Текст книги "Наперекор ветрам"
Автор книги: Илья Дубинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)
– И не какой-нибудь, – расплылся в счастливой улыбке Церковный. – Дядя в дуплете. Жена брательника принесла сразу двух крикунов-одесситов.
– Поздравляю, Борис! Тут тебе не то что граф Бобринский, а сам летчик Уточкин может позавидовать! Но знай, быть дядей тоже непростая штука. Вот стать бы тебе таким, как мой дядя Хома, доктор. Золото человек! Это он хотел, чтобы я химиком был.
Продолжая обдумывать выступление, Иона Эммануилович вспомнил о своем друге Илье Гарькавом, ставшем теперь начальником 45-й дивизии. Гарькавый всем уши прожужжал, утверждая, что ему, дескать, не под силу такое дело. Эх, Илья, Илья!.. Жалуешься, что тебе одной дивизией управлять трудно. А мне разве не трудно?! Под моим командованием теперь целых три дивизии и много отдельных частей. Да и фронт – ого какой! Врагов всяких уйма: тут и петлюровцы, и румынские бояре, и деникинцы, и бандиты-махновцы. Поневоле голова кругом пойдет.
Якиру была, конечно, приятна всеобщая страсть к «высокой стратегии». Если бойцы и командиры приходят к командующему с предложениями, значит, всех их крепко волнует общее дело – судьба революции. Но вместе с тем обилие предложений настораживало. Ведь еще недавно вопросы наступления и обороны решались голосованием, полки сами снимали и назначали командиров. Не воскресли ли кое у кого мечты о возврате к этим скользким «свободам»?!
«Да, тяжела ты, шапка Мономаха! – подумал командующий. – Хорошо выслушивать советы. Подчас услышишь и такое, до чего сам не додумаешься. Коллективный мозг – сила! Но все же советчик не ответчик. Главный-то спрос с меня, командующего».
Якир встал с дивана, посмотрел в окно, закурил. Спрос, разумеется, необходим. Он тоже спрашивает и с пулеметчика Калораша, и со своего тезки Ионы Гайдука, и с морзиста Церковного, и с Котовского, и с Голубенко, и с Гарькавого, и с Охотникова, со всех командиров бригад 45-й дивизии, с командиров 47-й и 58-й дивизий. Однако спрашивать надо тоже умело. Недаром старое правило говорит: «В руководстве армией должны совмещаться и твердость и мягкость. Чрезмерная твердость приводит к ломке, при чрезмерной мягкости все разваливается само собой».
…Раздался стук. Повизгивая на роликах, откатилась дверь купе. В ее проеме показалась густая каштановая борода члена Реввоенсовета Южной группы Яна Гамарника:
– Пошли на собрание, Иона!
– Пошли!
С высоких ступенек вагона открывался вид на пристанционный сад. Там, в тени густых яворов и стройных тополей, собрались коммунисты, вызванные в Бирзулу с фронта и из всех тыловых частей 45-й дивизии.
9. Осечка
В этот необычно знойный августовский день с раннего утра дул раскаленный вынтул[8]8
Знойный ветер.
[Закрыть]. Мелким и острым днестровским песком он хлестал по коже, сушил губы, обжигал глаза. Жаркий ветер опалял и кожу и сердца красноармейцев. Напоминая о родных, оставленных за Днестром очагах, знойный молдавский вынтул, напитанный волнующими запахами садов, созревшего винограда, терпкого и ароматного карбунарского вина, приносил дразнящие испарения родной земли.
Всякий раз, когда налетал и бил в лицо несносный, но родной воздушный шквал, бойцы 45-й дивизии ходили как пьяные. Сегодня же вынтул вызывал тревогу. Приказ Якира еще отстукивался на разболтанном «Ундервуде», а дотошный «солдатский вестник» уже широко разнес печальную весть об отходе.
Эта весть дошла каким-то образом и до врагов. Приказ № 1 об отходе советских дивизий на север не был еще подписан Якиром, а деникинский самолет, появившись со стороны Одессы, уже сбрасывал над расположением советских войск провокационные листовки. Подстрекатели знали, что провокации больше всего действуют, когда масса чем-то взволнована, возбуждена. В бою красноармейские полки можно закидать бомбами, завалить свеженькими, привезенными из Англии снарядами, а до сражения можно оглушить их сногсшибательными слухами. И чем нелепее, чем чудовищнее слух, тем разительнее его действие.
Пущенная деникинскими агентами молва, будто Котовский в своем дивном «баране» возит молдавское вино, вызывала у красноармейцев лишь улыбки. Не очень-то подействовала и другая «сенсация». В политотдел попала напечатанная на машинке «шпаргалка». В ней говорилось: «Братки! Ваших несчастных жен, бежавших от румынских палачей, Якир убрал из полков, а сам через день ездит в Одессу к своей любовнице Урусовой, бывшей княжне». Белогвардейский Осваг[9]9
Агентство информации и пропаганды.
[Закрыть], используя многолетний опыт царской охранки, делал главную ставку на разжигание низменных страстей. Не изменил он своему правилу и теперь, когда советские дивизии готовились к отходу на север. Сброшенные с самолета листовки были заполнены самыми нелепыми измышлениями.
…Эскадрон Гайдука расположился на привал в Липовой роще за сожженной окраиной Бирзулы, неподалеку от выходного семафора. Нынче кавалеристы раздали железнодорожникам и жителям поселка пять вагонов колотого сахара. До того люди месяцами не видели сладкого, а тут бери сколько хочешь, и, главное – даром.
Сахар пригодился бы и самим. Но впереди – тяжелый поход. Лишний груз обременителен. Вот потому кавалеристы и раздали рафинад жителям, чтобы ценное добро не попало в лапы врагу. Пока кашевар разливал ароматный кондёр, Гайдук, достав из переметной сумы свой презент, под тенистой липой завел музыку. Бойцы, подминая под себя роскошные листья папоротника, уткнув подбородки в ладони, жадно слушали «Кампанеллу». Сегодня, когда все утро бушевал неистовый вынтул, сладостная мелодия Листа особенно волновала людей.
Незадолго до обеда возвратившийся из штаба дивизий посыльный передал Гайдуку несколько вражеских листовок, подобранных им возле Липовой рощи. Боец, доставивший эскадронному деникинские воззвания, был Макар Заноза, тот самый бедняк-старообрядец из села Плоского, которого поначалу сбили с пути истинного демагогические посулы Кожемяченко и Батурина. После неудачной вылазки, предпринятой для спасения Славика Колесникова, раненого Занозу подобрали кавалеристы Няги, оказали первую помощь и отправили в лазарет. Спустя три недели пострадавший, правда с перевязанной шеей, уже сидел на коне. Хотя в эскадроне никто не вспоминал, что Заноза во время кулацкого восстания некоторое время заблуждался, поддерживая бандитов Кожемяченко и Келлера, но сам Макар постоянно думал об этом. Гайдук догадывался, о чем терзается кавалерист, и постоянно подбадривал его:
– Выше голову, Макар! Знаешь, как в народе говорят: за одного битого двух небитых дают! Теперь ты на всю жизнь наученный. Мало, что сам образовался, других научишь. Наша Советская власть умеет казнить, но она способна и миловать. Счастливая твоя планида, братишка. Вовремя ты спохватился, пришел к нам.
Эскадронный пробежал глазами листовку и вдруг возмутился:
– Ну и дела! Послухайте, хлопцы, до чего дотрепалась эта трехсот тридцати трех святителей сволота! – обратился он к бойцам и стал медленно читать:
– «Несчастные красные бойцы, рядовые и командиры! Коммунисты обманывали и обманывают вас. Они зовут вас на север, на соединение с Красной Армией. Послушайте русскую правду – Красной Армии уже нет. Нет Красной Армии, нет больше и Советской власти. Харьков, Киев, Тула, Москва в наших руках. Красная Армия наполовину разбита, наполовину перешла к нам. Мы говорим правду. Вы сами хорошо знаете, что ваша сорок седьмая дивизия в Одессе сдалась генералу Шиллингу. Вас не только обманывают, вас предают…»
Тут Гайдук сделал паузу. Потом продолжал:
– Слухайте дальше, братцы, до чего додумалась сволочная контра…
– Читай, читай! – зашумели со всех сторон бойцы. «Пусть враг пишет всякий вздор, но знать, чего он домогается, необходимо, – подумал Гайдук. – Тому, кто непоколебим в своей вере, эта писанина не опасна. Напротив, толковая голова способна любой нелепый вздор обратить против врага».
– Читаю, – продолжал он: – «…Вашего командующего Якира румынский король купил за полмиллиона золотом. Он, Якир, согласился плюнуть на вашу родную Бессарабию. Следите хорошенько: не сегодня-завтра явится за ним румынский аэроплан. Он улетит в Бухарест, а вас оставит на произвол судьбы. С кем вы останетесь? С Котовским? Какой из него командир? Он только способен грабить помещиков! С Федько? Так он уже и так половину дивизии отдал батьке Махно. С адмиралом Немитцем? Мы его, изменника, который продался большевикам, как Якир румынам, стукнем, как стукнули советского генерала Чикваная в Одессе. Обманутые братья! Красные бойцы! Вяжите коммунистов-обманщиков, как уральцы-казаки связали вора Емельку Пугачева. Переходите к нам с пулеметами!..»
Гайдук кончил читать. Смял вспотевшей ладонью листовку. Подтянул голенища сапог. Наступила тишина. Лишь гулко шумели верхушки лип, сотрясаемые порывами знойного вынтула.
– Что ж, вяжите, хлопцы, меня! – Гайдук ударил себя в грудь, обтянутую полосатой тельняшкой. – Я – коммунист. Вон на моем седле висят тороки. Берите, вяжите…
– Ей-богу, хлопцы, сдурел наш скадронный, – отозвался Макар Заноза. – Ты что, товарищ Гайдук, охмелел с вынтула или с той деникинской брехни? Мы твои тороки сбережем для анерала Шиллинга.
Подошел кашевар с черпаком в руке, деловито проговорил:
– Помните, братва, что сулил Кожемяченко своим ребятам? А чем все кончилось? Знаем мы эти посулы.
– Не пойму одного, – раздался голос бойца, сидевшего неподалеку от эскадронного. – Что им, этим шиллингам, петлюрам, махнам, надо?
– Что им надо? – скрипнул зубами Гайдук. – Скажу. Хоть знамена у них разные и поют они по-разному, а добиваются одного. Им надо, чтобы мы их, как и наши деды, отцы, кормили, поили, обшивали, обували, охраняли. Триста лет они сидели на нашей шее. Довольно! Хватит! А как им подмять народ под себя? Надо сначала избавиться от тех, кто нас ведет в бой. Вот они по-разному и марают Якира, Федька и других наших товарищей.
– И выдумали какую-то лярву княжну Урусову, – перебил Гайдука кашевар. – Мало этого, добавили еще румынского короля и полмильёна золота. Самый последний дурак среди нас и тот не поверит.
– А я вам скажу такое, хлопцы, – продолжал Гайдук. – Привычные они, царские генералы, продавать Россию и направо и налево. Продавали они ее японскому императору, кайзеру Вильгельму, сейчас продают Антанте. Вот и кидают нам эти бумажки. Думают, поверим. Да я за Якира свою голову даю на отруб. Рубайте, а не поверю. Значит, какая будет, хлопцы, наша резолюция? Им хочется оплевать нашего Якира, значит, наша задача еще крепче идти за ним. За кем идет Якир? За Лениным!..
– Ясно, за Лениным, – раздались голоса.
– Ну и выдумщики! – хлопнул себя по лбу Заноза. – Пишут, что Красной Армии уже нет, а зовут нас добивать Красную Армию. Сразу видно, кругом брехня. Тогда, в Плоском, они съели гарбуза, и сейчас с этими листовками у них выйдет осечка. Не на тех напали. Давай лучше, скадранный, заводи музыку. Как зазвенят те колокольчики, так и душа начинает звенеть.
10. Даешь Киев!
Под развесистым явором за длинным столом президиума сидели Якир, Гамарник, Затонский, Картвелишвили, Филипп Анулов, Николай Голубенко, Иона Гайдук, Борис Церковный. У самого края стола пристроился старик-бородач в очках – регистратор политотдела 45-й дивизии Теслер. За глаза его все звали «дедушкой».
Сегодня выступал и он. Речь дедушки была немногословной, но в свои пять минут он не менее двадцати пяти раз повторил: «Товарищи, больше бодрости!»
Расположившиеся на траве коммунисты, угрюмые и сосредоточенные, ловили каждое слово ораторов. Ведь решение этого собрания они понесут во все полки.
Председательствующий Голубенко предоставил слово Якиру. С воспаленными от бессонницы глазами, со спекшимися от нестерпимого вынтула губами Иона Эммануилович встал сбоку от стола.
– Товарищи! – начал он. – Члены Реввоенсовета товарищ Гамарник и товарищ Затонский обрисовали нам текущий момент. Разумеется, то, о чем пишут деникинцы в своих листовках, – брехня. Да, мы отрезаны. Но Советская Россия держится. Стоит Москва, существует Красная Армия, не только существует, но и бьет врага. На Восточном фронте освобождены от белогвардейцев Кустанай, Кунгур. Красная Армия гонит Колчака за Тобол. На Южном фронте мощный контрудар по врагу нанесен под Валуйками. Наши войска сдерживают деникинские дивизии у Белгорода, не сдают Киев. Здесь у нас обстановка сложнее. Петлюра взял Винницу, генерал Шиллинг захватил Николаев и Одессу. Помогли ему шкурники и предатели – некоторые военспецы из сорок седьмой дивизии. Вместо того чтобы бить по деникинскому десанту, они открыли огонь из пушек по своим. Конечно, факт печальный. Но из этого вовсе не следует, что мы не должны доверять военспецам. Многие бывшие офицеры честно и самоотверженно сражаются за Советскую власть. Мы не вправе не доверять им. Но вместе с тем наш долг – решительно усилить бдительность. Мы отрезаны, мы в мешке. Кто в этом виноват? Отвечаю: анархо-бандит Махно! Весной он открыл фронт Деникину под Волновахой. Сейчас ставший под черное знамя махновцев Полонский сделал то же самое под Новым Бугом. С фронта прут на нас петлюровцы, деникинцы, в тылу бесчинствует сорокатысячная армия Махно. Мы должны все трезво оценить. Где выход из создавшегося положения? Выход один – выводить наши полки из мешка. Надо сохранить их и от разгрома и от разрушающей силы махновской демагогии. Теперь для нас самое главное не территория, а дороги. На наших совещаниях горячо обсуждались разные варианты. Кое-кто доказывал, что бойцы, мол, не пойдут за нами на риск, в неизвестность. Вносились даже предложения распустить людей по домам…
Это сообщение командующего насторожило коммунистов. Казалось, что листва и та притихла. Доносились лишь протяжные гудки маневровых паровозов.
– Что бы это дало? Пополнение батьке Махно! Гибель многих наших прекрасных воинов. Потерю Красной Армией нескольких тысяч замечательных бойцов. Мы на это не пошли и не пойдем. Мы учли волю большинства наших людей и решили пробиваться к своим, на север. Это единодушное решение Реввоенсовета. За это решение голосовал я, голосовали товарищи Затонский и Гамарник. Вы знаете их. Гамарник – старый коммунист, любимец киевских большевиков. Затонский полтора года назад вместе с Лениным подписал декрет о создании Красной Армии. Уверен, что и вы все поддержите решение Реввоенсовета. Оно единственно правильное. Наша задача нелегкая. Надо помнить, что пробивается не тот, кто отбивается, а тот, кто сам бьет. Это не будет нашим отступлением. С лозунгом «Всегда вперед» мы будем колотить Петлюру, Деникина, будем громить бандитские шайки Махно. Помните, товарищи коммунисты! Наш путь лежит не назад, а вперед – на север, к своим, к Киеву! Наша Южная группа похожа теперь на резиновый шар, из которого выпущен воздух. Но в нем проколов нет. Он еще взовьется ввысь. Хотя мы и отдаем на некоторое время врагу территорию, у нас остается главное – дороги. Они – наша жизнь. Потеряв их, мы потеряем все. А чтобы их сохранить, надо строго помнить одно: не терять контакта с народом даже там, где люди недавно шли против нас. Не терять присутствия духа.
После небольшой паузы оратор продолжал:
– Путь наш тяжел, но не мы первые, не мы последние избираем тяжелый путь, Ровно год назад белогвардейцы на Южном Урале взяли в тиски большую группу рабочих полков. Товарищи Каширин и Блюхер провели их по тылам врага от Белорецка до Кунгура. Там они соединились с Красной Армией. Тогда же отрезанная врагом от основных сил сорокатысячная Таманская армия под командованием Ковтюха и Матвеева прошла с боями от Новороссийска к станице Дулофиевской и тоже соединилась с Красной Армией. А разве у нас меньше мужества, чем у уральских рабочих или у таманцев Ковтюха? Блюхер вел уральцев по вражеским тылам тысячу пятьсот верст. Нам надо пройти примерно четыреста верст. Но у нас есть трудность, которой не было у Блюхера и у Ковтюха. Это – влияние махновской заразы. Мы, коммунисты, обязаны сделать все возможное, чтобы уберечь от нее бойцов.
– Убережем, товарищ командующий! – послышались голоса.
– Выведем контру Махно на чистую воду!
– Раскол и несогласие – бич всякой армии и дважды бич той армии, которая окружена со всех сторон, – продолжал Якир. – Будем надеяться, что среди нас не найдется больше отступников полонских…
– Правильно! Не найдется! Позор и смерть изменникам! – отвечали коммунисты.
– Хочу только добавить. – Якир поднял руку. – Вот так же, как теперь предстоит нам, ровно сто двадцать лет назад выходил из окружения Суворов. В швейцарских горах его полкам преградили дорогу силы наполеоновского генерала Массены. Русские солдаты отбросили французов. Суворов писал тогда в Петербург царю: «Ночь и день мы били противника с фронта и тыла… и он понес потери в четыре раза большие, чем мы. Мы прорвались повсюду как победители…»
– Прорвемся и мы! Прорвемся как победители!.. – послышалось в ответ.
– Итак, товарищи, у вас, я вижу, нет разногласий с Реввоенсоветом. Надеюсь, что высоким духом единства вы, коммунисты, окрылите и всех бойцов. Все зависит от вас, товарищи партийцы, от вашей стойкости, вашего такта. Взгляните на стену станционного здания. Цемент скрепляет кирпичи. Кирпич виден, а цемент – это лишь тонкие шнурки. Скрепляйте массу и вы, но не заслоняйте ее. Главенствующая роль принадлежит народу. Помните, вы первые в атаке, последние – к черпаку. Ночью выступаем! Так давайте, друзья, крикнем все вместе: «Даешь Киев!» – Якир вытянул руку вперед по направлению к северу.
– Даешь Киев! – ответили сотни голосов.
Ночью комендант штаба Южной группы принес Якиру письмо, сброшенное белогвардейским летчиком. Оно было подписано псевдонимом «Скорпион». Деникинский контрразведчик благодарил командующего за гуманное к нему отношение. «Сообщая сущие пустяки, – писал он, – я обещал следователям Чека раскрыть все одесское подполье. Морочил им голову три недели, дожидаясь своего. И дождался: наш десант выручил меня…»
Деникинский эмиссар передавал привет Якиру от Кожемяченко – теперь верного белогвардейского служаки. От имени генерала Шиллинга «Скорпион» предлагал прекратить сопротивление. Шиллинг-де обещает Якиру чин полковника и пост коменданта Одессы.
– Вот к чему ведет наша мягкотелость! – прочтя письмо, сказал Гамарник.
– Такого гада я бы шлепнул собственными руками! – гневно воскликнул Затонский.
– Да! Надо было шлепнуть подлеца! – согласился Якир. – Этот «Скорпион» не только жалит сам. Провокациями, ложью, хитростью, лукавством он и ему подобные стремятся перессорить нас, натравить друг на друга, превратить во взаимопожирающих скорпионов. В прошлом году этот тип вел меня на расстрел как австро-венгерского шпиона, сегодня я у них румынский разведчик, которому сулят золотые погоны деникинского полковника. Интересно, до чего еще додумаются эти сукины сыны?
11. Диспут у карты
Войска Южной группы, приступив к выполнению намеченного плана, вели упорные арьергардные бои. Началась отчаянная, ожесточенная битва за дороги. Чтобы выиграть ее, приходилось отражать непрестанные атаки врагов, хлынувших буйным шквалом с запада, юга, востока. На севере части Южной группы то и дело отражали натиск самостийников.
Якир вызвал в Бирзулу командира второй бригады Котовского и комиссара первой – Левензона. Они прибыли в штаб, когда там шло заседание Реввоенсовета. У развешанной на стене десятиверстки, возбужденные, с раскрасневшимися лицами, стояли Якир, Гамарник, Затонский.
Начальник штаба Южной группы бывший царский адмирал Александр Васильевич Немитц, единственный из всех присутствовавших имевший высшее военное образование, пользуясь в качестве указки шомполом, докладывал диспозицию войск. Здесь же был Василий Бутырский, стройный, красивый молодой человек из бывших офицеров. Примостившись возле окна, он записывал в блокнот основные выводы, которые делал Немитц в ходе доклада.
Александр Васильевич Немитц, небольшого роста крепыш с пронзительными серыми глазами и необычно высокой переносицей, как военный специалист пользовался в штабе группы непререкаемым авторитетом. И не случайно: высокообразованный командир, он вместе с тем имел за плечами богатый боевой опыт. В годы первой мировой войны, командуя дивизионом миноносцев, Немитц пять раз ходил к турецким берегам. Там он ставил мины против танкеров, подвозивших румынскую нефть вражескому флоту. За беспримерную отвагу и умелое командование дивизионом его тогда наградили золотым оружием. В 1917 году, возглавив после Колчака Черноморский флот, Немитц продолжительное время носился с химерной идеей похода на Босфор: стремился осуществить мечту Милюкова – «овладеть древним Царьградом и водрузить крест на святой Софии». Но моряки не пошли за воинственным адмиралом. Тогда он самочинно сложил с себя командование, за что был объявлен вне закона.
Его звал к себе Колчак. Но Немитц не пошел к нему, считая белогвардейцев изменниками, продавшими Россию иностранцам. Правда, он уважал своего бывшего флагмана, но, после того как Колчак обрядился в тогу «спасителя России», Александр Васильевич посчитал, что тот спятил…
Когда советские органы объявили регистрацию бывших офицеров, Немитц выразил желание служить новой власти. Его назначили военруком штаба Одесского военного округа. Однажды к бывшему адмиралу явился Якир, предложил Александру Васильевичу возглавить штаб группы. Тот дал согласие.
Якир позвал адмирала на балкон и, кивнув в сторону курсировавших вдали вражеских кораблей, спросил:
– Чего можно от них ждать?
– Десанта! – твердо ответил Немитц. На другой день началась усиленная эвакуация города. В первую очередь отправили к Бирзуле состав с золотым запасом и ценностями, хранившимися в банках Одессы.
…И вот теперь, излагая обстановку, бывший адмирал допускал некоторые отклонения от установившихся в царской армии канонов. В России для боевых приказов применялось настоящее время, он же пользовался будущим.
– Авангард расположится в Бершади, правый боковой отряд – в Торговице, левый – в Крыжополе, главные силы и штаб группы перейдут в Балту, арьергард – на станцию Чубовка, – докладывал он.
Будущее время, более императивное, как бы исключало возможность отклонения от строгих предначертаний приказа. Этот «футурум», обычно применявшийся во французской армии, был наиболее близким по духу пунктуальному и педантичному во всех штабных делах бывшему адмиралу.
Нет, не зря Ленин призывал коммунистов, отбросив зазнайство и комчванство, учиться у буржуазных специалистов! Не зря восьмой съезд партии разбил в пух и прах военную оппозицию, возражавшую против использования в армии бывших царских офицеров! Конечно, многие из них пошли на службу в Красную Армию не по своей воле, а по принуждению. Что касается Александра Васильевича Немитца, то он принадлежал к тем крупным военным специалистам, которые служили Советской власти не за страх, а за совесть.
Якир, несмотря на молодость, умел разбираться в людях. За два революционных года ему не раз приходилось иметь дело и с настоящими и с фальшивыми героями. Немитц с первого же дня завоевал симпатии Ионы Эммануиловича своей работоспособностью, трезвыми суждениями. Непродолжительный по времени, но солидный по значению опыт, которым располагал Якир, подсказывал: принять правильное решение – это еще не все. Нужна кропотливая, четкая работа штаба, чтобы воля командира, дойдя вовремя до исполнителей, была безукоснительно проведена в жизнь.
– Извините, я вас перебью, Александр Васильевич. – Якир вплотную приблизился к карте. В это самое время открылась дверь, в комнату вошли щупленький Левензон и грузный Котовский. Следом за комбригом-2 появился его адъютант Майорчик с глиняным «бараном» под мышкой. Усач Гарькавый встретил Котовского вопросом:
– Что, Гриша, со своим угощением пожаловал?
– Д-д-да, Илюша, ты угадал, – тяжело ступая, ответил комбриг. – Зачем вызывают нашего брата в штаб? Не на шашлык, не на мамалыгу, а на очередную взбучку. Жду бани, а после бани уважаю квасок…
– Вы правы, товарищ Котовский, баня вам обеспечена, – обратился к комбригу Якир. – Только не от нас, а от Петлюры. Прежде была простая баня, а теперь будет с горячими вениками. И вы ее должны выдержать. Это касается и вас, товарищ Левензон.
– Будем надеяться, что бойцы сорок пятой не осрамятся! – поправляя очки с толстыми стеклами, вставил Затонский.
– Я тоже так думаю, – ответил Котовский и, забрав у Майорчика «баран» с квасом, велел адъютанту погулять пока по перрону. – В чем дело, товарищи? – обратился он к членам Реввоенсовета. – Зачем срочно вызвали?
– Дело вот в чем, – ответил Якир и взял из рук Немитца почерневший шомпол. – Войска Южной группы уходят на север. Вы это уже знаете?
– Знаю, – нетерпеливо перебил командующего Котовский. – Ночами не сплю, все думаю. Товарищи Реввоенсовет! А не лучше ли собрать всю группу у Рыбницы, стукнуть по румынам и двинуть на Бухарест, потом на Будапешт? Ручаюсь – наша возьмет.
– Давайте не увлекаться, товарищ Котовский! – резко сказал Якир. – Приказ вами получен, а приказы не обсуждают.
– Я не обсуждаю приказ, я его выполняю. Только знаете, что говорят бойцы?..
– А что они говорят? – опросил Затонский.
– Они говорят: «Идем защищать чужое, бросаем свое».
– Мне кажется, – заметил Гамарник, – что так думает и сам комбриг.
– П-п-пусть вам не кажется, товарищ Гамарник! – взволнованно возразил Котовский. – Лучше смотрите, что я делаю, а не гадайте, что я думаю. Что бы я ни думал, мои люди не сменят Красное знамя на черное.
Все поняли довольно откровенный намек Котовского. Кое-кто ставил в вину уполномоченному Киева Гамарнику, что он не уделял достаточного внимания настроениям бойцов 58-й дивизии, давшей пополнение махновцам.
– Не считаю выпад товарища Котовского по отношению к члену Реввоенсовета дружелюбным! – замети Затонский.
Немитц, несколько смущенный начавшейся перепалкой, пожав плечами, отошел в сторону.
– Согласен с вами, товарищ Затонский, но у меня характер испорченный, привык давать сдачи, даже родному отцу, – продолжал Котовский. Потом подошел к столу, нацедил в кружку квасу. Наклоняя «барана», пробормотал под нос: – Видать, не зря я тебя тащил с собой.
– Подойдите ближе к карте, товарищ Левензон, – сказал Якир. – И вы, Гриша, тоже. Не нравитесь вы мне, когда горячитесь.
– Ладно, товарищ командующий. Котовский уже не горячится. Квасок остудил.
– Слушайте внимательно, товарищи! – продолжал Якир, водя шомполом по карте. – Положение наше тяжелое, почти безвыходное. Правда, совсем безвыходных положений не бывает. Обстановка вынудила нас оставить всю линию Днестра от Маяков до Рыбницы. Полки пятьдесят восьмой дивизии двигаются с боями от Новой Одессы к Вознесенску и дальше к Балте. Почти две недели после измены Полонского силы товарища Федько сдерживали деникинцев на реке Ингул. К Федько присоединяются отдельные группы сорок седьмой дивизии, избежавшие плена в районе Николаева и Одессы. Сейчас Федько прикрывается с востока Южным Бугом, но ему очень тяжело. Он отбивается от генерала Шиллинга и все еще опасается махновцев. Сорок пятая дивизия помотает Федько: день и ночь отражает атаки белых по Черному Ташлыку со стороны Ново-Украинки и Ломотной. Отсюда это не менее полутораста верст. Главная же опасность не в этом. На западном участке петлюровцы нависли над нашей головой. Чего хочет Петлюра, вы знаете не хуже меня. Захватить Рудницу, пустить свои бронепоезда на Гайворон – Балту, окончательно отрезать нам путь на север. Вы, то есть первая и вторая бригады, помешаете им. – Якир, как и начальник штаба, пользовался будущим временем. – Будете до последнего патрона, до последнего штыка удерживать участок Крыжополь – Жабокрич. Тридцать первого августа Южный Буг и линия Рудница – Балта останутся за нашей спиной. Тогда сниметесь и вы. Образуете левый боковой отряд группы и будете двигаться на Ладыжин. Понятно? Помните, от вас зависит судьба всей Южной группы. А землякам передайте, товарищ Котовский, что для нас нигде нет чужого, все свое. И Бессарабия наша, и Украина наша, и вся Советская республика наша. Завтра утром к вам поедут Затонский и Гамарник. Они потолкуют с людьми.
Котовский и Левензон, тепло попрощавшись с членами Реввоенсовета, покинули штаб. Заседание у карты продолжалось. Немитц, снова завладев шомполом, докладывал:
– Предстоит многодневный марш, очевидно, без частых дневок на протяжении четырехсот верст. Все наши колонны – их будет около десяти – захватят фронт до ста двадцати верст.
– Думаю, что это зря, – поглаживая бороду, заметил Гамарник. – Давайте лучше сузим фронт, ну хотя бы до пятидесяти верст. И это не мало. Получится монолитный кулак. А так раскидаем силы и не успеем собрать в случае серьезного дела.
– Ни к чему создавать толчею на пятачке, – спокойно поправил его Якир. – Правда, мы недостаточно сильны, чтобы удерживать двумя дивизиями фронт в шестьсот верст, но еще крепки для того, чтобы пробиваться на север широкой стеной. Ваше мнение, Александр Васильевич?
– Что я вам скажу, товарищи члены Реввоенсовета? – едва заметно улыбнувшись, ответил Немитц. – Есть такой закон: успехи войск приписываются их командиру, неудачи – начальнику штаба. От судьбы не уйдешь… Я готов ко всему. В данном случае я согласен с командующим. Из законов морского боя знаю: скученность линейных единиц – помеха бою. Корабль должен иметь возможность вести огонь с обоих бортов.
– И я согласен с Якиром, – подал реплику Затонский. – Надо помнить и о трудностях снабжения. Сколько мы сможем захватить с собой продовольствия? Не так уж много. Если принять план Гамарника, то съедим все подчистую на своем пути, как саранча. При движении же широким фронтом, особенно при нынешнем урожае, этого не случится. Конечно, мы гоним на север огромные гурты помещичьего скота, но и нас немало: войско, эвакуированные, беженцы…
– Ты, Владимир Петрович, настоящий стратег, – воскликнул Якир. – То, о чем говоришь ты, еще раньше доказывал мне Александр Васильевич. Спасибо за поддержку.
– Погоди радоваться, Иона Эммануилович, – предупредил Затонский. – У меня есть свой план. – Владимир Петрович взял из рук начальника штаба указку. – Мы переходим железнодорожную линию Рыбница – Голта, отрываемся у Крыжополя от Петлюры, собираем все силы в кулак к правому флангу, к колонне Федько, наносим удар по Махно и после этого продолжаем путь на север. Выполняем задачу армии и попутно кончаем с махновской заразой.
– Это соблазнительно! – отозвался Якир. – Ты, Владимир Петрович, стремишься к тому же, к чему стремится Гриша Котовский. Только тому подавай Бухарест, а тебе – батьку Махно. Я же считаю так, только уговор – не обижаться: оратор должен быть горячим, стратег холодным.
Гамарник поддержал Якира:
