Текст книги "Карми"

Автор книги: Инна Кублицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 41 страниц)

Карми вскочила.

– Это прекрасно! – крикнула она, забыв обо всем.

– Ге ира! – согласился хор.

Выкрик ли Карми помешал Алаато, или же он просто устал, однако райи покачнулся и, потеряв равновесие, повалился на Смирола. Смирол выскочил из-под его тела и с размаху припечатал спину Алаато ладонью.

Гортанный крик победы – и Смирол свалился в объятия Карми.

Алаато поднялся на ноги и объявил, повернувшись к Смиролу:

– Я слишком сладко ем и слишком много сплю!

– Ге ира! – немедленно отозвался хор.

– Я стал толстый и неловкий! – крикнул Алаато, на литом теле которого не было ни единой лишней жиринки.

– Это правда! – откликнулся хор.

– Мне пора пойти и утопить в озере свой позор! – крикнул Алаато и натянул на себя куртку, не дожидаясь подтверждения.

И только сейчас Карми заметила, что их со всех сторон окружает стена огня. Огонь распространился от «жертвенников» по всему полю, сжимая кольцо вокруг собравшихся. Никто, однако, не был этим обеспокоен. Алаато опустил на голову капюшон куртки и с громким воплем проскочил сквозь стену огня.

Разумеется, топиться он не стал, а остался с внешней стороны огненного кольца, для того чтобы подстраховывать пробегающих сквозь него. Со Смиролом все было заранее обговорено – в любом случае Алаато должен был выйти из кольца, потому что время уж подходило к исходу ночи и огонь подбирался к самой площадке.

На площадке и в самом деле становилось жарче. Уходили немолодые хокарэмы, ушел Логри, ушла Нелама. Гортах под возгласы «Ге ира!» объявил, что ему слишком жарко, и ушел. Игра в обвинения продолжалась, но игроков оставалось все меньше.

– Я тоже пойду, – решила Карми, но Смирол удержал ее.

– Уйдем вместе, – сказал он.

И Карми, которой, честно говоря, страшновато было прыгать сквозь огонь, осталась. Смирол заботливо опустил ей на голову капюшон, и затылку, напеченному огнем, стало прохладнее.

В эту ночь Смирол был главный – Хозяин Огня, и властью своей он разогнал храбрящихся коттари. Гэнкары уходили последними; задержались было Стэрр и Тануми, но и они, увидев, что стали лишними, с громкими криками убежали.

Теперь в огненном кругу остались только Смирол и Карми.

– Мы не сгорим? – спросила Карми.

– Нет, – качнул головой Смирол. – Не бойся.

Они стояли теперь в самом центре круга, лицом к лицу. Карми обнаружила вдруг, что Смирол почти на голову выше ее, она уткнулась носом куда-то в его ключицу и стояла так, почти не дыша. Дышать было нечем.

Смирол давно спрятал свои очки в футляр; он близоруко посматривал на огонь, проверяя, все ли идет по плану; руки его обнимали Карми, как будто могли уберечь ее от жара. Карми прижималась к нему: сейчас он казался ей самой надежной защитой и от огня, и от всех бед подлунного мира. Ей почудилось, что она привыкает к жару.

– Я тебя люблю, – сказал Смирол. – Я тебя всегда любил, всю жизнь, с самого рождения…

Это не могло быть правдой; это не было правдой: и трех лет не прошло, как Смирол впервые увидел Карми. Но Карми, не думая ни о чем, шепнула:

– Ге ира…

И Смирол подтвердил:

– Ге ира!

Явственно повеяло прохладой. Карми оглянулась. Огонь догорал. Крохотные язычки пламени уже не могли причинить беды. Мальчишки босиком бегали по тлеющим угольям, Алаато гонял их, запрещая перебрасываться угольками.

– Не туда смотришь, – улыбнулся Смирол. Он взял ее пальцами за подбородок и повернул голову на восток. Над стеной замка, в узкой щели между Привратной и Старой башнями, виднелся кусочек восходящего солнца. Самая долгая в году ночь завершилась.

– Э-эй! – крикнул Алаато издали. – Влюбленные! Угорели, что ли?

Глава 9

Вечером второго дня Тэлани Карми и Смирол пришли в древний храм.

– Привет тебе, Мать тэрайнов! – с порога провозгласил Смирол.

Карми покосилась на него, а он деловито зажег светильники и сел на жертвенный камень. Читать при нем молитвы было совершенно невозможно – от него веяло таким безбожием, что Карми показалось смешным ее прошлогоднее и позапрошлогоднее затворничество.

– Слезь с жертвенника, – попросила Карми. – Богам не понравилось бы твое вольнодумство.

Смирол похлопал ладонью по камню:

– Еще лет триста назад вот на этом месте каждое солнцестояние закалывался человек.

– Что это за богиня?

– Я же сказал, Мать тэрайнов, – ответил Смирол. – Гелиат-геру.

– Не понимаю! Какие триста лет? Тэрайнов уничтожили еще во времена росфэрнов.

– Это древняя история, – сказал Смирол. – Неужели тебе никто не рассказал? Старики райи любят поболтать об этом.

– Стенхе никогда не рассказывал, – ответила Карми. —

А в Ралло я больше с гэнкарами водилась.

– Ну тогда слушай.

…Тэрайны пришли в Майяр восемь веков назад, в правление Хорги Табаи Дэо. Это были светловолосые смуглые люди, одетые в шкуры; их женщины были искусны в ратном деле – опытные наездницы, почти всю жизнь проводящие в седле.

Тэрайны наводили ужас на весь север Майяра: рабов почти не брали, зато взимали дань золотом и каждого тэрайна, будь то простой воин или вождь, хоронили с таким количеством золота, что хватило бы на год целому городу. По всему этому краю рассыпаны древние могилы тэрайнов, но никто и никогда не видел золота из этих могил, ибо тэрайны тайно хоронили своих мертвых и никаких следов этих захоронений не осталось на поверхности земли.

В правление Ле Гераро Ди Мало тэрайны взяли в плен его второго сына, Гелайо Тэори, будущего правителя Ле Гелайо Дар Мэо. Прекрасной госпоже Тоили-эри, дочери тэрайнского вождя, понравился красивый, статный Гелайо Тэори, и они стали мужем и женой. Супруги не расстались и после того, как король внес выкуп за сына, поселились они здесь, в долине Горячих ключей. На месте замка Ралло в то время стояла небольшая крепость – деревянные стены да несколько домиков. Молодой принц поселился в этой крепости и повелел строить каменный замок; при нем были построены три башни – Старая, Медвежья, которая сейчас лежит в развалинах, и древняя Привратная, на месте которой стоит теперь новая Привратная. Тоили-эри велела поставить свои шатры на террасе северного склона долины, у Холодного озера. Они жили здесь девять лет; у госпожи Тоили-эри родились два сына. Старшего – Гертави Леоро – отправили учиться в Забытую Столицу, младшего отдали на воспитание тэрайнам. Саму же госпожу Тоили-эри в Майяре называли Лавика-аорри.

С тех самых пор и появилась в жилах майярских королей тэрайнская кровь. И с тех же пор воины из клана Тоили-эри приходили на службу потомкам своей принцессы. Приходили на службу не только юноши, но и девушки, искусные в воинских науках, меткие лучницы, отважные всадницы, и очень часто эти девушки возвращались в родное племя с детьми, прижитыми от майярских властителей. С течением времени облик клана Тоили-эри изменился: к завоеванию росфэрнов люди из этого клана получили имя гэнкаров – «черноволосых».

Первое время пути тэрайнов – «диких всадников» – и росфэрнов, «морских варваров», не пересекались, но однажды судьба свела тэрайнов и росфэрнов у города Лараулэри.

Увидев друг друга, оба племени на время забыли о Ларау, завязался бой. Сначала показалось, что росфэрны дрогнули; они вернулись в свои ладьи и стали грести по течению, к морю. В боевом запале тэрайны преследовали их, но отступление росфэрнов оказалось ловушкой. Росфэрны выманили тэрайнов на длинную косу в устье Ланна и окружили их, перерезав перешеек, связывающий косу с берегом. Тэрайны были обречены – росфэрны перебили почти всех. Оставшихся в живых росфэрны отвезли на Лайгарские острова; у острова Большой Лайгар их поджидал корабль работорговцев из Иргитави. Но рабы-тэрайны, пусть даже это были раненые, женщины и дети, показались работорговцам слишком опасным грузом – они отказались платить за них. Тогда вождь росфэрнов Ольтас, отец будущего короля Ольтари Первого, распорядился высадить бесполезную добычу на бесплодный необитаемый остров. Тэрайнам пришлось привыкать к новым условиям жизни. Современные лайгарцы – их потомки.

Гэнкары, служившие майярским князьям, остались одни. Большей частью это были молодые мужчины, а также несколько девушек. Возвращаться им было некуда; они могли бы представлять собой грозную силу, но малочисленность и разобщенность не позволили им противостоять росфэрнам. Росфэрны, покоряя Майяр, убивали мужчин – потомков Тоили-эри и женились на их дочерях и сестрах. В это время погибло много гэнкаров, но кое-кто остался жив и продолжал служить потомкам Тоили-эри. Ольтари Первый, сам потомок тэрайнской красавицы, озабоченный почти полным исчезновением гэнкаров, повелел, чтобы старые гэнкары брали себе учеников из детей от связей гэнкаров с майярскими женщинами. По мнению гэнкаров, такое родство было сомнительным, они, как и современные катранцы, родство считали по женской линии, но делать было нечего, раз уж женщин-тэрайни почти не осталось.,

С течением времени, а точнее, в период между завоеванием росфэрнов и победой аоликану окончательно сформировалась система, по которой и сейчас отбирают детей в хокарэмы. Объединение по племенному признаку сменилось объединением по профессиональному; теперь эти люди стали называться «людьми из мрака» – хокарэмами. Все они в то время носили ожерелья из волчьих клыков, и именно тогда их прозвали «волками Майяра».

Однако к началу аоликанской войны хокарэмы еще мало чем походили на сегодняшних обитателей замка Ралло. Они почти не отличались от обыкновенных воинов. Воцарение Нуверре было еще одной ступенькой к формированию хокарэмского сословия – он подарил им замок Ралло и окружающие его земли.

История Ралло была славной. С тех пор как Гелайо Тэори стал королем, о замке не забывали: он превратился в охотничье поместье майярских королей. Там было построено еще несколько башен, а король Геори Тави Сонхо вообще решил было перевести туда свою резиденцию из шумной, перенаселенной столицы. Павильон с фонтаном был построен по его приказу, но король умер, так и не успев насладиться изысканными сочетаниями горячих и холодный струй. Преемники короля продолжали наведываться на охоту в Ралло до самого завоевания росфэрнов.

Росфэрнам долина Горячих ключей не понравилась: не иначе как по наущению демонов вода изливается из земли почти кипящей, считали они. Охотничий замок был заброшен и начал понемногу разрушаться. Аоликану тоже считали это место обиталищем бесов, но хокарэмы не видели в этом ничего страшного, и король Нуверре сделал им подарок, который ему ничего не стоил.

Так началась новая жизнь долины Горячих ключей. В то время хокарэмы еще сохраняли остатки прежних верований, и они построили этот храм, посвятив его Матери тэрайнов…

…Карми с новым интересом вгляделась в надменный лик древней богини и сравнила с лицом Смирола – он ведь наполовину лайгарец, а значит, наполовину тэрайн. Нет, ничего родственного не было в облике богини ни с внешностью Смирола, ни с внешностью Антуно. Да и понятно: статую отливал из бронзы майярский мастер, уже когда все почти забыли о тэрайнах, наводивших ужас на север страны; богиня была по облику скорее аоликану.

– Значит, во мне тоже есть кровь тэрайнов, – задумчиво произнесла Карми.

– Во всяком, кто живет на севере, есть кровь тэрайнов, – немедленно откликнулся Смирол. – Да мало ли какая кровь течет в жилах майярцев! А если покопаться в древней истории…

– О нет! – воскликнула Карми. – Эдак окажется, что весь мир мне родня!

– Больше! – засмеялся Смирол. – У тебя родня в двух мирах. – И осекся, поняв, что сболтнул лишнее: Карми вспомнила о Руттуле и решительно объявила, что спать будет по другую сторону бассейна. Для Смирола бассейн преграды не представлял – что там, перейти вброд лужу с теплой водой, – но он, усмехнувшись, завернулся в одеяло и быстро заснул. А Карми, поворочавшись на своем сенном ложе, подождала, пока его дыхание станет ровным, и, тихонько раздевшись, забралась погреться в бассейн.

Утром Смирол пробудился первым и с любопытством посмотрел в сторону Карми. Она спала, укутавшись почти с головой. Надо бы ее разбудить – ведь потом каяться будет, что проспала рассвет, и, глядишь, продлит срок траура еще на один год. Однако не подходить же к ней, еще спросонья превратно поймет его кристально чистые намерения.

Смирол подобрал камешек и запустил его в спину Карми.

– А-а?.. – вскинулась она спросонья и села. – Это ты, Рыжий?

– Вставай, золотце мое, – пропел Смирол. – Светает.

– Ох, чуть не проспала! – вскочила Карми. Она выскочила в сумеречный предрассветный двор, зачерпнула ладонями снег и приложила к лицу.

Смирол одевался, не оглядываясь на нее. Карми вернулась и надела юбку.

– Тэрайни ходили в штанах, – заметил Смирол.

– Руттул запрещал мне носить штаны без крайней необходимости, – ответила она.

В этот день даже присутствие Смирола не могло отвлечь ее от выполнения поминальных обрядов. Смирол не вмешивался, сидел смирно, неподвижный, как каменное изваяние.

Когда Карми, разбросав семечки на пять сторон света, положила на снег лепешку для птиц, он уже ждал ее на пороге с другой лепешкой в руках.

– Жертва принята, – улыбнулся он.

Карми оглянулась. Маленькая серая пичуга уже клевала лепешку – да, жертва действительно была принята.

Карми потянула руку к той лепешке, что держал Смирол; он позволил ей взяться за край, но лепешку не отпустил.

– Может быть, геррэ? – предложил он.

– Геррэ, – согласилась Карми.

Они одновременно дернули лепешку в разные стороны – та порвалась, и большая часть оказалась в руке Карми.

– Ах я несчастный, – проговорил Смирол, сравнивая куски. – Даже развестись с тобой не смогу…

Обряд геррэ в древние времена был свадебным, а потом, когда вместе с росфэрнами и аоликану пришла новая религия, геррэ перестал считаться официальным, но остался среди обычаев Майяра, радуя влюбленных.

Вся суть его состояла в разрывании лепешки; по древнему закону считалось, что только тот, у кого осталась большая часть лепешки, имеет право потом требовать развода, поэтому в сомнительных случаях куски даже взвешивались. Печальным считался случай, когда один из сочетающихся браком во время рывка выпускал свой край и в руке второго оказывалась вся лепешка. Тогда им следовало расстаться и поискать себе других спутников жизни.

Смирол поднес свой кусок к губам Карми. Она откусила и в свою очередь поднесла свою краюшку к губам Смирола. Так они и съели эту лепешку, угощая друг друга из своих рук. Смирол, приняв из ее пальцев последний кусочек, поцеловал эти пальцы, а потом, обняв девушку, поцеловал в губы.

– Мое сердце, – шепнул он, оторвавшись наконец от ее губ. – Мед моей души…

Слова эти, которые Карми много раз слышала от него, вдруг зазвучали как-то иначе, и Карми вдруг показалось, что она опять стоит на Огненном поле в кольце пламени, что руки Смирола закрывают ее от опаляющего жара, и шепот его опять напоминал ей ночь Тэлани, когда Смирол был единственной защитой от всех стихий.

Она не понимала, что он говорит, но верила его еле слышному шепоту и чувствовала себя маленькой, нежной, слабой, как давно, а может и никогда, не чувствовала себя прежде. Теперь между ними не могло быть ни злых насмешек, ни обидных шуток – только бесконечное доверие. И Карми доверяла его голосу, его губам, его рукам…

Глава 10

Они прожили в старинном храме почти неделю, когда Смирол, сравнивая остатки продовольствия со своим непомерным аппетитом, стал поговаривать о возвращении в Ралло. Карми в Ралло возвращаться не хотела – ей хотелось остаться в безлюдном покое храма Матери тэрайнов. Смирол тогда предложил, что сам сходит в Ралло и вернется с запасом, но Карми и на это не согласилась. Ей совершенно не хотелось расставаться со Смиролом даже на несколько часов; она желала постоянно быть рядом, прикасаться ладонями к гладкой коже его плеч, слышать его голос, говорящий пьянящие глупости. Ей нравились его плавные, изящные движения, она заглядывалась на чеканную неподвижность его лица, когда он задумывался; она восхищалась неподражаемой мимикой, когда он болтал, желая ее развеселить.

Только теперь она разглядела его красоту. Оказывается, Смирол был прекрасен. Куда же смотрели ее глаза? Почему она не видела этого раньше, веря пренебрежительным отзывам окружающих о рыжем сыне лайгарки?

Карми еще не вполне привыкла к мысли, что он – ее любовник, а Смирол как будто никогда и не сомневался, что бывшая сургарская принцесса сочтет его достойным: он не знал сомнений. Он был то настойчив, то заботлив. Карми казалось порой, что он ненасытен; она уставала от его нежности и ревновала к принцессе Байланто, бывшей с ним прежде. Ко всем прочим его любовницам, о которых она не знала, ревновать было бессмысленно: Смирол не говорил, сколько их было, и клялся, что Карми у него одна-единственная.

– Я ревную тебя к Руттулу, – смеялся Смирол в ответ на ее настойчивые расспросы. – Ради него ты отправилась в Миттаур… Я ревную тебя к Стенхе и Маву – они сделали тебя такой, какая ты есть…

– Тогда ревнуй к Марутту и к покойному Горту, – подсказала Карми. – Они тоже приложили усилия к моему воспитанию. – Она прислушалась: – По-моему, кто-то идет.

Смирол насторожился, прислушиваясь к далекому, но явно приближающемуся пению.

– Да, – согласился он. – Это Стэрр идет… Надень-ка келани, – обернулся он к Карми и добавил с улыбкой: – А то я буду ревновать тебя и к этому мальчишке.

Стэрр приближался, сгибаясь под тяжестью огромной корзины; пел он нарочно, чтобы не вломиться нежданно-негаданно в обитель нежных влюбленных.

– Привет, молодожены! – заорал он с порога. – Я тут принес вам еды, чтобы вы не умерли от истощения.

– Это бог! – прочувствованно провозгласил Смирол. – Он услышал мои молитвы и поспешил к нам с богатыми вкусными дарами…

– Ну, дары не столько мои, сколько Неламы, – усмехнувшись, скромно признался Стэрр.

– Она богиня плодородия, – воскликнул Смирол, исследуя содержимое корзины, – а брат мой Стэрр – божественный посланец!

Он уже вовсю шевелил челюстями, в его зубах что-то захрустело.

– Вкусно пахнет, – смеялась Карми, отбирая у него лакомства.

Смирол возмущенно мычал с набитым ртом, пытаясь хоть что-то оставить себе.

Стэрр с довольным видом сидел напротив и тоже не забывал угощаться.

– Я попрощаться пришел, – сказал он. – Завтра отправляюсь на службу.

– Кто твой хозяин? – поинтересовалась Карми.

– Пайра, – ответил Стэрр.

Он посидел еще немного для соблюдения приличий и удалился. Карми со Смиролом проводили его до порога храма.

– Он тебя обожает, – заметила Карми, когда спина подростка скрылась в заснеженном кустарнике.

– Пять лет назад я вытащил его из полыньи, – задумчиво сказал Смирол. – Он знает, что я не должен был этого делать. Если мальчишка настолько глуп, что провалился под лед, стоит ли ему быть хокарэмом?

– Разве он глуп? – удивилась Карми.

– Нет, – ответил Смирол. – Он умен. И очень наблюдателен.

– Если он так наблюдателен, то как же угодил в полынью? – не унималась Карми.

– Загордился и стал самонадеянным, – развел руками Смирол. – Именно от этой дурацкой самонадеянности и погибают чаще всего старшие коттари.

– Стэрр будет хорошим хокарэмом?

– О да. Он не только очень умен, он еще и благоразумен. Можешь быть уверена, механикой и тому подобными глупостями он заниматься не станет.

– Он умеет танцевать, – возразила Карми. – Он очень хорошо танцует и изумительно играет в мистериях.

– Для хокарэма танцы и игра в спектаклях – часть обучения, – напомнил ей Смирол. – Что ты за хокарэм, если не умеешь владеть телом, лицом и голосом? Кстати, и тебя можно по лицу отличить от хокарэма. Когда ты попадаешь в трудное положение, у тебя лицо каменеет, как у всех благородных. А у настоящего хокарэма в крови сидит потребность иметь живое лицо. – И Смирол быстро, как маски, сменил несколько выражений: удивление, отвращение, облегчение и беззаботную улыбку.

– А сейчас ты обманываешь меня своей поддельной любовью? – лукаво поинтересовалась Карми.

– Я же не могу без обмана, – признался Смирол. – Но можешь быть уверена: немножко – ну совсем немножечко – я люблю тебя искренне.

– Я тебя тоже люблю немножечко, – рассмеялась Карми. – Ты мой каприз, ты моя прихоть. Я изменяю с тобой Руттулу, чтобы добавить перцу в свою скучную жизнь…

Когда корзина, принесенная Стэрром, опустела, Карми и Смирол вернулись в Ралло. Как будто ничего не изменилось в хокарэмском замке, но Карми, у которой теперь было ее рыжее сокровище, ее любовник, ее муж, защита от всех бед подлунного мира, опять почувствовала себя принцессой. Простые келани и грубые хокарэмские штаны были заброшены; Карми нашла в несметных кладовых Неламы бархатное платье, сшитое по старинной кэйвеской моде, щедро украшенное черным стеклянным бисером и серебряной вышивкой. Нелама также дала и плащ из серых тохиаров, но вот обувью, подходящей по размеру, снабдить не смогла.

Теперь в те минуты, которые она проводила вне объятий Смирола, Карми занималась шитьем или приготовлением каких-нибудь лакомств. Невероятная страсть к домоводству занимала почти все ее мысли; хозяйкой она была не слишком умелой, однако Смирол добродушно хвалил ее стряпню и поедал все с таким аппетитом, что казалось, будто он говорит чистейшую правду. Правда, зная его удивительную способность поглощать все, что хоть немного напоминает пищу, Карми сомневалась в своих кулинарных талантах.

– Куда в него столько вмещается… – ворчала Нелама, поглядывая на Смирола, уплетающего очередное угощение. – Ведь столько жрет, пес алчный, а все тощий и тощий!

– Он не тощий, – влюбленно возражала Карми. – Он стройный.

Глядя на нее, Нелама грустно вздыхала: что с тебя взять!

В часы, когда Смирол был сыт и любовью, и пищей, он изучал захваченный из глайдера справочник по физике. Пока дело касалось классической механики, он понимал почти все, другие разделы были для него недоступны. Иногда же он делал настоящие открытия.

– Послушай, – говорил он, например, – Руттул когда-нибудь говорил тебе, что на его родине другая система счета?

– Не припоминаю, – отвечала Карми. – Кажется, нет.

– Похоже, у них принято десятеричное исчисление, – с воодушевлением сообщил Смирол.

– А у нас какое? – полюбопытствовала Карми, занятая шитьем.

– Двенадцатеричное, – ответил Смирол и объяснил: – Мы ведем счет по дюжинам, а они по десяткам.

– Ну и что? – удивилась Карми. – У каждого народа – свои обычаи.

– Так неудобно же считать! – возразил Смирол.

– Наоборот, – сказала Карми. – Очень удобно вести счет до десяти по десяти пальцам.

Смирола ее слова мало убедили.

– И вообще, у них неделя – семь дней, а не двенадцать, месяц – тридцать дней. Странно, правда? Полная бессмыслица. Тридцать на семь не делится, да и семерками считать неудобно. По дюжинам считать куда удобнее, чем по десяткам, – объяснил Смирол.. – Дюжина делится и на два, и на три, и на четыре, и на шесть, а десять только на два и на пять…

– Пять – красивое число, – заметила Карми. – В нем есть изящество.

Смирол расхохотался. Он сунул либрус под матрас, осторожно отобрал у Карми шитье и потянул ее в постель.

– Пять – красивое число? – шепнул он, настойчиво освобождая Карми от платья. – Ох, сколько тряпок!

Это был их последний вечер в Ралло. Поздно ночью в замок прискакал гонец. Это был не хокарэм, но коттари из Ралло хорошо знали его; привратная стража взялась позаботиться о его коне, а самого гонца проводили к башне Карми.

У него было два послания: одно, официальное, от Пайры к Логри, другое, тайное, – от Тилины к Смиролу.

– Должен ли я разбудить Логри, если прибуду ночью? – спросил гонец у Пайры перед отъездом.

– Нет, – решительно сказал Пайра. На весах общественного положения мастер замка Ралло весит больше, чем вассал Карэны.

Тилина же просила передать письмо Смиролу сразу по прибытии в Ралло.

Гонец в сопровождении коттари отправился вручать послание. Они осторожно, хотя и не вполне бесшумно поднялись наверх.

– Рыжий, – тихо позвал коттари.

– Что случилось? – из темноты спросила Карми.

– Прошу прощения, госпожа, что разбудили, – извинился коттари. – Срочное письмо для Смирола.

Смирол уже обувался; он вышел на лестницу, завернувшись в тохиарий плащ.

– Что за спешка? – тихо спросил он. – Луна упала на землю?

Гонец протянул ему свиток.

«Незабвенному рыжему хэйму Смиролу хокарэми Тилина из Кортхави шлет привет и наилучшие пожелания.

На охотничьих полях Пайры несколько дней назад произошли события, которые могут повлиять на жизнь Карми. Думаю, тебе, как любителю механики, было бы интересно понаблюдать, как с голубого неба на заснеженный луг опустился огромный предмет – нечто среднее между сильно увеличенным треножником в храме Твали-тэхари и коробчатым воздушным змеем.

Внутри этого сооружения оказались люди, и они говорили на непонятном языке. Одеты они в забавную одежду, – на мой взгляд, чересчур легко для наших зимних непогод.

Пайра ужасно оскорбился, что ему портят лучшее его охотничье поле, и послал Мангурре сказать этим людям, демонам или богам, чтобы они поискали какую-нибудь иную местность.

Мангурре проболтался у пришельцев целый день и вернулся, разводя руками, – эти господа не знали ни одного из тех языков, на которых он говорил. Любопытно, что, когда он отправился к чужакам на следующий день, они уже могли связно сказать несколько фраз по-майярски.

Однако самое главное не это, а то, что среди этих небоплавателей есть человек по имени Томас Кениг. Именно это имя называла госпожа Карми, когда говорила о своем преемнике в Высочайшем Союзе, – так зовут сына Руттула. Этот Томас Кениг, говорит Мангурре, очень похож на отца, хотя, вероятно, на его внешности сказалась и порода матери. Я никогда не видела Руттула, а Томаса Кенига только издали, и все, что могу сказать, – это то, что у этого господина весьма благородная внешность. Его нос тонок, волосы темны, глаза карие, как говорит Мангурре.

Пайра в смущении. С одной стороны, охотничье поле жалко, с другой – похоже, что среди пришлых его сюзерен. Однако пришельцы с неба оказались очень милыми и учтивыми людьми. Узнав от Мангурре, что владельцу земли, на которую они опустились, этот участок очень дорог, они с извинениями согласились перелететь в иное место, где могли бы основать свой лагерь. Пайра предложил им безлюдные пустоши в долине Валлоа, они согласились, и в сей момент, когда я пишу письмо, на том месте, где раньше стоял их чудо-корабль, только истоптанный снег.

До Пайры, похоже, еще не дошло, что чужаки представляют опасность, с какой нам не приходилось пока сталкиваться. Он настолько потрясен видом висящей в воздухе стальной громады, что беспокоится только о своих охотничьих угодьях.

А понимаешь ли, что будет, когда о пришельцах узнают Марутту и Ирау? Пока, насколько мне известно, пришельцы не предъявляют каких бы то ни было прав на власть в Майяре, они и не знают пока, что один из них – по закону высокий принц. И я думаю, Высочайший Союз сделает все, чтобы помешать госпоже Карми передать знак Оланти чужакам. Поэтому, если ты действительно очень любишь госпожу Карми, ты должен охранять ее от всего Майяра.

Все написанное в письме не розыгрыш.

Прощаюсь с нежнейшей любовью,

Тилина».

Смирол поблагодарил гонца и коттари. Они ушли, унося с собой факел. Смирол постоял на лестнице в темноте, подумал, потом вошел в комнату.

– Карми, ты спишь?

– Нет, – полусонно отозвалась она.

Он сел рядом с ней и ласково затормошил:

– Вставай, вставай, княгинюшка…

– О, Рыжий, – не поняла она, – сколько можно?

– Нам надо уходить, – твердо сказал Смирол. – Одевайся и собери вещи. Больше мы в Ралло не вернемся.

– Что случилось? – спросила она встревоженно.

– Сейчас некогда объяснять. – Смирол уже оделся и без суеты укладывал мешок. – Объясню в пути.

Карми медлила.

Смирол, уложив в дорожный мешок все необходимое и либрус, взялся за хокарэмские одежки Карми, стал помогать ей одеваться.

«Что случилось?» – ломала голову Карми, отбирая у него свои штаны и торопливо натягивая на ноги. Смирол ловко вдел ее ступни сначала в носки, потом в сапожки.

– Вспоминай, что ты еще хочешь взять, – сказал он. Карми провела рукой по карману, где лежали бусы Руттула и стажерский ключ.

– Я все забрала, – ответила она.

– Тогда пошли.

С тех пор как Карми стала его любовницей, Смирол сводил ее по лестнице с такой осторожностью, будто она была беременна. И сейчас он не изменил этой привычке, вывел на двор, сказал: «Постой здесь» – и побежал на кухню к Неламе. Дела делами, а еда едой – Смирол вернулся с заметно пополневшим мешком.

– По коням, – сказал он, вытаскивая из-под лестницы лыжи. Он помог Карми встать на лыжи, пропустил ее вперед и в таком порядке они выехали за ворота замка.

– Далеко ли? – спросил у ворот коттари.

– На недельку, – крикнул Смирол, пробегая мимо. Отойдя на пол-лиги от замка, Карми оглянулась. В долине было темно; замок уже растворился в этой темноте.

«Темень сзади, темень впереди, – подумалось Карми. – Да и Рыжий что-то темнит. О небеса, что еще за напасть свалилась мне на голову?»

Смирол подошел, сминая снег лыжами.

– Так что случилось, Рыжий? – спросила она.

– Прилетели! – выдохнул он. – Руттуловы родичи прилетели!