Текст книги "Соня, бессонница, сон, или Призраки Мыльного переулка"

Автор книги: Инна Булгакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

И тут судьба подарила мне шанс, сначала до смерти напугав. Я свернул с поляны на тропу, там еще избушка на курьих ножках стоит. Сумрачно от сосен и уединенно. Слышу тихий голос: «Рома!» Думаю, она зовет.

– Кто зовет?

– Варя. И пошел навстречу, жить-то, в общем, незачем, да и разве я все это один вынесу? Господи, Алена! Тут у меня начался второй припадок, она не испугалась, успокаивала, уговаривала, целовала. Я так к ней привык, что потом уже и обходиться не мог. Сделал предложение – приняла. А жизнь обесцветилась, обеднела: о том не подумай, о том не вспомни. Антона я вообще из памяти вычеркнул, спал со снотворным. Даже как-то притерпелся ко всему. Вдруг – расстрел. Удар первый. Устоял. Егор приносит с могилы алую ленту. Второй удар. Значит, Соня объявилась. Алиби – тю-тю! Значит, снова убивать? Какая, извините, скука, какой я запрограммированный болванчик: по кругу, по кругу, по кругу. Самоубийство? Так ведь это ладно – ничто, пустота, небытие – я согласен. А если что-то? И там мучиться? Я пошел к Гроссу, Егор сказал, какая-то тайна есть в показаниях. А вдруг человек перед смертью, законной, уже внесенной в списки, прозревает? Вдруг Антон что передал? Нет, все то же, земное: «Передайте Катерине, что я умираю за кого-то другого». И – голубое видение в глубине, никуда от этого дешевого символизма не деться. Это Соня там стояла, конечно, и неизвестно еще, что она видела. Так я рассуждал.

– То есть вы задумали убийство Софьи Неручевой в качестве свидетельницы?

– Да нет. Так, мелькала иногда мыслишка насчет нее… или Егора. Да ведь они счастливцы, избранные, они охраняли друг друга. Она – преследуя его как убийцу; он – в поисках мертвой. В сущности, его расследование – не настоящее, он все время ждал и искал свою любовь.

– С какой целью Георгий Елизаров передал вам свой охотничий нож?

– Он хотел предоставить мне выбор между убийством и самоубийством.

– Не слишком ли много этот человек на себя берет?

– Нет, он сам рисковал – значит, имел право. «Можешь использовать его по своей воле. Я перед тобой безоружный». И был моментик: я глядел ему вслед, как он поднимается по лестнице, медленно, ступенька за ступенькой… Он – человек. Нас трое было – Жора, Антоша и я. Мы там играли в прятки, в шпионов и сыщиков… У нас ведь две лестницы, знаете…

– Знаю, насмотрелся я на ваши лестницы, на ангелов этих, купидонов. Мне уже строгача из-за ваших штучек внесли. Вы вот что скажите: почему, догадавшись, что вы преступник, Елизаров не сдал вас куда следует?

– «Сдал»… я все-таки не вещь, гражданин следователь.

– Не придирайтесь к словам. Почему он не сообщил в органы?

– Во-первых, он меня любит. Да, любит! Во-вторых, он сомневался. В-третьих, с чем бы он меня сдал? Улик не было.

– Зачем вы поехали в Серебряный бор?

– Сдуру. Испугался. Алена слишком много знала, она ведь меня почти у пня видела. Перепрятать захотел, на этом они меня и застукали.

– Вот опись вещей: майка, трико, кеды, перчатки – все в пятнах застарелой крови. А также красная атласная лента и пустая дамская сумочка. Два последних предмета как туда попали?

– Мне их Егор показывал в ящике своего письменного стола. Я как-то зашел к нему под вечер. А он с тех пор как на могиле ленту нашел, кухонную дверь не запирал – ее ждал, Соню.

– Кого?

– Подсознательно ждал. Его не было, я зашел к нему в комнату, открыл ящик и взял.

– Таким образом, вы украли вещественные доказательства?

– Можно и так сказать. Я б все воспоминания уничтожил, кабы мог.

– Однако вы ничего не уничтожили.

– Негде. Костер разжигать – морока. И опасно. Вообще я вам скажу: воспоминания неистребимы. Никак! Я все надеялся: вот-вот наш проклятый особняк снесут. Новая жизнь, знаете, на новой земле, под новыми небесами.

– Это я вам обещаю.

– Жизнь?

– Насчет жизни весьма проблематично, но в особнячок свой вы не вернетесь – это факт. Давайте-ка сформулируем мотив преступления, вы журналист, человек образованный.

– Кража – нет, отпадает. Не в драгоценности дело, там у Ады полная шкатулка… Месть. Но ведь она пожалела мать, в последнюю секунду пожалела. Колдовство, черная магия, ведьма.

– Давайте без этих штучек.

– Остается любовь. Я любил ее и возненавидел просто физически, когда пролил кровь. Кровь не соединяет, нет, нет, наоборот! И все равно я не понимаю главного: как он мог пойти на это?

– Кто?

– Я.

«Многоуважаемый Георгий Николаевич!

Согласно Вашему письму (и собственному желанию), я предпринял некоторые шаги по интересующему нас делу. Опуская все подробности моих похождений (в родильный дом, детский, в заводское общежитие), сделаю резюме. 7 июня 1965 года Ада родила девочку, названную, очевидно, в честь бабушки Варварой. Варвара Васильевна Захарьина – так она значится в документах. Ребенок родился столь слабым, что мать предупредили: если она оставит его в казенных руках, он почти непременно погибнет. Ада пошла на такой противоестественный для женской природы шаг (и как она потом жила девятнадцать лет!). А девочка, к несчастью, выжила. К несчастью: ребенок умненький, здоровый, красивый, в восьмилетнем возрасте подвергся ужасному насилию (усугубленному еще тем, что извергов было четверо).

Она не потеряла разум (надеюсь, и душу), но психический надлом произошел: во всем случившемся она стала винить свою мать, бросившую беспомощное дитя в нашу юдоль земную. Тут не мне судить, тут я отхожу со смирением. Предупреждаю только: она опасна – хотя и сознаю, что предупреждение мое наверняка запоздало. В прошлом году Варвара Васильевна уволилась с работы, выписалась из общежития. В домовой книге в графе «Куда и когда выбыл» зафиксировано: двадцать четвертое мая, г. Москва.

Что тут еще добавить? Молюсь и надеюсь, что у нее не хватило твердости следовать изуверскому принципу «око за око, зуб за зуб», что она не посмела, не захотела отплатить. И хотя наследственные черты (вспомним студента Ваську, которого боялись старорежимные старушки; Вы не замечали, что дети всегда отвечают за грехи отцов), тяжелая наследственность могла способствовать, подтолкнуть на шаг непоправимый – она, может быть, опомнилась. Может быть, может быть… будет ли когда-нибудь разорван круг зла, где один грех влечет за собой другой – и так до бесконечности?

Остаюсь с уважением и с ожиданием ответа

Петр Васильевич Пушечников».

«…И она опомнилась, Петр Васильевич, в самую последнюю секунду, когда было уже поздно, и погибла. И все-таки эта секунда много значит! Во всяком случае, я так чувствую.

Итак, произошла подмена моей невесты. Происходит всеобщая подмена. Детей, ангелов, материнских чувств. Разброд, шатание, предательство. С равным усилием, в равном внушении мой друг сердечный пойдет на подвиг и на преступление.

А ведь, эта история, Петр Васильевич, началась с любви – с непорочного ангела в белых одеждах милосердия. Любовь – любой ценой. Конечно, Ада думала, что девочка умерла. Тем большим нечаянным ударом – или счастьем и облегчением? кто знает! – явилось для нее воскрешение. А знаете, может быть, счастьем. Как она кричала по телефону: «Я готова на все! На все!» Действительно на все, раз без колебаний рассталась с любимым мужем. Она готова на все ради дочери – а та является воровать драгоценности. И все же у Ады была своя «секунда», когда кто-то в голубом склонился над ней и сказал: «Боже мой!» Она простила и попросила прощения.

Так как же разомкнуть, разорвать тот круг зла, о котором вы пишете? Легко, конечно, говорить, но прежде всего это должен сделать каждый в самом себе, и уж совершенно необходимо остановить беспощадный ход государственной машины. «Смерть! Смерть убийце!» – кричат из зала. Да разве пожизненное одиночное заключение – этот земной ад – не страшнее будет? И все-таки не горсть пыли в жестянке, воровски, тайно от близких (именно так совершаются неправедные дела), в землю закопанной.

Со страхом и надеждой жду предстоящего суда. И как хотелось бы верить, что не какие-то там мечтания о светлом будущем, а сюда, сейчас – в мерзость запустения, в тоску и отчаяние, вернется заповедь «не убий»…

Нежно и печально прозвенели колокольцы, легкие, бесшумные (душой услыхал) шаги, вспыхнули червонным золотом волосы в разноцветных венецианских бликах.

– Это ты? Проходи.

Быстро прошли в ее комнату, она села с ногами в кресло, он – на пол, на ковер, глядя снизу вверх в черные очи.

– Где ты был?

– Виделся с адвокатом.

– Зачем? – спросила она враждебно.

– Он просит кое-что передать.

– Кто? Убийца? – Она вскочила и заходила взад-вперед по комнате – от окна к двери, от двери к окну. – Если ты помогаешь ему – ты мне не нужен.

Но ничто – ни ее враждебность, ни непривычная «взрослость», ни горячка, в которой он жил сейчас, – ничто уже не могло поколебать бессонного света в душе.

– А ты мне нужна, – сказал он с робкой улыбкой, – прямо сейчас. Ты должна помочь мне совершить преступление.

Она остановилась против него.

– Что за юмор?

– Квартира Сориных опечатана. Родители его еще не приехали. Я хочу попытаться проникнуть туда через балкон. Можно?

Она опустилась на колени рядом с ним, слегка, едва касаясь, потерлась щекой о его плечо, словно вымаливая забвение и ласку. Он боялся шелохнуться, спугнуть. Господи, вот так бы и сидеть всю оставшуюся жизнь. Не выйдет! Захочется больше, больше, больше, начнется страсть, уже началась, уже невыносимое желание, бессонница и сбывшийся сон!

– Однажды вечером я шла за тобой по Тверскому.

– Да, я чувствовал.

– Солнце садилось, ты шел под липами в своих старых джинсах и вот в этой футболке. Вдруг остановился и посмотрел мне прямо в глаза.

– Сонечка, я не видел тебя.

– Ты посмотрел мне в глаза, и мне показалось, что ты прежний, ну, не виноват. Почему мама так сказала?

– Она сказала истинную правду, но в предсмертном страдании она вас с сестрой перепутала: твой жених – убийца. Она запомнила, что тут, на кухне. Варя, как она кричит: «Нет! Не смей! Мама!» Она же не знала, что Варя убита.

– Вместо меня, – Соня помолчала. – Слышу, не верю, еду на кладбище. Моя фотография, еще школьная – кто ж там, под плитой? Ты идешь по аллее, папа, пришли ко мне…

– Девочка моя, ангел мой… – Егор осекся.

– Что надо делать? – спросила Соня после паузы.

– Тебе – ничего. Позволь мне пройти в комнату Ады.

Он открыл балкон, перелез через перильца, поддел охотничьим ножом нижний шпингалет (все ветхое, едва держится в распаде, в сломе, в наступлении бетонных башен), поддел дверь, верхний шпингалет услужливо опал сам по себе. Шагнул через порог, горячий ветер ворвался в духоту и затхлость. Подошел к секретеру, сзади надвинулась тень, надвинулся голос:

– Она была здесь, у него, да?

– Да.

– Она сидела вот в этом вертящемся кресле, – продолжала Соня неспокойным, вздрагивающим голосом, – и звонила маме. – Соня села в кресло, он взял ее за плечи, пытаясь удержать. – Не надо, я хочу понять, она тогда уже задумала убийство?

– Соня, – сказал он строго, – она была несчастный ребенок, замученный садистами.

– Я знаю, – она откинула голову на спинку кресла. – Вот он – ангел!

У самой стены – в гирлянде из роз на потолке парил небесный младенец с крыльями и с какой-то кривой, похотливой ухмылочкой.

– Он смеется, посмотри! Я так и знала.

Егор молчал потрясенный, потом спросил с трудом:

– Знала? Ты бывала у Романа?

– Я все время думала над мамиными словами, последними. В ее комнате ангел тоже летит как-то нелепо, у самой стенки, может быть, есть парный?..

– Ну конечно! – воскликнул Егор. – Небесные силы разделились после социального уплотнения. Она звонила за этим секретером, вот телефон, она сказала: «Надо мною ангел смеется, догадалась?» То есть она хотела предупредить: я здесь, совсем близко, рядом.

– И мама догадалась. – Соня глядела вверх, говорила задумчиво: – Морг стал восторгаться ремонтом, помнишь? Все посмотрели на потолок, и она сорвалась, закричала: «Ничего не позволю, пока я жива!» Но почему он смеется?

– Мистический эффект объясняется, по-моему, причинами реальными: потолок протекает, видишь трещину?.. многочисленные побелки, лучшие в мире советские белила, подвыпившие маляры и так далее… Этого ангела создали минувшие десятилетия.

– А как ты думаешь, убийца понял эту фразу?

– Думаю, понял. Во время нашего разговора здесь, у него, в окно влетел солнечный зайчик, трамвай загромыхал… Зайчик поднимался вверх, вверх, я следил – и тут Рома заговорил, отвлек внимание.

– А что он просил передать?

– Книгу, – Егор снял с верхней полки секретера старинный «Новый Завет» в потертом кожаном переплете.