Текст книги "Византия и Московская Русь"

Автор книги: Иоанн Мейендорф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 22 страниц)

Нереалистический консерватизм патриарха Антония должен был разочаровать Киприана. Разве патриархат мог защитить интересы церкви в Восточной Европе лучше, чем он сам? В любом случае, решение патриарха о Галиче осталось мертвой буквой: из источников исчезают упоминания о «митрополии», и только в 1414 году епископ Галицкий Иоанн, – который, очевидно, был лишен титула митрополита, – присутствовал на соборе, созванном Витовтом для избрания особого митрополита Киевского Григория Цамблака. [729]729
  217, с. 223; об этих событиях см. также: 242, с. 127–139.


[Закрыть] Очевидно, силы Киприана и его преемника Фотия, при том, что оба были убежденными поборниками морального престижа Византии, оказалось достаточно, чтобы распространить свою власть на Галицию, даже и в разрез с пожеланиями патриархата.

Лучше всего этот дух инициативы и фактической независимости, соединенной с верностью символическому значению византийской имперской системы, виден на примере отношений митрополита Киприана с Ягайло и Витовтом. Характерно, что за шестнадцать лет пребывания на кафедре в Москве (1390–1406 гг.) Киприан ни разу не посетил ни Золотой Орды, ни Константинополя, зато дважды подолгу бывал в землях королевства Польского – в 1395–1397 гг. и в 1404–1405 гг. [730]730
  201, с. 334–340; 134, с. 94, прим. 67 и 68.


[Закрыть] Главной его заботой явно было сохранение там православия, и, преследуя свою цель, Киприан действовал смело и даже дерзко, используя свои личные отношения с польским королем и литовским князем, которые продолжали уважать его, несмотря на обращение в католичество.

На пасху 1396 года великий князь Василий Дмитриевич мирно посетил занятый литовцами Смоленск (событие немыслимое в правление Дмитрия Донского), где встретился с Витовтом. Киприан сопровождал московского князя и посвятил для Смоленска нового епископа. [731]731
  246, с. 447. Епископ Михаил Смоленский, который, как мы видели, играл очень активную роль в церковной дипломатии этого периода, к этому времени уже не занимал кафедру. Несмотря на поставление его Пименом в 1383 году и на путешествие с последним в Константинополь в 1389, Михаил – бывший монах Симоновского монастыря, главного проводника византийского влияния в Москве – быстро перешел на сторону Киприана. Тем не менее, он вскоре покинул кафедру, оставаясь близким советником нового митрополита. В 1396–1397 гг. он сопровождал митрополита в подвластные Литве земли и ездил с ним в Киев. Именно там он поручил протодьякону митрополита Спиридону переписать и украсить миниатюрами великолепную Псалтирь. Эта Псалтирь является образцом русского искусства, вдохновленного византийскими образцами. Епископ Михаил умер в Москве в 1402 году (см.: Л. Лавровский. «Историко–критическая проверка каталога Смоленских епископов», Смоленские епархиальные ведомости, 1898, № 14, с. 780–781; В. Майков, «О владыке Михаиле, упомянутом в записи лицевой Псалтири 1397 года». Сборник статей памяти Л. Н. Майкова, СПб., 1902, с. 99–107; Г. Вздорнов, «Исследование о Киевской псалтири», М., 1978, с. 31.


[Закрыть] В западных и южных областях митрополии Киприана ждали неотложные дела. Со времени Кревской унии там нагнеталась политическая и религиозная напряженность. Афонский монах Фома, наместник митрополита в Киеве, был замешан в убийстве князя Скиргайло, совершенном зимой 1397 года. Скиргайло, обратившийся в католичество брат короля Ягайло, потерял свою власть в Литве и в качестве компенсации получил Киев, где сел на место православного князя Владимира Ольгердовича. [732]732
  Ср. 201, с. 337; 202. с. 205–206.


[Закрыть] Может быть, он пал жертвой православного фанатизма, может быть тут была политическая интрига, но Киприана, находившегося тогда в Литве, это никак, по всей видимости, не коснулось, он продолжал, пользуясь своей дружбой с польским королем, добиваться распространения своей юрисдикции на Галич и даже Молдавию, где церковные дела были в большом беспорядке. Именно в это время, также по соглашению с королем Ягайло, он выдвинул чрезвычайный проект созыва «в России» – т. е. почти наверняка в Литве – вселенского собора для соединения церквей.

Здесь не место пересказывать унылую и тягучую повесть разных попыток начать переговоры о соединении византийской и римской церквей, имевших место в эпоху Палеологов. В общем шаблон был один и тот же: за военную помощь против турок папы требовали объединения церквей без всяких предварительных условий. Это требование было принято императором Михаилом VIII и, на короткое время (1369–1370), Иоанном V, но желанной помощи так и не последовало. Большинство византийцев, мнение которых выражали главным образом император Иоанн Кантакузин и паламитская монашеская партия, смотрело на торопливые политические попытки достичь соединения церквей очень скептически и предлагало созвать собор, на котором обе стороны смогут свободно высказаться. Но идея собора, который подвергнет обсуждению вероучение римской церкви, не нравилась папам. [733]733
  Ср. 111, с. 149–177; общий обзор попыток унии см. 55.


[Закрыть] Так что Киприан, предлагая провести собор в «России», поступал в полном согласии со взглядами своего наставника, покойного патриарха Филофея, и византийских монахов–исихастов. Кроме того, сокрушительное поражение, которое потерпел под Никополисом (сентябрь 1396) венгерский король Сигизмунд, отозвавшийся на византийский призыв о помощи, должно было породить ощущение неотложной необходимости такого собора: если христианский мир не объединится против наступающего ислама, то Константинополь обречен. Действительно, в том же 1395 году султан Баязид начал прямую осаду города, которая длилась восемь лет, так что созвать собор в Константинополе было невозможно, и «Россия» могла показаться вполне приемлемым вариантом.

Мы знаем об этом проекте благодаря посланиям патриарха Антония королю Ягайло и самому Киприану. Оба датируются январем 1387 года. [734]734
  102, II, 280–282. 282–285.


[Закрыть] Ответ Константинополя был отрицательный: Россию не сочли подходящим местом для созыва вселенского собора, кроме того, следовало прежде всего снять осаду Константинополя. Патриарх торопил Ягайло соединиться в новом крестовом походе с Сигизмундом Венгерским, который, после Никополя посетив Византию, обещал вновь выступить в марте. Киприана патриарх поощрял оказывать влияние на «друга» митрополита – польского короля (φίλο? σου πολύ? έ'στιν ό κράλη?). [735]735
  102, II, 283.


[Закрыть]

Здесь видна, с одной стороны, лишенная реализма, трагическая беспомощность константинопольских правителей, а с другой – вновь обретенная уверенность киевского митрополита, который высоко ставил свою церковь и отводил ей роль естественного центра христианского мира. В ярком воображении Киприана – тоже, как оказалось, нереалистичном – даже неприятный факт перехода Ягайло в латинскую веру обращался ко благу православия, ибо благодаря этому факту на территории Польского королевства, где православие и римский католицизм жили бок о бок, можно было созвать собор, на котором встретятся восток и запад. На таком соборе, как вместе с ведущими константинопольскими богословами думал Киприан, победа православия над латинскими «новшествами» по крайней мере становилась возможностью, и поэтому положение православия в королевстве Польском – как и в других местах – могло коренным образом измениться. [736]736
  Что такие взгляды действительно разделяли ведущие византийские богословы, видно, к примеру, из письма патриарха Филофея архиепископу Охридскому (1367 г.): «Мы согласились с папскими послами, что, если наше учение на соборе окажется не хуже любого латинского, они придут к нам и примут нашу веру; перед Богом осмеливаемся мы сказать, что это действительно произойдет». (102, I, 492). Византийцы, которые отправились в Феррару в 1438 году, тоже надеялись «выиграть» спор с латинянами.


[Закрыть] Возвышаясь над местными политическими интересами Москвы, Польши и Литвы, Киприан думал вселенскими категориями, в высокой традиции византийской мысли.

Во время кризиса, который помешал ему занять митрополичью кафедру в Москве (1381–1389 гг.), Киприан, по всей видимости, пользовался деятельной личной поддержкой Иоанна V. [737]737
  Ср. гл. 9.


[Закрыть] В престарелом императоре, – а позже, когда тот умер (16 февраля 1391), в его прославленном сыне Мануиле II (1391–1425 гг.), который «имел все данные для того, чтобы во многих отношениях стать одним из величайших византийских императоров», [738]738
  7, с. 393.


[Закрыть] Киприан продолжал видеть олицетворенного вождя православной ойкумены, без которого не могло осуществиться единение христианских сил против ислама. Избрание патриарха Антония и последовавшее назначение Киприана были, по всей видимости, обусловлены личным вмешательством императора Иоанна V: соборный акт 1389 года неоднократно напоминает, что «высочайший и святой самодержец» заботится о единстве русской митрополии, управляемой Киприаном, и издал по этому поводу специальный хрисовул. [739]739
  102, II, 127–128. Текст хрисовула Иоанна V не сохранился, но вряд ли он сильно отличался от хрисовула Иоанна Кантакузина по тому же вопросу, изданного в 1347 году (102, I. 268–270).


[Закрыть] Именно в этом контексте следует понимать известное послание патриарха Антония московскому князю Василию Дмитриевичу, написанное и привезенное в Москву в 1393 году ¡Михаилом Вифлеемским. [740]740
  102, II, 188–192.


[Закрыть] Патриарх получил известие (несомненно, через Киприана), что московский князь противится поминовению византийского императора за литургией. «Говорят, – писал патриарх, – ты не позволяешь митрополиту поминать божественное имя царя в диптихах… и говоришь: «Мы–де имеем церковь, а царя не имеем и знать не хотим». Это нехорошо». Патриарх напоминает, какую роль императоры прошлого играли в созыве соборов и установлении церковных правил, и заключает так: «За все это они имеют великую честь и занимают высокое место в церкви. … До настоящего дня царь получает то же самое поставление от церкви, по тому же чину и с теми же молитвами помазуется великим миром [741]741
  Помазание императора святым миром вошло в обычай относительно поздно. Впервые помазание ввели в Никее, по примеру практики помазанья латинских императоров в Константинополе (137, с. 246–256). О споре относительно помазания императоров, который происходил в XIII веке, см. 108, с. 8–13.


[Закрыть] и поставляется царем и самодержцем ромеев, то есть всех христиан. На всяком месте, где только именуются христиане, имя царя поминается всеми патриархами, митрополитами и епископами… И самые латиняне, не имеющие никакого общения с нашей церковью, и те оказывают ему такую же покорность, какую [оказывали] в прежние времена, когда находились в единении с нами. Тем более обязаны к этому православные христиане; и если язычники окружили землю царя, то христианам не следует презирать его за это; напротив, это самое да послужит для них уроком смирения… Невозможно христианам иметь церковь, но не иметь царя. Ибо царство и церковь находятся в тесном союзе и общении между собою, и невозможно отделить их друг от друга. Тех только царей отвергают христиане, которые были еретиками, неистовствовали против церкви и вводили развращенные догматы, чуждые апостольского и отеческого учения. А высочайший и святой мой самодержец [Мануил II], благодатию Божию, есть [государь] православнейший и вернейший поборник, защитник и отмститель церкви; поэтому невозможно быть архиереем и не поминать его [имени]».

Правда ли, однако, что послание Антония, – которое до сих пор (и вполне резонно) цитируется в качестве яркого образчика византийского политического и религиозного универсализма, – было спровоцировано новым всплеском русского сепаратизма, как то следует из буквального прочтения текста? Со стороны Василия Дмитриевича такой идеологический выпад был бы весьма неожиданным. Вот его отец, Дмитрий Иванович, действительно постоянно сопротивлялся провизантийской политике Киприана и монашества; более того, отношения Дмитрия Донского с греками в период смуты 1378–1389 гг. могли изгладить в нем представление о Византии как центре христианской вселенной. Но Василий только что принял Киприана и одобрил его политику; он использовал поддержку Константинополя против мятежного Новгорода и враждебной Литвы. Поэтому, скорее всего, Василий никаких новшеств не вводил, а просто попытался восстать против нововведения, сделанного Киприаном.

Для того, чтобы уверенно обосновать такое понимание послания, следует, конечно, тщательно изучить славянские церковные книги, употреблявшиеся на Руси с X века. Но некоторые факты известны: в нескольких русских рукописных служебниках (евхологионах) XII и XIII веков содержится только поминание «благоверного князя». [742]742
  Ср.: Горский и Невоструев, «Описание славянских рукописей Московской синодальной библиотеки», III, с. 2; 199. с. 24, прим. 2.


[Закрыть] В XIV веке тоже не поминали императоров; это видно, например, из чина освящения воды 1 августа. [743]743
  211, с. 53. Г. М. Прохоров сообщает о существовании пергаментной минеи на декабрь, которую он датирует 1380–1390 годами и в которой есть запись, возможно, сделанная самим Киприаном. нарочито отрицающая существование «императора и патриарха» на Руси; многолетие возглашается только князьям и «митрополиту Киевскому и всея Руси» (233, с. 119).


[Закрыть] Сам Киприан в послании к преп. Сергию и Феодору (июнь!378 года) говорил, что за божественной литургией первым он поминает Дмитрия Московского, а не императора. [744]744
  236, стлб. 181.


[Закрыть] Однако в личном Киприановом списке Служебника, сделанном для него в 1397 году, находим упоминание «нашего благочестивейшего и благовернейшего императора». [745]745
  197, с. 225; ср. А. Горский и К. Невоструев, ук. соч. с. 13–14. Правда, в Служебнике Киприана, в тексте проскомидии, нет упоминания об императоре, а только о «благоверных князьях наших». (211, с. 33).


[Закрыть] Более того, в грамоте к псковскому клиру, написанной в одно время со Служебником, Киприан специально упоминает – наряду с другими литургическими новшествами, которые он вводил на Руси в соответствии с обычаями Константинополя, – предписание «поминать православных императоров наряду с великими князьями… как мы то делаем здесь, в митрополии». [746]746
  236, стлб. 239.


[Закрыть] Эти факты показывают, что когда Киприан вводил поминание императоров в диптихах, то вводил новшество, не пользовавшееся общим признанием. Они же свидетельствуют, что Киприан, пользуясь поддержкой патриарха, в силах был превозмочь неодобрение великого князя и что в Москве его решение поминать императора твердо исполнялось, по крайней мере, в течение некоторого времени. [747]747
  Хотя преемник Киприана митрополит Фотий (1408–1431) был греком и, конечно, разделял взгляды Киприана на роль византийских императоров в христианском мире, в чине поставления епископов, датируемом 1423 годом, нет упоминания императоров. («Еще молимся о благоверных и богохранимых князех наших»!. (236, стлб. 441).


[Закрыть]

Легко понять, почему для Киприана после 1390 года столь важно было напоминание о высшей и вселенской власти византийского императора: она наделяла его самого неким символическим нелицеприятием в отношении Василия, Витовта и Ягайло. Его важнейшей целью было сохранить непосредственный личный контроль над всей митрополией. Во время первого посещения Литвы (1375–1378 гг.) он мог поминать первым имя великого князя Дмитрия Ивановича, потому что Ольгерд еще был язычником. Но после 1386 года невозможно стало поминать московского князя прежде короля Ягайло, не нанеся тем самым последнему оскорбления. И нельзя же было поминать Ягайло – католика – как «благочестивейшего» и «благовернейшего» самодержца. С другой стороны, планы соединения церквей, которые вынашивал Киприан, могли быть скомпрометированы нарочитым и, следовательно, злонамеренным опущением имени Ягайло. Поэтому не последовательнее ли было установить менее спорное поминание православного константинопольского императора, – номинальное вселенское первенство которого признавали и латиняне, как отмечал патриарх Антоний, – и таким образом продемонстрировать независимость митрополита от «местных» князей и его надежду на грядущий триумф православия на вселенском соборе, который созовут в России или Литве под председательством императора «Нового Рима»? Религиозно–политическая идеология, которую Киприан старался выразить, установив поминание императоров в России, наглядно воспроизведена в необычном иконографическом памятнике: «большом саккосе» митрополита Фотия, преемника Киприана (1408–1431 гг.). В центре этого замечательного произведения русско–византийской вышивки изображено Сошествие Христа во ад, и по одну сторону от него, в полный рост, император Иоанн VIII Палеолог (1425–1448 гг.) и его первая жена Анна, дочь Василия Дмитриевича, а по другую – великий князь Василий Дмитриевич (1389–1425) и его жена Софья, дочь Витовта. [748]748
  O саккосе Фотия, ныне хранящемся в Оружейной палате в Москве, см. 196, с. 287. Д. Оболенский убедительно доказывает, что саккос сделан между 1414 и 1417 годами. Иоанн VIII был официально «коронован» co–императором в 1421 году, но византийские источники также показывают, что уже в 1401–1408 гг. на него был возложен пилос (венец) и он был провозглашен императором. Some Notes concerning a Byzantine portrait of John VIII Paleologus, Eastern Churches Review, IV, 2 (1972), pp. 141–146.


[Закрыть] Композиция ставит ударение на узы родства, связывающие Палеологов с княжескими династиями Москвы и Литвы и возникшие благодаря браку Иоанна VIII и Анны (1414 г.), при этом подчеркивается верховное и вселенское значение Византийской империи. Более того, значение этого главенства для местных русских интересов подчеркнуто совершенно неожиданным изображением трех святых, помещенным между фигурами Василия и его дочери Анны. Это трое святых «виленских мучеников»: Антоний, Иоанн и Евстафий, казненные Ольгердом в 1347 году и канонизированные патриархом Филофеем в 1374–ом. [749]749
  Ср. гл. 8.


[Закрыть] Иконография саккоса выражает вполне определенную идею: верность «византийскому содружеству» есть условие сохранности и развития православного христианства во всей Руси, как в Московии, так и в литовских землях. Именно в этом заключался смысл программы, которую проводил митрополит Киприан, особенно в 1396–1397 гг. в Литве, она же по наследству перешла к преемнику Киприана Фотию.

Меньше мы знаем о втором посещении Киприаном западных областей митрополии в 1404–1406т. Впрочем, известно, что Витовт встретил его в Вильне [750]750
  217, c. 191.


[Закрыть] с большими почестями и что в течение двух недель он присутствовал при особой встрече Ягайло и Витовта в Ми–лолюбе. [751]751
  217, c. 192.


[Закрыть] По настоянию Витовта, Киприан вынужден был сместить епископа Туровского Антония, обвиненного в протатарской (и, возможно, антилатинской) политике; однако виноватым Киприан его, очевидно, не считал и дал ему убежище в Москве. [752]752
  217 и 201, с. 340.


[Закрыть]

Таким образом, с католическими правителями западных областей митрополии Киприан вел себя дипломатом и умел сохранять с ними хорошие отношения, поддерживая в то же время постоянную связь с Константинополем, который все больше нуждался в его помощи, но мало что мог в свою очередь предложить митрополиту, чтобы поддержать его начинания. Например, из черновика письма патриарха Матвея Киприану (1400г.) мы узнаем, что император Мануил II и патриархат не раз обращались к московскому князю за деньгами, что Михаил Вифлеемский, на этот раз вместе с двумя важными византийскими чиновниками, вновь отправился на Русь за пожертвованиями. [753]753
  О посольстве см. 128, с. 123–132.


[Закрыть] Послание сообщает о недавнем примирении Мануила II с Иоанном VII и о том, что Мануил поехал искать помощи во «франкские земли». Униженный проситель, Матвей чрезвычайно хвалит митрополита Киевского: «О возлюбленнейший брат; поскольку ты проявил себя в прошлом как любящий ромеев человек, покажи себя и ныне и вели и советуй всем делать так, как мы предлагаем и предписываем. Убеди их, что жертвовать на охрану святого града лучше, чем на дела благотворительности, помощи нищим и выкуп пленных»…

Неизвестно, можно ли где–нибудь еще у церковных иерархов найти подобный прейскурант христианских добродетелей, но русские и в этот раз, как и в прошлом, проявили, очевидно, большую щедрость в отношении осажденного Баязидом Константинополя. Однако город был на время спасен не западной или русской поддержкой, а победой, которую Тамерлан одержал над Баязидом в битве при Ангоре (1402 г.).

Сверх забот о единстве митрополии, основной исторической заслугой Киприана было деятельное, настойчивое и умелое распространение на Руси богословских, литургических и литературных византийских традиций. [754]754
  См. обсуждение этого вопроса (о деятельности Киприана) в главе 6.


[Закрыть] Но если говорить о его месте в русской истории, то главнейшим делом Киприана стало составление полного общерусского летописного свода; теперь все разнообразие летописей собралось в историю единого народа, наследника древнего Киевского государства Владимира и Ярослава и члена «византийского содружества». [755]755
  См., в частности, 226, с. 128–140; М. Д. Приселков также опубликовал реконструированный текст Киприановой компиляции, известной как «Троицкая летопись», которая погибла в пожаре 1812 года. (М. Д. Приселков, «Троицкая летопись. Реконструкция текста», М. – Л., 1950). Работы Приселкова служат основой многочисленных современных работ по изучению летописей, в частности работ Д. С. Лихачева и некоторых его коллег и учеников.


[Закрыть] Этот свод, завершенный к 1408 году (уже после смерти митрополита) вполне отражает те взгляды, которые можно обнаружить в посланиях Киприана и в его практической деятельности как предстоятеля церкви: великое княжество Московское, наиболее надежный центр православия, первенствует среди русских княжеств, но не обладает культурной или политической монополией. Доблести и заслуги западных и юго–западных княжеств, и, конечно, роль литовских князей, получают надлежащее признание и оценку. Наряду с этим, о промахах, просчетах и преступлениях как московских, так и литовских властей в общем рассказывается беспристрастно.

В героической борьбе за единство митрополии Киприан, возможно, и допускал иногда ошибки, но всегда был независим. Чтобы сохранить независимость, он с редкой изворотливостью и упорством пользовался «византийскими связями», тем более, что независимости этой часто угрожали как с востока, так и с запада. Киприан остался верен традициям византийского монашеского исихазма. Это проявилось не только в том, что он ввел на Руси константинопольский текст «Синодика православия» (который читается в первое воскресенье Великого поста и содержит торжественное прославление богословия св. Григория Паламы и осуждение его противников), [756]756
  Ср. критическое издание Синодикона в 58. В 1395 году Киприан специально подчеркивал в послании к псковскому духовенству: «А синодикъ есмь послал к вамъ правый Царегородскый, по чему и мы здесь поминаемъ, или еретиковъ проклинаемъ: и вы по тому дейте». (236, стлб. 241). Ср. 134, с. 773.


[Закрыть] но и в том, что он сам переписывал произведения монашеской духовности: сохранились собственноручно переписанные им по–славянски «Лествица» преп. Иоанна Лествичника и творения Псевдо–Дионисия. [757]757
  Ср. подробное описание в 252, с. 189; А. И. Кдибанов, ук соч., с. 326; 197, с. 224.


[Закрыть] Русские исихасты XVI столетия, т. н. «нестяжатели», любили ссылаться на «Ответы» Киприана игумену Афанасию, в которых митрополит, ссылаясь на собственный афонский опыт, осуждает приобретение монастырями больших имений и работников, так как считает недопустимым извращение монашеских идеалов. [758]758
  236, стлб. 263–265.


[Закрыть]

В последние годы Киприан уединенно жил в Голе–нищеве, погруженный в книжные занятия и молитву. Он избегал Москвы даже тогда, когда необходимо было совершать епископские поставления. [759]759
  Ср. посвящение епископов Илариона Коломенского и Митрофана Суздальского в Голенишеве. 217, с. 194.


[Закрыть] Умер митрополит Киприан в том же уединении 16 сентября 1406 г. [760]760
  201, с. 335.


[Закрыть]

Заключение. Мечты и реальность

История России чаше освещалась с точки зрения общих теорий, чем история любой другой европейской страны. В применявшиеся историками схемы неизбежно включался пункт о «влияниях» – византийском, западноевропейском или татарском. И всякий раз построения того или иного автора определялись его индивидуальным отношением к – соответственно – византийской, монгольской или западноевропейской цивилизации. Так что, когда речь идет о византийском влиянии в России, вывод зависит от взгляда автора на Византию и ее государственное устройство. В. Вальденберг, например,, широко используя источники, показал, что русские унаследовали от Византии идею ограниченности императорской власти и ее подчиненности высшим религиозным ценностям, хранимым церковью. [761]761
  248. с. 132–168.


[Закрыть] Англичанин Р. Г. Дженкинс, напротив, совершенно по–другому понимал Византию и, следовательно, ее влияние на Россию. Он считал, что в Византии получил развитие императорский абсолютизм, который переняли и русские цари, и современные советские руководители. «Современное русское государство, – пишет он, – просто сохраняет старую царистскую традицию… Многовековая структура остается в существе своем прежней», и «в этой структуре очень легко узнать византийский дворец Третьего Рима». [762]762
  16, с. 4.


[Закрыть]

Похожие разногласия мы встречаем у историков, рассматривающих татарское влияние. Одни видят в татарах лишь враждебную силу, которая вызвала к жизни национальное сопротивление и тем самым стимулировала возрождение национального самосознания, [763]763
  «Русское государство с Москвой во главе было создано не при поддержке татар, а в процессе тяжелой борьбы русского народа против золотоордынского ига». Б. Д. Греков и А. Ю. Якубовский, «Золотая Орда и ее падение», М. – Л.. 1950, с. 256.


[Закрыть] другие, следуя основоположнику русской историографии H. M. Карамзину, считают, что «своим возвышением Москва обязана ханам». Так называемые «евразийцы» полагали, что татарский образ правления лег в основу русской государственности: татарские правители заняли место вселенской Византийской империи, [764]764
  17, с. 65–79.


[Закрыть] и русские цари, правившие в основном на тех же территориях, стали не более и не менее, как наследниками ханов. [765]765
  «Представление многих тюркских и монгольских племен о том, что русский царь – это преемник монгольских ханов, создало благоприятную психологическую атмосферу для распространения царского правления на эти земли». 186, с. 388–389. Вернадский также подчеркивает историческую связь централизации русского государства и принципов монгольской администрации.


[Закрыть] Другие исследователи напоминали о том, что московский Кремль в XV веке строили итальянские архитекторы, напоминали о притоке европейских идей, утверждая, что Московская Русь утратила связь с Византией и в политический и культурный обиход вошли идеи, сродные скорее Макиавелли, чем греческой патристике. [766]766
  Г. Флоровский, «Пути русского богословия», Париж, 1937.


[Закрыть]

Я не буду обсуждать эти точки зрения, отражающие разные аспекты неизбежно сложного исторического процесса. Но поскольку речь идет о византийском влиянии в истории Руси, то следует помнить, что для XIV века принадлежность к наднациональной – в потенции – универсальной – православной общности с центром в Константинополе была основополагающим фактором развития культуры и важным политическим фактором. Эта принадлежность получила выражение в богослужении и гимнографии церкви, в сильном административном аппарате, которым управлял митрополит Киевский и всея Руси. Византийские клирики и дипломаты постоянно посещали Русь, а русские паломники и купцы бывали в Византии и других центрах средневекового востока.

Большая часть литературных – церковных и светских – произведений была известна русским в переводах с греческого. Византийские мастера украшали русские церкви и учили местных иконописцев. Понятно, что византийская средневековая цивилизация была составной частью самой русской жизни, в то время как татарское владычество всегда оставалось ненавистным «игом», существующим de facto и навязанным силой, хотя подчас его и использовали в качестве орудия против других врагов, особенно западных. Во всяком случае, монгольская культура никогда сознательно не принималась русскими за образец. И если татарских ханов, как и византийского императора, русские именовали «парями», то само по себе это нисколько не обнаруживает настоящей лояльности к Золотой Орде. В славянском переводе Библии так же именуются и цари Вавилона, Халдеи, Египта. Если византийские «цари» отличались от татарских, то именно тем, что греческий император признавался единственным и вселенским «православным» и «христолюбивым» самодержцем. [767]767
  См. очень впечатляющее описание космического порядка в житии св. Стефана Пермского, составленном Епифанием Премудрым.


[Закрыть]

Когда мы пытаемся понять, как политические теории и идеи передавались из Византии на Русь, следует помнить, что ни в Византии, ни на Руси они не были неизменны и статичны. Например, допущение, что в Византии всегда и во всех случаях господствовал «цезарепапизм», не ведет ни к чему, кроме недоразумения. Явными проявлениями цезарепапизма были декрет против «Трех глав» Юстиниана I или принуждение Михаилом VIII греческого духовенства к унии с Римом, но византийские учителя русских – неколебимые монахи–исихасты – говорили об этих случаях как об очевидных злоупотреблениях властью.

Есть масса оснований считать (и об этом шла речь в книге), что монашество, вообще говоря преданное имперской идеологии, и на практике, и в теории противилось цезарепапизму. Монашество сумело придать идее Византийской империи более реальные очертания «православного содружества», признающего идеальное главенство византийского императора. Более того, турецкая угроза как будто заставила по крайней мере некоторых из них поверить, что славянские страны, и особенно Московская Русь, смогут выступить в той роли форпоста православного христианства, которую в течение веков играла Византия. Эту мысль, без сомнения, выражали такие символические акции, как передача на Русь Дионисием Суздальским точных копий знаменитой Одигитрии, традиционно считавшейся покровительницей Константинополя (1382 г.); [768]768
  См. гл. 10.


[Закрыть] перевод на славянский язык составленного патриархом Филофеем акафиста в честь этой иконы, [769]769
  230, с. 148.


[Закрыть] торжественный перенос из Владимира в Москву митрополитом Киприаном византийской иконы «Владимирской Богоматери», которой народ приписал чудесное спасение Москвы от полчищ Тимура в 1395 г. [770]770
  215, с. 222–225.


[Закрыть] Более того, символика византийских императорских и русских княжеских портретов на саккосе Фотия не могла появиться без молчаливого, по крайней мере, признания возможности translatio imperii в Москву. [771]771
  См. гл. 10.


[Закрыть]

Русские, безусловно, хорошо запомнили урок о вечности империи, самым ясным образом преподанный им патриархом Антонием: «Невозможно христианам иметь церковь и не иметь царя». Но никто не учил их, что император целиком и безусловно владеет церковью. В послании к великому князю Василию патриарх Антоний признавал, что христиане обязаны «отвергать» тех императоров, которые стали «еретиками» и вводят «развращенные догматы». [772]772
  102. II, 192.


[Закрыть] Таким образом, повиновение императору обуславливалось его православностью, и русские, конечно, знали не только о еретичествовавших в прошлом императорах (которые часто упоминаются в литургических текстах, например, в тропаре мученикам эпохи иконоборчества, «сокрушившим Копронима мечом веры»), но и о Михаиле VIII Палеологе и об Иоанне V, которые приняли латинскую веру. Более того, вмешательство светских властей в управление церковью, по крайней мере в принципе, осуждалось. Одним из главнейших аспектов правления митрополита Киприана на Руси была забота о независимости от светской власти, московской или литовской; если бы не эта независимость, он бы не смог подчинить своей юрисдикции раздробленную в политическом отношении страну. В 1378 году, когда Дмитрий Донской только что с оскорблениями изгнал Киприана из Москвы, тот писал преп. Сергию и игумену Феодору, цитируя каноны, которые воспрещают светским правителям вмешиваться в избрание епископов. [773]773
  236, стлб. 178 и Приложение 8.


[Закрыть] Уже утвердившись на митрополичьей кафедре в Москве, он в полуавтобиографическом .»Житии Петра» осуждал эрастинианство, по причине которого, как он думал, великий князь Владимирский Михаил Ярославич поддерживал в 1305–1308 гг. Геронтия против Петра. [774]774
  249, 21. XII, стлб. 1635; ср. 197, с. 247. Ср, аналогичные ссылки на каноны, осуждающие цезарепапизм, в посланиях митрополита Фотия против избрания Григория Цамблака (1416): 236, стлб. 341–342.


[Закрыть] Кроме того, в патриарших грамотах русские чаше встречали упоминания о власти вселенского патриарха, (которая определялась в терминах, напоминающих западный папизм), чем упоминания об императорской власти. [775]775
  Ср. глава 5.


[Закрыть] Из всего этого следует, что в XIV веке Византия, поскольку влияние ее распространялось через направляемый исихастами патриархат, насаждала на Руси не цезарепапизм, а идею сильной, единой церкви, стоящей над национальными интересами и политическими границами. Русских учили, что византийский император является защитником, а не хозяином такой церкви.

В течение нескольких десятилетий после окончательного утверждения Киприана на кафедре (1390 г.) Московская Русь оставалась верна этой идеологии. Преемник Киприана грек Фотий (1408–1431 гг.) – волевой деятель, наделенный большим политическим разумом – также успешно проводил политику единства. Ему опасность грозила не со стороны московского князя, а со стороны Витовта, мечтавшего о реализации планов Ольгерда. После смерти Киприана, Витовт попытался заменить его своим кандидатом, полоцким епископом греком Феодосием. Однако Константинополь отверг этого претендента. [776]776
  Ср. «Акты, относящиеся к Западной России», I, № 25, с. 36; 236, стлб. 329.


[Закрыть] В ноябре 1415 года, опираясь на Витовта, западнорусские епископы намеревались избрать отдельного митрополита, а это прямо угрожало власти Фотия (и власти патриархата над его митрополией). Мотивировали этот акт каким–то не названным проступком Фотия, связанным, возможно, с церковными пошлинами. Митрополит получил от «собора епископов Киевской митрополии» торжественное объявление о том, что его более не признают епископом. [777]777
  236, стлб. 307–310.


[Закрыть] Соборный акт, подписанный епископами Полоцким, Черниговским, Луцким, Владимиро–Волынским, Перемышльским, Смоленским, Холмским и Туровским, гласил, что Фотий пренебрег своей литовской паствой, живя в Москве, а в западных епархиях только собирал подати; что великий князь Витовт безуспешно пытался добиться в Константинополе утверждения особой литовской митрополии; что церковная независимость от Константинополя уже существовала в Галиче в правление великого князя Киевского Изяслава [778]778
  Намек на избрание митрополита Климента Смолятича (1147–1155 гг.).


[Закрыть] и осуществлена болгарами и сербами; наконец, что древние каноны позволяют епископам каждой области избирать своего собственного митрополита. Еще важнее, пожалуй, то, что соборный акт (называя константинопольского патриарха, как и других православных патриархов, своим «отцом») прямо обвиняет Константинополь в симонии и цезарепапизме, ссылаясь на печальные прецеденты XIV столетия.

«…Отвращаемся не могуще трьпети еже на церковь Божию насилование царево; ибо святый вселенскый патриярхъ и божьственный соборъ священый Костянтиняграда по правиломъ поставити митрополит не могуть, но кого царь [Мануил II] повелить; и отселе купуеться и продаеться даръ Святаго Духа, якоже и отець его [Иоанн V] сътвори на киевскую церковь, в днехъ нашихъ, о Киприяне митрополите, и о Пимине, и о Дионисьи и о иныхъ многыхъ, и не смотряше на честь церковную, но смотряше на злато и сребро много». Поэтому русские епископы отказывались принимать митрополита, «иже куплею поставлени бывають от царя, мирянина будуща человека, а не по воле патриархове и по преданию сущаго сбора апостальского». [779]779
  236, стлб. 309–314.


[Закрыть]

Новогрудским кандидатом на митрополию Киевскую и всея Руси (но без подчинения ему Москвы) стал болгарин Григорий Цамблак, ученик и почитатель митрополита Киприана. [780]780
  Широко распространенное мнение, что Григорий Цамблак был племянником Киприана, убедительно опровергнуто (см. гл. 9, прим. 8).


[Закрыть] Григорий и его сторонники – в том числе Витовт – считали, что избрание особого митрополита для Литвы так же законно, как и назначение в 1375 году Киприана. Однако обстоятельства и намерения были в этих двух случаях совершенно различны. Григорий был облечен властью в связи с сепаратистскими скорее тенденциями, тогда как прозорливая политика патриарха Филофея в 1375 году была по существу объединительной: Цамблак никак не мог рассчитывать на управление всей русской митрополией. Кроме того, митрополита Фотия, в отличие от Алексия, нельзя было обвинить в «пренебрежении» западными епархиями или в том, что он является орудием московских интересов. Он посетил Литву и Галич в 1412 году, бывал там – после удаления Цамблака – в 1420–1421, 1423, 1427 и 1430 годах. Не Фотий, а Цамблак стал орудием светской (и даже не православной) власти. Несмотря на свои грандиозные проекты относительно Руси, Витовт был вассалом польского короля, своего кузена Ягайло, так что его владения определенно не входили в состав «византийского содружества». В действительности, Цамблак оказался вовлечен в двусмысленные планы объединения церквей. В сопровождении внушительной свиты, он посетил Констанпкий собор. Но холодный прием, который ему оказало там латинское духовенство и светские правители, ясно показал, что митрополит Киевский, поставленный по воле католического князя и без благословения Константинополя, вряд ли может способствовать переговорам о единстве между церквами востока и запада.