Текст книги "Рейволюция. Роман в стиле техно"
Автор книги: Илья Стогов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
Они хотели жить весело. А время к этому не располагало. Это время было тягучим, как пролитое варенье.
В том году, когда Новиков открыл свою АССУ, умер Леонид Брежнев, последний мастодонт социалистической эпохи. Он правил спящей империей на протяжении двух десятилетий, а осенью 1982-го умер… и это ничего не изменило… его империя продолжала спать… все в ней осталось серым, сонным и беспросветным… и только обладатели особенно острого нюха чувствовали запах серы.
3. «Новые художники» (1986–1987)
1
История культуры – это как подниматься по лестнице. На следующую ступеньку забраться можно, только постояв на предыдущей. Все вырастает из всего и даже кошмары Пикассо – не на пустом месте, а из Рафаэля и Ван Гога.
Ничего совсем нового придумать невозможно. Вернее, возможно, но для этого нужно сделать шаг в сторону. Начать с нуля. Забыть о лестнице, забыть обо всех предыдущих ступенях и начать с абсолютного нуля.
В 1982 году ленинградские художники-нонконформисты готовили выставку в Доме культуры имени Кирова. Под выставку было выделено два зала. Бородатое племя загодя приехало в ДК и начало послушно развешивать свои мутные полотна.
Тимуру Новикову и его приятелям просто повесить картинки показалось неувлекательным. С собой они приволокли такую, знаете, дверь с окошком. Обычно где-нибудь в больничных столовых через такие двери выдают тарелку с супом. То есть все выставляли картины, а эти умники выставили дырку от бублика.
Пустое место посреди облезлой двери.
Коллеги интересовались:
– А что это?
– Это ноль-объект.
– В смысле?
– Мы начинаем с нуля. Вот с этого самого. Отталкиваясь от него будем делать новое искусство.
Дырку на месте окошка они требовали внести в каталог выставки как экспонат. Бородатых художников старшего поколения заявка взбесила. Художники заявили, что если юные дебоширы во главе с Новиковым не успокоятся и не прекратят заниматься хуетой, извините за искусствоведческий термин, то им, дебоширам, будет дано по мордам, а портить своими нуль-объектами приличные выставки им дано не будет, ясно?
Дебоширы забрали дверь вместе с дыркой и притаились. Засев у Новикова в АССЕ, какое-то время они просто пили вино и обсуждали ситуацию. Потом решили, что их группа будет называться «Новые художники».
2
«Новыми» эти художники являлись потому, что существовали также и «старые» художники.
Художественный андеграунд существовал в Ленинграде всегда. Его не было во время блокады и в первые тяжелые послевоенные годы. А в остальное время он был всегда.
Первой звездой андеграунда стал Александр Арефьев. Он начинал еще при Сталине, еще в начале 1950-х. Тогда ему едва исполнилось двадцать, но он был реальной звездой андеграунда.
Арефьев начинал пить алкоголь в восемь утра, находился под наблюдением КГБ, какое-то время жил в склепе на старинном кладбище и несколько раз сидел в тюрьме. Проснувшись где-нибудь на помойке, он умывался в общественном туалете и шел гулять по Эрмитажу. Или по Большому Екатерининскому дворцу в Царском Селе. Или отправлялся в Публичную библиотеку и до темноты читал толстую искусствоведческую книжку.
Из Эрмитажа он отправлялся в самую зловонную разливуху города. С утра все начиналось по новой.
Приятелем первого подпольного художника Арефьева был первый подпольный поэт Ленинграда Роальд Мандельштам. Мандельштам был инвалид. Передвигался он на костылях. Зато у него, единственного из всей компании, была отдельная квартира. В ней члены арефьевской банды и ночевали.
Роальд не был родственником знаменитого Осипа – всего лишь однофамильцем. Отец Мандельштама был гражданином США. В 1930-х папа-коммунист приехал в СССР просить политического убежища, остался, обзавелся семьей. А потом его сослали в Сибирь, и с десяти лет Роальд жил сам по себе.
О приятелях Мандельштаме и Арефьеве ходили жуткие легенды. Мебель из комнаты Роальда они пропили. Пустые стены. Грязный пол. На полу лежат пластинки, книги и пьяные художники. Чуть ли не первыми в СССР эти двое стали реальными опийными наркоманами. Чтобы добывать рецепты, Арефьев даже поступал в медицинский институт. Позже они наладили связи с таджикскими драгдилерами. Время было такое, что пакет с героином им могли прислать просто в посылке, а оплачивали они его почтовым переводом.
Иногда приятели доедали объедки на столах в кафе, а однажды Роальд сварил и съел бездомную кошку. Но после этого они каждый раз шли гулять в Эрмитаж. Или по Большому Екатерининскому дворцу в Царском Селе. Или отправлялись в Публичную библиотеку по-французски читать о дадаизме и Пикассо.
Коллегам-живописцам Арефьев как-то сказал:
– Для вас выставка – предмет гордости. А для меня – позор!
Одна выставка художников того поколения все таки состоялась. В декабре 1974 года власти разрешили четырехдневную экспозицию во Дворце культуры имени Газа. Увиденное поразило неискушенного ленинградского зрителя.
На выставке имелись такие чудеса, как чистый загрунтованный холст, на котором зрителя приглашали оставить автограф цветным фломастером. И доска с торчащим из нее гигантским ржавым гвоздем. И зеркало с подписью «Ваш портрет». И даже висящее на стене уведомление, что главная сенсация, полотна художника Михнова-Войтенко на выставке отсутствуют, так как художник отказался выставляться.
После 1974 года андеграунд перестал быть чисто подпольным искусством. Художников понемногу душили, выставки по-прежнему запрещались… и все-таки андеграунд понемногу полз в массы.
А сам Арефьев в конце 1970-х был выслан из СССР. Он обосновался в Париже. Но прожил там всего полгода. Его труп был найден в мастерской. На мольберте стоял чистый холст. Рядом лежал новенький этюдник с нераспечатанными красками. Мертвый художник сидел за столом, сжимая в окостеневшей руке недопитый стакан красного вина.
3
Вторым, после Арефьева, отцом-основателем петербургского андеграунда был Владимир Шагин. Он был не только отцом-основателем, но и просто отцом: в его семье рос сынок Дмитрий – Митя Шагин.
Окна их маленькой квартирки выходили во двор-колодец. В гости к Шагину-старшему ходили художники и поэты. Любимой игрушкой Мити был шприц.
Как-то мама выкинула ампулы с морфием в окно. Родители поругались. Потом отца посадили в тюрьму. Мите было три года. Вместе с мамой он носил отцу передачи. Отец махал им из-за решетки рукой.
Потом сынок подрос. В престижной художественной школе, где учился Митя, пили все. На занятия учителя приходили пьяные. На переменах ученики бегали в мороженицу за сухим. В тринадцать лет Митя уже мог спокойно выпить две бутылки портвейна и его даже не тошнило.
Летом 1984 года пятнадцать ленинградских художников устроили громкую выставку в тихом городке Усть-Нарва. Был среди них и Шагин-младший. Группа, которая сложилась вокруг Дмитрия, получила в его честь название «Митьки».
Говорят, именно митьки первыми ввели моду залпом выпивать бутылку портвейна перед тем, как нажать на кнопку звонка и попасть в гости. Уставшая от бесконечных попоек жена хозяина открывала дверь и обыскивала визитера. Алкоголя с собой у него не было. Да и сам он вроде был ничего… вменяемый. Визитеру разрешалось пройти. Он проходил, присаживался и на глазах изумленной публики тут же терял человеческий облик.
Этим-то трюком митьки и прославились. Их быт обрастал слухами. Питаются митьки исключительно хлебом, пропущенным через мясорубку пополам с маргарином… Отец троих детей Дмитрий Шагин – девственник… Основная заповедь группы гласила: «Митьки никого не хотят победить!». Чтобы стать митьком не нужно было даже рисовать картины. Достаточно было носить тельняшку, пить портвейн, называть всех вокруг «братушками» и не париться о завтрашнем дне.
Те из митьков, кто вовремя перестал пить алкоголь, живы и сегодня. Они преуспевают. В Русском музее теперь проходят выставки типа: «От Ивана Репина до Дмитрия Шагина». Они имеют мастерские в прекрасных и престижных домах. Они третье десятилетие подряд тянут свою игру… давно переставшую быть смешной.
Митьки не стали легендой. Просто потому, что и не собирались. Поседев, эти толстые люди перестали ведрами лакать алкоголь, но в остальном они все те же. Они просто живы. Митьки никого не хотят победить.
4
Говорят, на дне океанов, на многокилометровой глубине существуют места, куда никогда не заглядывает солнце. Но жизнь существует и там. Уродливые безглазые твари жрут там себе подобных и рожают детенышей – таких же уродливых и безглазых.
Публика воспринимала митьков, как безобидных толстых медвежат. На самом деле они были плоть от плоти петербургского андеграунда. Рядом с этим миром подводный ад показался бы Диснейлендом.
Поэт Владимир Швейгольц часто беседовал с подружкой о загробном блаженстве. Подружке наконец захотелось испытать это блаженство на себе. Она попросила поэта убить ее. Тот не смог отказать возлюбленной.
Объяснив в чем дело, Швейгольц выпросил у кого-то из знакомых ключи от пустующей дачи. Парочка уединилась, и Владимир перепилил улыбающейся подруге горло. Попала ли она в рай – неизвестно. Известно, что Швейгольц надолго попал в тюрьму.
Из людей, которые начинали в Ленинграде андеграундное движение, до сорока лет дожили единицы. Кладбища не вмещали тех, кто решил сделать карьеру художника в моем городе.
Наутро, после предыдущего вечера, руки дрожали так, что о занятиях живописью речь уже не шла. Поэтому питие водки начиналось с утренней зарей. Начиналось с утренней зарей и продолжалось до зари вечерней. И уж к этому-то времени все начиналось по-настоящему!
К следующему утру выяснялось, что ночью кто-то убит током… Кто-то повесился… Кто-то обнаружен на дороге, расплющенный грузовиком… Кто-то, как подлинный рок-н-рольщик, захлебнулся в рвоте… Чье-то сердце, не выдержав, взорвалось… Вздохнув, выжившее брались за то же самое.
Пить в грязных мастерских было скучно, а дома – в коммунальных квартирах – неудобно. Поэтому художники очень любили пить, сидя на мокрых петербургских крышах.
Затащить на крышу ящик портвейна, выпить его весь, ощутить, что теперь ты не в состоянии даже подняться на ноги… и именно в этом состоянии пойти гулять по скользким наклонным поверхностям.
Суицид всегда был петербургским национальным видом спорта. Девушки, феи художников, резали себе горла, травились газом, а у кого фантазии не хватало, банально бросались с колоннады Исаакиевского собора. Самим-то живописцам фантазии хватало на многое.
Одним из близких приятелей Тимура Новикова был художник Валерий Черкасов. Вместе с мамой Валерий жил в крошечной однокомнатной квартире. Мама занимала комнату, а Валерий поселился в пятиметровой кухне.
Он создавал очень маленькие художественные композиции. Шедевры усеивали на его кухне весь пол. Чтобы на них не наступать, Черкасов передвигался по дому, привязывая к ногам две табуретки.
Решив покончить с собой, этот художник выбрал не затасканный способ. Он всем телом обрушился на пол, установив на определенной отметке скальпели, которые должны были вонзиться ему в глазницы.
Покончить с собой не удалось. Пробив веко, один из скальпелей застрял в изнаночной стороне черепа. Изуродованный художник окончательно сошел с ума.
А вот Тимур Новиков и его приятели поразили современников оригинальностью. Сдохнуть под забором назло врагу – не казалось им привлекательным.
«Новые художники» были циничны. «Новые» стремились к успеху. «Новые» не скрывали того, что стремятся ко вполне официальному успеху, и это шокировало окружающих.
5
Подпольный художник того времени – это типчик лет сорока. Бородатый. Одетый в растянутый коричневый свитер.
Тимур был высок, подстрижен под панка, тщательно побрит, носил дорогие джинсы и клетчатые рубашки. Его портрет следовало рисовать резкими линиями: высокий прямой лоб… орлиный татарский нос… длинный, выступающий вперед подбородок…
Путь подпольного художника лежал через тюрьмы, психушки и заблеванные кухни коммунальных квартир. Эти люди собирались в чумазых помещениях и убивали себя алкоголем.
«Новые художники» устраивали показы мод, театральные представления и танцульки с красивыми девушками. Там тоже выпивалось несчетное количество алкоголя. Но выпивалось просто так. Для удовольствия. Не ради борьбы с режимом. Это было очень странно.
«Новых художников» было всего несколько человек: сам Тимур Новиков и несколько ближайших приятелей. Они считали себя художниками, а окружающие считали их юными негодяями. Новиков хотя бы что-то рисовал, подтверждал статус художника. А Гурьянов с Африкой считали лучшими произведениями прекрасных себя.
Они были не просто денди. Они были монахами особого дзен-дендистского ордена. Вместо того чтобы носить бороду и малевать полотна, Густав и Африка спали до обеда, а потом часами бродили по комиссионным магазинам в поисках модных рубашек и экстравагантной обуви.
В 1986 году Новиков устроил у себя в галерее АССА выставку произведений Энди Уорхола. Не каждый советский искусствовед знал тогда, кто такой Энди Уорхол. А вот Новиков переписывался с нью-йоркским коллегой, и тот даже прислал ему в подарок несколько своих работ: плакаты с лицом Мэрилин Монро… банки томатного супа «Кемпбелл»…
Новиков выставил все это у себя в АССЕ, и это стало первой выставкой Энди Уорхола в СССР. Новикову было тесно в этом мире. Новикову хотелось померяться силами не с бородачом из соседнего подъезда, а со звездами Нью-Йорка и Амстердама.
Еще Уорхол прислал Новикову свою книгу «Философия успеха Энди Уорхола». Этот подарок был лишним. Новиков мог сам кого угодно обучить философии успеха. Он не хотел быть художником № 1. Новиков хотел быть просто № 1.
Что ему были все эти выставки? В середине 1980-х если власти хотели прикрыть художественную выставку, то посылали всего одного офицера КГБ. Он приходил и закрывал. Но здесь же, рядом, в тех же Домах культуры творилось что-то совершенно новое. На усмирение рок-н-рольных концертов власть отряжала каждый раз по полку милиции, и у каждого милиционера в кармане лежал кустарный свинцовый кастет, но барабаны русского рок-н-ролла все равно выбивали свой ритм и справиться с этим было невозможно.
«Новые художники» были художниками. Но вели себя – как рок-н-рольные звезды. Они и были рок-н-рольными звездами. Одноклассник Новикова Олег Котельников играл на гитаре в первой панкгруппе страны… Африка проводил больше времени на концертах Гребенщикова, чем в мастерской… Густав лупил по своим барабанам…
Музыкой занимались почти все «Новые художники». Кроме, пожалуй, Ивана Сотникова. Но об Иване Сотникове разговор впереди.
А тогда, в середине 1980-х плиты земной коры пришли в движение. Скоро должна была брызнуть магма. Первыми поняли, что происходит, Новиков и его приятели. Они первыми попробовали оседлать цунами русского рока.
4. Кафе «Сайгон» (1987–1989)
1
Целых двадцать пять лет кафе «Сайгон» было центром петербургской культуры. А вот когда именно закрылся «Сайгон» – никто не помнит. Четверть столетия. Довольно длинная жизнь. Открылся он осенью 1964 года, но когда же он закрылся?
Прежде «Сайгона» модная публика собиралась тремя кварталами выше по Невскому, в кафетерии на Малой Садовой. Туда ходили первые ленинградские стиляги. Там можно было встретить подпольно рукоположенного православного священника. Или энтузиастов, которые, сидя в центре Петербурга, готовили государственный переворот в Испании.
В «Сайгоне» публика была совсем другой. Место открыли спекулянты книгами и антиквариатом. Вслед за продавцами книжек подтянулись любители книжки читать… а потом и любители писать.
Почему кафетерий на углу Невского и Владимирского проспектов получил такое имя – неизвестно. Репутацию «Сайгону» сделали похмельные поэты 1960-х, любившие хлопнуть здесь «двойного черного без сахара» по 14 копеек.
Считалось, что в «Сайгоне» варят лучший в городе кофе. Как-то из тюрьмы в Ленобласти несколько зеков сбежали только бы попить знаменитого «сайгонского» кофе. В кафе их и взяли.
Однако посетители пили никакой не кофе, а принесенный с собой портвейн. Или коньяк. Коньяк продавался здесь же, и для картежного каталы с Лиговки напоить коньяком «сайгонского» поэта было делом чести, а поэты в знак благодарности на всю улицу читали стихи.
Сюда хаживали Иосиф Бродский и Сергей Довлатов. Здесь собирались все: поэты-алкоголики и просто поэты, первые подпольные валютные миллионеры, драгдилеры, менты в штатском, рок-звезды, толпы художников, гомосексуалисты-проституты и, разумеется, огромное количество сумасшедших.
Каждое утро молодого Бориса Гребенщикова начиналось с чашки кофе в «Сайгоне». Постоянным посетителем «Сайгона» был и пианист Сергей Курёхин.
2
В середине 1980-х Курёхин по утрам играл на рояле во время соревнований по художественной гимнастике, а вечерами болтался по букинистическим салонам на Литейном проспекте и ведрами пил кофе в кафе «Сайгон».
Рядом точно такую же жизнь вело огромное количество таких же, как он: тощих, прыщавых, нелепо одетых и жутко талантливых. Все они были со странностями, но Курёхин – особенно. Чего стоили одни его музыкальные вкусы! Можете поверить? Этот парень любил не Rolling Stones и не Led Zeppelin, а авангардный джаз. Ну не оригинал ли?
Он пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым, хлопотал за парня… не, бля буду, жутко талантливого парня-саксофониста из Омска… слушал треки лондонских джазменов, ночевал в мастерских у знакомых художников, пил вино с Гребенщиковым, пил вино с Тимуром Новиковым…
Так шли годы. Он завоевал репутацию лучшего в стране джазового пианиста. Для одного английского лейбла он записал сольный джазовый альбом. Когда запись была прослушана на Западе, специалисты просто не поверили. Решили, будто трек проигран в ускоренном режиме, ведь играть с такой скоростью и при этом столь технично – выше сил человеческих.
Среди знатоков альбом стал сенсацией. Но – только среди английских знатоков. В России Курёхина по-прежнему никто не воспринимал всерьез. Джазмены считали его рок-музыкантом, рок-музыканты считали его джазменом, а классические музыканты считали его козлом.
Он чувствовал себя номером один. Он и был номером один. А окружающие похлопывали его по плечу и говорили: «Да, старик, забавно это у тебя получается».
Курёхин пробовал играть с сайгонскими приятелями. С группой «Аквариум» он записал целых четыре альбома. При этом каждая собака в СССР знала, что такое «Аквариум», но кто хотя бы слышал об улыбчивом парне по фамилии Курёхин?
Работа с «Аквариумом» обернулась криками и скандалом. В этой группе было место только для одного лидера. Гребенщиков был обижен: он дал шанс никому не известному самородку поработать с раскрученным брендом, и где благодарность? Курёхин тоже был недоволен: он пытался превратить «Аквариум» в нормальный музыкальный коллектив, и чем ему ответили?
Они перестали общаться. Потом, после того как Курёхин умер, Гребенщиков сказал о нем много теплых слов. Но сперва они лишь за глаза поливали друг друга грязью и в интервью называли друг друга мудаками.
Этот экспириенс был для Курёхина важен. Он понял: делать как лучше не стоит. Стоит делать так, как лучше для тебя. И он стал делать именно так. Но это было позже. А пока он и молодой Боб Гребенщиков просто пили кофе в кафе «Сайгон».
3
Забитый народом перекресток. Протиснуться, войти в деревянные двери. Слева – барная стойка со старой рычащей кофеваркой. Чуть дальше – ступенька вниз и длинный зал с круглыми столиками. Пахнет сыростью и дешевыми сигаретами. Народу много, и говорят все одновременно. Мычат пьяные. С самого утра смертельно пьяные легенды городской культуры.
Договаривались встретиться в шесть. Пили кофе. Потом пили алкоголь. Потом пили все, что удалось найти. Иногда доедали с оставленных на столе чужих тарелок. Знакомились с девицами. Целовались со знакомыми девицами. Пьяными пальцами хватали за бюст незнакомых девиц. Читали стихи. Ругали тех, кто читает стихи рядом, смеялись над теми, кто не понимает наших стихов, и отказывались понимать стихи соседей.
Собственно за этим сюда и ходили. Девушек в «Сайгоне» было огромное количество. Девушки были симпатичные… девушки были разные. Были провинциалки только что с Московского вокзала. А были барышни, состоящие в интимной переписке с философом Мартином Хайдеггером.
Так проходили десятилетия. Так проходила жизнь.
«Сайгон» был полон странными типами. Самым странным из всех был 90-летний аристократ Олег Михайлович Сумароков.
Родословное древо Олега Михайловича корнями упиралось в шведского конунга Рюрика. До революции его предки славились чудачествами и щедрой благотворительностью. Олег Михайлович прославился приблизительно тем же.
Внешне он был типичный советский пенсионер. Этакий добрый дедушка. Поношенное пальто. Седые вихры. Но под пальто его сердце билось в ритме хэви-металл.
Как-то Сумароков должен был выступать на очень официальном мероприятии (что-то о модной тогда молодежной культуре). Телекамеры. Отечественные академики. Иностранные инвесторы. Чиновники в строгих костюмах. Сумароков пришел тоже в строгом костюме. Сказал прочувствованную речь. Развернулся, чтобы сесть на место, и зал замер. Брюки сзади у выступавшего были разорваны пополам и не могли скрыть ни единого сантиметра его старческих ягодиц.
Он был первым в стране культуристом. Особых успехов не достиг, но штанги тягал до старости. При этом беспробудно пил. Допивался до того, что зимой, со шваброй наперевес босиком выбегал на улицу и принимал бой с армией видимых только ему гигантских крыс.
Еще в 1960-х Сумароков организовывал радикальные акции по защите памятников старины. Такие, знаете, в стиле сегодняшних «гринписовцев». Потом занимался парашютным спортом и вроде бы даже имел по этому поводу почетный парашютистский значок.
Под конец жизни он стал протестантским пастором. Правда ненадолго. Из церкви его тоже изгнали. Вместо проповедей Олег Михайлович приглашал к амвону знакомых панк-рокеров, и прихожане в ужасе затыкали уши ладонями.
Сумароков первым из деятелей андеграунда стал говорить с властью на ее языке. В пухлом своде причудливых советских законов он нашел несколько годных по смыслу и, потрясая ими, начал ходить по райкомам и исполкомам.
Когда ему отказывали, он не шел молча напиваться, а подавал апелляцию. Он обзавелся печатями. И он добился своего. В 1987 году под обустройство молодежного клуба Сумарокову было передано громадное здание в самом центре города. Прямо напротив офиса КГБ и в двух шагах от АССЫ Тимура Новикова.
4
Галерея Тимура Новикова была первым ленинградским сквотом. Но она была совсем небольшой – частный клуб для приятной публики. А Сумароков прямо под окнами КГБ основал громадную коммуну. Сквот получил название «Клуб НЧ/ВЧ». Олег Михайлович был фанатом группы AC/DC – отсюда и название. В рушащемся неотапливаемом здании жили сотни людей: джанки, первые кришнаиты, авангардные фотографы, рок-звезды, которые не умели играть на своих инструментах, безумные художники-мультипликаторы и толпы просто гребнястых подонков. Здесь же обосновался и первый русский панк Андрей Панов, больше известный под кличкой Свинья.
Панов стал легендой почти сразу. По городу ползли слухи: Свинья ходит по Невскому проспекту в женском нижнем белье… Свинья прямо на квартирном концерте убил человека…
Самый известный сюжет был связан с фекалиями. Детали могли различаться, но вкратце суть такова.
Свинья шел по улице и захотел в туалет. А туалета поблизости не оказалось. Тогда он просто расстегнул брюки и сел на корточки. Прохожие отворачивались и краснели. Девушки замирали с круглыми глазами, а потом со всех ног бежали прочь.
К распоясавшемуся хулигану, играя желваками, подошел милиционер:
– Какаем? На улице? Непорядок! Будем оформлять статью за хулиганство.
Панк удивился:
– Вам не нравится, что я какаю? Так я уберу!
Он сгреб фекалии в ладони и отнес в урну. А милиционер грохнулся в обморок.
5
Свинья умер еще до того, как ему исполнилось сорок. Последние несколько лет он не трезвел вообще ни на мгновение. При этом родился он в милой еврейской семье и всю жизнь прожил с любимой мамой.
Отец Свиньи был ведущим танцором Кировского театра. Сегодня он возглавляет Бостонский балет в США. У нас в стране он известен куда меньше сына, хотя на Западе его ставят в один ряд с Нуриевым и Барышниковым.
Когда встал вопрос о получении образования, Андрей подал документы в Театральный институт. По закону, платить стипендию сыну должен был родитель, проживающий за границей. От отца Андрей получал по полторы тысячи рублей за раз. В СССР это были фантастические деньги. Не все получали столько за год.
Учиться в модном вузе… получать за это огромные бабки… чего еще надо? Панов проучился в Театральном институте всего три месяца, а потом забрал документы и создал первую панк-группу страны. Прикинув, как по-русски могло бы звучать «Sex Pistols», группу назвали «Автоматические Удовлетворители».
Типичным приемом Свиньи было выйти на сцену и тревожным голосом спросить в микрофон:
– Андреи! В зале есть Андреи?!
– Есть!
– Ну, так держите хуй бодрее!
И уйти со сцены минут на двадцать.
В 1988-м во время выступления на рок-фестивале в Киеве музыканты накрыли на сцене стол. Когда объявили их выход, они расселись вокруг и стали пить алкоголь.
Публика решила, что это такой эффектный заезд, и сперва молчала. Потом, минут через двадцать, на сцену полетели стулья. Кто-то из музыкантов оторвался от стола и спел-таки пару куплетов.
Всего выступление продолжалось около двух часов. «АУ» за это время успели нарезаться до полусмерти. Выпито было много, а спето от силы полпесни. Сам Панов считал это выступление лучшим в своей карьере.
Ежегодно тысячи мальчиков с сальными волосами и угреватой кожей берут в руки гитары и идут на штурм небес. Кто-то из них становится звездой. Кто-то – нет. Но начинают они всегда одинаково: набрасывают на плечо ремешок гитары и шепчут миру: «Держись, гад!..».
Потом мальчишечьи пальцы забывают, как берутся аккорды. Звездами становятся единицы. Но никто не переживает из-за этой фигни.
Рано или поздно ты поймешь, что успех – это всего-навсего слово из пяти букв. Это дойдет до тебя обязательно. Потому что это правда. До тебя дойдет, что никто в целом мире не станет, просыпаясь, шептать твое имя.
В тот момент, когда ты покоряешь вершину, для тебя начинается путь вниз. Тот, кто добился всего, дальше будет только терять…
и терять…
и терять…
и терять…
так не проще ли оставаться внизу? Не проще ли вести себя так, будто на вершине ты уже побывал, даже если ты там не побывал?
Лицо Свиньи так и не появилось на обложке ни единого глянцевого журнала. И в заставке ни единого ТВ-шоу тоже не появилось. Дело не в том, что успех его не интересовал. Еще как интересовал! Но только реальный успех, а не тот бред, который подразумевают под этим словом.
Потому что успех выглядит красиво в кино, а в жизни успех не стоит того, чтобы его завоевывали. Слишком много мороки… слишком мало удовольствия.
6
Сквот Сумарокова располагался с одной стороны от офиса КГБ, новиковская АССА – с другой, а вокруг этих двух точек, как опята вокруг пня, стали расти места помельче. Клубы, галереи, театры и просто дыры, куда каждый вечер набивались толпы юных бездельников.
И все равно, самым главным местом в мире был «Сайгон». Все дороги города вели на перекресток Невского и Владимирского.
Хиппи 1970-х меняли отдельные квартиры в новостройках на крошечные комнаты в коммуналках напротив «Сайгона». Допив кофе, тусовка перебиралась к ним. Они слушали музычку и курили только появившуюся в городе марихуану.
Самое ужасное, что поменянные квартиры никуда не делись. Мир изменился два раза подряд, а квартиры остались. Обитаемы и до сих пор. За прошедшие двадцать лет там ничего не изменилось. Все так же попахивает жженой травой. Звучат все те же трупные звуки King Crimson.
Поколение рок-н-ролла напоминает беженцев из Атлантиды. Их родина ушла на дно в мифологическую эпоху. А сами они все еще живы. Опухшие, полысевшие рок-н-роллеры поигрывают иногда на своих гитарках. Снимают их с антресоли. Сдувают вековую пыль. Поигрывают. Получается ничего.
«Сайгон» выблевал свое прошлое, сменил кожу, и на месте чумазого кафетерия сейчас стоит дорогущий отель «Рэдиссон». Охранники с бэджами и рацией в ухе даже не подозревают, руины чего им выпало охранять.
Из окон соседних домов на «Рэдиссон» смотрят выжившие атланты. Они сидят на коммунальных кухнях, пьют чай, кушают гречневую кашу и ведут беседы, начавшиеся два десятилетия назад.
Они все еще слушают свой замогильный рок-н-ролл. Слушают осторожно: он что-то плохо пахнет последние годы… неприятный какой-то запах… лучше его не тормошить… но что поделаешь?.. ведь это рок!.. великий рок!.. все должно продолжаться, даже если все давно кончилось.
