Текст книги "Невезуха"

Автор книги: Иоанна Хмелевская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

В половине десятого бабушка потребовала связаться с загулявшей парой.

Я понажимала кнопки в мобильнике, после четвертого гудка кто-то отозвался.

– Это дядя? – неуверенно спросила я, потому что голос был не очень похож.

– Чей дядя? – заинтересовался в трубке Рысек.

– Рысек, это ты? Извини, пожалуйста, я не тебе звоню.

– А кому?

– Тетке с дядей, они в городе с твоим новым мобильником.

– Тише! – зашептал Рысек. – То есть не вы тише, а я должен говорить тише, потому что близнецы уже спят. А что случилось?

Мне до смерти хотелось поговорить с ним без свидетелей, однако родственники напряженно прислушивались.

– Ничего не случилось, мы только хотели узнать, где они и когда вернутся. Может, я не правильно набрала номер, попробую ещё раз.

Старательно прицелившись, я ткнула в номер нового мобильника, введенный Рысеком в память, соединилась и снова подождала четыре гудка.

– Не-а, это опять я, – сказал Рысек. – У меня определился ваш номер. Секундочку.

Я выйду на лестницу... Вы нажимаете на тот, что в памяти?

– Да.

– Может, я что-то напутал. Попробуйте набрать заново. Он у вас есть?

– Есть, в записной книжке. Отключайся.

Я сосредоточенно набрала номер.

– Ну вот, я правильно сделал, что остался на лестнице. – Рысек, казалось, был очень доволен. – Что за черт? Ничего не понимаю.

– Уверяю тебя, что я понимаю ещё меньше.

– А вы долго ждете?

– Четыре гудка.

– Но я отвечаю после первого же. Подождите, мне нужно подумать.

– И что, мне ждать с мобильником около уха?

– Да нет, зачем. Это не так быстро. Или лучше позвоните ещё раз, а я не буду брать трубку, посмотрим, что из этого получится.

Из этого ничего не получилось, после бог знает какого гудка все отключилось и я прочла:

«Абонент временно не отвечает».

У Рысека хватило ума не торчать на лестнице, а зайти ко мне. Я представила его родне, и общими усилиями мы взялись распутывать эту тайну. Мы звонили то с его сотового, то с моего, и все безрезультатно.

– Они просто не берут трубку, – успокоил Рысек. – Может, забыли про телефон, а к сигналу ещё не привыкли. Не обращают внимания.

– Сами должны были подумать о том, чтобы сообщить о себе, – сурово объявила бабушка. – Теперь мы ничего о них не знаем, а я хочу спать.

Я поспешно заверила её, что все могут в любой момент ложиться, а я дождусь загулявших родственников. Ну а если они захотят есть, ничего страшного, поедят в кухне.

– Иного и не заслуживают, – мстительно отрезала бабуля и направилась в ванную.

Тетя Иза с крестным вернулись в полночь, страшно довольные жизнью, есть не захотели, сознались, что о мобильнике просто забыли и не слышали сигнала, то есть, наверное, слышали, но не обратили внимания на невнятное чириканье.

Они выпили на ночь по коктейлю и тоже отправились на боковую.

У меня появилась слабая надежда, что все не так уж и ужасно и я справлюсь с нашествием родни.

* * *

– Докладывай, – невесело сказал майор (по-новому – инспектор) Эдик Бежан своему подчиненному Роберту Гурскому, только что получившему звание поручика, иначе комиссара.

Роберт, держа наготове блокнот, деловито начал:

– Один из самых богатых людей в стране.

Известный фотограф. Снимал природу. Публикации, в том числе в «Нейшнл джиографик».

Пользуется большим спросом, так как снимки действительно великолепные. Связи с финансовым капиталом довольно странные: банки, акционерные общества – все что попало. В целом нелюдим, одинок. Застрелен из собственного ружья, жаканами на кабана, два выстрела, в том числе один – прямо в глаз.

– Неприятно, – пробормотал Бежан.

– Очень, – согласился Гурский. – Смерть наступила тринадцатого числа. Пролежал в запертом кабинете полных четверо суток. Кабинет – настоящая крепость, вскрывали его несколько часов. Гости у него бывали редко, так что мог бы там лежать до скончания века, но его в буквальном смысле слова унюхала домоправительница или как её там называть...

– Постоянная?

– Нет, приходящая. Скорее даже приезжающая. Из Варшавы. По мнению Вильчинского, влюблена в него до смерти и до последнего надеялась, что убитый на ней женится. Пустые фантазии. С чего бы ему жениться...

– Педик? – заинтересовался Бежан.

– Ничего подобного, исключительно женщины. Но и тех почти нет, страшно осторожен в вопросах секса...

– Больной?

– Да нет, здоров как кабан, вскрытие показало. Но какой-то он не такой.., не знаю, меня там при этом не было... Отсутствие сексуальных потребностей, может?

– Возраст?

– Сорок пять лет. В самом расцвете сил.

И, как я уже сказал, здоровяк. Несколько старых переломов, идеально сросшихся. Вел упорядоченную жизнь, уезжал редко, имел квартиру в Варшаве, иногда у него бывали всякие разные типы, домохозяйка знает кто, но не хочет говорить...

– А как её фамилия?

– Михалина Колек. Типы – крупные рыбы из высших сфер, прежних и нынешних, никаких друзей, исключительно деловые связи. В кабинет никого не пускал. Михалина Колек, кстати все ещё пребывающая в состоянии истерики, уперлась, что шлепнула его та сучка.

– Какая сучка?

– Бывшая жена. В паспорте у него записано «холост», так что, наверное, разведенный, и тут начинается винегрет. Дело в том, что бывшая жена действительно существует, живет в Заверче, но эта Колек упрямо сообщает варшавский адрес, Рацлавская, шесть. Некая Иза Брант.

У той, которая из Заверчи, с фамилией все в порядке – Ганна Доминик, а в доме шесть на Рацлавской ни на одном этаже никакой Изы Брант нет и в помине...

Бежан наконец-то активно включился в доклад:

– Стой, теперь у тебя винегрет выходит.

Похоже, ты слишком кратко излагаешь.

– Докладываю все, что успел узнать, – обиженно сказал Гурский. – Последние данные по учету населения, да и то лишь благодаря Эле.

– Эта та из техотдела, что торчит на работе, потому что ненавидит свой дом?

– Она самая. Жаловалась на жизнь, пока искала эту Брант.

Бежан понимающе кивнул. Эля для полиции была настоящим кладом, её услугами можно было воспользоваться даже тогда, когда рабочий день давным-давно закончился, правда при одном условии: что вы готовы принять на себя целый поток обид и горестей. Впрочем, слушали её всегда с сочувствием, Эля на самом деле жила в ужасающих условиях – и жилищных, и семейных.

– Ладно, начнем разбираться. Самоубийство сразу же долой, никто не может два раза выстрелить в себя из длинноствольного оружия.

Впрочем, из короткоствольного тоже непросто.

Так что там с кабинетом – крепость, и никто не входил, так? Или все же можно было как-то проникнуть внутрь?

– Исключено, – решительно возразил Роберт. – Я сам там был и все видел собственными глазами. Окно почище стены будет, открывается исключительно изнутри, стекла пуленепробиваемые...

– А если убитый, к примеру, открыл окно, чтобы проветрить, а кто-то взял и залез?

– К этому мужику не очень-то залезешь.

Метр восемьдесят три ростом, восемьдесят пять кило живого веса, в молодости служил в спецназе. Сейчас ребята копаются в его прошлом, уже известно, что в армии показывал рекордные результаты.

– А выстрелить снаружи не могли?

– Из его двустволки? Пришлось бы вначале эту двустволку украсть... Кроме того, пуля это стекло не прошибет.

– А второй ключ от двери?

– Пока наличие дубликата не установлено.

Колек настаивает, что существует всего один ключ, к тому же хозяин вроде как самолично смастерил замки и сделал один ключ ко всем запорам.., то есть всяких задвижек в доме полно, но все они запираются одним ключом. Очень все изобретательно устроено. А ключ он всегда носил при себе, никогда не выходил из кабинета, не заперев дверь, даже когда в уборную шел.

Он и спал с ключом, и мылся. А теперь ключ исчез.

– Хорошенько искали?

– Думаю, да. Втроем: Вильчинский, Тшенсик и я. Вильчинский – с энтузиазмом, Тшенсик – из любопытства, а я – из упрямства.

Всех остальных оттуда выгнали, как только фотограф, доктор и дактилоскопист закончили свою работу.

– Значит, убийца шлепнул его, нашел ключ, вышел и запер, а ключ теперь в Висле...

– А вот в этом я не уверен, – энергично перебил Гурский. – Если бы отремонтировать то, что они там поразбивали, этот ключик может стоить миллионы. Я имею в виду, что тот, у кого теперь ключ, вполне может так считать. Я эти бумаги не выносил и вообще запретил трогать.

– Постой-ка, – сообразил Бежан. – Ты вроде бы кратко излагаешь, но опять получается винегрет. Нужно не только подробно, но и по порядку.

– По моему порядку или вообще?

– Вообще – что там было, что нашли, а уж потом – твои соображения...

И Роберт Гурский в деталях описал поступки и душевное состояние Михалины Колек, которая не преминула посвятить молодого Вильчинского в свои переживания. Расстроена она была смертельно и не скрывала своего отчаяния. «Эта сучка» не сходила у неё с языка, однако на настойчивые и конкретные расспросы Михалина отвечала вполне деловито.

Благодетеля лишили жизни тринадцатого июня, так как именно тринадцатого около полудня Михалина, оставив его в добром здравии, уехала в Варшаву, а вернувшись пятнадцатого июня, застала его мертвым. На предположение, что убийство могло произойти и четырнадцатого, Михалина заявила, что это невозможно, так как телевизионная программа была раскрыта на тринадцатом, корреспонденция за четырнадцатое лежала в почтовом ящике, а свежим полотенцем в ванной никто не пользовался. О пятнадцатом нечего даже говорить, потому как следы на столе так быстро не высохли бы. Только тринадцатое июня, и ничего больше!

Заключение патологоанатома словам Михалины Колек не противоречит. Жертва скончалась между двенадцатым и четырнадцатым июня.

А четырнадцатого ни одна живая душа убитого уже не видела.

Роберт изучил место преступления, тело к тому времени уже увезли. Осмотреть его можно в морге, а точнее, в прозекторской млавской больницы. К вскрытию по понятным причинам приступили немедленно.

Таинственный кабинет оказался на удивление большим, хоть в нем и было всего одно окно.

Снаружи – зеркальное, а изнутри все видно, к тому же стекло не только пуленепробиваемое, но ещё и теплозащитное. По мнению Роберта, окно стоило целое состояние.

У самого окна стоял огромный верстак со всевозможными хитрыми приспособлениями – тиски, сверло, микроскоп, какие-то увеличительные стекла с подсветкой, две разные горелки, баночки, ящички и черт знает что еще. Рядом крутящееся кресло на колесиках. На стене за верстаком, напротив входной двери, висело охотничье огнестрельное оружие – две двустволки, в том числе одна с обрезанным стволом, духовое ружье и штуцер на крупного зверя, кроме того, две скрещенные сабли, армейский штык в ножнах и очень старый дуэльный пистолет – несомненно, историческая реликвия.

В стороне от окна и верстака – небольшой письменный стол, а по бокам – множество канцелярских шкафов, доходящих до самого потолка. Вся эта часть помещения была полностью засыпана бумагами, стопками газет и журналов, картонными и пластиковыми папками и какими-то рукописями. В противоположность идеальному порядку на верстаке здесь царила страшная неразбериха, словно кто-то что-то поспешно искал. И наверняка нашел, так как перекопал не все: одна треть шкафов осталась нетронутой.

Еще там находились небольшая металлическая стремянка, обычная деревянная табуретка, в стене недалеко от верстака торчал кран, под ним умывальник. И больше ничего. Ни коврика, ни стула, ни столика, абсолютно ничего – два рабочих места, и все.

– Постой-ка, – перебил инспектор. – Ты опять убежал слишком далеко. Двустволка висела на стене?

– Когда я туда приехал, да, висела на стене.

– Так откуда они взяли, что его пришили из нее?

Роберт посопел, вздохнул и устроился на стуле поудобней.

– Да, вы правы, я, пожалуй, слишком разогнался. Они этого не знали. В первый момент никто этого не знал. Но Вильчинский проблем с мозгами не испытывает, так что, увидев труп, в первую очередь позвонил нам. Трогать в доме он ничего не стал. Над технической бригадой торчал, как палач над осужденными, глаз с рук не спускал, а третий глаз у него, похоже, на затылке, так как за фотографом он тоже следил.

Ждал меня, уже зная, что я приеду один, так как вы.., это...

– «Это, это...» – расстроенно пробормотал Бежан, который за последние три дня пережил немало неприятных минут. Его вызвали в Пыжицы сообщением, что жена после ужасной автомобильной катастрофы находится в больнице. Бежан помчался в проклятые Пыжицы и выяснил, что жена действительно в больнице – но как медсестра, помогает жертвам автокатастрофы, а с ней самой ничего не случилось. Выяснение всего этого заняло немало времени, и в результате Гурский отправился на место преступления один, без компании.

– В общем, Вильчинский предпочел в одиночку не разбираться, – продолжал Гурский. – А уже была ночь, так что мы, каюсь, часика три подремали, до рассвета, днем же удобней, и к полудню все выяснили. Из больницы пришло сообщение о жаканах и времени смерти, а на месте оказалось, что почти все отпечатки пальцев в этом кабинете принадлежат покойному...

– Почти? – с явным подозрением перебил Бежан.

– Почти, – с нажимом повторил Гурский. – Там вообще-то все было чисто, этот тип педантом был жутким, но, правда, ставя на место что-то вымытое и вытертое, своих пальчиков уже не стирал. А вот на этой двустволке – ни единого отпечатка, просто отполирована. Кроме отпечатков убитого и этой Михалины в доме нашли только три сомнительных отпечатка, смазанных.

Может, и они принадлежат хозяину, но в лаборатории говорят, что голову на отсечение не дадут. Отпечатки довольно старые. Что же касается убийцы, то, он, похоже, был в перчатках...

– Стой, опять погнал, – скривился Бежан. – Они говорят, что эти три отпечатка могут принадлежать не убитому?

– Могут, но не обязательно. Говорят, если бы у них были все десять пальцев владельца, возможно, они и подогнали бы, но за одни эти ручаться не станут.

Бежан помолчал.

– Это могло бы значить, что все-таки...

А какая двустволка?

– Укороченная. Обрез.

– Он что – браконьер?

– Что вы. Был членом охотничьего общества, имел разрешение...

– Ас жаканами экспертизу провели?

– Я так тороплюсь, потому что страшно хочется добраться до сути, – с раскаянием ответил Роберт. – Разумеется, провели немедленно, как только определили, что двустволка вытерта. К пяти утра патроны и оружие уже были в лаборатории, и вывод однозначный – стреляли из двустволки. А жаканы, пара коробок с разным калибром, лежали в ящике стола, и отпечатки на коробках – только убитого.

– Значит, сам вынул, сам зарядил и с поклоном вручил убийце, чтобы тот малость пострелял...

– Да, похоже на то. Но подождите, по порядку. Все это время мы искали ключ. Без толку. Все свидетельствует, что гость не был чужаком, напротив, кто-то из хорошо знакомых людей, может даже из близких, убитый его сам и впустил...

– Минуточку. Перчатки.

– В том-то и дело. Искал отпечатки на бумагах. Письменный стол, полки, папки... Там был Мальчик, он страшно старается после того, как прокуратура его ни за что обругала, так он всем назло решил, что больше к нему никто не прицепится. Времени у него было кот наплакал, так как Вильчинский его тут же прогнал, но парочку следов он все же нашел. Перчатки, тонкая кожа. Гладкие. На папках и на письменном столе.

– Значит, убийца что-то искал в макулатуре. Так почему решили, что он принимал близкого человека?

– Они пили кофе в салоне, – напомнил Роберт.

– Ну и что? – удивился Бежан. – И откуда это известно?

– От Михалины Колек. Во-первых, гости к покойному приходили редко. Никаких друзей вообще в доме не бывало. Ну, может, раз в два года. Остальные посетители – их тоже очень мало – приходили по делам: принимал он их официально, в библиотеке, разве что рюмочку предлагал, но никакого кофе, никакого чая, никаких бутербродов – никогда...

Бежан снова перебил его:

– Подожди. Он ведь фотограф, и у него должна быть темная комната и разное там оборудование. И где все это?

– За библиотекой, которая служила и гостиной. Вообще у него в библиотеке и компьютер стоит, и все остальное, а рядом чудо какая фотолаборатория: темная комната, оборудование самого высокого класса. Все вместе, можно сказать, – официальное место работы. Именно там, а не в жилых комнатах...

– Хорошо, это понятно. Так почему все же – близкий человек?

– Так вот, эта Колек настаивает, что он пил кофе и спиртное с каким-то необычным гостем, за столом в салоне, где на столике остались следы от стаканов. А на кухне она нашла чашки и все остальное, по две штуки. Все это она, разумеется, вытерла, убрала, столик этот чертов так не сиял, даже когда новым был, какие уж там следы, но я ей верю. Если Колек все это выдумала, то стала бы закладывать людей по-крупному, а для таких тонкостей она слишком глупа.

Кроме того... Порядок выстрелов определить невозможно, оба были смертельными, и тот, что в глаз, и второй, прямо в загривок... Прошу прощения, жаканы ассоциируются с кабаном.

– И при этом дуло обрезано? – с сомнением произнес Бежан. – И намного?

– Примерно вот настолько, – показал руками Роберт. – У него там вообще были разные вещицы собственной работы или как-то переделанные... Странный тип... Но постойте, это ещё не конец. Тоже сведения от Мальчика. Он говорит, что в этой темной комнате – настоящие сокровища, но какие-то странные – ими не пользуются. Просто напоказ. Или пользуются раз в два года, что само по себе невозможно, ведь он же профессиональный фотограф... Отпечатков пальцев страшно мало, даже снизу на ручках кресла.

Трудно поверить, что он каждый раз, вставая со стула, вытирал под ручками. Я понимаю, это вращающееся кресло, но ведь так не бывает, чтобы, работая на нем, человек ни разу до ручек не дотронулся! А ещё Мальчик уверенно так утверждает, что на столе в кабинете то же самое. Каким бы педантом убитый ни был – пусть он все протирал и натирал, но ведь не до такой же степени?! А, вот ещё что! Из тех трех смазанных отпечатков один – под ручкой кресла. Странно все это как-то...

Оба помолчали: Роберту нужно было перевести дух, а Бежан переваривал информацию.

– Ну ладно, – заговорил он наконец. – А теперь – что с «той сучкой»?

Роберт все прекрасно помнил, а «та сучка» его и самого заинтриговала, так что ему не пришлось даже в блокнот заглядывать.

– Вот именно. Михалину Колек нужно будет поприжать, потому что, как я уже сказал, пару других баб она точно знает, но молчит о них, как надгробный камень, одну только всю дорогу грязью поливает. В глаза бросается, что ненавидит она её, как чуму. С другой стороны, эта самая Иза Брант – вне всякого сомнения, личная знакомая убитого, никакими делами здесь и не пахнет.

– А чем она занимается? Профессия? Где работает?

– Этого Михалина Колек сказать не могла. Я понял, что Иза Брант – то ли журналистка, то ли учительница, то ли работает в какой-то типографии или издательстве, то ли критик литературный. Но главное, она – подлая курва.

Да, и к тому же графиню корчит из себя.

В общем, мерзкая и коварная гадина.

– Пусть гадина, но по указанному адресу её не нашли?

– Нет.

– А бывшая жена? Как ее...

– Ганна Доминик. Живет в Заверче. До неё мы ещё не добрались.

– Ну, за эти два дня ты и так достаточно накопал. А что касается засекреченных деловых партнеров...

– ..то мне кажется, что мы о них знаем даже больше, чем сама Михалина...

– Ну, ну! – предупреждающе прервал его Бежан. – Михалине Колек может быть известно столько, что наши сведения ничто по сравнению с этим. А какова она из себя?

– Внешне?

– Внешне.

– Мечта целого экипажа корабля, который слишком долго болтался в море, – сказал Роберт без тени сомнения. – Ее бы на всех хватило. Мощная баба. Если бы кто-то должен был меня лягнуть, то я предпочел бы лошадь, а не её.

– Понятно. А внутренне?

– Абсолютный примитив. Лишена всяких идей. Верная, как пес. К самостоятельному мышлению не способна, но из таких, хитреньких. Но глупа беспредельно.

– И похоже на то, что постоянна в своих чувствах, – невесело вздохнул Бежан. – Что вовсе не мешает нам как следует её прижать.

Соседей ещё опрашивают, ты распорядился?

– Конечно. Не из-под земли же этот убийца вылез, ему ведь нужно было туда дойти, хотя скорее – доехать...

– Минутку. А Изу Брант-покойник мог принимать в салоне?

– Колек утверждает, что он и в постели её мог принимать.

– Так при чем тут жена из Заверчи? Черт бы побрал эту бабу...

* * *

Намерения австралийской родни выкристаллизовались за завтраком.

Ужасающее невезение продолжало преследовать меня. Если бы не забота о будущем деток, я бы просто сбежала из дома, наплевав на все поганое наследство.

Дядя Игнатий выдумал, что кроме яйца всмятку он охотно съел бы тосты с сыром и мелко нарезанными шампиньонами, его примеру тут же последовали остальные. Все вдруг захотели тостов с сыром и мелко нарезанными шампиньонами, возможно также с добавлением столь же мелко нарезанной ветчины.

Если учесть, что я жила в квартире всего два года и крайне редко что-то жарила-парила, то проклятая плита оставалась для меня тайной за семью печатями. Счастье еще, что хоть вчерашние куры удались! Однако не оставалось ничего иного, как приступить к изготовлению заказа, без устали упрекая себя за то, что заранее не подумала о кухонных проблемах. Нужно было заручиться помощью профессионала. Интересно, как умудриться стряпать завтраки, обеды и ужины на шесть человек, одновременно выгуливая гостей в городе и демонстрируя им достопримечательности польской столицы?

Порезанный палец с пластырем дико мешал кромсать ветчину с грибами, однако я все же в грязь лицом не ударила. Двадцать три тоста – больше на противне не поместилось, – щедро посыпанные всем, чем требовалось, я сунула в печь. Так, делаем поправку на количество снеди, увеличиваем время жарки... И температуру...

Я установила печь на полчаса. Спустя двадцать минут, управляясь с яйцами всмятку, бабушка потянула носом:

– Ay тебя, девочка моя, ничего там не сгорело?

Елки – моталки!

Открыв духовку, я выпустила в кухню клубы черного дыма. Да уж, ничего не скажешь, на полную мощь эта пакость жарит быстро...

Пришлось гостям трескать обычные бутерброды с ветчиной и сыром, так как булочек на тосты у меня больше не было. От сырых шампиньонов они почему-то отказались. Ну нет так нет.

Что же касается планов гостей, то оказалось, что они хотят неделю проболтаться в Варшаве, потом на неделю умотать в Гданьск, потом опять на неделю вернуться в Варшаву, затем поехать в Краков – тоже, видимо, на неделю, – а конец каникул провести опять в Варшаве. Прекрасно, гостиницу я им забронировала, но по всему выходило, что мне же придется их и возить. По крайней мере, троих – бабушку, тетю Ольгу и дядю Игнатия.

Тетка Иза и дядя Филипп решили передвигаться своим ходом.

В Гданьске они хотели бы лично познакомиться с моими детьми в их нынешнем возрасте, так как с маленькими уже встречались. Так что я накаркала, сказав Элеоноре, что ей на голову свалится вся моя родня.

Я робко осведомилась, не поедут ли дорогие гости в город одни, потому что мне нужно приготовить хоть какой-то обед. Я бы сделала сразу дня на три...

– Как это? – возмутилась в ответ тетка Ольга. – Ты хочешь бросить нас на произвол судьбы?

– В этом городе, наверное, есть какие-то рестораны? – деревянным голосом вопросила бабушка.

Да, Элеонора была права. Одно дело, когда я у них одна, и совсем другое – когда их у меня пятеро. Ну да ладно, куплю на вечер что-нибудь в городе.

Тетка Иза и дядя Филипп вновь велели вызвать для них такси и укатили отдельно от всех. Мы лишь договорились встретиться, чтобы пообедать, – либо в Виланове, либо на Вспульной. Я очень настаивала на этих ресторанах, так как только там у меня имелись знакомые и можно было рассчитывать на столик без предварительного заказа.

И мы отправились в город. Вот тут-то все и началось. Когда я остановилась на аллее Уяздовских, заверещал мобильник. Звонил Рысек.

– Мне позвонил ваш дядя и предложил пообедать в «Европейском», – сообщил он. – Я уже вроде бы кое-что сообразил с этими телефонами. Вы долго не брали трубку?

– Долго, так как не могла вытащить её из сумочки, – призналась я. – А потом телефон заткнулся.

– А у меня зато зазвонил. Не знаю, как получится в обратную сторону.

– Тогда отключись, я попробую позвонить им...

Результат получился точно такой же – то есть отозвался Рысек.

– Вот видите, я угадал. Не знаю, что они сделали со своим телефоном, но звонки, адресованные вам, перебрасываются на меня. Теперь давайте я позвоню им и посмотрю, соединится ли. В случае чего что им сказать?

– Что с «Европейским» ничего не выйдет, потому что у нас там не заказан столик.

Через пару минут мобильник снова ожил.

Разумеется, Рысек!

– А меня с ними соединяет. Они сказали, что все в порядке, они туда заглянули и на всякий случай заказали столик. Так что никаких препятствий нет. Они лишь хотели бы договориться о времени.

– Очень разумная идея! – похвалила я. – Договоримся и перестанем тебе названивать. Подожди секундочку, сейчас я догоню своих.

Трио уже направилось осматривать Лазенки.

Я бегом догнала их и изложила ситуацию.

– Мы будем там в четыре! – безапелляционно заявила бабуля.

Дядя кашлянул.

– Ну хорошо, в половине четвертого, – великодушно согласилась бабуля.

– Рысек, скажи им, что в половине четвертого. Встречаемся прямо в «Европейском».

Через минуту Рысек снова позвонил:

– Они говорят, что могут немного опоздать, так что начинайте без них и вообще не обращайте на них внимания.

Интересно, как долго он выдержит такое посредничество?

– Вечно с Изой и Филиппом одни проблемы! – проворчала тетка Ольга. – Всегда все делают по-своему. Если бы эта машина была побольше...

– Я говорил, что нужно микроавтобус, так нет, Филипп уперся.

– Не Филипп, а Иза, – поправила дядю Игнатия бабуля. – Заранее было известно, что они этим воспользуются.

– Подозреваю, что они... – осуждающе начала тетка Ольга и замолчала, остановленная жестом бабушки. Жест был великолепен – величественный, отметавший подозрения тетки, словно метла мусор.

Из чего я поняла, что в семье имеют место разногласия и Филипп с Изой не проявляют стадного инстинкта. Странно, что они вообще приехали вместе со всеми, а не отдельно, впрочем, дай им Бог здоровья, пусть делают что хотят. Мне сейчас было не до семейных дрязг, так как меня мучил продуктовый вопрос – каким же образом, черт возьми, я смогу все закупить посреди пленэра и исторических памятников? Разумеется, я заранее сделала кое-какие запасы, забила весь морозильник, но не буду же я кормить их замороженным хлебом! Или мороженой колбасой! Свежие продукты – это свежие продукты, но как же мне от них вырваться хоть на минутку?

За обед в «Европейском» решительно заплатил дядя Филипп, так что я снова облегченно вздохнула. Позже, уже ближе к вечеру, вернувшись домой, я впустила свою троицу в дом и улизнула – под предлогом поставить машину в гараж. На лестничной площадке я набрала номер Рысека.

– Рысек, ты где?

– Дома. Как и вы. Я вижу вашу машину.

– Нет, я у тебя под дверью. Выйди, умоляю тебя!

– Без проблем...

– Рысек, ради всего святого, купи продуктов, – нервно сказала я, сунув ему в руки ключи от машины и кошелек. – Я просто ни на минуту не могу от них отойти. Купи хлебцев для тостов, булочек, черного хлеба, салата, а то они уже весь сожрали; может, немного приличной колбасы, сыра, каких-нибудь фруктов. И что-нибудь на десерт – печенье или ещё что. Поезжай в любой супермаркет, а потом поставь тачку в гараж.

– Без проблем, – беззаботно повторил Рысек. – Сейчас вернусь. А, минуточку! Вами тут полиция интересовалась.

– Что? Какая ещё полиция?

– Обычная. Спрашивали, живете ли вы здесь.

– И что?

– Ничего. Моя сестра сказала, что да;

Я не вмешивался, да и вообще говорить было трудно, так как близнецы как раз включили свою сирену.

Я махнула рукой, в данной ситуации полиция меня как-то не трогала. Жить в своей квартире – не преступление.

– Ладно, неважно. Поезжай и сразу же возвращайся.

Рысек действительно вернулся очень быстро и привез, в частности, кашанку <Польская кровяная колбаса с начинкой из каши.>, заявив, что в Австралии кашанки нет, поэтому для моих гостей она вполне может сойти за фольклорный деликатес. Идея оказалась великолепной, родимой польской кашанки гости мои не видели целую вечность, а кашу они, как выяснилось, обожают, так что ужин удался на славу. Все было бы хорошо, если бы дядюшка не поперхнулся от жадности деликатесом. Мы долго колотили его по спине, дергали за руки и давили на все возможные места, пока наконец дядюшка не пришел в себя, после чего с удвоенным аппетитом накинулся на фольклорное угощение.

Ожидая возвращения тетки Изы с дядей Филиппом, я мстительно решила кормить семейство содержимым моего морозильника – пельменями, пызами <Польское национальное блюдо, картофельные блины на сале.>, голубцами... Ладно, шут с ними, дам им ещё свиные отбивные с капустой и тушеные куриные ножки... А вообще просто чудо, что я по какому-то наитию свыше заранее все это закупила и засунула в холодильник.

Тетка с дядей вернулись ночью, в двадцать минут третьего, и жадно докончили кашанку. Самое разумное было дать этой паре запасные ключи, что я и сделала немедленно. Они проинформировали меня, что завтрак их не интересует, будить их не следует, а уйдут они, когда захотят.

Кто бы возражал.