Текст книги "Библиотека"

Автор книги: Иннокентий Сергеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

На всякий случай я даже подошёл к краю. Заглянул. Мда. И что дальше? Я стоял как заворожённый и бессмысленно смотрел перед собой. Между тем зубы мои мелко стучали, пальцы скрючились и противно ныли, одежда продувалась насквозь. Я замёрз. Нужно было что-то решать. Так. Ясно одно – я дошёл. Просто потому что дальше идти некуда. Вот он, пресловутый Край Света. Можешь попробовать проткнуть головой небо, если достанешь. Я с тревогой глянул по сторонам – никого. По краю пропасти валялись рваные полиэтиленовые пакеты, битые бутылки, какой-то пёстрый мусор, обломки камней... Я ещё раз осторожно заглянул вниз. Там, очень далеко внизу, мерцали всполохи – розовые, жёлтые – похожие на вспышки прожекторов. Очень далеко. Что-то протяжно ухнуло в глубине пустоты. Я отпрянул от края. Постоял. Ну, и что дальше? Я испытывал странную смесь чувств. Приятно, что дошёл. Что дорога эта, наконец, кончилась – я думал, конца ей не будет. Всё. Больше идти не нужно. Но дальше-то что? Неужели я шёл так долго только для того, чтобы вот так прийти к пропасти и стоять, не зная, что делать дальше! Куда же она вела, эта дорога? Ведь я поверил в неё. Я спихнул ногой камень, он полетел вниз, с глухим стуком ударился о стену обрыва и исчез. Я прислушался. Где-то шёл товарняк. Пропасть безмолвствовала. Небо уже начинало светлеть. Я огляделся вокруг и вздрогнул – мне показалось, что один из валунов пошевелился. Показалось? Нет, снова пошевелился. Я испуганно замер. Преодолевая страх, я неслышно подкрался к нему. Камни не могут шевелиться. Грудь сдавило, что там такое... – Фу! Ну и напугали вы меня! Это был человек. Седой старик, одетый в тёмного цвета халат, покрытый тонкой корочкой льда, он сидел в позе йога и куда-то, не отрываясь, смотрел, полуприкрыв веки. А может быть, просто спал. На мой возглас он никак не отреагировал. – Алло!– проорал я ему прямо в ухо. Он медленно открыл глаза, с минуту или две посидел так и, наконец, важно повернул ко мне голову. – Не холодно вам?– крикнул я. Слова раздавались неприятно гулко, и говорить было как-то неловко, как на языке, который знаешь плохо, с человеком, который знает его хорошо. Окончания слов мерзко завывали. Старик уставился на меня. – Что это за пропасть, не знаете?– крикнул я. Ответа не последовало. – Я говорю холодно здесь, слышите? Холодно! – Это мировой океан,– ровно проговорил старик. – Что?! Он замолчал. – А... на указателе было написано! Что это дорога! На край света! Он продолжал молча смотреть на меня. – Я вас не заметил даже! Я говорю, не заметил! Вас! – Всё правильно,– произнёс он.– Это край света,– он вытянул вперёд руку.Солнце новой вселенной восстаёт над мироокеаном... Он умолк. Я подождал немного и сказал: "Вы тут случайно не пришельцев поджидаете?" Он посмотрел на меня. – Я сразу понял, что вы псих!– крикнул я ему. Он медленно отвернулся. Я подумал уже, что он забыл про меня, но вдруг он заговорил. И отмочил такое, что я, признаться, даже опешил. Он сказал: "Я ожидаю Нечто". Я сказал: "Что?" – Я так и думал! – Я ожидаю нечто,– повторил он спокойно. Ветер внезапно стих. Мы помолчали. А потом я сказал: "Что это? Нечто!" Он задумался. А может, заснул. На всякий случай я повторил: "Что такое Нечто?" Он тяжело открыл глаза, отправил руку под отворот халата. Извлёк какую-то книгу. Открыл её. Не глядя, вырвал страницу. Протянул мне. – Читайте. Я взял страницу в руки. – Темно,– пожаловался я.– Плохо видно! – Читайте,– повторил он. И я прочитал.

Нечто

... оно возникло как будто из ничего, неожиданно и пугающе близко. Промозглое лиловое небо озарилось у самого горизонта алой каймой, испуганно заголосили собаки, да вздрогнул во сне ребёнок в крохотной кроватке крохотной спаленки, выходившей окнами в сад, где были деревья и тени... И только. Но глаза отражённых лун таили на дне своём тайну, и тайну эту знали ещё звёзды и... может быть, никто больше. Утро было без цвета и запаха, сосны выгибались на холодном, неласковом ветру. Он подошёл к зеркалу и нахмурился – болезнь проступила зеленоватыми кругами под глазами. За спиной его была серая комната. Внезапно он отшатнулся от зеркала как от уродца в кунсткамере. Из зеркала на него смотрело лицо, и хотя было оно до жути знакомым, он мог бы поклясться, что никогда прежде не видел его, и не знает... Никогда прежде не видел он это лицо. Оно предстало в окружении ветвей сирени, и где-то вдали будто бы шумело море. В глазах его была несравненная тайна. В руке видение держало палитру. Оно улыбнулось и прошептало: "История любит курьёзы". Комната треснула и исчезла, и взору открылась дивная страна – водопады, реки, розовые и голубые цветы. Возникла и исчезла, погаснув в мёртвых зрачках. Должно быть, врач, проводивший вскрытие тела, был прав, но прав был, видимо, и лектор, утверждавший, что Нечто и было истинным лицом этого человека, и что страна эта вовсе не возникла внезапно,– ведь тогда её увидели бы и другие,– просто она существовала всегда. Правда, откуда взялся этот лектор, и куда он исчез, так никто никогда и не узнал...

Я отдал ему листок. Он аккуратно вложил его в книгу, расправил ладонью. Осторожно закрыл книгу. Подержал её в руках. Медленно спрятал под халатом. – Да,– сказал я.– Забавно. Ну и что из этого? Старик не ответил. – Что, на самом деле всё это было? Он произнёс: "Я пришёл сюда сорок лет назад". – Сорок лет?– я подумал, что ослышался.– Чем же вы тут питались? – Сорок лет и три месяца,– сказал он. – А зачем?– спросил я. – Здесь, на краю света,– продолжал он.– Я увижу Нечто. И тогда я умру. – Зачем?– опять спросил я. – Человек... – Что? – ... не может жить дольше того момента, когда он увидит Нечто. Ибо сказано: "Человек не может увидеть Меня и остаться в живых". – Вот оно что,– сказал я.– Значит, за смертью пришли? – Поднявшийся на вершину не удовольствуется более жизнью в долине. Увидеть и умереть. Дальнейшее... Он перестал говорить. Я хотел сказать: "Молчанье",– но не успел. Его глаза дико вспыхнули. Он вскрикнул. – Вот оно!.. Я резко повернулся в ту сторону, куда он смотрел, но поскользнулся и едва не слетел в пропасть. Чудом сбалансировав, я стал судорожно всматриваться в пустоту над бездной. Но ничего не увидел. Наверное, было уже поздно. Старик был мёртв. Я постоял. Дальше ждать было бессмысленно. Я подошёл к телефонной будке и набрал "скорую". – Куда ехать?– спросили меня. – На край света,– сказал я и положил трубку. Я опустился на большой плоский камень и, прислонившись спиной к скале, погрузился в раздумья. Дальше идти было некуда. И такое было гадостное чувство, будто кто-то обманул меня, причём не по злости, а так, от нечего делать... Тоскливо. Злишься, и не знаешь, на кого. Может быть, на себя. Да и то не за что. Пусто и одиноко. И что делать дальше, непонятно. Светало. Подъехала "скорая". Я лениво поднялся с места и помог затащить труп в машину. Тело было удивительно лёгким, почти невесомым, так что никакого труда это не составило. Да и не нужна им была моя помощь. "А всё-таки он добился своего",– подумал я, глядя на мёртвого старика почти с завистью, хотя непонятно, чему тут было завидовать. Откуда-то издалека донёсся протяжный гудок поезда. Я насторожился. И тогда тоже, как будто товарняк прошёл. – Послушайте,– обратился я к санитару.– Здесь что, станция недалеко? Он махнул рукой в сторону. – Вон по той дороге. Дойдёте до будки, там будка будет, спросите. Вам скажут, куда идти. – Это далеко? Он пожал плечами: "Да нет..." – А то хотите, подвезём?– сказал он, забираясь в машину. Я сказал: "До морга?" Он засмеялся и, кивнув мне, захлопнул дверцу. Машина уехала. Я проводил её взглядом и долго смотрел вслед. Потом вздохнул и поплёлся по дороге к станции.

Глава пятая

те, кто остались здесь, те, кто торопятся уехать, каждый мог бы рассказать о себе. Кто из них пришёл сюда первым? Здесь, где никто

Чёрный столб фонаря на фоне ровного серого неба. Указатель дороги. Так и есть. Развилка. Просто в темноте её не было видно. Я приблизился к будке. Есть тут кто-нибудь? Я заглянул в окошко – полумрак комнаты, пустой стол, изображающий письменный, застеленная пледом кровать, пара табуреток, радио на стене, книжный шкаф, забитый папками, на подоконнике горшок с кактусом, занавески. На всякий случай я постучал по стеклу. Нет, никого. Я обошёл будку. – А. Вот вы где. Он сделал досадливый жест "не мешайте" – он был занят. Он сидел на табуретке и что-то рисовал на листе ватмана, то и дело поглядывая на свою будку, как будто проверяя, на месте ли. На вид ему было лет шестьдесят или чуть больше – седые волосы ёжиком, очки в роговой оправе. Лицо его имело выражение несколько глуповатое. Вокруг него был жиденький газон, выскобленный граблями. Кучка мусора лежала неубранной. – Не подскажите, на станцию как пройти? Он оторвался от рисунка, подозрительно уставился на меня сквозь линзы очков и неожиданно изрёк: "А я вас не пропущу". Я подумал: "Так. Ещё один". – Ладно,– сказал я.– Тогда я у вас посижу. Отдохну немного. Он вскочил с табуретки. Положил на неё ватман, карандаш со стёркой. – Подождите! Я уже шёл к двери. Он бросился меня догонять: "Подождите!" Он забежал передо мной и распахнул дверь, пропуская меня вперёд. – Спасибо,– сказал я. А он сказал: "Пройдите". Я вошёл. Он вошёл за мной следом и затворил дверь. – Присаживайтесь,– сказал он, направляясь к столу. Я сел на табуретку. Он занял место за столом. Глянул на меня. Достал лист бумаги, придвинул к себе чернильницу, взял перо и, почесав указательным пальцем лоб, сказал: "Ну-с, приступим". Мне хотелось спать. – Как фамилия? Ведь поди не предложит, гусь жёваный. – Я спрашиваю, звать как. – Беллерофонт,– брякнул я наобум. – Что?– он скривился.– Еврей, что ли? – Почему еврей. Грек. – А,– сказал он.– Один хрен. – Знать надо,– сказал я.– С двумя "л" пишется. – Ладно,– сказал он, записывая.– Не учи учёного. Род занятий? – Да так просто. – Чего так просто? – Спать хочу. – Бомж, стало быть. Так и запишем,– удовлетворённо сказал он.– Откуда и куда? – С поезда в Шамбалу. Он замер. Отодвинул бумагу в сторону. Вернул на место. – Значит... в Шамбалу... Чего это он занервничал? – Ага,– сказал я.– В Шамбалу. Он потёр лоб ладонью. Потом тихо сказал: "Ну и как?" – Что как? Он молчал. – Шамбала – это цветущий край вечной весны, где... – Знаю,– оборвал он.– Докуда дошёл? – До края света. – Ну и как там? – Лажово. – Понятно. Куда теперь? – Всё туда же. – Понятно. – Что понятно?– сказал я. Он отвернулся к окну. Мы поиграли в молчанку. – Я тоже шёл,– наконец, сказал он. Я сказал: "Ну и как?" Он повернулся ко мне. – Ты откуда сам? – С поезда. – В общем так,– сказал он.– Я тебя не видел. – А мне-то что,– сказал я. – Да ты хоть!..– он осёкся.– Понял, да? – Ну. – И давай отсюда. – Спать хочется,– сказал я. – Потерпишь. Он сорвал со стола листок со своей писаниной, скомкал и, не целясь, швырнул в корзину для бумаг. Попал. – Знаешь хоть, сколько справок нужно? Я промолчал. – До задницы, вот сколько. Я собрал только половину. А потом изменились все формы, пришлось собирать по новой. И почти собрал все. Одной не хватало, вот и устроился сюда. На временную работу. Так и торчу здесь. А теперь опять все формы изменились, чтоб их... Взять бы этих умников, которые бумажки сочиняют, да... Он снова осёкся. – Я тебе ничего не говорил. – А я ничего и не слышал. Какой-то он запуганный. – То-то и оно, что слышал. Ежели кому скажешь... – Да пошёл ты...– не выдержал я. Он выдвинул ящик стола, вытащил сложенную вчетверо газету. Развернул её и отдал мне. – То, что обведено, читай. Я просмотрел по диагонали. Какая-то дерьмовая статейка. На чём свет стоит хается какое-то Здание, восхваляется Консистория... – Что за мура? Какое Здание? Он неподвижно смотрел в окно. – Дождь может пойти,– сказал он.– А у меня там всё осталось. Сейчас вернусь,– он вышел за дверь. Я остался один. За окном подъехала машина. Я подошёл к окну посмотреть, что там, на ходу пряча газету во внутренний карман. Тарахтел двигатель. Из машины вышли трое в одинаковых чёрных плащах. Подошли к старику, один из них что-то спросил у него. Старик испуганно показал на окно. Я отпрянул. Тот, который спрашивал, направился к будке... – Я? Но зачем? – Вы были с гуру, когда он скончался. – Ах, с этим... – Вы должны дать показания. – Пожалуйста. Я вышел за ним. Мы подошли к машине. Остальные уже сидели. Я хотел сесть рядом с водителем, но мне сказали, что не сюда. Один из них вышел, пропуская меня. Я забрался на заднее сиденье. Машина тронулась и покатила, прыгая на ухабах. На старика я даже не взглянул. Выехали на какую-то дорогу. Двигатель загудел ровнее. Все сидели молча. Я достал газету. Сидевший от меня слева бросил на неё взгляд. Я показал ему статью. Он стал читать. Его лицо сделалось недоумённым. Он перевернул лист и посмотрел на заголовок. Усмехнулся. – Где взял? – Там,– сказал я.– В будке. Он постучал по газете пальцем. – Ты бы хоть на дату посмотрел! – Что там?– вмешался тот, что был справа. – Да ерунда,– он уронил газету под ноги. – А что это за Здание?– спросил я. Тот, что был за рулём, вытянул шею, прислушиваясь к гулу мотора. – Стучит? Все прислушались. – Точно, стучит,– зло проговорил водитель.– Чтоб я ещё раз сел в эту колымагу!.. – Что это за Здание?– снова спросил я у того, что был слева. – Да нет никакого Здания! Миф всё это. Выдумка. И Китежа никакого нет! – Но Беловодье...– начал было я, но тут мотор застучал до неприличия явно, и все снова притихли. – Может, доедем,– сказал водитель.

........................................................................... Мимо потянулись ряды домов.

Глава шестая

те, кто прячут страх под одеждой, те, кто кричат от ужаса, и те, кто закрывают глаза руками, ветер гонит обрывки их писем по пустыне осенних улиц. Иногда достаточно громко засмеяться, чтобы тебя услышали в соседней комнате, если в ней кто-то есть.

Я вышел на улицу и, осмотревшись, побрёл наугад. Дул неуютный осенний ветер. На лужах играла рябь. "Вы не должны покидать город до принятия окончательного решения по данному делу". А когда это будет? И куда мне теперь идти? "Мы не можем дать вам точной информации по этому вопросу". Они не могут. Надо бы устроиться в какую-нибудь гостиницу. Сколько мне придётся проторчать в этом городе. Я зашёл в закусочную перекусить. Потом отправился в ближайший универмаг и купил первую попавшуюся куртку. Деньги у меня ещё оставались. На улицах было пусто – будний день. До вечера было ещё полно времени. Улицы как улицы, темноватые бетонные канавы. Довольно чистые. Фонари ещё не горели. Машин было мало. Я сказал себе: "Будний день, в этом всё дело. Ничего особенного. Все на работе". Я почувствовал, что кто-то смотрит мне в затылок. Я обернулся. Никого. Конечно, никого. Кто там может быть. Я пошёл дальше. Обернулся. Прошёл ещё два квартала. Никого. Глупости. Кому нужно следить за мной. И зачем? Чушь. Я принялся беспечно насвистывать. Подошёл к витрине. Поглазел. Изучил расписание автобусов. Подождал. Автобусов не было. Я снова начал насвистывать. Обернулся. Да нет же там никого! Я подумал. что веду себя просто глупо. Хорошо хоть, никто не видит. Мимо проехала машина. Я подумал: "Вот же, едут люди. Всё как полагается. Люди как люди". Может, из окон? Окна были как замёрзшие проруби; я мысленно сравнил их с пустыми глазницами, на которые зачем-то нацепили очки. Ни на одном из них не было штор. Меня что, взяла на прицел Служба Невидимок? Я посмеялся. Беспокойство нарастало. Я посмотрел на часы. Пора, наверное, двигать в гостиницу. У кого бы спросить, как туда добраться. Сейчас найду справочную и всё узнаю. Куплю себе чего-нибудь к чаю, приму ванну или душ, что будет, высплюсь по-человечески, а там утречком и поеду отсюда. А если ещё не решится, пойду вон... в кино или ещё куда. Просто я не спал ночь, вот и всё. Я стоял у какой-то статуи, разглядывая постамент. Страх не проходил. Я почувствовал, что хочу закричать, что сейчас закричу. Я медленно побрёл прочь. Мне хотелось бежать. Усилием воли я пытался взять себя в руки. Я принялся считать дома. Сбился. Стал разглядывать окна. Лучше бы я этого не делал. НИ НА ОДНОМ ИЗ ОКОН НЕ БЫЛО ШТОР! Я сказал себе: "Только не бежать". Улица дрогнула и поплыла, фонари... Я побежал. Я хотел обернуться и не мог, волна за моей спиной нарастала, она нагоняла меня. Я бежал. Стены домов, столбы, я задыхался, тротуар полетел на меня... Я упал. Волна приближалась, я скулил, вжавшись лицом в ледяной асфальт... Волна накрыла меня. И пронеслась дальше. Я лежал, боясь пошевелиться. Потом осторожно приподнял голову. Огляделся. Я поднялся на ноги и, доковыляв до бордюра, тяжело опустился на него, машинально приглаживая пятернёй растрепавшиеся волосы. Руки мелко дрожали. Достав из кармана смятую пачку, я увидел, что последняя сигарета сломана почти пополам. Я выбрал обломок без фильтра, достал зажигалку и закурил. Несколько глотков дыма немного привели меня в чувство. Машин не было. Вокруг всё было тихо. И безлюдно, только одинокий торопливый пешеход на другой стороне улицы. Я вскочил на ноги. Я узнал его – это был тот самый человек, с которым я разговаривал в машине. На нём был всё тот же плащ, но на голове теперь красовалась тёмно-зелёная треуголка, подбитая чёрным мехом. Я побежал за ним. – Эй, постойте! Он шёл, не оборачиваясь. – Подождите! Он ускорил шаги. Наконец, мне удалось догнать его. – Здравствуйте,– сказал я сиплым, простуженным голосом, чужим голосом.Здравствуйте! – Уже виделись,– неприязненно произнёс он, не замедляя шагов. Я бежал, боясь отстать от него. – Помогите же мне!– взмолился я. – В чём дело,– он остановился. Я никак не мог сообразить, о чём я хочу спросить его. Он ждал. Наступила пауза. – Я слушаю,– нетерпеливо сказал он. – Я хотел... спросить. Что такое... нет, не это,– заторопился я, заметив, что в его глазах мелькнула досада.– Что такое консистория? – Консистория восемь лет назад прекратила своё существование. – А теперь... – Городом управляет конвент. – А это... – Как что. Правительство. Знаете, у меня мало времени. Я тороплюсь. У вас всё? – Нет! – Что ещё? – Можно мне пойти с вами! – Как хотите,– сказал он с явным неудовольствием. Не знаю, зачем я напросился идти с ним. Я понял, что если я останусь один... Я не знал, чего я боюсь. Мне было страшно.

Шли долго. Сначала улицами. Потом долго шли переулками, снова вышли на улицу, свернули на другую. Вошли во двор. Прошли его весь. Наконец, подошли к какому-то дому. В окнах уже горел свет. – Оставайтесь здесь,– сказал он мне у подъезда. – Я с вами! Он помедлил. – А, ладно,– махнул рукой. Я поплёлся за ним по лестнице. Стало темно – света в подъезде не было. Он подошёл к одной из дверей и, достав карманный фонарик, посветил на номер, после чего убрал фонарик обратно в карман и решительно позвонил. Я встал за его спиной. За дверью послышалась возня. Дверь приоткрылась. Сделав улыбку, я попытался была заглянуть через плечо моего спутника, но он уже протискивался в полутёмную прихожую. Я последовал за ним. Он уверенно ринулся по коридору и исчез в одной из комнат. Передо мной стоял приятной наружности пожилой человек, одетый в розового цвета шлафрок – видимо, хозяин этой квартиры, в которую мы столь бесцеремонным образом ворвались. Он смотрел в сторону комнаты, откуда уже слышался шум выдвигаемых ящиков. Потом он перевёл взгляд на меня. – Может, пока угостить вас чайком?– вежливо осведомился он, закрывая входную дверь. – С удовольствием,– сказал я, немного смутившись. Он пригласил меня следовать за ним. Мы прошли на кухню. Он включил свет. Кухня была маленькая и тесная. Половину её занимала внушительных размеров газовая плита, заставленная кастрюлями. Там же стояла накрытая чугунной крышкой сковорода и белый эмалированный чайник. Под потолком, высоким несоразмерно, висела чахлая лампочка, прикрытая жёлтым, должно быть, бумажным абажурчиком, наподобие китайского фонарика. Я присел за стол, убрав ноги под табуретку, иначе они заняли бы полкухни. – С сахаром?– спросил он и, не дождавшись ответа, достал с полки массивную деревянную сахарницу, хранившую на себе остатки какого-то доисторического рисунка. Я кивнул. Да, хорошо. Он поставил две чашки. Потрогал чайник, тут же отдёрнув руку. – Только вскипел,– объяснил он.– Вы как любите, покрепче? Я кивнул. Он налил чай. – Может, к чаю чего-нибудь? – Да нет, спасибо. – У меня печенье есть. Он вопросительно смотрел на меня. – Спасибо,– я улыбнулся.– Не нужно. – Да ладно, чего там,– сказал он. Он поставил на стол железную банку с печеньем и, усевшись напротив, взял свою чашку. Отхлебнул. – Пейте, чего сидите. Я понюхал. Пахло мелиссой, чабрецом и немножко водопроводом. Отпил. Ничего, пить можно. – Насколько я понимаю, вы лицо праздное,– заметил он как бы между прочим. – В некотором роде. А у вас... я понимаю, обыск? – Точно так,– сказал он. Он прислушался к звукам, доносившимся из комнаты. Мы помолчали. Я посмотрел на окно. Подоконник был заставлен пустыми пакетами из-под молока. Рядом с плитой на стене висело кухонное полотенце. – Вы бы хоть куртку сняли,– заметил он. Я стянул с себя куртку. – Да бросьте вон туда. Чего ходить лишний раз. – Сюда? – Да. Бросьте прямо так, не выворачивайте. Я всё равно на доске режу. Я вернулся на свою табуретку. – Пейте чай, остынет. – Вкусный,– сказал я. – Да, только вода плохая. Я молчал. Время потянулось томительно. – Чай-то у меня хороший... Я всё не мог решиться заговорить. Как-то было неловко. Он заметил. – Вы, кажется, хотите что-то сказать? – Спросить. – Вы нездешний,– сказал он полуутвердительно. – Да, я прошёлся по городу, и... – Вам здесь не понравилось,– закончил он. Я кивнул. В комнате что-то грузно грохнулось на пол. Я вздрогнул. Раздался досадливый возглас. – Это дело поправимое,– сказал он. – Не знаю,– сказал я с сомнением. – Ничего, освоитесь. – Не знаю... Честно говоря, мне не хотелось бы задерживаться здесь надолго. Я и попал-то сюда, можно сказать, почти случайно... – Мы все играем во что-нибудь,– неожиданно изрёк он. – Наверное, я чего-то не понимаю? – А это и не нужно,– заметил он.– Берите печенье. – То есть... да, спасибо... то есть, как? – Понимать тут нечего,– сказал он.– Привыкнете. – Ну да,– сказал я.– Конечно. – Обиделись. – Да нет, причём тут... Я вам сейчас расскажу... – Нет,– сказал он.– Лучше я вам расскажу. Ведь это вы приезжий, верно? – Знаю,– сказал я.– Вы будете говорить, что ничего такого не происходит, всё замечательно. Не город, а сказка. Просто погода сегодня плохая. – Нет,– сказал он.– Так я говорить не буду. – Хорошо,– сказал я.– Расскажите. Конечно расскажите. – Что-нибудь происходит всё время, как же я могу говорить, что не происходит ничего. Но ведь вас, наверное, не это интересует? – Не знаю,– сказал я.– Я вообще ничего тут не понимаю. Как я могу знать, что меня интересует, а что нет. Рассказывайте, там видно будет. – А вы уже начинаете осваиваться. – Это так заметно? – Заметно,– сказал он. – Рассказывайте,– сказал я, приготовившись слушать. – Сейчас... С чего бы начать, так. Наверное, с того, с чего всё началось? Вы, кажется, обиделись, когда я сказал, что понимать тут нечего. А ведь так оно и есть. С этого, наверное, всё и началось. Если с этого что-то может начаться. – Вы имеете в виду конвент?– спросил я, уже начиная бояться, что он увлечётся и забудет, о чём хотел рассказать. – Конвент,– повторил он бессмысленно, как будто в забытьи.– А? Да. Конвент. Поначалу всё это выглядело как мальчишеская забава, знаете, дети играют... Герои с пистолетами, злодеи в плащах, в масках, кинжалы, золото, женщины, кровь... Игра. Она оказалась увлекательной! Представьте себе. Она развивалась, вовлекая всё больше людей, становилась всё сложнее... И стала жизнью. – Вы хотите сказать, жизнь превратилась в игру? – Жизнь всегда остаётся жизнью... – Восемь лет назад консистория прекратила своё существование. Почему? – Да-да, я помню. – Почему? – Почему,– сказал он.– Наверное, потому что она была не нужна? – Не нужна кому? – Кому... Понимаете, существовало как бы два мира. Какой из них был вымышленный, а какой настоящий? Может быть, теперь или завтра найдутся люди, которые станут играть в консисторию, как когда-то играли в конвент. Ведь всё началось с игры... Было правительство, законы, должности, звания. И существовал другой мир. Иные взаимоотношения, иные законы. Нарушение их каралось смертью, и это уже трудно было назвать просто игрой. А! Я вижу, вас напугало слово "смерть". Да, они играли очень серьёзно, и всё было настоящее: пистолеты, кинжалы, плащи, золото, женщины... смерть. Это как Мессалина, знаете? Когда наступала ночь, она надевала парик и уходила из своего дворца,– она была женой императора Клавдия, вы знаете, да,– и шла в публичный дом, где играла в проститутку. Играла или была проституткой? Ведь всё было настоящее, мужчины... всё, кроме разве что волос. Вот и тут... Придумывались правила, порою нелепые до... поразительности. Их воспринимали всерьёз, а разве могло быть иначе? Знаете, мне иногда кажется, будто кто-то намеренно изощряется, придумывая правила как можно нелепее, а потом наблюдает, как люди следуют им. Неукоснительно. Соблюдают их. Словно проверяет свою власть. Или любуется ею. Ведь если сами по себе эти правил лишены всякого рационального начала, какого бы то ни было здравого смысла, то значит... они и есть воплощённая власть. Как вы думаете. – Этот "кто-то" – конвент? – Конвент! Вы произносит слово "конвент", думая, что что-то этим сказали. А вы знаете, что это вообще такое? Может быть, его и нет вовсе? А? Может быть, его и не было никогда? Его состав держится в секрете, так было всегда. Никто не знал и не знает, что это такое, кто держит банк в этой игре. Они говорят "конвент", и этого им достаточно. Они воображают, что этим сказано всё. А ведь этим не сказано ничего! А что если они тоже... Что если они, как и все, разыгрывают свои карты. Знают ли они сами, какой выпадет номер и... есть ли они вообще?.. – Я думал, вы мне объясните. – Вы думали? – Вы сами взялись рассказать мне о том, что здесь происходит. – Здесь!– произнёс он с нарочитым пафосом. – Я думал, вы знаете... – А я не знаю,– заявил он.– Не знаю, понимаете? Я знаю, что такое деньги, это проще. И то... – Деньги!– я догадался.– У них были большие деньги! – Есть и были,– сказал он.– Но сколько? Этого никто не знал, да и теперь никто не знает. Можно было выиграть очень много. – А если проиграешь? Он развёл руками. – Ведь, я понимаю, ставкой была жизнь? – Вот видите, сказал он.– Жизнь. – Да они просто покупали себе подданных, как когда-то аристократы покупали себе актёров! – Постойте, постойте,– сказал он.– Кто кого покупал? – Это феодализм!– я был возмущён.– Думать, что деньги принадлежат тебе, если это больше, чем тебе нужно для жизни. Он мягко улыбнулся. – А сколько нужно денег для жизни? – И где же они брали эти деньги? Незаконный бизнес? – А это уж их дело,– заметил он.– Я вижу, вы не любите конвент. – А вы? – Я? Он посмотрел на меня внимательно. Я не выдержал. – Ладно. Пусть это неважно. – Вот именно. – Но что же правительство! – А что оно могло? Его ведь тоже, в некотором роде... придумали. А потом вот взяли и передумали. Придумали конвент, так интереснее. А? – – Вот видите,– сказал он. – Вы сказали. – Да? – Что они устанавливали свои законы. Это значит, что они не признавали законов, установленных государством. Иными словами, у власти теперь находятся преступники. – Как-как?– насмешливо переспросил он. – И это преступная игра! А то, что она началась с крови, как вы сказали, только подтверждает это. Это тирания!– крикнул я, чтобы было слышно в соседней комнате.– И вы тоже! Сидите и нахваливаете правительство, а в это время в вашей квартире перетряхивают ваши же вещи. По его! Указанию. И это! Красноречивее любых слов. Он удивился. – Разве я нахваливал правительство? – Ну не знаю, ладно. Ну, не нахваливаете, может быть, оправдываете. – Эк вас разобрало,– сказал он.– А ведь, может быть, по законам какого-нибудь африканского племени, или древних инков, к примеру, а может быть, индусов или китайцев, мы с вами – и вы, и я,– являемся преступниками. Как быть с этим? – Мне не нравится этот город,– заявил я. – Вам!– он фыркнул.– Вы первый день в городе, и он вам не нравится. Этому городу тысяча лет, он видел сотню правителей, гордых, слабых, щедрых, милостивых, жестоких, консистория, конвент, сколько их было, вы думаете. И он стоит. Как стоял. И люди живут в нём. Веками. И вот, являетесь вы. – Все мы родились не вчера,– сказал я – Да,– сказал он. – Я едва попал сюда, а с меня уже потребовали десяток подписок. И они тоже берутся судить обо мне, даже о том, чего просто не могут понять. Чего я никогда не сказал бы им. – Они тоже, согласился он. – И между прочим,– сказал я,– вы не совсем правы. Я вовсе не первый день в этом городе. Я проработал здесь не один год. Знаете, где? – И первый раз вышли на улицу,– сказал он с усмешкой. Я промолчал. – Это ничего не значит,– сказал он. – Так ли уж ничего,– возразил я. – Я вовсе не нахваливаю правительство,– он покачал головой. – Ещё бы,– сказал я. Он вздохнул. Взял с плиты чайник. Плеснул себе в чашку. – Вам тоже? – Спасибо. – Давайте чашку. Только не очень горячий уже, остыл. – А чего они ищут?– спросил я. Он поставил чайник на плиту. – Кто они? Я кивнул в сторону комнаты. Он. – Не знаю. Доказательств. – Каких доказательств? – Что я диссидент, по всей видимости. – Так вы диссидент!– сказал я удовлетворённо. – Как люди радуются, когда находят название,– сказал он с выражением грусти.– Они воображают, что название это уже...– он прищёлкнул пальцами. Я улыбнулся. – А почему бы им было не спросить у вас прямо? – Наверное, потому что я мог не дать прямого ответа,– сказал он. – То есть, они боятся, что вы скажете неправду? – Наверное. Что я не скажу правду. – И... – Это уж их проблемы. – Хорошо. Пусть так. Разговор зашёл в тупик. О чём же я хотел спросить ещё? – Значит,– сказал я.– Страной управляет конвент. – Да бросьте вы,– отмахнулся он.– Никто ей не управляет. Я опешил. Он с безразличным видом пил свой чай. Я молчал. Он поставил чашку на блюдце. Посмотрел на меня. – Я пошутил,– сказал он. Я засмеялся. Я не мог остановиться. Я хохотал. – Так значит,– выдавил я сквозь смех.– Это и есть... ваша диссидентская... крамола! Мне стало совсем хорошо. Так уютно. Эта кухня. Тёплая стена холодильника за спиной. Чайник на плите. Этот милый, забавный человек. А не попроситься ли к нему на ночь? Куда я пойду, в какую гостиницу? Ночь на дворе. Останусь-ка я здесь. Он мне ещё что-нибудь расскажет... диссидентское! Меня снова стал разбирать смех. Или про Здание. Кстати! – Что это было за Здание?– спросил я, справившись, наконец, со смехом. – Здание?– переспросил он. Он несколько смешался. – Не знаю. – Неправда,– сказал я с улыбкой. – Что?– сказал он, как будто не веря своим ушам. – Неправда,– сказал я.– Об этом даже в газетах было написано. – Ах, в газетах,– сказал он с явным облегчением.– Да, было. – И что? – Да, ничего, ерунда всякая. Неизвестно даже, существовало ли оно вообще. – Понятно,– сказал я.– Вы обо всём так говорите. – Почему же обо всём...– не согласился он. – И всё-таки, что это за Здание? – Я же говорю. Легенда. Консистория едва не объявила ему войну. Консистория,– он поморщился.– По-моему, это был самый яркий признак её разложения. – А вы не любили прежнее правительство,– заметил я. – А вы? – Мне проще,– сказал я.– Меня здесь в то время не было. – Ах, да,– сказал он с иронией.– Я совсем забыл. – Что вы хотите этим сказать? Он не успел ответить. В кухню стремительно вошёл мой недавний спутник, его лицо было озабочено. Он так и не снял свою треуголку и даже не расстегнул плащ. В руке он держал какую-то папку. – Ваше?– сказал он, обращаясь к старику. Тот молча кивнул. – Собирайтесь– он повернулся ко мне.– И вы тоже. – А я-то причём? Старик уже выходил. – Куртку свою не забудьте,– он вышел за стариком. Я поднялся на ноги. – И выключите свет!– раздалось из прихожей. Мы вышли из дома. Я остановился, чтобы застегнуть "молнию". У подъезда уже стояла машина, тарахтевшая как отбойный молоток. Дверца открылась. В салоне вспыхнул свет. Старик хотел, кажется, что-то возразить, но тот, в треуголке, подтолкнул его к сиденью. Он явно спешил. Дверца захлопнулась. Я замер на месте. Машина, фыркнув, поехала. Проехала мимо меня. Завернула за угол дома. Шум стал удаляться.