Текст книги "Маг в пижаме (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

Илларион понимающе кивал, с улыбкой глядя на Себастьяна, а тот растерянно хлопал веками и жался к ногам чародея.

– Твои родители ждут тебя, малыш, – улыбнулась Варвара и протянула руку бедняге. – Пойдем. Через минуты две ты будешь дома – обещаю.

Себастьян наконец-то улыбнулся и вложил свои пальцы в пухлую ладонь чародейки-кочевницы…

Вечером Илларион и Моника пили вишневый ликер на террасе, слушали, как шелестит ветвями старый дуб, украшенный разноцветными лентами, и считали звезды.

– Как славно все вышло, – улыбалась девушка. – Подумать только, все само собой разрешилось. Хорошо, что ты не использовал магию, а повез Себастьяна к доктору. Иначе вы не встретили бы Варвару…

– Да. Ты права, – кивал Илларион, носом зарываясь в огненные волосы своей красавицы. – Магия ведь не всегда к месту. Вот когда мы вместе, я ею совершенно не пользуюсь, – и он обвил руками талию девушки…

Март 2009 года

Коварный Самхэйн

Бывают такие дни в году, когда лучше бы вообще глаз не открывать и с постели не подниматься. Дни, когда у тебя все идёт наперекосяк, как бы ты ни упирался, какие бы таланты ни проявлял. Даже солнце в этот день светит не туда и не так, как надо.

Одним не совсем ясным и не совсем теплым ноябрьским утром чародей Илларион проснулся, потер глаза пальцами и понял, что сегодня именно такой нехороший день. День, когда все непременно будет валиться из рук, вызывать нудную головную боль и трепать нервы.

Самхэйн.

День, который еще называют Днем Всех святых или Хеллоуином, который по нраву людям, но не по нраву волшебникам.

– Что-то нынче будет? – простонал Илларион и потянулся руками на другую половину кровати – к Монике, чтоб хоть на часок отвлечься от мрачных мыслей.

Любимой в постели не оказалось. Её льняные подушка и покрывало были холодными, стало быть, девушка покинула ложе уже давно.

Судя по всему, неприятные сюрпризы начались.

Зеркало подтвердило опасения мага.

– Ну, привет, рожа наглая, – поприветствовало оно Иллариона.

– Почему наглая? – удивился чародей. – В прошлом году на Самхэйн ты обозвало меня постной рожей.

– Люблю разнообразие, – ответствовало зеркало, и выдало отражение волшебника в негативе.

– Моню видело? – осведомился Илларион, глядя голубыми глазами в темно-красные глаза своего зеркального двойника и почесывая щеку.

– Я ее поглотило, – важным тоном сообщило зеркало и вспучило нос волшебнику.

– Зачем? – изумился маг. – Немедленно верни!

– Черта с два! – заявило зеркало и растянуло отражение волшебника так, что оно с треском лопнуло и образовало два лица, оба – чрезвычайно рассерженных, а потом вызывающе пропело. – Сего-о-одня не твой де-е-ень!

– Верни её! – грозно повторил своё требование Илларион. – Иначе! – он поднял вверх правую руку, словно муху ею прихлопнуть собрался.

– Но-но! – отозвалось зеркало. – Не забывай: нынче вся твоя магия может выйти боком. Самхэйн – особый день. Всё наперекосяк. Особливо все магическое…

– Но зачем она тебе? – покачал головой волшебник.

– Я просто не желаю, чтоб она в меня пялилась по десять раз на дню. Хоть сегодня, – со вздохом ответило зеркало. – Она мне не нравится. От ее рыжих волос у меня вся поверхность болит – слишком яркий цвет, раздражающий… Тебе надо сменить девушку.

– А это тебя не касается! – резко ответил Илларион, направляясь в ванную комнату.

– Очень даже касается! – крикнуло ему вслед вредное зеркало. – Мне ж её отражать, а не тебе!

В знак неуважения к сегодняшнему не совсем нормальному дню Илларион решил не бриться. Он принял душ, почистил зубы, причесался – и только. Затем прошел в гардеробную, где выбрал одежду, подходящую Самхэйну: брюки и рубашку камуфляжной расцветки и тяжелые ботинки-штурмовики. На голову напялил белый пробковый шлем, поверх рубашки надел черный кожаный жилет с десятком кармашков, полных всяких нужных в Самхэйн мелочей, и военным шагом направился в столовую.

По коридору, в полуметре от пола, уже шныряли демоны-мыши и демоны-тараканы, то и дело врезаясь в ноги чародея. Но Илларион шагал так твердо и уверенно, что они никак не смогли сбить его с курса, а потому обиженно пищали и слали магу всякие мелкие проклятия: "Чтоб ты на солнце обгорел! Чтоб у тебя все правые ботинки пропали! Чтоб из мяса ел одну курятину!" По-крупному они проклясть не могли, поэтому довольствовались тем, что было в их компетенции.

Илларион же потихоньку пух от гнева.

Сегодня нельзя было колдовать.

Точнее, колдовать не запрещалось, но сегодня, в день, когда ворота в темные миры были открыты, любая, даже самая маленькая и безобидная волшба могла сама собой превратиться в крупную неприятность и привести к катастрофе. Поэтому, не зная о последствиях щелчков пальцами, лучше было не щелкать ими вообще.

За Монику Илларион не особо беспокоился. В Зазеркалье ей мало что угрожало. Разве что мелкие зеркальные бесы, но они могли лишь щекотать, щипать да за волосы дергать. К тому же, они были пугливыми – стоило громко рявкнуть на них что-нибудь из серии "отвалите!", и они переставали досаждать.

"Самхэйн кончится – и зеркало ее выпустит. И все будет по-старому, – успокаивал сам себя чародей, заваривая кофе. – Оно и к лучшему, что Моня сейчас там. Там тише и спокойнее, чем здесь", – и он сердито покосился на змеевидного духа, который выполз из серванта, вытаращил свои желтые глаза на мага, а потом, по-старчески кряхтя и охая, потащился по узорчатой плитке, оставляя на ней зеленоватый слизистый след, и исчез в недрах газовой плиты.

"А ведь только десять утра", – с тоской подумал Илларион, глядя на часы, на стрелках которых уже висел крохотный гном в петле из обувного шнурка и строил рожи пролетавшим мимо зеленым горгульям…

Где лучше всего провести беспокойный фестиваль Самхэйн?

Конечно, подальше от кладбищ и прочих захоронений, над которым пространственные дыры есть всегда, а в сей темный день они еще и раззявлены, как ненасытные акульи пасти, и извергают из себя демонов, духов, бесов, как проснувшийся вулкан – лаву.

Но где найти такое чистое место? Ведь планета Земля уже давным-давно представляет одно сплошное кладбище. Ибо даже в тех местах, где теперь шумят автострады или высятся модерновые новостройки, кто-то когда-то кого-то похоронил, тайно ли, явно ли…

Маг Илларион знал одно чистое место, где пришельцы с темной стороны досаждали бы наименее всего: он полез на каменный утес, что высился над морем. Уж там-то не было ничьей могилы. И там ни разу не проливалась кровь человека, потому что люди никогда туда не залазили. Туда забраться мог только волшебник, используя при этом свою волшебную цепкость.

Такое вот это было во всех отношениях исключительное место…

Илларион сидел на утесе и вырезал разные фигурки из полосатого оникса и полупрозрачного нефрита: слоников, лошадок, зайцев, драконов, жаб и жуков. Поделочных камней у мага было предостаточно в бездонных карманах жилета.

Он трудился над жабьим глазом, когда воздух вокруг него уплотнился, запАх ароматным дымом (такой бывает, когда в огонь бросают вереск), и большой зеленый глаз открыл свои веки как раз напротив лица Иллариона.

– Хело, – прошептал кто-то.

Волшебник оторвался от оникса и улыбнулся глазу:

– Хело, Катарина.

– Ты снова тут, – заметила Катарина. – Опять не празднуешь?

– Слишком шумно. Ты же знаешь: я не люблю шум.

Катарина вздохнула, обернулась беловолосой и зеленоглазой девушкой в длинном белом одеянии и опустилась на камни рядом с Илларионом. Тонкими пальцами, очень похожими на птичьи лапы из-за длинных и острых ногтей и чешуеподобной кожи, она коснулась фигурок, которых уже было штук десять. Выбрала нефритового дракона, улыбнулась:

– Я тоже не люблю шум. В моем мире всегда тихо.

– Наверно, потому мы и сдружились, – сказал Илларион.

Они помолчали, глядя на драконов, которые устроили драку над морем.

– Я бы могла оборвать хвосты обоим, – хмыкнула Катарина. – Столько шума из-за жемчуга… Но у тебя уже два слона, две жабы, два жука, два дракона и два лошади? Будем играть?

– Сейчас дорежу зайцев – и начнем, – кивнул Илларион.

– Дорежу зайцев, – повторила Катарина и рассмеялась.

Её смех был тих, как и её голос, но драконы-драчуны услышали и прекратили свару, развернулись и подлетели к утесу, могучими крыльями разгоняя стайки химер и призраков, что роились над Адриатикой.

– Позвольте нам засвидетельствовать свое почтение вам, прекрасная царица, – сказал старший из них, склоняя зеленую голову перед Катариной.

– Позволяю, позволяю, – отозвалась девушка. – А что вы решили насчет жемчуга?

Драконы растерянно переглянулись, а потом старший пробормотал, протягивая правую лапу Катарине:

– Мы решили подарить его тебе, прекрасная царица.

В его бледно-зеленой ладони лежали семь крупных черных жемчужин.

Огромные глаза Катарины загорелись желтыми огнями. Она улыбнулась, забрала жемчуг и повернулась к Иллариону:

– Итак, сегодня играем не просто так. Играем на жемчуг! На прекрасный черный жемчуг!

– Весь поставишь или по одной? – осведомился волшебник, рассматривая каменных зайцев.

– Весь! – ответила царица драконов. – А ты что поставишь?

Илларион минуту подумал и ответил "свой жилет".

Катарина рассмеялась, похлопала мага по плечу:

– Волшебный жилет – то, что надо! Я согласна, согласна…

Они расставили фигурки прямо на камнях, в некоем мудреном порядке, и тут же крепко задумались над первыми ходами.

Драконы, зеленый и алый, присели на соседний утес, сложили крылья за спинами и замерли, с любопытством вытянули шеи в сторону играющих…

Фестиваль Самхэйн заканчивался. Солнце спешило на запад, погружалось в необычную фиолетовую тучу, похожую на башню, украшенную флагами. Туда же тянулись разноцветные стаи духов, шумные косяки бесов, мрачные караваны демонов.

Царица Катарина проиграла жемчуг и два своих когтя с левой лапы. И то, и другое перекочевало в один из нагрудных карманов Илларионова жилета, и маг был очень доволен тем, что нынче вечером поднесет любимой Монике прекрасный подарок. А еще он был доволен тем, что Самхэйн прошел довольно мирно и спокойно – на утесе, за игрой, под приятный шелест морских волн. За это следовало благодарить и Катарину, и Илларион снял пробковый шлем с головы, протянул его нахмуренной царице драконов:

– Нравится?

Она скосила зеленый глаз на головной убор и чуть заметно дернула тонкими, бледными губами, словно улыбнуться захотела, но тут же передумала, и сухо ответила:

– Вроде ничего.

– Позволь подарить его тебе, – ослепительно улыбаясь, молвил волшебник.

Он отлично знал природу драконов: эти чудесные и прекрасные существа обожали игры и обожали подарки.

Катарина не была исключением. Ее глаза загорелись так же, как в тот миг, когда зеленый дракон протянул ей жемчуг.

– О! – воскликнула она, хватая шлем. – О! Какая прелесть! – и тут же надела его на голову.

– Тебе очень идет, – кивнул Илларион и достал из бокового кармана зеркальце, протянул его Катарине.

– Да-да, мне очень идет! – счастливо улыбнулась она, увидав свое отражение. – Только бы Самхэйн одобрил.

– И ему должно понравиться.

– Ему понравится! Понравится! – закричали драконы со своего утеса.

– Как знать, – пожала плечами Катарина, расчесывая белые волосы пальцами. – Он противник всего лишнего.

– Шлем – не лишнее, – улыбнулся Илларион. – У каждой дамы должен быть достойный ее головной убор. Этот просто создан для тебя, Катарина.

– Точно! Точно! – отозвались драконы. – Вы прекрасны, прекрасная царица!

Катарина ласково улыбнулась своему отражению, вежливо улыбнулась драконам, обаятельно улыбнулась Иллариону:

– Ты очень приятный маг. Любезный, галантный. Такого нет в моем мире. Позволь мне тебя поцеловать.

Илларион побледнел, зная, каким бывает поцелуй дракона. Но сделать он ничего не мог: волшебство Катарины сейчас невозможно было перебить.

А она уже обвила его плечи своими тонкими руками. Глаза ее теперь сияли, как два огромных, пламенных рубина.

Молодые драконы хихикали на утесе и застенчиво прикрывали пасти лапами, словно стыдились своих клыков.

– Милый, милый, милый маг, – прошептала беловолосая царица и поцеловала Иллариона прямо в губы…

Когда безумное кружение белых звезд, голубых планет и алых маргариток замедлилось, а переливающаяся всеми цветами радуги комета врезалась ему в голову и рассыпалась на миллиарды мерцающих огоньков, маг Илларион открыл глаза и увидел над собой загорелую и небритую рожу доктора Наваркина, больше подходящую портовому грузчику или завсегдатаю дешевых пивнушек, а не знатоку магических хворей.

– Так-так, – строго сказал эскулап и при этом обдал мага запахом кубинского табака. – Наконец-то с твоего лица пропала эта идиотская улыбка. Каких грибов откушать изволил?

– Я с утра ничего не ел, – честно признался Илларион и, оттолкнувшись руками от постели, сел, осмотрелся.

Он был в своей собственной спальне. А в спальне его все было без изменений. Разве что репродукция "Московского дворика" висела криво на стене напротив.

– А утром что ел? – осведомился Наваркин, заинтересовавшись книгой, лежавшей на тумбочке у кровати. – Мм, "Король Лир", золоченый переплет. На ночь читал?

– Нет. Она лежит там просто так, – не покривил душою маг, опуская ноги на ковер из шкуры зебры. – А утром я выпил кофе и съел два сандвича…

– С грибами, – лучезарно улыбнулся Наваркин, рассматривая гравюру, на которой было изображено ослепление Глостера.

– Нет. С сыром.

– А сыр, небось, был с плесенью. Плесень – это грибы. Значит – сандвич с грибами! – торжественно заключил Наваркин, хлопнув книгой по столу.

– Катарина, – вдруг прошептал Илларион, закрывая глаза – ему в голову явился вдруг дивный облик царицы драконов.

– Ага, – кивнул Наваркин. – Это я уже слышал. Ты лежал, лыбился и имя это повторял. Что? Моника уже в прошлом?

– Моника? – удивленно произнес волшебник и повернулся к зеркалу.

Зеркало молчало и, похоже, ко всему было настроено индифферентно.

– А как я сюда попал? А где Моника? – маг дернул доктора за рукав.

– Моника делает чай на кухне, – пожал плечами Наваркин, рассматривая золотые часы, стоявшие на каминной полке. – А ты сюда пришел со стороны моря.

– Сам пришел?

– Сам. Моника, правда, говорит, ты был, как сомнамбула: двигался так, будто на ходу спал. Ничего ей не сказал, прошел в спальню и бухнулся в кровать. Она испугалась и вызвала меня…

Илларион потер лоб пальцами и нахмурился и спросил:

– И?

– Что "и?"? – поинтересовался Наваркин, отвлекаясь от часов, чтоб почтить вниманием бронзовую статуэтку Артемиды, украшавшую маленький круглый столик у окна.

– И как ты меня находишь? – начал раздражаться чародей.

Наваркин повернулся к нему, смерил оценивающим взглядом и вынес свой вердикт:

– Красавчик.

Илларион закатил глаза и внезапно охнул: перед глазами опять возникла беловолосая Катарина, а в груди залопотало странно разгоряченное сердце. И волшебнику вдруг до зуда в руках захотелось написать оду в честь ясных, чарующих глаз царица драконов.

Не теряя ни минуты, маг щелкнул пальцами и продиктовал явившемуся перу и листу рисовой бумаги:

Блуждая в полумраке галерей,

Ищу глаза, что мне других милей,

Глаза прекрасной, милой Катарины,

Глаза любимой девушки моей…

– О! – изумился Наваркин и сделал скорбное лицо, увидав вошедшую в спальню Монику.

– О! – горько вскрикнула Моника, услыхав пылкий стих Иллариона, посвященный какой-то другой красавице.

– Да! – торжественно воскликнул чародей, схватил порхавший по спальне лист бумаги и перечел написанное. – И это только начало! Я хочу, чтоб весь мир узнал, как сильно я люблю Катарину! Я напишу сотню стихов! И все посвящуей! Да! – и он покинул спальню, выпрыгнув в окно – в сад: так не терпелось ему попасть в место, наиболее подходящее для сочинения любовных стихов (по его мнению, таковы местом являлась кленовая аллея, где уже все листья пожелтели, покраснели и даже почернели).

– О! – повторила свой горький вопль Моника, бросилась к окну, чтоб увидать, как там любимый, и не сдержалась – разрыдалась.

Наваркин поспешил к бедной девушке, обнял и стал успокаивать:

– Ну-ну, крошка, не надо так убиваться. Это все Самхэйн виноват. После него у многих башню сносит. Вот, видать, и Иллару нашего каким-то рикошетом зацепило. Но это пройдет. Если есть начало, стало быть, есть и конец. Надо только подождать…

– Ты уверен? Уверен? – стонала Моника.

– Я… хм… ну… не совсем, – промямлил доктор.

Девушка пару секунд помолчала, вдумываясь в слова Наваркина, а потом выдала новую серию рыданий и усилила потоки слез из прекрасных зеленых глаз.

– Заварилась каша – сущая параша, – тяжко вздохнул магический врачеватель…

Апрель 2009 года

Моника спешит на помощь

Этап первый (зачинательный)

Прекрасная Моника сидела на белом песке пляжа и с тоской смотрела на волны. Они – лазоревые и теплые – ласково шелестели, поглаживая берег и изящные пальцы на ногах девушки, и словно шептали красавице слова утешения. Но Моника их не слышала, и пронзительных криков чаек не слышала. И розовых крабов, сновавших мимо, не видела. Мысли Моники были далеко. Она погрузилась в саму себя, думая о том, как ей жить дальше.

Пару часов назад в жизни девушки наступил переломный момент довольно плохого окраса.

Ее любимый, ее ненаглядный, ее синеглазый чародей Илларион дал понять, что в его сердце царит теперь другая дама. И как с ней соперничать, Моника не знала. Она ее даже не видела. А если бы такой случай и представился, то, что она – простая смертная женщина – могла бы противопоставить царице драконов?

Тяжко вздохнув, девушка вытерла скользнувшие из глаз на щеки слезы и покосилась в ту сторону побережья, где сумасшедшими темпами возводился памятник царице драконов. Седьмой по счету.

Первый (высотой в десять метров) Илларион соорудил из белоснежного мрамора и установил во дворе виллы, перед главным входом, дабы по утрам, при распитии кофе на террасе, лицезреть распрекрасное изваяние дамы сердца. Второй (примерно той же высоты) маг сложил из молодой бирюзы в парке, в кленовой аллее. Третий (из красивейшего малахита) – в конце подъездной аллеи. Четвертый (из полосатого оникса, похожего) – в ее начале. Пятый и шестой (оба из пестрого гранита) увенчали утесы, нависавшие над морем.

Теперь Илларион ваял седьмой – из розового мрамора. Этот обещал заиметь двадцать метров в высоту и должен был украсить собою склон зеленого холма, чтоб жители небольшого рыбацкого селения, которое располагалось чуть ниже, каждый день могли любоваться творением волшебника.

– Я создам сотни! Тысячи твоих образов, милая моя Катарина! – восклицал Илларион, любуясь результатом своих трудов.

Его глаза сияли, как звезды, а на щеках горел румянец, который наводил на мысли о горячке.

– Помешательство, факт, – констатировал доктор Наваркин, увидав, как чародей приложился губами к гигантской руке статуи.

Магический доктор сплюнул конопляную жвачку в траву и боком (подражал крабу) начал продвигаться к морю – к Монике…

– Надо что-то делать. Ларя помешался, – сообщил Наваркин Монике, плюхаясь на песок рядом с ней.

– Он просто влюбился, – вздохнула девушка.

– Не-ет, – протянул врачеватель, пожевывая кончик своего галстука (желтого в черный горошек, надетого поверх классической бело-синей тельняшки). – Не просто влюбился… Это тебя он просто любил. Но разве для тебя он ваял статуи?

– Не ваял. У нас как-то все по-простому было…

– То-то и оно! – врачеватель поднял вверх указательный палец правой руки, на котором красовалась стальная печатка с изображением конопляного побега. – Сейчас у него помешательство. И вот что еще скажу: я просканировал его ауру. Она с подпорчей.

– Как? – не поняла Моника.

– С подпорчей, – повторил Наваркин, швыряя в особо крупного краба свои деревянные сабо. – Аура Лари пропитана чужой магией. Если по-простому: он околдован.

– Но как? Разве кто-то может околдовать мага?

Наваркин утвердительно тряхнул лохматой головой и зачем-то продекламировал известного поэта: "Там на неведомых дорожках – следы невиданных зверей…"

– А ответ на мой вопрос? Будет? – осведомилась Моника, растеряно хлопая ресницами.

– Будет-будет, – кивнул врачеватель. – Конечно, мага можно околдовать. Главное – момент особый выловить. Когда маг ничего с направленным колдовством сделать не может. Ларю когда околдовали? Правильно – на Самхэйн. Ты помнишь, что такое Самхэйн?

– День, когда колдовать нельзя, – сказала Моника.

– Умница! Ларе нельзя было в Самхэйн колдовать, и этим воспользовалась царица драконов. Катарина не из нашего мира, и ей в Самхэйн многое можно. Так что она…

– Очаровала его, – всхлипнула девушка, вновь посмотрев туда, где, словно гриб после дождя, росла статуя из розового мрамора.

– Умница! – повторил Наваркин. – А это значит – Ларю надо спасать.

Моника покачала головой:

– Как? Что я могу?

– Тот, кто любит, многое может, – доктор подмигнул страдалице, достал из кармана джинсов шоколадку и протянул ее ей. – Съешь сладкое… Для начала надо найти Катарину…

– Ты ж сам сказал: она не из нашего мира. И что мне делать? Как мне ее искать? – вздохнула Моника и принялась за шоколад.

– В разные миры есть разные двери, – сообщил Наваркин, выуживая для себя самого из того же кармана джинсов коробочку с красными леденцами. – Я попробую найти лазейку. Но пройти туда сможешь лишь ты.

– А ты? Ты со мной не пойдешь?

– Нет! Ни в коем случае! – доктор замахал на Монику руками и из-за этого просыпал свои конфеты на песок. – Я ж не знаю, как обратно оттуда сюда вылезать. А я там зависать не хочу!

– А я? Я не могу там зависнуть?

– Зависнуть там может любой. Но мне там зависать особенно не хочется. И с Катариной встречаться не хочется… К тому же, Ларя – это твой любимый, а не мой. Я, конечно, ему симпатизирую, но все же блондины не в моем вкусе… В общем, я не пойду! Но ты должна! Должна его спасти! Иначе вся наша прекрасная планетка покроется статуями Катарины, как лицо подростка прыщами…

Тут со стороны уже готовой статуи донесся великолепный баритон безумно влюбленного чародея Иллариона:

Лю-юбовь моя!

Прекра-асная!

Красавица

Опасная!

– Я согласна! – твердо объявила Моника, и резкий порыв ветра растрепал ее огненные волосы…

Как точно Наваркин открыл проход в иные миру, Моника не поняла. Она видела лишь, что он составил как-то по-особому пять зеркал вокруг блестящего стеклянного шара в холле виллы, плеснул какой-то мутной зеленой жидкостью на сам шар, потом затянулся своей душистой сигареткой и захихикал, делая непонятные пассы руками.

– Жаль: Осип этого не видит, – помянул свою ручную белку врачеватель и толкнул Монику к шару. – Иди – сейчас чо-то будет. Гу-гу-гу…

– А что? Что мне потом делать? Если я пройду в мир Катарины? – спохватилась девушка, поправляя сползающую с плеча веревочную бухту.

Нарядилась и собралась Моника примерно так, как наряжаются и собираются те, кто вознамерился пойти в поход в альтернативные Гималайские горы.

– Ну, найдешь Катарину и поговоришь с ней насчет Лари. Пусть запускает в обратку свою магию. А как она это сделает – это уже ее дело. Главное – убеди ее в том, что ей это крайне необходимо. Уж ты сможешь. Я уверен!

– Почему ты так уверен? – спросила Моника, испуганно косясь на зеркала, которые начали подозрительно выгибаться, трещать и перебрасываться золотистыми молниями.

– Не знаю. Просто уверен, – белозубо улыбнулся Наваркин и пропел. – Эй, красотка, хорошая погодка… Ну, давай, иди, смотри – уже что-то вроде щели появилось. Уверен: попадешь в драконий мир. Кстати, если обратно будешь идти, захвати мне какой-нибудь сувенир. Там, говорят, трава есть прешикарная – ты насчет нее тоже поспрошай. А если найдешь – с собой возьми…

Тут явилось чо-то – в облике больших (размером с крысу), розовых и плохо пахнущих слизняков. Они посыпались из синей прорехи в пространстве, как виноград из прохудившейся корзины, и противно зашлепали по паркету.

Моника взвизгнула и убежала в другой конец залы, а там схоронилась за колонной.

– Это что-то не то! – возопил Наваркин, достал из кармана джинсов швабру и принялся ею загонять голосящих "Уа! Уа!" слизняков обратно в пространственную прореху.

Справился довольно быстро, вытер пот со лба и швырнул швабру в стальной шар, чтоб тот изменил угол наклона.

Шар чуть наклонился, прореха изменила свой цвет, и в мир Наваркина и Моники с громким урчанием полезли двухвостые и рогатые твари, похожие на котов.

– И-и-и! – это Моника опять завизжала и запрыгнула на столик из зеленого мрамора, чтоб спастись от нашествия иномирцев.

– Помогла бы лучше! – рявкнул на нее доктор, скача на одном месте, как баскетбольный мяч (так он пытался спасти от гибели свои черные кеды, усыпанные алыми стразами).

– Выключи-и! Выключи-и этот свой ша-ар! – выла Моника, кидаясь в рогатых котов консервными банками.

– Как же я его настрою, если выключу? – буркнул Наваркин, вытянул из расчудесного кармана розовый пылесос, включил обратную тягу и сдул верещащих пришельцев в пульсирующий алым пламенем расщеп. – Его настроить надо. Миров же тысячи – сразу не прицелишься…

– Ужас! Ужас! – стонала Моника, закрыв лицо руками.

– Это не ужас, – возразил Наваркин, поворачивая чуть влево одно из зеркал. – Вот я как-то курнул кой чего, а потом сразу хлебнул кой чего, так вот тогда ужас был – я на пять кило от страха похудел: такой кошмар мне привиделся, – он вспомнил, дернулся от этого и пропел. – Намажь ресницы губной помадой, а губы – лаком для волос…

– Это ты мне? – всхлипнула девушка.

– Не. Это – песенька такая, – махнул рукой премудрый врачеватель. – Не обращай внимания. На шар глянь. Вроде, получилось…

Моника убрала ладони с лица и с опаской посмотрела в сторону магического сооружения.

Теперь расщеп не пылал, не пульсировал – он светился уютным желтым огнем.

В зале запахло дождем и вереском.

– Оно! – торжественно объявил Наваркин. – Идите смело, леди, и говорите царице драконов все, что вы о ней думаете!

Моника вздохнула, слезла со столика, надевая на голову горнолыжный шлем и опуская на глаза плотные солнцезащитные очки.

– Я-то пойду, – сказала она, глядя на шар. – Но ты просмотри за Ларей, если я вдруг…

– Не волнуйся. Со мной твой красавчик не пропадет. Если у тебя ничего не выйдет, я его вот этим господином по голове хряпну – может, ему и полегчает, – пообещал девушке Наваркин, вытаскивая из кармана джинсов старый, жестяной чайник, с весьма заметными вмятинами по бокам (видимо кого-то врачеватель уже не раз врачевал этим невзрачным персонажем).

– Спасибо, – всхлипнула Моника, только сейчас понимая, что идет на поводу у не совсем нормального товарища, но все же сделала два шага к шару, который вдруг мелодично загудел…

– Стой-стой! – возопил вдруг Наваркин – Моника даже подпрыгнула от неожиданности. – У меня новая идея!

Он галопом покинул холл. Через пару минут вернулся, катя перед собой садовую тележку, в которую была погружена большая кадка. В ней трепетал стройный, молоденький дубок, который полгода назад был магом Валентином.

– Валентина с собой возьми, – сказал врачеватель, толкая тележку к Монике.

– Зачем? – изумилась та.

– На всякий-який. Пригодится.

– Это тяжело. Я не хочу, – замотала головой девушка.

– Бери-бери. Там он не будет тяжелым. В мире Катарины многое не так, как у нас, – подмигнул Наваркин. – Все-таки Валя – волшебник. Хоть и зачарованный, и слабенький, а должен чем-нибудь помочь…

Этап второй (разведывательный)

По ту сторону пространственной трещины было тихо и тепло.

На бескрайней пустоши голубой дождь перешептывался с цветущим вереском. Туда-сюда мелькали некие полупрозрачные существа, напоминавшие комаров.

Моника остановилась, протянула руку, и одно из существ село к ней на ладонь, потопталось, щекоча руку тонкими лапками, и упорхнуло, не дав себя рассмотреть.

Девушка вздохнула и присела на ручку тележки, чтоб перевести дух. Катить дубок сквозь пространственный разлом было делом не из легких.

Шорох и шелест заставили Монику обернуться.

Дубок Валентин шевелил ветвями и медленно вытягивал корни из земли. И, похоже, собирался покинуть не только кадку, но и тележку.

– Стало быть, Наваркин правду сказал: тут все по-другому, – пробормотала Моника.

– Я сам в шоке, если честно, – скрипучим голосом отозвался дубок. – Видимо, здешняя энергетика позволяет мне быть более активным.

Девушка ахнула – она не ожидала того, что в новой среде обитания кроме способности двигаться дерево обретет и способность разговаривать.

– Мне было бы куда сподручнее вам помогать, милая дама, если бы я был человеком – заявил дубок, выбравшись из кадки. – Почему Илларион меня не расколдовал?

– Вы же сами знаете, – ответила Моника, пожав плечами. – Я говорила с Илларионом насчет вас – он обещал снять чары после новогодних праздников.

Валентин покачал кроной и заворчал:

– Да-да, это он специально, чтоб я все веселье пропустил, чтоб ни капли не выпил…

– Вы же знаете, как коварен алкоголизм, – сказала девушка, глядя по сторонам (ей не хотелось выяснять отношения с Валентином – она искала, куда направить свои стопы, чтоб искать царицу драконов).

Маг-дубок уразумел ее чаяния и вздохнул, потеряв при этом четыре желудя:

– Идти надо к холмам. Тутошние драконы там сидят. Я знаю: я книги про здешний мир читал.

– Спасибо, – улыбнулась Валентину Моника. – Наваркин не ошибся, посылая вас со мной…

– Да-а, – протянул волшебник. – Этот послать очень даже может.

– Ну? Идем?

– Конечно. Я вам еще пригожусь. Иллариона всенепременно надо выручить. Ведь из-за своей блажи он может позабыть про то, что меня надо расколдовать… Только не торопитесь: мне с моими корнями за вами не угнаться… Если желаете, то кое-что из своего груза на мои ветки определите. Не могу позволить, чтоб вы все-все на себе волокли.

– Спасибо, Валентин, – еще шире улыбнулась Моника. – Вы – сама любезность.

– А вы очень смелая, – сказал волшебник, принимая на сучья рюкзак с консервами и веревочные бухты. – Решились сюда прийти, совсем одна. Вы ж не знали, что я тут оживу… А мне, если честно, страшновато в этом мире. Тут много странного, а странное всегда пугает…

– Я очень боюсь, – ответила Моника, засовывая дрожащие руки в карманы (так, она думала, дрожь будет менее заметной). – Это все только из-за Иллариона…

– Привет, – прошептал вдруг кто-то прямо в ухо Монике, и в этот миг вокруг разлился прохладный аромат мяты.

От неожиданности девушка дернулась в сторону, потом осмотрелась – рядом никого не было. По-прежнему шелестел дождь, расчесывая густую траву, по-прежнему с едва слышным жужжанием сновали туда-сюда мелкие существа.

– Приве-ет, – повторил тот же вкрадчивый голос.

– К-кто тут? – хрипло спросила Моника, всматриваясь в дождь.

– Вон оно! Вон! – Валентин замахал ветками на кого-то.

Девушка, наконец, увидела: едва заметный силуэт, в который сливались тонкие струи дождя. Он стоял рядом и протягивал ей то, что у человека называется рукой.