Текст книги "Карми"

Автор книги: Инна Кублицкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 41 страниц)

Но служба заканчивалась, и она выходила из сумрачного храма на солнечный двор, и Смирол уже не казался ей таким уж позором, и Томас Кениг уже не пугал – до ночи, пока в минуты перед сном она вновь не вспоминала о своих прегрешениях.

Неспешно подошла весна. Еще не весь снег стаял, а обитатели монастыря почти все свое время стали проводить во дворе, радуясь теплому ветру и расцветающей природе. Как раз тогда Карми и занялась делом, которое удерживало ее в стенах павильона.

Там у окна стояла конторка, за какими обычно работают переписчики; в шкафчике нашлось все для приготовления чернил, там же лежали превосходные перья и тростниковые ручки. Небольшая бронзовая песочница была настоящим произведением искусства, песок в ней был белый, чистый, мелкий. Особенно восхищала Карми киноварь – настолько, что однажды она не выдержала, достала флаконы с красками и сшитую из листов пергамента тетрадь.

На несколько мгновений она задумалась: что бы такое написать? Потом решительно вывела начальные слова песни: «Алойта дэнаи» («В сердце моем»). Она старательно украсила эти два слова завитушками, добавила несколько черточек обыкновенными черными чернилами и аккуратно дополнила замысловатый узор тремя точками золотой краски.

Раскрытая тетрадь с этими словами пролежала на конторке несколько часов. Карми порой подходила, любовалась пламенеющими словами и подумывала, о чем будет писать дальше, а вечером убрала тетрадь в ящик. И вынула только на следующий день после утренней службы и завтрака.

«В сердце моем печаль.

В сердце моем долг борется с любовью, и это причиняет мне боль, которую стерпеть трудно. Как мне быть, кому мне выплакать эту боль, кто поймет меня?..»

Когда Карми писала, мысли сами приходили в порядок. Она еще не была готова принять решение, но необходимость этого решения уже признана – и верность этому решению тоже. Если она его примет – придется идти до конца.

Ах, как сложна и запутанна жизнь! И Карми, укладывая мысли свои в длинные, замысловато-изящные, со скрытым ритмом фразы, возможно, не была точна в том, по каким мотивам она совершала те или иные поступки, однако она была искренна, ибо сейчас понимала свои действия именно так.

Однажды госпожа настоятельница, позвав ее к себе, сказала:

– Дитя мое, где-то там в твоем павильоне, среди вещей Аоры-переписчицы, должна быть тетрадь. Пожалуйста, найди ее и принеси мне.

Карми покраснела, сообразив, что свои излияния пишет в чужой тетради, да еще из новых, нескоблёных листов пергамента наилучшей выделки.

– О… госпожа моя, – проговорила она смущенно, – боюсь, тетрадь я испортила. Разрешите мне написать Пайре, он пришлет со Стэрром новую.

Настоятельница удивилась, но виду не подала. Как смеет эта девочка, пусть она и благородного рода, так фамильярно говорить о наместнике княжества Карэна? Видно, Пайра всерьез влюблен в нее, если позволяет такое.

– Тебе нельзя писать Готтису Пайре, – сурово ответила она. – Да и он поступает необдуманно, посылая тебе подарки со своим хокарэмом. Пайра женат на принцессе, это оскорбление ее высочества.

За все время пребывания Карми в монастыре Стэрр приезжал еще два или три раза, привозил одежду более подходящую по сезону и разные мелочи. Карми запоздало сообразила, что по отношению к госпоже Байланто это действительно выглядит некрасиво. Ну послал бы Пайра простого слугу, это еще ничего, но хокарэма…

– О-ой! – вздохнула Карми, приложив руку к щеке. – Боги небесные, как же это я не сообразила!

– Госпожа Байланто приезжает послезавтра, – продолжала настоятельница. – Тебе, пожалуй, лучше на время ее визита покинуть монастырь и удалиться в один из лесных скитов.

Совет был хорош, но только в том случае, если бы Карми и в самом деле была любовницей супруга высокой принцессы.

– Госпожа Байланто едет на лето в Забытую Столицу, – объясняла старая монахиня, – и по дороге остановится у нас.

По дороге? Но трудно сказать, что монастырь находится по дороге из Пайер-Орвит, где принцесса провела конец зимы и весну, в Забытую Столицу. Есть пути и покороче, да и поудобнее. Нет, госпожа Байланто едет сюда вовсе не для того, чтобы поклониться святыням.

– Я не поеду в скит, госпожа моя, – твердо заявила Карми. – Если госпожа Байланто приедет и спросит меня, мне все равно придется возвращаться.

Старая дама пожала плечами:

– Как хочешь, дитя мое. Ты смела, но неразумна.

Карми почувствовала, что ее отказ уехать чем-то задел настоятельницу. Она же хотела «девушке Сабад» добра. Встреча всесильной принцессы с безвестной, но удачливой соперницей, похитившей сердце ее супруга, могла закончиться очень плачевно. Лучше бы убрать Сабад подальше: с глаз долой – из сердца вон, глядишь, и минует гроза голову безрассудной девчонки…

– Как хочешь, дитя мое.

Вернувшись в свой павильон, Карми встала у конторки и записала последние слова своей исповеди:

«В сердце моем любовь и горе, долг и преступление, в сердце моем – жгучая отрава.

В сердце моем – печаль».

Это была последняя страница тетради, и внизу Карми нарисовала золотом изысканно-изящное соцветие ранага, а рядом с ним – черный колючий чертополох, лукаво сияющий алой шапочкой цветка. (Она не думала о том, что это значит, но годы спустя, когда тетрадь эта вошла в литературу Майяра под двумя названиями – «Алойта дэнаи» и «Плач по Руттулу», – утвердилась версия, что рисунок символизирует Руттула в виде золотой грозди и рыжего хэйма Смирола в виде красноголового чертополоха.)

Глава 14

Госпожа Байланто прибыла в монастырь под вечер. Старая настоятельница поспешила к ней, но высокая принцесса хоть и поприветствовала ее учтиво, все же до длительной беседы не снизошла: тотчас же осведомилась о юной даме, которая уже несколько месяцев пользуется гостеприимством монастыря. Настоятельница велела послушнице сбегать за Иллик Тайор, но Байланто возразила:

– Что вы, что вы, это неудобно! – и послала с послушницей одну из своих придворных дам.

Удивленная настоятельница увидела, как стремительно вбежавшая Сабад остановилась на пороге, попробовала сделать церемонный реверанс, но Байланто, схватив ее за руку, притянула к себе, обняла, поцеловала.

– Сестрица, во здравии ли ты? – спросила Байланто.

– О, что со мною сделается! – рассмеялась Карми. – А как у тебя с Пайрой?

Байланто усмехнулась. Она оглянулась, но настоятельница деликатно удалилась, оставив подруг одних.

– Тебе здесь не скучно? – спросила Байланто.

– Мне не бывает скучно, – ответила Карми. – Вечно что-то вокруг меня происходит.

– Ты еще не решила, чью сторону принимаешь? – Байланто была настойчива и сразу перешла к делу.

– Решила, – медленно проговорила Карми. – Но могу ли я ожидать, что ты меня поддержишь?

– Твое решение затрагивает мои интересы?

– Не знаю, – ответила Карми. – Я вообще плохо понимаю, почему ты до сих пор меня поддерживала. Чем вызвано твое расположение?

Байланто сказала:

– Наверное, тем, что я когда-то завидовала тебе. Карми удивилась:

– Мне можно завидовать?

– Я была влюблена в Руттула. – Байланто грустно улыбнулась. – Это новость для тебя?

– Новость? Да, – согласилась Карми. – Ты меня поражаешь, сестрица. Ведь ты никогда его не видела. Или это как в старинных преданиях, когда влюблялись даже не по портретам, а по рассказам?

– Представь себе больную девушку, полупарализованную, месяцами лежащую в одной и той же комнате, в одних и тех же четырех стенах. Что у меня за развлечения были? Рукодельничать лекари запрещали, оставалось только зазывать К себе певцов да сказителей, разглядывать миниатюры в полуобгоревшей старинной книге да молиться. От скуки я выучилась читать. Книга оказалась трудом какого-то старинного историка о Забытой Столице, сейчас я даже не знаю, кто ее написал, – автор не входит в число канонических.

Байланто оглянулась на Карми. Карми сидела сложив руки на столешнице – слушала внимательно.

– Жутко, – промолвила она, прерывая паузу. – Болезнь и беспомощность – что уж хуже…

– Ах, разве я об этом? – с досадой вздохнула Байланто. – Я читала о великолепном, царственном городе, рядом с которым Гертвир и Тлантлау – жалкие деревушки, о роскошных дворцах, о пышных садах, о прудах, где жили златохвостые рыбы и черные цапли, – о сказочном городе, столь огромном, что его нельзя было пересечь из конца в конец за один день от восхода до заката. И жили в нем герои, полубоги, легендарные цари и князья, рядом с которыми наш Высочайший Союз – бледные тени.

– Ты преувеличиваешь, – заметила Карми. – Ничтожеств всегда хватало. А покойного Горту… да и Марутту, что ныне здравствует… тенями не назовешь.

– Ты сравниваешь лисью хитрость с утонченным благородством, – отозвалась Байланто.

– Я думаю, в Забытой Столице хватало и умных политиков, – возразила Карми. – Впрочем, продолжай.

Байланто продолжила.

И в те же дни, когда она читала о легендарных князьях, а сказители повествовали о подвигах Ваору Танву, бродячие торговцы всякими безделушками рассказывали о самой яркой фигуре современного Майяра – сургарском принце Руттуле.

Эти россказни превращались в жаждущей приключений душе юной девушки в легенду о рыцаре божественного происхождения; быстрый взлет Руттула потряс Оль-Байланту, и она с горящими глазами слушала о том, как Руттул сверкающим мечом поражал своих врагов.

(«Чушь, – фыркнула Карми. – Руттул был мечник никудышный, да и вообще не воин».

«О, Карми!..»)

И когда юная Оль-Байланту стала поправляться, она, едва встав на ноги, предприняла путешествие в Сургару. Двоюродную родственницу, настоятельницу одного из монастырей, удалось склонить к пособничеству: она, волею отца попавшая в монастырь в весьма нежном возрасте, обожала любовные интриги и была склонна поощрять легкомыслие. Молодую госпожу настоятельницу смущало только то, что до Сургары путь далек, а Оль-Байланту еще не выздоровела окончательно.

(«Видела бы ты меня – бледная как мел, ветром шатает, не хожу, а ковыляю… Обольстительная красавица, одно слово!»)

Но путь до Сургары и в самом деле далек: путь на лошадях, а потом морем, и вот наконец окрепшая под весенним солнцем и теплым ветром юная дама прибыла в Тавин.

Цвел ранаг, город был окутан праздничным, легким настроением. Горожане катались на парусных лодочках по озеру; на мелководье – бесчисленные стаи птиц, в том числе и черных цапель, давно уже исчезнувших в Майяре.

(Карми заулыбалась, вспоминая. Пора, когда цветет ранаг. Самое любимое время года…)

В тот месяц Оль-Байланту наделала много глупостей. Руттул оказался не таким, как она ожидала: он был учтив, но к юной даме отнесся без особого внимания. Зато Метто, его молодой, богатый и любезный помощник, окружил Оль-Байланту нежной заботой – и был вознагражден за это.

Оль-Байланту потеряла голову. Непозволительная связь была короткой и длилась всего несколько недель; очень быстро Оль-Байланту поняла, что Метто привлекают не ее достоинства, а высокое происхождение. Молодой Метто, сын рабыни, лелеял свою гордыню, и Оль-Байланту, едва поняв это, бросила его.

Лето клонилось к осени; ранаг давно отцвел, на его ветвях висели гроздья мелких несъедобных ягод, из-за моря дул надоевший уже горячий ветер, с ветром в Сургару залетали стаи саранчи. И Оль-Байланту вдруг, в один час соскучившись, отправилась домой.

В Сургару приехала наивная болезненная девочка. Уезжала – умная, уверенная в себе молодая женщина.

– И все же это было прекрасное лето, – мечтательно улыбнулась Байланто. – Жаль только, что подобных дней так мало в жизни.

Карми вдруг сказала:

– Я хочу, чтобы молодой Руттул стал принцем.

– Это было бы хорошо, – с улыбкой сказала Байланто.

– Хорошо? Чем?

– Майяр зашевелится.

– Майяр вскипит, – возразила Карми. – Страшные дела заварятся.

– Забавные, – качнула головой Байланто. – В мутной водице рыбка ловится…

– И что ты думаешь выловить? – поинтересовалась Карми.

– Я готова воспользоваться всем, что подвернется. Карми промолчала. Байланто своего не упустит. Но стоит ли вставать у нее на дороге?

– А тебе самой родичи Руттула мешают? – спросила Карми.

– Совершенно нет, – искренне ответила Байланто. – Но я не хочу нарушать решение Высочайшего Союза.

– А что он там нарешал?

– Он запретил всем, кроме Пайры, разговаривать с чужеземцами.

– И не разговаривают?

– О, да где охотников найдешь? Я, правда, с удовольствием с ними побеседовала бы, но, знаешь…

Карми кивнула.

– Законы нужно соблюдать, – как бы про себя сказала Карми и поинтересовалась вслух: – А как Союз отнесся к моему бегству из Ралло?

– Поэтому-то я и хотела тебя видеть, – ответила Байланто.

Она рассказала. Высокие майярские князья, узнав о том, что Карми больше не появляется в Ралло, внешне никак своего неудовольствия не проявили. Но! Как донесли шпионы принцессы Байланто, Марутту имел разговор с Лойто Те Гемаи, наставником секты Телой-аостеи.

– Телой-аостеи ? – пренебрежительно фыркнула Кар-ми. – Кому они нужны?

– Твоим врагам, – ответила Байланто. – Ты слушай, слушай…

Эта секта, имевшая в прошлом от духовных и светских властей одни неприятности, в последние годы неожиданно получила от них тайную, но существенную поддержку.

Телой-аостеи поклоняются Третьему Ангелу. Появление Карми, хэйми Третьего Ангела, не может быть безразличным для членов секты – им придется решать, как относиться к ней. Мнение, сформированное Марутту и Кэйве, объявило Карми самозванкой. Для фанатиков, которые в иные годы приносили своему божеству человеческие жертвы, подобное мнение было равносильно смертному приговору для хэйми Карми.

– Тебе не приблизиться даже к долине Валлоа, – сказала Байланто. – Тебя убьют. Пожалуй, лучше будет, если ты напишешь молодому Руттулу письмо.

– Я хотела бы посмотреть на него, – возразила Карми. – Вдруг, взглянув, я передумаю отдавать ему свой Оланти…

– Кстати, где твой Оланти?

Карми открыла было рот, но не ответила; она покраснела и по-детски выпятила губу, отчего лицо ее приняло виноватое выражение. Потом она хмыкнула.

– Что случилось? – обеспокоенно спросила Байланто.

– Мне надо повидать Смирола.

– Я напишу ему письмо, он сейчас тоже в Валлоа…

– Нет, – качнула головой Карми. – Я пойду туда.

– О боги! Я уже битый час объясняю, что тебе опасно появляться на людях.

– Даже самый безрассудный телой-аостеи не рискнет убить святотатца в присутствии хокарэма.

Байланто промолчала. Где Карми собирается взять хокарэма? Своих у нее нет, ни один райи не наймется к нарушителю решения о ссылке, так на кого же она надеется? На то, что Байланто даст ей одного из своих?

Карми усмехнулась, как будто прочитала ее мысли:

– Не беспокойся, сестрица, меня не так легко убить… Байланто с сомнением покачала головой.

Карми глянула в окошко:

– О, засиделась я с тобой. Уже темно, а завтра с утра я выйду в путь. Надо сегодня собраться…

Провожая ее до двери, Байланто молчала. Только когда Карми переступила через порог, она проговорила:

– Один из земляков Руттула идет сейчас от Камаха к Валлоа.

– Идет? – обернулась к ней Карми. – Трудно поверить. Мне говорили, они летают на каких-то странных штуках…

– Эта самая летающая штука осталась лежать под оползнем в горах Камаха, – ответила Байланто. – Парень идет пешком.

– Интересно… – протянула Карми, еще раз кивнула госпоже Байланто и поспешила в свой павильон.

Глава 15

Короткий дождичек даже не прибил пыль на дороге; солнце не удосужилось спрятаться за тучу, и одинокому путнику тоже не пришлось искать укрытия.

Уже который день Крамер бредет по этой дороге. Теперь он даже не клянет свою беспомощность и неприспособленность к этому полудикому миру. Чего теперь сетовать на легкомыслие, из-за которого объявил вылет в одно место, полетел в другое, вышел погулять в третьем – и вот тут-то его флаер накрыло оползнем, и он, дурак, остался без каких-либо средств связи и припасов в четырехстах километрах от базы. Да, игра до добра не доводит. Это на Земле можно небрежно пристегнуть «Биком» к комбинезону; потеряешь – ничего страшного. Здесь – дело другое: когда он, потрясенный зрелищем обвала, сминающего всмятку флаер, наконец закрыл рот и схватился за «маячок», то нашел там только булавку, на которой должен был крепиться аппарат.

Крамер помялся еще, побегал без толку вокруг груды камней, под которой был погребен флаер, полез было раскапывать, но оползень напомнил о себе струйкой бодро прыгающего гравия – и Крамер, чертыхаясь, отступил.

Помощи ждать было неоткуда. Искать его начнут самое раннее через сутки, и поиски начнут с Северного Миттаура, куда он планировал забросить записывающую аппаратуру. Пока разберутся, что аппаратура до сих пор лежит на складах, будут обследовать трассу на Миттаур. Наверняка на это у них уйдет неделя, не меньше.

«Да за неделю, – прикинул тогда Крамер, – я и сам пешком до базы доберусь».

Он решил в уме небольшую арифметическую задачку: «Расстояние четыреста километров, скорость пешехода – пять километров в час, итого чистого времени пути – восемьдесят часов. Восемьдесят часов на семь дней… Хм! Лучше, пожалуй, на восемь…»

Тут ею самоуверенности малость поубавилось, но Крамер напомнил себе, что он человек молодой, достаточно сильный, физически подготовленный… Неужели он не в состоянии идти по десять часов в день?

И пошел. Пошел на север, героически преодолевая препятствия в виде ручьев, болот, холмов и кустарников.

Что ж, шагай, шагай, Валентин Крамер…

Подумаешь, четыреста километров!

За первые три дня, по бездорожью, Крамер прошел едва ли десятую часть пути. Он ходил кругами, постоянно двигаясь в обход, пугал зверей, ломясь по их тропам, чуть не потерял ботинок, угодив ногой в топь, исхудал, питаясь чем попало – главным образом нераспустившимися почками низкорослого кустарника, о которых точно знал, что они съедобны. Крамер в свое время пренебрег курсами по выживанию, помнил только, что кто-то из ребят, знакомых с этой проблемой, уверял его, будто, оказавшись в местах с незнакомой флорой и фауной, безопаснее всего питаться личинками насекомых, но Крамер надеялся, что чаша сия минует его. Огня он добыть не умел, поймать какую-нибудь зверюшку – тоже; на исходе третьего дня он нашел большую черепаху, но даже ее не смог убить: стучал по панцирю камнем – не расколол. Черепаха грозно шипела на него, и Крамер, раздосадованный, оставил в покое несчастное животное.

На четвертый день стало несколько лучше. Во-первых, он вышел на дорогу, а по дороге, пусть даже она пыльная, грунтовая, идти куда удобнее и веселее. Во-вторых, здесь было куда больше шансов добыть продовольствие. У Крамера в кармане завалялось несколько серебряных монет, взятых скорее для коллекции, чем для каких бы то ни было финансовых операций, – впрочем, и через неделю путешествия это серебро осталось при Крамере. Никто из майярцев не соглашался продать ему хоть что-либо из продовольствия. В Майяре действовал указ короля, запрещающий общаться с чужаками из долины Валлоа, и люди попросту старались не замечать Крамера, как не замечали они, например, хокарэмов. Было, однако, и отличие. Если хокарэм желал, чтобы его заметили, ему старались скорее услужить. С Крамером дело обстояло иначе: люди отмалчивались и демонстративно поворачивались спиной. Крамер нашел выход в элементарном воровстве. Было очень неудобно брать еду на глазах у ее законных владельцев, но быстро привыкаешь, если тебе помогает голод.

На девятый день, около полудня, Крамер свернул с дороги, чтобы пообедать. Он уже втянулся в размеренный ритм ходьбы, у него уже не так, как в первые дни, болели ноги и ломило в спине – он выработал довольно четкий график, которого старался тщательно придерживаться. Педантичностью он спасался от усталости и безнадежности: было легче идти, зная наперед, что в такой-то час он сядет обедать, а в такой-то остановится на ночлег.

Он устроился под чахлым деревцем, вытянул гудящие ноги и развернул изъятый у одного крестьянина сверток с едой. В этот раз ему достались несколько вареных клубней, имевших густой гороховый привкус, крупная синяя луковица и полкаравая темного вязкого хлеба.

И в этот момент Крамер услыхал голос:

– Ух ты! Здорово как пахнет… Дай кусочек хлебца, господин хороший, а?

Крамер вскинул голову. Шагах в семи от него стояла юная оборванка – тоненькая, невысокая, она выглядела как подросток. Вид у нее был голодный, и на краюху хлеба она смотрела очень внимательно, – вероятно, хлеб был для нее нечастым угощением.

Крамер усмехнулся, отломил кусок и протянул девушке. Та помедлила – похоже, она все-таки опасалась чужеземца, – однако желание получить хлеб пересилило, и она несмело приблизилась. Крамер с усмешкой наблюдал, как она, схватив кусок с его ладони, поспешно отскочила на безопасное расстояние.

– Да ты не бойся, – сказал Крамер. – Я не страшный.

– Ага, – улыбчиво отозвалась девушка. – То-то о вас люди рассказывают…

– Мое имя – Вэл Крамер. А твое?

– Велкарамер?

– Вэл – мое личное имя. Крамер – фамильное, – пояснил Крамер.

Девчушка приняла объяснение.

– Так ты из высокорожденных, что ли? – поинтересовалась она с опаской.

Глупо было бы пытаться разъяснять этой нищенке обычаи землян.

– Нет, – ответил Крамер. – Просто у нас принято называть людей по фамилии.

– А-а… – сказала девчонка. – Это как у аорику, да?

– Не знаю, – честно признался Крамер. – Так все-таки, как твое имя?

– Карми звать, – осторожно произнесла нищенка.

– А кто ты?

– Как кто? Карми. – Она пожала плечами.

Похоже, хлеб интересовал ее больше, чем разговоры. Она с удовольствием вдохнула в себя запах горбушки, сказав:

– Богатая хозяйка хлеб пекла. Мука без примесей… Вкусно, правда?

В другое время Крамер такой хлеб с недоумением отверг бы, да и сейчас он не настолько оголодал, чтобы забыть о действительно вкусных вещах, но он из вежливости подтвердил и спросил у нищенки, не хочет ли она к хлебу лука или «гороховых» клубней. Карми отказалась, сказав, что, в общем-то, сыта и соблазнилась только запахом свежего хлеба. В знак взаимной любезности она предложила Крамеру колючие зеленые шарики, напоминающие плоды конского каштана. Крамер уже видел такие плоды на некоторых кустарниках, но не знал, что они съедобны.

– Их едят? —. удивился он.

Карми ногтями содрала с одного шарика колючую кожуру, показала Крамеру лимонно-желтый комочек и отправила его в рот.

– Это кышт, – сказала она. – Только нельзя долго хранить его очищенным. Он ядовитый становится, когда покраснеет. А свежего можешь хоть пуд съесть – и вкусно, и сытно. И сорванный вчера кышт тоже лучше не есть, хоть он и неочищенный, – он быстро портится. Хочешь попробовать?

Крамер кивнул.

Карми кинула ему несколько плодов. Крамер поймал только один, отвернулся, подбирая другие, а когда выпрямился, Карми исчезла.

Было что-то волшебное в том, что она ухитрилась скрыться среди в общем-то пустынной местности, чуть поросшей редким кустарником и тонкими деревцами, на холмистой пустоши, которая, казалось, просматривалась чуть ли не до горизонта.

Крамер беспомощно огляделся, чувствуя себя дураком. Потом он вспомнил о необходимости пообедать, пожал плечами и занялся едой. Кышт он попробовал сразу – его приятно удивил апельсиновый привкус тестообразной мякоти. «Гороховые» клубни ему есть сразу расхотелось; зато хлеб с луком он умял в свое удовольствие и пошел опять по дороге, не забывая сворачивать к кустам кышта. Похоже, тот обладал тонизирующим или слабым наркотическим действием, идти стало легче и веселее.

Карми напомнила о себе утром. Крамера разбудила соломинка, настойчиво щекотавшая нос: Крамер расчихался и открыл глаза. Карми сразу отпрянула, устанавливая между собой и Крамером безопасное расстояние.

– А! Здравствуй, – узнал ее Крамер. – Ты куда вчера пропала?

– Ушла, – спокойно сказала Карми. – Молока хочешь?

– Конечно хочу, – ответил Крамер. – Откуда у тебя молоко? Не похоже, чтобы у тебя было хозяйство.

В самом деле, трудно было предположить, что у Карми есть что-то еще, кроме порядком обтрепавшейся рубахи явно с чужого плеча. Даже юбки у нее не было: она обходилась обернутым вокруг бедер рваным платком. Если вспомнить, что местные девушки были большими щеголихами и даже самые бедные из них скорее умерли бы, чем показались на люди в таком виде, становилось ясно, что Карми находилась в глубокой нищете.

– Луна появилась, – сказала между тем Карми, протягивая Крамеру кувшинчик с отбитым краем.

– Луна? Не понял, – переспросил Крамер.

– Чего же непонятного? – Карми махнула рукой за плечо, где на утреннем небосклоне висел молоденький месяц. – Когда луна растет, хозяйки ставят у колодцев молоко, чтобы лесные девы скот не губили.

– А ты не боишься у лесных дев молоко забирать? Глядишь, обидятся на тебя…

– Пусть обижаются, – равнодушно ответила Карми. – Я их не боюсь. У старых богов нет никакой силы… А ягоды есть будешь? Вот я собрала для тебя.

Крамер принял у нее свернутый из лопуха кулек с ягодами и поблагодарил. Карми небрежно махнула рукой. Крамер поднес кувшин к губам, а когда напился, Карми опять исчезла.

С тех пор каждое утро, пока месяц не превратился в полудиск, Крамер обнаруживал рядом с собой кувшин с молоком и кулечек с лесными ягодами. Карми его больше не будила, но среди дня, бывало, появлялась рядом. Так однажды она неожиданно возникла рядом, когда он стоял около придорожной виселицы и с отвращением смотрел на повешенного.

– Ты что, знал его? – спросил знакомый голос.

– Нет, не знал, – оборачиваясь, ответил Крамер. – Привет, Карми, как дела?

– Лучше, чем у этого.

Они пошли дальше. Крамер спросил:

– За что его?

– Не знаю, – пожала плечами Карми. – Вор, наверное. Повешенный явно не был для нее интересной темой.

В другой раз он встретил ее, свернув с дороги пообедать. Опять он сначала услыхал голос, а потом увидел ее. На этот раз Карми расчищала засорившийся родник и напевала старинную песню, обращенную к духам воды.

– Я думал, ты не поклоняешься древним богам, – сказал Крамер, садясь на траву.

– Не поклоняюсь, – ответила Карми, не отрываясь от дела. – Но надо уважать их. Они не заслужили обид. – И она продолжила свою песню.

– Разве они не умерли?

– Они живы, хотя люди теперь редко видят их.

– Может быть, и ты – древнее божество? Ты так неожиданно появляешься и исчезаешь…

Карми выпрямилась и посмотрела на Крамера с презрением:

– Слушай, Крамер, у вас там все такие придурки? Ты же как ребенок беспомощный, тебя прирезать – умения не надо. Мимо тебя целый полк пройдет – ты не заметишь.

Крамер смутился.

Карми опять опустила голову и замурлыкала новую песенку духам.

Крамер, помедлив, спросил ее:

– А тебе не опасно разговаривать со мной? Ваш король…

– Если бы было опасно, я бы к тебе не подошла, – перебила Карми. – Если уж помирать, так не ради твоих прекрасных глаз. – Она посмотрела на Крамера и продолжила, не смущаясь: – Тебе говорили, что ты некрасивый?

– Некоторым женщинам я нравился, – усмехнулся он.

– Странно, – пробормотала Карми себе под нос.

– Почему же ты таскаешься за мной? Мы прошли за эти дни такое расстояние…

– Ты забавный, – заявила Карми. – И беспомощный. Глупый, как птенец. И странный. Почему ты не летаешь, как твои собратья?

Крамер, не зная, смеяться ему или обидеться, рассказал Карми свою историю. Она будто и не слушала – работала и еле слышно напевала. Но едва Крамер замолчал, сказала:

– Каким богам ты молишься? Они хорошо охраняют тебя от бед этого мира. Ты очень везучий.

– Везучий? Я? – засмеялся Крамер.

– Очень везучий, – повторила Карми, но не стала объяснять свои слова.

Потом Крамер не видел ее два дня, на третий день она появилась на его пути вечером. Она вышла навстречу из-за поворота, и это было настолько не в ее правилах, что Крамер решил: Карми чем-то озабочена.

– Случилось что-то?

Карми не ответила. Она встревоженно оглядела окрестности.

– Карми, в чем дело? – повторил вопрос Крамер. Она сказала:

– До Валлоа рукой подать, ты знаешь?

– Да, совсем близко, – согласился Крамер. – Я уже и местность узнаю. День пути остался.

– Ночь, – поправила Карми.

– Ночь? Карми, я устал, да и не пойду ночью. Это же не дорога, а тропинка, тут заблудиться впотьмах – раз плюнуть. Лучше я ночь посплю, зато уже завтра вечером дома буду.

– Днем идти нельзя, – качнула головой Карми. – Разве ты не знаешь, что над долиной Валлоа хокарэмская застава?

– Хокарэмы? Но, Карми… – Крамер замялся, не имея слов для объяснения. – Карми, хокарэмы нас не трогают.

– Да, когда вы летаете на ваших дурацких летающих лодках, – медленно сказала Карми. – Но ты пешком, ты один, ты явно пропал без вести… Тебя нет, ты сгинул, понимаешь? И ты исчезнешь.

Крамер молчал.

– Не веришь? Не верь, как хочешь. Но ты должен быть осторожен.

Крамер недоумевающе покачал головой:

– Они никогда не нападали на нас.

Карми поняла, что запугать Крамера хокарэмами ей вряд ли удастся. Он знал об их страшной репутации, но весь его опыт противоречил словам Карми, и ему было трудно переменить мнение.

– Ладно, – продолжала Карми. – Скажу тебе больше. Сейчас на заставе не только хокарэмы. Я видела там офицера Марутту. Марутту вас терпеть не может, он прикажет похитить тебя без лишних колебаний.

– Но почему именно сейчас? Я шел больше двух недель… Карми посмотрела на него как на ребенка.

– Ты в самом деле глупый, – наконец сказала она. – Если бы люди Марутту украли тебя в Киву или Карэне, поднялся бы большой шум. Не-ет, милый Крамер, взять тебя можно только тогда, когда ты пересекаешь границы долины Валлоа, когда ты уже на пороге дома. Для одних наблюдателей ты перешагнул порог, для других – тех, кто ждет тебя дома, – ты так и остался без вести пропавшим. Что тут непонятного, Крамер?

– Н-нет, не понимаю, – пробормотал Крамер, запинаясь. – Разве наш ночной переход спасет меня от хокарэмов?

Карми сквозь зубы процедила древнее обращение к богам, которое, как знал Крамер, майярцы употребляют, столкнувшись с человеческой тупостью.

– Да, я идиот, – упрямо сказал Крамер, – но я не понимаю.

Это искреннее заявление смягчило Карми.

– От хокарэмов ночью не спрячешься.. А от маруттского офицера – укроешься. Если он не заметит – ни один хокарэм и пальцем не шевельнет. К чему замку Ралло неприятности.

Такое объяснение Крамеру было понятно.

– Да, теперь понял, – проговорил он. – Но… тебе не опасно встревать в это дело?

– Я тебя брошу сразу же, как запахнет жареным, – успокоила его Карми.

И они после недолгого отдыха пошли вперед.

Крамер и днем-то был ходок не из лучших, а уж впотьмах и подавно; он шел, спотыкаясь об огромные узловатые корни, чертыхался, бормотал себе под нос: «Откуда же у этих прутиков такие корни…»

Карми шикала на него, потом, не выдержав, закатила ощутимую оплеуху и прошипела: «Ты совершенно не способен ходить тихо, да?»

На удивление, оплеуха вернула Крамеру ясность мысли, и он вспомнил, что у него в кармане есть бинокль. Достал, установил режим «один к одному, инфракрасный» – мир приобрел иной, призрачный вид.