Текст книги "Маг в пижаме (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

И затем доктор Наваркин около получаса, совершенно позабыв о конопле, белке, своем женском наряде из кремового шелка и о жареных грибах, которые ожидали в пузатом горшочке на обеденном столе, слушал, не мигая, историю могущественного чародея о том, как тот занимался облагораживанием одного из подворий в деревне Желобок.

– Да, конечно, было нелегко, зато я теперь умею заборы ставить и траву косить, – хвастался Илларион, плотоядно зависнув над горшком с грибами. – Я теперь косу приобрету и косить у себя возле замка буду. Кстати, когда косишь, на тебя девушки с вожделением посматривают. Особенно если вспотеть и рубашку снять, да…

Наваркин понимающе кивнул, положил в пепельницу душистый косячок и глубокомысленно изрек:

– Экотуризм – штука полезная…

Сентябрь 2008 года

Грузовик с овощами

Крутой маг Илларион был очень крут. С проблемами справлялся легко и просто: как увидит проблему, сперва зевнет, потом немного подумает (нельзя же, в самом деле, проблемы решать наобум), а потом пальцами правой или левой руки прищелкнет. Иногда, правда, чародей и не думал, и даже не зевал. Это случалось в те моменты, когда нельзя было медлить. Например, когда молоко закипало и шустро убегало из розовой кастрюльки, или когда какой-нибудь злобный рыбак-гоблин с Сицилии грязно ругался и пытался ударить проплывавшего мимо волшебника веслом по голове. Тут уж промедление было бы смерти подобно…

В общем, Илларион знал: проблемы, как и люди, как и снежинки, все разные и особенные, и каждую решать следует в индивидуальном порядке, хотя, с другой стороны, кое-какие общие моменты чародей все же отмечал…

Но однажды с крутым магом приключилась не очень хорошее происшествие.

Мага сбил грузовик.

Ну, да. Ничего в этом удивительного нет. Любого может сбить грузовик: и птицу, и собаку, и стрекозу, и человека. Иногда и рыбы под колеса попадают. Вот и маг попал. Хоть и был крутой.

Крутость тут его ни при чем оказалась. Тут при чем оказалась его рассеянность.

Илларион шел с побережья домой, по шоссе, мурлыкал себе под нос песню о девочке-конфеточке, любовался легкими белыми облаками, улыбался солнцу и встречным кипарисам и совсем не думал о том, что к нему с юго-запада приближается грузовичок с помидорами и кабачками.

Грузовичок, хоть и был доверху загружен, а несся с приличной скоростью. Вылетел из-за поворота и завизжал тормозами, но это не помогло. Не помогло и то, что Илларион, увидав обшарпанный автомобиль, глаза выпучил и рот открыл, чтоб сказать неприличное слово на «б», которому он научился, пребывая на лечении на Урале, в пещере доктора Наваркина.

Так что, имел место быть "бэмс!" В результате которого крутой, но рассеянный, волшебник Илларион оказался на больничной койке, в гипсе, на растяжках.

По другому и случиться не могло. Ведь убить мага можно только магией, а грузовичком с овощами его можно ну только слегка поломать.

Илларион поломался. В ногах в трех местах, четыре раза в руках, два – в позвоночнике, один раз в черепе, один – в челюсти и девять раз в ребрах. Врачи кстати очень удивлялись тому факту, что маг все еще был жив, был в сознании и пялил на них большие голубые глаза, в которых читалась неприкрытая досада. Сказать чародей ничего не мог из-за пострадавшей челюсти и колдовать не мог: его пальцы были в растопырку из-за гипсовых повязок, которая захватывала всю руку, от плеча до кисти, и совершать магические щелчки не имели никакой возможности.

Так что пришлось Иллариону проваляться в небольшой и пахнущей хлоркой больничке пару недель, прежде чем врачи освободили его пальцы.

А потом все наладилось. Очень быстро. В одну секунду.

Илларион щелкнул пальцами правой руки и исчез из палаты. Хоть почти все медсестры на этаже и строили ему глазки, и гладили его по загипсованной голове, и носили ему всякие лакомства, а захотелось чародею в свой замок, к рыжеволосой и зеленоглазой Монике.

Она, конечно, встретила его слезами и примерно такими обвинениями:

– Ты меня совсем не любишь! Бросил на целых две недели! Так надолго ты никогда не пропадал! Хоть бы предупредил! Я же вся извелась: спать не могу, есть не могу, все плачу и плачу! Вот и глаза, и нос распухли…

Илларион ничего не сказал, потому что решил, что не будет лишний раз расстраивать красавицу страшными рассказами об аварии и медицинском обслуживании в больничке одного небольшого итальянского городка.

Он просто улыбнулся и поцеловал свою любимую в покрасневший нос. И нос ее сразу из распухшего превратился в милый изящный носик.

Моника улыбнулась и поднесла чародею фарфоровую тарелку с круассанами:

– Вот, твои любимые…

Маг и химия

Снились космос и разноцветные звезды…

– А как становятся магами? – спросила вдруг Моника, спустив на кончик носа солнцезащитные очки.

Илларион не сразу ответил – сперва вернулся в реальность из розоватой дрёмы. А вернувшись, зевнул и сказал, растягивая слова:

– Ма-агами не становятся. Ма-агами рождаются.

– Это как? – Моника искренне ничего не поняла.

– О-очень просто, – заверил девушку чародей. – Ну, вот как грибы. Они вырастают там, где возникают наиболее благоприятные для них условия: тепло, сырость, почва… Так и маги.

– Это как? – не унималась Моника.

– Уф, – вздохнул Илларион и перевернулся со спины на живот, чтоб упереться локтями в траву, примостить голову на руки и с легким укором в синих глазах посмотреть на рыжеволосую подругу, которая в это чудное июльское утро проявляла любопытства намного больше, чем обычно. – Понимаешь, милая, маги появляются во вселенной. Там, где большие сгустки творящей энергии. Ею все пронизано, словно ветром, но потоки эти неоднородны. Где-то гуще, где-то – пожиже. Вот там, где погуще, где загустело, как следует, там маги и появляются. Материализуются. И становятся носителями этой самой энергии. И лепятся к тому миру, рядом с которым появились. Примерно так…

– Что же получается? У магов нет родителей? Ни мамы, ни папы? – удивилась Моника.

– Родитель мага – это вселенная. Огромная, многоликая, многоцветная, многовекторная, – сказал Илларион.

– И ты никогда-никогда не был ребенком?

– Никогда-никогда, – кивнул чародей.

– Ни яслей, ни школы, ни колледжа? – изумилась Моника.

– Ничего этого. Ибо мне доступны любые знания моего мира в любое удобное для меня время. – Я могу познать химию академического уровня за одну секунду. Стоит только пальцами щелкнуть… Хочешь – покажу?

– Нет-нет! – спохватилась Моника. – Не надо! Химия – это, наверное, очень скучное занятие…

– Хм. Сейчас проверю, – тряхнул головой Илларион и все-таки щелкнул пальцами левой руки…

Прошла неделя, и Моника пожаловалась дурачку Алесио, который пришел стричь кусты в парке:

– Это ужасно! Ужасно! Целыми днями сидит в лаборатории и химичит! У него там все булькает, свистит и хлопает. А вчера ночью он что-то взорвал – полбашни западной снесло. С соседней – черепица вся слетела…

Алесио слушал ее жалобы, глупо улыбался и щелкал ножницами, превращая куст в кролика с цилиндром на голове.

– Он-то починит, но из-за этой химии совершенно жизни не стало! – продолжала возмущаться Моника. – Говорит: хочет выдумать состав, который бы европеоидов делал негроидами и наоборот. Вот скажи: зачем ему это надо? Он ведь с помощью магии это сделать может… Хотя, – тут девушка взглянула на кусты, которые Илларион и без помощи Алесио мог бы превратить во что-нибудь покруче кроликов и слоников. – Я и забыла, что он любит сложности…

– Урра! – раздался со стороны замка вопль, полный восторга. – Получилось!

Моника и Алесио дружно обернулись и увидали, как на террасу второго этажа выскочил высокий, светловолосый негр. Он станцевал что-то вроде тарантеллы и замахал руками девушке и садовнику:

– Видите? Видите? У меня получилось! И без магии! – и прыгнул вниз, с террасы во двор.

– О, господи, – прошептала Моника, прижимая обе руки к груди. – Илларион, ты теперь чернокожий!

– Да! Да, милая! Я нашел, наконец, нужную формулу! – радостно ответил чародей, подходя к ней.

– А зачем? Зачем это надо?

Илларион замер. Вопрос о целесообразности его изобретения стал для него явно неожиданным.

– Ну… э… мало ли, – пожал он чернокожими плечами. – Ну, вдруг пригодиться когда-нибудь… кому-нибудь…

– Угу, – вздохнула Моника. – Шпионам каким-нибудь. Или бандитам – чтоб следы заметать.

Чародей был в растерянности. Почесал негроидными пальцами свою светлую голову, хмуро посмотрел на колбу с радужной жидкостью, которую держал в руках, и буркнул:

– Стало быть, толку нет?

Моника лучезарно улыбнулась:

– Милый, толк есть. Для определенного контингента, для очень маленького контингента. И для не совсем хорошего контингента. А нам с тобой это зачем?

Илларион взвесил все «за» и «против», вздохнул и тут же вылил удивительный раствор вниз, на клумбы с белыми ирисами – они моментально преобразились в черные тюльпаны.

– Ой! А как же ты обратно? – всплеснула руками Моника.

– Легко, – вздохнул маг, щелкнул пальцами и вернул себе прежний белокожий облик.

Рыжая красавица улыбнулась, обняла его, поцеловала в щеку:

– Вот славно. И не надо нам ноу-хау, ведь правда?

– Правда, – буркнул волшебник, чувствуя, как кружится у него голова от аромата волос Моники (они пахли чайными розами).

– Лабораторию уберешь? – замурчала девушка ему в ухо.

– Уберу.

– Башню поправишь?

– Поправлю, – шептал разомлевший Илларион, поглаживая спину Моники. – Но чуть позже…

Про мага Валентина

Звенел от зноя август, сладко пахли кипарисы, а крутой маг Илларион косил траву на лужайке за замком. Чародей был в льняных штанах, без рубашки, босиком, и махал косой вполне профессионально.

Из беломраморной беседки любовалась косцом зеленоглазая Моника. Она думала о том, что после пойдет с Илларионом в душ и там намылит его спину, грудь и все остальное душистым мылом. Думала и нижнюю, пухлую розовую губку прикусывала похожими на жемчуг зубками.

Илларион же косил и мурлыкал себе под нос:

– Ой ты травушка-муравушка лесная…

Тут над поместьем пронеслась, лопоча крыльями, большая стая рыжих голубей – это зачарованные ворота просигналили о том, что в них кто-то постучал.

Крутой маг опустил косу, вытер пот со лба и прищурил левый глаз, чтоб увидеть этого кого-то.

– Валентин, – хмыкнул Илларион и легким взмахом руки отправил косу в подвал. – Опять у него что-то не ладиться…

Он послал Монике воздушный поцелуй, а вместе с ним – просьбу приготовить зеленый чай с жасмином и слоеные палочки с шоколадом и накрыть на стол на южной террасе.

Девушка ответила магу двумя воздушными поцелуями и ушла хлопотать над чаем.

Илларион же пошел к зачарованным воротам – встречать гостя…

А ворота, черные, кованные, украшенные золотыми шишечками и листьями, уже скрипели и ворчали на Валентина, невысокого молодого мага, русоволосого и синеглазого (все чародеи мира Земля были синеглазыми):

– Кто так стукает? Ну кто так стукает? Что? Силу некуда девать? Вот зачем было три раза стукать, когда одного раза достаточно? А? Почему молчишь? А? Отвечать не хочешь? У, хам какой…

– Тише, – сказал, подходя, Илларион, и ворота послушно умолкли, но не перестали сердито пялиться на гостя своими позолоченными петлями.

– Привет, Валентин, – вежливо поклонился юноше Илларион.

– Добрый день, – ответил тот.

– Входи, пожалуйста, – и крутой маг сделал приглашающий жест, и от этого ворота широко и бесшумно раскрылись, впустили пришельца в Липовую аллею…

Волшебник Валентин сидел в закрытой позе в плетеном кресле и тяжко вздыхал, не забывая с хрустом поглощать слоеные палочки и рафинад.

– А я чем помогу? Ты бы к Наваркину обратился, – заметил Илларион, почесывая свою щеку.

– Я у него был, – покачал головой Валентин. – А он сказал: алкогольная зависимость – не по его части. Сказал: "Я магические хвори лечу, а твоя ни хрена не магическая". Так вот и сказал…

Илларион поскреб затылок и пробормотал:

– Это он правильно сказал. Алкогольная зависимость – человеческая слабость…

– Тогда как я, маг, смог это подцепить? – чуть не заплакал Валентин.

– О, это тебе, а не мне, надо задавать этот вопрос, – развел руками Илларион. – Наваркин вот тоже коноплей балуется, но она его жизни, судя по всему, не мешает… А в чем проблема-то? Я тоже люблю выпить…

– Одно дело – просто выпить. Так, для настроения. Другое: когда, выпив один бокал, ты не можешь остановиться и пьешь еще один, потом – еще и еще.

Илларион подумал минуту и сказал:

– Да. Такое тоже со мной бывало. Ну и что?

Валентин криво усмехнулся:

– А у тебя бывало так, что ты месяцами только и делаешь, что пьешь, с утра до вечера, пока в твоих подвалах все бутылки и бочки не опустеют?

– Ого! – изумился Илларион.

– Ого-го, – вздохнул алкоголезависимый чародей. – Я таким вот образом уничтожил всю свою коллекцию вин и коньяков. Что теперь делать?

Крутой маг почесал за ухом и сказал:

– Новую собирать.

– Да. Новую, – фыркнул Валентин. – Думаешь: это так легко? У меня же был двухсотлетний коньяк. А теперь – нет его. Выпил и даже вкуса не распробовал. Потому что пил после мерло. А мерло – после алиготе…

– Какой кошмар! – ужаснулся Илларион.

– Кошмар – не то слово, – чуть не заплакал Валентин. – Коньяк просто погиб. И я! Я его так варварски уничтожил! Надо что-то делать. Надо как-то лечиться.

– Надо, – согласился Илларион.

– Как?

– Примерно так, как люди: кодирование, таблетки специальные. Арсенал велик.

– Таблетки я пробовал – ерунда полная. Кодирование – те же яйца. Эскулап один меня закодировал, а я через полчаса код подобрал. Я ж маг. Не могу я лечиться, как человек.

– Ну, самое простое и верное: больше не пить никогда…

– Ни-икода? – чуть не провыл Валентин. – О! Никогда-а! – и все же завыл, зарыдал, пряча лицо в льняное полотенце. – Я лучше в пропасть кинусь!

– Ты же знаешь: ничего из этого не выйдет, – заметил Илларион. – Прыгнешь, будешь лететь, а у самой земли сработает твой инстинкт самосохранения – и ты затормозишь. Магия – это магия. Это твой основной инстинкт. Его никак не придушить. Поэтому не реви. Что-нибудь придумаем…

Илларион нахмурил брови и крепко-крепко задумался, то и дело посматривая на Валентина. Бедняга же сидел, сильно сгорбившись, и безрадостно посматривал на лужайку: там, в белом шезлонге, загорала Моника.

– Что ж, – пробормотал Илларион, в который раз за этот день почесывая свое правое ухо. – Думаю, под страхом чего-нибудь ты пить не будешь.

– Это как? – тускло поинтересовался Валентин.

– Что-то вроде кодировки, – стал рассуждать крутой волшебник. – Хворь эта – человеческая, а ты – маг. Стало быть, при лечении надо использовать комбинированное средство: такое, чтоб сочетало в себе и человеческое, и магическое…

– Это как? – в голос Валентина вернулась живость.

– А вот так, – улыбнулся Илларион и щелкнул пальцами – ему на ладонь тут же опустился маленький рыженький желудь.

Валентин воззрился на сие семя так, будто это было легендарное яйцо сфинкса.

– Проглоти его, – сказал Илларион, протянув желудь собрату.

– И что будет?

– Скажу, когда проглотишь.

Валентин сперва хотел отказаться, даже брови нахмурил, собираясь выразить протест, но затем буркнул "была, не была!" и сунул в рот желудь. И проглотил. И спросил Иллариона:

– Ну, что теперь?

– Теперь: самое интересное, – ослепительно улыбнулся могущественный волшебник. – Я заколдовал этот желудь. И он теперь всегда будет у тебя внутри и будет считать, сколько ты выпил. Три бокала вина, три рюмки водки или три кружки пива. Три – легко запомнить сие магическое число… А если ты выпьешь больше – превратишься в дуб…

Валентин побелел, лицо его вытянулось, глаза стали большими и наполнились изумлением и обидой, а руки задрожали и вцепились в руки Иллариона:

– Нет-нет-нет! Нельзя так! Расколдуй меня обратно!

– Зачем же обратно? – пожал плечами Илларион. – Я считаю: очень хорошо все получилось. Пить тебе можно, но немного. И желудь станет играть роль сдерживающего фактора…

– Я так не хочу! Не желаю! – Валентин подскочил и ногою гневно топнул.

– Да-а-а? – протянул Илларион, тоже поднимаясь. – А пить древний коньяк после молодого мерло ты желаешь? Вандал!

Валентин угас так же быстро, как и вспыхнул. Виновато опустил голову, сгорбился так, словно на его плечи пара слонов уселась побалагурить, и пробормотал:

– Ладно. Попробую твое лечение. Выбора у меня, похоже, нет…

Через месяц над замком Иллариона вновь пронеслась стая рыжих голубей.

Крутой маг оторвался от телячьих котлет и жареной фасоли, которые вкушал, сидя на террасе, и пошел встречать гостей.

У хранивших молчание ворот стоял небольшой голубой фургончик. Два дюжих грузчика, наряженных в комбинезоны веселого апельсинового цвета, извлекли из него огромный глиняный горшок. В горшке обретался стройный молодой дубок с нежно-зеленой листвой. Его грузчики пронесли в ворота и поставили у босых ног мага.

– Валентин, – сокрушенно покачал головой Илларион.

– Нет, господин, меня зовут Лука, – отозвался один из грузчиков. – А это – брат мой Тони. А это вот вам письмецо, – протянул волшебнику небольшой конверт.

Илларион дал парням по серебряной монете, поблагодарил их и начал читать послание. Оно начиналось так:

"Привет. Если ты это читаешь, значит, я торчу в горшке и шуршу дубовыми листьями…"

Илларион хмыкнул и дальше читать не стал. Он вновь покачал головой, глядя на дубок, а потом щелкнул пальцами и таким образом перенес горшок с деревцем к мраморной беседке, чем немного испугал загоравшую неподалеку Монику.

– Буду поливать тебя мерло. Или алиготе, – сообщил чародей дубу Валентину. – А расколдовывать не буду. От дуба-алкоголика наверняка меньше проблем, чем от мага-алкоголика…

Глазастая проблема

Волны Адриатики были лазоревыми и теплыми и ласково качали на себе могущественного чародея Иллариона.

Волшебник наплавался, потренировал, как следует, свое тело, и теперь наслаждался покоем, лежа на воде лицом вниз. Открыв глаза, он любовался красотами морского мира и думал о том, что жизнь хороша, как ни крути.

Полупрозрачные розовые медузы медленно парили в водяной толще; серебристые облака из рыбок пролетали, будто листья, сорванные ветром с деревьев; торпедой проносились синебокие акулы.

Вдоволь насмотревшись на удивительную жизнь подводья, Илларион перевернулся на спину, раскинул руки и закрыл глаза, подставив живот и лицо солнцу. И задремал, разморенный теплом.

Проснулся из-за того, что врезался головой во что-то упругое. Перевернулся, сложив в горсть пальцы правой руки, для магического щелчка (на всякий случай озаботился, потому как знал, что часто в этих водах промышляют гоблины-рыбаки с Кипра и огры-пираты с Сицилии). И удивился, когда увидел то, с чем встретился его затылок.

Нечто круглое, размером с хороший арбуз, цвета загорелой кожи.

Это нечто жалобно всхлипнуло и повернулось к Иллариону и уставилось на него единственным огромным глазом. Карим в желтые крапинки глазом, с белком, «украшенным» алыми прожилками, с ресницами, похожими на рыболовную леску.

– Добрый день, – поздоровался Илларион, подозревая в незнакомце разумное создание (это маг определил по легкому налету интеллекта, который присутствовал в надзглазной области существа, у обычных людей именуемой лбом или челом).

– Приве-ет, – проблеял шарообразный пловец и снова всхлипнул, еще жалостливее.

Говорил он ртом – весьма небольшим таким, если сравнивать с глазом. А хлюпал носом – двумя вертикальными прорезями, расположенными под нижним веком ока.

– Э… м… вы, простите, кто? – спросил Илларион.

– Я… я… Себастьян.

– О. Имя красивое, – чародей решил улыбнуться и продолжил разговор. – А что вы тут делаете?

– Топлюсь, – честно призналось существо и захлюпало носом часто-часто. – Но у меня не получается. Даже с грузом, – он выдернул из-под воды веревку, на которой болталась синяя авоська с оранжевыми кирпичами. – У меня никогда ничего не получается-а-а, – Себастьян не сдержался и заплакал, огромными слезами просаливая и без того соленую воду.

– Ну, не стоит так сразу падать духом, – принялся успокаивать нового знакомого Илларион. – Не у всех же все получается… О, позвольте представиться: Илларион, весьма могущественный маг. Если желаете, могу вас утопить в одно мгновение. Мне это будет в радость…

– В радость? – заскулил Себастьян. – Вам будет в радость меня утопить?

– О, я не так выразился, – спохватился чародей. – Мне будет в радость оказать вам эту маленькую услугу – помочь вам утопиться.

Самоубийца вдруг завыл еще громче, а слезы из его глаза уже не потекли, а забрызгали.

– Знаете, давайте все нюансы на суше обсудим, – предложил Илларион, чувствуя, как его собственное душевное состояние претерпевает серьезную дисгармонию. – Если позволите…

Себастьян позволил, провыв на всю морскую гладь "а-гыа!"

Нюансы обсуждали на террасе илларионового замка.

Моника ласково улыбалась гостю из своего шезлонга, а Себастьян пил чай с корицей и поглощал вафельные трубочки с вишневым вареньем. И рассказывал о себе, не спуская восхищенного глаза с рыжеволосой красотки.

Илларион не ревновал. Он прекрасно знал, что низкорослые одноглазые типы не являются тем типом мужчины, который импонирует Монике.

– Все началось с того, что меня выбросило из моего мира сюда, – рассказывал Себастьян. – Не знаю, правда, как это получилось. Я гулял с родителями по парку, ел пончики… аах, до сих пор помню, какие они были на вкус – тут таких нет, – и Себастьян вновь прослезился, всхлипнул "прошу прощения", покинул кресло и подошел к столику.

Там он достал из кармана штанов кусок клетчатой материи и принялся его раскладывать. Раз, два, три раза развернул, потом – четыре и пять. Получилось нечто вроде простыни. Ею Себастьян, тяжело вздыхая, стал протирать свой единственный глаз, производя характерный звук: такой получается, когда сухой тряпкой трут оконное стекло.

– Бедняга, – шепнула Иллариону сострадательная Моника. – Он сильно тоскует по дому…

Себастьян тем временем закончил протирание ока, отработанными движениями вернул свой необъятный носовой платок в сложенное состояние и продолжил рассказ:

– Может быть, какой-то из пончиков был заколдован или отравлен, или на меня банально порчу навели, но в тот миг, когда я выбрасывать кулек из-под пончиков в урну, что-то сверкнуло, провыло, и я куда-то провалился. А когда пришел в себя, то ни папы, ни мамы рядом не обнаружил. Вокруг был незнакомый город, незнакомые существа – люди… Небо ясное, как это было ужасно! – при этих словах Себастьян уже разрыдался и опять полез доставать платок-простынку.

Илларион по сердобольности был подобен Монике, поэтому сотворил огромную коробку с одноразовыми целлюлозными полотенчиками и вручил ее Себастьяну. Тот, шумно хлюпая носом, поблагодарил, испортил сразу три штуки и вернулся в кресло.

– Что ж дальше было? – спросил великий чародей.

– Аах, – простонал Себастьян, скорбно надламывая единственную бровь. – Этот мир сурово меня встретил. Я сперва голодал и мерз, особенно зимой. Но потом мало-помалу приспособился. Спасало то, что меня мало кто видел. По странному стечению обстоятельств в этом мире я виден только тем, кто имеет небольшое психическое отклонение…

Моника вопросительно глянула на гостя, а потом – на Иллариона. Тот ласково улыбнулся красавице и объяснил:

– Все просто, милая, я ведь маг и вижу все-все-все. Такова моя природа. А ты – моя девушка, и в определенные моменты, довольно часто, – тут волшебник чуть-чуть покраснел, – ты получаешь часть моей сущности и с нею – часть моих способностей, скажем так…

– Спасибо за столь милое объяснение, лапушка, – ответила Моника и положила свою теплую и мягкую ладошку на колено чародея.

– Еще меня видят кошки. Иногда – собаки. От собак мне частенько достается, – жаловался Себастьян, весьма выразительно глядя на руку девушки, которая пару минут назад успокоительно гладила его по голове, а теперь перекочевала к ноге Иллариона. – И потом, вот где ужас-то: меня видят всякие полоумные старушки. А когда они меня видят, то хватают за руку, волокут к себе в дом и тычут мне в глаз фотографиями тех, кого желают сглазить. Они думают, что сглаз – это я и есть. А эти фотографии… особенно глянцевые… у меня из-за них жестокий конъюнктивит бывает! Не то, что бывает – он и не проходит никогда…

– Ах ты, несчастное создание, – посочувствовала Моника и вновь погладила гостя по голове.

Себастьян воодушевился и продолжил:

– Но самое ужасное! Самое ужасное – то, что, мне кажется, их манипуляции с фотографиями имеют силу! Я навещал потом тех, чьим портретом в меня тыкали. И у них все шло наперекосяк! О, как это ужасно: знать, что ты – причина многих бедствий!

Тут он разрыдался, да так, что его слезы хлынули потоком из глаза, вымочили его рубашку, штаны, ботинки и образовали под его креслом приличную лужу, глянув на которую, Илларион невольно хмыкнул, совершенно несострадательно.

Моника же принялась обнимать и успокаивать бедняжку, дергая из коробки одноразовые платки и ими собирая влагу, обильно лившуюся из единственного ока Себастьяна.

– Надо что-то делать, милый, – сказала она чародею. – Надо как-то помочь бедолаге.

– Вернуть его в его мир? – спросил Илларион, подливая себе чаю. – Но мы не знаем, откуда он. Миров – тысячи, миллионы, какой из них Себастьянов будет сложно выяснить.

– Разве ты не крут? Не всемогущ, милый?

– Всемогущ? О, нет. Я всего лишь чрезвычайно крут. Всемогущ – не я, – вздохнул волшебник.

– Но мы должны что-то сделать. В меру своих сил! – уверенно заявила Моника.

– Для начала, я думаю: мы отвезем Себастьяна в ближайшую клинику, где добрые эскулапы избавят его от хвори.

Себастьян подпрыгнул в кресле:

– Эскулапы? Кто это?

– Врачи, друг мой, врачи, – объяснил Илларион. – Я бы сам мог щелкнуть пальцами, но тут, думаю, надо дать слово профессионалам. Волшебство иногда странные сбои дает. Особенно когда суешься в сферу, ранее не изученную. А глазом, тем более единственным, рисковать не стоит…

Доктор Миопино долго смотрелся в глаз Себастьяна, держась одной рукой за его толстые ресницы, а другой – за свое сердце. Он не знал, что видит сие удивительное существо только благодаря чарам молодого голубоглазого господина в безупречном летнем костюме, сидящего на диванчике у стенки.

Отражение доктора расползалось и дробилось, а потом стягивалось и сливалось в одно целое, как в кривых зеркалах.

– Нда, – произнес, наконец, Миопино, поворачиваясь к Иллариону. – И давно это у него?

– Пару дней назад началось, – улыбаясь, ответствовал волшебник. – Вот уж не скажу от чего, но причин для болезни много: он и в море плавал, когда было довольно прохладно, и на ветру бегал – за воздушным змеем. Такой он у нас забавник…

– Бывает же на свете такое, – покачал головой доктор, с опаской глядя на Себастьяна. – На прошлой неделе мне как-то розовую горгулью приносили. Тоже весьма редкий экземпляр, но ваш циклопообразный шимпанзе – это уникум! Совершеннейший уникум! И знаете, в его глазу я вижу проблески ума.

Бровь Себастьяна возмущенно взметнулась вверх, рот открылся, чтоб сказать пару умных слов в адрес доктора, но Илларион незаметно дернул указательным пальцев, и связки «шимпанзе» выдали обычное для обезьян междометие «у-у-у».

– Что ж, выпишу вам раствор для промывания и мазь. Все это должно помочь. И берегите своего питомца от ветра и холода, – произнес доктор, садясь за свой стол. – Правда, насчет доз – тут вопрос. Для такого глаза нужно целое ведро раствора и ящик мази…

– Так и выписывайте, – кивнул Илларион, снимая Себастьяна со смотрового стола и усаживая его на диванчик.

– Ну, так и выпишу, – тряхнул лысеющей головой Миопино и начал писать рецепт.

Себастьян, имея весьма мрачный вид, косился то на Иллариона, который рассматривал плакаты, развешенные там-сям на стенах кабинета, то на доктора, который хмурил брови, морщил лоб и писал-писал что-то в свой журнал.

– Вот и все, – сказал, наконец, Миопино, вставая из-за стола и протягивая рецепты Иллариону. – Желаю вам и вашему чудесному любимцу здравствовать.

– Мерси боку, доктор, – лучезарно улыбнулся волшебник…

Полчаса спустя они были в аптеке.

Себастьян, которого на этот раз никто не видел, уселся на широкий подоконник, чтоб оттуда наблюдать за размеренной жизнью маленького итальянского городка, а Илларион пошел общаться с фармацевтом.

Пока маг согласовывал дату и время поставки нужных медикаментов в свое поместье, Себастьян любовался девочками, которые прыгали на скакалках во дворике напротив аптеки. Он не заметил того, что за ним тоже наблюдают: некая пожилая леди в белой блузе, розовом сарафане и соломенной шляпке. Она стояла у кондитерской лавки на другой стороне улицы и, водрузив на нос очки с толстыми линзами, удивленно смотрела на одноглазое существо, моргавшее в витрине аптеки. Мозги у леди были явно не в порядке.

Пару минут понаблюдав за Себастьяном, она решительно вошла в аптеку и замерла на входе.

Диспозиция получилась такая: маг Илларион стоял, опираясь локтями на прилавок, лицом в маленький торговый зал, и наблюдал, как под потолком медленно крутится вентилятор; Себастьян по-прежнему сидел на подоконнике, но теперь он смотрел на вошедшую; пожилая леди заслоняла выход своим высоким и толстым телом, которое казалось еще больше из-за розового облачения; а аптекаря не было – он удалился в подсобку, чтоб пересмотреть запасы требуемой глазной мази.

Илларион с добродушной улыбкой перевел взгляд с вентилятора на посетительницу и чуть встревожился, сообразив, что дама видит Себастьяна.

– Боже мой! – прошептала леди, делая шаг к одноглазому. – Подумать только!

Себастьян испуганно захлопал веком, сжался в комок и с мольбой глянул на чародея.

Тот тоже сделал шаг к витрине.

– Нет-нет, я его не обижу, – поспешила объясниться дама. – Я давно ищу его. Очень давно. По стольким мирам прошвырнулась – и не сосчитать. Кто бы мог подумать, что найду его во время своего отпуска!

– Да? Вы его искали? – удивился Илларион. – А вы кто?

Тут он увидел глаза дамы, и все вопросы исчерпались сами собой: глаза пожилой леди были ярко-голубыми с золотистыми крапинами. Только у магов земного мира бывают такие глаза. И не у простых магов, а у магов-кочевников.

Они колдуют мало и неэффективно, но зато умеют со скоростью света носиться по мирам, и это не вредит их ауре. Поэтому маги-кочевники часто промышляют межмировыми поисками. Дама Варвара была именно такой чародейкой.

– Его родители наняли меня, когда их сын пропал, вот и уведомление, – рассказывала и показывала свои документы Варвара, когда они стояли на улице, возле белого «Пежо» Иллариона. – Я долго искала бедолагу. Он перенесся из своего мира в этот из-за сильного колебания магических потоков, вызванных резкой активностью тамошнего светила. Такое бывает нечасто – примерно раз в тысячу лет. Так что, можно сказать, наш Себастьян, в каком-то смысле, везунчик…