, лучшее средство для кожи…

Я поспешила согласиться на сок, благо он уже готовый, возиться хозяйке не придется. И сразу взяла быка за рога.

– Я разыскиваю твоих соседей, живут вон в том доме, рядом с твоим. Больше никого поблизости не знаю, только тебя, вот и набралась нахальства, морочу тебе голову…

– Морочь, морочь, всегда мечтала чем-нибудь помочь тебе, а мы так редко видимся. Выкладывай!

– Если же ты сама не знаешь, то по крайней мере можешь посоветовать, кого спросить. Их фамилия Седляк. Кажется, он врач.

Кристина поставила на столик стаканы с соком.

– Так это наверняка Якуб, то есть Куба Седляк. Конечно же, я его знаю! Мы вместе учились, потом на какое-то время он исчез из моего поля зрения, но я слышала – специализировался в области ортопедии. И вроде бы уехал в Швейцарию. С сыном. А что?

– Так, значит, именно он живет рядом с твоим домом?

– С чего ты взяла? Не живет и никогда не жил. А я здесь уже больше двадцати лет.

Я пригубила напиток. Сок из сельдерея с добавлением каких-то пряностей оказался очень вкусным.

– А мне дали именно этот адрес. И сказали, что человек по фамилии Седляк…

– Куба ведь не единственный Седляк в мире, – философски заметила Кшися. – Родственники какие-нибудь могут быть.

– Может, жена? – осторожно подсказала я.

– Ты про чью жену? А, жену Кубы. Так, так… знаю, женился он давно… Ну конечно же, была у него жена, раз есть сын. Ты полагаешь, жена взяла его фамилию и теперь проживает здесь? А не в Швейцарии?

– В том-то и дело, что этого никто толком не знает, но мне назвали этот адрес, и хотелось бы уточнить. Насколько я поняла, ты его жену не знала?

– Не знала. Женился он сразу после окончания института, а потом специализацию каждый проходил в своей клинике, да и студентами мы особенно не дружили, а потом и вовсе редко встречались. Запомнилась одна из наших встреч, очень короткая. На ортопедию он пошел из-за ребенка, у того были какие-то неполадки с бедренным суставом. И Куба уже нацелился, получив диплом врача-ортопеда, уехать в Швейцарию, там медицина прославилась именно в этой области. Надеялся вылечить парня. И знаешь, возможно, он к тому моменту уже развелся. О жене не упоминал, а на вдовца не был похож. Так тебя интересует его жена?

Создавать жизненные трудности для Эвы Марш я вовсе не собиралась. Раз исчезла и никак себя не проявляет – ее дело.

– Да ничего особенного, просто она тоже подвизается в области литературы, всякие там сценарии, телевидение. А у тебя случайно нет швейцарского адреса Седляка?

– Есть, и даже номер телефона есть. Куба вовсе не скрывается, живет вполне легально. Работает. Диплом подтвердил, ученую степень тоже. Я даже слышала, что кто-то из знакомых специально ездил к нему подлечить ногу. Он малость такой… ну, сдержанный и не очень общительный, но врач, говорят, прекрасный, и человек порядочный.

– А что с женой, как ты думаешь? Она жива? Как ее, кстати, зовут?

– Имя я знаю – Эва. Но где она и что – понятия не имею.

– Я только заглянула в тот дом, в квартире, которую мне назвали, никого не застала. Соседи тоже ничего не знают. Может, у тебя тут есть знакомые, которые слышали что-нибудь об Эве?

После чего я поспешила сменить тему и рассказала Кшисе про фальшивого больного.

Та лишь рассмеялась:

– Я бы тоже заподозрила какие-то махинации. Но вряд ли, скорее, какая-нибудь ерунда. Не бери в голову.

– А о Флориане Ступеньском тебе приходилось слышать?

– Флориан… ну как же! Личность известная, большая шишка в нашей кинематографии и на телевидении…

Надо бы мне получше контролировать выражение своего лица. А то Кшися оборвала себя на полуфразе:

– А что? Неужто на тебя нацелился, клинья подбивает? Он, между прочим, в соседнем доме живет. Заходил как-то раз в качестве пациента, вроде такой свой в доску и в то же время дает понять, что все в его силах, и если бы я только захотела. Будь я помоложе, возможно, и подумала бы, мужчина интересный и обходительный.

Я предупредила ее, что не следует верить каждому слову Ступеньского. Он и в самом деле обладает недюжинной пробивной силой, а вот что касается других его сил, то они у меня вызывают большое сомнение.

Кшися не сумела скрыть своего разочарования.

– Жаль, – вздохнула она. – А ведь так приятно, когда столь известный телеперсонаж к тебе с комплиментами подкатывает.

– Он действительно живет в соседнем доме? Не двадцать восьмая квартира?

– Минутку, сейчас проверю… Да, точно. Я ему рецепт выписывала, там адрес.

Не очень-то он походил на себя… Интересно, кто же это был в квартире Ступеньского? Гость или взломщик? Да ну его к черту, этого Ступеньского, сейчас гораздо важнее почтовые ящики и вообще почта. А прежде всего – Седляк в Швейцарии.

Адрес и телефон ортопеда Кшися нашла без труда. Выяснилось, что фамилию он не менял. Так я и не узнала, как там произносят его фамилию и как пишут, но на оставленном адресе он фигурировал как Якуб Седляк. Оставалось надеяться, что он не запрещал сыну переписываться с матерью, пусть даже и развелся со своей женой.

А жена Седляка явно заинтересовала Кшисю. Ей хотелось знать, как она выглядела, почему они развелись и многое другое. Кшися очень пожалела, что не расспросила о ней общих знакомых, да и самого Кубуся при их последней встрече. Я лишь сообщила, что лично с ней не знакома, никогда не встречалась (святая правда!), но слышала что она красивая и очень талантливая, а что касается причины развода, то мне кажется, развелись они из-за Швейцарии. Возможно, Эве не хотелось покидать родину, ведь работает она, будучи литератором, с польским языком, а международными являются только технические профессии. Короче, я сделала все, чтобы не наврать и правды не сказать.

Засиделась дольше, чем предполагала и, выходя, в дверях столкнулась с первым пациентом.

Почтовый ящик номер 28 оказался пустым и даже порядочно запыленным, насколько мне удалось рассмотреть сквозь щель.

Сколько глупостей я наделала в жизни из-за своего нетерпеливого характера! Позвонила Ляльке, никто не ответил, а сотовый сообщил, что абонент временно недоступен. Позвонила Миське, чтобы узнать, где Лялька опять та же история – домашний не отвечает, сотовый недоступен. Позвонила Мартусе, чтобы рассказать о Ступеньском, и снова неудача Автоответчик объяснил, что абонент находится за пределами роуминга. Куда ее черти занесли? Ничего другого не оставалось. Нетерпение подталкивало меня, и я позвонила в Швейцарию.

Позвонила по домашнему телефону, хотя доктору Седляку в это время полагалось быть на работе.

Слушая телефонные гудки, я лихорадочно соображала, как мне представиться. Назваться Лялькой? Сослаться на Ляльку? И вообще опереться на давнишнюю школьную дружбу?

В Швейцарии включился автоответчик, заговоривший звонким мальчишеским голосом, да к тому же по-французски. Все же поняла – попала в квартиру доктора Якуба Седляка.

Несомненно, сын. Имя и фамилию мальчик проговорил на чистом польском, без иностранного налета Прекрасно! Ребенок, в совершенстве овладевший французским, не забыл и родной язык.

Тут кто-то позвонил у моей калитки. Я подскочила к стеклянной двери. Езус-Мария, наконец-то Роберт Гурский!

– …услышав сигнал, оставьте сообщение…

Пи-пи-пи…

Опоздала!

– О холера! – буркнула я в трубку и разъединилась.

Может, «холера» успела проскочить? И тогда получается, я оставила незнакомым Седлякам очень оригинальное сообщение.

Поспешила открыть Гурскому калитку и входную дверь. Как же хорошо, что он пришел! С трудом удержалась, чтобы на пороге не обнять его и не расцеловать в обе щеки. Не обняла и не расцеловала только потому, что уж очень давно мы не виделись.