Текст книги "Наперекор ветрам"
Автор книги: Илья Дубинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)
5. Питомцы Ватикана
Слава о крупных победах Красной Армии разнеслась по всей Советской республике и шагнула далеко за ее пределы. 16 января 1920 года Антанта возвестила о снятии блокады с Советской России и в то же время продолжала гнать транспорты с боевым имуществом Врангелю, окопавшемуся в Крыму за Перекопским валом.
Весть о взятии красными Одессы дошла и до Жмеринки, где отсиживался со своими воинственными галичанами генерал Микитка.
На станцию Вапнярка, только что освобожденную от белых передовыми частями сорок пятой дивизии, 8 февраля явились представители генерала Микитки с весьма заманчивым предложением: галицийский генералитет, возвестив о полном разрыве с Деникиным, изъявил готовность вступить в контакт с Красной Армией.
Когда Якиру сообщили об этом, он сказал:
– Не ахти какой, но все же союзник. И раз галичане просятся к нам, значит, мы сила! Летом стал брать верх Петлюра – они пошли с ним. Осенью повезло поборникам «единой, неделимой» – галичане переметнулись к Деникину. Школа Ватикана: раз ты не наиболее сильный, ты должен быть наиболее ловким.
– Контакт так контакт, – сказал в свою очередь Гарькавый. – Кстати и проверим их. Всю зиму они прикрывали левый фланг генерала Шиллинга, обороняли линию Вапнярка – Одесса от советских партизан и своих вчерашних друзей петлюровцев. Пошлем их к Рыбнице добивать группу Шиллинга.
– Пока Микитка соберется добивать деникинцев, тифозная вошь добьет его сечевиков. Без нашей помощи – им всем амба. Район Жмеринка – Бердичев надо взять под строгий карантин, – распорядился Якир.
Переговоры длились недолго. Обе стороны с санкции Главного командования сошлись на том, что штаб генерала Микитки ликвидируется, Красная Армия берет галицийские вооруженные силы под свое командование, а в части направляет военных комиссаров из коммунистов-галичан. Было договорено, что из полков удаляются паны-отцы, фельдкураты[15]15
Полевые священники.
[Закрыть], а на солдатских кепи трезуб[16]16
Кокарда самостийников.
[Закрыть] заменяется красноармейской звездой.
Две бригады сечевых стрельцов были переданы 45-й дивизии, по одной бригаде получили 22-я и 60-я дивизии. Кавалерийский полк Шепаровича также вошел в подчинение Якиру. Это были те самые сечевики-кавалеристы, которые в конце августа, выполняя приказ Петлюры, окружили две бригады 45-й дивизии под Крыжополем и Бершадью.
После ликвидации деникинских группировок на подступах к Днестру и в его пойме 45-я дивизия совсем недолго оставалась в районе Одессы, Тирасполя, Брацлава. Вместе с молодой, но уже хорошо показавшей себя кавалерийской бригадой Котовского она вскоре двинулась на север.
Затосковали Иона Гайдук, новый взводный Халупа и те бойцы, которых одноглазый матрос привел из-за Днестра. До озера Катлабух, что примыкает к Килийскому гирлу Дуная, не так уж далеко – пустяки в сравнении с пройденными верстами. Озеро и возле него родное село Богатое не выходили из головы. И все же Гайдуку было легче, нежели тем товарищам, перед глазами которых далеко видимая с восточного берега, запорошенная снегом простиралась родная бессарабская земля с раскинувшимися на ней дорогими сердцу селами и деревнями Булаешты, Суслены, Пугачены, Шерпены, Яниканы, Олонешты… Главная препона, конечно, не румынские патрули, не замерзший Днестр, а солдатское слово, данное начдиву. Ведь и Якиру хотелось бы побывать в родном Кишиневе. Сколько до него от Дубоссарской излучины? Каких-нибудь десять верст. Если они, рядовые бессарабцы, дали слово не переступать Днестра, то и он, начдив, очевидно, дал такое же слово кому-нибудь там повыше – в штабе армии, фронта, а может, в самой Москве.
А между тем многие бойцы и командиры получили долгожданные, хотя и очень кратковременные, отпуска, разъехались в Тилигуло-Березанку, Тридубы, Голту, Ананьев, Ямполь, Кучурган, Плоское… Плосковцам повезло больше других. Якир так наметил маршруты колонн, что 400-й полк Колесникова не только попал в родное село, но и имел там двухдневную стоянку. Хлебом-солью, красными флагами, колокольным звоном встречало Плоское своих земляков. Не то, что в июле прошлого года, когда село, взбудораженное изменниками Батуриным и Кожемяченко, схватилось за дрюки.
В первый же день, как только полк вступил в Плоское, Иван Колесников побывал на кладбище. Положил на могилу сына пучок пушистых, рано расцветших веток вербы.
…Галицийских сечевиков отвели в тыл. Их место на фронте заняли части Красной Армии. Дивизия Якира из-под Одессы, Тирасполя, Брацлава двинулась к Жмеринке.
Антанта, объявив о снятии блокады с Республики Советов, все еще не теряла надежды на разгром Красной Армии. Просчитавшись на Деникине, империалисты, пустили в ход Врангеля, а особое внимание оказали Пилсудскому, Петлюре. Если раньше, боясь деникинского лозунга «единая, неделимая», эти наемники выжидали, чем кончится советско-деникинское единоборство, то теперь они сами готовились к нападению. Вашингтон, Лондон и Париж не скупились: варшавские и львовские цейхгаузы трещали от заморского добра – оружия, боеприпасов, обмундирования, продовольствия.
Всю весну 1920 года 45-я дивизия на фронте Летичев – Комаровцы – Бар, а 60-я – на линии Бар – Могилев-Подольский отбивали яростные атаки легионов Пилсудского и гайдамаков Петлюры. Сказывался численный перевес врага. Боевой порыв, которым еще недавно были охвачены советские дивизии, гоня врагов от Орла к берегам Черного моря, несколько поостыл. Неоднократные попытки коротким ударом опрокинуть белополяков и жовтоблакитников, отбросить их к Збручу не увенчались успехом. Да и Главное командование Красной Армии, озадаченное возросшим сопротивлением белогвардейцев на Кавказе и в Крыму, не уделяло должного внимания белопольскому фронту, хотя Ленин неоднократно предупреждал Главкома о возросшей опасности с запада.
Число активных бойцов в дивизии Якира сократилось до двух тысяч: сказались и тиф, и тяжелые потери в боях. Рота в десять – двенадцать штыков занимала участок в один километр. Против 45-й дивизии действовали не менее семи тысяч легионеров.
Якир со дня на день ждал пополнения. В Литине, Жмеринке, Виннице в теплых казармах, в светлых госпиталях, избавившись от страшнейшей «египетской казни» – вшей, долечивались отвоеванные у смерти тысячи галицийских стрелков. Иона Эммануилович в сопровождении начальника снабжения и дивизионного врача посетил гарнизоны, где лечились галичане, потребовал, чтобы получаемые на армейских складах обмундирование, белье, пайки, медикаменты в первую очередь направлялись в новые бригады. Все, кроме боеприпасов, которые были необходимы на фронте.
В Микулинцах, вблизи Литина, Якир поднял по тревоге бригаду Головинского и провел с ней полевое учение. Начдив остался доволен строевой выправкой, дисциплиной, тактической выучкой командного состава. Спросил бойцов, читают ли они «Голос красноармейца». Многие ответили, что больше читают газету «Червоний стрiлець», которую редактировал в то время писатель Мирослав Ирчан.
Комиссар бригады Ткалун обстоятельно доложил Якиру, что бойцы рвутся в Галицию, старшины[17]17
Офицеры.
[Закрыть] сторонятся комиссаров, скучают по панам-отцам. Кое-кто из них и трезуб не снимает.
Тогда все в дивизии полагали, что отдохнувшие и окрепшие галицийские бригады, получив задание прорваться в Галицию, станут крепкой опорой старым полкам. Ради этого, думал начдив, стоило отказать во многом самом необходимом даже ветеранам.
В Виннице Якир побывал в кавалерийском полку. После смотра Шепарович спешил кавалеристов. К казармам, свернув с шоссе, приближалась двуколка. Бойцы оживились:
– Хлопцi, червоный дiд везе нам «Червоного стрiльця»!
– Пан Теслер, то вельмi файна людина!
– А вы знаете товарища Теслера? – спросил начдив.
– О, ми Bci дуже його поважаемо, – сверкая белыми зубами, ответил подтянутый, лощеный Шепарович. – Як же його не поважати, пан товарищ дивизiйий генерал? Biн же нам постачае не aби яку, а духовну їжу.
Пока Якир проверял боевую готовность нового пополнения, в Варшаве встретились и примирились «непримиримые» враги Пилсудский и Петлюра. Бывали в истории случаи, когда державы теряли свои армии. А вот в 1919 году случилось так, что две армии потеряли свою родину. Гайдамацкая лишилась ее в борьбе против своего народа, галицийская – под натиском легионов Пилсудского. Потеряв отечество, Петлюра продал свой меч польской шляхте. За это она обязалась отвоевать для него Украину, а он признал право Польши на галицийские земли. Петлюра, не задумываясь, подписывал договоры. Год назад он с такой же легкостью признал право англичан и французов на шахты Донбасса и на железные дороги Украины.
15 апреля, когда галицийские бригады достаточно окрепли, Якир подтянул их ближе к фронту. Бригаде Головинского приказал занять оборону на участке Комаровцы – Клопотовцы.
Сорок пятая дивизия готовилась к наступлению, которое обещало быть успешным. Но тут случилось неожиданное. В ночь на 23 апреля в Волковинцы прибежал запыхавшийся военком хозчасти 6-го галицийского полка Ростыкус. Немного успокоившись, он рассказал, что старшины арестовали всех комиссаров в полку и повели их на расстрел. Бежать удалось лишь ему одному. Из разговоров панов старшин, которые довелось слышать Ростыкусу, было ясно, что 6-й галицийский полк изменил Красной Армии, переметнулся к врагу.
Днем 23 апреля мятеж охватил все галицийские бригады, за исключением первого полка, оставшегося верным советскому знамени. Галичане заняли в тылу советских войск Бердичев, Казатин, Винницу. В очень тяжелом положении оказались войска 12-й армии. Им пришлось отбиваться с фронта от наседавших легионеров и гайдамаков, а с тыла от вероломного партнера – сечевиков.
Да, Ватикан не спал! Не спали и удаленные из галицийских полков паны-отцы. Одни связались с Петлюрой, другие – с его атаманом Шепелем в литинских лесах, третьи – с белополяками. Вскоре все командиры изменивших галицийских бригад получили приказ Петлюры: «Идите в Галицию на помощь вашим братьям и сестрам». И это писала та же рука, которая поставила свою подпись под документом, навечно отдававшим Галицию польской шляхте!
Вечером 23 апреля Теслер на своей двуколке привез в полк Шепаровича кипу свежих газет. Старик еще не знал о мятеже. Правда, он удивился, что никто не поспешил, как обычно, ему навстречу за новостями. Прихватив перевязанную шворкой пачку газет, Теслер направился в штаб. Подойдя к комнате, которую занимал Шепарович, старик носком сапога толкнул дверь. Но что это? Теслер машинально заслонил глаза пачкой газет. И тут же сквозь шум других голосов услышал голос Шепаровича:
– Пан товарищ комиссар! Я – сын цiсарского полковника, сам полковник. Я – європеец и не стану забруднювати о вас руки. Досить попрацювали нашi старшини. До стiнки, пан товарищ комиссар! – истерично крикнул Шепарович, потом забормотал негромко, будто читая молитву. – Слава пану Езусу. Кiнець бiльшовицькому ярму, кiнець азiатщинi. Ми знову – авангард цивiлiзованої Європи.
Комиссар Дидуник, в изодранном френче, едва шевеля окровавленным ртом, презрительно произнес:
– Панскими холуями вы народились, панскими холуями и сдохнете. Хай живе радяньска Галичина!..
Шепарович выстрелил. В этом не было ничего нового. Все изменники начинали с расстрела комиссаров.
Старый Теслер, чтобы не упасть, прислонился плечом к косяку двери. Затем он поднял обе руки и, держа над собой пачку свежих газет, закричал:
– Так ви, гады, вiдплачуете за хлiб-сiль? – Подойдя ближе к Шепаровичу, бросил на стол сверток с газетами, продолжал: – Ну, чего чекаешь? Стреляй i мене, жовтоблакiтна собака…
Шепарович нахмурился. Но кровь тянет за собой кровь. «Європеец» взметнул обнаженным клинком:
– На тебе, слiпий мерiн, i кулi жалко…
Теслер замертво свалился рядом с комиссаром Дидуником.
Вот так питомцы Ватикана заплатили за советский хлеб-соль, за тысячи жизней, спасенных от голодной смерти и от тифозной вши.
Тяжело пришлось в этот день «железным ребятам» – курсантам дивизионной школы младших командиров и ее комиссару Корытному. Школа приняла на себя основной удар мятежников. Атакованный и наполовину разгромленный галичанами штаб Якира отошел в северное предместье Винницы – Ерусалимку. Там за Бугом люди сразу же занялись восстановлением связи с фронтовыми частями. Спустя час все три бригады уже были на проводе. Не отзывался лишь штаб Котовского, находившийся в Калиновке.
На линию послали Бориса Церковного. Рыжий морзист с аппаратом Эриксона под мышкой покинул штабной двор. За Бугом, захлебываясь, трещал тяжелый кольт. Пули назойливым роем жужжали вокруг. Одна из них сразила проходившего по улице курсанта. Церковный бросился на помощь, опустился на колено, приложил ухо к груди бойца. Затем, покачав головой, подобрал ручной пулемет убитого, направился к окраине поселка.
– Правильно сделал, Борька, – крикнул ему появившийся невесть откуда Гарькавый. – Эта штука тебе пригодится.
В поле Церковный нашел оборванные концы провода, связал их, включил Эриксон. Но Калиновка не отвечала. Связист пошел дальше. Устранил еще один порыв. И опять Калиновка молчала. Перевалив через бугор, Церковный увидел группу сечевиков, двигавшихся ему наперерез от Буга. Что делать? Отходить? Но сечевики явно устремляются к Ерусалимке. Неожиданный удар с тыла сорвет только что наладившуюся работу штаба. Как же быть? Есть еще возможность незаметно отойти в кусты, спастись бегством. Но это не выход из положения. Что он тогда ответит начдиву? И Борис решил задержать сечевиков. Залег, выдвинул вперед Эриксон – хорошее укрытие для головы. Прильнул щекой к пулемету, нажал спусковой крючок.
Ошарашенные неожиданной пулеметной очередью, сечевики как по команде свалились на землю и тут же открыли по связисту ответный огонь. Пули щелкали по аппарату. Борис, вобрав голову в плечи, не прекращал стрельбы. Тут его осенило. Он стал вести огонь по азбуке Морзе – точка-тире, точка-тире: «Отбиваю атаку галичан точка Меня окружают точка Держусь точка Борис Церковный точка».
В штабном дворе услышали позывные. Боевая группа во главе с Якиром бросилась бегом по дороге на Калиновку, с ходу отбила атаку галичан, выручила Церковного.
Когда бой закончился, начдив, пожимая Борису руку и улыбаясь, сказал:
– Однако, ты, оказывается, мастер не только отстукивать на морзянке…
– Служу трудовому народу! – ответил Церковный и, вскинув поклеванный пулями аппарат за плечо, двинулся дальше, в сторону Калиновки.
Поздно вечером морзиста вызвал к себе Якир. Бориса сразу насторожило необычно хмурое лицо начдива.
– Сегодня, товарищ Церковный, ты с честью выдержал экзамен на взводного, – не совсем обычно начал Якир. – Но это не единственное испытание…
Связист после этих слов вовсе переполошился. А начдив продолжал:
– Крепись, Борис. Сечевики посекли шофера штабного грузовика. Твой брат Михаил Церковный, замечательный советский боец, пал смертью героя. Захваченный галичанами, он наотрез отказался служить изменникам.
– Эх, Мишка, Мишка, – тихо, одними губами, произнес морзист и стиснул кулаки. Не стесняясь слабости, смахнул набежавшую слезу: – Припомню я это петлюровской сволочи…
– Осиротели твои племяши, Борис! – мягко сказал Якир. – Ты не забывай их.
– Пока я жив, они не сироты, товарищ начдив, – ответил Церковный. – Я заменю им отца.
– Вот и хорошо. Будет у них отец-краснознаменец. Подписали мы с военкомом бумагу, хлопочем о награждении тебя орденом. Ты честно заслужил его храбростью и смекалкой.
– Спасибо, товарищ начдив, на добром слове. Но если давать орден, то не мне, а Мише посмертно. Он – настоящий герой, а не я.
– Хорошо, подумаем об этом. А теперь вот что, Борис: получай у товарища Гарькавого направление. Принимай взвод в Особом полку. Кончится волынка с сечевиками, отпустим тебя в Одессу навестить малышей. А кого наградить орденом – начальству виднее…
6. Фастовская группа
Слуги Антанты и Ватикана надеялись, что бунт галичан, как и мятеж чехословацкого корпуса в мае 1918 года, послужит сигналом к широкому антисоветскому восстанию в тылу Красной Армии. В первую очередь они рассчитывали на поддержку бунтовщиков стрелецкими запасными частями, размещавшимися в Киеве, в Бендерских казармах на Брест-Литовском шоссе. Но надежды вдохновителей мятежа не оправдались.
Заслушав 27 апреля доклады коммунистов-галичан Порайко, Конара, Нагуляка, стрельцы запасных частей заклеймили позором галичан-изменников. Стрелецкое «вече» постановило создать галицийский полк для пополнения 45-й дивизии, более всего пострадавшей от предательства сечевиков.
Их мятеж нанес ущерб не только этой дивизии. Захватив Казатин, Бердичев, Винницу, сечевики генерала Микитки на трехсотверстном участке фронта открыли дорогу интервентам. Дрогнула, зашаталась оборона советских войск от Припяти до Днестра.
Пилсудский бросил на Киев мощный кулак из шести пехотных дивизий и одной кавалерийской бригады – всю свою 3-ю ударную армию. Вышибленный из Киева войсками белого генерала Бредова 31 августа 1919 года, Петлюра тоже рвался теперь со своей недобитой армией в столицу Украины. У Пилсудского же были свои расчеты. Он разрешил включить в состав ударной армии лишь одну петлюровскую дивизию. Пропагандисты интервентов изображали дело так: 6-я стрелецкая дивизия генерала Безручко идет, дескать, освобождать от большевиков свою столицу, а поляки любезно согласились помочь в этом украинскому генералу. Головной атаман пан Петлюра в своем манифесте к украинскому народу от 27 апреля 1920 года явную агрессию Пилсудского также расценивал как «братскую помощь многострадальной Украине».
Не один Петлюра возлагал в те дни большие надежды на Пилсудского. Вся контрреволюция – и украинская, и белорусская, и русская – полагалась на помощь с берегов Вислы. Писатели-эмигранты Мережковский, Зинаида Гиппиус, Философов страстно призывали Пилсудского «разрушить царство анархии, спасти Россию от большевиков».
С юга операцию ударных сил Пилсудского обеспечивали три армии. Вторая (три дивизии) наступала на Белую Церковь – Канев, шестая (две дивизии) – на Умань – Черкассы и петлюровская (около пяти дивизий) заслоняла фланги 6-й польской армии от ударов красных со стороны Одессы.
Командующий 12-й советской армией Меженинов и командующий Юго-Западным фронтом Егоров, стараясь закрыть прорехи, образовавшиеся в результате измены сечевиков, ввели в дело все резервы. Надо было защитить фланги – самые уязвимые места, куда устремились острия вражеских оперативных стрел.
Командующий фронтом Егоров в своем штабе в Александровске решал трудную задачу. Обстановка на юге неимоверно осложнилась. В Крыму за Перекопским валом засел барон Врангель. Его силы день ото дня росли за счет щедрой помощи Антанты. Чем дальше, тем труднее с ним бороться. А тут новая забота – под ударом Киев. Если Пилсудский пробьется к Днепру, зашевелится и барон Врангель. Ведь хозяин у всех у них один – Антанта.
Егорову было известно, что Главком по настоянию Ленина снял с Северного Кавказа Первую Конную армию под командованием Буденного. К концу мая ее головные части подтянутся к Умани и сразу же нависнут над флангами колонн интервентов. Пока же Умань – центр стокилометрового разрыва между 12-й и 14-й армиями – находится под ударом. Где-то в районе Казатина рейдируют уланы генерала Корницкого. Не ринутся ли они в глубокий тыл, чтобы захватить Умань? Тогда Первой Конной армии вместо удара по флангам врага придется вести обычное фронтальное сражение, и не на Киевщине, а значительно южнее, – может, на подступах к Кривому Рогу или Вознесенску.
Знал Егоров и о требовании Ставки, чтобы войска, разгромившие Колчака и двигавшиеся из Сибири к Перекопу, свернули на запад, к Киеву, для усиления 12-й армии Меженинова. Две дивизии этой армии – 58-я Княгницкого и 44-я во главе с Дубовым – находились под угрозой окружения и стремились прорваться из Полесья на линию Киев – Богуслав.
Командующему фронтом до зарезу была нужна дивизия, которая смогла бы не только оторваться от врага, но и, сохранив силы, совершить стремительный бросок из фронтового района к Умани, Тальному, Звенигородке. Нужен начдив, способный твердо держать в руках свои полки в этой трудной обстановке и обеспечить беспрепятственный выход Первой Конной армии в назначенный район. Проблема очень важная, но ни командарм Меженинов, войска которого действовали в районе Киева, ни Уборевич, находившийся со своей 14-й армией в районе Жмеринки, не имели возможности вплотную заняться этой проблемой. На них и без того в последние дни свалилось слишком много забот.
«Кого же направить в район Умани?» – размышлял Егоров. По замыслу командующего фронтом избранный для этого начдив кроме своей дивизии должен получить в подчинение и те силы, которые окажутся на участке Умань – Днепр, создать нечто вроде самостоятельной армии, подчиненной непосредственно штабу фронта. Задача этой особой армии – не только заполнить уманский прорыв и заслонить с востока советскую конницу, удар которой намечен на Сквиру – Житомир, но и самой, упираясь правым флангом в Днепр, ударить на Обухов – Фастов во фланг 3-й армии интервентов.
Реввоенсовет фронта пришел к единодушному мнению, что из всех дивизий Правобережья только сорок пятой под силу сложный фланговый марш. Да и Якир – опытный начдив. Он способен возглавить Особую армию и повести ее в бой, как раньше вел соединения Южной группы.
…Несколько дней подряд сорок пятая дивизия вела тяжелые бои с наседавшей 18-й польской дивизией и с бригадами галичан в районе Межирова. 29 апреля ей удалось оторваться от противника. Якир стянул все части дивизии и конную бригаду Котовского в район Жмеринки. Там он и получил приказ командующего фронтом пробиваться к Умани, а там возглавить Особую армию, получившую впоследствии наименование Фастовская группа.
30 апреля, выполняя приказ командующего фронтом Егорова, дивизия несколькими колоннами двинулась на юго-восток. На привале у Красного бойцы обступили начдива. Все знали, что путь дивизии лежит на Тульчин. Это воскресило у бойцов старые надежды.
– Товарищ начдив, не к Бессарабии ли путь держим? – спрашивали Якира ветераны.
– Я и сам, товарищи, всей душой рвусь в родные края. Да вот выдали нам плацкарту совсем на другое направление, – отшучивался начдив.
– На какое? – интересовались красноармейцы.
– На очень важное, товарищи! – уже серьезно произнес Якир. – Решается судьба революции. Всем нам оказана высокая честь: мы будем сражаться за Киев. Нашей славной дивизии командование фронта доверило прикрыть фланги Конной армии. Сам Ленин шлет ее сюда на подмогу. Нам предстоит длинная дорога. Но это нам не в новинку. Осенью мы с вами отмахали с боями полтысячи верст с юга на север. Сейчас пойдем с запада на восток. Знаю, кое-кто говорит: «Пятки мажем!» Но это не бегство, не отступление, а маневр на гибель врага. Силы Красной Армии атакованы с трех сторон пилсудчиками, сечевиками, петлюровцами. Чтобы собраться с силами для контрудара, нам надо стать спиной к стене! И эта стена – Днепр, родной брат Днестра. Понятно, товарищи? Жалко, конечно, оставлять города, села, жалко оставлять население под пятой оккупантов, но тяжелее потерять войско. Этот отход сохранит нам боевые силы, а с ними мы снова вернем села и города. Пусть пока радуются пан Пилсудский и пан Петлюра. Деникин тоже радовался, когда наступал, но недолго пришлось ему веселиться. Так же будет с Пилсудским и Петлюрой. Прошу помнить одно, товарищи, и крепко помнить: Деникину, чтобы пройти от Ростова до Орла, да еще летом, понадобилось полгода, а мы с вами всего за два месяца прошли значительно больший путь – от Орла до самого Черного моря, к тому же в стужу и метели. Напомню вам любимые слова покойного старика Теслера, все вы его знали: «Побольше бодрости!» Больше бодрости, веры в победу! Не сомневаюсь, что Пилсудскому и Петлюре придется покруче, чем Деникину. Ходят слухи, что следом за легионами Пилсудского движутся польские помещики, чтобы отобрать у крестьян землю. Польские, русские, украинские и другие тунеядцы ничуть не лучше наших бессарабских дук-кровососов. Вот ты, товарищ тезка, – Якир обратился к Гайдуку, стоявшему в первом ряду, – много имел земли возле озера Катлабух?
– Чих с гаком, товарищ начдив.
– Вот то-то! – начдив повел рукой к горизонту. – И вот эти поля до революции принадлежали какому-нибудь польскому пану. Может, самой графине Браницкой. Знаете, сколько у нее было земли? Хотя и без гака, но все двести тысяч десятин.
…Части сорок пятой дивизии продолжали продвигаться на юго-восток. Люди без ропота отмахивали в день по тридцать – сорок верст. А настроение? Тогда, осенью, во время Южного похода, не все верили, что существует еще Советская власть, что Красная Армия держится. Теперь каждый боец знал, что советские войска, хотя и отдали Киев, крепко уцепились за днепровские берега, и не сегодня-завтра к Умани подойдут передовые части грозной Красной кавалерии. Хотя чуть западнее, отбиваясь от интервентов, с рубежа на рубеж отходили полки 60-й стрелковой дивизии, а по линии железной дороги курсировали бронепоезда «Гроза» и «Смерть паразитам», Петлюре все же удалось выбросить через Вапнярку к Тульчину, наперерез сорок пятой дивизии, группу полковника Тютюнника, в состав которой входил и мятежный полк «европейца» Шепаровича.
5 мая конники Котовского разгромили группу Тютюнника у Кирнасовки и забрали его обозы. В этой жаркой схватке крепко поработал клинок нового взводного Свирида Халупы.
6 мая дивизия Якира, сделав бросок в шестьдесят верст, у Бершади переправилась на левый берег Южного Буга. Отсюда колонны дивизии круто повернули на северо-восток. Опрокидывая на пути многочисленные петлюровские банды, 10 мая они достигли Умани. За десять дней дивизия с боями совершила труднейший фланговый марш в триста верст.
У командования фронта рассеялись опасения за уманскую «пустоту». Сорок пятая, выполняя приказ Егорова, продолжала продвигаться дальше, на северо-восток. Выйдя в район Звенигородки, она 20 мая повернула на северо-запад. В Богуславе, Льнянке, Винграде появились польские уланы – конные авангарды генерала Корницкого, бросившегося вопреки ожиданиям Егорова не к Умани, а к Тараще. В это же время вошедшая в состав Фастовской группы 44-я дивизия Дубового отбивала натиск 7-й и 15-й пехотных дивизий интервентов на фронте Кагарлык – Богуслав. Правее, от Богуслава до Канева, дралась с интервентами бригада внутренних войск. Правый фланг Фастовской группы, состоявшей теперь из 24-х стрелковых и 4-х кавалерийских полков, прикрывала боевая Днепровская флотилия.
25 мая, когда колонны Первой Конной армии выходили на линию Ставище, командующий Фастовской группой Якир подписал приказ о наступлении.
На столе лежала испещренная цветными стрелами карта.
– Выдохся пан Пилсудский, – как бы подводя итог многодневным раздумьям, сказал Якир. – Черная пантера, сделав прыжок к Днепру, успела лишь когтями передних лап уцепиться за Бровары. Голова ее – в Киеве, грудь упирается в Белую Церковь, брюхо лежит в Гайсине, подбрюшье – в Тульчине. В Вапнярке, у хвоста пантеры, вертится петлюровский цуцик.
– Верно, что цуцик. Иного имени Петлюре не придумаешь, – усмехнулся Гарькавый.
– И к тому же шкодливый, – добавил комиссар Клименко.
– Картина получается довольно интересная, – продолжал Якир. – Пока двенадцатая армия держит пантеру за передние лапы и нацеливается на ее холку, наша Фастовская группа ударит по груди, Конная армия – в подгрудье, а четырнадцатая – по брюху. Кому-нибудь следовало бы ударить в подбрюшье, да жаль, червонные казаки Примакова, которые спешат к нам из-под Перекопа, еще где-то на марше. Ну, а с петлюровским цуциком, с его пятью дивизиями пока успешно справляется наша одна сорок первая во главе с Осадчим.
После некоторого раздумья Якир, придвинув к себе документы, снова достал карандаш и написал на подлиннике боевого приказа и на всех его копиях: «45-я дивизия и на сей раз сделает свое дело».
28 мая войска Фастовской группы, тесня 15-ю, 7-ю пехотные дивизии интервентов и конницу Корницкого, вышли на линию Обухов – Ракитно – Володарка. Днепровская флотилия, прикрывая войска Якира со стороны реки, с боями заняла Триполье.
