Текст книги "Повесть-загадка Муза"

Автор книги: Инна Нюсьман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Я принесла свой ноутбук, он был приветом современности в этих стенах. Мы лежали на шкуре, обнявшись, и смотрели мрачные мультики, «Кошмар перед Рождеством» и другие…

– Как мило… – хмыкнула врач, – это так по-рождественски!

– Это было что-то сродни нашего персонального рождества. Все выглядело странно и понятно только нам двоим. Он принес гитару и вечерами играл мне свои новые песни. А я зачитывала ему новые главы своего романа. Иногда мы жарили зефир у огня. Это был наш очаг. Однажды он принес странной формы котелок, смешной такой, как у ведьм в сказках. И красное вино. Я варила глинтвейн в камине! Весь дом пах специями. «Твое зелье случайно не приворотное?» – спрашивал он, и мы вместе смеялись.

Я также не смогу забыть ту прекрасную зиму, потому что мне открывалось все больше и больше интересных и прекрасных вещей. Когда выпал снег и воды в каналах заледенели, каналы превратились в ледяные улицы.

– Люблю это время, – согласилась врач. – На улицах безумно красиво.

– Да, очень красиво. Но главной нашей забавой тогда было катание на коньках по льду каналов! Иногда бы объезжали весь город по этим «дорогам». Это он научил меня кататься на коньках. Наши лица были красными, разгоряченными от морозного ветра и, возвращаясь домой, в музей, мы отогревали наши руки у камина, а наши глотки чем-либо горячительным, – я улыбнулась своему просторечивому грубоватому выражению.

Доктор вернула мне улыбку.

– Зимой мы часто бывали в барах, где выступала его группа. Это было веселое время. Музыканты заносчиво верили, что станут знаменитыми, писали новые и новые песни, утверждая, что они с каждым разом получаются лучше, курили марихуану, купленную у людей, действительно знающих толк в качественном продукте, и жили роком. А еще мы часто бывали в самых различных музеях.

Он говорил: «Тебе нужно чаще выходить в свет, наблюдать за другими видами искусства, это важно!» И я познавала родной город вместе с ним. Мы были и в эротическом музее и в музее Гашиша и Марихуаны! Ну, где еще увидишь подобное? Меня очень впечатлил дом-музей Рембрандта в Еврейском квартале, а так же музей Ван Гога. Да, живопись тесно граничит с литературой, причудливо с ней переплетается. Это тоже вдохновило меня. А музей татуировки воодушевил меня сделать и себе наколочку, – я заголила ночную рубашку, демонстрируя врачу рисунок на спине.

– Блокнот, гитара, краски и кисточки? Да, это тебе подходит. Ты человек искусства.

– Возможно. В общем, мне нравилось все, что мы делали, куда ходили, и я все больше влюблялась в свой город. Единственное место, которое мне не нравилось, это район Красных фонарей. Плоско и пошло. Но как ни крути – это почти синоним столицы. Ха, зато мне понравился памятник женской груди, спрятанной в брусчатке, прямо под ногами!

– Слышала много легенд о нем, – поддержала врач, кивая, – я когда-то мечтала иметь такую же грудь, как у этого памятника, – врач покачала головой.

– Точно. Я тоже! А еще мы однажды провели незабываемый вечер в доме-лодке. Знаешь, те, которые катаются по каналам. Можно снять такой плавучий дом на ночь, заплатив всего несколько гульденов. Это было после его концерта. Не знаю, то ли домик сильно качался на волнах, то ли мы были чересчур пьяны?

Мы обе улыбнулись.

За окнами маячил розовый рассвет. Но, казалось, что мы совсем не устали от разговоров.

– Прости. Может, я задам лишний вопрос, но это все так удивительно. Как же он позволил тебе оказаться здесь? Что случилось? Где он сейчас? – врач волновалась и, держась за коленку, ерзала на стуле.

– Нет, это не лишний вопрос. Мы к этому шли. Я должна закончить рассказывать. А тебе нужно решать, что делать со мной дальше. Последние, скажем полгода, до его ухода, буду называть это так, он стал реже ко мне заходить. Он пропадал иногда на две недели, и я начинала жутко нервничать, у меня начались приступы удушья, когда его долго не было. Я боялась, что однажды он может не вернуться, как и обещал. Но он возвращался. Никогда не объяснял своего отсутствия, и меня это злило, но я понимала, что по-другому не будет. Может быть, мне просто казалось, но с каждым его возвращением, он становился бледнее и худее, словно из него вытягивали жизнь. Он часто морщился от боли, хватался за грудь, все больше кашлял. Но его зеленые глаза по-прежнему светились и улыбались мне. Он всегда приносил с собой новую порцию вдохновения. И после его визитов я долго пребывала в творческом полете, и мой роман успешно продвигался к концу. Я сама была довольна своей работой, поэтому писалось легко. Но когда он подолгу отсутствовал, горло сковывал обруч, и мне становилось душно в квартире. Я бросала писанину и выходила на улицу, бесцельно шатаясь по улицам, и ресторанам, где он мог выступать. Когда он появлялся, он все чаще обнимал меня так крепко, что казалось, он сломает мне ребра. Он подолгу держал меня, прижатой к себе, и я чувствовала, как он сбивчиво и неровно дышит. Он мог прибегать ко мне в квартиру, как всегда мокрый от дождя, прижиматься ко мне, дрожать и что-то невнятно бормотать. Я боялась за него и ничего не могла ему сказать. Он никогда бы не стал разговаривать со мной о своих проблемах, о том, что его тяготило. Это внутренне очень мучило меня и не находило выхода. Намерзшись на улицах, он приходил и, дрожа всем телом, садился в ванную прямо в одежде, поливая себя горячей водой, сильно кашляя, и отхлебывая из бутылки вино. Да, он много пил тогда. Больше, чем обычно. Мне ничего не оставалось, как, не раздеваясь, залазить к нему в ванную, обнимать его кудрявую голову, целовать его бледные дрожащие губы, и вместе с ним переживать его трагедию. Ведь я и понятия о ней не имела. Он бы никогда не рассказал мне. Я могла лишь быть с ним рядом.

– Ужасно. Я бы мозгами поехала, – вырвалось у врача. – Ой, прости.

– Да, я, наверное, и поехала. Тебе виднее. Но другого пути меня не было. Мне очень запомнился вечер, когда он пригласил меня на свой концерт в крупный, невероятно модный клуб. Он сказал, что его группа становится узнаваемой, и их стали приглашать в более людные места, ставить на разогрев более известным музыкантам, и даже предложили записать альбом. Я решила, что его отсутствие связано с группой. Видимо, он много занимался музыкой. Я немного успокоилась. Концерт был непередаваемо впечатляющим! Мне, наверное, никогда его не забыть. Вальдес выглядел хуже, изможденнее обычного, но был прекрасен. Я видела, что он уже заслужил признание публики. Это был его первый настоящий успех. Я была так счастлива за него, более, чем когда либо была счастлива за себя. Я гордилась им. Многие женщины ищут мужчину, которым они могли бы гордиться и говорить ему об этом. У меня такая возможность была.

Да, я кажется, отвлекаюсь. Прости, мне что-то сложно дышать… Я помню, как я увидела его в последний раз. Ох…, – я схватилась за горло, говорить стало труднее. Врач с тревогой смотрела на меня. Но я продолжала: – Он зашел за мной. Впервые он был одет тепло. На нем был старый черный растянутый свитер, поверх него длинный пиджак, шапка, свисавшая на затылок, из-под которой выбивались его влажные от дождя кудри. Глаза стали светлее, они выцвели. Лицо разгладилось, но почему-то казалось даже немного постаревшим. На руках были обрезанные на пальцах потрепанные перчатки. Мы пошли с ним в кафе. Большую часть пути он молчал. Когда мы были у цели, мы выбрали столик на улице под навесом. Мы сидели напротив друг друга и я, не отводя взгляда, смотрела на него. Я заказала кофе со сливками. Его аромат успокаивал меня. Я обхватила чашку руками, согревая пальцы.

«Как твой роман?» – спросил он.

«Осталась последняя заключительная глава», – ответила я воодушевленно.

«Отлично, – улыбнувшись, сказал он, – дописывай. Мне нужно видеть результат».

«Скоро увидишь!» – весело отвечала я.

«Когда ты его допишешь, и тебя напечатают, ты заработаешь много денег. Станешь жить шире. Купишь себе дом возле моря. Там, где тепло», – сказал он.

«Что ты… Еще неизвестно, будут ли меня печатать. Раньше ведь не печатали. Да и зачем мне дом у моря? Я довольна и своей квартирой!»

«Нет. Твоя жизнь изменится. Но сначала ты должна дописать роман. Обязательно. Этот роман наше детище. Он рожден в любви. Никто не любил меня так, как ты. И никто не любил тебя, так, как я», – эта его фраза встревожила меня.

«Зачем этот пафос? Что происходит?»

«А что я не могу признаться в любви женщине, которая вдохновила меня, которая сделала меня знаменитым? Которая просто молчала и всегда была рядом».

«Это ты сделал меня такой, какая я есть».

«Не надо сейчас об этом! – оборвал он меня. – Я пойду… репетировать. А может быть спать. Может, засну. Неважно. А ты посиди еще здесь. Сегодня такая погода… Музы гуляют сегодня. Лови их. И допиши последнюю главу. Сегодня, слышишь? Я хочу, чтобы ты закончила роман сегодня».

«Я постараюсь, если ты так хочешь».

«О, боже мой, спасибо!» – последовал его страстный ответ. Он встал из-за стола и накрыв ладонью мою ладонь, поцеловал меня в лоб холодными губами. – «Пиши», – шепнул он, и, улыбнувшись, покинул кафе.

Новый приступ удушья дал о себе знать, и я снова схватилась за горло, не в силах продолжать рассказ. Врач резко встала со стула и, схватив меня за плечи, смотрела прямо в глаза.

– Что с тобой? – на ее лице было искреннее волнение.

– Я…я… – обруч на горле не давал мне говорить. Голова закружилась, но я попыталась взять себя в руки. Врач присела ко мне на кровать и, держа меня за руку, участливо смотрела на меня.

– Ну же, я знаю, как тебе плохо. Но расскажи, расскажи, что было дальше. Как ты оказалась здесь? Расскажи! – ее голос становился настойчивым и резал уши. – Расскажи!

Из моих глаз закапали слезы.

– Наверное, прошел месяц с тех пор, как я поняла, что он не вернется. А я…Черт! Я…дописала этот роман в тот день. Как и обещала. Но я не знаю, прочитал ли он его. До сих пор не знаю, – меня затрясло, – я так мечтала прочитать ему последнюю главу. Но он, наверное, решил отказаться от меня и нашего детища. Я больше не видела его. Я не знаю, я не знаю, читал ли он его, когда меня напечатали. Я не знаю!!! – я сорвалась на крик.

– Тише, тише, успокойся. Что было дальше?

– А дальше…все это так неважно…не важно…, – у меня перед глазами все поплыло, и я схватилась за голову, покачиваясь. Слух затуманился, и сквозь пелену я услышала какой-то тонкий звук. Я увидела искаженное лицо врача, в руках которой был пикающий пульт с горящей красной лампочкой. Мне стало ясно, что она вызвала санитаров. Дверь распахнулась и в свете коридорных ламп я увидела два мощных силуэта, а вскоре я почувствовала, как их крепкие руки держали меня с двух сторон. Я начала вырываться, но отнюдь не от того, что я не хотела, чтобы меня усмирили. Перед моими глазами проносились воспоминания. Те самые забытые воспоминания, все то, что было после того, как напечатали мой роман. Я вспомнила все до мельчайших подробностей. Мир рухнул во второй раз. В этом мире снова не было ЕГО. Я чувствовала, что дышать становилось все сложнее, чувствовала горячие слезы на щеках. И впервые я мечтала, чтобы меня усмирили. А еще лучше, чтобы усыпили, как бешеную собаку. Неизвестно откуда появившаяся медсестра набирала шприц. Я громко зарыдала, корчась в руках санитаров, так громко, как давно этого не делала, и закричала что есть мочи. Потом я почувствовала укол чуть выше локтя, и мое тело расслабилось, конвульсии прекратились, я обмякла, и меня опустили на кровать. Последнее, что я помнила, это испуганное лицо врача, приоткрытый рот и глубокую морщину, прорезавшую ее лоб…

Сознание помутилось и, не помня себя, я потеряла сознание.

***

Я не помню, сколько времени прошло с тех пор, как я, рассказав врачу свою историю, вспомнила все самое страшное и впала в то ужасное состояние, когда меня требовалось усмирить. В теле была слабость от препаратов, глаза видели нечетко, то с зелеными змейками, разводами, то со звездочками, будто меня били по голове. Я все еще была очень слабой, но сегодня мне стало легче. Самое ужасное, что на этот раз я помнила, как и почему оказалась в больнице. Помнила конец своей истории. И теперь я понимала, что мне нужно жить с этими воспоминаниями. Медсестра вошла ко мне в палату и молча положила пачку белых листов и ручки на тумбочку. Когда она удалилась, я, дотянувшись до листов, увидела, что все они абсолютно чистые. Что-то вдруг щелкнуло у меня в голове, и внезапно разозлившись, я швырнула листы, и они белым фейерверком рассыпались по палате. Взглянув на кучу разбросанных листов, расплывающимся зрением, я увидела, что один из листов в этой пачке был исписан. Я попыталась подняться, но одолевшая меня слабость, мешала мне. Я кое-как сползла с кровати и, шаря руками по полу, добралась до заветного листа.

«Я надеюсь, ты прочтешь это, – так начиналось послание. Я сразу же поняла, что это было письмо от врача. – Я не могу прийти к тебе и дослушать конец твоей истории. Я знаю, что сейчас ты уже все помнишь, я допускаю, что тебе может снова стать плохо, если ты будешь рассказывать об этом вслух. Так что я прошу тебя написать мне о том, что было дальше. Не спеши. У тебя достаточно времени. Ты больна. И я не могу тебя выпустить. Ты уже сама понимаешь, что больна. Твое исцеление теперь и в твоих руках. Я шлю тебе эти листы, чтобы ты могла писать. Обещаю, я больше не буду забирать их у тебя. Ты вспомнила все и твое творчество больше тебе не навредит. Тебе нужно учиться с ним жить. Чтобы окончательно определиться с твоим диагнозом, мне нужно знать конец истории. Так что я жду твоего письма. Я не буду мозолить тебе глаза. Я даю тебе столько времени, сколько нужно. Если будет становиться хуже, прекращай писать. Потом снова начинай. Контролируй свое состояние. Видишь? Я уже доверяю тебе лечение. Если будет нужно, я пришлю тебе ноутбук, краски, бумагу, все, что нужно, только скажи! Ты должна продолжать творить. Но… выпустить тебя я не могу. Прости».

Слезы подступили к моим глазам, и я тихо заплакала. Внутренним слухом я слышала безжалостную фразу: «Ты больна. И я не могу тебя выпустить». Новый приступ не заставил себя ждать. Сначала крик, конвульсии. Я знала, каким будет этот приступ. И заведомо ждала санитаров. Она не смогла мне помочь. Она лишь указала мне на мою болезнь. Дала четко осознать, что мое место здесь. Теперь все стало на свои места и единственное, что мне оставалось, это сдаться. Препарат подействовал, и я снова забылась. Жаль, что не забылось все то, от чего я страдала.

***

Врач, казалось, вечность ждала письма от своей необычной пациентки, и начинала терять надежду. Но однажды, ей в кабинет занесли кипу бумаг, кое-где смятых, исписанных, с рисунками на полях. О да, это из той заветной палаты. Она не будет читать эти послания в больнице. Нет! Больше нет. Это дело перестало быть ее работой, оно сроднилось с ней. Добравшись до дома, врач надела мягкий махровый халат и налив себе вина, включила громко музыку. Ей стало плевать, что подумают соседи. Это был диск группы со странным названием-аббревиатурой и пятью самоуверенными парнями на обложке, среди которых стоял, по-видимому, их вокалист, с волнистыми волосами до плеч и пиджаком, наброшенным на голое тело. Звук заполнил комнаты. Да! Эта музыка вполне соответствовала случаю. Что же было дальше? Что случилось с этой группой? С этим зеленоглазым демоном, что свел с ума писательницу, затерявшись в этом огромном городе, и что будет с психиатром, свидетелем чего-то неповторимого, канувшего в лету, оставшегося на страницах бестселлера больной писательницы? Она начала читать:

«Мне сложно. Но я справляюсь. Ты права. С каждым днем, с каждым новым приступом, я понимаю, что привыкаю жить с этими воспоминаниями. Приступы стали реже. Писать всегда легче, чем говорить, тем более мне. Я остановилась на том, что… я закончила свой роман в тот же самый день, когда в последний раз видела ЕГО. Последовали дни, когда я редактировала свое детище. Тогда я все еще верила, что он вернется, как всегда, и будет первым, кто прочитает мое произведение. Я тогда была на подъеме, исполненная верой в лучшее. Когда я закончила редактировать роман, я сразу же отдала электронный вариант в редакцию. Возвращаясь домой, кутаясь в свое простенькое серое пальтишко, я медленно брела по улице, все мечтала случайно его встретить, как тогда, в первый раз. Но я не встретила его. Мне так нужна была его поддержка, особенно в этот день. Я еще не знала, что мне скажет редактор, но мне так нужно было взбодриться, поверить в себя. Но он не появлялся, и мое настроение становилось все хуже. Все еще в ожидании ответа из редакции, я начала искать его. Я знала, что у меня мало шансов найти его, но я пыталась. Я мерзла в парках, где мы бывали вместе, заходила в кафе и бары, где он когда-то выступал, приходила к нему домой, у меня остались ключи. Но в пустом заброшенном доме уже давно никто не появлялся, не разжигал камин, не мял шкуру. Я просто садилась на нее и ждала. Я все думала, что он захочет вдруг навестить свое жилище. Но никто не приходил. С наступлением темноты, дом казался зловещим. Когда я оставалась там в одиночестве, мне было холодно как в пещере. Чтобы унимать свой страх, я слушала музыку в наушниках, лишь бы только не слышать шорохов и дыхания старого дома. Я дула на свои закоченевшие пальцы, но терпела, сидела до тех пор, пока окончательно не осознавала, что он не придёт. Часто я боялась, что если я сидела в его доме, он мог не застать меня в моей квартире, и я, сломя голову, бежала туда. Но я бы заметила, если бы он приходил, он бы оставил за собой свой неповторимый запах. Ответ редактора не заставил себя долго ждать. Роман заслужил позитивную критику и был рекомендован к печати. Я была очень счастлива, это же было самое первое в моей жизни достижение. Самое главное! Но я даже не могла по-человечески порадоваться. Да и не с кем мне было распить бутылку игристого шампанского, которое всегда символизировало праздник. Это был крупный праздник, но он был отпразднован тихо и компактно, внутри меня. За меня не кому было порадоваться. Радоваться за себя не хватало сил, потому что в голове прочно засела мысль, о том, что, как и обещал, он исчез. Он не раз говорил мне, что когда-нибудь исчезнет. Но я все отказывалась верить. Теперь ко мне приходило осознание того, что он никогда мне не врал. Я не бросала попыток искать его. Я решила сходить в то самое кафе, где впервые видела его выступающим. Мне почему-то запомнилось название заведения – «Летучий голландец». Интерьер кафе сильно изменился. Там больше не было помоста, где выступали музыканты. Я обратилась к менеджеру. Спросила у него, о группе выступавшей здесь, а так же, не знает ли он их лидера Вальдеса. Я вспомнила это прозвище, ведь многие его именно так и называли. Я также спросила, выступает ли эта группа здесь, как и прежде. Менеджер приветливо улыбнулся, услышав знакомое имя, и сказал: «Вы знаете, у нас больше не выступают никакие группы. У босса умерла жена. С тех пор, он запрещает играть здесь. Предпочитает тишину. А вот Вальдес и его группа…Хм, они вроде бы уже записали альбом. Но насколько я знаю, у них теперь новый вокалист. Я не в курсе, как идут дела у Вальдеса. Знаю, что у группы небольшое турне сейчас. С ними он или нет – я без понятия. Давно его не видел». Я поблагодарила менеджера и покинула кафе. Я долго искала его, встречала его знакомых, расспрашивала о нем. Но все как один лишь говорили, что не в курсе, где он может быть. Пожимали плечами и беззаботно показывали спину.

Роман напечатали и меня пригласили на фотосессию для обложки. В тот момент все, что было связано с романом, перестало меня интересовать. Но на фотосессию я все же сходила. Фотография получилась ужасной, у меня был совершенно отсутствующий и безразличный взгляд. Потом последовала партия книг, которую мне выслали по почте. Обложка мне понравилась, но мои чувства притупились и, рассмотрев книгу, я холодно отшвырнула ее. Я стала известной. У меня не было агента, мне просто повезло. Мне не нужно было платить агенту, который бы работал за меня с издательствами. Обычно такая работа – большие хлопоты и занимает кучу времени, не давая писателям творить дальше. Но я не хотела писать дальше в тот момент. И я «работала» с издательством напрямую, они платили мне жалованье за проданные книги, они сами сообщали мне о доходах, презентациях и конференциях, на которые я должна была ходить, улыбаться поклонникам и расписываться на экземплярах своей книги. Сначала я все выполняла исправно, ходила на презентации, расписывалась на обложках, улыбалась на камеру, но мои силы быстро иссякли. Мне не нужна была популярность! Огромные деньги… Все это на счету в банке, я точно не знаю, сколько там денег. Больше, чем я даже могу себе представить. Книга хорошо продаётся и сейчас, как я понимаю. Деньги капают и капают… Люди начали узнавать меня на улице и просить расписаться на их экземпляре. Но я большую часть времени была где-то далеко, погруженная в свои мысли. Я бродила по улицам в одиночестве, никого не замечая, как приведение. Все потеряло смысл, и вскоре моя апатия сделала из меня безвольное аморфное существо. У меня начались приступы паники, необъяснимого страха, даже мания преследования. Позже я купила альбом группы, где Вальдес был лидером. Он был на обложке среди своих музыкантов и это единственное его изображение, что у меня осталось. Я слушала альбом по кругу целыми днями и не знала, что с группой сейчас, что с ним сейчас. Неизвестность очень меня пугала. Я стала бояться выходить на улицу. Не знаю, чего я страшилась, может, самой себя. Я и сейчас туманно помню, что со мной происходило, потому что я была в трансе, у меня случались истерики, приступы удушья, и часто я просто не понимала, что происходит вокруг. Я вела себя очень странно. Я понимала, что обезумела и я припоминаю, как я однажды бежала домой в приступе паники, кричала, что-то бормотала, закрывала уши руками, дрожала. Уловила на лестничной площадке заинтересованный взгляд старой соседки, которая давно наблюдала за мной. А потом помню, как приехали санитары, заломили мне руки и доставили сюда.

Вот и вся история. Что со мной случилось? Я надеюсь, когда-то ты сможешь дать мне ответ! Единственное, что тревожит меня сейчас, это то, что я не знаю, читал ли он мой роман… Если бы только он прочел его…Мне больше ничего и не надо.

Не забывай заходить ко мне в палату. Я обещаю, не будет приступа. Я учусь с этим жить».

– Конечно, зайду, – сказала врач вслух, наверное, самой себе, дочитав послание. Все стало на свои места. С воодушевлением врач стала бродить кругами по комнате. Все было совершенно элементарно. Никакой шизофрении, помешательств, игр воображения творческого человека не было. Боже, как же все было просто! Любовь! Вот, что было настоящим безумием. Любовь к обычному человеку, обреченная стать наказанием. Наконец-то…Термины и понятия мгновенно заплясали в голове у врача: это нервный срыв, который случился вследствие психологической травмы. Травмой было исчезновение этого таинственного Вальдеса. За нервным срывом, лечением которого никто не занимался, последовали депрессия, фобии, тревожные расстройства, ухудшение физического здоровья. Ведь пациентку доставили в больницу изможденной, с головными болями и затруднением дыхания. Диагноз определен. История дописала, чего же можно еще желать? Разве не справился бы опытный психиатр с такой задачей? Она, несомненно, справилась бы. Но бороться с любовью она была не в силах. С, казалось бы, таким простым и всем знакомым чувством, что сделало ее пациентку безумной. Она чувствовала себя частью этой истории. Теперь она сама загорелась не менее бредовой идеей не вылечить, а помочь пациентке найти того, кого она так обожала. Не медля ни секунды, врач наспех оделась, и, схватив диск Вальдеса, выскочила на улицу, не обращая внимания на проливной дождь. Она направлялась в «Летучий голландец»! Она верила, что если писательнице не удалось узнать что-нибудь о своем любимом, то удастся врачу, человеку трезво мыслящему, уверенному в себе. «Я найду, найду, найду его, – бормотала врач, – я должна». Она повторяла это себе, пока бежала, стуча каблуками по мощеным улицам. И когда она промокла до нитки и продрогла, перед ее глазами наконец-то замаячила зеленая вывеска «Летучего голландца». Запыхавшись, она сбивчивым голосом попросила официанта позвать менеджера. Тот в свою очередь вежливо предложил даме присесть и что-либо заказать. Врач отказалась, и, доставая из кармана диск, сказала:

– Простите, но я спешу. Мне нужно кое-что узнать. Прошу вас, взгляните. Говорят, раньше эта группа выступала у вас. Возможно, вы знаете этих людей!

– Да, я знаю их. Раньше они выступали у нас, но теперь они стали действительно известными, – менеджер поджал губы, не понимая, к чему ведут эти расспросы.

– Тогда скажите, вы знали Вальдеса? Мне очень нужно на него выйти.

– Помнится, одна девушка спрашивала уже о нем. К сожалению, должен вас разочаровать. Вы попросту не сможете на него выйти. Я сам недавно узнал, что его с нами больше нет. Сожалею… – менеджер скорбно опустил голову.

– То есть, больше нет? – нервно спросила врач.

– Он скончался. Никто точно, правда, не знает, при каких обстоятельствах. Группа сразу нашла замену своему лидеру и отправилась в турне. Об этом я узнал гораздо позже. А зачем вам Вальдес? – поинтересовался любопытный менеджер.

– Спасибо, – отрезала женщина и покинула заведение, хлопнув тяжелой дверью.

Новость потрясла ее до глубины души. Дослушав рассказ писательницы до конца, она подозревала, что ее любимого уже нет в живых, но она все же еще хотела верить, что это не так. Ее ожидания подтвердились, и ей стало очень страшно от этого. В тот вечер, женщина не знала, куда себя деть в этом большом городе. Городе, где родился Ван Хельсинг, как говорилось в легендах. Городе, который был целой страной. Отдельным миром. Она бесцельно бродила по улицам «этого мира», промерзла до костей, и, вернувшись в свою квартиру, напилась. В одиночестве. Пусть так поступают только алкоголики, но ей было плевать. Приятное тепло разливалось по ее венам, чересчур переполнив ее организм, и она забылась крепким пьяным сном.

***

Ее разбудила поистине суровая головная боль, но, не смотря на это, врач молниеносно поднялась с кровати, готовая действовать. План действий сразу же созрел в ее голове, удивительно четко и последовательно! Она учла все, что слышала от своей пациентки, учла советы своих коллег и подруг, учла все то, что сама чувствовала и чего желала. Еще вчера она была в отчаянии, она была безмерно несчастна и опечалена чужим горем. Но сегодня все резко изменилось и встало на свои места. Если бы кто-то спросил женщину, что она собирается делать, план ее действий оказался бы слишком длинным с множеством пунктов. Но первый пункт в ее плане был: встретиться со знакомым адвокатом и расширить свою компетентность в сфере интеллектуального права. Она была уверена, что он поможет ей разобраться во всех нюансах и проблемах, с которыми ей предстоит столкнуться. Это было первое, что она сделала на пути к своей новой жизни. За этим последовали долгие месяцы исполнения пунктов плана. За это время врач не раз навещала свою пациентку, по прежнему ночью, и об их дружбе никто не знал. Женщина старалась не заводить разговоры о прошлой жизни писательницы, чтобы ничем не напомнить ей о ее боли. Но она знала и чувствовала, что та по-прежнему испытывает боль, хотя и учится с ней уживаться. Конечно же, доктор не рассказала пациентке страшную новость. Она просто не могла этого сделать. Она понимала, что это полностью разрушит жизнь этой девушки. Иногда в ночных кошмарах доктору снилось, что она рассказывает пациентке о том, что узнала там, в «Летучем Голландце». И в этих снах она видела разрушение этой личности, которое начнется с приступа, и может закончиться летальным исходом, а между тем и другим будет подобие ада, в котором будет мучиться пациентка. Она буквально видела разложение ее сознания, потом разложение ее тела. Врач каждый раз вскакивала с постели, увидев такой сон, и стирала пот со лба. И каждый день она молила Бога, чтобы пациентка ни о чем не узнала. Когда она навещала больную, женщины в основном обсуждали новый роман пациентки, который та начала писать в клинике, используя ноутбук, присланный врачом. Писательница интересовалась, как идут дела у ее исповедницы-врачевателя и та рассказывала ей о новой пациентке, живущей в соседней палате, которая всерьёз верила, что она английская королева. Женщины вместе смеялись, тут же застенчиво замолкая от неловкости, ведь на самом деле ничего смешного в этом не было. Тем более обе понимали, что одна из них такая же пациентка, как и та «английская королева».

***

Прошло несколько месяцев с тех пор, как врач проснулась утром с болью в голове от выпитого ранее и продумала все до мелочей. Еще никогда психиатр не была настолько занятой женщиной, как в последние месяцы. Кажется, все было готово. Но кое-что случилось с ее пациенткой. Врач не знала, что именно привело к новому очень сильному приступу. Ведь приступов давно уже не было. Возможно, пациентка услышала или узнала что-то в общей комнате, куда ей разрешили выходить и общаться с другими пациентами. Возможно, что-то вызвало у нее воспоминания. А может быть просто она начала догадываться о чем-то. Врач зашла в палату пациентки. Она была одета в строгий черный костюм, ее светлые волосы были идеально уложены, она держала в руках маленький элегантный чемоданчик и папку с документами и билетами на самолет. Запах ее новых духов заполнил коридор. Она зашла в палату, чтобы сообщить пациентке новости. Но она увидела неприятную картинку. Писательница снова билась в руках санитаров, державших ее под руки, ее раскрасневшееся лицо омывали тонкие блестящие нити слёз. Она кричала. Увидев врача, она начала еще более буйной, называла врача по имени, что удивило санитаров. Медсестра же спокойно набирала шпиц, стоя чуть в стороне.

– А что….что если он умер?! – кричала писательница. – Что если он не читал роман, потому что его просто нет??! Нет на этой земле? Если бы он был жив, он не смог бы молчать. Не смог бы!!! Он не смог бы так со мной поступить. Он разыскал бы меня! Разыскал… Разыскал… Нет!!!! Не трогайте меня!...Он бы разыскал меня…», – крики пациентки смолкли, когда в ее предплечье вошла игла, наполняя ее вены препаратом. Врач печально опустила глаза и покачала головой. Она смотрела в пол, качая головой.