Текст книги "Повесть-загадка Муза"

Автор книги: Инна Нюсьман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

– Где же эти чертовы ключи? – врач пошарила у себя в карманах, – ах, ну конечно, вот они, – она достала из кармана маленький серебристый ключик и вставила его в замочек на оконной решетке. Затем она широко раскрыла скрипящие створки решетки и само окно. С улицы подуло приятным ночным ветерком. Достав, из кармана пачку сигарет, врач услужливо приоткрыла пачку, и протянула мне, угощая. Я взяла из пачки сигарету.

– Благодарю, – сказала я и, закрыв глаза, устремила лицо к потоку свежего воздуха исходящего из окна.

– Ты сказала, что твоя жизнь до определенного момента просто проходила мимо. Что это был за момент?

– Тогда я работала в основном на дому. Пробовала себя журналистом в крошечной желтой газетенке. Затем переводила тексты. Работала редактором в той же газете. Это приносило мало денег. Но меня, казалось, это устраивало. Я постоянно была одна в своей темной квартире, работала, писала свои никчемные рассказы, и верила, что они когда-то заслужат интерес читателя. Пила много кофе и воображала, что много работаю. Однажды один из моих рассказов пришелся мне по душе, и я осмелилась отнести его в редакцию. Через несколько дней мне позвонили и чуть ли не потребовали моей явки. Я уж было подумала, что рассказ понравился. Когда я пришла, редактор отдал мне рукописи (я не посчитала нужным сдать рассказ в печатном варианте) и сказал, что эта «писанина» пахнет банальностью, которой к тому же не хватает выразительности. Последняя его фраза звучала так: «Мы не будем это печатать».

– Представляю, как ужасно ты себя при этом почувствовала…

– Не то слово. Я вышла из здания редакции, и не жалея своей длинной белоснежной юбки в пол, уселась на ступеньки и заплакала, рукопись выпала у меня из рук и листы заскользили по ступенькам вниз. Я думала, что если меня каждый раз будут так критиковать, то правильнее бы было просто не писать больше. Но я не представляла свою жизнь без этого. Я привыкла писать. Пусть даже банальность без выразительности. Потом я услышала, что рядом со мной кто-то есть и это встряхнуло меня, отвлекло. Я увидела парня, который собирал хаотично разбросанные листы бумаги. Затем он подал их мне.

«На вот, возьми!» – сказал он мне и звук его голоса сразу же привлек мое внимание. Я посмотрела на него сквозь слезы, и он предстал моим глазам чудаком с улицы с красивыми зелеными глазами. До безумия красивыми. Но я ответила ему:

«Не нужно. Забери их себе!» Я встала и пошла прочь. Небо потемнело, и с ужасающим ударом грома хлынул летний дождь. Я поспешила домой, придерживая руками длинный подол своей юбки. Я услышала, что он бежит за мной и меня это разозлило. Он догнал меня и схватил за руку.

«Да стой же!» – прокричал он.

«Оставь меня в покое!» – я вырвала руку из его цепких пальцев. И тогда я заметила, что его кудрявые волосы намокли, и что на нем был одет пиджак на голое тело, а из-за ворота пиджака торчали мои рукописи.

Я снова окинула его взглядом и ушла. Не оглядываясь. Он больше не стал меня догонять…

На следующий день тоже лил дождь, проливной дождь. Мне было прохладно даже от собственных мыслей. Из головы не выходили острые, как лезвие ножа, слова редактора. Хотелось согреть руки. Я заварила чаю. Села у окна и обхватила кружку замерзшими пальцами. Я никогда не забуду этот день... Я сидела и глотала горячий чай, затем услышала скрип входной двери и тихие шаги. Кто мог прийти ко мне? Так тихо... Сестра обычно сообщала о приходе звонкой трелью звонка. Я ненавидела этот звонок. Он трезвонил нестерпимой давящей на барабанные перепонки неудачной обработкой великого Бетховена "К Элизе". Однажды я просто вырвала его с проводами. Сестра громко стучалась после смерти злосчастного звонка. Но шаги приближались. По коже пробежал холодок, и горячий чай внутри заледенел. Я обернулась. И вот я уже смотрела ему в лицо. Спокойное любопытное и мокрое от дождя лицо. Он улыбнулся.

«Я прочитал твой рассказ», – сказал он тихим завораживающим голосом. Темная комната преобразилась, словно он освещал ее. Я приподняла бровь, удивляясь собственным мыслям. Мои конечности отказались двигаться, а слова застряли в горле.

«Вот твой рассказ...» – он положил рукописи на тумбочку.

«Как ты нашел меня?»

«Я не мог тебя не найти, – начал он наиграно серьёзным тоном. – Я же встретил тебя в столь необычных судьбоносных обстоятельствах, – он хохотнул. – Да, ладно, все было намного прозаичнее, я просто снова заметил тебя сегодня в парке и пошел за тобой», – закончил он с задорной улыбкой.

«Ты просто пришел, чтобы вернуть мне несколько клочков бумаги?»

«Но-но-но! Это твоя интеллектуальная собственность, она принадлежит тебе, – он кашлянул, – ты никого не ждешь?» – он вздернул подбородок, демонстрируя свою дерзкую слегка небритую скулу.

«Нет, да мне собственно некого ждать».

«Выпьем тогда за твоего первого читателя?»

«Это ты о ком?»

«Обо мне, конечно!»

У меня вырвался тихий смешок, а губы растянулись в улыбке умиления. Этот дерзила вошел в мою квартиру и чувствовал себя как дома, что, не могу не признать, мне ужасно понравилось.

«Прости, я бы с удовольствием. Но у меня ничего нет».

«То есть у писательницы нет красного вина?»

Я отрицательно покачала головой.

Он с недоверием хмыкнул. "Кошмар!" – только и вымолвил он и удалился, хлопнув при этом дверью.

– Он не вернулся? – спросила врач. – Мало того, что он вломился к тебе в квартиру, попросил выпить, так еще и ушел, не сказав не слова!

– Он вернулся минут через двадцать. Я уже не ждала его. Я сидела и пеняла на то, что на моем жизненном пути встречаются одни странности, и что вся моя жизнь сплошная странность. Ну что ж! Неудивительно. Я не знала, кто он такой и что ему было нужно. Но дверь отворилась снова, и на пороге появился он с бутылкой вина в руке. С его кудрей стекала дождевая вода. Одежда снова промокла до нитки. Он скинул мокрые кеды и его босые ступни коснулись холодного пола.

«Значит, ты вернулся...».

«О, поверь мне, я сделаю это еще не раз...».

Я ошеломленно смотрела ему в глаза.

«Господи Боже... Кто послал тебя ко мне?»

«Я сам пришел».

«Тебе холодно? Сними промокшую одежду. Я дам тебе плед...».

«Нет. Мне жарко», – ответил он, накрутив прядь моих волос на палец. Во мне проснулось до ужаса неистовое желание потрогать его руку. Кожа была горячая, как раскаленные угли. «Ты... У тебя температура!»

«Это не важно. Сегодня мы отмечаем твой прочитанный рассказ. Распахни окно».

«Но сейчас холодно».

«А ты все-таки распахни. Где у тебя бокалы?»

«На кухне. Верхний шкафчик справа». Он отправился на кухню, шлёпая мокрыми ногами по полу. Мое сердце сжалось, когда я посмотрела ему вслед. Он вернулся с двумя бокалами в одной руке и бутылкой в другой.

«Послушная девочка, – кивнул он, смотря на открытое окно. – У тебя можно курить?"

«Кури. Возьми мою пустую кружку в качестве пепельницы».

«Ты не куришь?» – спросил он, соблазнительно доставая зубами сигарету из смятой пачки.

«Только, когда это вдохновляет меня».

«О, это даже звучит вдохновляюще. Давай сюда обещанный плед», – его глаза радостно заискрились.

Я доставала из шкафа плед, а он тем временем уселся на пол перед открытым окном, разлил вино в бокалы и закурил. Его пиджак, как и в прошлый раз, был надет на голое тело. Капли дождя еще стекали вниз по груди с его кудрявых волос. В слабом свете они переливались на его ключицах и, слегка дрожа перед падением, стекали прямо под застегнутые пуговицы пиджака.

Я принесла из ванной полотенце и принялась вытирать ему голову. Он благодарно улыбался, зажмурив глаза. Его волосы разметались мокрыми змейками по плечам. Он снял пиджак, выставив свое неприкрытое тело на обозрение, и пронятул ко мне руки. Я присела на колено, укрывая его пледом, но он прижал меня к себе и сам закутал в плед нас обоих. Я почувствовала источаемый от него жар. Даже от его слов веяло зноем. Мокрые капли дождя на горячем теле, казалось, вот-вот превратятся в пар.

Одной рукой он подал мне бокал, другой держал дымящуюся сигарету.

«Холодно?» – спросил он.

«Больше нет».

«Вот видишь...».

Я глотнула немного вина и посмотрела на него, улыбаясь. Его ясные глаза тоже улыбались. На лбу выступила испарина. Я почувствовала его дыхание на моей щеке.

«Кстати, твой рассказ – шикарен. Не знаю, чем он не понравился этим постным рожам в редакции...».

«Ты преувеличиваешь...».

«Нет, я даже не умею!»

Это был необычный и прекрасный вечер. Знаешь, у меня никогда не было такого. Мы встретились на улице, а потом он просто ворвался ко мне в квартиру и мы беззаботно пили вино, разговаривая обо всем на свете, будто давно друг друга знали… Разговаривали об искусстве: о музыке, живописи, литературе…

– Он остался у тебя тогда? – спросила врач, кокетливо улыбаясь.

– Нет. Мы выпили и он удалился. Он не сказал, встретимся ли мы на следующий день.

– Необычный персонаж, должна тебе сказать. Он настоящий чудак.

– Да. Так и было. А на следующее утро, собрав с пола остатки вчерашнего пиршества, я решила воссоздать образ парня, что с воодушевлением прочел мой рассказ. Магическим образом он вдохновил меня. Я никогда не умела рисовать, точнее никогда не пробовала делать это по-настоящему, от души. Это не рисунок «Дом, дерево, солнце», какой рисуют малыши на уроках в школе. Это шло изнутри. Я достала белый лист бумаги и простой карандаш, неуверенно занесла руку над листом и вывела линии лица и шеи. Шея. На ней нужно сделать особый акцент. Рельефная и жилистая. Как показать игру света и тени на этих пульсирующих жилах? Я очертила их темноватыми штрихами по бокам и растушевала карандаш, потерев пальцем по бумаге. Капли дождя на шее и мокрые, слегка завитые пряди волос, прилипшие к ней влажными темными змейками. В них дождевые блики, это нельзя пропустить… Удивительное лицо. О, нет, мои грубые штрихи никогда не сумеют передать этих совершенных линий. Покатые скулы, легкий бархат кожи щек переходящий в тонкий драп кожи на скулах, где свои пути обычно проделывает бритва. Нужно передать их так, чтобы казалось, что чувствуешь их на ощупь. Лоб…не высокий и не низкий, с выраженными надбровными дугами. Этот лоб, склонный морщится от переизбытка эмоций, и сочная капля дождя, попавшая прямо в ложбинку слегка нахмуренного лба, стекающая по небольшому носу, вниз к изогнувшимся в кривоватой ухмылке губам, потерявших цвет от дождевой прохлады. Брови слегка изогнуты, отзываясь на движения лба и губ. И наконец, глаза, взгляд которых словно громкий выстрел в тишине. Взгляд, убивающий на месте, парализующий и заставляющий дыхание сбиться. Гипнотизирующий взгляд этих ярких и кристально чистых глаз… Под ними пролегли тени, словно он устал, но взгляд остается живым и проницательным. Все это нужно было передать на бумаге, чтобы иметь возможность хотя бы приблизительно описать это словами.

– Он видел этот портрет?

– Нет, я так и не показала его ему.

– Что же он сделал для тебя? – доктор задала наводящий вопрос, ей не терпелось узнать, что же было дальше.

– Он стал для меня всем. Моим счастьем, вдохновением, балансом, той самой золотой серединой, которую многие люди ищут всю жизнь…Люди ведь так часто кидаются в крайности, зацикливаются на чем-то одном, посвящая этому многие годы своей и без того короткой жизни, и лишь потом понимают, что им необходимо искать ту самую «золотую середину». Да что я тебе рассказываю, ты и сама это знаешь. Я счастливая, ведь середина досталась мне! Не думаю, что я заслуживаю этого, но раз уж он появился в моей жизни, я должна была беречь его как зеницу ока. А ведь у меня не было выбора. Он вошел в мое сердце и закрылся изнутри, теперь он путешествует по моим венам, дрожит в моих поджилках, глаголет в моих мыслях. Это навсегда.

– Ты сказала «золотая середина». Что ты имеешь в виду?

– Он давал мне ровно столько нежности, сколько было нужно. Не много и не мало. Ты же знаешь, как плохо бывает от дефицита этой самой нежности и ласки… Но ты, наверняка, испытывала тошнотворный переизбыток ласки и невыносимой сладости. Это докучает.

– Ты права, – врач улыбнулась, склонив голову, выдергивая что-то из своих воспоминаний.

– А он… он был словно прохладный ветерок в летную жару, словно тепло очага в холодную зиму. Он давал мне все, что нужно и тогда, когда я в этом нуждалась. Он не баловал меня близостью, никогда… Но мне хватало его, хватало так, что я не могла ни на что жаловаться. Он приходил тогда, когда ему хотелось, иногда часто, а иногда, пропадал куда-то, словно совсем не существовал. Тогда мне казалось, что жизнь закончилась, я не могла писать… Но я почему-то верила, что он вернется, как вернулся в первый раз, и я ждала. Если бы он баловал меня собой, я бы вскоре…даже не знаю. Все было бы по-другому.

Мой взгляд устремился в пустоту, перед моими глазами в ярком калейдоскопе плыли и кружились воспоминания.

– Прошу, не останавливайся. Это удивительная история, – прошептала врач.

– Уже на следующий день после того, как он первый раз переступил мой порог, все изменилось! Моя жизнь заиграла яркими красками. До него она была бесцветной, безвкусной и беззвучной. Она стала другой. Вкусной.

– Ты оперируешь интересными понятиями, – констатировала врач, – что, по-твоему, «вкусная жизнь»?

– Это когда ты чувствуешь как сладость, как и горечь и этот горько-сладкий поток бурлит в твоем сердце. Это и есть жизнь. Когда ты переживаешь ее горести и сладости вместе – она настоящая. Если нет, то это не жизнь – лишь существование.

Врач сжалась и сложила руки в замок. Вздохнув, она сказала:

– Я хочу посмотреть на такую жизнь. Рассказывай.

– У каждого человека свой вкус и для каждого жизнь вкусна по-своему. Что если ты не ощутишь вкус той моей жизни? – спросила я.

– Я попытаюсь.

– Он изменил мою жизнь, как я уже сказала. Однажды он пришел ранним утром. Постучался. Я успела лишь завернуться в одеяло, а он уже был передо мной. Я подняла шум. Я кричала о том, что я не одета, у меня не убрано и вообще, что он прервал мой сон. Он стоял у стены, облокотившись о дверной косяк и, сложив руки на груди. С легкой насмешкой смотрел на меня, лучезарно улыбаясь при этом. Я не унималась, размахивала руками, кричала.

«Да ты! Да ты! Ты вламываешься в мою квартиру, когда тебе вздумается! Какое безобразие!»

«Ты такая смешная, когда злишься». Но он не засмеялся. Он подался вперед и вмиг, оказавшись передо мной, приблизил свое лицо ко мне. Я продолжала негодовать и бросаться в него колкими словечками. Он прижал свой лоб к моему и глухим низким голосом проговорил: «Тихо…».

Это звероподобное рычание, а иначе его и назвать нельзя было, тут же заставило меня замолчать. Он улыбнулся и сказал, почесав ухо:

«Ух, раскричалась! Аж уши заложило… Итак, что у тебя так темно?» – он подошел к окну и раздвинул шторы. Яркий утренний свет ударил в глаза. Я закрыла лицо руками. Он хмыкнул: «Считай это светом озарения, писатель!»

«Шутник!» – отмахнулась я.

«Не квартира у тебя, а склеп!» – услышала я его вердикт.

«Не твоя же квартира!»

«Тебе самой здесь не нравится» – угадал он. Я признала это.

«Ты должна сделать ее такой, чтобы ты могла черпать здесь вдохновение!» – он сделал красноречивый жест рукой, хлопнув себя по груди.

«Ну-ну, мессия, у тебя есть идеи?» – язвительно спросила я.

«Ну, например, меня очень огорчают эти унылые обои! А, как известно, вдохновение нужно находить в самых простых вещах. Ладно, я займусь этим, помогу тебе, так уж и быть».

Он и правда показал мне, как можно оживить свою собственную квартиру без особых усилий и дорогого ремонта. Не знаю, как у него получалось, но новая квартира вдохновляла меня, на самом деле! Мне было уютно и комфортно там. Он приносил мне постеры знаменитых музыкантов, какие-то старые, вырванные из нотных альбомов листы, фото неизвестных мне людей, напечатанные на машинке цитаты писателей и других деятелей искусства, сухие цветы, редкие ткани или кусочки кожи. Мне казалось, что он просто захламляет мне квартиру старым барахлом, но только потом я поняла, зачем он это делает.

«Я даже не знаю этих людей на фото», – сказала я как-то, указав на серию веселых черно-белых фотографий, что он поместил на стене.

«Не важно, что ты не знаешь их. Однажды лицо одного из этих людей вдруг вызовет в тебе желание сделать его персонажем твоего произведения. И тогда ты узнаешь его», – последовал его спокойный ответ. Так и случилось. Улыбающаяся с фото девушка с кудрявыми волосами и застенчивым взглядом стала второстепенным персонажем моей книги, но и сыграла в ней немаловажную роль.

Он приносил старые предметы: поломанную печатную машинку для антуража, перья и чернила, треснувшую с одной стороны акустическую гитару, какие-то тетради, старые книги среди которых попадались мои любимые, даже шнурки какой-то знаменитости (не представляю, как он их достал). Древний патефон и старые пластинки стали экспонатами на полочке, которую он сам же и смастерил. Вскоре на полу оказались мягкие пуфы, можно было упасть в это теплое гнездо на полу и расслабиться. На пуфы он накинул пледы. На диване разложил подушки с изображениями Мерилин Монро, Пола Маккартни, и даже Джимми Хендрикса.

«Где ты все это взял?» – с удивлением спрашивала я.

«Друзья дарят, что-то в музее взял, ну и конечно в секонд-хенде. Где еще ты найдешь столько уникальных вещей?» – он рассмеялся.

«В музее? Что это за музей, который раздает свои экспонаты?»

«Это необычный музей. Я тебе когда-нибудь покажу!»

Последним штрихом моего дизайнера была замена моих темных портьер на светлые занавески. Квартира стала моим маленьким уютным мирком. И все благодаря ему.

Доктор вздохнула и мягко улыбнулась.

– Он приходил без предупреждения и покидал меня внезапно, точно так же как приходит и уходит вдохновение. То появлялся, то исчезал. Иногда мне казалось, что его не существует на самом деле. А иногда он был более чем реален!

Врач заерзала на стуле и, прищурившись, пристальнее вгляделась мне в глаза.

– Однажды я попросила его ущипнуть меня, чтобы я поняла, что он настоящий. В его глазах вдруг заплясали чертики, и казалось, их бездонная пучина стала темной, как омут. Он засмеялся, показав свои белоснежные ровные зубы. В следующую секунду он зажал между зубами сигарету, и табак еле слышно заскрипел под напором. Казалось, что я стала слышать даже то, что недоступно человеческому слуху. Он не переставал смеяться и сожженный табак с сигареты осыпался вниз, а клубы дыма поднимались вверх над его головой, обрамляя его туманным ореолом, словно он был ненастоящим. Мне захотелось дотронуться до него, чтобы убедиться в том, что он не привиделся мне. Я протянула к нему руку, но опустила ее, потому что в тот момент его сигарета улетела в сторону, а его жилистые, узловатые пальцы обхватили мою голову. Его зеленые глаза были так близко, и мне показалось, что он заточил меня там, в их кристальной глубине. Это плен. Глаза его блеснули, поймав луч света, отражавшийся в них, и я снова решила, что он не реален.

Но, почувствовав горько-сладкий вкус его стертых требовательных губ на моих губах, я вновь обрела его. Он завладел моим дыханием и словно телепат овладевал моими мыслями. Мои эмоции больше не принадлежали мне, он вытягивал из моей головы всю черноту, всю горечь и отчаяние, скопившиеся там. Словно пиявка высасывает больную грязную кровь, очищая, так и он медленно возвращал меня к жизни, излечивал меня нежными движениями губ, будоражил мое сознание движениями языка, словно толкая его говорить не сказанное. Новые фразы, которые он создавал в моей голове, уже звучали у меня внутри, как звуки музыкального инструмента, с которым он виртуозно управлялся, – я оборвала свой рассказ и посмотрела на врача. Она стала тревожнее, внимательно наблюдая за мной и слушая мой рассказ.

– Может быть, я слишком детально рассказываю? Тебе, наверное, это все не так интересно.

– Напротив, мне очень интересно. Поэтому я здесь. Но мне придется прервать твое повествование. Я думаю, мы продолжим, когда у меня снова будет дежурство. А сейчас мне нужно идти.

Я выглянула в окно и увидела, что горизонт осветился лучами восходящего солнца, начинавшего новый день.

– Прости, мы чересчур заболтались. Приходи ко мне чаще. Ты хороший слушатель.

– Спасибо. Только запомни, на чем ты остановилась!

Улыбнувшись, врач покинула мою палату, заперев ее на ключ. Я заснула сразу же, без тревожных мыслей и обрывков воспоминаний. Впервые за долгое время. Я нуждалась в человеке, который выслушал бы меня. Доктор была первым человеком, который узнал мою историю.

***

Окно в кабинет было открыто, заполняя комнату предрассветным прохладным воздухом. Ветерок шевелил занавески. В кабинете пахло сигаретным дымом. Врач сидела за столом, опершись локтями о столешницу и закрыв глаза ладонями. У нее болела голова. Она периодически что-то записывала в истории болезни, курила и задумчиво выпускала клубочки дыма в потолок. Рассказ ее пациентки потряс ее и вызвал множество противоречий. Ей было так интересно узнать, что же будет дальше, но она завершила сеанс, чтобы дать себе возможность проанализировать хотя бы часть услышанного. Многое в истории писательницы казалось абсурдным и неправдоподобным, словно она выдумала эту историю. С другой стороны, ее вдохновитель казался реальным человеком. Настораживало то, что пациентка иногда и сама не осознавала, существует ли он на самом деле. «Клубы дыма поднимались вверх над его головой, обрамляя его туманным ореолом, словно он был ненастоящим». Эта фраза зацепила доктора. «Глаза его блеснули, поймав луч света, отражавшийся в них, и я снова решила, что он не реален». Эти слова подтолкнули ее к новым умозаключениям. «То появлялся, то исчезал. Иногда мне казалось, что его не существует на самом деле». Эта фраза, всплыв в голове врача, подтолкнула ее к вынесению диагноза. Неужели, писательница просто выдумала себе музу? Что если от постоянного одиночества и неудач в творчестве, она лишь придумала себе предмет воздыхания, и ей казалось, что он приносит ей вдохновение? Что если он и был ее вдохновением, принявшим в ее сознании форму романтичного, нагловатого чудака? Такого чудака, которого никогда еще не было в ее жизни. Неужели разновидность шизофрении? Подобие воображаемого друга. Никому на свете не известно, насколько сильным было воображение писательницы: возможно, что поцелуи, прикосновения, даже перестройка квартиры были плодом ее воображения. Перекроить квартиру она могла и самостоятельно под влиянием собственного вдохновения. Пациенты с этим диагнозом могут подчиняться слуховым галлюцинациям и параноидальному бреду… Что если, написав роман, завершив свою миссию, писательница не знала, чем себя занять? Вдохновение пропало, и вместе с ним ушел и сладкий бред? Это могло оставить глубокие раны в ее сознании. Возможно, лишившись вдохновения, она впала в тяжелое депрессивное состояние, в котором ее нашли работники психиатрической больницы. Забившуюся в угол, женщину, трясущуюся от страха, со стеклянными глазами…

Неужели шизофрения? Что если свой роман писательница создавала в мрачной холодной квартире, а в ее сознании, она переживала, как ей казалось, лучшие минуты ее жизни? Врач терла виски, совершая круговые движения и закрыв глаза, глубоко вздыхала. Ей еще предстояло узнать, был ли точным ее диагноз. Ей необходимо было послушать историю до конца.

***

Каждый раз с приближением вечера, я ждала, что услышу звук ключа, проворачивающегося в замке на двери моей палаты, и доктор придет дослушать меня. Наконец, это произошло снова, и я обрадовалась ее приходу по-детски искренне. Врач улыбалась, сегодня у нее не было папки с историей болезни, лишь халат, наброшенный на черное короткое платье с кружевной кокеткой, и сигареты в кармане. Мне показалось, что она пришла просто проведать меня, как обычная посетительница. Она читала мои мысли.

– Я пришла, как друг. Не как доктор. Надеюсь, у нас выйдет не менее увлекательная беседа сегодня.

– Скажи, есть ли шанс, что ты отпустишь меня однажды? – с надеждой спросила я.

– Не будем сейчас об этом, мне необходимо многое о тебе узнать. Ты помнишь, на чем ты остановилась в прошлый раз? – врач встала у окна спиной ко мне, вглядываясь в темноту. Затем, открыв окно, обернулась ко мне и предложила закурить.

– Конечно, помню, с тех пор, как я здесь, это все о чем я думаю. Я прокручиваю все это в голове тысячи раз. Воспоминания о НЕМ, это всё, что у меня осталось.

Врач передернула плечами, у нее по спине пробежал холодок, она задумчиво оглядела стены, о чем-то напряженно думая.

– Ты можешь рассказать мне, как он тебя вдохновлял? Что именно он делал? Что заставляло тебя писать?

– Он просто был! Это всё, что мне было нужно, – я сделала паузу, – однажды, доводя до ума очередной абзац, я сидела на подоконнике, держа на коленях блокнотик с записями. Записывая свои отрывистые мысли, я иногда посматривала в окно. Мощеная улочка была влажной от дождя, прохожие и велосипедисты пестрили плащами-дождевиками, проносясь по улице. Я почувствовала движение в комнате, словно дуновение ветерка и заметила, как пошевелились мои волосы. Я узнала его дыхание на моем затылке. Оторвавшись от записей, я взглянула на него и мое сердце, растаяв от его взгляда, стало выстукивать в совершенно другом ритме. Я услышала, как капли дождя застучали по стеклу в такт. Он всегда приносил с собой дождь, или сам дождь приводил его ко мне. Он улыбался. Я открыла окно, чтобы впустить дождь в комнату, почувствовать его запах. Капли дождя осыпали лицо прохладой. Одна крупная капля упала и скатилась в ложбинку на моей груди. Поймав капельку, он мокрым пальцем провел по моему лбу, носу, губам до подбородка и сказал: «Сегодня ты создашь невероятную главу. Пиши!» И знаешь, я писала. У меня получалось. Не знаю как, но когда он приходил, мне становилось очень легко творить. Мы могли часами сидеть на балконе, нырнув в мягкие напольные пуфы. Я писала, а он сидел напротив меня, курил, кашлял, улыбался. Я могла бесконечно смотреть ему в глаза. Бывало, он смотрел на мокрую улицу, поднимая глаза к небу. Его глаза менялись с цветом неба. Они напоминали мне источник с ключевой водой. И каждый оттенок неба отражался в его глазах, падая в их бездну, как слеза кристальной каплей падает на поверхность воды, разбивая ее на десятки кругов. Но вода снова смыкается в ровную гладь, вбирая все то, что обрела. Я видела в его глазах все эти краски, и слова лились нескончаемым потоком, а рука энергично двигалась по бумаге, оставляя на ней новые и новые мысли, рождая предложение за предложением, абзац за абзацем...

Он не только вдохновлял меня, он еще и учил. Помню, я сидела на полу, жмурясь от солнечных лучей, что заглядывали в окно сквозь занавески. Лучи согревали лицо и руки, освещали исписанные в блокнотике строчки. Солнце было особенно ярким после дождя. В комнате стало тепло, но не от солнечного света, а от ЕГО присутствия. Я закрыла глаза и, запрокинув голову назад, спросила: «Это ты?»

«Кто же еще?» – последовал тихий ответ. Он подошел ко мне сзади, стал за моей спиной, обхватил мою голову руками, наклонился, и я почувствовала, как его волосы коснулись моих щек. Он поцеловал меня в губы, быстро и страстно, и тут же отстранился. «Покажи, что ты написала сегодня?»

Я попыталась взять себя в руки, переборов прихлынувшую к лицу кровь, но мое лицо предательски залилось краской. Мое смущение ему нравилось.

«Сядь возле меня», – попросила я. Он уселся на пол и, кинув на меня быстрый взгляд, положил голову мне на колени и промурлыкал: «Читай…».

Я зачитала строчки, написанные в этот день. Он лежал, устремив свои бездонные глаза в потолок и улыбался, слушая. Затем он резко вскочил и сказал, указав на меня пальцем: «Я должен кое-что тебе показать!» Я следила за каждым его движением. Он подошел к окну и поманил меня узловатым пальцем. Я поднялась с пола и последовала за ним. «Ты красиво описала небо. Но ты должна описать его так, чтобы оно казалось не просто небом, а настоящим раем. Ты должна чувствовать это своим сердцем. Посмотри на небо, внимательно посмотри, посмотри не глазами, а сердцем! Закрой глаза!" Я покорно закрыла глаза и ждала, что он скажет дальше.

Но я почувствовала его ладонь у себя на груди. «Прикоснись к небу, так же, как и я прикасаюсь к твоему сердцу». Он отстранил свою ладонь.

– Звучит эротично. Согласна, это не может не вдохновлять, – констатировала врач.

– Мне просто повезло.

– Чему еще он научил тебя?

– Он учил меня слышать музыку в каждом звуке. За окном снова лил дождь, но я никак не могла описать шум дождя так проникновенно, чтобы читатель смог услышать этот шум своим внутренним ухом и даже почувствовать прохладу, покрыться гусиной кожей, от глубины своего воображения.

Я перечеркивала большие предложения, подбирая новые и новые эпитеты, но чувственности им не хватало... Как и всегда.

«Ты нужен мне», – подумала я. – «Помоги мне снова видеть всё!»....

Я услышала шаги позади себя и сдавленный кашель. Я вздрогнула и обернулась. Конечно, это был он. Его одежда была мокрой, как всегда, ведь он приходил с дождем. Его лоб прорезала глубокая морщина, глаза потемнели, губы дрожали. Он постоянно кашлял, прижав к груди ладонь, но, не смотря на дьявольски злой взгляд, улыбался. «Здравствуй... – новый приступ кашля забрал его голос, но вернув его, он продолжал: – Я принес тебе новых эпитетов...».

«Прекрасно».

«Что пишешь?» – он взглянул на мои записи.

«Пытаюсь описать дождь».

«Что ж, неплохо. Попробуй сравнить шум дождя с музыкой. Ты никогда не замечала, что если внимательно прислушаться к дождю, можно услышать, как он говорит с тобой? Или наигрывает что-то. Иногда мне кажется, что внутри этого потока слышится фортепиано, будто кто-то попеременно нажимает на клавиши, позволяя литься нежной и захватывающей мелодии. Если представить эту мелодию, можно услышать, как дождь начинает ей вторить. Или вместо фортепиано можно представить бой часов. Боммм-боммм-боммм, и капли по крыше тук-тук-тук. Такой сумбур! А потом глядишь, и где-то внутри тебя рождается музыка», – он улыбнулся, закончив тираду и прекратив прохаживаться по комнате.

Я улыбнулась в ответ: «Ты останешься?»

«Ты же знаешь, что нет... – ответил он, кашлянув, – но тебе требуется то, что я могу тебе показать…».

"О, да. Прошу тебя. Мне это очень нужно».

Он сделал несколько шагов мне навстречу. Я думала, что он подойдет, и, как всегда прижмется ко мне, своим прохладным телом, и я услышу запах дождя и сигарет, улицы и прохожих, но он прошел мимо меня, смотря при этом прямо мне в глаза. Когда он оказался у меня за спиной, я почувствовала, как мое сердце подпрыгнуло и совершило кульбит, чуть не выпрыгнув мне на ладони, и забилось в ритме сумасшедшего танго. Его дыхание шевельнуло мои волосы. Сердце ответило ему новым па. Он заговорил совсем другим голосом, кашель коверкал его, создавая, тем не менее, удивительную мелодию, лившуюся прямо мне в уши, рождая новые образы, новые слова в моей голове. Под этот хриплый напряженный ритм мы создавали новый вдохновенный танец. Я протянула руку назад и коснулась ладонью его влажной жестковато-бархатной щеки, он прильнул к ней, положив голову мне на плечо. Но ужасный кашель отдёрнул его от меня, и он отошел к дальней стене. Прислонившись к ней спиной, и вжав ладонь себе в грудь, он опустился по стене вниз и уселся на пол. «Я тут, пиши».