Текст книги "Наперекор ветрам"
Автор книги: Илья Дубинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц)
– Махно от нас не уйдет. Мы еще успеем с ним разделаться. А теперь нам надо обходить его за сто верст. Чем дальше от него, тем лучше.
Гамарник надолго запомнил суматоху в Новом Буге, когда разъяренные бойцы кочергинокой бригады, подогретые махновскими демагогами, разгромили штаб и политотдел 58-й дивизии.
– Пойдем на Махно – угодим в новые клещи, – заметил Гарькавый. – Армейское радио сообщает: деникинцы двинулись на помощь генералу Шиллингу со стороны Елисаветграда[10]10
Ныне Кировоград.
[Закрыть].
– Вот именно! – сделал вывод Якир. – Воевать мы будем, но пока только за дороги. В настоящую войну вступим, когда за спиной будет наш, советский тыл, а не колонны Петлюры, Деникина, Махно.
– Пусть будет по-твоему, товарищ Иона, – согласился Затонский. – Вижу, вся военная «фракция» заодно. Убедили меня, сугубо штатского человека. И к тому же закон – подчиняюсь большинству.
Горячие дебаты у штабной карты возникали не раз. В яростном столкновении мнений побеждало наиболее трезвое и наиболее правильное. Оно-то и получало большинство голосов. Во время таких диспутов обсуждались многие варианты, отметались напрочь одни планы, принимались другие. И это не вредило делу, напротив, только помогало. После же, когда командующий оставался один на один с начальником штаба, когда готовый приказ поступал в дивизии, бригады и полки, властвовали лишь одно мнение, одна воля.
Несмотря на свою молодость и не столь уж богатый опыт командования крупными силами, Якир, отвечавший за судьбы нескольких десятков полков, вошедших в состав Южной группы, чувствовал себя уверенно Он сам не однажды убеждался в том, как высок революционный дух вверенных ему войск. Иногда Иона Эммануилович задумывался: почему это бородатые бессарабские крестьяне, своевольные днестровские рыболовы, кремневые чабаны Таврии, задиристые портовые грузчики Одессы, напористые клепальщики с завода Наваля не колеблясь идут в бой, самоотверженно выполняют любой его приказ? И сам же себе отвечал: потому, что их ведет по дорогам побед ленинская правда, что их связывают не только обязательства присяги, но и узы единой судьбы, единой цели, единых устремлений. Помнили бойцы и то, что их ведет на врагов дружный, испытанный коллектив большевиков – Реввоенсовет Южной группы. Они понимали, что иного пути нет. В случае поражения их всех – и бойцов и командующего – ждет одна участь: пули и виселицы Деникина, Петлюры, румын. Правда, и Якира, и Немитца, и Гарькавого, и членов Реввоенсовета, и всех бойцов с распростертыми объятиями принял бы к себе под свои черные знамена Махно. Но этому не бывать! Никогда и ни за что не свернут войска Южной группы своих красных знамен!
В тот же день в приказе, обращенном к войскам, Реввоенсовет Южной группы писал: «Вперед, бойцы! Нам не страшны жертвы, не страшен враг! Наше дело, дело рабоче-крестьянской Украины, должно победить! Вперед, герои! К победе, орлы!»
…Первая и вторая бригады 45-й дивизии, отбивая атаки галичан, истекали кровью. Им не удалось удержаться у Крыжополя. Под натиском превосходящих сил петлюровцев обе бригады с большими потерями отошли к Руднице и Попелюхам. Но задача, поставленная Реввоенсоветом, все же была выполнена. Пока бригады сдерживали натиск врага, 58-я и 45-я дивизии вместе с разрозненными частями, действовавшими на юге, с огромными обозами беженцев из Одессы, Ананьева, Николаева, Вознесенска пересекли линию железной дороги Рыбница – Голта и вышли в указанные им районы.
В Попелюхах, выполняя директиву Реввоенсовета, выходившим из окружения войскам пришлось взорвать бронепоезда. По-разному прощались люди с ними. Командир башни бронепоезда «Спартак» Тулюк ночью бежал к сечевикам. Чубенко, тоже командир башни, взорвав орудие и не в силах пережить трагедии, на обломках стального гиганта пустил себе пулю в лоб. Команды бронепоездов, в большинстве своем балтийские и черноморские моряки, в Руднице присоединились к колонне бригады Котовского.
И жизнь снова брала свое. На марше матросы, облизывая пересохшие губы, просили Котовского:
– Григорий Иванович! Все лето мы тебе дружно пособляли своим огоньком, потешь нас из своего «баранчика»…
12. В окружении
«Гладко писаны бумаги, да забыли про овраги», – так поется в старой солдатской песне. Нет, не забыли про овраги, помнили и о противнике. Но самый гениальный полководец не может ничего решать за врага.
Замкнулись два кольца: одно большое – вокруг всех войск Южной группы, другое малое – вокруг частей 45-й дивизии. Деникинцы, наступавшие с востока и юга, со стороны Нового Буга и Николаева, оказались менее активными, нежели петлюровцы, нажимавшие с запада. Пятьдесят восьмой дивизии Федько удалось оторваться от преследовавших ее белогвардейцев и к 1 сентября выйти в район Голты. Прикрывшись справа болотистой поймой реки Синюхи, полки дивизии переправились через Южный Буг и продолжали движение на север.
Махно, суливший разбить Деникина в «три доски», оставив район Помошной, выжидал чего-то со своей армией.
В Голте, в Синюхином броде и в Долгой Пристани красноармейцы дивизии не раз находили махновские листовки. Но те, кто могли клюнуть на дешевую демагогию, уже откололись раньше. Теперь пятьдесят восьмая, впитавшая в себя некоторые боевые части сорок седьмой дивизии, была сплочена как никогда. Все ее бойцы и командиры шли за коммунистами, верили своему начдиву Федько и комиссару Михалевичу.
Сорок пятая дивизия тоже относительно легко оторвалась от румын на Днестре. Однако по-иному сложилась для нее обстановка на петлюровском фронте. 2 сентября в Бершадь должен был прийти авангард Южной группы, но накануне туда ворвались три полка жовтоблакитников. Галицийские сечевики, бросившись в атаку на передовые части авангарда дивизии, кричали: «Киев наш!»
Да, в Киеве уже хозяйничал враг. 30 августа петлюровцам удалось занять столицу Украины, а на другой день, выбив самостийников, в город вошли полки белогвардейского генерала Бредова. Это печальное известие потрясло всю 45-ю дивизию.
Чем жили ее бойцы и командиры? Что давало им силы отражать бешеные наскоки сечевиков, гайдамаков? Что помогало переносить все трудности? Крепкая вера в то, что стоит только дойти до Киева и там – спасение! А куда пробиваться теперь? Не до самой ли Москвы? Кто мог сказать, сколько дней придется выходить из большого кольца окружения и удастся ли вообще из него выбраться?! Даже из малого кольца, замкнутого петлюровцами в районе Крыжополь – Бершадь – Рудница, трем бригадам 45-й дивизии пришлось пробиваться почти целую неделю.
Штаб Южной группы перебрался из Бирзулы на станцию Балта. Раздавались голоса, настаивавшие на немедленном уходе в Хощеватую, на левый берег Южного Буга. Якир отвел эти предложения. Он считал, что торопливый отход штаба поколеблет стойкость войск. К тому же через Балту шли и шли обозы с беженцами. Из Балты Якиру удалось связаться со штабом Федько в Голте.
Во время кровопролитных боев в малом кольце, от исхода которых зависела судьба всей Южной группы и судьба множества беженцев, члены Реввоенсовета Якир, Затонский, Гамарник, Картвелишвили, комиссар дивизии Голубенко постоянно находились в сражающихся частях. В боях, которые длились с 28 августа по 5 сентября, принимали участие не только девять стрелковых полков 45-й дивизии, Особый полк Анулова, кавалерийский полк Михая Няги, кавалерийский дивизион Макаренко, мадьярский эскадрон Рокуша, но и несколько местных войсковых частей, охотно присоединившихся к колоннам Южной группы. В боевых порядках были отряды Степаненко, Черненко, Горева, Гуляницкого, Мацилецкого, рота запасного полка, матросы с бронепоездов под командой Куценко, отряд латышских стрелков, Ананьевский отряд, 48-й Балтский полк Дьячишина и другие.
Пока с переменным успехом продолжалось решающее сражение, в Балте день и ночь кипела работа. Курсанты дивизионной школы Ивана Базарного грузили на селянские подводы и на машины дивизионной автороты снаряды, патроны, взрывчатку, муку, крупу, сахар, махорку. Все запасы погрузить не удалось – не хватало транспорта. Остатки продовольствия роздали населению. А по широкому шляху из Балты на Хощеватую, поднимая пыль, двигались огромные гурты скота.
Всю ночь на 3 сентября на железнодорожных путях горели вагоны. Оглушительно рвались цистерны с горючим. 4 сентября части дивизии вырвались из малого кольца окружения. Разбив три полка галичан, они заняли Гайворон. Авангард Южной группы – 3-я бригада 45-й дивизии, отряды Степаненко, Гуляницкого, рота запасного полка, матросский отряд Куценко, комендантская рота Попы – двинулся на север и 5 сентября достиг Терновки.
В тот же день вторая бригада под командованием Котовского и остатки первой бригады во главе с Левензоном пробились на Хощеватую. Обе бригады вместе с конной частью Макаренко образовали левый заслон Южной группы. Ночью они вышли из Хощеватой, держа курс на Теплик.
Из Хощеватой же по маршруту авангарда тронулись главные силы. Их вел Гарькавый. Внушительная колонна состояла из Балтского полка Дьячишина, Особого полка Анулова, школы младших командиров Базарного, отряда Черненко, латышских стрелков, кавалерийского дивизиона Макаренко, штабов Южной группы и 45-й дивизии, а также огромного обоза беженцев.
5 сентября полки 58-й дивизии вышли к Ново-Архангельску. Фронт войск Южной группы на линии Голта – Рудница занимал теперь сто пятьдесят верст. На рубеже Ново-Архангельск – Теплик он сократился до ста верст и, как предвидел Якир, имел тенденцию еще больше сжиматься.
6 сентября кавалерийский полк Няги, получивший приказ охранять штаб группы от возможных налетов петлюровских банд, расположился на хуторах к югу от Терновки.
Командиры эскадронов Иона Гайдук и Николай Криворучко спешили людей, велели ослабить подпруги лошадям, задать им корм. Отощали саквы. Много овса осталось на железнодорожных путях в Балте. В Терновке и окружающих селах на гумнах стояли высокие скирды овса, но никто из крестьян не торопился с обмолотом. Бойцы вынуждены были подкармливать коней рафинадом.
Повесил торбу с сахаром своему коню и командир эскадрона Криворучко. Бывший драгун усмехнулся, обращаясь к Гайдуку:
– Знаешь, товарищ Гайдук, обуржуазился мой вороной, от сена морду воротит. Подавай ему сахарок.
– Мой дончак на каждую свежую травку кидается. А где ее возьмешь? Смотри, кругом все потравлено. До нас тут, видать, прошла сила. Не иначе как обоз беженцев.
– Такие привередливые кони стали, просто беда, – продолжал полушутя, полусерьезно Криворучко. – Чем только я своего вороного не баловал: весной в Тирасполе худо было с кормами, давал ему шоколад, клал в торбу мацу, а после, когда пришла православная пасха, куличами даже угощал. Жрет, подлец, и облизывается. Чуешь, как расхрупался…
Сахар нравился не только вороному эскадронного Криворучко. Со всех концов дубовой рощи доносился дружный хруст. Лошади с аппетитом поедали этот необычный корм.
Командир полка Няга собрал вокруг себя людей. В ожидании доспевавшего в походной кухне кондёра они тоже посасывали сахарок.
– Хлопцы! – обратился Няга к бойцам. – Хочу я вам кое-что сказать. На днях вызывал меня до себя в штаб комиссар товарищ Голубенко. Спрашивает: «Почему это, товарищ Няга, вся дивизия дала клятву, а твои бойцы чего-то мудруют?» Отвечаю ему: «Разве вся наша сила в словах? Для бойцов и для меня что вода, что огонь, лишь бы защищать нашу Советскую власть. А что не дали той самой клятвы, то просто гонка была крепкая. Всю неделю не то что собраться вместе, даже поспать не было времени». Правду я ему сказал, хлопцы? Правду! Сейчас у нас приспела возможность. Клятва так клятва. Ну это вроде той самой присяги.
Вспомним, товарищи! Немцев мы рубали? Рубали! Крошили гайдамаков, Петлюру, румынцев? Крошили. Если и зараз попадется всякая контра, так разве мы будем цацкаться с нею? Ясно, не будем! Вот и присягнемся или поклянемся идти напролом до самого Киева, а ежели что, то и дальше, пока не встренемся с нашими. Вот мы первые – я, Криворучко, Гайдук – ваши командиры, клянемся. – Няга поднял правую руку, на запястье которой висела тяжелая казачья плеть, торжественно произнес:
– Клянусь!
– Клянусь! – поднял руку Гайдук.
– Клянусь! – сказал Криворучко.
– Клянемся! – поднялся вверх лес рук.
На опушке дубняка показалась, визжа давно не смазанными колесами, высокая двуколка. На ее облучке, нахлестывая кнутом рябую тощую лошадку, сидел сгорбленный человек в роговых очках. Кавалеристы Няги встретили его дружно.
– Здорово, дед!
– Давно тебя не было, папаша!
– Дедушка Теслер привез нам божье слово.
– Не было дедушки Теслера, не было и «Голоса красноармейца».
Старик натянул вожжи. Остановил лошадь, улыбнулся. Достал из-за пазухи несколько напечатанных на машинке листков, протянул их кавалеристам:
– Вот вам, товарищи, вместо газеты «Голос красноармейца». Ничего не попишешь – типография наша осталась в Балте, нехай Петлюра ею подавится. Пока получим другую в Киеве, придется шлепать газетку на машинке. Читайте ее, товарищи, и слушайте меня, старика. Больше бодрости!
Теслер занимал раньше три должности: регистратора политотдела, экспедитора, кучера двуколки, а сейчас в походе занял и четвертую – машинистки редакции.
Дивизионный листок сообщал о героях боев у Крыжополя, о движении колонн начдива Федько, о столкновениях деникинцев и петлюровцев в районе Киева. В них также говорилось о том, что войска Южной группы уже вступили на территорию Киевщины, что авангард находится в двадцати верстах от Христиновки, главные силы – в тридцати верстах от Умани, а оттуда до Киева – рукой подать, всего верст триста.
– За прокламацию спасибо, дед. Только печатайте ее на хорошей бумаге. Эта под махру не пойдет, жидковата, – сказал Гайдук.
– Ладно, товарищ, – ответил Теслер, – пробивайтесь до Киева, а там я вам привезу «Голос красноармейца» на царской бумаге. Только помните одно: больше бодрости!
В дивизионном листке не сообщалось об одной важной новости. Слух о ней не дошел еще ни до штаба Южной группы, ни до редакции. В тот день правую колонну 58-й дивизии у Тального атаковали деникинцы. Они появились со стороны Звенигородки. Весть эта крепко взволновала начдива Федько. Он подумал: уж не махновская ли черная рать ринулась наперерез его дивизии? Но это были не махновцы. У Тального пятьдесят восьмую атаковали полки деникинского генерала Бредова. После некоторого замешательства, вызванного внезапностью нападения, Федько поднял части дивизии в контратаку. Они отбросили деникинцев от линии железной дороги Черкассы – Христиновка и от поймы реки Синюхи.
Под впечатлением только что данной клятвы и добрых вестей, привезенных Теслером, кавалеристы Гайдука и Криворучко с аппетитом пообедали. По всем правилам следовало бы покурить. Но табаку не оказалось. Тогда предприимчивый Гайдук отправился к хозяину хутора и за сахар выменял у него полную бескозырку самосада. Как раз хватило всем по одной завертке. Насладившись смачным куревом, многие тут же прилегли отдохнуть. А эскадронные Николай Криворучко и Иона Гайдук, положив листок бумаги на высокий пень, решили сыграть в «чубики». Вокруг них собрались болельщики, стали давать советы игрокам.
Никто не заметил, как у опушки леса появился «бенц» командующего. Приехал сотрудник штаба группы Василий Бутырский. Он нагрянул как раз в тот момент, когда разыскиваемый им командир морщился от чувствительных манипуляций над его шевелюрой. Штабник вручил Гайдуку пакет за пятью сургучными печатями для немедленной доставки начдиву пятьдесят восьмой Федько.
– Якир приказал ехать с пакетом лично вам, товарищ Гайдук, а для охраны взять десять лучших бойцов, – передал на словах Бутырский. – И чтобы по пути нигде не торчать. Пакет беречь как зеницу ока.
– Не беспокойтесь, товарищ. Все будет сделано в аккурате, – ответил Гайдук.
Спрятав пакет под тельняшку, он направился к своему дончаку. Вслед за командиром поднялась группа бойцов, которым он приказал седлать коней.
Не прошло и нескольких минут, как небольшой отряд был уже готов в путь.
– До скорой встречи, Микола, – попрощался Гайдук со своим дружком Криворучко. – До свидания, товарищ Бутырский. Передайте там в штабе, что Иона Гайдук выполнит приказ точно и в срок:
– До побачиння, Иона, – ответил Криворучко. – Завидки меня берут. Видать, нам повек возле штаба околачиваться, а ты, брат, вырвался на простор. Там и овсеца коням раздобудешь, и сметанки молодицы поднесут… Обридла сухомятина. Соскучилась душа по преженыце, чтобы сковородка шипела и на ней пузырились десять желтков и чтобы все были целые. Прежде я часто имел это удовольствие. И когда кучером у попа был, и когда работал пекарем, крючником на пристани, землекопом на жализнице[11]11
Железная дорога.
[Закрыть], и когда уголь в шахтах колупал, и когда в Проскурове в уланах служил. Зараз я эскадронный, по-старому выходит вроде штабс-капитан, а преженыцы, хоть лопни, не получаю. Придется, видно, до конца войны ждать. Пешка, та хоть держится травками, купырем. Ей что: свернул к обочине и сделал свое дело. А с коня пока слезешь, то и штаны будут мокрые… Купырь-трава шибко гонит… А ты, Иона, попользуйся там и сметанкой и преженыцей, раз такая удача вышла тебе.
– И не только сметанкой, – засмеялся Няга. – Сам взялся бы за поштальона.
– Если насчет бабьего курдюка, то тут наш Гайдук пас. Ему бы в «чубики» играть, – поддел друга Криворучко.
– Ну вас, трехсот тридцати трех святителей трепачи, – взмахнул плетью Гайдук. – Хлопцы! – скомандовал он. – Ложимся на курс…
Отряд Гайдука сорвался с места резвым аллюром и подался пыльным проселком на восток.
В пакете, который Гайдук спрятал под тельняшкой, был приказ Якира от 6 сентября. Начдиву пятьдесят восьмой ставилась задача двигаться на Умань – Христиновку. С выходом на этот рубеж фронт войск Южной группы сжимался до семидесяти верст.
13. «Ни в чистом поле, ни в дубраве…»
Прошло десять дней с момента подписания приказа об отходе Южной группы на север. Из них восемь войска группы вели тяжелые бои с петлюровцами на левом фланге. 45-я дивизия в эти решающие дни показала не только свою революционную и боевую закалку, но и бесспорное превосходство над противником в искусстве сложного маневра. Без этого ее полки, оказавшиеся в плотном кольце окружения, не вырвались бы на оперативный простор, не помогли бы им ни боевая закалка красноармейцев, ни революционный порыв командиров.
Якир, Котовский, Федько, Няга и многие другие пришли в Красную Армию без военных знаний и почти без боевого опыта. Искусству маневра они учились в огне боев. Партия, упорно ковавшая свои командные кадры, немало положила труда, чтобы научить их более или менее грамотно распоряжаться. Это была сложная задача. Ее решение потребовало огромных усилий. Еще труднее было научить людей выполнять распоряжения командиров. В первые месяцы гражданской войны даже самые лучшие усваивали эту мудрую науку с трудом, не самые лучшие воспринимали ее под нажимом, а самые худшие, отвергая ее, долго еще страдали хворобой своеволия, анархии. Именно эта больная своеволием, а чаще всего враждебная Советской власти среда дала Муравьева, Григорьева, Сорокина и их жалкую разновидность – Кожемяченко.
Девятый день ничем особенно не ознаменовался. 5 сентября не было столкновений с врагом. Все десять колонн Южной группы продолжали стремительно продвигаться на север. Зато на одиннадцатый день жарко пришлось частям 58-й дивизии. Увлеченные успехом у Тального, они гнали белогвардейцев до Звенигородки. И кто бы после этого осмелился сказать, что советские войска окружены деникинцами? Но окружение все же существовало и давало о себе знать.
…Проскакав с небольшим привалом у Ятромовки сорок пять верст, Иона Гайдук к вечеру прибыл в Бабанку. Там он застал только обозы 58-й дивизии: штаб находился где-то впереди. Эскадронный и сопровождавшие его конники после короткого отдыха в Бабанке поскакали дальше, нарочно выбирая глухие тропки. Приткнувшиеся к проселкам небольшие хутора встречали и провожали конный отряд злобным лаем огромных собак. Конники не раз ловили на себе недружелюбные взгляды жителей. Хуторские верховоды радушно встретили бы любого петлюровского гайдамака, а тут бескозырка и тельняшка командира отряда говорили сами за себя.
Правда, примерно так же, как Иона Гайдук, внешне выглядели многие махновские командиры. Но Уманьщина тогда еще не знала Махно и его банд. Они появились в районе Тального много позже, спустя шестнадцать месяцев, когда другие контрреволюционные силы – Деникина, Врангеля, Петлюры, – разбитые советскими войсками, прекратили свое существование.
Как бы ни смотрели исподлобья богатые хуторяне, все же в любом дворе нашлись бы для отряда Гайдука и овес, и сметана, и все прочее. Но зря Николай Криворучко завидовал матросу. Гайдук свято выполнял свой долг, не задерживался: Иона был из тех, кому легче было три дня догонять, нежели три часа ждать.
Он летел все вперед и вперед. И подобно пушкинскому казаку, не отдыхал ни в чистом поле, ни в дубраве, ни при опасной переправе.
Из Бабанки он повел свой отряд в Тальное, где, по сведениям обозников, начдив Федько вел бой с белогвардейцами. Еще тридцать верст остались позади. Только перед рассветом эскадронный разыскал Федько, вручил ему пакет Якира.
Ознакомившись с приказом командующего, начдив предложил Гайдуку отдохнуть в Тальном, а утром присоединиться к тем частям 58-й дивизии, которые пойдут на Умань – Христиновку. Эскадронный поблагодарил начдива, но отказался от этого предложения, заявив, что часа через три «ляжет на обратный курс» – поедет догонять штаб группы. Потом, сдвинув бескозырку на затылок, спросил:
– Товарищ начдив, не слыхали, где оно, то батьковское трехсот тридцати трех святителей нахальное войско?
Федько насторожился, посмотрел исподлобья на якировского гонца. Всякое напоминание о Махно вызывало в нем чувство озлобления, а тут еще это неуместное любопытство.
– А на кой черт оно тебе сдалось? – в свою очередь спросил Федько.
– Само махновское войско мне не в интересе, – ответил моряк. – А вот с ним действует мой старый дружок, одноглазый Халупа. Хотелось потолковать с ним по душам. Припереть его до мозга костей.
– Что, тоже из моряков? Там вашего брата – и двуглазых, и одноглазых – пруд пруди. Были красой и гордостью революции, теперь стали прихвостнями батьки Махно.
– Это вы зря, товарищ начдив, – возразил Гайдук. – Ежели доведется вам встренуться с нашей дивизией, увидите своими глазами. Там есть матросский отряд товарища Куценко. Свои бронепоезда пустили под откос, а сами сошли на берег. Что на колесах, что без колес – орлы!
– Значит, повезло Якиру, – неопределенно ответил Федько. – Ступай, орел, в штаб. Захвати там наши донесения и передай командующему на словах – его приказ будет выполнен.
Да, Якиру повезло: для Южной группы обстановка пока складывалась благоприятно. Как мощный таран, движимый неиссякаемой энергией людей, она неудержимой стальной лавиной уходила все дальше на север. На одиннадцатый день похода Федько оторвался от деникинцев у Звенигородки, а потом у Тального. Но в тот же день, 7 сентября, у станции Свинарка, а 8-го у Роскошевки бронепоезда Петлюры обстреляли левый заслон Южной группы. Стало очевидно: вокруг советских дивизий сжималось уже основное – большое кольцо окружения.
С получением первых донесений о новых атаках петлюровцев члены Реввоенсовета Гамарник, Затонский и военком Голубенко ускакали в войска. А Якир вместе с Немитцем не отлучались от полевых телефонов.
Командующий воспаленными от недосыпания глазами рассматривал топографическую карту. Вокруг простирался на редкость холмистый, на редкость зеленый район. От села до села не более трех – пяти верст. Путь колоннам группы преграждала железная дорога Христиновка – Шпола, а дальше каверзная пойма Горного Тикича. Вся эта пестрая география на руку тому, кто обороняется. И в то же время (вот где диалектика!) наступающий, как правильно утверждает начальник штаба, тоже имеет существенную выгоду: он силен там, где наметил свой удар. Оборона же должна быть сильной везде. Наступающий не может бить врага растопыренными пальцами: он должен наносить удар кулаком. Эту науку хорошо усвоил Якир из «лекций» своего подчиненного Василия Бутырского.
Анализируя обстановку, командующий все больше убеждался в необходимости подтянуть правые колонны Южной группы – дивизию Федько – к Христиновке. Именно здесь, у железной дороги Казатин – Христиновка, можно было ожидать наибольшего напора со стороны петлюровских войск. Враг вернулся к тактике восемнадцатого года – к эшелонной войне. Впереди огромные пространства, но у Петлюры заполнить их нечем. Возможности не поспевают за потребностями. Создать сплошной фронт ему не удалось. В то же время Киев – эта ускользнувшая из рук жар-птица – манил жовтоблакитников. Эшелоны с гайдамаками растянулись по линии Казатин – Попельня, отвлекая на себя около десяти тысяч деникинцев генерала Бредова. Это не могло не играть на руку войскам Южной группы.
Предположения командующего оправдались. 9 сентября Запорожская дивизия петлюровцев, поддержанная огнем двух бронепоездов, заняв фронт от Монастырища до села Княжики, преградила путь советским войскам. Маневр врага не остановил колонн Якира, неудержимо стремившихся вперед. Еще накануне 3-я бригада и коммунистический отряд вели бои с бронепоездами Петлюры у Роскошевки. Потом, с ходу перемахнув через полотно железной дороги у Христиновки, они форсировали Кублич. 9 сентября после тридцативерстного перехода, усталые и голодные, но полные ненависти к врагу, советские войска дружно навалились на Запорожскую дивизию и, обратив гайдамаков в бегство, овладели Монастырищем и Княжиками. Это был тринадцатый день похода.
Для настоящего бойца хорошая весть дороже хорошего приварка. Весть об удаче 3-й бригады и коммунистического отряда приободрила красноармейцев, боевое настроение которых при подходе к Христиновке заметно снизилось. На то были основательные причины. Длинные переходы без дневок, лишь с короткими привалами, измотали пехоту. Поистрепалась обувь, испрели ноги. Иссякли и запасы продовольствия. Крупный конный отряд, посланный Махно, чтобы отбить золотой запас, вывезенный из Одессы, налетел на гурт скота, отставший на марше. Бандиты захватили сотни коров и овец.
Быстро истощился запас сахара и соли – самой ценной валюты, за которую можно было достать у населения все необходимое. Склады сахарных заводов, которыми был богат этот район, были пустыми: сахар еще весной вывезли в Киев. О движении войск Южной группы знала вся округа. Под нажимом петлюровской агентуры жители угоняли в леса скот и лошадей.
Во время привалов бойцы ели черемшу – медвежий лук, щавель и другие съедобные травы. Слышались шутки: «Дома и солома съедома», «Пахнет чесноком, а холодца не видно!» Но этого подножного корма не хватало даже для авангардов. Главным же силам оставались пустыри. Отощали и кони. Особенно тяжело пришлось артиллерийским битюгам, привыкшим к большим дачам овса. Песчаный грунт, холмистая местность, необычная для сентября жара день ото дня все больше изнуряли и людей и лошадей.
Раздражал бойцов, бил по нервам непрестанный тягучий скрип немазаных осей. Не хватало колесной мази. Своеобразный скрипучий вопль орудий, тачанок, фургонов, двуколок утихал лишь ночью и на привалах.
Помимо всего прочего мучили личный состав неизвестность, досужие толки, недобрые вести. Тревожные слухи не прекращались и после того, как были отбиты наскоки бронепоездов. С каждым днем все заметнее сказывались тяготы пройденного пути. Что ожидает впереди? Если пал Киев, то где искать своих?
После боев под Монастырищем, когда и четвертый петлюровский вал откатился под натиском советских полков, люди вновь воспрянули духом, поверили, что любой враг не устоит перед их грозным напором. И пусть впереди еще десятки трудных дней, но где-то там на севере они протянут обожженные порохом руки своим дорогим братьям…
…На обратном пути Иона Гайдук тоже не прохлаждался. Эскадронный уже не искал глухих проселков, шел напрямик. На пути в Тальное он боялся не за себя, а за пакет Якира. Теперь ему нечего было опасаться – пакет сдан по назначению, в собственные руки начдива Федько.
В одном из сел отряд остановился на привал. Кони вдоволь поели овса, а бойцов жители угостили наваристым борщом, яичницей и салом. В этом селе, как говорили крестьяне, с самой весны не было ни красных, ни белых, ни «зеленых».
Двигаясь после привала дальше, Гайдук не оставлял надежды где-нибудь встретиться со своим земляком Халупой, но на всем пути не было никаких признаков махновцев. Зато в Ладыжине отряд якировского гонца ожидал сюрприз. При подъезде к местечку он был встречен залпом из дробовиков. Вскоре, однако, выяснилось, что стреляли бойцы самообороны, принявшие советских конников за жовтоблакитников. У самооборонцев имелись веские причины опасаться налета бандитов. Дело в том, что несколько дней назад учитель села Семидуб, считая, что с Советской властью покончено, сколотил отряд головорезов и, подняв флаг самостийников, объявил себя хозяином волости. Предвидя недоброе, волревкомовцы создали отряды самообороны из батраков и местечковых ремесленников. За неделю они отбили три бандитских наскока.
Самооборонцы обрадовались появлению отряда Гайдука, угостили конников хорошим обедом. А когда Иона скомандовал своим людям «По коням!», все бойцы самообороны и добрая сотня беженцев, усевшись на появившиеся вдруг подводы, двинулись вслед за красноармейцами.
Это было не единственное подкрепление, пришедшее в те дни в Южную группу. На длинном пути полки впитали в себя тысячи и тысячи добровольцев, не желавших оставаться под властью белых и жовтоблакитников.
К вечеру 9 сентября, сдав в Сычевке, возле Христиновки, новое пополнение полку Анулова, Гайдук явился в штаб Южной группы, чтобы доложить о результатах рейда к надчиву Федько.
– Спасибо, тезка, за выполнение задания, – поблагодарил его Якир. После непродолжительной паузы спросил: – А не пришлось тебе, товарищ Гайдук, побеседовать с людьми пятьдесят восьмой? Каково у них настроение?
Гайдук улыбнулся:
– Пока кормили лошадей, встревал я с ними в разговор, товарищ командующий. Что можно сказать? Орлы, одним словом!
Якир приблизился к Гайдуку:
– А ну-ка дыхни, веселый житель земли! Что-то язык у тебя, как морская волна!..
– Так я же, товарищ командующий, не сам. Самооборонцы угостили. А потом, я не забываю завет батьки своего. Он меня учил – умей пить больше всех, но пей меньше всех.
– А приказ, подписанный мною, Затонским, Гамарником, Голубенко, знаешь? За пьянство – расстрел!
