Текст книги "Карми"

Автор книги: Инна Кублицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 41 страниц)

Утром, когда в ущелье было еще темно, путь продолжился, и только ближе к вечеру стены расступились и отряд вышел на открытую холмистую равнину.

Тут Пайра и велел останавливаться на ночлег, хотя до заката было еще далеко. Такая остановка была вполне в порядке вещей; в портулане, которым запасся Пайра на дорогу, остановка даже настоятельно рекомендовалась, и сургарцы, которым он сообщил о своем решении, тоже ничуть не удивились. Старший сказал даже, что и сам бы это посоветовал – путь по ущелью был не из легких.

А два дня спустя в третьем часу после полудня отряд Пайры въезжал в Тавин. Уже задолго до этого местность стала людной; Пайру коробили устремленные на него удивленные, а часто и враждебные взгляды, но делать было нечего. В Тавине поглядеть на майярцев сбегались целые толпы, и, надо сказать, они вовсе не молчали. Правда, оскорбительных выкриков Пайра не слышал, но неодобрительный шепоток сопровождал отряд на всем пути от городских мостов до дома Руттула.

Тавин – город своеобразный. Расположенный на острове, он больше полагался на воды Тавинского озера, чем на крепостные стены, опоясывающие его. Поэтому Тавин мог позволить себе широкие улицы, просторные площади и даже большие сады. Вид у него был деревенский, простоватый.

– Занятный городок, – одобрительно пробормотал Мангурре за спиной Пайры.

Принц Руттул жил в большом, однако не роскошном доме – простота была почти неприличная.

– Подумать только, – чуть слышно проговорил Мангурре. – Как легко его убить…

Пайра прекрасно понимал своего хокарэма. В самом деле, почему ни одно покушение на Руттула не удалось? Какое везение помогало Руттулу избегать их? Подосланные убийцы не достигали цели; правда, за это дело только раз брались хокарэмы, но результат того покушения был ошеломляющ: один из двоих сгинул бесследно, а другого, как говорят закованного в цепи, вывезли в Майяр в сундуке. Парень краснел от унижения, как мальчик, но ничего не рассказал даже хокарэмам – какая сила могла его одолеть.

Однако каким беззащитным выглядел Руттул! Он был в своем обычном бархатистом черном костюме, не знающем сносу. Кроме золотистой отделки, украшений, как бы то ни было подчеркивающих богатство и власть, не было.

Пайра никогда не видел раньше Руттула и поразился, как правы были люди, описывая его лицо как неприятное. Он не был уродом, принц Руттул, но черты его лица были настолько необычными, что взгляд резали и бледная кожа, и пронзительно светлые, почти желтые глаза, и желтые же, густо тронутые сединой волосы.

– Приветствую тебя, высокорожденный Пайра, – сказал Руттул, делая навстречу прибывшему послу несколько шагов.

Пайра сдержанно поклонился. Руттул пригласил его в кабинет, указал на кресло, предложил вина.

Поначалу разговор шел о погоде, о дальней дороге и дорожных случайностях – обычный, ничего не значащий разговор, который ведется исключительно ради приличия. Потом Пайра осмелился осведомиться о здоровье принца Руттула и его высочайшей супруги. Руттул чуть заметно удивился: Пайра именовал принцессу Савири как будто не по сану. Затем Руттул понял, в чем дело, и спросил о здоровье высочайшего Карэны.

– Его здоровье как будто не ухудшилось, – ответил Пайра. – Но он, намереваясь достойно подготовиться к смерти, принял монашеский чин и удалился от дел.

– Он не так уж и стар, – заметил Руттул.

– Да, – согласился Пайра, – но ему последние годы было трудно двигаться.

– Я отношусь к высочайшему Карэне с искренним уважением, – сказал Руттул немного погодя. – Но не думаю, чтобы он решил послать тебя известить принцессу Оль-Лааву и меня о своем уходе от дел.

– Разумеется, – холодно ответил Пайра. – Собственно, он послал меня не к тебе, высокорожденный Руттул, а к твоей высочайшей супруге. Принц Карэна завещал ей свое право на знак Оланти.

Пайра полагал, Руттул удивится, услыхав такие немыслимые речи. Но то, что слетело с губ Руттула, он ожидать никак не мог.

– Значит, принц Аррин умер, – задумчиво проговорил Руттул. – Жаль… Жаль!

Сначала Пайра не понял. Потом догадался, какое сплетение государственных интересов стоит за завещанием Карэны. Потом возмутился: знак Оланти был для него священен, а тут его используют в качестве подачки.

Руттул его возмущение заметил.

– Неужели ты думал, – спросил он, – что Высочайший Союз позволит принцессе стать наследницей короля?

– Это бесчестно, – возразил Пайра.

– Ну что ты!

Пайре было трудно понять.

– Они же оскорбляют вас – тебя и госпожу принцессу!

– Ты слишком молод, – ответил Руттул. – Прости меня, ты слишком горяч.

Эти слова могли бы показаться унизительными молодому аристократу, но Пайра пропустил их мимо ушей, а Руттул продолжал:

– Сегодня ты отдохнешь, а завтра мы с тобой поедем в Савитри. Там живет сейчас принцесса. Савитри прекрасное место, надеюсь, там тебе понравится…

«Он считает меня мальчишкой?» – подумал Пайра. Но затевать ссору в чужой стране, да еще с мужем принцессы, вассалом которой только что стал, Пайра не рискнул и послушно прошел в отведенные ему покои.

Савитри он так и не увидел – утром его разбудила суматоха и шум во дворе и в доме: принцесса Савири, узнав о появлении майярцев, не сочла за труд вернуться в Тавин.

– Рада тебя видеть, – улыбнулась она Пайре, когда они встретились перед завтраком. – Очень рада. Я хочу надеяться, тебе понравится наш дом. Правда, он заведен не на майярский лад, но…

Как Пайре мог не понравиться этот дом, когда хозяйкой в нем была фея: приветливая, хрупкая, нежная фея в фантастических, никогда не виданных одеждах?

Конечно, он видел, что это совсем девочка и что ей всего тринадцать лет, но многое, очень многое придавало ей в глазах Пайры священный ореол.

Она была дочерью короля.

Она была обладательницей знака Оланти, а могла бы стать и наследницей престола, то есть будущей королевой.

И она была женой Руттула.

Принцесса и дракон, думал Пайра, глядя на нее и на Руттула. Но только принцесса вовсе не жаждет избавления, и Пайре не придется стать ее рыцарем, защищая ее копьем и мечом. А дракон добродушен и свысока посматривает на юношескую влюбленность майярца.

Принцесса расспрашивала Пайру о майярских модах. Что мог сказать Пайра? Разве самое главное в одежде покрой? Платья достаются в наследство, и красота их – в их ценности, в роскоши шелков и бархата, в пышности кружев, в узорах жемчужных вышивок.

– Скучно, – улыбалась в ответ Савири. – Скучно все время носить одни и те же платья. И скучно шить платья по одному-единственному фасону…

Все дни, которые оставались до назначенного отъезда в Майяр, на женской половине дома Руттула царила суматоха. Непрерывно отправлялись в Савитри посыльные за какими-то безделушками, отрезами тканей и драгоценностями.

Как много денег тратила принцесса на удивительные платья, из которых скоро вырастет!

– Я на ее тряпках не разорюсь, – с улыбкой говорил Руттул. – Молодые девушки должны одеваться красиво. Это хорошо влияет на их характер.

Что будет с Майяром, если его женщины заразятся от принцессы ненасытной жаждой роскошных нарядов? – вздыхал Пайра.

Принцесса Савири за все это время обратилась к Пайре с просьбой только один раз, но зато просьба эта поставила Пайру в тупик: она попросила сопровождать ее в театр.

– Понимаешь, – объяснила она невинно, – я очень люблю смотреть представления, но принц не имеет времени часто ходить в театр. А у нас в Сургаре дамам без сопровождения мужчин в театр ходить нельзя. Можно, конечно, попросить кого-нибудь из подчиненных принца, но часто такого не позволишь: стоит появиться с кем-нибудь на людях больше трех раз, и сразу поползут сплетни.

Пайра был в недоумении. Чтобы в Майяре знатная дама отправилась в театр… Неприлично!

– Спроси у принца, Пайра, если есть сомнения. Пайра спросил. Руттул выслушал, сказал доброжелательно:

– Да, пожалуйста, если тебя не затруднит. Затруднений-то никаких, пожалуй, кроме разве что косых взглядов сургарцев; Пайра к этим взглядам уже привык и не обращал на них внимания. Так что однажды под вечер Савири и Пайра в сопровождении хокарэмов отправились на окраину Тавина, где на постоялом дворе «У Горького колодца» давала представление актерская труппа.

Для знатных и богатых гостей хозяин расставил у самого помоста кресла и стулья; Савири удобно устроилась в неуклюжем кресле на подушках, принесенных из ее портшеза. Пайра сидел на стуле около нее, Стенхе и Мангурре расположились у их ног. Маву занял позицию подальше, завел разговоры с миловидной хохотушкой, но не забывал посматривать вокруг.

Савири нетерпеливо ожидала начала. Полумаска, по обычаю, скрывала ее лицо, но все в округе, конечно, знали, что за дама посетила сегодня «Горький колодец». Для развлечения дам певец пел баллады, но Савири ждала вовсе не этого.

Витиеватое название пьесы не показалось Пайре знакомым; но, как выяснилось, он уже видел ее в Гертвире – пьеса рассказывала о подвигах героя древности Ваору Танву. Пайра историю Ваору Танву знал хорошо, поэтому сначала представление показалось ему скучноватым. Но актеры играли отлично, и Пайра увлекся.

Хокарэмы рассматривали представление со своей точки зрения. Когда Ваору Танву и прекрасная воительница Санги Тависа Немио обнажили мечи и бросились в сражение, Мангурре заметил тихо: «Красивый танец… Эти парни хорошо владеют мечами. Вот этот, который Санги, по-моему, даже лучше…»

– Задира и буян, – ответил Стенхе почти неслышно. – И достаточно умен, чтобы успевать смыться вовремя.

– Прекрасно танцуют, – повторил Мангурре.

Танец-сражение завершился: Санги Тависа Немио признала Ваору Танву искусным воином, достойным стать ее мужем. Пайра вдруг вспомнил, что в гертвирском спектакле за этим эпизодом следовала совершенно непристойная сцена, и с ужасом сообразил, что сейчас юная принцесса Савири увидит это непотребство. Нет, нельзя женщин пускать в театр; уж свою жену бы Пайра и близко туда не подпустил. Но что, что делать сейчас? Пайра с облегчением увидел, что в сургарском театре женщин играют мужчины, так что все, что произошло потом, оказалось веселым, но двусмысленным диалогом, который, как надеялся Пайра, Савири не поняла. Савири поманила Стенхе и сказала тихо:

– Хонт обожает ставить пьесы с драками.

– А зрители обожают их смотреть, – усмехнулся Стенхе. – К тому же он, кроме драк, и не умеет ничего играть. Любовную сцену ему трудно осилить. В любовных сценах хорош Артавину.

– Жаль, что он сегодня не играет, – проговорила Савири. – Он болен?

– У него запой, – ответил Стенхе.

Пайра прислушивался к диалогу с возрастающим негодованием. Этот холоп болтает языком без спросу, причем говорит такие вещи, которые и слушать-то благородной даме не подобает. Прикрикнуть? Но Пайра не хотел привлекать к себе внимание сургарцев. Он тихонько пнул Стенхе сапогом. Стенхе обернулся с недоумением. Пайра проговорил сквозь зубы:

– Не болтай лишнего…

Стенхе кивнул и отвернулся. К чужому господину он не обязан был проявлять особой почтительности, но все же, Пайра заметил, на язык Стенхе стал сдержан, а точнее, молчалив. Он пару раз ответил утвердительно на реплики Мангурре, а с Савири больше не разговаривал, тем более что она увлеклась похождениями Ваору Танву.

Действие стремительно продвигалось к развязке; интрига закручивалась так туго, что казалось, уже и надежды нет, что все завершится благополучно. Сургарский драматург обращался с преданием о Ваору Танву весьма вольно. Он ввел несколько эпизодов, каких никак не могло быть ни в каноническом сюжете, ни в гертвирском спектакле; Пайра вернулся к мысли, что находится в стране, где бывшим рабом быть незазорно. И хотя он не мог относиться к этому с пониманием, все же показалась ему достойной уважения любовь сургарцев к своему государству.

Честно говоря, сургарцам было чем гордиться: удачное восстание превратило былую окраину Майяра в процветающую страну. Руттул оказался достаточно силен, чтобы укрепить положение мятежников, создать авторитетную верхушку и превратить жаждущую крови и свободы толпу во вполне управляемую армию. Подумав так, Пайра решил, что в далеком году Камня Руттул спас не только этих восставших рабов, но и огромные майярские пространства от тяжелой изнурительной войны: он сумел сконцентрировать силы мятежников в Сургаре, сравнительно более изолированной области Майяра. Каким образом ему удалось отговорить всех от похода на Майяр? Но это ему удалось, и бывшие рабы, вместо того чтобы сеять смерть по всей стране, осели и превратились в сургарцев.

Верховному королю и Высочайшему Союзу пришлось смириться с потерей области, а для того, чтобы узаконить возникшее положение, – дать Руттулу титул принца. Но Руттул, хоть и принял титул, вовсе не собирался править Сургарой единовластно. Кое-кто считал, что Руттул предпочел бы вообще отойти в тень, оставить врученную ему власть, но в этом случае, как он, вероятно, понимал, его не оставили бы в покое. Слишком большое значение приобрел в Сургаре этот чужеземец, чтобы ему позволили жить спокойно, не вникая в высокую политику. Кое-кто был склонен видеть у него сверхъестественные способности, но Высочайший Союз отказывался признать в нем бога или демона; для майярских государей он – раз и навсегда – был только чужеземцем, может быть знатным, может быть нет, однако с внешностью, которую в Майяре имеют только рабы, и с ученостью и умом, которых у рабов быть никак не могло.

Пайра Руттулу завидовал. Странно для знатного майярца завидовать человеку пришлому, о происхождении которого ничего не известно, но та быстрота, с какой тот возвысился, вызывала у Пайры восхищение. Несколько лет – и никому не известный чужеземец превратился в полноправного государя, рангом повыше честолюбивого Пайры. И как горько Пайре было осознавать, что такого положения ему вряд ли добиться.

Глава 8

В день блаженного Гариара караван принцессы отправился в Майяр. До Ворот Сургары ее вещи везли на мулах, за Воротами же все добро перевалили в подогнанные повозки. Пайра настаивал, чтобы и принцесса ехала в крытой повозке, как и полагается знатным дамам, но она возмутилась и продолжала путь, как ей хотелось, верхом. Пайру успокаивало только одно: покрой ее платья был достаточно свободным, чтобы позволить сидеть в седле по-мужски. Интересно, что бы он сказал, если бы увидел короткие хокарэмские штаны, которые она надевала под юбку?

Стенхе покашливал каждый раз, когда, по его мнению, принцесса вела себя неподобающим образом. Сава его намеки великолепно понимала, но помнила она и слова Руттула о том, что нельзя позволять управлять собой как марионеткой. Поэтому она, пропустив мимо ушей кашель Стенхе добрых две дюжины раз, вдруг сказала Маву:

– Послушай-ка, любезный, что это у нас Стенхе раскашлялся? Ну-ка завари ему лечебных травок…

Кашель как рукой сняло.

– Вот, – сказала Сава Пайре, – видишь, какой у меня служит лекарь? От любой простуды вылечит.

За ее спиной Маву самодовольно улыбался в глаза Стенхе. Стенхе тоже посмеивался, но улыбка его была неискренней. Однако обижать своего старого хокарэма Сава не стала. Вечером, когда караван расположился на ночлег, она позвала Стенхе погулять с ней и стала расспрашивать о майярских обычаях. Разговор она с кашлем не связывала, но и слепому было видно, что ей не хочется обижать Стенхе невниманием и в то же время она считает необходимым настоять на своем праве на самостоятельность.

Стенхе понял и смирился. Девочка повзрослела, и ей надо привыкать вести себя по-королевски. Теперь он не подавал ей советов на людях, а старался заводить не очень скучные поучительные беседы.

Такие советы Сава принимала.

В день святого Кэнте, когда солнце клонилось к закату, принцессин отряд достиг Торского моря, которое еще называют Южным, ибо находится оно на юге Майяра. Едущие впереди Пайра и Маву увидели море с горы Таумепор и остановились, поджидая остальных. Принцесса Савири, когда догнала их, соскочила на землю и сверху оглядела знаменитую бухту Домети, город Лоагну и холм, на котором поставили часовню в честь победы короля Нуверре над королем Ольтари.

– Ночевать будем здесь, – распорядилась принцесса. – Это ведь подходящее место, я не ошибаюсь, Стенхе?

– Как тебе будет угодно, государыня, – поклонился Стенхе.

– Как угодно, государыня, – с полупоклоном сказал Пайра.

Он немедленно распорядился о разбивке лагеря, и пока слуги ставили шатры и разводили костры, Сава, присев на принесенный из повозки стул, смотрела вниз, туда, где более четырехсот лет назад ее предки утвердили свое право над Майяром.

– Рассказывай, – приказала она Стенхе, и тот, присев у ее ног, повел рассказ не с самого начала «Сказа о короле Нуверре», а с того момента, когда однажды после полудня король услышал разговор дозорных, стоявших как раз над кораблем короля. Они говорили, что видят много кораблей; по мере того как корабли приближались и расстояние между ними увеличивалось, можно было различить десять-двенадцать или даже больше.

Услышав эти разговоры, король сошел на берег и поднялся к дозорным. Король смотрел некоторое время и сказал: «Нет сомнения в том, что приближается враг. Это паруса боевых кораблей».

Король велел сразу же позвать своего трубача и трубить сбор всего войска на берегу. Когда все сошли с кораблей, король выступил вперед и сказал:

«Похоже на то, что нам, аоликану, еще раз придется потрудиться. Потому что нельзя сомневаться в том, что король Ольтари скоро пожалует сюда. Вы знаете, что большая часть нашего войска уплыла и некоторые на юге, в Ктрогге. Только богам известно, что с ними сталось там на этот раз.

Я полагаю, что если мы будем ждать здесь короля Ольтари, то, хотя у нас всегда были неравные силы, когда мы сражались с ним, на этот раз его превосходство будет большим, чем когда-либо раньше. Давайте решим, окажем ли мы ему сопротивление или сойдем на берег и бросим корабли. Но мне кажется, что мы не стали друзьями тех, кто живет здесь, в Лоагне. Ясно, что, куда мы ни пойдем, король Ольтари со своим войском будет нас преследовать и весь народ примкнет к нему. Надо еще сказать, что захват этих кораблей стоил мне столько труда и тягот, что если я потеряю их сейчас, то едва ли снова смогу добыть корабли в Майяре и тогда каждый пусть спасается сам. Я не хочу единовластно вести вас против превосходящей силы, если все вы считаете, что это бесполезно. Но я не побоюсь и не буду противиться, если предводители и воины сочтут, что стоит оказать сопротивление».

Когда король окончил речь, людям показалось, что они поняли его волю, и все решили, что лучше всего согласиться с тем, что, как они видели, было его волей. Они понимали, что надежда на победу невелика. Но почти все сразу сказали, что хотят сражаться, а не обращаться в бегство, не испробовав своих сил. Они сказали, что это все равно: они и раньше много раз сражались против превосходящих сил и все-таки одерживали победу.

Аоликану вначале приходилось плохо. Большой корабль короля Нуверре оказался зажат кораблями короля Ольтари. Тут король Нуверре спрыгнул в лодку, и с ним еще один человек, и стал грести к кораблю Кайрэ, королевского сына. Король крикнул им, что они действуют скверно и несмело, и велел им грести вокруг Большого корабля и подойти там, где борт пониже, и попытаться справиться с ними. Король плыл на лодке между кораблями и воодушевлял своих людей, говорил им, куда им направиться. И аоликану вдохновили слова короля – они наступали смело и сражались храбро. Но и противники их действовали не хуже. И та и другая сторона пускала в ход все свое оружие.

Тогда король стал грести обратно к своему кораблю, и стрела вонзилась в нос лодки около головы короля, а другая, в борт, у самых его ног. Король сидел и не дрогнул. А сопровождающий его человек сказал: «Опасный выстрел, государь!» Король ответил: «Так близко, как боги пожелают».

Тут король увидел, что удары оружия и камни так густо сыпались на большой корабль, что ему не взобраться на него, и он стал грести прочь и к берегу.

– …Стенхе, – сказала принцесса, удивив Пайру, – пока хватит. Нарисуй-ка, как это было.

И Стенхе, взяв в руки лапару, нарисовал ею на песке очертания бухты и положение большого корабля и четырнадцати кораблей росфэрнов, окруживших его, и стоящие чуть поодаль корабль Кайрэ, королевского сына, и тринадцать кораблей аоликану, и еще тридцать кораблей росфэрнов. И Стенхе, указывая лапарой, показал, как устремились в бой корабли аоликану против кораблей росфэрнов, и как они стали захватывать один корабль за другим, и как росфэрны прыгали за борт.

Аоликану высадились на берег и встречали там росфэрнов, которые пытались выплыть на сушу. Также они плавали на лодках и убивали пытавшихся спастись вплавь.

– Как считает большинство, погибло не меньше восемнадцати сотен человек, – поведал Стенхе, в точности следуя «Сказу о короле Нуверре». В присутствии Пайры он не решился, как делал обыкновенно, вставить свои комментарии. Так, по его мнению, число погибших было явно завышено.

Поэтому он сразу перешел к речи, произнесенной королем Нуверре на следующий день.

«…Самих богов мы должны благодарить за победу, – сказал король, – ибо в этой битве еще яснее, чем раньше, они явили нам свою мощь и силу. В ответ мы должны воздать им подобающую благодарность и причитающееся им вознаграждение. Мы должны также похоронить все мертвые тела, которые нам удастся найти; я возлагаю на всех моих людей обязанность искать тела вдоль берега, прилагая к этому все усилия. Те, кто будет делать так, получат благодарность богов, и, кроме того, им достанется добыча, потому что на всех было что-нибудь ценное, а на некоторых много.

Я полагаю, что теперь власть в стране принадлежит нам, буду ли я хорошо управлять ею или плохо. И божья воля, чтобы мы были теперь миролюбивы и справедливы. Вам, моим людям, я хочу сказать: боги да возблагодарят вас за то, что вы так преданно следовали за мной. Я тоже отблагодарю вас всеми средствами, которые есть в моем распоряжении. Хорошо знать, что владения и добро, которое принадлежало этим богачам, лежащим здесь на берегу, получите вы, и вдобавок лучших невест, какие есть в этой битве, но вы приобрели и завистников, их мы должны беречься, а боги да берегут нас всех!»

По неписаной традиции рассказчики обычно заканчивали повествование на этом, но Сава сказала:

– Говори дальше, Стенхе.

И Стенхе рассказывал, как аоликану и местные жители находили в море мертвых и хоронили и как нашли тело короля Ольтари. Его легко можно было узнать: лицо его не изменилось, румянец не сошел со щек, и оно не окоченело.

Был приготовлен гроб. Но прежде, чем тело короля было завернуто в саван, те, кто раньше знал его, стали подходить к гробу и опознавать его, чтобы потом свидетельствовать о его смерти, если бы жители Нарома стали утверждать, что король Ольтари жив, и подняли восстание.

Тело короля Ольтари обрядили к погребению, и он был похоронен в храме Тварно вне алтаря, перед каменной стеной в южном приделе. Прежде чем тело было положено в гробницу, король Нуверре призвал людей посмотреть на него, чтобы они потом не говорили, что этот самый Ольтари сражался против него позднее. Многие подходили и смотрели на тело, и многие отходили, плача.

Над могилой было сказано много красивых речей. Король тоже произнес длинную речь:

«Мы стоим здесь над могилой достойного человека, которого любили друзья и родичи, хотя нам с ним, двоим родичам, не суждено было жить в согласии. Он был суров ко мне и моим людям. Но боги да простят ему теперь все дурное, в чем он виноват, ибо он был хорошим правителем во многом и украшен родством с королями».

Король Ольтари был человеком простым в обращении и веселым. Как и многие мужи в молодости, он любил вино и женщин, был охотником до игр и был не прочь показать свое превосходство перед другими в ловкости. Он был очень силен, щедр, красноречив, умел повелевать, отлично владел оружием и любил нарядно одеваться. Он был высок ростом, крепок, тонок в поясе, ладен. Лицо казалось красивым, но у него был несколько неприятный рот.

У короля Ольтари было много друзей, и его любил народ в стране. Более всего его поддерживали жители Нарома. Его настолько любили, что, как бы ни было опасно следовать за ним, пока он жил, у него никогда не было недостатка в приверженцах. И впоследствии оказалось, что тем, кто выдавал себя за его сыновей, легко было набирать людей…[1]1
  В рассказе Стенхе использованы мотивы «Саги о Сверрире».


[Закрыть]

Стенхе подумал, стоит ли продолжать дальше. О бухте Домети сказание больше не упоминало.

– Хватит, Стенхе, – сказала Сава, угадав его колебания, а Пайра, все время молча стоявший рядом и внимательно слушавший, подарил хокарэму за рассказанную повесть перстень со своей руки.

Солнце уже закатилось, и теперь быстро темнело. Сава в сопровождении Пайры и хокарэмов вернулась к кострам.

– Много ли я ошибок сделала за сегодняшний день? – спросила Сава Стенхе, когда они остались наедине.

– Мало, госпожа, – ответил тот. – Я бы даже сказал, ни одной, но ты ведь немедленно загордишься, и завтра будет день сплошных ошибок.

– Я постараюсь, чтобы их больше не было.

– Будут, – усмехнулся Стенхе. – К примеру, вот первая. Сава посмотрела на свой только что снятый сапожок:

– В чем дело, Стенхе?

– Майярские дамы сами не раздеваются. Им помогают камеристки.

– Да, им без посторонней помощи ни одеться, ни раздеться, – возразила Сава. – А мне-то что?

– Не положено, сколько тебе говорить. Сава пожала плечами:

– Ну тогда позови ко мне Лавими. А сам иди-ка подальше, надоел!

Назавтра, после молитвы в часовне, караван двинулся вперед. В Лоагне Сава настояла на посещении могилы короля Ольтари. Здесь Стенхе рассказал коротко о деяниях покойного короля; Сава, склонив голову, выслушала, а потом ее караван погрузился на речные ладьи и направился вверх по реке – в Гертвир.

Водное путешествие по Майяру Саве больше понравилось, чем сухопутное. Последнее время, когда они вступили в богатые, сильно заселенные области, ей пришлось оставить привычку ездить верхом. Людские взгляды были невыносимыми, от них не скрывала даже густая вуаль. Саве пришлось забраться в тряскую повозку и сидеть там в духоте и неудобстве. На ладье же она могла позволить себе сидеть на носу, смотреть вперед и распевать песни за компанию с Маву.

Так они и прибыли в город Гертвир, где ей предстояло войти в состав Высочайшего Союза.

Гертвир встретил сургарскую принцессу оживлением. Толпы людей стекались по улицам к месту, где должны были проехать повозки ее каравана. Самой принцессы, разумеется, они не увидели – она пряталась за пологом в повозке, зато горожане вволю рассматривали всадников, сопровождающих принцессу. Помимо людей Пайры и сургарской свиты по дороге от пристани присоединились несколько знатных господ, большей частью сыновья майярских аристократов со своими свитами, все расфранченные по-праздничному, нарядные, веселые – как и надлежит быть в сопровождении молодой дамы.

Маву для такого случая тоже принарядился: начистил до невероятного блеска свои короткие сапожки, надел щегольской узорчатый пояс, тщательно причесался щеткой, смоченной соком дерева рантал, чтобы волосы блестели и отливали под лучами солнца медью.

Стенхе суетное франтовство не признавал, но одежду почистил, а также заставил на ней сиять все пряжки и пряжечки, так что в сравнении с Маву неряхой не выглядел.

А в повозке Савы шли последние приготовления. Дорожное платье она уже сменила на нарядное; теперь камеристка, осторожно пробираясь вокруг разложенного подола, помогала Саве укладывать волосы.

Когда до замка Орвит-Пайер, где Саве предстояло жить в Гертвире, осталось несколько минут езды, произошло несчастье – Сава обнаружила, что сломала ноготь.

– Дьявольщина! – прошипела она, торопливо обкусывая его. Опиливать, придавая ногтю благородную овальную форму, уже не было времени. Такая мелочь, как сломанный ноготь, может сильно испортить настроение. В Савитри Сава не обращала внимания на форму ногтей, нетерпеливо обкусывая, когда они начинали мешать ей, однако, путешествуя по Майяру в закрытой повозке, Сава от нечего делать усердно полировала, берегла, следила за ногтями… Обидно же, господа!

И едва она ступила на мощеный двор замка Пайер, ноготь стал мешать ей, цепляясь заусеницами за ткань.

Стенхе глянул на нее с тревогой. Сава поймала его взгляд и решительно сломала второй ноготь, на мизинце. Это, как ни странно, успокоило ее.

– Хороший у тебя замок, – благожелательно заметила она Пайре, и его многочисленные тетушки, старые и молодые, заулыбались шире – принцесса была вовсе не в гневе.