Текст книги "Византия и Московская Русь"

Автор книги: Иоанн Мейендорф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

По пути в Византию посольство заехало в Золотую Орду и некоторое время пользовалось гостеприимством Мамая. [611]611
  И. Б. Греков истолковывает текст «Повести» так, что Мамай «задержал» Митяя (237, стлб. 129). Этот автор также обвиняет Мамая в смерти Митяя (202, с. 119). Однако его концепция о московской партии, поддерживающей поставление Митяя и ведущей националистическую антитатарскую политику, не выдерживает критики (ср. щедрый ярлык, пожалованный Мамаем «митрополиту Михаилу»); см. 233, с. 84–85.


[Закрыть] От номинального хана Туляка Михаил–Митяй получил ярлык с подтверждением привилегий русской церкви, названной «великорусской». [612]612
  209, с. 198–199.


[Закрыть] Величественные замыслы Митяя были, однако, разрушены непредвиденными обстоятельствами, которые достойны приключенческого романа.

Русское посольство, севшее на корабль в Кафе, уже было в виду Константинополя, когда нареченный митрополит неожиданно умер. Он был похоронен в Галате, что показывает политическую подоплеку московского проекта: Галата не только принадлежала генуэзцам; в 1379–1380 гг. там укрывался Андроник IV. Шла гражданская война, и москвичи были друзьями узурпатора, а не его отца Иоанна V, который занял Константинополь.

Повесть ярко описывает последующие события. «Оумръшу же Митяю бысть в них замятия и недоумение, смятоша бо ся, яко же пишетъ: возмятошася и въсколебашася, яко пиании, и вся мудрость их поглощена бысть». [613]613
  237, стлб. 129–130.


[Закрыть] Действительно, кандидат на митрополичий престол скончался, а в Константинополе патриарший престол пустует после низложения Макария. Венеция и Иоанн V угрожали власти генуэзцев. А в довершение бед, в городе находился и сам митрополит Киприан, полноправный член синода, называвшийся «митрополитом всея Руси». [614]614
  Ср. его подпись с подписью на греческом языке в акте, изданном до июня 1380 года; 102, II, с. 6.


[Закрыть]

Можно себе представить, какие интриги и какое давление со всех сторон предшествовали разбору русских церковных дел новоизбранным патриархом Нилом и его синодом в июне 1380 года. Можно было бы ожидать, что патриарх вернется к политике Филофея – ведь Нил сам был монахом, одаренным проповедническим талантом, автором «энкомиона» в честь великого поборника византийского исихазма Григория Паламы. [615]615
  О Ниле см., в частности, 66; 33, с. 207–214. «Энкомион» Паламе (ср. 140, CLI, стлб. 655–678) не добавляет ничего нового к первоначальному житию Паламы патриарха Филофея.


[Закрыть] Но Нил не обладал ни характером своего предшественника, ни свободой действий. Своим избранием он был целиком обязан императору Иоанну V и русские проблемы был вынужден решать с учетом сложившейся в Византии политической ситуации. Когда в июне 1380 года патриарх выносил свое решение, война между Венецией и Генуей, Иоанном V и Андроником IV все еще была в разгаре, причем ни одна из сторон не могла добиться решительной победы. В 1380 году уже предчувствовался компромисс, которым война закончилась в 1381 г., и Иоанн V не мог не считаться с политическим давлением Генуи и подношениями москвичей. Русское посольство широко использовало кредит, обеспеченный ему великим князем Дмитрием Ивановичем. Согласно Повести, русские от имени великого князя заняли 20 тысяч гривен серебра у генуэзцев и турок. «Русини же позаимоваша оною кабалою сребро в долг на имя князя великаго оу Фрязъ оу Бесерменъ въ росты, еже и до сего дни тотъ долгъ ростетъ, россулиша посулы и раздаваша и сюду и сюду, тем едва утолиша всехъ». [616]616
  237, стлб. 130; русские оставались должниками генуэзцев до 1389 года.


[Закрыть]

В результате соборное деяние о поставлений, датированное июнем 1380 года, целиком отражало московское видение событий: митрополит Киприан назван «вторым Романом» и пособником Литвы. Поставление его в декабре 1375 года изображено как следствие обмана, жертвой которого пал сам патриарх Филофей. Наконец, деяние объявляет о решении синода принять предложения московских послов и посвятить в митрополиты одного из трех архимандритов, сопровождавших Михаила–Митяя в Константинополь, а именно Пимена.

Каким образом Митяя заменил Пимен? Русская «Повесть о Митяе» и греческое соборное деяние 1389 года утверждают, что патриарх Нил ничего не знал о смерти Митяя и считал Пимена подлинным кандидатом Дмитрия. [617]617
  237, стлб. 130; 102, II, с. 121. Последний текст носит отчасти апологетический и, следовательно, малоубедительный характер; ср. риторический вопрос о предполагаемом неведении Нила: «ибо как могла подозревать такое зло добрая и божественная душа, непричастная ничему злому и исполненная всякой добродетели?»


[Закрыть] Эта версия совершенно неприемлема: имя и личность Митяя были известны в Константинополе благодаря предшествовавшей переписке Москвы с патриархом Макарием. Более того, невозможно себе представить, чтобы Киприан и Дионисий Суздальский, находившиеся в 1380 году в Константинополе, не раскрыли патриарху такой примитивный обман. [618]618
  Ср. 201, с. 245; 239, с. 503–504.


[Закрыть] Понятно, что версия о подмене просто пытается обелить память патриарха Нила, императора Иоанна и Дмитрия Донского, возложив всю вину за разрушительные последствия посвящения Пимена на него самого и на русских послов, вся ошибка которых заключалась в том, что они точно следовали прежним инструкциям, данным им князем Дмитрием Ивановичем, в то время как в Москве назревали неслыханные перемены. [619]619
  «Повесть о Митне» была составлена в 1381–1382 годах, возможно, самим Киприаном, который был тогда признан Дмитрием «митрополитом всея Руси» и нуждался в одобрении константинопольских властей (ср. 232, с. 12–13). В акте патриарха Антония 1389 года используется эта же версия, чтобы сохранить видимость последовательности в русской политике Иоанна V и патриархата.


[Закрыть]

Если смотреть глазами патриарха Нила, то в 1380 году поставление Пимена выглядело вполне понятным компромиссом, допущенным в результате разных давлений на патриарха и, по видимости, лучше всего обеспечивающим интересы патриархата в данных обстоятельствах. Несмотря на посулы и взятки, Нил не исполнил обещания Макария учредить отдельную митрополию «Великой России»; Пимен был посвящен как «митрополит Киева и Великой Руси». На синоде возник спор о том, «законно ли посвящать Пимена как митрополита Великой России и не ставить его также митрополитом Киевским, поскольку Киев изначально является столицей митрополии всея Руси». [620]620
  102, II, 16.


[Закрыть]

Вопрос был решен таким образом, что титул «Киевского» был дан Пимену, а Киприан получил титул митрополита «Литвы и Малой Руси». Более того, формально Нил провозглашал принцип единства митрополии и постановлял, что после смерти Киприана Пимен станет митрополитом «всея Руси». Впрочем, патриарх решил, что в будущем такие митрополиты будут посвящаться «по представлению Великой Руси». [621]621
  102, II. 18. Наше толкование действий Нила находит подтверждение в том, что акты патриаршей канцелярии в правление Нила продолжали говорить об одном «митрополите Киевском и всея Руси» (ср. акт 1382 года, назначающий Дионисия Суздальского архиепископом, – 236, стлб. 200).


[Закрыть] Фактически, Нил пытался вернуться к системе, существовавшей в эпоху Феогноста и Алексия, даруя Москве новую и постоянную привилегию представлять своих кандидатов. В реальных политических условиях, существовавших в 1380 году на Руси и в Литве, такая система была обречена, но по крайней мере формального утверждения раздела митрополии, чего желали в Москве, не произошло.

Разумеется, Киприана такое решение удовлетворить не могло. Он пытался настаивать на постановлении Филофея, которое делало его после смерти Алексия единственным русским митрополитом. В синоде его поддержал влиятельный митрополит Никейский Феофан – выдающийся паламитский богослов и друг Кантакузина и Филофея. [622]622
  102, II, с. 16; ср. 76, с. 513–517; 109, с. 415; 10, с. 746. Феофан был также знаком со славянскими делами и способствовал примирению византийской и сербской церквей: в 1368 году сербский князь Иоанн Углеш называл его «своим господином, своим отцом, ходатаем и целителем души моей» (102, I, с. 563).


[Закрыть] Однако, поскольку Нил решил посвятить московского кандидата, он должен был объявить поставление Киприана при жизни Алексия неканоническим. В конце концов Феофан и Киприан внешне приняли мнение «большинства», но Киприан уехал в Киев до поставлення Пимена, явно разочарованный титулом, который дал ему Нил: «митрополит Литвы и Малой Руси». [623]623
  Оба имени, Киприана и Пимена, с указанием сана, наличествуют в синодальном акте июня 1380 года: Киприан значится в списке присутствовавших (102, II, 7). а Пимен среди подписавшихся (102, II, 8). Его подпись (по–славянски, показывающая, что он не знал греческого) была, очевидно, поставлена после отъезда Киприана.


[Закрыть] Акт 1380 года ничего не говорил о его праве наследовать Пимену в случае смерти последнего, и Киприан, хорошо знавший русские обстоятельства, должен был примириться с мыслью, что митрополия на деле будет разделена между ним и Пименом, первым митрополитом «Великой Руси».

Но за этим последовали еще более неожиданные события, которые коренным образом изменили судьбу соперников и совершенно по–новому определили пути Восточной Европы.

3. Куликовская битва

Очень вероятно, что спешный отъезд Киприана из Константинополя был вызван не только досадой, но также тем, что он узнал о происходящих на Руси грандиозных событиях. [624]624
  «Тайно убежал, ни с кем не простившись». 102, II, 16.


[Закрыть] Мы видели, что 1374–1380–е годы были периодом активных дипломатических действий и военных столкновений между Ордой и Московским княжеством. Ни одна из сторон не доверяла другой. Опасаясь татарской мести и из страха лишиться важных экономических выгод, московская боярская партия и генуэзские дипломаты хотели бы вернуться к политике времен Ивана Калиты, при котором Москва играла роль татарского союзника на Руси. Поставление Митяя и его поездка в Орду были отражением именно этих политических устремлений. Однако сторонники сближения с Литвой и борьбы с Мамаем тоже не оставляли в покое князя Дмитрия Ивановича. От необходимости выбирать избавил его сам Мамай, которого случай с Митяем убедил в безуспешности дипломатии, почему он и решил привести Русь к повиновению военным путем. С востока ему грозил Тамерлан, который в 1370 году посадил на трон в Золотой Орде законного наследника, Тохтамыша (Мамай по рождению не принадлежал к династии). Московскому князю Дмитрию Ивановичу Мамай, распоряжавшийся лишь в западных пределах прежних татарских владений, доверял все меньше и меньше, так что медлить ему было нельзя. Поэтому он составил сильную и крайне опасную для Москвы коалицию, в которую вошли генуэзцы Кафы, князь Олег Рязанский, а самое главное – литовский князь Ягайло. Перед лицом надвигающейся угрозы Дмитрий Донской обратился к нравственному авторитету преп. Сергия и, открыто получив благословение на борьбу с врагом, начал поспешно собирать русских князей, среди которых оказались и два сына Ольгерда, братья Ягайло, – Андрей Полоцкий и Дмитрий Брянский. [625]625
  Дмитрий Донской предвидел столкновение с Мамаем уже, возможно, осенью 1379 года (ср. 233, с. 101–103). Источники и огромную библиографию по Куликовской битве см.: М. Н. Тихомиров, В. Ф. Ржига и Л. А. Дмитриев. «Повести о Куликовской битве». М.. 1959; Д. С. Лихачев и Л. А. Дмитриев, «Слово о полку Игореве и памятники куликовского никла», М. – Л., 1966: ср. также 186. с. 255–263.


[Закрыть] Решающее сражение произошло 8 сентября 1380 года в верховьях Дона, менее чем в 300 километрах от Москвы. Летописи называют его Задонщиной или Куликовской битвой. Впервые со времени татарского нашествия русские одержали победу над татарами. Здесь было нечто от политического парадокса: героем национального освобождения стал московский князь, хотя Москва, еще в начале века, возвысилась в значительной степени потому, что была главным на Руси союзником и пособником татар. Если раньше Москва одного за другим устраняла своих соперников политическим путем, то теперь ей принадлежала военная победа небывалого символического значения. Сражение, однако, было выиграно не только благодаря военному превосходству Дмитрия Донского, но и потому, что литовскому князю Ягайло, союзнику Мамая, не удалось присоединиться к татарскому войску. В день сражения он находился на расстоянии дня пути до Куликовского поля.

В симпатиях генуэзцев сомневаться не приходится, на Куликовом поле они бились заодно с татарами. Но и Дмитрий привел с собой в качестве наблюдателей («видения ради») десяток сурожан (промышлявших в Суроже–Сугдее торговых людей). [626]626
  См.: «Повести о Куликовской битве», с. 55. О важности их присутствия и об их возможной итальянской или греческой национальности см. неопубликованную магистерскую диссертацию: Douglas Andrews, The Merchants of Surozh, Moscow and Crimea during the fourteenth century, Columbia University, N. J., 1976. Автор любезно разрешил мне прочесть рукопись.


[Закрыть] В случае победы – он определенно не хотел порывать торговых отношений с Крымом, а в случае поражения их вмешательство могло быть русским полезно. Дмитрий, возможно, уже знал, что генуэзские власти Кафы ведут переговоры с ханом Тохтамышем, грозным соперником Мамая, и готовы установить торговые и дипломатические отношения с будущим правителем Орды. [627]627
  Об этом вопросе см.: Ю. К. Бегунов. «Об исторической основе Сказания о Мамаевом побоище», в: «Слово о полку…», с. 521–523.


[Закрыть] Циничный политический реализм итальянских купцов завершил Куликовскую битву кровавой развязкой: разбитый русскими, Мамай весной 1381 года сразился на реке Калке с Тохтамы–шем, потерпел сокрушительное поражение, пытался спастись в Кафе у своих генуэзских союзников, но тут же был ими убит.

В византийских источниках никаких упоминаний об этих событиях нет. Очевидно, внимание правящего слоя в Константинополе в решающий период 1379–1381 гг. было целиком поглощено мелочными раздорами между членами палеологовской династии и тем, как Генуя, Венеция и турки эти раздоры эксплуатируют. Единственным деятелем, который, отстаивая религиозные и политические интересы Византии, хорошо при этом понимал подоплеку русских событий и их возможные последствия для будущего «византийского содружества», был митрополит Киприан.

Большинство историков скептически относится к рассказу о том, что Дмитрий Донской перед сражением получил благословение митрополита Киприана. Этот рассказ можно обнаружить в позднейших летописных сводах. [628]628
  217, с. 53: 186. с. 259.


[Закрыть] Некоторые исследователи подозревают даже, что Киприан сам внес в летописное повествование соответствующие поправки. [629]629
  См., в частности: M. H. Тихомиров, «Средневековая Москва в XIV–XV веках», М., 1957, с. 267–270.


[Закрыть] И, конечно, легенда рассказ о том, что Киприан дал Дмитрию Донскому перед Куликовской битвой совет. В 1380 году Киприана в Москве не было. Покинув Константинополь, митрополит «Литвы и Малой Руси» сразу направился в Литву. Можно, однако, быть твердо уверенным, что сразу по приезде он встретился с князем Ягайло. Отношения Киприана с литовской династией были давними, они начались еще во время его первой русской миссии в 1373–1374 году и продолжались, когда в 1376–1378 году он был митрополитом. Если предсмертное крещение великого князя Ольгерда под именем Александра (1377 г.) не легенда, а исторический факт, то без участия Киприана оно состояться не могло. Киприан, по всей очевидности, был близок с православными сыновьями Ольгерда. Ягайло – в православии Яков – продолжал дружбу с ним, уже став польским королем. [630]630
  134, с. 94; о христианстве Ольгерда и его сыновей см. гл. 10, прим. 59.


[Закрыть] С другой стороны, письмо 1378 года преп. Сергию показывает, что Киприан оставался верен идее «главенства» Москвы, несмотря на враждебное отношение к нему князя Дмитрия Донского. [631]631
  Ср. гл. 9.


[Закрыть] И, наконец, неприязнь к генуэзцам, унаследованная от патриарха Филофея, могла у Киприана только обостриться после недавнего пребывания в Византии. Поэтому можно не сомневаться, что если Ягайло спрашивал его совета относительно союза с Мамаем (покровителем Митяя!) и генуэзцами против Дмитрия Донского, к которому уже присоединилось два члена литовского княжеского рода, то ответ митрополита мог быть только отрицательным.

Разумеется, непоколебимой уверенности в том, что Ягайло спрашивал совета и что Киприан его дал, быть не может. Непоколебим, однако, факт, что Ягайло в последний момент к Мамаю не присоединился и что сразу после Куликовской битвы Дмитрий резко переменил отношение к Киприану. Этого бы не случилось, если бы Куликовская победа не убедила московского князя, что политика сближения с Литвой, за которую ратовал Киприан, вполне оправдана. Кроме того, за Киприана стояло монашество, а возглавлявший его преп. Сергий открыто благословил Дмитрия на борьбу с Мамаем. Итак, «тое же зимы [1380–1381 гг.] князь великий Дмитреи Иванович посла игумена Феодора Симоновского, отца своего духовного, в Киев по митрополита по Киприана, зовучи его на Москву к собе на митрополию, а отпустил его о велицем заговений», т. е. перед началом великого поста. В 1381 году, «в четверток шестой недели по Велице дни [после Пасхи], на праздник Вознесениа Господня, [632]632
  В 1381 году Вознесение приходилось на 24 чая.


[Закрыть] прийде изо Царяграда на Русь пресвяшенныи Киприан на митрополию свою ис Киева на Москву. Князь же великий Дмитреи Иванович прия его с великою честию и весь град изыде на сретение ему. И бысть в тъи день оу князя у великаго пир велик на митрополита и радовахуся светло». [633]633
  237, стлб. 141–142; 246, с. 421. Ср. также о связи Куликовской битвы с возвращением Киприана в приложении к «Задоншине», написанной монахом Софонием: «Слово о полку…», с. 550.


[Закрыть] К тому же, согласно византийскому соборному акту, Дмитрий повинился перед Киприаном «за прошлые грехи», порицая «грамоты бывшего патриарха», [634]634
  102, II, 122.


[Закрыть] т. е. договоренность, вследствие которой прогенуэзский патриарх Макарий (1376–1379 гг.) утвердил поставление отдельного митрополита для «Великой Руси».

Тем временем незадачливый Пимен сидел в Константинополе, пока в мае 1381 года не был заключен мир между Иоанном V и его сыном Андроником IV. Осенью того же года он наконец вернулся в Россию. В Коломне его арестовали, лишили свиты и знаков митрополичьего достоинства, как это было с Киприаном в 1378 году, после чего заточили, так что он долго кочевал из темницы в темницу по разным городам, тщательно отмеченным летописью (Охна, Переяславль, Ростов, Кострома, Галич, Чухлома и Тверь). [635]635
  237, стлб. 132.


[Закрыть] Кое–кого из послов, устраивавших его посвящение в Константинополе, казнили. [636]636
  102, II, 122.


[Закрыть] Окончательно понять, почему в 1381 году Дмитрий Донской неожиданно стал благоволить к Киприану, можно только в том случае, если точно знать, какую именно услугу оказал в решающем 1380 году великому князю митрополит. В качестве наиболее правдоподобного предположения мы выдвинули прямое воздействие на Ягайло; это же объяснение помогает понять, почему в позднейшей летописной традиции имя Киприана, наряду с именем преп. Сергия, символически соотносится с Куликовской победой и избавлением Руси от татарского ига. В 1381 году новый митрополит установил в Москве почитание великого князя Александра Невского, Дмитриева пращура и православного победителя западных крестоносцев. [637]637
  Ср.; Н. Серебрянский, «Древнерусские княжеские жития», М., 1915; ср. также: И. В. Греков, «Идейно–политическая направленность литературных памятников феодальной Руси конца XIV века. Польша и Русь». М., 1974, с. 394.


[Закрыть] Таким образом еще раз утверждался престиж Москвы, причем в направлении, которое приходилось по душе литовцам, ведь для них угроза со стороны ливонских рыцарей оставалась по–прежнему актуальной. Так что создается впечатление, что, совершая эту канонизацию, Киприан прежде всего думал о единстве Руси.

Глава X. Литва поворачивается к Западу

Куликовская битва небывало возвысила Москву. Мало того, победа над татарами заставила признать ее силу; в Москве к тому же поселился митрополит, который мог посещать литовские земли и правил всей митрополией, включая западные и юго–западные епархии, чего не бывало со времен Феогноста. И своим положением митрополит Киприан был обязан не татарам, но тому, что с давних пор стал поборником антитатарской коалиции. Первым следствием совершившихся перемен стало соглашение, заключенное в 1381 году между Дмитрием Донским и рязанским князем Олегом, союзником Мамая, бежавшим в Литву. Олег, с благословения митрополита, отрекся от присяги Ягайло и признал себя «младшим братом» Дмитрия. [638]638
  Об этом соглашении см.: 202, с. 144–145.


[Закрыть]

Возвышение Москвы не могло, конечно, нравиться всем. Каковы бы ни были причины, удержавшие великого князя Литовского от участия в Куликовской битве, с главенством Москвы он пока примириться не мог. Отречение Олега было лишь одним из событий, которые не могли прийтись ему по вкусу. Крепли промосковские тенденции в самом Литовском княжестве, что в конце концов привело к обострению борьбы между членами правящей династии. Чем, в свою очередь, затрагивались не только интересы и будущее православной церкви в литовских землях, но и отношения Литвы с Москвой и Византией.

В октябре 1381 года Ягайло, которому великое княжение оставил его отец Ольгерд, был вынужден признать старшинство брата Ольгерда Кейстута, занявшего Вильну. Кейстут, ярый враг Тевтонского ордена, был тайным сторонником союза с Дмитрием Донским. Ягайло же вскоре получил от ордена существенную помощь (указание на его будущую прозападную ориентацию) и снесся с новым ханом Тохтамышем, правителем Золотой Орды, который в 1381 году выдал ему великокняжеский ярлык, что подразумевало по крайней мере номинальную зависимость Литвы от татар. [639]639
  Ср. 186, с. 263–264.


[Закрыть] Вскоре (осенью 1382 года) Кейстут был разгромлен и по приказу племянника убит, а Ягайло вернул себе великокняжескую власть. Это событие означало, что желанный Киприаном союз между Москвой и Литвой против Тевтонского ордена на западе и татар на востоке не удается.

Перед лицом нового натиска татар Москва в военном и дипломатическом отношении оказывалась в изоляции.

В 1381 году Тохтамыш разбил Мамая и, при поддержке Тимура (Тамерлана), который подчинил себе всю азиатскую часть Монгольской империи, на время вернул татарам власть над Русью. Тщетно пытался Дмитрий Донской задобрить его дарами и посулами. В августе 1382 года татары опустошили Москву, оставленную и великим князем, и митрополитом Киприаном. Большинство русских княжеств, в том числе Тверское и Рязанское, подчинилось новому властелину. Казалось, что победа 1380 года была совершенно напрасной и что Русь находится в таком же подчинении у Орды, как в первой половине века.

Однако Монгольской империи теперь не хватало внутреннего единства и динамизма прошлого, а русские достаточно окрепли в политическом и военном отношении, чтобы помнить символическое значение Куликовской битвы; катастрофа 1382 года лишь замедлила, но не прекратила процесс освобождения.

1. Дальнейшие неурядицы в митрополии

За свою долгую жизнь, Киприан, изощренный дипломат, преданный идее единой митрополии, дважды решался на действия, сомнительные с канонической точки зрения. Первым было его поставление в «митрополиты Киева, Руси и Литвы» при жизни Алексия. Хотя оно санкционировалось авторитетом почтенного патриарха Филофея, как проявление «крайней икономии», и Алексий с ним практически согласился, весной 1380 года враги Киприана попрекали его этим поставлением в константинопольском синоде. Второе и формально даже более сомнительное действие Киприан предпринял без всякой поддержки патриархата, по одному только приглашению великого князя Дмитрия: в мае 1381 года он занял кафедру Московской митрополии. Каким бы скандальным и ошибочным ни было с его точки зрения поставление Пимена в «митрополиты Киевские и Великой Руси» – оно было совершившимся фактом. Он сам в Константинополе согласился с этим назначением, приняв титул митрополита «Литвы и Малой Руси». А в 1381 году, когда политические обстоятельства неожиданно изменились, он занял место Пимена, которого Дмитрий заточил в тюрьму. Официальная версия, выдвинутая великим князем, заключалась в том, что Пимен не был его кандидатом. [640]640
  Ср. синодальный акт 1389 года, 102, II, 122.


[Закрыть] Но после опустошения Москвы Тохтамышем обстоятельства вновь изменились. Объединение русских княжеств против татар не удалось. У Дмитрия, вернувшегося в разгромленную столицу, кроме нового договора с Ордой, не было иного выбора, а может быть и иных стремлений. В обмен на лояльность, Тохтамыш в конце 1382 года признал его великим князем Владимирским, хотя в Орде хорошо приняли и его старого врага Михаила Тверского: так была возобновлена старая татарская тактика разделения русских князей с целью господства над ними. [641]641
  Прекрасный обзор этой ситуации в 186, с. 269, и 202, с. 165–166.


[Закрыть] Со своей стороны, генуэзцы поспешили заключить новый альянс с Тохтамышем, чтобы обезопасить свои крымские поселения и торговые интересы в Сарае: в генуэзских архивах можно найти тексты договоров, заключенных между властями Кафы и представителями Орды в 1380, 1381 и 1387 годах. [642]642
  Кафинцы признавали, что «они будут верны и лояльны по отношению к императору (т. е. хану), будут друзьями его друзей, врагами его врагов и не будут принимать в городе и в своих замках врагов императора, ни тех, кто отворачивает свое лицо от императора». 153, с. 54а. Ср.: Ю. К. Бегунов, ук. соч., (прим. 70 к гл. 9), с. 521–523.


[Закрыть] В Константинополе друг и подопечный генуэзцев Андроник IV в 1381 году был признан соправителем и наследником Иоанна V, [643]643
  125, с. 292–293.


[Закрыть] так что для патриарха Нила и его синода давление властей – в сторону недопущения на Руси никаких попыток не подчиняться хану – стало неизбежно.

Если принять во внимание все указанные обстоятельства, то следующий этап карьеры митр. Киприана становится легко объяснимым. Дмитрию не нужен митрополит, который не годится в качестве признаваемого ханом полномочного представителя Византии, каковыми были Кирилл, Максим и Феогност. В самом деле, канонически положение Киприана было шатким, а политически он был персоной non grata для Тохтамыша, генуэзцев и константинопольских властей. [644]644
  Патриарх Нил посылал Дмитрию грамоты с требованием принять Пимена (102, II, 122).


[Закрыть] Когда Тохтамыш приближался к Москве, Дмитрий, видимо, сильно перепугался. «Слышав, что сам царь [т. е. хан] идет на него с всею силою своею, не ста на бои, ни противу его поднял рукы, противу царя Тохтамышя, но поехал в свои град на Кострому». [645]645
  246, с. 423. Историки, которые желают сохранить репутацию Дмитрия как политического и военного вождя, предпочитают говорить, что он оставил Москву, чтобы организовать сопротивление татарам (см.. например, 202, с. 159).


[Закрыть] Киприан пробыл в Москве несколько дольше, но в конце концов тоже оставил город. Будучи единственным в XIV веке митрополитом, который никогда не посещал Золотой Орды, Киприан не стремился повстречаться с Тохтамышем и не видел для себя будущего в Москве, подвластной татарам. Поэтому он бежал в Тверь. Осенью 1382 года Киприан ненадолго вернулся в Москву и был свидетелем приезда ханского посла Карача, который привез Дмитрию ханскую «милость», а фактически принял капитуляцию князя. После этого Киприан немедленно уехал в Киев. Через несколько дней московский великий князь «послал по Пимина по митрополита, и приведе его из заточениа к собе на Москву и приа его с честью и любовию на митрополию». [646]646
  200, с. 129, ср. также 246, с. 425. Ермолинская летопись сообщает, что Дмитрий рассердился на Киприана, так как тот испугался осады. Это замечание, скорее всего, просто свидетельствует о политических и личных расхождениях Дмитрия и Киприана, потому что великий князь – который тоже оставил Москву – вряд ли имел право учить Киприана доблести. Ср. более общее утверждение Никоновской летописи, восходящей к Своду 1408 года, подготовленному перед смертью самим Киприаном: «Не возхоте князь великий Дмитрей Ивановичь Московский пресвяшеннаго Киприана митрополита всея Русии и имяше к нему нелюбье «. Далее рассказывается о триумфальной встрече Киприана в Киеве – «матери всем церквамъ Руским». (217, с. 81). Точка зрения П. Соколова (239, с. 529), согласно которой Дмитрий на протяжении 1381–1382 гг. поддерживал кандидатуру Киприана, ничем не подтверждается.


[Закрыть] Впервые в Москве стал править особый митрополит «Великой Руси».

Первый год правления Пимена прошел, очевидно, относительно удачно. Пимен вполне подходил Тохтамышу и зимой 1382–1383 года посвятил для Сарая нового епископа Савву. [647]647
  246, с. 425.


[Закрыть] Годом позже получил от него епископское поставление св. Стефан Пермский. [648]648
  246, с. 427; о Стефане см. гл. 6.


[Закрыть] Стефан был близким другом преп. Сергия, который всегда поддерживал Киприана, но, по–видимому, правление Пимена принял без особых возражений; во всяком случае, с княжеским двором отношения его оставались прежними. [649]649
  В 1385 году он крестил сына Дмитрия Петра и выполнил дипломатическую миссию по переговорам с Олегом Рязанским, убедив его заключить мир с великим князем (246, с. 429).


[Закрыть] Но почитаемый епископ Суздальский Дионисий и племянник самого преп. Сергия Симоновский игумен Феодор повели против Пимена яростную борьбу, которая закончилась его низложением. Эта кампания, впрочем, велась не в пользу Киприана – возможно потому, что им была известна неприемлемость Киприана для Дмитрия, да и канонически Пимен с 1380 года имел на Москву больше прав, чем Киприан. Дионисий и Феодор преследовали свои собственные цели, причем Дионисий опирался на политический сепаратизм нижегородских князей. Вмешательство Дионисия и Феодора и их поездка в Константинополь так все усложнили, что совершенно отчетливо выделить все действовавшие в этой обстановке факторы, среди которых несомненно были и политическое давление, и личные антипатии, и коррупция, а также каноническое право, по сохранившимся источникам невозможно. Кризис затянулся из–за расстояния, отделявшего Москву от Византии, где решался вопрос об административном статусе русской церкви и по очереди перебывали все заинтересованные лица.

В 1379 году Дионисий Суздальский, решительный противник Митяя, уже ездил в Константинополь, чтобы воспрепятствовать назначению последнего. Вернулся он только в январе 1382 года. Можно быть уверенным, что Дионисий, подобно Киприану и Феофану Никейскому, признал решение большинства синода патриарха Нила о поставлении Пимена. И патриархат оказал Дионисию значительные почести: суздальская епархия была возведена в ранг архиепископии, в ее юрисдикцию включили Нижний Новгород и Городок, а самому Дионисию было дано право ношения поли–ставриона, [650]650
  246, с. 426; ср. также 102, И, 137–138.


[Закрыть] которое ранее имел лишь новгородский архиепископ Василий. [651]651
  Ср. гл. 4.


[Закрыть] Дионисий стал полунезависимым архиереем, следующим по рангу после митрополита и новгородского архиепископа; это повышало престиж нижегородских князей. [652]652
  Особенно подчеркивается его возросший престиж в 237, стдб. 147–148.


[Закрыть] Такая честь оказывалась ему также в признание его ученых заслуг как проводника византийской религии и культуры на Руси. [653]653
  Патриарший акт, которым он возводится в сан архиепископа, сохранился только в славянском переводе. Акт превозносит Дионисия как знатока Писания и канонов (236. стлб. 199–204).


[Закрыть] В 1381 году Дионисий отправил из Константинополя на Русь с монахом Малахией Философом две точные копии знаменитой Одигитрии, которые и водворили в кафедральных соборах Суздаля и Нижнего Новгорода. [654]654
  237, стлб. 142; 246, с. 422. О Малахии см.: Е. Е. Гранстрем, «Черней Малахия философ». Агиографический ежегодник, М., 1963, с. 69–70.


[Закрыть] В 1382 году он привез с собой «страсти спасовы и мощи многих святых». [655]655
  237, стлб. 148; 246. с. 426.


[Закрыть] В качестве особого патриаршего посла он побывал в Новгороде и Пскове со специальным посланием патриарха Нила, обличающим ересь стригольников. [656]656
  218, с. 378–379; ср. послания Нила в Новгород (на греческом языке, 102, II, 31–34), в Псков (по–славянски, 236, стлб. 191–198). О ереси стригольников см.: Н. А. Казакова и Я. Лурье. «Антифеодальные еретические движения на Руси XIV – начала XVI века», М. – Л., 1955; А. И. Клибанов, «Реформационные движения в России в XIV – первой половине XVI вв.», М., 1960; превосходный обзор дает Федотов, 45. II, с. 113–148.


[Закрыть] По приезде в Москву, Дионисий написал великому князю Дмитрию, сообщая о своем повышении и умоляя простить его за оппозицию князю (и Митяю) в 1379 году. [657]657
  Текст впервые опубликован в 234. 1866, март, с. 247–250, и переиздан в 233, с. 202–203. Впрочем, согласно Прохорову, послание следует приписать Киприану и датировать 1381 годом (233, с. 193–197). Это не согласуется с хорошо известными фактами, свидетельствующими о примирении Дионисия с правящими церковными и светскими кругами Москвы в 1382 году.


[Закрыть] Из чего следует, что в это время, вольно или невольно, Дионисий с правлением Пимена примирился.

Однако в июне 1383 года архиепископ Дионисий, вместе с Симоновским игуменом Феодором, духовником великого князя, вновь отправился в Константинополь. Летописи несколько туманно дают понять, что они были посланы туда Дмитрием «о управленьи митропольи Русския». [658]658
  246, с. 426.


[Закрыть] Более точен греческий соборный акт 1389 года: он указывает, что Дионисий и Феодор привезли из Москвы готовое осуждение Пимена, в том числе грамоты, подписанные Дмитрием и другими русскими князьями, в которых Пимен обвинялся в получении митрополии обманным путем. Источники прямо не говорят, почему великий князь Дмитрий Иванович подверг Пимена опале и отправил в Константинополь Дионисия. Можно, однако, предположить, что он хотел под эгидой Москвы воссоздать единую митрополию в том виде, как она существовала в эпоху Петра, Феогноста и Алексия. Но кто же мог ее возглавить? Так как Пимен был неприемлем для Литвы, а Киприан – для Дмитрия, то реальным мог показаться третий вариант, а именно поставление во главе митрополии Дионисия, которого хорошо знали в Константинополе и почитали в России. Для этого, однако, требовалось формальное низложение и Пимена, и Киприана. Мы видели, что обвинение Пимена в прямом обмане было, пожалуй, несправедливо, и хотя акт 1389 года его подтверждает (поскольку разделяет точку зрения Киприана), в этом же акте вина неуклюже возлагается на «низложенного патриарха» (о χρημάτισα? πατριάρχη?) Макария, русских послов и архиепископа Дионисия. «Все это были только слова и прикрасы в речах Дионисия, но втайне он делал другое, лицемерно прельщая всех лживыми словами: под видом исправления недугуюшей и бедствующей русской церкви, коварно забирает в свои руки всю власть». [659]659
  102, II, 123. Текст, как кажется, подразумевает, что Дионисий дважды ездил в Константинополь в 1382–1383 гг., что трудно представить себе хронологически.


[Закрыть]

Соборный акт 1389 года фактически отражает крайнюю запутанность в делах русской церкви, реальная ответственность за которую лежит на великом князе, честолюбивых русских иерархах и греческом патриархате, после смешения Филофея безнадежно ослабленном внутренними политическими распрями, давлением извне и растущей коррупцией. Он показывает также мучительный раскол русского монашества: и Киприан, и Дионисий с Феодором были друзьями или учениками преп. Сергия и поначалу одинаково разделяли идеологию православного единства и византийской имперской традиции. К 1383 году все они оспаривали друг у друга власть и почести, как византийские исихасты времен патриархов Филофея и Каллиста.

Составитель соборного акта 1389 года сознавал, как кажется, собственное лицемерие, не называя настоящих виновников русской церковной смуты.

Соборный акт излагает решение, принятое Нилом и одобренное императором: два греческих посла – митрополиты Матвей Адрианопольский и Никандр Ганский, [660]660
  Ср. 246, с. 428, 435; акт 1389 г.: 102, II, 123.


[Закрыть] в сопровождении большой свиты имперских и патриарших чиновников, должны отправиться на Русь, проверить обвинения, выдвигаемые против Пимена, и, если понадобится, низложить его и поставить митрополитом Дионисия, – вслед за изложением следует признание, что решение «разъярило» русских, так что они «излили на всех нас поток многих ругательств, с прибавлением насмешек, обвинений и ропота», – и апологетически добавляется: русские все это «заслужили сами, сплетая ложь, составляя ковы, услаждаясь лукавством и совершая бесчисленные злые деяния через отправленных ими послов, – все это они складывают на нас!» Разумеется, скандальные события 1380–1384 гг. нанесли большой ущерб доверию и единству, которые были условием выживания «византийского содружества». Впрочем, отъездом полномочных византийских представителей дело далеко не кончилось. Патриарх Нил, в предвидение низложения Пимена, вверил управление митрополией Дионисию, [661]661
  Русские летописи утверждают, что он был поставлен «в Цареграде митрополитом на Русь», но при этом называют его архиепископом (например, 237, стлб. 149; 246, с. 429). В акте 1389 года о поставлении не говорится (только о желании Дионисия стать митрополитом). Реально оно было неосуществимо до канонического низложения Пимена и Киприана. В таком случае, следует предположить, что существовало только условное соглашение, по которому Дионисий должен был управлять русской церковью во время канонического суда над Пименом и Киприаном, но что формально он митрополитом назначен не был.


[Закрыть] и тот, по пути в Москву, прибыл в Киев. Конечной цели своего путешествия он так и не достиг: киевский князь Владимир Ольгердович, недовольный, очевидно, новшествами в управлении митрополией, схватил его и посадил в заключение. Дионисий умер в киевском заточении 15 октября 1385 года и был похоронен в Печерском монастыре. В конце концов его стали почитать как святого. [662]662
  237, стлб. 150–151; 246, с. 429. Д. Оболенский справедливо отвергает необоснованную гипотезу Е. Голубинского (201, с. 223), поддержанную А. Карташевым (206, с. 332), что Киприан был ответствен за арест Дионисия (134, с. 92, прим. 59). О выдающейся личности Дионисия см. также 233, с. 176.


[Закрыть] Тем временем византийское посольство достигло Москвы, нашло обвинения против Пимена справедливыми и лишило его сана. Но неудачливый иерарх решил продолжать борьбу. 9 мая 1385 года, переодевшись в светское платье, он через Сарай бросился в Константинополь искать справедливости. У него, очевидно, были сильные друзья, – скорее всего татары и генуэзцы, – так как патриарх Нил благосклонно выслушал его протест против небывалой процедуры суда (без права зашиты!) и позволил ему служить в сане епископа. [663]663
  246, с. 428; 102, II, 124. Соответствующий раздел в акте 1389 года даже не пытается скрыть противоречия в поведении патриарха.


[Закрыть] Тем временем вернулись и посланные в Россию греческие митрополиты. Их сопровождал Киприан, которого патриарх вызвал особой грамотой для окончательного суждения по вопросу, скорее всего, его самовольного переезда в Москву в 1381 году. [664]664
  102, II, 98–99 показывает, что Киприан также находился под каноническим запрещением.


[Закрыть]