Текст книги "Биограф"

Автор книги: Инна Комарова

Соавторы: Инна Комарова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)

Тот час Фиореллу перенесли в дом. Рауль расплатился с сопровождающим и послал за доктором.

Тщательно осмотрев больную, доктор вынес свой вердикт:

– Да, синьора, это действительно так, чахотка, – подтвердил доктор диагноз. – Полагаю, до этого заболевания Ваша дочь перенесла лихорадку. Могу констатировать с сожалением – её никто не лечил. Более того, чахотка осложнилась вторичной инфекцией, – доктор произнёс свои мысли вслух и задумался. – Сейчас мы можем только догадываться, – огорчённо добавил он. Доктор посмотрел на Шурочку. Что-то останавливало его дать полный анализ случившемуся, но он, сделав над собой усилие, пояснил коротко:

– Суммируя объективные факты, могу заключить. По состоянию волос, кожи, Ваша дочь жила беспокойно, беспорядочно и очень бедно. Скорее всего, недоедала, плюс к этому сильное переохлаждение. И как результат…Мы примем меры, но… – протянул он.

– Что Вы хотите этим сказать? – встревожилась Шурочка.

– Пока ничего. Но будьте готовы к любым осложнениям. Прогноз неутешительный, – выдавил из себя доктор. Ему так не хотелось говорить этого. Он симпатизировал Шурочке, с Раулем его связывали давние дружеские отношения. Но профессиональный долг заставил поставить в известность родных больной.

– Я надеюсь, Вы примите меры для нормализации состояния дочери? – спросил Рауль.

– Я попытаюсь, но ничего обещать не могу. У Вашей дочери очень ослаблен, я бы добавил, истощён организм. Не забывайте, она унаследовала от Вас слабые лёгкие. Именно поэтому бороться с запущенным недугом очень сложно. Повторяю, нужно быть готовым к любым осложнениям. Прошу простить, я искренне сожалею, – подчеркнул доктор своё отношение к происходящему.

– Рауль, что же будет? – спросила Шурочка с тревогой.

– Ничего дорогая. Мы сделаем всё возможное, чтобы поставить Фиореллу на ноги. Доктор немного утрирует, пугает нас, чтобы мы не теряли бдительности. Не волнуйся, пожалуйста.

Рауль посмотрел на доктора, взглядом намекая, что тот погорячился и перешёл дозволенные границы. В присутствие Шурочки, он мог бы этого не говорить. Рауль и сам не верил в летальный исход. Он не мог об этом даже думать. Ему так хотелось, чтобы Фиорелла выздоровела.

Доктор понимающе опустил голову. Он в этой ситуации чувствовал себя неуютно.

– Синьора, я назначу порошки и микстуру. Давайте регулярно после приёма пищи, три-четыре раза в день. Ей нужны лёгкие бульоны, отвары, каши не густые. Давайте ей фруктовые морсы и выжимайте в каши немного апельсинового сока. Тяжёлую пищу не давайте. Да она и сама не станет есть, – советовал доктор.

–Вы знаете, у неё сильный кашель, просто заходится, бедняжка,– сказала Шурочка.

– Я назначил очень хорошую микстуру. Она облегчит кашель, – ответил доктор.

– Спасибо Вам, доктор, – поблагодарила Шурочка и присела на краю постели дочери.

– Фиорелла, цветочек, как ты себя чувствуешь? – спросила она.

– Ничего, спасибо, мама, – слабым голосом ответила дочь.

– Скажи, может быть, ты что-то хочешь? – Шурочка пыталась вызвать у дочери интерес к жизни.

– Ничего не надо. Нет аппетита, – тускло ответила Фиорелла.

– Сейчас я принесу тебе свежего сока, ты выпьешь, и аппетит появится, – создавала Шурочка оптимистичный настрой.

Они делали всё, чтобы Фиорелла находилась в комфортном микроклимате, ни единым словом, малейшим намёком не возвращая её в прошлое.

Шурочка не отходила от дочери ни днём, ни ночью. В какой-то момент ей показалось, что лицо Фиореллы немного просветлело, и она понадеялась, что болезнь отступает, а состояние дочери улучшается.

На самом деле, заболевание прогрессировало. У Фиореллы появились пенистые кровянистые выделения, которые тяжело отходили с кашлем или с мокротой. Несмотря на прекрасный уход, она продолжала терять в весе, просто таяла на глазах. Она высохла и перестала походить на себя – прежнюю Фиореллу.

Доктор навещал больную ежедневно, корректировал её состояние. Понимал, что в этой схватке с тяжелейшим смертельным недугом, он вряд ли выиграет. Но честно выполнял свой профессиональный долг.

На семейном совете было решено, что они повезут Фиореллу на знаменитый курорт, куда ездят больные чахоткой. Они всё ещё тешили себя надеждой, что там её подлечат. Доктор встретил это решение с одобрением, хотя в глубине души понимал, что все усилия напрасны. Он ежедневно прослушивал лёгкие Фиореллы, поэтому знал, конец не за горами.

В один из тёплых солнечных дней, Рауль с Цезаре вынесли Фиореллу в сад.

– Как хорошо здесь! – сказала она с наслаждением, подставляя солнцу своё личико. Как давно я здесь не была. Я так тосковала по нашему саду. Мне очень жаль, что я тогда не послушалась вас, – с сожалением призналась Фиорелла.

– Не надо об этом, – сказала Шурочка. – Теперь ты дома и всё будет хорошо.

– Нет, так, как было, уже никогда не будет! – мрачно ответила Фиорелла.

– Не грусти, дорогая. Ты молода. Выздоровеешь и будет ещё лучше, чем было, – сказал Рауль, поддерживая дочь.

Они разговаривали, строили замки на песке. Шурочка и Рауль стремились поднять жизненный тонус дочери. Но все усилия оказались напрасными. Ночью у Фиореллы открылся сильнейший кашель, перешедший в удушье, остановить который не удалось. В завершение приступа у неё ртом пошла кровь.

Рауль разбудил доктора. Тот, осмотрев больную, подвёл черту:

– Мужайтесь, это конец. Я очень сожалею.

Фиореллы не стало.

А Шурочка, сидя у её постели, повторяла:

– Завял цветочек… завял.

Горе

С уходом Фиореллы Шурочка превратилась в изваяние. Она стала чернее тучи. Все, кто знали её прежде, не узнавали. Она постарела на глазах. Взгляд потух, лицо приобрело застывшее выражение, будто кто-то повесил на него маску. Губы свела страдальческая гримаса.

Обаятельная улыбка, некогда покорившая сердце Рауля, навсегда покинула её лицо. Шурочка больше не укладывала свои локоны в причёску, безразлично шпилькой стягивая в античный узёл, капну волос на затылке. Она перестала заботиться о своей внешности. Что касается гардероба. Вещи светлых и цветастых тонов она больше не носила. Всё в доме погрузилось в траур.

Шурочка ничем не занималась, ей всё опостылело. Она часами сидела у окна и смотрела куда-то вдаль, не переводя взгляда. Ничто не вызывало у неё интерес.

Рауль сопереживал ей всей душой. Потеря любимой дочери подорвало и его силы. Но Рауля ещё более удручало Шурочкино состояние. Он немедля подал прошение об отставке, желая не расставаться с ней и остаток дней посвятить только Шурочке.

Цезаре к тому времени возмужал и не нуждался в родительской опеке. Рауль понимал, что Шурочка сейчас, как никогда раньше, нуждается в его неустанном внимании и заботе. Для этой цели он высвободил время, уйдя со службы. Рауль знал, что в данный момент нужен ей. Однако все его старания, все знаки внимания были напрасными. Шурочка не воспринимала ничего. Она постепенно сходила с ума. Каждый день она перебирала вещи дочери, её фотографии, детские игрушки, которые та любила и хранила.

Жизнь для Шурочки остановилась в тот момент, когда перестало биться сердце Фиореллы. Шурочка не смогла согласиться с этой реальностью. Что-то оборвалось в ней самой. Незаживающая рана подтачивала её силы.

А тут как назло…

Событие, которое подоспело внезапно, как кинжал в спину, явилось окончательным и бесповоротным приговором, и обжалованию не подлежало.

– Синьоре депеша, – громко объявил посыльный.

– Спасибо, – ответила служанка, закрывая дверь, и возвращаясь в дом.

– Синьора, просили Вам передать, – сообщила служанка, входя в гостиную.

– Что там? – безучастно спросила Шурочка.

– Посыльный принёс депешу, – ответила служанка.

– Передай, синьору, – попросила Шурочка.

– Синьор Дель Монти уехал по делам, – доложила служанка.

– Ну, тогда, давай, – сказала Шурочка. Она жаждала уединения, а назойливая служанка приковывала к себе её внимание.

Служанка поднесла пакет и передала его Шурочке.

– Спасибо, – произнесла Шурочка и положила пакет рядом на диван.

– Эльда, – пожалуйста, сделайте мне чаю. Сегодня холодно, меня знобит, – попросила Шурочка.

– Слушаюсь, синьора. Вы придёте в столовую или подать сюда? – спросила служанка.

– Сюда. Я постелю салфетку на столе и здесь попью чай, – ответила Шурочка, поднимаясь с дивана. И тут её взгляд задел пакет. Она увидела почерк её матушки.

– Как матушка рискнула из дома отправить? – засуетилась Шурочка. – Наверное, тётушка в отъезде, тогда к чему такая срочность? Неужели тётушка захворала, и матушка вынуждена была пойти на такой риск, – терялась в догадках, Шурочка.

Она вскрыла конверт, в нём обнаружила увесистое письмо, оно приковало её внимание. В нём княгиня Софья Алексеевна, во всех подробностях сообщала дочери о безвременной кончине князя Сергея Константиновича. Прочитав эти строчки, Шурочка сказала:

– Это я убила его. И рухнула на пол, без чувств.

Расставание

Ты прошла сквозь облако тумана.

На ланитах нежные румяна.

Светит день холодный и недужный.

Я брожу свободный и ненужный…

Злая осень ворожит над нами,

Угрожает спелыми плодами,

Говорит вершинами с вершиной

И в глаза целует паутиной.

Как застыл тревожной жизни танец!

Как на всем играет твой румянец!

Как сквозит и в облаке багряна

Ярких дней зияющая рана.

Когда Рауль вернулся, служанка, дрожа от страха, доложила ему в дверях:

– Синьора попросила чаю. Её знобило. Я отлучилась и когда вошла, она лежала на полу. Я к ней, – синьора, синьора, а она молчит.

Рауль перепуганный вбежал в гостиную. Он застал Шурочку лежащей на полу недалеко от дивана. Рауль нагнулся к ней, стал звать, но она не ответила ему. Он прикоснулся к ней и почувствовал слабое дыхание. Вместе со слугой они аккуратно подняли Шурочку с пола и уложили на диване. Рауль поехал за доктором.

– Удар, – вынес доктор свой вердикт.

Он ещё раз поочерёдно поднял одну за другой ноги Шурочки, убеждаясь в правильности диагноза.

– Это очень опасно? – спросил Рауль.

– Да, – односложно ответил доктор.

– Мы можем ей помочь? О средствах не думайте. Всё, что понадобится, я сделаю. Только помогите, прошу Вас, – умолял Рауль.

– Синьор Дель Монти. К сожалению, я вряд ли смогу помочь Вашей супруге. В данный момент она не реагирует, рефлексы отсутствуют, – констатировал доктор. – Вернётся ли она в сознание, неизвестно, – рассуждал он. – И поднимется ли? Трудно сказать. Осложнения этого заболевания различны и тяжелы. Распространённым является паралич, – заключил доктор.

– Ну, что-нибудь Вы можете сделать?! – тихо спросил Рауль.

– В таких случаях принято говорить, медицина бессильна.

Я понимаю Ваше горе, синьор Дель Монти. Сколько ей отпущено, она пробудет в таком состоянии. Чудес не бывает, – ставил в известность доктор, оглашая свой приговор. – Кто-нибудь видел, как Ваша супруга упала? – спросил он, прослушивая Шурочку деревянной трубкой. Одновременно он мысленно что-то обдумывал, взвешивал, анализировал.

– Меня не было дома, когда это произошло. Я был в отъезде. Теперь меня будет терзать мысль, что всему виною я, – сказал Рауль.

– Не надо, синьор. Не корите себя. От судьбы не уйдёшь, – произнёс доктор на латыни.

Рауль не отходил от Шурочки. Он надеялся на чудо и ждал его. Но…

На третьи сутки, ближе к вечеру, Шурочка тяжело задышала. Как-то неестественно поднималась её грудь, задёргались веки, задрожали щёки, заваливались глазные яблоки. Синюшными стали губы.

Доктор находился рядом. Он прослушал её и сказал:

– Синьор, это агония.

Шурочка ушла тихо, никого не беспокоя, ни с кем не попрощавшись.

Рауль и Цезаре стояли у её постели, обнявшись, и рыдали. Пауло плакал за портьерой, чтобы никто не видел. Горе безутешно…

Похоронив Шурочку, Рауль потерял вкус к жизни. Всё померкло. Некогда светлый, просторный, в любое время года залитый солнечными лучами дом, утонул во мраке. По требованию Рауля слуги весь дом завесили тёмными плотными шторами, которые никогда не поднимались. Сад, где они всей семьёй любили проводить время, пришёл в запустение. Скрипели поржавевшие качели. Деревья, некогда цветущие и плодоносящие, погибали, засыхали, ими никто не занимался. За окнами свирепствовал сквозной ветер, а в доме мёртвая гробовая тишина будоражила мозг, заполняя его скорбными мыслями. Жизнь покинула этот очаг.

Цезаре с Пауло разговаривали полушёпотом, чтобы не беспокоить отца. Горничная передвигалась на носочках, почти беззвучно, бесшумно, боясь нарушить тишину и потревожить синьора.

Цезаре, видя страдания отца, предложил ему:

– Давай продадим наш дом и уедем.

– Это родовое имение, – чуть слышно ответил Рауль. – В нём проживало несколько поколений нашей семьи. Куда я поеду?

Нет, дорогой Цезаре, что суждено, тому и быть. Здесь доживу свой век. И чем виноват дом? Мы были в нём счастливы. Эти стены помнят лучшие моменты нашей жизни, – сказал Рауль, подняв глаза на стены. Там висели их фотографии, на которых все были молоды, жизнерадостны, сияли от счастья, улыбались друг другу.

– Всему виновата цыганка. Она прокляла твою маму. Вот поэтому всё так и стряслось. Не уберёг я Алессандру. Моя вина, – глотая слёзы, вымолвил Рауль. Он закрыл лицо руками и тихо плакал. Попеременно вздрагивали его плечи, он изредка всхлипывал. Цезаре удалился, чтобы не мешать отцу выплакать горе.

Больше никогда проникновенные, тёплые интонации Шурочкиного голоса не прозвучат в их доме, приковывая к себе внимание Рауля.

Больше никогда синева её бездонных лучезарных глаз, не прикоснётся к его сердцу, успокаивая, лаская и согревая его. Горе безутешно.

Эта потеря для Рауля была невосполнимой.

От радужных надежд, огня желаний,

веселых беззаботных дней, нет больше ничего…

Утеряны на век любимые черты, угас надежды лучик,

лишь дымка – образ твой, мне рану теребит.

Как жить мне без тебя? Как мне дышать, родная?

Ты отзовись на крик души моей.

Эти строчки Рауль записал в своём дневнике те самые трагические дни.

Право на личную жизнь…

– Не могу с Вами согласиться, мой друг. Это глубокое заблуждение, думать, что если человеку свыше отпущен неземной дар, благодаря которому он творит для других, в обычной жизни этого человека надо лишить прав на ошибки. Одарённый человек, прежде всего такой же человек, как мы с вами. И он точно также подвержен соблазнам. Точно также может ошибаться, спотыкаться, заблуждаться в поиске истины. Его терзают бесконечные сомнения. Вы себе не представляете, как это мучительно. Мои друзья, давние приятели, о которых я веду разговор, делились со мною этими чувствами. И скажите мне на милость, почему простому смертному позволительно оступаться, совершать плохие, недостойные поступки, а великим, воспрещается? – Цезаре завёл разговор на тему, которая давно не давала ему самому покоя.

– Я полагаю, синьор, в этом вопросе никогда не будет единой точки зрения. Среди людей укоренилось расхожее мнение. А всё потому, синьор, что на гениев возложена огромная ответственность за их талант. За дело, которое они несут людям посредством своего дара. Я бы сказал, некая миссия, – рассуждал Пауло. – Они на виду, на них равняются, с них берут пример, им подражают. У них масса поклонников, которые их обожают и ради них готовы на всё. Перед ними преклоняются. Не забывайте этого. – Кумиры всегда должны быть на высоте. Что называется, держать марку, – разговорился Пауло.

– Да, да. Когда–то я уже нечто подобное слышал, – задумчиво произнёс Цезаре. – Твои рассуждения напомнили мне беседу с моим другом Фернандо, который, узнав об истории любви русского писателя Ивана Тургенева и несравненной певицы, актрисы, педагога Полины Виардо-Гарсия, пришёл в тихий ужас, – внезапно вспомнил Цезаре.

– От чего же, синьор? – заинтересовался Пауло.

– Как от чего? От того, что они позволили себе любить друг друга, будучи связанными словом с другими людьми.

– Я что-то не припомню подробностей этой печальной истории. Кто–то из них был женат, если я не ошибаюсь, кажется так. Да, Цезаре?– терялся в догадках Пауло.

– Что значит, кто-то? Полина была замужем. Её супруг известный журналист – Луи Виардо, чудесный человек, общественный деятель. У них и дети были к моменту встречи Полины с Тургеневым. Но разве чувства спрашивают? Разве им запретишь? Прикажешь? – разволновался Цезаре, отстаивая права знаменитых, публичных людей на любовь.

– В этой истории смешанные чувства у меня вызывает судьба самого Ивана Тургенева. Непревзойдённый в своём роде мастер слова, одарённый, красивый, светлый человек. Личность! Полагаю, он, попав в такое двусмысленное положение, ощущал себя потерянным, несчастным. С другой стороны, скажу я Вам, это настоящий подвиг! Как надо любить, чтобы всю свою жизнь посвятить одной женщине. Раствориться в её судьбе. Да, не каждому дано такое, снимаю шляпу, – произнёс Пауло с чувством почтения и большого уважения.

– Вот и мать Тургенева думала и полагала, как ты. И она считала, что её сын глубоко несчастен. Не зря она прозвала Полину – цыганкой.

Мужественный шаг Тургенева – выбор рыцаря, неординарного человека. Он не подпадает под понимание рядового каждодневного поступка. По всей вероятности, нужно родиться Иваном Тургеневым, чтобы понять величие его души, целостность натуры, распознать глубину его переживаний, – с чувством преклонения, выразил Цезаре свою точку зрения и отношение к данному вопросу.

Откровение

– Пауло, Пауло, ты где? – звал Цезаре слугу.

В ответ – тишина.

– Неужели ещё спит? – вслух спросил Цезаре, лениво сползая с постели, засовывая ступни ног в домашние туфли.

– Звали, синьор? – спросил Пауло, запыхаясь, входя в комнату.

– Где ты пропадаешь? Я зову, зову, а тебя всё нет, – приставал Цезаре недовольным тоном.

– Помогал во дворе, – ответил Пауло.

– Они что, сами не справляются? У тебя своих дел предостаточно, – бубнил Цезаре.

– Слушаю Вас, синьор, – Пауло подошёл к Цезаре, пропуская мимо ушей его недовольства.

– Я нашёл в отцовских дневниках удивительнейшую историю. Она настолько потрясла меня… я за всю ночь не сомкнул глаз. Прилёг совсем недавно, – Цезаре запнулся, просматривая записи. – Сегодня ночью я записал её. До сих пор не могу успокоиться, эта девушка покорила моё сердце. Со мною давно такого не случалось.

– Кого Вы имеете в виду, синьор? Кто эта девушка? – допытывался Пауло.

– Не спрашивай. Ни о чём не спрашивай. Присядь к столу и почитай. Рукопись открыта в самом начале. Я ждал тебя, – пояснил Цезаре.

– Хорошо, синьор. С интересом почитаю, – ответил Пауло и направился к столу. Я, правда, ещё не завтракал, однако Вы, синьор, разбудили во мне интерес. Я очень любопытен, Вы же знаете, – говорил Пауло, усаживаясь за стол.

Цезаре в своём творчестве достиг той высоты, той планки, когда творят блаженствуя. Он оставлял на бумаге своё сердце. И после каждого нового произведения, его сердце уменьшалось в размере, но величие Цезаре – писателя возрастало многократно.

Чужая кровь

«Даже в самых благополучных семьях случаются ситуации,

когда вельможные особы допускают роковые ошибки, за которые приходится расплачиваться не только детям, но и внукам.

Мы переносимся с вами, мой дорогой читатель, во вторую половину 18-ого века. Италия-страна неописуемой красоты!

Родина выдающихся личностей, неповторимых, уникальных талантов.

Поместье графа – Риккардо Делла Конти.

Лето. Раннее утро. Солнце поднялось высоко-высоко, и его мягкие лучи нежат тружеников полей, согревая своим теплом спины пахарей. Они от зари до зари проводят в поле. С рассвета косят траву, собирают знатный урожай пшеницы. Хлеб уродился на славу!

Служанки проветривают на верандах подушки, простыни, покрывала, недовольно бурча себе по нос. Им бы хотелось ещё часок другой покемарить, однако управляющий строг, да и работы много. Вот и приходиться вставать с зарёй, чтобы успеть переделать всю работу. А укладываться только тогда, когда господа угомоняться и заснут.

На кухне вовсю кипит работа: жарят, шкварят, томят, – торопятся приготовить к завтраку и обеду любимые блюда графа и графини.

Главный повар предусмотрителен, он не забыл и о предпочтениях сослуживцев графа Риккардо, которые заехали накануне погостить в поместье.

Король кастрюль, так прислуга называет главного повара, старается изо всех сил, ему так хочется угодить господам. Он большой выдумщик, каждое его новое блюдо – шедевр.

Розина – баловница, хохотушка, совсем ещё юная девушка.

Красотка с пышными формами, но не толстушка, прекрасно сложена. Всё при ней, как говорится. Розовощёкая, белокожая. А летом её кожа приобретает кремовый оттенок, и её личико напоминает спелый персик. Облик Розины напоминает персонажи полотен великих живописцев, которые умели ценить женскую красоту.

Кода она родилась, отец, увидев её, пришёл в полный восторг и произнёс, обращаясь к своей жене:

– Анна, дорогая!

Ты привела на свет красивейший цветок. Я назову её – Роза. А ласково будем звать дочку – Розиной.

Девочка росла нежной, доброй, ласковой, приветливой, никому не докучая. Она с детства, с молоком матери, впитала в себя любовь и щедро ею делилась. В подростковом периоде у Розины проявился лёгкий уживчивый характер. Вот и сейчас, она не умеет грустить, печалиться. У неё завидный нрав. Ей всё нипочём. Она резвится в своё удовольствие, не ведая устали, скуки и печали.

– Ой, не могу. Ха-ха-ха-ха-хааааааа, – как россыпь звуков арфы, разнеслись раскаты заразительного смеха.

Это Розина несётся по широкому коридору, хохоча на ходу. Ей навстречу степенно передвигается старый граф – Пасквале Делла Конти. Он направляется на утренний моцион.

Розина поравнялась с графом, резко умолкла, с трудом сдерживая душащий её смех.

– Доброе утро, синьор! – поздоровалась она, присев в реверансе.

Как самочувствие Ваше? Как спалось? Ночь была душной, не правда ли? – Розина забросала старика вопросами, стараясь скрыть своё состояние.

Старый граф посмотрел на неё через пенсне, разгадал тайну Розины и ответил вопросительно, но сдержанно:

– Что это с тобой, Розина? Чего ты несёшься по коридору, как лошадь под наездником. Тебе больше нечем заняться? Так я сию минуту пошлю с докладом к молодой графине Патриции, она подберёт тебе работу. Завершив последнюю фразу, он с недовольным выражением лица проследовал дальше.

Розина, чуть не лопаясь от напряжения, прикрыла ладонью нос и рот, провожая его взглядом. Затем пожала плечиками и понеслась дальше. Она не умела грустить. Её веселило всё. Розина никогда не унывала. Такова была её натура, её человеческая сущность.

Заскочив в кухню, она выпалила:

– Что-то старый граф с раннего утра не в духе. С чего бы это?

И опять расхохоталась. Схватила на ходу, только что испечённую булочку и запихнула кусок в рот.

– Ой, горячо, – с полным ртом выговорила она.

– Чего ты торопишься так? Всё успеешь, день только начался, – поучал её повар.

А она, не слушая его, побежала, напевая ритмичную канцону, одновременно жуя.

Розина сравнительно недавно служит в графстве. Её отец при старом графе очень давно, он служит здесь конюхом. Она росла возле него.

Мать Розины умерла, и, с тех самых пор, девочка очень привязалась к отцу. А как подросла, стала проситься на работу, чтобы помочь ему.

Молодая графиня Патриция Делла Конти без промедления взяла её и приставила к своей кузине Флоренс.

Дело в том, что родители девушки трагически погибли, когда она была совсем маленькой. В связи с этими печальными событиями, девочка росла и воспитывалась у кузины Патриции, в доме графа Делла Конти. Флоренс по возрасту была гораздо моложе своей кузины. Очень её любила, почитала старого графа и благоговела к мужу Патриции, графу Риккардо.

Графиня, поразмыслив, решила, что Флоренс нужна молоденькая расторопная служанка. Они с Розиной ровесницы. Девушки подружились. Флоренс искренне полюбила Розину. Обучала её грамоте, языкам. Прививала любовь к поэзии, музыке. Много рассказывала ей о правилах этикета. Вызывала интерес к живописи и красивым туалетам. Дарила ей свои платья, туфельки, аксессуары. Учила красиво укладывать волосы. Девушки часто и подолгу беседовали, проводя время на природе. Иногда они вместе пели. Флоренс доверяла Розине свои душевные тайны. Синьор Марио де Росси давненько занимал её мысли. Они дружили с детства. Он старше Флоренс на шесть лет. Его родители приезжали с визитом к графу Риккардо Делла Конти. Дети графа и его друзей частенько проводили вместе время в играх и своих забавах. Граф Риккардо любил Флоренс, считал членом своей семьи, относился к ней покровительственно.

Флоренс очень привязалась к Марио. Была влюблена в него. Посвящала ему поэтические строки. С нетерпением ожидала его приезда к графу. Синьор Марио де Росси и сам проявлял знаки внимания по отношению к хорошенькой, приветливой и доверчивой Флоренс. Выделял её из дочерей и родственниц графа Риккардо Делла Конти и его супруги. Приглашал на прогулки, даже на охоту. У них завязались близкие отношения, переросшие в головокружительный роман, о котором никто и не догадывался. И, как бывает в таких случаях, в один прекрасный день Флоренс почувствовала биение младенца под сердцем.

Как говаривал великий Александр Сергеевич Пушкин: «Неопытность к беде ведёт».

А герой-любовник стал появляться всё реже и реже, пока и вовсе не потерялся из вида. Краем уха Флоренс слышала, что он в дальних странствиях. Однако, вернувшись, он более не навещал родные его сердцу места, вызывающие в его душе детский трепет. Со временем он и о Флоренс перестал думать. Во всяком случае, всё для этого делал.

У его поступков была веская причина. Его родители давно присмотрели ему невесту. Марио не пришёл в восторг от решения родителей. Но и перечить не мог, был вынужден подчиниться их воле. А вскоре состоялась и сама церемония, после которой он отправился в свадебное путешествие. Но сердечных чувств к своей молодой супруге Франческе, Марио де Росси, возлюбленный Флоренс, не испытывал.

Бедная Флоренс так и осталась предоставлена сама себе в таком непростом, двусмысленном положении. И конечно отчаявшись, затосковала.

Ближе к родам, Флоренс обратилась к графине:

– Милая Патриция! Я бы хотела отлучиться с Розиной к её тётушке.

Розина рассказывала, что там чудесно, красиво. Её тётушка живёт рядом с лесом, на берегу реки. У них там столько прекрасных животных. Ты же знаешь, как я люблю лошадей. Мы поживём немного на природе и вернёмся. Прислуга нам не нужна. Мы

ненадолго, – упрашивала Флоренс, стараясь выглядеть естественно.

– Ну, хорошо, хорошо, моя дорогая. Поезжайте. Я не против. Только будьте в пути осторожны. Возьмите с собой всё необходимое. Там ведь иные условия жизни.

– Спасибо тебе, моя милая, Патриция, – радовалась Флоренс.

Прильнула к кузине, поцеловала её в обе щёчки, в знак благодарности и ушла собираться. Платья тогда носили пышные, (на кринолине) графиня ничего и не заметила. А то, что молоденькая девушка заметно округлилась, было в порядке обычных вещей, считалось хорошим признаком.

– Значит, расцветает, – говорили окружающие.

В дороге Флоренс растрясло, роды начались прямо в карете.

Розина очень растерялась, она не знала, как помочь подруге.

С трудом девушки добрались до тётушки Розины – Чечилии.

Та приняла ребёнка. Ей не впервой приходилось выручать молоденьких заблудших девиц. Родился чудный мальчик – крепыш.

Но внезапно у Флоренс открылось сильное кровотечение, которое остановить не удалось, и Флоренс скончалась.

Розина приняла эту утрату близко к сердцу. Она чувствовала себя виноватой. Не могла простить себе, что подалась на уговоры Флоренс и отправилась с ней в дальнюю дорогу. Розина знала, что Флоренс вскоре должна рожать. Она считала, что была обязана отговорить Флоренс от этой затеи.

Чечилия, как могла, успокаивала, уговаривала Розину. Но все её попытки так и не воздействовали, не повлияли на душевное состояние девушки. Розина горевала.

Там на поляне, у леса, недалеко от их домика, они и захоронили Флоренс. Было решено ребёнка оставить у Чечилии, а графине правду не говорить, раз Флоренс этого не желала.

Так Розина впервые в жизни ощутила боль невосполнимой утраты и огромную ответственность перед малышом – сыном Флоренс.

Она повзрослела на глазах. Её очаровательная улыбка мгновенно сошла с уст. Потух взор. Искорка жизни, которая так легко зажигала сердца даже флегматичных людей, вместе с горькими слезами покинула Розину. Моторчик, сидевший в ней, приводивший в движение всё вокруг, заглох навечно. Она уже никогда не станет прежнею Розиной.

– Назовём его Пальмиро, что означает, странник, паломник. Мы не знаем, какая судьба ему уготовлена. Но то, что он не будет привязан к одному месту, в этом я уверена, – сказала Розина, глотая слёзы, держа младенца на руках.

– Пальмиро – красивое имя, – согласилась тётушка. – Молодец, Розина. Правильно его назвала. Без родной матери никто не знает, какая участь ему уготовлена.

В поместье графа Риккардо Делла Конти Розина не вернулась. Она не знала, как поведать Патриции и графу всё то, что произошло с бедняжкой Флоренс.

– Они так любили Флоренс, заботились о ней. Для них эта весть будет тяжёлым ударом. Я не могу пойти на это, – объясняла Розина Чечилии.

Новые заботы.

Каждый день Розина ходит за версту, в поисках молока для младенца. Там, в деревне за лесом, живёт старушка Магдалена, её козочка даёт чудесное молоко. Розина наполняет высокий кувшин молоком и отправляется в обратный путь. Она приносит свежее козье молоко, и они вскармливают им Пальмиро.

Розина приносит родниковой водицы. Наливает её в деревянное корытце. Выставляет на солнце, так водица нагревается. Лето – чудная пора! Тепло, всё зелено, красота вокруг!

Чечилия готовит отвары из смеси трав, вливает их в корытце, растворяет в воде и опускает младенца.

– Ай, как хорошо! Наш мальчик так любит купаться. Я ему кладу шишечки, он с ними играет, цепким взглядом следит, как они передвигаются по воде. Всё новое привлекает его внимание, ему интересно всё, – восторгалась Розина.

– Да, мальчик растёт любознательным, – подтверждала Чечилия. – Голубых кровей! Всё так, всё правильно, – рассуждала она вслух.

Ребёнок от рождения удивительно приветлив. Стоит Розине подойти к нему, он тут же начинает издавать бойкие звуки, шевелить ножками, ручками.

– Он думает, что ты его мама. Глянь, как улыбается тебе, – подметила Чечилия.

Розина берёт Пальмиро на руки, малыш нежной бархатной щёчкой прижимается к ней. Обхватывает своими ручонками её шею.

Розина блаженствует и тает от его ласк. Затем он дёснами впивается в её подбородок и чешет, чешет их.

– Вижу, вижу, скоро у нас пойдут зубки, – прогнозировала Чечилия, заигрывая с малышом.

– Маму ему никто не заменит, – с опозданием ответила Розина. – А я буду стараться всё делать так, чтобы он не ощущал себя обездоленным и обделённым, – ответила Розина.