Текст книги "Библиотека"

Автор книги: Иннокентий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

Я остался один.

Глава седьмая

ветер гонит обрывки их писем по коридорам холодных стен ночных улиц, они как снег, они как крылышки мёртвых уже бабочек. Это свойство бумаги вспыхивать от объятий огня. Те, кто жгут письма на тёмных кухнях чужих квартир, где за стенами кто-то, всегда кто-то

И что теперь делать? Куда идти? Я прошёлся вдоль дома. Вернулся к подъезду. Прошёлся снова. Так, только спокойно. В гостиницу. Поздно – ни одна справочная уже не работает. Не так уж и поздно, просто темно. Темнеет рано. Позвонить. Позвонить и спросить, как добраться до гостиницы. Я отдохнул, доберусь. Или взять такси. По-дурацки получилось, но ничего. Поздно уже, конечно. Но ничего, не останусь же я ночевать на улице. Я остановился. От подъезда отделились две чёрные фигуры. Сердце сильно забилось. Идут ко мне. Я медленно попятился. Идут ко мне! Я развернулся и бросился бежать. Я оглянулся. Они догоняли меня. Я побежал. Не разбирая дороги, мимо окон, подъездов, стен, водосточных труб, изгородей, скамеек, деревьев, мусорных баков... Я выбежал на улицу. На остановке стоял автобус, уже до отказа набитый, но я успел в долю секунды ввинтиться в него, людская масса сомкнулась за моей спиной. Кто-то ругнулся. Дверцы с шумом захлопнулись. Я перевёл дыхание. Автобус задрожал, как будто раздумывая, стоит ли возиться с эдакой прорвой народа, и не проще ли сломаться и вывалить их обратно на остановку, пыхнул, поднатужился и тяжело покатил. Толпа расслабилась. "Вы не выходите на следующей?" Я пробрался в середину салона. Сильно тряхнуло. "Извините". "Ничего, ничего". Я стал осматриваться. И вдруг... Нет, невозможно! Я увидел своих преследователей. Сначала первого – он терпеливо и сосредоточенно пробивался ко мне сквозь толпу по салону. Теперь я мог рассмотреть его – белесые волосы, узкое, серое при этом свете лицо, тонкие губы, стоячий воротник, торчащий из-под пальто. Повернув голову, я увидел второго – рыжеволосый и некрасивый. Он перекрыл мне путь к бегству. Они становились всё ближе. Но как, великий Боже, они успели! Записная книжка. Записная книжка. Там, в заднем кармане брюк. Достать её. Так. Теперь зажигалку. Быстрее. Не уронить Я щёлкнул зажигалкой. Там, внизу, язычок пламени лизнул влажноватую бумагу. Обожгло пальцы. Я едва не вскрикнул. Я уронил книжку и наступил на неё ногой. Уже совсем близко... Дым. – Пожар!!! Мелькнуло и тут же исчезло, утонуло растерянное лицо моего преследователя. Толпа забилась в панике. Женщины визжали. Заколотили по стёклам. "Я видел, это сделали вы!" Водитель ударил по тормозам, автобус швырнуло. Кто-то орал мне в ухо: "Зачем вы это сделали?!" Дверцы открылись. Меня понесло потоком. Я спрыгнул на тротуар. Бежать! Я побежал. По набережной мимо фонарей, неоновых вывесок, мимо освещённого голубыми огнями моста... Берег резко ушёл влево. Улица. Другая улица. Переулок. Длинные, тёмные здания, ни единого фонаря. Я не мог бежать больше, ноги подкашивались. В груди билась боль, я дышал, широко открыв рот. Они ищут меня, через минуту? Они будут здесь. Нельзя останавливаться. Я оглянулся. Издалека доносился приглушённый гул ночной улицы. В темноте пахло сыростью. Окон нигде не было. Я закашлялся, и почти немедленно во тьме вспыхнула полоска жёлтого электричества. Я вжался в стену, задыхаясь от беззвучного кашля. Дверь открылась шире. Из неё вышла женщина. Она остановилась и стала внимательно вглядываться в темноту. Сейчас она заметит меня. Я вышел на свет. – Мадам... Она резко повернулась ко мне. – Мадам,– сказал я.– За мной гонятся. Помогите...– я никак не мог справиться с голосом. Она молчала. – Я умираю, мадам! Помогите. Она медленно кивнула. – Я могу войти? Сюда? Она снова кивнула. – О!..– я не мог говорить Я вошёл в дверь, чуть не плача от усталости и облегчения. Передо мной был длинный, узкий коридор с множеством дверей. В первый миг я зажмурился от яркого света. Горели лампы. – Ваша комната номер триста двадцать шесть. Я обернулся. – Идите же,– сказала она. Она закрывала дверь на засов. – Да, конечно... Я пошёл по коридору. Я шёл. Мимо проплывали номера дверей, чёрные на белых табличках: 271, 273, 275, 276, 278........ Я шёл не останавливаясь. .......................326. Я остановился. – Триста двадцать шесть,– вслух сказал я. Я осторожно отворил дверь. Можно? Пустая комната, похожая на келью. Кровать, тумбочка. Окна не было. По верхнему краю стен змеилась лампа ртутного света, очерчивая потолок с трёх сторон. Было светло и зябко. На сетке кровати лежал неопрятного вида матрас. Я повалился на него. Кровать капризно скрипнула. Я закрыл глаза. Скоро я уже спал.

Проснулся я оттого, что кто-то резко тряс меня за плечо. – Вставай. Я открыл глаза. Поднял голову. Комната была пуста. Тот, кто разбудил меня, уже ушёл. Я посмотрел на дверь. Замка на ней не было. Ни шпингалета, ни крючка – ничего. Я лежал, силясь сообразить, где я нахожусь, и что сейчас, утро или вечер. Кто и зачем меня разбудил? Я насквозь продрог. Тело тихонько ныло. Наконец, стряхнув сонное оцепенение, я поднялся с кровати и вышел в коридор. Из своей комнаты...

Глава восьмая

номера дверей казённых приютов переменчивы как звуки чужих голосов, они не зовут остаться или уйти; кто придёт сюда после нас? Они всегда остаются пусты, мы всегда остаёмся

По коридору шли люди. Они выходили, каждый из своей двери, выключая в комнатах свет. Двери хлопали, скрипели или закрывались бесшумно, со всех сторон слышалось шарканье ног, покашливание, негромкие голоса. Я направился туда же, куда шли все. Те, кто пришли раньше, уже стояли в очереди у закрытого окошка раздачи. Очередь тянулась вдоль стены холла, заставленного столами и стульями. Кто-то занимал место за столом. Я встал за крайним; те, кто подходили, вставали за мной дальше. Никто не шумел Окошко открылось, очередь затопталась и пошла быстро. На завтрак был кипяток, два куска плотного серого хлеба и миска каши, которую все торопливо хватали горячей, рассчитывая на добавку. Мне добавки не досталось – слишком медленно ел. Голоса сделались оживлённее. После завтрака все вышли на улицу. Я вышел вместе со всеми. Было ветрено и темно. Многие закурили. Мы вышли к реке. От чёрной воды тянуло холодом. Стало тоскливо. Разговоры один за другим гасли. Все притихли. Следующие два часа мы перетаскивали тяжёлые мешки с катера в пакгауз. Я был новичок и старался не отставать от других. Наконец, разрешили перекурить. У меня не было сигарет, и я бродил в одиночестве. Стало совсем тоскливо. Кто-то заметил меня и предложил мне свою пачку. Я был почти растроган. Работа пошла веселее. Перекуривали раз в два часа по пятнадцать минут. Я ждал, когда будет обед. После обеда снова работали. Когда я вернулся в свою комнату, на матрасе лежала подушка, наволочка, две простыни и шерстяное одеяло, пахнущее псиной. Рядом на тумбочке лежали две пачки сигарет, спички и полотенце. Я так устал, что заснул почти сразу же. На другую ночь я уже знал, куда идти. Мы снова таскали мешки. И ещё много ночей. Потом были коробки с консервами. По этому случаю на обед выдали дополнительно по кусочку селёдки. Те, кому достались хвосты, были недовольны и вполголоса возмущались. Кто-то заявил, что любит хвосты. Работали молча. Через ночь курящим выдавали по две пачки сигарет. Некурящим ничего не выдавали, поэтому курили все. Прошло двести ночей. Меня уже давно перестали будить. Я просыпался одним из первых и успевал занять очередь так, что почти всегда получал добавку кашу или картошку, что было. Прошло ещё четыреста ночей. И ещё двести. Я так и не сошёлся ни с кем. Иногда перебрасывался парой-другой фраз. Про меня никто ничего не знал – я не рассказывал. В карты я не играл. Однажды я заболел и четыре ночи не вставал с кровати. Мне приносили еду и какие-то таблетки. Я пил. На пятую ночь ни еды, ни таблеток не принесли. Тогда-то я и пошутил, что меня подняло лечебное голодание. Кажется, это был единственный раз, когда я сказал свою фразу громко, для всех. Над шуткой смеялись. После этого ещё долго, если кто-нибудь болел, о нём спрашивали: "Всё голодает?" Всего было восемьсот восемьдесят шесть ночей. Я знаю это точно. Дело в том, что за ночь я выкуривал девятнадцать сигарет – пачка минус одна сигарета; таким образом, от каждой пачки у меня оставалось по одной сигарете. В итоге я собрал сорок четыре пачки – четыре полных блока плюс четыре пачки,– и ещё шесть сигарет. Итого восемьсот восемьдесят шесть. И все пропали!

В тот вечер я проснулся раньше обычного. Все ещё спали. Одевшись, чтобы больше не возвращаться в комнату, я пошёл к раздаче и, не зная, чем себя занять, стал слоняться по коридору, дожидаясь завтрака. Я подошёл к окну, за которым уже сгущались сумерки. И вдруг я увидел двоих. Они шли со стороны сорок седьмого корпуса, соседнего с нашим,– наш был сорок восьмой. Я почувствовал внезапную слабость в ногах. Они шли сюда. Это были они. Я узнал их. Я дождался, когда они скроются из виду. После чего я быстро отогнул гвозди, державшие раму, рывком оторвал её от крестовины и, выглянув, прислушался. Я выпрыгнул в окно и, пригнувшись, побежал. О сигаретах я даже не вспомнил. Так я и не позавтракал. Правда, вскоре я уже был в ресторане и уплетал за обе щеки. А получилось это довольно странно. Случайно? Я увидел длинную чёрную машину, стоявшую у тротуара. Возле неё никого не было. Почти без всякой надежды я дёрнул на себя дверцу. Она открылась. От неожиданности я растерялся. Думать было некогда – на меня могли обратить внимание. Я нырнул в машину и закрыл за собой дверцу. В машине было темно и просторно. Тонко пахло дорогим одеколоном и кожей. Снаружи за стёклами была улица, освещённые витрины, голоса. Фонари. Я пошевелился. Прислушался. Если удастся переждать здесь... только бы не заметили. Мысли путались. Дверца приоткрылась. Я зажмурился. – Эй, где вы там? Я резко сел. – Вы... кто? Объяснять было бессмысленно, оправдываться – глупо. Оставалось одно атаковать. – Я уже успел уснуть, дожидаясь вас! Где вы были? Он опешил. – Я... только что отошёл, н... – Вы должны были ждать меня здесь,– категорично заявил я. – Виноват,– сказал он. – Вы водитель, так? – Да,– сказал он.– А вы... извините. Ведь вы поэт? – Да, я поэт. И не считаю нужным это скрывать. – Но мне сказали, что вы... будете позже, и я... я не думал... – Вы не думали,– сказал я.– Очень хорошо. О чём ещё вы не думали? – Виноват,– сказал он.– Я немедленно вас доставлю. Он ушёл. Забрался за руль. Где-то там, в машине. Одно из двух – либо я влип, либо спасён. Машина поехала. Я не шевелился. Мимо медленно скользили уличные огни. Проехав три или четыре дома, машина остановилась. Дверцу открыл швейцар. Так я оказался в ресторане. Я заметил, как один кельнер, показывая на меня, шепнул что-то другому. Тот кивнул. "Богема",– услышал я шёпот. Я прошествовал мимо них. Передо мной был зал, сверкавший зеркалами и хрусталём. Меня подвели к столу и указали на единственное свободное место. Остальные места были заняты незнакомыми мне дамами и господами; орудуя вилкой и ножом, они поедали блюда, подносимые кельнерами. Я осторожно присел. В мой бокал налили вино Я отпил. Передо мной появилась тарелка с каким-то аппетитным блюдом. Я принялся за еду. После третьего бокала я почувствовал, что опьянел. Мне сделалось весело. Потом вдруг стало грустно. Я был уже сыт и от нечего делать стал разглядывать тех, с кем сидел за одним столом. Их было человек тридцать или больше. Компания подобралась весьма пёстрая. Я поделился этим наблюдением со своей соседкой справа, очаровательной блондинкой в серебристо-чёрном платье. – Но все из самых высших кругов,– шепнула она. От неё пахло духам. – Из самых высших,– повторила она.– Вон те двое, видите? Знаменитые философы. Я присмотрелся. – Некоторым их идеи кажутся слишком смелыми, но... Тут один из философов, заметив, что другой отвернулся, бросил ему в бокал с вином большого чёрного таракана. – Кажется, они не очень-то любят друг друга,– заметил я. – Да,– вздохнула моя соседка.– Между ними не затихает вражда. – Но почему? – Один из них, кажется, вон тот, что слева, утвеждает, что мы живём в мире, который сами воображаем. А другой – что мы... сейчас... что мы воображаем мир, в котором сами же и живём. Вот. – А это не одно и то же?– осторожно спросил я после некоторого раздумья. Она пожала обнажёнными плечами. – Не знаю. Это слишком сложно для меня. Между тем второй философ, обнаружив в своём бокале таракана, злобно оскалился и, дождавшись, когда первый в свою очередь отвернётся, вылил ему бокал в тарелку с супом. – А вон там, видите? В полном составе Верховная Государственная Коллегия. – А что это такое? – Ну это... я не знаю точно... – А кто из них главный? – Вон тот, с краю. Ему сейчас подливают вино. Пока он не допьёт свой бокал, все остальные будут сидеть с пустыми. – Какой глупый анахронизм. – Что вы! Это одно из новейших правил! Я извинился за своё невежество. Она продолжала перечислять сидевших за столом: игроков, чиновников, актёров, банкиров, проституток, генералов, чьих-то жён и любовниц... У каждого было своё место, и каждому подавали определённый набор блюд в строгом соответствии с какими-то хитроумными правилами, разобраться в которых было, на мой взгляд, не легче, чем угадать в лото. Скоро я перестал слушать. Она всё говорила, рассказывая о каждом. – А почему мошенники сидят рядом с порядочными людьми?– спросил я. Она переспросила. Я повторил. – А где вы видите порядочных людей?– простодушно сказала она.– Разе это не выдумка моралистов? Но их, к счастью, давно уже разоблачили. Это меня позабавило, и я сказал, что весьма рад этому сообщению. Однако по поводу мошенников я остался неумолим. Она призналась, что не понимает, о чём я говорю. Я пытался объяснить. Она растерянно слушала. – По-моему, вы не можете знать этого наверняка,– сказала она.– То, что вы говорите, слишком абстрактно. Я рассмеялся. – И вообще,– сказала она, начиная нервничать.– Какой смысл разбираться во всех этих... материях. – А без этого можно обойтись? – Так ведь всё и так решается само собой. Она мило улыбнулась. – Всегда? Она снова улыбнулась. – Удобная позиция,– сказал я.– Однако это не снимает с человека ответственность за его поступки. Это преступная точка зрения! – Ну вот,– сказала она.– Что вы заладили, преступная да преступная! Ешьте лучше компот. Вам принесли первому, значит, ваша очередь произнести тост. – Тост? Но я не... я не готов! – Это было бы против правил... На меня уже поглядывали. Я смешался. – Что ж, если так... если вам это будет приятно, то... Я поднялся, держа бокал. Все притихли и преисполнились внимания. Я выдержал паузу и произнёс: "Выпьемте за то, чтобы меня не поймали!" И выпил. – Какая прелесть,– услышал я шёпот своей блондинки.– Чудесный тост! Её мнение кажется, никто не разделял. Они уставились на меня так, как будто я произнёс свою реплику матом. Зашушукались. Я опустился на стул, сообразив, что сказал что-то не то. Кто-то тронул меня за плечо. – А? Это был кельнер. Он показал рукой на двери зала. Там стояли двое. Один из них поманил меня пальцем. "Так",– подумал я.– "Всё. Хватит". Я вышел из-за стола и направился к дверям, уже пустым. Я вышел из ресторана. Не говоря ни слова, я занял место в машине. И меня увезли. Глава девятая

комнаты – изнанка улиц, глаза слипаются, лампы ночных коридоров. Они ходят за стенами, и тогда мы слышим шаги, они входят в двери, их голоса. Ночные тропы пустыни, простудный жар электричества комнат, кто отделит одно от другого? Иногда мы признаёмся себе в том, что не знаем, что будет дальше.

Так я и не доел компот.

Меня отвезли в тюрьму. Там мне сказали посидеть в кресле и подождать. Я не задавал вопросов. Потом пришёл какой-то человек и, раскрыв перед собой толстую тетрадь, внёс в неё запись касательно меня. Сделав это, он спросил меня, который час. Я ответил. Он сказал: "Благродарю",– и вышел. Меня отвели в одиночную камеру, в которой однако кто-то уже был. Этот "кто-то" сидел за столом спиной к двери. Обернулся. Ба, старый знакомый! Как и тогда, на нём был шлафрок, только другого цвета – зелёный. – Напрасно радуетесь,– заметил он.– То, что вас поместили вместе со мной, не означает для вас ничего хорошего. – Мне уже всё равно,– сказал я беспечно. – Это почему же?– удивился он. – У мня такое чувство, будто всё это происходит во сне. Он улыбнулся. – Так ведь мы все,– сказал он,– снимся... друг другу. – Да,– сказал я.– Да... – Располагайтесь как дома. Правда, немного тесновато... – Спасибо,– сказал я, усаживаясь на продавленную кровать. Я осмотрелся. Ничего, вполне симпатично. Даже уютно. А главное, тепло. Могло быть и хуже. – А это ничего, что я, в некотором смысле, нездешний? – В каком смысле?– осведомился он. – Ну, что может быть, меня отпустят? Он задумался. – По правде говоря, это ничего не значит,– сказал он, и тут же добавил: Хотя надеяться вы можете на что угодно. Я попрыгал на сетке. – Как ночевать будем? – Это уж не наша забота,– сказал он.– Пусть они думают. – И правда,– согласился я.– Пусть себе думают. А вы нисколько не изменились. Он посмотрел на меня. – Вы тоже. – Правда? – Вам лучше знать,– сказал он.– Чем занимались? – Да так. – Работали? – Пожалуй. – И где же, если не секрет? Я усмехнулся. – В одном секретном заведении. Я не рассказывал вам в прошлый раз? Нет? – Не помню. О чём? – Да ладно. Так, ни о чём. А вы всё это время сидели здесь? – Можно сказать, да. Правда, днём меня отпускают домой, но ночевать я обязан в камере. – Странно. – Да нет,– сказал он.– Почему же. – Я вас не разбудил? – Что вы! Я никогда не сплю по ночам. – Здесь это что, так принято? – Где здесь?– спросил он. – В Городе. – Хм. В некоторой степени, да. То есть это считается обычным. Хотя, конечно, есть люди, который поступают наоборот. Ночью спят, а днём бодрствуют. – Вот и я привык уже. – Дело привычки,– согласился он. – Обстоятельства. Он кивнул. – А вот скажите. – Да? – Почему во всём городе. – Так-так. – На окнах. Ни на одном! Нет. Штор. – Не помню,– сказал он.– А может, не знаю. – Мне это непонятно. – А понимать тут нечего,– сказал он. – Вот!– воскликнул я.– Так вы и в прошлый раз говорили. Помните? – Да, да, помню. А вы опять просидели где-то взаперти? – Угадали,– сказал я.– Так почему же всё-таки? – Что? А, вы о шторах... Кстати, вполне возможно, что штор нет только в одном районе Города. – Только в одном? – Да, только в этом. Где вы, по всей видимости, и находились всё это время. – Я уже признался, что сидел взаперти. – Ну да, да. – А сколько всего районов в Городе? – Никогда не считал,– признался он. – Ну, а примерно? Он задумался. – Что-нибудь... около девяти. – Большой город,– заметил я. – Выходит, что так,– сказал он.– А вот чаем я вас угостить не могу. Увы. – И надолго вас посадили?– полюбопытствовал я. – Дело ещё разбирается,– сказал он.– И поверьте... Он соскользнул со стула и тихонько подкрался к двери. Прислушался. Вернулся обратно. – Закончить разбирательство будет очень непросто. Ну и хитрец! – А меня за что поймали?– спросил я. – Не имею понятия,– сказал он.– А почему вы спрашиваете меня об этом? – Но ведь я оказался здесь, можно сказать, не по своей воле. Случайно. Даже как-то нелепо. Отстал однажды от поезда и... – Случайно?– недоверчиво переспросил он.– Позвольте узнать, куда же вы направлялись? – Не знаю,– сказал я. – Мда. То, что вы ждёте ушедший поезд, это её можно объяснить. Но вот каким образом вы умудрились ехать, не зная, куда вы едете, это уже интересно. Ведь вы, наверное, и билет покупали? – Не помню. Нет, кажется. Так получилось. – И попали сюда. – Хотя ехал... думал, что еду... совсем в другое место. – В сады Гесперид?– он улыбнулся. – Точно! Откуда вы знаете? – И сколько времени вы уже тут? – Ой, много! – И так и не освоились. – Где? – Здесь,– сказал он.– В Городе – В городе... Я не успел его даже толком изучить. Меня слишком рано посадили. – Во-первых, вас никто ещё не посадил. Как вы изволили выразиться. Поверьте мне на слово. – Хорошо, верю. Я буду думать, что мы в отеле. А во-вторых? – А во-вторых,– сказал он.– Мы сами создаём страны, в которых живём. – Значит, страна эта такова, потому что я здесь оказался. – Да,– сказал он. – Это значит всё ставить с ног на голову. – А что в этом плохого? – Шар надули, потому что он лопнул. – Вы утрируете. – А что в этом плохого? – Вы пытаетесь подходить с обычными мерками к явлениям необычным, феноменальным, каковое и представляет собой жизнь. Так поступают многие. И напрасно. – А если я сниму ботинки и лягу, вас это не будет шокировать? – Ложитесь, конечно,– сказал он.– Вы, должно быть, устали? – Да. И к тому же немножко выпил. – Ну об этом-то я догадался! Я с блаженством вытянулся на одеяле. Положил руку под голову. – Знаете, почему я попал в Город?– сказал я, разглядывая потолок. – Почему? – Потому что сижу теперь с вами. – Лежите,– поправил он.– Повторяю, вас никто ещё не посадил. Это не делается так просто, поверьте же наконец! Но для первого раза неплохо. – А вообще-то,– я подавил зевок.– Вообще-то они думают, что я одного типа, как бы это выразиться... – Пресекли его дни,– подсказал он. – Ну да. Представляете, он сорок лет сидел на одном месте и дожидался. Угадайте, чего? – Не знаю. – Нечто! Он не засмеялся. Я даже повернулся, чтобы проверить. Его лицо было задумчиво. – Я слышал об этом Нечто,– сказал он наконец. – Вот как? И что же это за... Нечто? – Точно не знаю. – Ну, это понятно,– сказал я.– А приблизительно? – Вроде бы, это что-то, что движется в мире, само по себе пребывая в покое. Так, кажется. Или это мир движется... – Понятно,– сказал я.– Нечто вроде... – Ну да. У Зотенберга об этом написано очень немного, буквально одно-единственное упоминание. Конечно, на основании этого нельзя утверждать, что... – Кто это, Зотенберг? – Создатель Универсальной Библиотеки. Говорят, что Библиотека хранится в одном из кабинетов Здания, но найти её невозможно. Другие утверждают, что Библиотека хранится у самого Зотенберга. Есть и иные мнения, но... – Так кто же он такой, этот Зотенберг? – Одни заявляют, что это будто бы сам Дьявол, потому что Библиотека содержит в себе совершенное знание, а знание – грех. Другие доказывают, что он Ангел, потому что зло заключается не в самом знании, а в его ограниченности, и только ограниченное знание ведёт к ошибкам. Библиотека же содержит в себе знание абсолютное, и потому... – Может быть, Нечто – это и есть Библиотека? – Возможно,– сказал он.– Но ведь и это не более чем предположение... – Тот, кто видит Нечто, тут же умирает. А кому нужна Библиотека, которую нельзя прочитать! – Почему нельзя,– удивился он. – А что, можно? – Для того чтобы прочитать бесконечную библиотеку, требуется бесконечное количество времени... – Вот именно! – Жизни для этого не хватит. Только смерть бесконечна. – Разве человек живёт после смерти?– сказал я с сомнением. – Что значит "после"!– возмутился он.– Смерть – это форма существования, когда мгновение равняется вечности. В дверь постучали. – Войдите!– крикнул он. Дверь приоткрылась, и в камеру заглянуло лицо. – На выход. – Это вы мне?– сказал я. – Вам. Выходите,– и исчезло. Я со вздохом поднялся с кровати. Обулся. Заправил рубашку. – Будем прощаться? – Да,– сказал он, поднимаясь. – А я уже было пригрелся... – Что делать,– сказал он грустно. – Прощайте. Он смущённо кивнул. – Свидимся ещё,– сказал я.– Там, где мгновение становится вечностью. Он улыбнулся. И мы расстались. Дверь тяжело захлопнулась. Я стоял, вглядываясь в полумрак коридора. – Пойдёмте,– раздался голос рядом со мной. Кто-то вышел из тени и прошёл мимо. Я последовал за ним. Мы шли по коридору. Запахло туалетом. Он остановился. – Я сюда,– сказал он.– А вы, не хотите? – Да нет пока. – Ну ладно. Тогда... Может быть, сами дойдёте? – А куда идти? – Сейчас объясню,– сказал он.– Идёте прямо по коридору до конца. Поворачиваете направо. И третья дверь с левой стороны. Дойдёте? – Хорошо,– сказал я. Он нырнул в дверь туалета. Я дошёл до конца коридора, повернул направо, досчитал до трёх и, постучавшись, вошёл в кабинет секретаря.

Глава десятая

кто знает дороги ветров, кто измерит пределы пустыни? Они дробят камни и посыпают дороги щебнем, те, то пришли сюда раньше, для тех, кто придёт сюда после них

Он стоял у окна, заложив за спину руки. На нём был узкий чёрный сюртук. Я кашлянул. Он вздрогнул и резко повернулся ко мне. – Долго же вы шли,– заметил он с неудовольствием. Его лицо не показалось мне симпатичным. И приветливым тоже. – Я присяду? – Не возражаю,– сухо сказал он.– Итак. Он подошёл к столу. Заглянул в бумаги. – Беллерофонт. По национальности грек. Род занятий... без определённых занятий. Без определённого места жительства,– он взглянул на меня.– Всё правильно? – Не возражаю,– я улыбнулся, пытаясь разрядить обстановку. Он сел за стол. – Я уполномочен довести до вашего сведения, что вас более не задерживают. Однако. Вам предписано незамедлительно, а именно, до двадцати трёх часов текущего числа покинуть Город. В противном случае вам грозит смерть. – Понимаю,– сказал я. Официальная часть была исчерпана. – Что, не понравилось у нас?– неожиданно мягко спросил он. – Да нет,– сказал я неуверенно.– Так, ничего... – Да я вижу,– сказал он. – Не очень-то уютно чувствуешь себя в городе, где за тобой всё время следят. Он поднял брови. – За вами никто не следил,– возразил он. – А те двое? – Какие двое?– не понял он.– А, понятно. Это были наши служащие. – Вот видите. – Да нет, вы не поняли. Они должны были передать вам официальное разрешение покинуть город. – Конечно, я восхищаюсь быстротой следствия, однако... – Следствие здесь не причём,– перебил он.– Никакого следствия не было. Дело было закрыто и сдано в архив. Но вы сказали "однако". Однако что? – Однако согласитесь, что со стороны ваших служащих было несколько странно наблюдать за мной из подъезда вместо того чтобы просто... – Повторяю,– терпеливо сказал он.– За вами никто не следил. Без официального разрешения покинуть Город вас всё равно задержали бы на пропускном пункте, после чего доставили бы сюда, а это прибавило бы забот и нам, и вам. Вот почему мы отправили курьеров, которым, к слову сказать, стоило немалых трудов разыскать вас, дабы они передали вам... разрешение,он взглянул на часы.– А вы говорите, следили! – Почему же они гнались за мной? Он посмотрел на меня. – Обиделись, что ли? – Да ничего я не обиделся, просто... странно! – Странно? А между тем именно вы спровоцировали эту нелепую погоню. Это вы побежали. Думаете, я не знаю, как было дело? Вы побежали, люди у нас работают тонкие, чувствительные, а вы заставили их нервничать, и это после того как они с таким трудом нашли вас. И что же они видят? Они видят, что возможность исполнить данное им поручение ускользает от них, вот они и бросились догонять её. Не вас, заметьте, а возможность исполнить поручение. Вы и сами могли бы предвидеть, что за вами побегут, даже не зная, кто эти люди. Я вижу, что от меня кто-то убегает – естественно, мне сразу же хочется его догнать, хотя бы для того чтобы узнать, почему он это делает. Я могу и не побежать за ним, это тоже верно, но... Знаете, если человек убегает, то как правило, это неспроста. – Вот-вот,– сказал я.– Логика охотника. Только я не зверь, чтобы устраивать на меня травлю! – Что ж,– сказал он со вздохом.– Ничем не могу вам помочь. Моей вины в этом нет, равно как и вины канцелярии. Могу посоветовать вам только одно. Не пишите доносов. Ничего хорошего из этого не выйдет, уверяю вас. Дверь открылась. – Киска,– послышался плаксивый девичий голосок.– Ну скоро ты? Ведь ты обещал! Я с любопытством оглянулся. Голос принадлежал буйно накрашенной девице с волосами, усыпанными блёстками. Она стояла, держась за ручку двери. – Здрасьте,– сказала она с кокетливой гримаской, обращаясь ко мне. Я перевёл взгляд на секретаря. – Сейчас иду, иду,– торопливо проговорил он, краснея. И вдруг страшно заорал: "Я на государственной службе! Наконец-то! Можно это понять, или это так трудно понять!" Послышалось разочарованное "фи!", и дверь захлопнулась. Секретарь поднялся из-за стола, давая понять, что разговор закончен. – Да, вот ещё,– сказал он.– Вам осталось всего пятнадцать минут, так что вы всё равно не успеете сегодня. Можете задержаться ещё на сутки. – Мне не хотелось бы задерживаться так надолго,– сказал я, в свою очередь поднимаясь со стула. – Как хотите,– сказал секретарь. Он коротко кивнул и вышел за дверь. Я подошёл к телефону, снял трубку и набрал номер справочной. Ответили сразу же. – Как мне выбраться из города?– спросил я. – А где вы находитесь? – В тюрьме. – Этого не может быть. – В кабинете секретаря,– поправился я. – В каком именно?– поинтересовались в трубке.– Уточните, пожалуйста. Я посмотрел в окно. – В районе, где на окнах нет штор. В трубке засмеялись. А потом сказали: "Вы, часом, не псих?" – Нет,– сказал я.– Я иностранец. – Стоп! Это не рядом с набережной? – Да,– сказал я. В трубке без всякого предупреждения начали сыпать номерами автобусов и троллейбусов, объясняя, где пересаживаться и докуда ехать. – А пешком? – Выйдете на набережную, и направо. Так и идите. – Это долго? – Часа два с половиной. Я сказал: "Спасибо",– и положил трубку. Не такой уж он и большой, этот Город.

Глава одиннадцатая

и мы ищем во тьме указатели улиц, напрягая глаза, ищем номера на дверях и, попав в новый дом, первым делом ищем зеркало, когда остаёмся одни, начинаем говорить громко. Мы всегда остаёмся одни, мы всегда остаёмся.

Уже почти утро. Скоро рассветёт, но ещё непонятно, пасмурно будет или ясно. Зябко Пасмурно. Всё, как вчера. Когда же то было, вчера? Так уж было когда-то – пустынная дорога, безлюдные холмы вокруг, трава, прибитая ветром к земле. Ветер. Я шёл по дороге, в тишине слышен был хруст гравия. Прошло уже больше часа, как я миновал пропускной пункт. Я долго искал его, прежде чем нашёл (зачем?). Я мог свободно пройти мимо, проскользнув под шлагбаумом. Никто меня не останавливал, я сам нажал на звонок. Зачем? Тем более что никаких бумаг у меня не было – секретарь в спешке забыл отдать их мне, а я не напомнил,– я вспомнил об этом сразу же, как только увидел в окошке заспанную физиономию будочника. Вспомнил и похолодел. Когда до него наконец дошло, в чём дело, он выругался. И наверное, вполне справедливо. Я попросил его поднять шлагбаум. Он послал меня. Но шлагбаум поднял. – Как будто пролезть нельзя было! Когда шлагбаум поднялся, я понял, что не знаю, куда мне идти дальше. – Куда хотите!– буркнул мне будочник и исчез, захлопнув окошко. Свет погас. Передо мной была дорога. У меня просто не было выбора. Прошло уже больше часа, а я всё шёл. Если верить сообщению Данте, в Раю ветер дует всегда в одну сторону. Так может быть, я попал в Рай? Сколько я ни шёл, ветер упрямо дул в одном направлении – мне в лицо. Хотелось курить. Есть не хотелось уже давно, а вот курить хотелось нестерпимо. Незаметно светало. Я монотонно передвигал ноги. Тихонько подташнивало. Я шёл Как и тогда, прежде, я знал, откуда я иду, и догадывался, почему, но не знал, не догадывался и даже не думал о том, куда. Я мог и не идти. Вот сейчас,– почему я не делаю этого?– я мог опуститься на дорогу и посидеть так, нет, остаться здесь и вообще никуда не идти зачем?– я устал. Никто не ждёт меня там, куда я иду. Зачем? Слишком много было этих "зачем", я не мог ответить ни на дно из них. Я шёл. Я уже давно ни о чём не думал. Я принял решение. Если через пять часов ничто не изменится,– я засёк время,– я поверну обратно. Лучше уж таскать мешки. Я шёл уже больше часа, вокруг были всё те же обветренные жёлто-серые холмы, и дорога была всё так же безлюдна. Ни машин, ни людей. Мерный хруст гравия. Дорога тяжело поползла в гору. Я остановился и посмотрел на часы. Дальше начинался асфальт, я огляделся,– вот и вся разница. Что это там? Я присмотрелся внимательнее. Нет, это не дерево, это... Ветер доносил обрывки мелодии. А значит... что же это там такое? Я сошёл с дороги и стал спускаться вниз по холму. Потом долго взбирался вверх. Я не думал, что это окажется так далеко. Музыка медленно приближалась. Это рояль, и на нём кто-то играет. Кто-то в чёрном костюме. Зачем он здесь? И откуда здесь, посреди пустыни, рояль? В стороне от дороги. Ветер как будто усилился. Мне хотелось идти быстрее, но не было сил, я выдохся. Я не отрываясь смотрел на него. Для кого он играет здесь? Всё это показалось мне поразительно знакомым... эта музыка... Лысый Органист! Я узнал его. Он играл.