Текст книги "Рейволюция. Роман в стиле техно"
Автор книги: Илья Стогов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)
25. Радио Re-cord (1997–1998)
1
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):Обиднее всего, что страна не знает своих героев. Но сейчас я вам все расскажу. Сейчас вы узнаете, кому обязаны всем хорошим в своей жизни. Вы ведь хотите узнать правду?
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):Сейчас уже и не вспомнить, каким ветром нас занесло на радио «Рекорд». Просто с Виктором Михалычем Резниковым, знаменитым певцом и композитором, написавшим песню «Динозаврики, может, вы попрятались в Африке?», мы были знакомы очень давно. Кажется, познакомились в начале 1990-х, когда он тоже сотрудничал с телевидением. А может, и нет. Ну, неважно. Важно, что в те годы он умудрился получить деньги с какого-то немыслимого сталелитейного комбината. Каким-то образом он извлек из них сто с лишним тысяч долларов, и на эти деньги соорудил продюсерский центр, при котором существовало и радио «Рекорд». Он открыл центр, он открыл радио, а потом скоропостижно скончался. И его жена, Людмила Александровна, оказалась в очень сложной ситуации. Муж погиб, на руках двое маленьких детей, как жить дальше – непонятно. Но она все-таки вытянула радио, и вещание продолжалось. За это ей можно сказать только огромное «Спасибо». Радио работало, эфир заполнялся, дела как-то шли.
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):А дальше мы просто пришли на «Рекорд» и попросились на работу. Натурально – пришли и предложили, чтобы там выходила радиоверсия «Камышей» в нашем исполнении…
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):Потом запустили еще шоу «Модный Бум». Оно выходило каждый вечер…
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):А через какое-то время мы пришли к Людмиле Александровне и сказали:
– Людмила Александровна! Понимаете, мы ведь, в общем-то, супергерои. И лучше нас все равно нет, поэтому давайте мы станем здесь самыми главными. Как вы считаете?
Людмила Александровна думала не очень долго. Она предложила нам огромные деньги, гигантские зарплаты, и мы, конечно, не могли отказаться. И стали заниматься радиостанцией. Хотя никакой станции на тот момент еще не существовало. Включив 106,3, человек мог услышать сигнал. Нормального вещания еще не было. Потому что до нас программными директорами «Рекорда» работали все кому не лень.
DJ Федор Бумер:Чтобы отыграть на этом радио, нужно было записаться заранее, договориться чуть ли не за месяц, что ты поиграешь, и следить, чтобы тебя поставили в эфирную сетку. В положенный день я брал проигрыватели под мышки, а в сумке у меня лежал микшерский пульт и пластинки. Нагруженный всем этим я ехал на радио. У них техники тогда вообще не было.
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):Был период, когда программный директор куда-то на четыре недели пропал. И радио четыре недели плейлист вообще не меняло. Компьютер просто выдавал одни и те же песни. При этом с самой музыкой творилось что-то невообразимое. Любой человек мог прийти и начать втирать, будто его музыка – самая передовая. И его тут же ставили в эфир.
DJ Костя Лавски (Константин Петров):На радио «Рекорд» брали всех подряд. Первое время там был такой арт-директор, который в музыке не разбирался вообще. Он ходил на вечеринки, читал флаеры, а потом нанимал диджеев, исходя из того, что на флаерах было написано.
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):Личных музыкальных пристрастий Людмилы Александровны я не знаю. Но думаю, она и до сих пор не очень отличает драм от бейса. Зато она хорошо отличает рубли от долларов. И вообще ориентируется.
Сориентировавшись, она передала свою радиостанцию в наши руки. Потому что на тот момент «Рекорд» мог в течение нескольких дней не выдать в эфир вообще ни одной популярной песни. А такого на радио не бывает. Так что первым делом мы начали радио форматировать. И сделали из «Рекорда» то, чем они являются сегодня.
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):У нас в компьютере лежало до хрена «колбасы». Нужно было что-то с этим делать, и я придумал ставить ее по ночам. Я сделал плей-лист, состоящий исключительно из «колбасы»: каждый день, с понедельника по пятницу она играла с двух ночи до пяти утра. Нужно было как-то все это обозначить, и я предложил название «Колбасный Цех». Почему – не знаю. Говорят, сейчас «Колбасный Цех» – крупнейший рейв Восточной Европы. Но началось все с того, что я просто сделал ночную программу.
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):Через какое-то время делами радиостанции стал заниматься еще и сын Людмилы Александровны, Андрюша Резников. Помните, наверное: когда он был маленьким, то вместе с сыном Михаила Боярского пел папину песню про динозавриков. Ну вот! К тому времени Андрюша вырос и взял радиостанцию в свои руки. Мы четыре месяца объясняли ему, как все это работает, и, кстати, Андрюша помнит добро. Он до сих пор нас благодарит. В отличие от всех остальных.
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):Четыре года подряд я вставал в пять утра. А Воронов – в полшестого. Каждый день у нас было утреннее шоу. Мы отрабатывали его, но домой после этого уехать, конечно, не могли. Нужно было заниматься дневными делами. А потом еще и ночными делами. В общем, мы сидели там до полной потери пульса.
К тому времени на «Рекорде» существовало драмэнд-бейс шоу. Оно называлось «Рикошет», а вели его DJ Федор Бумер и DJ Тук. При этом Бумер уже тогда вел себя, как телепроповедник: задирал подбородок и крестом складывал на груди руки. Федя вообще не приезжал на эфиры. Он заранее записывал программу на кассету, и Тук, как младший по званию, эту кассету привозил к нам в студию. Бумер считал себя суперзвездой, хамил всем окружающим, а потом даже перестал являться на мероприятия, где его участие было заявлено. В общем, Бумер обидел руководство компании.
DJ Федор Бумер:Ёбаный корень! Сейчас всем кажется, будто «Рекорд» это круто. А это было радио самого низшего дивизиона! Оно было просто по уши в говне! То есть, нереальная вообще срань болотная! Это мы делали им услугу, когда соглашались там поиграть. Я брал под мышки свои вертушки, набивал рюкзак пластинками, и – полный вперед! Приезжал, играл, обратно ехал за свой счет на такси. Выступал на этом долбаном радио, а потом ехал играть по клубам.
Сергей Мельников (теле-и-радиоведущий):В общем, руководство компании приняло решение, что Бумера надо закрывать.
Федора закрыли, и на радио больше не было шоу про драм-энд-бэйс. Но совсем без такого шоу тоже нельзя. И что делать? Вот тут-то и появился DJ Гвоздь. Я Гвоздя мучил реально. Я заставлял его произносить скороговорки, потому что у него были проблемы с дикцией. Но постепенно мы справились. По четвергам ночью Гвоздь стал вести четырехчасовое драм-энд-бейс шоу «Пиратская станция». Сперва два часа драм-энд-бэйса, а потом два часа еще черт знает чего. Вот так DJ Гвоздь и появился на «Рекорде».
DJ Федор Бумер:Я работал на радио «Рекорд» до тех пор, пока они не организовали гениальную серию выступлений под бредовым названием, что-то вроде «Получи пятерку и встреться с диджеем!» Или там была не пятерка, а зачетка? В общем, ты понимаешь. Для меня это было совершенно неприемлемо. Руководство радио предлагало мне выступать в спортзалах или актовых залах институтов и школ! Нормально? Пускай там играет DJ Цветков! Или DJ Ромео! Я играть там не собирался! Ни за что!
Я говорю:
– Вы что, с ума посходили? Вообще не понимаете, что несете?
А они будто только этого и ждали. Тут же заявили мне:
– У нас есть DJ Гвоздь! Молодой мальчик, из которого мы сделаем звезду! Ярче тебя! Мы уже сделали DJ Цветкова, а теперь сделаем еще и DJ Гвоздя!
Ну что? Я пожелал им попутного ветра в сраку, развернулся и ушел. Вот так появился DJ Гвоздь. С его харизмой и дикцией ему потребовалось два года, чтобы добиться хоть какого-то резонанса.
Представляешь, сколько в него было ввалено денег и рекламных эфиров? Именно благодаря Андрею Резникову и его команде драм-энд-бэйс сейчас, – это дерьмо, которое не имеет никакого отношения к музыке. Спасибо, в общем, им большое.
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):После того, как ушел Бумер, самым крутым на радио «Рекорд» был, конечно, DJ Цветков. Это было время расцвета «колбасы», в смысле таких стилей, как прогрессив-хаус или европейский прогрессив-транс. Цветкова незачем было раскручивать, потому что он реально был очень популярным персонажем. У него было шоу «Полетели», которое продавалось лучше всего, что было на «Рекорде». К концу 1990-х он был мегапопулярным.
DJ Федор Бумер:Ну, да. Появился такой мифический чувачок, Леша Цветков. Какой-то молодой парень, школьник. Он тогда еще реально учился в школе. Радио «Рекорд» пребывало тогда в такой фазе, что только школьники там и могли играть.
Вадим Воронов (теле-и-радиоведущий):Можно сказать, что всего за несколько лет из «Рекорда» мы сделали фабрику звезд. Наши диджеи становились звездами, радио начало нормально работать. При этом на рекламу станции не было потрачено ни копейки! «Рекорд» поднялся просто на наших идеях. Мы пришли и подняли «Рекорд» с колен. (Смеется.)
DJ Romeo:Я присоединился к движению в 1997-м. В том году в музыку пришли совсем другие люди. Все они группировались вокруг радио «Рекорд». Естественно, наше поколение отличалось от пионеров техно точно так же, как совсем молодые диджеи отличаются уже от нас. Для диджеев первой волны главными были идея и музыка. А мы были еще и бизнесмены. Идея для нас тоже, конечно, была важна, но с самого начала мы отличались тем, что умели зарабатывать деньги.
DJ Лена Попова:А я вот до сих пор не воспринимаю диджеинг как работу. И никогда не воспринимала. Это занятие приносит мне удовольствие, а кроме того, еще и деньги. Но глупо думать, будто на диджеинге можно разбогатеть. Сегодня ты зарабатываешь, а через два месяца лавочка может вообще прикрыться. Это ведь игра! Играть и работать, – ну, это же совсем разные вещи, правда?
DJ Romeo:Те, кто стоял у истоков движения, в общем, уже сошли со сцены. А те, кто начал играть только в XXI веке, еще не достигли никаких высот. И если посмотреть, кто сейчас получает самые большие гонорары, то видно: это мое поколение. Те, кто пришел в конце 1990-х и начинал на радио «Рекорд». Просто это был момент, когда поколения сменились и на первый план вышли совсем другие люди.
2
В свое время Тимур Новиков получил членский билет клуба «Тоннель» за номером один. Принимал он участие и в открытии клуба «Грибоедов». Правда, после того, как Тимур Петрович ослеп, он несколько отошел от дел. Правда, все же не до конца. Так что через какое-то время было решено провести телемост между ним и посетителями клуба «Грибоедов». Тесный и темный танцпол. Музыка лупит прямо по мозгам. Карикатурные изгибы коротеньких ножек. Над головами танцоров в телемониторе появляется Новиков.
Выписавшись из больницы, он перестал бриться и теперь носил длинную бороду. Он похудел в последнее время. Теперь в нем было что-то от ветхозаветных пророков.
Невидящие глаза. Впалые щеки. Упрямо торчащая борода.
В телемониторе он шевелит губами.
(Он что-то говорит…
Погоди… не слышу… что-что?)
– Красота – это… Ведь на самом деле, ты…
(Да прибавьте вы этот чертов звук! Что он говорит?!)
– Потому что красота…
Он собирался сказать им важные вещи. Мир танцевал под его музыку много лет. А потом у мира начали гудеть ноги. Тогда мир остановился и поглядел по сторонам. Никто не знал, что делать, – но он-то, как обычно, знал. Он прекрасно видел, куда нужно идти.
Он собирался рассказать именно об этом. Но музыка стучала громко, а телемонитор висел чересчур высоко. Тимур Петрович шевелил бородой, но смотрели все не на него, а на диджея.
(На классного парня DJ Пуго)
Неужели вы не слышали о DJ Пуго? Все на свете знают классного парня DJ Пуго! Он сводил пластинки и с каждым оборотом винилового диска стаскивал с себя одежду.
Кепку.
Рубашку.
Футболку.
Давай-давай!
Он стаскивал брюки и кидал их в толпу. Организаторы вечеринок знали, что посреди сета он обязательно стащит брюки и швырнет их в толпу. Организаторы вечеринок боялись классного парня DJ Пуго. А публика вытягивала руки навстречу летящим брюкам и орала:
– Давай! Давай!
Во время первого большого рейва во Дворце спорта «Юбилейный» рыжеусый милицейский майор в серой куртке показал на него пальцем и задрал грозные брови:
– Что так-кое?
Но целый стадион орал славному парню:
– да-вай! да-вай!
И он давал по полной. Он стаскивал трусы и оставался голым. А майор плевал сквозь рыжие усы и уходил.
Белое лицо. Черные наушники – словно чебурашкины уши. В этих чертовых вспышках фиолетового света было ничего не разобрать. В тощих белых руках мелькали жирные черные пластинки. И с каждым оборотом он расходился все больше.
Он перебирал те самые струны, на которых земля была привешена к твердым небесам. И казалось, что в его пальцах эти струны сейчас лопнут. Он вскакивал на пульт и двигал тазом, качал членом, взбрыкивал тощими белыми ногами в такт своей славной музыке.
– Давай-Давай-Давай!
Да, а потом у DJ Пуго появилась girlfriend. Она была отличная! Еще более безбашенная, чем он сам! Теперь в толпу летели не только его джинсы, но и ее. Ее джинсы! Ее футболки! Ее трусы!
Они оставались голыми оба, и уж тут-то все начиналось по-настоящему!
Он поворачивал ее к себе спиной. Она кричала во весь голос, да кто б ее расслышал?
Она даже сама себя не слышала. Она только видела, как DJ Пуго менял пластинки прямо через ее голову, а единственное, что видел он, – ее затылок, ее голову и развевающиеся в такт его музыке светлые волосы, загораживающие весь мир.
Птынц-птынц-птынц-птынц…
Птынц-птынц-птынц-птынц…
И вспышки фиолетового лета.
– Давай!
Давай!
Давай!
Давай!
Он давал. Танцпол принадлежал только ему. Как его девушка. Как весь этот мир.
Часть последняя
26. Лето 1996 года
1
Осенью вспоминать весну – неловкое занятие. Как вспоминать вчерашние пьяные выходки. Весна прекрасна. Мы все так ее ждали. Казалось, начинается все самое главное… но ничего ведь и не думало начинаться.
Это просто такое время года. Мы реагируем на него, словно животные. Не желаем помнить, что весна – это просто время года на полгода предшествующее осени.
Весной ты бежал и рыдал от восторга. А осенью хочется всего лишь оказаться в тепле. Все-то ты видел, все-то ты знаешь… Осенью тебе хочется просто попасть в теплое место. Выпить и поболтать.
«Тоннель» давно закрыт и сгнил. «Нора» тоже сгнила, хотя закрылась недавно. «Планетарий» изгнали из планетария: в этом зале дети все еще смотрят на звезды, но теперь это не звезды стиля драм энд-бэйс и не ослепительные стриптизерки, а всего лишь Сириус. Пушкинскую, 10 расселили, отремонтировали и стали сдавать под дорогие офисы. В «Грибоедове» душно и не интересно. Клубы стали носить иные имена. Ночь теперь проводят по иным адресам. Это больше не сырые норы. Это дорогие места с хорошим меню, но почти без танцев. Какие танцы, когда тебе сорок?
Выпить и поболтать. Обсудить цены на недвижимость и как дорого обходится теперь приличное воспитание детей. Послушать музыку, выпить еще. После этого можно идти домой.
Вы обратили внимание, какой короткой вышла эта книга? Только все вроде началось – а уже пора закругляться. Жизнь, это всегда так. Только вроде разгонишься, как пора умирать.
2
Когда Новиков еще жил в Нью-Йорке, то обходил по три-четыре модных клуба за ночь. Вместе с Андреем Хлобыстиным они подходили к входу и занимали место в очереди, но люди, осуществлявшие фейс-контроль, махали им руками:
– Не стойте в очереди. Можете проходить. This way, пожалуйста.
Они проходили. Им было приятно. Во всем Big Нью-Йорке не было второй такой пары, как они.
Хлобыстин был знаком с Тимуром Петровичем чуть ли не всю жизнь. Они успели познакомиться еще в первой новиковской галерее АССА.
На тот момент двадцати-с-чем-то-летний музейный работник Хлобыстин заведовал императорскими дворцами в Петергофе. Потом плюнул на музейную карьеру и стал кататься с Новиковым по миру.
Как-то в Нью-Йорке они пошли на вечеринку к знакомым. Там оказалось скучно. Они ушли. Вышли на Бродвей. Новиков спросил:
– Как вам тот парень?
– Который?
– Ну, был там… Такой… невысокий.
– Да ничего. Вроде симпатичный.
– Запомните его, Андрей. Думаю, этот парень станет звездой. Он актер. Его зовут Киану Ривз. Думаю, вы еще услышите его фамилию.
Потом Ривз действительно стал звездой. Потом Новиков вернулся в Петербург. Теперь он редко куда-нибудь выезжал. А Хлобыстин возвращаться не торопился. Он остался жить в Париже, потом в Берлине, потом в Вене, потом опять в Берлине. Он обзавелся мастерской и новыми приятелями. Он отлично себя чувствовал.
Летом 1996 года из Петербурга стали доходить странные новости.
– Курёхин умер.
– Вадим Овчинников умер.
– Тимур Петрович потерял зрение. Он тоже со дня на день умрет.
Кончались 1990-е, и мир кончался. Все понимали, что страшная цифра 1999 это перевернутое число зверя. Светской жизни – конец. Конец тысячелетия – маленький конец света.
Кончались 1990-е, и наступал Millenium. Наступал он как-то чересчур рано. Но симптомы были налицо. Хлобыстин сидел в безопасном Берлине, но чувствовал: там, дома, в Петербурге, происходит что-то не то.
Хлобыстин плюнул на студию, плюнул на европейских приятелей, собрал вещи и вернулся в СПб чтобы своими глазами увидеть: что там, черт возьми, творится?
3
Сергей Курёхин умер в августе 1996 года. Его похоронили в поселке Комарово, рядом с Анной Ахматовой. Две легенды – кладбище одно.
История вышла странная. Курёхин был очень здоровым человеком. В 42 года он был гибок и мускулист, словно тинейджер. За полгода до смерти он проходил полное медицинское обследование. Докторши цокали языками: в какой отличной физической форме находится мужчина!
Через четыре месяца он уже не мог ходить. Врачи пробовали его оперировать и не верили глазам. Болезнь, от которой он умер, была почти невозможной: саркома сердца. Словно на сердце у него вдруг выросло еще одно сердце.
После того как Курёхин умер, его именем хотели назвать какую-нибудь петербургскую улицу. А в Штатах в память Курёхина был проведен музыкальный фестиваль SKIF: «Sergey Kurehin International festival».
Сразу по окончании первого SKIFа организатор фестиваля Борис Райскин покончил с собой. Через год погибла дочка Курёхина Лиза – тоже самоубийство. Еще через два года, день в день с Курёхиным, умер его ближайший партнер по «Поп-механике», музыкант Александр Кондрашкин.
Где-то за сценой прозвучал хлопок в ладоши. Смена состава произошла молниеносно.
Странной была и смерть Вадима Овчинникова. Когда-то Овчинников вместе с Новиковым основал движение «Новых художников». А летом 1996-го он с приятелями собирался большой компанией поехать отдыхать – и вдруг пропал.
Нашли его только через несколько дней. Повешенным на дереве за Смольным собором. Место там тихое и безлюдное. Вадим любил гулять там по набережным. Тело провисело на дереве несколько дней. Что именно случилось – неизвестно до сих пор.
Но самым странным было то, что творилось с Новиковым. Его диагноз звучал: энцефалитный менингит. То есть, живя в самом центре самого гранитного города планеты, он умудрился подвергнуться укусу крошечного хищного насекомого, которое заразило его неизлечимым недугом.
Хлобыстин был растерян. Он приехал и увидел, что все рухнуло. После Берлина и Парижа, после мира, где художники никогда не умирают, а наоборот живут долго, богато и знаменито, он вдруг очутился в центре торнадо. Он не мог понять, что происходит.
Урагана никто не слышал, зато было видно, как трещат и валятся вековые деревья. Те, кто поселился в этом городе навечно, словно сфинксы на набережной, вдруг стали умирать. В течение одного лета умерли все.
Оставался, правда, еще Иван Сотников. Но о нем – речь впереди. Да и слухи о состоянии Новикова оказались преувеличенными.
4
Из Европы Хлобыстин привез целый чемодан искусствоведческой литературы: каталогов, учебников, модных книжиц на хорошей бумаге. В каждой книжке вот такенными буквами было написано: новиковский неоакадемизм – это последний Большой Стиль XX столетия. Жирная точка. Дальше ничего нет.
Жаль только, что Тимур Петрович не прочтет это своими глазами. Ну, да ничего. Ему можно будет почитать статью вслух, и он улыбнется.
Выписавшись из больницы, Новиков продолжал работать. Он готовился к новым выставкам. Иногда просил жену: возьми вон то панно и поставь рядом вот с этим. Как они вместе, а? Нет, честно ничего? Или лучше поменять, а?
Он надолго пережил приятелей. У нас в стране несколько лет – это целая жизнь. Арт-критики успели привыкнуть к словосочетанию «слепой художник». А он успел спраздновать год номер ноль – свой Millennium.
К нему приходили люди. Иногда – совсем незнакомые. Какие-то девушки-художницы, которым срочно нужен совет, а если нет, то они покончат с собой. Он улыбался в свою ветхозаветную бороду.
– Ну что вы! Это же так естественно. Речь вовсе не идет о творческом кризисе. Просто пока вы ищете свой Прекрасный Образ.
Ба! Как все просто! Прекрасный Образ!
Девицы задирали брови и шли искать образ.
Последние годы Новиков редко выходил на улицу. Хотя иногда его можно было встретить где нибудь на Невском, у Аничкова моста. Впалые щеки. Тонкие руки. Длинная, седая борода. Левой рукой держится за плечо мальчика-поводыря.
Все ждали, когда же он плюнет на свой неоакадемизм и удивит чем-нибудь новеньким. Он не плевали не удивлял, а который год вел все те же разговоры: о неоакадемизме… все о той же красоте.
Коллеги-художники рисовали полотна фекалиями вместо красок и прямо на улице выкладывали из тел голых девиц неприличные слова. А он говорил, что художник должен учиться красоте. Искать Прекрасный Образ.
«Как ему не надоест?» – удивлялись критики. Может, он устал? Какая на хер красота? «Наверное, он уже не тот, что был!» – говорили все.
Он не устал. Просто он столько раз падал и бился лбом о стены, что теперь сознавал: в его руках многое – но не все. Где-то должно существовать то, что делает жизнь ценной. Что-то, что делает ценным тебя самого. Что-то большее, чем ты.
Он такое нашел. Это был его личный Прекрасный Образ. Ничем новым после этого удивлять он не собирался.
5
В самом начале их было трое: Новиков, Густав, Африка.
И вот каждый из них остался один.
Артист, прежде известный как Густав, полностью отгородился от мира. Он купил себе огромную квартиру на Литейном, напротив некрасовского Парадного подъезда. Там, в квартире огромные окна, а он дополнил их огромными, от пола до потолка, зеркалами. Огромные окна, огромные зеркала, всего одна лампочка на витом шнуре.
За пару домов от его парадной открыт магазин «Французские вина». Если Густав теперь куда и выходит, то только за вином в этот дорогущий магазин. Две-три бутылки вина. Сидеть в темной комнате, пить и смотреть в огромные окна. Потом, перед сном спуститься в кафе тремя этажами ниже и сходить там в туалет, потому что в его квартире туалета нет.
Все.
С Африкой он давно не общается. Он давно не помнит о временах, когда их считали приятелями. Он всегда терпеть не мог этого новороссийского Маугли. Он предупреждал Тимура, что это плохо кончится. Очень веселый эксперимент: Тимур взял первого подвернувшегося гопника, помыл, ввел в приличное общество, сделал звездой… и Маугли сожрал остальную волчью стаю.
6
Африка не обращал внимания. Он, Африка, проводит время на модном швейцарском курорте Куршавель. Сутки пребывания стоят там не менее $4000. А вот где проводит время Густав?
В середине 1990-х Африка много работал и добился тоже многого. Он получил удостоверение помощника депутата Госдумы. Поработал обозревателем на Первом ТВ канале. Выступил на множестве модных акций и посетил множество светских раутов…
Тощий бездомный мальчик-бананан стал обладателем шикарной коллекции современного искусства. Эксперты Русского музея оценили ее в четверть миллиона долларов.
Он написал книгу. Уехал в Нью-Йорк, потому что там у него друзья. Стал выпускать журнал. Не имея никакого образования, прочел цикл лекций в университетах США.
Африке исполнилось сорок. Но очки он носит все той же формы. Да и как их сменишь, если по этим очкам его узнают журналисты и барышни?
Пока Густав с «Речниками» устраивал дурацкие танцульки в Фортах, он, Африка, решил замахнуться по-крупному. Ему захотелось провести в России собственный Love-парад.
Знаете, что такое берлинский «Парад Любви»? Это голые жирные лесбиянки, потеющие возле рейхстага. Это грохот динамиков – словно ты попал в самый центр Хиросимы. Это когда через город ползут платформы с диджеями и танцует четверть миллиона невменяемых от допинга плясунов. Вот что это такое. Вальпургиева ночь посреди бела дня. 150 тысяч использованных презервативов. Тонна фекалий. Вот, что такое берлинский «Парад любви».
Отчего бы не устроить такое в Москве? Африка улыбался в телекамеры: давайте устроим! Десять лет назад мы устраивали и не такое! Пусть зеленоволосые девушки и растатуированные педерасты пройдут по Тверской и станцуют на трибуне Мавзолея!
Разумеется, проект провалился. Никто никуда не пошел и нигде не станцевал. Десять лет назад было одно, а сейчас – совсем другое. Люди устали. Им хочется просто побыть в тепле.
7
Плохо то, что они начали с самой громкой ноты. В 1989-м они стали героями поколения… а потом все шло по нисходящей.
Не удалось с Love-Parade, решили еще раз попробовать с «Поп-механикой». Последняя «Механика», которую успел провести Курёхин, прошла в 1995 году. Постаревшие дебоширы еще раз собрались вместе. Новиков в шоу не участвовал, зато остальные были все.
Курёхин ходил по сцене в синем кожаном пиджаке и с четырьмя накладными руками – как индуистское божество. Африка играл на тибетских музыкальных инструментах. Режиссер-некрореалист Юфит средствами магии превращал человека в козла. Двое неоакадемистов Маслов и Кузнецов скакали по сцене вместе со старухами-бомжихами и балеринами в пачках.
В огромном колесе вместо белки бегал палач. Военно-морские офицеры с кортиками показывали стриптиз. Горели кресты, хохотала вавилонская Блудница, в зал был пущен ядовитый газ, писатель Эдуард Лимонов читал со сцены длиннющий список ангелов, а в конце механики все вместе звали конец света. Плюнуто было во все, во что можно было плюнуть.
«Поп-механика» – это был бульдозер, сминающий то, что другие пытались сберечь и вырастить. Словно гуннский всадник, Курёхин врывался в поверженные города и первым делом норовил поджечь храм.
Перед концертом в Хельсинки он долго думал о концепции. Он пытался понять: что самое святое у финнов? Потом он понял: победа финской сборной по хоккею на чемпионате мира – вот что! Так что идея у шоу была такая: на сцене огромный швед с клюшкой наперевес по очереди насилует в анус всю финскую команду.
Организаторы концерта были в бешенстве. Но для Курёхина это было абсолютно нормально – выбрать самое святое и надругаться. Его родиной было ничто. Поэтому победить его было невозможно, ведь, атакуя чужие святыни, он ничего не защищал.
8
Осенью тебе хочется просто попасть в теплое место. Выпить и поболтать. Хорошо бы, если в заведении будет хорошее меню и поменьше танцев. Какие танцы, когда тебе сорок? Просто выпить и поболтать. Послушать музыку, выпить еще. После этого можно идти домой.
Все и занимались только этим. Густав пил вино дома. Африка пил вино на курорте Куршавель. Все сидели в тепле, и только редкие оригиналы изредка выходили на улицу.
Самым оригинальным был Новиков. Он все еще искал свой Прекрасный Образ. Это было очень странно, и Курёхин не мог понять: он что, серьезно? Какая на хер красота? Зачем что-то строить, если сжигать – куда веселее?
Говорящие головы внутри ТВ произносят множество слов. Слова означают лишь одно: ему предлагают все-таки сыграть по чужим правилам. Все говорили: «Демократия!», «Демократические свободы!» и, разумеется, Курёхину тут же захотелось вступить в какую-нибудь фашистскую партию. А когда атеистическая страна вдруг стала поголовно верующей, он выступил с предложением причислить к лику святых несколько персональных компьютеров.
Он не играл по правилам в советские времена. Ему было плевать на власть и на тех, кто боролся с властью. Он был сам по себе. Он был настолько сам по себе, что мир изменился в согласии с его волей. Стал бы он играть по чужим правилам теперь?
Во время очень официального званого обеда где-то за границей, Курёхин отыскал среди гостей человека из администрации города Рима. И начал обсуждать с ним интересный проект: нельзя ли устроить «Поп-механику» непосредственно на руинах Колизея? Причем, чтобы настоящие тигры всерьез ели христиан?
Его веселили такие вещи. Он продолжал хохотать даже тогда, когда остальные понимали: где-то здесь проходит грань, которую лучше не переходить. Он переходил. Он всегда переходил все на свете грани. Он заходил так далеко, как только мог.
Может быть, иногда, вечерами, оставаясь один, он и ужасался тому, что творит. Но никому этого не показывал. Иногда, наверное, ему хотелось вернуться. Но оттуда, где он оказался, вернуться почти невозможно, и он пер все дальше.
9
Во время давних гастролей в Англии, журналисты как-то задали Курёхину банальный вопрос:
– Каковы ваши планы на будущее?
Он улыбнулся и ответил:
– Умереть.
Когда тебе нечего защищать, когда тебе нечего больше хотеть, смерть – это самый лучший выход.
