Текст книги "Маг в пижаме (СИ)"

Автор книги: Инна Сударева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Сударева Инна
Маг в пижаме

Про мага Иллариона и Жёлтого дракона

Не так, чтоб очень давно, и не так, чтоб очень далеко, жил да был на планете Земля маг. Очень крутой. Звали его Илларион.

Он был сведущ в белой, черной, пестрой и бесцветной магии. А еще здорово разбирался в физиогномике. Стоило ему на человека глаз свой голубой просто скосить, и все об этом человеке Илларион мог рассказать: кем работает, что из выпивки предпочитает, конфликтен или нет, на каком боку спит, ну и о прочих личностных и биографических подробностях мог чародей поведать. Это умение ему очень помогало в жизни.

Таким вот образом волшебник, например, себе девушку выбрал. Чтоб и красавица, и не стерва, и в постели не тушевалась и всякое-такое умела. В общем, идеальную красавицу Илларион себе нашел. По имени – Моника. Но Илларион ее называл упрощенно – Моня, и девушка не обижалась на такое обращение, потому что форма ее соблазнительных губ указывала на то, что Моника нисколько не обидчива.

Жили маг и его любимая душа в душу в шикарном трехэтажном замке со всеми удобствами, на берегу лазурной альтернативной Адриатики. Пили вино, коньяк и компоты, ели мясные, рыбные, овощные и крупяные блюда. В общем, не скучали и не тяготились бытием. Иногда выбирались погулять в Рим или Венецию, или отправлялись на дальние норвежские фьорды, или в полные тайн леса Амазонки. В общем, бывали там, где хотели. Если хотели…

Но однажды со стороны альтернативных заснеженных Альп прилетел в края, где жили Илларион и Моника, дракон с явными преступными намерениями. Есть мнение, что злым он был из-за избытка желчи. И этому есть доказательство – дракон был Желтым. Его так и звали – Желтый дракон. Иногда, за глаза, едко обзывали Желтком. Иногда – Протухшим Желтком.

Наверняка, дракону постоянно болела печень, ведь он вечно пытался кого-нибудь уязвить и обидеть, а это часто делают именно те, у кого нутро побаливает.

Так что налетел на замок Иллариона Желтый дракон и похитил прекрасную Монику, которая как раз вышла на балкон, чтоб позаниматься йогой в лучах восходящего солнца.

Илларион как раз крепко спал, замотавшись в верблюжье одеяло и зарывшись головой в подушку из экологически чистого пуха. Он не разделял пристрастий Моники к йоге и ранним побудкам, поэтому и проворонил чрезвычайное происшествие, которое произошло на балконе ровно в шесть ноль-ноль по альтернативному итальянскому времени.

Когда маг проснулся, он очень удивился, не обнаружив на прикроватном столике расписного под хохлому подноса с кофе и круассанами (все это каждое утро приносила ему сексуально растрепанная Моника). Илларион нахмурился, углубился внутренним оком во временную спираль, чтоб просчитать события последнего получаса, и с изумлением увидел, как какой-то дракон весьма болезненного и маргинального вида цапает когтистыми лапами зевающую Монику с балкона и несет ее к Альпам, где холодно, ветрено и нет spa-салонов и солярия.

Илларион встал с постели, почесал то, что чешут все мужчины во всем мире, встав с постели, а именно – глаза, и пошел умываться, бриться и чистить зубы. Потому что решать проблемы неумытым, небритым и с ночным запахом изо рта – неэстетично и не круто.

Через полчаса маг плотно позавтракал, потому что на пустой желудок вообще бессмысленно выходить из дома, принарядился в алый шелковый халат с золотыми хризантемами и вышел на достославный балкон.

Зевнул и щелкнул пальцами.

В воздухе тут же возник ошалевший от резкого перемещения в пространстве Желтый дракон и не менее ошалевшая Моника.

– Тебя, скотина, я на коврик пущу, – сообщил о своих намерениях дракону Илларион. – А тебя, милая, я жду в спальне. Так что быстренько, приведи себя в порядок и обязательно надень те черные чулочки. Ну, ты знаешь…

Вот такая вот история.

Почему короткая? Потому что маг Илларион был ну очень крутым и со всеми проблемами справлялся, не выходя из дома.

Май 2007 года

Миграция магической мелочи

В альтернативную Италию пришла весна. Зазеленели оливковые рощи и виноградники, запели звонкие брачные песенки средиземноморские пташки. А вот в альтернативную Австралию как раз нагрянула осень, и там сезонно заскучали крокодилы, сумчатые волки и, конечно, широконосые аборигены.

А красавица Моника, налюбовавшись солнцем, встающим над лазурным Адриатическим морем, собрала свои роскошные рыжие волосы в хвост, надела голубой джинсовый полукомбинезон с уймой кармашков и с хрустальным брелоком в виде цветка василька на одной из шлевок, покрыла голову широкополой шляпкой из первоклассной итальянской соломки, руки упрятала в резиновые перчатки яркого апельсинового цвета, потом сунула изящные ножки в синие сапожки, взяла с мраморного столика тяпку с рукояткой из полосатого оникса и отправилась в сад – высаживать луковицы гиацинтов в грунт.

Могущественный (во всех отношениях) чародей Илларион молвил восхищенное "а-ах!", провожая глазами фигурку своей замечательной (тоже – во всех отношениях) девушки. А потом вновь расслабился в льняном гамаке, заложил руки за голову и продолжил неспешное сочинение поэмы о нелегкой судьбе крутого мага в жестоком мире:

Беды, горести – повсюду.

Там – дракон, сям – чудо-юдо.

В небесах – крылатый бес,

А в лесах – дремучий лес…

Сии вирши Илларион декламировал сове, а та, крепко спала, как и положено ночной птице в светлое время суток, крепко уцепившись лапами за ветку клена, к которому крепился гамак чародея.

Все, что выдавал в эфир Илларион, фиксировалось на рисовой бумаге самопишущим гусиным пером, выкрашенным в алое и желтое. Полупрозрачный лист висел в воздухе, а перо бегало по нему, выписывая изящным почерком сочинения крутого мага.

– Нет, – буркнул волшебник, почесав затылок. – В лесах – дремучий лес. Что-то тут не то. Художественности не хватает, образности… Мда, – и нахмурил лоб – это должно было помочь ему найти более удачный вариант.

Полосатое перо тоже на минуту задумалось, а потом решительно вымарало попавшую в немилость строчку.

Над альтернативой забракованному Илларион размышлял довольно долго. Но ничего такого не умыслил, а потому решил отложить написание поэмы на вечер, и закрыл глаза, чтоб вздремнуть. После объемной умственной работы мозги требовали отдыха и сна.

Перо и бумага исчезли.

Стало тихо-тихо – даже ветер перестал шуршать листьями деревьев и кустов.

Только чайки покрикивали где-то над белыми скалами, да жужжал толстый шмель над тарелкой с апельсинами…

Шмель и чайки не зря старались – их звуки были угодны релаксирующему Иллариону: магу под них слаще дремалось. А все остальное затихло именно потому, что мешало чародею спать…

– Ай! Ай! – испуганный писк Моники разнесся по поместью. – Господи! Опяа-ать! Это невозможно!

Всемогущий маг Илларион слишком резко был выдернут из своего сна, поэтому, подхватившись из положения «лежа» в положение «сидя», кувырнулся из гамака на мраморный пол. Больно ушибся животом и коленками и разбил нос.

– Мама мия! – возопил Илларион, встав на четвереньки и воззрившись на пятно крови, что осталось на голубой плите. – Давненько я так не отгребал от мира…

Он поднялся, подтянул шелковые пижамные штаны, сползшие с пояса на бедра, и щелкнул пальцами, врачуя страдающий нос. Кровь пропала, боль пропала, но настроение не особо поправилось.

Как раз мимо прошествовала Моника, топая синими сапогами по голубому мрамору и размахивая руками, как некий бравый гвардеец.

– Даже не пытайся меня уговаривать! – заявила она, сверкнув глазами в сторону мага. – Я уезжаю к маме!

– Моня! – с мольбой в голосе воззвал Илларион.

– Нет-нет-нет! К маме я! – сжала кулаки девушка и скрылась в доме.

Через минуту оттуда понеслось:

– Я не буду терпеть этих безобразников! В прошлый раз они уперли все мои папильотки, сожрали мюсли и разбили мои любимые чашки!

– Им нужны были черепки для мавзолея. А из твоих фарфоровых чашек получился замечательный мавзолей, – попытался оправдать «безобразников» Илларион. – До сих пор украшает западный склон…

– Плевать мне на их мавзолеи! – заявила Моника, на миг высунувшись в окно гостиной. – Я не понимаю: почему мы вообще должны терпеть эту мелкую сволочь? Почему мы не можем переселиться?

– Ну, дорогая, ты же знаешь: я, как маг, обязан давать пристанище мелконогам на время их сезонной миграции…

– Вот ты и давай! – выдохнула Моника, являясь на порог с двумя сумками в руках. – Ты же маг. А я – к маме!

Илларион тут же бросился вперед, чтоб помочь девушке с багажом, но она сердито протопала мимо, подвинула мага сумками. Одетая, как и была – в джинсовом комбезе, резиновых сапогах и в соломенной шляпке. Только перчатки сняла.

Вышла за калитку, села в белый Пежо-"жучок" и рванула по дороге куда-то на север, обдав выбежавшего следом чародея ароматным выхлопом, безвредным для окружающей среды.

– Эх, Моня, Моня, – вздохнул Илларион

С одной стороны это, конечно, было нехорошо: то, что Моника бросала его одного в столь сложной ситуации. А с другой стороны, кратковременные разлуки очень даже нужны для укрепления отношений. "В конце концов, Моня у мамы давненько не была. Вот побудет, успокоится, заскучает и вернется. Не первый раз такое. Да и мама ее передаст мне новый свитер, с оленями… или снежинками… прекрасные у ней свитера получаются…" – думал маг и плелся к клумбе с гиацинтами, чтоб увидеть «безобразников».

Там уже кипела работа: два гнома-мелконога укрощали пойманную мышь. Третий гном – персонаж постарше и повыше, в черной кожаной жилетке – командовал, махая руками:

– Тяни! Тяни ее! Чтоб тя разорвало! Кто так тянет?! Пшол вон, придурок! Смотри, как надо!

Илларион вздохнул, искренне сочувствуя мыши, и заявил о себе, сказав ласковым тоном классическое приветствие "добрый день".

Гномы замерли, обернувшись в его сторону.

Старшой мелконог смерил чародея таким презрительным взглядом, что Илларион невольно поежился и запахнул плотнее свой черный шелковый халат, дабы скрыть мускулистую грудь и идеально прокачанный живот.

– Ну, типа здорОво, – ответствовал гном, пожевав губами, – давненько типа не видались.

Тут его младшие товарищи подняли страшный писк: пока гномы рассматривали Иллариона, мышь успела перегрызть аркан и улепетнула в куст шиповника.

– А! Держи гада! – заорал старшой, а в сторону Иллариона бросил злобное. – Ты за это ответишь!

Вся эта чрезвычайно мелкая, но весьма шумная компания бросилась в погоню за свободолюбивым грызуном, а Илларион, еще раз тяжело вздохнув, проследовал дальше, за клумбу, дабы увидеть: табор какой численности почтил в этом году его скромное жилище. – Тридцать три головы, – пробормотал чародей. – Не считая скотины… Хорошее число…

– Чё уставился? За просмотр денежки гони! – заявила Иллариону старшая среди гномих, высокая и коренастая бабенка с двумя черными косами и шлемом из бронзового наперстка на голове.

Игнорируя ее грубости, чародей вежливо поклонился пестрому табору гномов-мелконогов, который уже свои лоскутные шатры за несостоявшейся гиацинтовой клумбой раскидывать собрался, и сказал:

– Рад приветствовать вас, уважаемые, на моей земле. Надеюсь…

Его опять прервали – еще грубее, чем раньше: какой-то косоглазый и чрезвычайно лохматый гномыш с лихим "иэх!" засветил в волшебника абрикосовой косточкой.

Маг отклонил голову влево и спас от травмы один из своих голубых глаз, и опять тяжко-тяжко вздохнул: он убедился, что с прошлого года стая мелконогов ничуть не изменилась в моральном плане. Те же хамы и грубияны.

Они были редким и исчезающим видом.

В этом состояло все несчастие.

От обычных гномов мелконоги отличались именно мелким ростом и мелкими ступнями, а еще тем, что у мужских особей не росли бороды, а росли исключительно бакенбарды, черные и курчавые. Конечно, были и другие существенные отличия: в рационе, ремеслах, одежде и всевозможных ритуалах (бракосочетание, день рождения, погребение), но мелкие ноги и бакенбарды считались наиболее характерной чертой.

Илларион, как самый крутой маг альтернативной планеты Земля, обязан был следить за сохранением этого редкого вида гномов. Причем, следить по-особому: не суясь в их жизнь, в их среду обитания. И никакой магической помощи. Поскольку вмешательство (даже положительное) в устои и традиции гномов-мелконогов могло повредить их астралам и спровоцировать их мор.

Мерли мелконоги от депрессии. А в депрессию повергались тогда, когда что-то шло не так, как они планировали. Вообще, у них была чрезвычайно тонкая и ранимая душевная организация, и любое несоответствие восприятию действительности мелконогов наносило им тяжелые психологические травмы, часто не совместимые с жизнью.

Обычно бывало так: сперва огорчался из-за какого-нибудь неприятного сюрприза, преподнесенного жестокой судьбой, глава клана. Затем он переносил свое подавленное состояние плюс раздражительность на своих родных, и вот уже весь клан мелконогов заболевал крайней формой неврастении, слал проклятия гномьим богам и демонам, а потом отказывался заниматься огородом, ходить на охоту и даже за водой. Через несколько дней все скопом умирали в своих шатрах, ноя и скрежеща зубами.

Совершения такого ужаса Илларион на своих клумбах не желал. Он считал, что ему очень повезло, когда, упустив мышь, мелконоги не впали в депрессию.

Поэтому волшебник оторвал от халата приличный лоскут, молча преподнес его старшей гномихе и ушел в дом, надеясь на то, что чем меньше он будет сталкиваться с беспокойными мигрантами, тем спокойнее и быстрее пройдет то время, пока они будут стоять лагерем в его поместье.

В холле ждало очередное беспокойство: два гнома (те самые, что гонялись за мышью) под командованием старшого раскачивали одноногий резной столик, на котором стояла величественная ваза времен совершенно неизвестной китайской династии Рань.

Илларион вздохнул (это уже раз в десятый за утро, наверное) и закрыл глаза, позволяя редчайшему произведению искусства погибнуть. Звук разбившейся вазы отозвался в сердце обожающего древности волшебника острой болью.

Гномы между тем пропищали радостное "ура!", сгребли золотые, алые и черные осколки в мешки и промчались мимо чародея в сад.

Старшой остановился на минуту напротив бледного, как снег, Иллариона, вновь смерил его неприязненным взглядом и ядовито осведомился:

– Ты чем-то недоволен, верзила?

Маг собрался с духом и лучезарно улыбнулся, хотя ему очень хотелось прорычать что-нибудь гневное и глазами сверкнуть так, чтоб на небе солнце вздрогнуло:

– Вот, узнать хочу: как вам тут нравится?

– Хреново, – поджав губы, ответил старшой. – У тебя на огороде опять брюквы нет.

– Я не люблю брюкву, – сознался Илларион.

– Но мы любим брюкву. Мы! – выпалил гном и поспешил за своими товарищами.

Волшебник щелкнул пальцами, вызывая перо и ежегодник. Через секунду в нем появилась запись про брюкву, которую необходимо было высадить к началу следующей миграции мелконогов. Брюкву, явленную в мир через магию, гномам запрещалось употреблять: от таковой их била зеленоватая сыпь.

Они вообще плохо переносили всплески волшебства. Поэтому Илларион старался воздерживаться от магии, пока мелконоги гостили в его мире…

Утро следующего дня началось не так, как привык крутой волшебник.

Во-первых, проснулся он не из-за того, что солнечные лучи упали на его лицо, а из-за того, что нечто непонятное творилось с его льняной подушкой, полной лебяжьего пуха.

Подняв голову, Илларион обнаружил, что в подушке сделана широкая прореха и через нее штук десять гномов таскают куда-то этот самый лебяжий пух.

– Чё? Барствуешь? – сходу налетел на волшебника старшой гном. – Нам тоже охота! Ишь ты! На пуху! А нам что? Опять на сенниках? Не пойдет!

Илларион смиренно улыбнулся, сполз с кровати и поплелся в ванную, дабы принять душ. Но ванна была занята: в теплой воде резвились, плавая в мыльницах, гномихи и гномыши. Появление мага они встретили оглушительным писком и тут же обстреляли волшебника жидким мылом – запахло лимонником.

Илларион, отплевываясь, задвинул стеклянную шторку и выскочил из ванной.

Вздохнув, щелкнул пальцами, дабы в секунду совершить с самим собой то, на что он любил тратить около часа по утрам: вымылся, почистил зубы, побрился и причесался. И сменил шелковые трусы-боксеры, в которых почивал, на домашний костюм из мягкого льна.

И поплелся, совершенно упав духом, в столовую. Там, по его мнению, уже должен был стоять завтрак на плетеном столике.

Круассаны оказались надкусаны. Все. А еще у кофейника сбоку была просверлена дырочка, и ароматный темный напиток лился на белую скатерть.

Илларион подставил под тонкую струйку свою чашку и достал щипцами кусок рафинада из сахарницы, чуть дернул углом рта, увидав отъеденный уголок.

– Чё? Брезгуешь?! – донеслось сзади.

Маг обернулся: старшой и сотоварищи очень вызывающе тащили к выходу большой кусок слабосоленой семги. По пути бранились друг с другом, проклинали слишком тяжелый для них шмат. На узорчатом паркете оставался пахучий рыбий след. Илларион мысленно попрощался с послеобеденным пивом и опустил надкусанный рафинад в кофе (чашка, между прочим, наполнилась лишь на половину). Затем откинулся на спинку кресла и с грохотом повергся на пол: ножки у сидения оказались подпилены.

Его падение сопровождалось радостным хохотом гномышей и гномих, которые (как оказалось) ждали сего развеселого происшествия, притаившись за сервантом из мореного дуба.

– Все-все! – замахал им старшой. – Положительные эмоции получены! Валите-ка теперь собирать пылевых клещей!

"Положительные эмоции, – думал Илларион, лежа на паркете и рассматривая великолепную роспись на потолке: там белоснежные единороги скакали меж цветущих деревьев, над которыми раскинули крылья золотые жары-птицы. – Как раз мне их и не хватает"…

Он решил, что не станет подниматься.

А зачем? Чтоб опять попасть в какую-нибудь неприятную историю?

Илларион хмыкнул и повернулся на бок.

Увидел, как мелконоги тащат по коридору серебряные вилки и ложки.

"Ну и пусть", – вздохнул чародей и закрыл глаза.

Ему привиделась Моника. Сексуально растрепанная, в прозрачном серебристом пеньюаре; в руках она держала золотое блюдо, полное крупной, спелой клубники…

Илларион невольно всхлипнул и уронил слезу с ресниц.

– Уррра! – проревели у него над ухом.

Открыв глаза, маг увидал старшого гнома. Тот стоял как раз напротив его носа и высоко поднимал небольшую деревянную чашу, в которой мерцала горючая слеза волшебника. Чуть дальше – у упавшего кресла – кричал "ура!" и прыгал от радости весь клан мелконогов.

Илларион сел, подвернув ноги по-турецки, вытер нос и спросил:

– Это вам зачем?

– Не твое дело, верзила! – традиционно грубо ответил старшой и деловито побежал прочь из столовой.

За ним, как утята за уткой, потянулись все остальные.

Один из гномов задержался. Чтоб подарить Иллариону очередной презрительный взгляд и реплику:

– А жрёшь ты, наверно, много…

Уже вечерело, когда крутой маг Илларион возвращался с моря. Сегодня он плавал по Адриатике больше, чем обычно. Даже Пелопоннес обогнул и в Эгейское море наведался. Там как раз штормило, и волшебник знатно покачался на волнах с тамошними русалками и немного снял стресс.

Поэтому в поместье возвращался более-менее бодрым и веселым. Даже песенку шаловливую себе под нос мурлыкал, вспоминая бирюзовые очи и нежные руки морских девиц.

Глухие звуки, очень похожие на бой в тамтамы, заставили его сперва замереть, а потом – двигаться на цыпочках, смиряя дыхание и громкий стук сердца.

Илларион подкрался к клумбе, у которой мелконоги стали лагерем, и осторожно выглянул из-за кипариса, чтоб увидеть, что за мероприятие с барабанами затеяли гномы.

На небольшой площадке, выложенной черепками от вазы времен совершенно неизвестной китайской династии Рань, горел синеватым пламенем высокий костер. Вокруг него прыгал старшой гном. Он бил в бубен, украшенный воробьиными перышками и бусинками из сердолика, и напевал низким и зловещим голосом: "Зелье веселья! Зелье веселья!"

Неподалеку – у своих шатров – сгрудились все остальные гномы. У каждого в руках была кружка, и ими они постукивали себя по животам. Еще четверо мелконогов волокли к костру довольно большой бочонок, полный какого-то не особо приятного на запах варева.

Они поставили бочонок возле огня, а старшой поднял вверх чашу со слезой мага Иллариона и вылил ее в варево. То забурлило, выпустило вверх зеленоватое облако дыма и успокоилось.

– Зелье веселья! – провозгласил старшой и вбил в бочонок кран.

Гномы радостно завизжали и, маша кружками, бросились к бочонку.

Через минуту они все выпили по паре глотков зелья и развеселились: стали песни орать, плясать и драться. И маленькие, и большие, и гномы, и гномихи.

Илларион сплюнул и пошел к дому.

Но остановился, увидав, как над его головой пронесся филин.

"Сожрет их, глупых, как мышей", – догадался маг и кинулся обратно – защищать захмелевших мелконогов.

Те, набесившись, уже храпели вповалку вокруг гаснущего костра.

Конечно, будь они трезвыми – убрались бы на ночь в шатры. Там бы их никто не достал. А вот так – прямо на земле – их и мышь утащить могла, не то, что филин.

Магией пользоваться нельзя было, поэтому и пришлось крутому чародею сидеть всю ночь напролет рядом со спящим кланом мелконогов и отгонять то филина, то сову, то хорька, то крысу, желавших отведать гномьей плоти, сдобренной "зельем веселья".

Илларион вздыхал, считал звезды и с неудовольствием слушал, как бурчит его пустой живот, выдвигая протест в связи с тем, что хозяин отказался от ужина.

Когда чуть посветлело и запели соловьи в кленовой роще, старшой из гномов-мелконогов открыл глаза, поднял голову и уставился мутным взглядом на Иллариона, который сидел на разоренной гиацинтовой клумбе, боролся со сном и задумчиво жевал веточку кипариса.

– Извращенец! – заявил старшой, показал Иллариону неприличный жест рукой и пополз в свой шатер.

Другие гномы тоже пробудились, тоже с осуждением посмотрели на мага (они тоже сочли извращением тот факт, что он сидел и смотрел на них спящих) и тоже разошлись по шатрам, стеная из-за головной боли.

А крутой маг вздохнул, поскреб щетину на подбородке и встал, чтоб удалиться, наконец, в дом – на покой…

До ухода гномов-мелконогов оставалось еще две недели.

Илларион решил стойко выдержать посланное ему испытание.

В этом ему должны были помочь крутизна и антидепрессантные сборы трав…

Август 2008 года

Этого ждали две тысячи лет

Думаешь ты крутой? Но-но! Тут есть и покруче!

(из мультфильма «Подводная братва»)

Нежно розовел восход. Теплый ветер нес с моря чарующую свежесть и осторожно трепал голубые занавеси на высоких стрельчатых окнах просторной спальни, заваленной атласными подушками, валиками, покрывалами и лепестками белых и алых роз.

Пахло сандалом.

А взлохмаченный, утомленный постельными битвами, всемогущий маг Илларион любовался точеной фигуркой своей девушки Моники. Рыжая красавица как раз покинула любовное ложе, набросила на плечи, тронутые легким золотистым загаром, полупрозрачную тунику из египетского хлопка и подошла к окну, грациозно покачивая стройными бедрами. Замерла, коснувшись пальцами портьеры, залюбовалась рассветом. А тот воцарялся над Адриатикой.

Илларион улыбался: утренние лучи насквозь просвечивали одеяние Моники и позволяли созерцать ее прекрасное тело. Именно поэтому девушка часто так делала – разрешала солнцу оголять ее перед магом. Потому что сдержать свою мужскую природу в такие моменты Илларион не мог, хоть и был самым крутым на свете чародеем…

А в этот самый миг, в соседнем параллельном мире могучий ведун Зарин безнадежно скучал. В последнее время все у него складывалось именно так, как оно и должно быть в идеале у темного мага: весь Бело-Синий мир покорился ему – короли, бароны, лорды, герцоги и бояре, их войска и их подданные. Даже Северный Союз Абсолютно Несогласных Шейхов (ССАНШ) подчинился и в знак верности совершенно бескорыстно передал в полное и неограниченное владение Зарину все свои нефтяные скважины вместе с насосами и обслуживающим персоналом.

В общем, нечего было больше делать великому магу Зарину. Оставалось лишь сидеть на нефритовой подушке, улучшающей кровообращение, на троне, сложенном из белоснежных яхт строптивых олигархов, и тоскливо взирать на Бело-Синий мир, что простирался у его ног и был готов исполнить любой приказ и любой каприз своего мрачного повелителя.

А ведь желалось Зарину только одного – вновь и вновь строить козни, воевать и побеждать в нечестной борьбе, покорять новые земли, низвергать князей и императоров, ставить свою ногу, облеченную в тяжелый сапог, украшенный изысканными платиновыми пряжками, на их окровавленные головы и слышать из уст их войск: "Слава величайшему, могущественному, непотопляемому Зарину!"

Но теперь все было кончено. Потому что все, кто мог и кто не мог, покорились. И окидывая всевидящим оком свои необъятные владения, видел могучий темный чародей, что нет больше в мире очагов напряженности, тайных противозариновых объединений и коалиций "За свободу!"

– Э-эх, – вздохнул кареглазый Зарин и щелкнул пальцами, дабы активизировать транслирование тех событий, что деялись в настоящее время в параллельных мирах.

Перво-наперво осведомился – что поделывает его антипод – крутой маг Илларион на альтернативной планете Земля. Осведомился и покривился: тот, судя по всему, по-прежнему был привязан к рыжей Монике и проводил с ней почти все свое свободное время, прерываясь лишь на завтрак, обед, ужин и плавание стилем баттерфляй по Средиземному морю – от Сицилии до Крита и обратно. Иногда заплывал на Пелопоннес, чтоб позагорать на весьма примечательных обломках древнего города…

Иллариона Зарин, мягко говоря, недолюбливал. Потому что тот кардинально отличался от темного чародея. Например, никогда не желал мирового господства и был отъявленным пацифистом и личностью, ко многому относящейся индифферентно. Кроме завтраков, обедов, ужинов, заплывов по Средиземному морю и Моники почти ничего Иллариона не волновало. Он, правда, иногда подправлял ситуацию в родном мире, улаживая те или иные конфликты, межнациональные, например, или связанные с переделом зон влияния на урановых рудниках…

В основном Илларион творил добро. Впрочем, так и должен был поступать настоящий антипод мага Зарина. Вот, кстати, если бы Иллариону вздумалось совершить что-нибудь нехорошее, тогда Зарину в его Бело-Синем мире пришлось бы сделать что-то хорошее. Например, погладить щенка или самому себе почистить сапоги. Или помиловать кого-нибудь. А еще хуже – вернуть Северному Союзу Абсолютно Несогласных Шейхов две-три нефтяные скважины и даже извинения за экспроприацию и грубое обхождение принести.

Поэтому иногда Зарин даже благодарен был Иллариону. Но в то же время, очень хотел с ним встретиться. Не для того, конечно, чтоб похлебать вместе пива в каком-нибудь уютном пражском кабачке, а для того, чтоб определиться, наконец: кто же из них самый-самый крутой маг.

Но пока Зарину это не удавалось. Поскольку существовал один элемент в конструкции мироздания, который мешал осуществиться встрече двух великих чародеев.

Соловей-разбойник.

Только и всего. По непонятной иронии судьбы биополе сего не самого удачливого и могущественного сказочного элемента, ютившегося на задворках мира под названием "Тридесятое царство. Тридесятое государство", наглухо закрывало магу Зарину портал из его Бело-Синего мира в мир Иллариона.

Вот такая история…

Смотреть, как Илларион пьет утренний кофе и поглощает слойки, щедро измазанные вареной сгущенкой, Зарин уже не мог. Он раздраженно щелкнул пальцами, переключаясь в мир «Тридесятое царство. Тридесятое государство», чтоб глянуть – как обстоят дела у Соловья-разбойника.

Переключился и не сдержал радостного крика "ура!" Даже пальцами прищелкнул.

Потому что его злобная затея с телепортацией недавно изобретенных штаммов птичьего гриппа удалась: Соловей-разбойник скоропостижно скончался и угасил тем самым свое маленькое, но многопакостное для темного чародея биополе.

– Да! Да! – торжествовал Зарин, спрыгивая с трона на черную от недавних пожарищ землю. – Наконец-то! Две тысячи лет ждал! И вот – время пришло!..

Щебетали что-то птички в ивовых зарослях.

Припекало полуденное солнце.

Маг Илларион сидел на берегу чудесного озера, похожего на осколок ясного майского неба, упавшего в зеленую долину, и ковырял в зубах соломинкой. А еще – любовался своим отражением в спокойной воде.

Небрит? Ерунда. Монике нравится трехдневная щетинка.

Второй подбородок проклюнулся? Пустяки. Моника говорит, что это прибавляет его облику мужественности.

"Хотя, прокачать пресс не помешало бы", – подумал Илларион, похлопав себя по животу, полному вкуснейшей жареной телятины, залитой не менее вкусным вином.

Неподалеку угасали ароматные угли, полученные из грушевых поленьев, над ними – аппетитно румянилось мясо на прутках (то, что уже не влезло в Иллариона), рядом валялась корзина с двумя пустыми бутылками из-под прекрасного молодого вина.

Называлось все это – выбраться на шашлыки.

Илларион вытянул ноги к воде, лег на спину, устроив голову в кружевную тень от раскидистого клена, закрыл глаза, расслабился, сливаясь аурой с природой.

– Ага, – раздалось над чародеем.

Голос не был голосом Моники, поэтому Илларион с большим интересом открыл левый глаз.

– Ого, – молвил крутой маг, видя над собой бледное и хмурое лицо антипода Зарина.

Конечно, Илларион знал про Зарина. И о том знал, что злой и жестокий чародей ждет не дождется встречи один на один, дабы выяснить отношения. Только вот лениво было Иллариону думать о том, как бы отдалить сей миг, который кому-то мог показаться судьбоносным, а уж тем более лень было что-либо предпринимать, чтоб помешать встрече. "Зачем суетиться раньше времени?" – так считал Илларион…

– Да. Да. Привет. Это я, – кивнул Зарин, видя, что антипод и второй глаз соизволил открыть, и прошел к углям, взял один из прутков с мясом. – Ты, как обычно, бездельничаешь?

Илларион сел и, как следует, потянулся, демонстрируя Зарину свои натренированные плаванием бицепсы, плечи и грудные мышцы.

Темный маг невозмутимо смотрел на него и жевал мясо, пытаясь понять, почему антипод любит так часто "выбираться на шашлыки".

Зариновые бицепсы, трицепсы, плечи, грудь и все остальное тоже содержалось в отличном мускулистом состоянии, поэтому атлетический вид Иллариона не впечатлял злого волшебника.

– Соловей-разбойник, – сказал Илларион, почесав затылок.

– Угу, – кивнул Зарин, заглянув в одну из бутылок и недовольно скривив губы: не понравилась пустота.

– Ты ему помог, – тряхнул головой Илларион.

– Точно. Это было несложно, – Зарин материализовал из эфира небольшую серебряную фляжку, полную вина, сделал пару глотков и довольно улыбнулся.