Текст книги "Наперекор ветрам"
Автор книги: Илья Дубинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
9. Варшава – Львов
Свежие дивизии легионеров и улан Пилсудского, снова заняв Броды – восточные ворота к Львову, сомкнули открытые фланги 2-й и 6-й белопольских армий. Советские войска, рвавшиеся к столице Галичины, отошли на линию Берестечко – Почаев – Мшанец.
Условия местности благоприятствовали интервентам. Густо поросшая лесами Бродщина, изрезанная старыми окопами и проволочными заграждениями, являлась сущей западней для конницы. И если бы не стойкость якировских полков, не самоотверженность червонных казаков Примакова, прикрывавших наиболее угрожаемый левый фланг львовской группировки, Первой Конной армии пришлось бы очень туго.
Хотя войска Тухачевского дрались уже на подступах к Варшаве, белополяки, несмотря на большие потери, сумели все же оттянуть к Висле значительные силы.
В Вишневце, в зажиточном доме униатского священника, где разместился штаб дивизии, Якир, беседуя со своими помощниками, сказал:
– На месте Пилсудского я бы махнул рукой на Львов, на Галичину. Все бросил бы на защиту Варшавы. Потеряет он Варшаву, потеряет и Львов.
Хозяин дома, упитанный, с изысканными манерами пожилой мужчина, услышав эти слова начдива, многозначительно улыбнулся:
– То пан генерал швах информирован за нашу ситуацию. Самые гросс-магнаты Польши живут в Варшаве, а их гросс-фольварки и гросс-маетки[23]23
Поместья.
[Закрыть] тутачка, в нашей Галичине. Вот гросс-магнаты и роблят опрессию[24]24
Нажим.
[Закрыть] на пана Пилсудского, требуют робиты офензиву[25]25
Наступление.
[Закрыть] за офензивой. Шреклих боятся втратити Галичину. Немного прошло, один только год, как они разбили галицийскую армию, захопили Львив… Нелегкая то была для ляхов виктория[26]26
Победа.
[Закрыть].
Хозяин дома был безусловно прав. Стратегию рождает политика. Политику рождает правящий класс. В данном случае эгоистические интересы земельных магнатов, сковывая волю Пилсудского, отбирали у него силы и средства, необходимые для решения главных задач.
Прошла неделя. Штаб дивизии менял стоянку. Якир решил стать поближе к войскам со своим полевым управлением. На западной окраине Вишневца, оглашая окрестности дикими воплями: «Гвалт! Гвалт! Грабують, пан комендант!», штабную колонну нагнал необычный всадник. Униатский пастырь из Вишневца, в расстегнутой рясе, хлопавшей полами по бокам неоседланного строевого коня, без шляпы, потеряв всю свою недавнюю респектабельность и европейский лоск, еще издали запричитал на чисто русском языке:
– Пан комендант! Ваши люди ограбили меня. Посреди бела дня. Забрали породистого жеребца, бросили вот эту клячу, – священник ткнул рукой в стриженую гриву коня. – Выходит, на словах вы освободители, на деле – грабители!.. А что говорил недавно в Вишневце ваш голова Затонский?..
– Успокойтесь, пан отец! – Якир осадил своего скакуна, норовившего ухватить зубами плечо священника. – Мы никому не позволим обижать население Галичины. Наш закон строг: за грабеж – к стенке! Сегодня же виновник будет найден.
Виновника не пришлось искать долго. Штабные ординарцы, бегло осмотрев изможденную бескормицей и тяжелыми походами лошаденку, на которой восседал разгневанный священнослужитель, в один голос определили: «Это маштачок одноглазого взводного, который из конной бригады Котовского». Якир подумал: «Халупа – бывший махновец. Этот случай – чистейший рецидив махновской разнузданности. Грабит один, а худая слава пойдет о всей Красной Армии».
– Товарищ Охотников! – крикнул он. – Свяжись с конной бригадой. Пусть немедля возьмут под стражу подлеца, а уведенного им коня возвратят священнику. Председателю трибунала передай – судить грабителя по всей строгости военного времени!
На новом месте начдив сразу же окунулся в гущу фронтовых дел. Люто наседали легионеры. Одни полки дивизии успешно отбивали их атаки, другие маневрировали, третьи взывали о помощи. Наступила ночь, а о сне не могло быть и речи. Перед рассветом в полевой штаб примчался Гайдук. Привязал на дворе коня, влетел порывисто в дом.
– Что, Котовский прислал? Как там держитесь, тезка? – спросил его Якир.
– Держимся, товарищ начдив. Но я не от Котовского, а от себя…
– Как это понять?
– Помните, Иона Эммануилович, в прошлый год после Ладыжина вы меня осадили с эскадронного на взводного, – нервно теребя ремни снаряжения, начал Гайдук. – Я принял это как подобает. Не рискнул даже повернуться, пятился от вас до самой двери спиной. Проштрафился. Нарушил приказ! Да и говорить за себя не с руки. А сегодня я за дружка, за моего земляка Халупу…
– Напрасно, товарищ Гайдук, – нетерпеливо махнул рукой начдив. – Тут не до этого. Закон один – как всем, так и дружкам. Утром трибунал разберется. Скорее всего, шлепнут твоего Халупу за мародерство.
– Шлепайте заодно и меня, – Гайдук сорвал с головы фуражку, бросил ее на пол.
– Ты что, бывшего махновца, мародера вздумал защищать? – крикнул в свою очередь Якир.
– Нет, товарищ начдив. Которого закоренелого махновца, которого грабителя и моя рука не дрогнет шлепнуть. А Свирид, присягаюсь, вовсе не повинен. Неужто, товарищ начдив, вы позволите срасходовать безвинного да еще такого боевика?! Жаль, Григория Ивановича тяжело контузило. Котовский придушил бы в корне такую неправду.
– Но ведь коня поповского увел Халупа? Какая же тут, товарищ Иона, неправда? – несколько поостыл начдив, услышав, что суд Котовского был бы иным.
– Так вот как было дело, – продолжал Гайдук. – Халупа, значит, попал для командирской связи до вашего штабу. Пригляделся ему тот чертов конек. Они сошлись с божьим угодником на ста тысячах, в придачу халупиного маштачка. Гроши те Халупа припас, когда еще у Махно был. Ударили по рукам. Люди видели и припечатали сделку. Неделю поездил Свирид на новом коньке. А тут бац: поп вертает нашему товарищу советские гроши, требует польские злоты или же австрийские кроны. Ну, Халупа в пузырек: «Скажи, мол, спасибо, что ныне не девятнадцатый год. Теперь, двадцатый, и мы говорим с вашим братом по-хорошему. Помалкивай, а то пожалеешь, хлебнешь уксуса. Знаешь, что полагается за отворот от советских грошей?» Вот и вся вина взводного Халупы. Он не грабил, получил конька по уговору. Давайте пошуруем божьего угодника – и те сто тысяч найдутся.
Якиру понравилась запальчивость, с которой кавалерист защищал своего друга. По всему было видно, что лишь твердая вера в невиновность Халупы толкнула Гайдука на жаркое объяснение с дивизионным начальством.
Все, что сообщил Гайдук, нетрудно было проверить. Есть еще время приостановить суд. «Грабителей, мародеров, конечно, надо хватать и уничтожать, – подумал, укоряя себя в излишней горячности, Якир. – Но худо, ежели невиновный станет жертвой поспешного решения. Недаром в уставах многих армий сказано: командир накладывает взыскание лишь спустя два часа после совершения проступка. Закоренелых махновцев, как их называет тезка, надо выживать, но поспешная расправа с раскаявшимися может лишь вызвать кривотолки. Ведь немало обманутых махновской демагогией идет сейчас вместе со всей дивизией на общего врага».
– Хорошо, – сказал начдив. – Завтра разберемся.
Силы, снятые Пилсудским с главного – варшавского – направления, крепко измотали полки 45-й дивизии. За первую неделю августа части дивизии, заслоняя фланги Первой Конной армии, потеряли более тысячи бойцов. Впервые за все время своего существования дивизия понесла за короткий период такую колоссальную убыль. Тем не менее потери быстро восполнялись. Обрадованные избавлением от шляхетского ярма, шли в дивизию добровольцы-галичане. Под Кременцом явился отряд партизан Косичека. Прибыло также пополнение с Волги – два батальона казанских татар.
Положение на фронтах усложнялось. Тухачевский наступал на Варшаву, командующий Юго-Западным фронтом Егоров тремя армиями сдерживал натиск крупных сил Врангеля в Таврии, тремя рвался к Львову. Правое, крыло Западного фронта уже захлестывало Варшаву с флангов и с тыла, а левое, поотстав в районе Люблина, только выходило к реке Вепш, правому притоку Вислы. Отсюда над войсками Тухачевского нависала угроза. Им требовалась помощь. И помочь можно было лишь одним способом – повернуть Первую Конную армию от Львова к Люблину. Так решался вопрос на Пленуме ЦК партии 5 августа 1920 года.
Еще до Пленума, 2 августа, Ленин писал члену Реввоенсовета Юго-Западного фронта Сталину: «Только что провели в Политбюро разделение фронтов, чтобы Вы исключительно занялись Врангелем… Опасность Врангеля становится громадной, и внутри Цека растет стремление тотчас заключить мир с буржуазной Польшей…».
Спустя день Сталин, игнорируя решение высшего коллективного органа партии, послал свой дерзкий ответ, в котором писал Ленину, что, мол, не следовало бы Политбюро заниматься пустяками».
6 августа Главком, руководствуясь решением Пленума ЦК, дал Юго-Западному фронту директиву – вывести Первую Конную армию в резерв, имея в виду двинуть ее после отдыха на помощь Тухачевскому.
Егоров же под сильным нажимом Сталина решил во что бы то ни стало взять Львов. Как и в дни Киевской операции, он вспомнил о Якире: 9 августа подписал приказ о создании Золочевской группы войск в составе 45-й и 47-й стрелковых дивизий, дивизии червонных казаков Примакова и бригады Котовского под общим командованием Якира. Золочевская группа – 18 стрелковых и 9 конных полков – получила задачу вместе с Первой Конной армией овладеть Львовом.
Главком хотел бить врага на главном варшавском направлении плотно сжатым кулаком. Но в этот раз не сработала его дирижерская палочка: удар по врагу, вопреки воле Главкома Каменева, наносился не кулаком, а растопыренными пальцами: двумя – по Львову, тремя – по Варшаве.
И все же для Пилсудского те дни были самые тяжелые. Наступил момент, когда лишь ценой отчаянного риска можно было остановить надвигавшуюся катастрофу: или пан, или пропал. В районе Люблина, за Вепшем, Пилсудский, по совету французского генерала Вейгана, создал ударный кулак, нацелив его на левый фланг Тухачевского.
11 августа Главком вторично потребовал от командования Юго-Западного фронта перебросить Первую Конную армию в район Замостья, ближе к Люблину. Но конница, выполняя приказ Егорова и Сталина, в тот же день двинулась на Львов. Слева от нее наступала равная по силе Первой Конной армии Золочевская группа Якира.
16 августа советские войска с боями вышли к Западному Бугу, взяли Буек. Дивизия червонных казаков, выведенная приказом командарма Уборевича из состава Золочевской группы, выдвинулась к Золотой Липе и Перемышлянам. Отсюда до Львова оставалось менее сорока верст.
В то же время на главном направлении войска 3-й советской армии уже штурмовали восточные подступы к Варшаве. 16 августа Пилсудский двинул свой ударный кулак с реки Вепш прямо на север и сразу же разгромил слабенькую Мозырскую группу наших войск. Окрыленные первым успехом, интервенты с ходу врезались в левый фланг 16-й армии.
19 августа бойцы Первой Конной армии и части 45-й и 47-й дивизий Золочевской группы, преследуя отступавших легионеров, подошли вплотную к Львову. Завязались жестокие бои на окраинах города. Началось массовое бегство польской шляхты на Ярослав. Но к вечеру того же дня, когда белополяки широко распространили весть о разгроме Мозырской группы, а затем пустили слух об уничтожении 16-й, 3-й, 15-й и 4-й советских армий Западного фронта, Егоров по настоятельному требованию Центрального Комитета партии и Главкома приказал Первой Конной армии прекратить атаки на Львов и немедленно идти к Замостью.
Сталин же, не считаясь с директивой ЦК, отказался подписать этот приказ. 1 сентября Центральный Комитет партии освободил Сталина от должности члена Реввоенсовета Юго-Западного фронта.
Позже Тухачевский так оценивал события тех дней: «Бои под Львовом засосали Конную армию, и она приступила к выполнению перегруппировки с таким опозданием, что ничего полезного на люблинском направлении сделать уже не могла».
Таким образом, неудача Западного фронта в значительной мере являлась результатом самоуправства Сталина и его упорного нежелания подчиниться решению ЦК партии.
20 августа Первая Конная армия двинулась из-под Львова к Замостью. Силы атакующих сразу убавились вдвое. Силы обороны в такой же пропорции возросли. Успех под Варшавой развязал руки Пилсудскому. В Львов прибыла свежая кавалерийская бригада, были доставлены бронемашины, французские самолеты.
Уходя на новый фронт, командующий Первой Конной армией Буденный и член Реввоенсовета Ворошилов теплыми и проникновенными словами прощального приказа отметили героическую работу своих соратников-бойцов 45-й дивизии и их славного начдива Ионы Якира.
Командующий бывшей Золочевской, а теперь Львовской группой, стремясь овладеть столицей Галиции, делал отчаянные попытки связаться с Примаковым. Червонные казаки, прорвавшись через Комарно в Городок, удвоили бы силы Львовской группы. Но полки Примакова были далеко. Тепло и радостно встречаемые населением, они за три дня прошли более полутораста верст по тылам врага, разгромили гарнизоны в Бобрке, Николаеве, Ходорове, Жидачеве и 19 августа освободили Стрый – город у самого подножия Карпат. Их разъезды дошли до Болехова.
Так же как несколько дней назад Тухачевскому для полного успеха под Варшавой не хватало на его левом фланге Первой Конной армии, так теперь Якиру для успеха под Львовом недоставало червонно-казачьей дивизии.
21 августа гарнизон Львова, окрыленный успехами белополяков под Варшавой, сам перешел в наступление. Для войск Якира начались тяжелые дни. Советское правительство Галиции, возглавляемое В. П. Затонским, находилось еще в Тернополе, а петлюровская конница уже вынырнула где-то в районе Галича, в тылах 41-й дивизии. Пока Красная Армия наступала, жовтоблакитники прятались за чужой спиной. Как только советские войска постигла неудача, они сразу вылезли из своих щелей, действуя по пословице: куда конь с копытом, туда и рак с клешней. Примаков, с которым Якиру удалось к тому времени установить связь, двинулся к Галичу в погоню за гайдамаками.
Весть о неудачах, постигших войска Западного фронта, о переходе 4-й советской армии в Восточную Пруссию, об интернировании конного корпуса Гая, о том, что многие дивизии прекратили свое существование, в какой-то мере отрицательно сказалась на настроениях бойцов. Тем не менее Якир, мучительно переживая эти известия, твердо решил, что вверенные ему войска Львовской группы, как бы тяжело ни повернулось дело, не сложат оружия. Он был уверен, что 45-я дивизия послужит хорошим примером и для 47-й, в рядах которой находилось немало бывших деникинцев.
Части Львовской группы отходили с боями, планомерно, с одного рубежа на другой, не более трех-четырех верст в сутки. Добрую услугу измотанной походами и боями пехоте оказывали пулеметные тачанки «стального полка». Шарабаны, совершавшие походы с махновским войском, сразу можно было узнать. На их передках еще хранился выведенный суриком клич «Хрен уйдешь!», а на задках – «Хрен догонишь!».
Белополякам, хотя и с трудом, все же удалось оттеснить Львовскую группу к реке Западный Буг. На этом водном рубеже 45-я и 47-я дивизии вместе с бригадой Котовского сдерживали все нараставший натиск легионеров еще две недели – до 16 сентября.
26 сентября войска группы, выполняя приказ Якира, отошли в район Проскуров – Острополь. С 6 по 18 октября 45-я дивизия держала фронт по Южному Бугу от Хмельника до Летичева. 18 октября – это был день перемирия – бойцы 45-й дивизии впервые после тяжелых боев не слышали разрывов гранат и свиста пуль.
Пройдя с боями под командой Якира шестьсот верст вперед – от Белой Церкви до Львова – и пятьсот верст назад – от Львова до Хмельника, – 45-я дивизия сумела полностью сохранить свою боеспособность и готовность к новым боям.
10. Петля Петлюре
7 ноября 1920 года, в третью годовщину Октябрьской революции, открылась дивизионная партийная конференция. Впервые за два года собрались большевики 45-й дивизии, когда ее полки не штурмовали позиции врага, не отбивали жестоких атак. Установившаяся на демаркационной линии тишина не нарушалась ни одной из сторон.
Переполненный зал Винницкого городского театра с напряженным вниманием слушал речи ораторов. Выступали военкомы полков и бригад Абраменко, Койфман, Савейко, Суворов, Денисенко, Жилкин, Мильченко, Радов, говорили командиры Котовский, весной принятый в партию, Голубенко, Левензон, Криворучко, Владимиров, Гайдук, Церковный и недавно вступивший в группу сочувствующих Макар Заноза. Выступали политкомы рот, рядовые бойцы-коммунисты.
Замечательно было то, что никто из ораторов не вспоминал ни былых заслуг, ни прошлых дел. А ведь каждый мог похвастаться славными боевыми делами. Лишь Николай Криворучко вскользь остановился на апрельских событиях:
– Ось, галичане потрепали тут в Виннице штаб нашей дивизии. Герои против тыловиков! А де воны зараз? Кажуть, сдал их добродий Петлюра пану Пилсудскому с потрохами, кукують они зараз в таборах. Так им, подлюкам, зрадникам, и треба. А де зараз штаб сорок пятой дивизии? Обратно же в Виннице! Вот какие у нас дела, товарищи партийцы!
В словах бывшего батрака, пекаря, землекопа, изрядно хлебнувшего в прошлом горя и обид, не слышалось злорадства. Звучала лишь нотка законного удовлетворения фактом победы правого дела над коварством и злом.
После этого вступления командир второго полка Криворучко, как и все выступавшие до него, говорил о недостатках, о необходимости налечь на их искоренение, чтобы «все было на ять», когда партия даст приказ «разбить в лепешку» гайдамацкую армию пана Петлюры.
Адъютант начдива Охотников принес в президиум конференции срочную телеграмму. Как и все особо важные послания Кремля, она начиналась со слов: «Всем, всем, всем…»
Прочтя телеграмму, Якир попросил дать ему слово вне очереди. Неторопливым шагом, высоко подняв руку с зажатой в ней телеграммой, он приблизился к самому краю авансцены. В выцветшем холщовом обмундировании, высокий и худой, с обветренным лицом, с зачесанной назад смолистой шевелюрой, он мало чем отличался от многих выступавших до него командиров и комиссаров полков, политкомов рот, командиров батальонов, от тех, кого принято называть «армейским активом». По его внешности никто бы не сказал, что этот двадцатичетырехлетний молодой человек – начальник дивизии, выросший не в стенах академии, а на полях революционных битв, поставленный партией во главе созданных ее заботами и трудами советских полков. Единственным его отличием были два ордена Красного Знамени.
– Товарищи! – начал свое выступление Якир. – Поздравляю вас с огромной победой: Красная Армия разгромила Врангеля. Не сегодня-завтра Перекоп будет наш. Бои идут на Турецком валу…
Делегаты партийной конференции вскочили с мест. Из конца в конец зала прокатилось и долго не смолкало громкое «ура!». Затем участники конференции стали обмениваться рукопожатиями, тискать друг друга, обнимать, целовать. И было чему радоваться: падение Перекопа, этого железобетонного оплота белогвардейцев, означало уже недалекое победоносное завершение гражданской войны.
Якир поднял руку. В зале снова наступила тишина.
– Товарищи! Мы, бойцы и командиры сорок пятой, знаем, какой ценой достигаются победы. Это очень дорогая цена. Штурм Перекопа, которым руководит воспитанник ленинской школы товарищ Фрунзе, закончится блестящей победой Красной Армии. Но на подступах к Перекопу легло уже много наших героев. Почтим их память вставанием…
После минуты молчания Якир продолжал:
– Повторяю, не сегодня-завтра с крымским гнездом контрреволюции будет покончено. Слава Перекопа – это прежде всего слава нашего непобедимого советского народа, слава нашей героической Красной Армии, слава нашей мудрой Коммунистической партии, слава нашего великого Ленина.
Бурные аплодисменты и громкое «ура!» вновь прервали оратора.
– Идет к концу тяжелая, кровавая трехлетняя гражданская война. Большое значение, конечно, имеют пуля и штык, но решающая сила – это не сила пули и штыка, а сила народа, его вера в свою правоту. С кем народ, тот и побеждает. Атаман Краснов держался в гражданской войне год, гетман Скоропадский – полгода, и притом за стеной немецких штыков, Колчак с помощью англо-американо-франко-японского оружия – полтора года, Юденич – полгода, Деникин – год, Врангель – полгода, ну о Пилсудском вы сами знаете. А наша лежащая в руинах страна как гранитный утес стоит среди разбушевавшегося океана целых три года. И, поднявшись из руин, она назло врагам, на радость друзьям будет стоять тысячелетия. Да, нам нужен мир. Но он нужен нам не для отдыха, не для покоя, а для новой войны, на которую зовет нас партия, зовет Ленин. Это будет война на несколько фронтов: война с разрухой, с нищетой, с невежеством, с бескультурьем, со всем страшным наследием, доставшимся нам от царя, от империалистической войны. Мы выйдем и из этой войны победителями, потому что участвовать в ней будет весь народ. Но мы не должны забывать, что на пути к долгожданному миру стоит еще один недобитый враг. Он недалеко, рядом с нами. Я говорю об армии Петлюры. Между прочим, по штыкам ему далеко до Краснова, Колчака, Деникина, Врангеля, а вот, поди ж ты, держится дольше их всех – три года! Чудо это или что? Нет, не чудо. Это – прежде всего наряду с помощью Европы, поддержкой Ватикана, верткая политика и в известной мере бесчестная игра на национальных чувствах народа, коварные сети националистической демагогии…
Якир порылся в кармане гимнастерки. Достал какую-то бумагу:
– Вот телеграмма за номером тысяча четыреста двадцать восемь, посланная пятнадцатого сентября Петлюрой своему Главкому Омельяновичу-Павленко: «Получив вести про первые успешные для нас бои при форсировании Днестра, радуюсь успехам армии и твердо надеюсь, что начатая акция скоро приведет нас на родную землю для великого дела освобождения Украины от оккупантов…» По словам Петлюры, как видите, товарищи, немецкая и польская армии, приведенные им на Украину, – это и есть освободители! А наши трудовые люди Киевщины из сорок первой дивизии, Черниговщины из сорок четвертой и шестидесятой дивизий, Приднестровщины и Бессарабии из сорок пятой дивизии, Харьковщины из сорок седьмой дивизии, Херсонщины и Таврии из пятьдесят восьмой дивизии, шахтеры Донбасса из сорок второй дивизии, беднота всей Украины, червонное казачество – это, видите ли, оккупанты. Шепот возмущения пробежал по залу.
– А какие мы оккупанты, судите вот по этому Петлюровскому документу. – Якир взял из папки листок бумаги. – Вот захваченная в последних боях разведсводка номер двести шестьдесят два от четвертого октября: «Шестидесятый советский кавалерийский полк состоит исключительно из бывших казаков третьего гайдамацкого полка, которые все время агитируют меж нашими казаками, посылают разные письма или кричат, зовут в Красную Армию…» Красноречивый документ, ничего не скажешь! А вот секретный приказ номер сто восемьдесят семь от шестнадцатого октября, подписанный Омельяновичем-Павленко и генерал-квартирмейстером петлюровцев Кущем: «Армия должна до перемирия захватить возможно большую территорию и не дать врагу воспользоваться Жмеринским узлом. Одновременно крепко обеспечивать район мобилизации и возможность пользоваться городом Могилевом как пунктом связи с Румынией. Левее пятая польская пехотная дивизия с пятой конной бригадой возможно займет район Хмельника…»
– Вероятно, – продолжал начдив, – петлюровский главарь пишет о польских частях, чтобы этим поднять дух гайдамацтва. А новым союзником Петлюра все же обзавелся. Вот перехваченное письмо командующего третьей русской армией генерала Перемыкина от двадцать восьмого октября: «Главкому армии УНР[27]27
УНР так называемая «Украинская народная республика».
[Закрыть]. До подписания военной конвенции о совместной борьбе с большевиками между правительствами Головного атамана и Русским комитетом в Польше я считаю необходимым оказать помощь дружественной армии УНР. Беру на себя обязательство не вмешиваться во внутренние дела дружественной и союзной державы УНР…»
– Спрашивается, к чему вся эта возня? – гремел голос Якира. – Знаете песенку «Мальбрук в поход собрался…». Вот и Петлюра собрался в поход. То, чего не мог добиться со своей армией Пилсудский, решил достичь пан Петлюра. Не хочу быть голословным, товарищи коммунисты. Факты – упрямая вещь. А оперативный приказ противника – это самый лучший факт. Вот секретный приказ Омельяновича-Павленко от двадцать девятого октября. Подписан он в Городке в десять часов двадцать минут: «Последние сведения о противнике свидетельствуют о моральном разложении советских войск, о нежелании вести войну и о плохом снабжении. Польские войска отходят к Збручу. В районе Шепетовки – союзная русская армия генерала Перемыкина. Приказываю правой группе генерал-хорунжего Удовиченко решительным ударом уничтожить противника на участке Маньков – Брацлав; средней группе генхора Безручко то же на участке Брацлав – река Ров; левой группе генхора Базильского то же от устья реки Ров до Хмельника; отряду Перемыкина и бронепоезду «Кармелюк» захватить Казатин, Бердичев. Резерв – в районе Волковинец – Елтушки. Начало офензивы – двадцать часов первого ноября. Силы противника – четырнадцатая армия, сорок первая и шестидесятая дивизии и кавалерийская дивизия червонного казачества. Всего одиннадцать тысяч штыков, две тысячи сабель». Приказ, как видите, они написали двадцать девятого октября. Сегодня уже седьмое ноября, а петлюровские генхоры своей офензивы против нас не начали. Что-то им помешало. По слухам, помешали трения с новым союзником Перемыкиным. И все же враг к наступлению готовится. Пусть он тешит себя баснями о нашем разложении. Да, мы за мир, но разбить Петлюру очень желаем! И вот когда начнется наша решительная офензива, надеюсь, что сорок пятая и бригада Котовского, как всегда, окажутся на высоте. Петлюра от Збруча до Мурафы шел месяц. Давайте, товарищи, на следующей партийной конференции вспомним – за сколько дней покроет расстояние Мурафа – Збруч наша дивизия.
Коммунисты с большим вниманием выслушали речь Якира. Ведь того, что он сообщил, в газете не прочтешь. И сегодня же, разъехавшись по частям, они перескажут сообщение начдива всем бойцам, готовя их к разгрому последнего врага на последних рубежах Советской республики.
8 ноября, держа курс на Джурин, выходили из Винницы арьергардные колонны 45-й дивизии. Туда же шла и бригада Котовского.
Советскому командованию стало известно, что армия Петлюры собралась начать «акцию» 11 ноября, чтобы захватить Жмеринку и Винницу, а потом продолжить движение на Киев. Силы противника состояли из шести пехотных, одной пулеметной и одной конной дивизий самостийников, одной стрелковой и одной конной дивизий белогвардейцев Перемыкина. Всего пятьдесят тысяч бойцов.
Рано утром 10 ноября загремели советские пушки на всем фронте от Литина до Днестра. Главный удар по Мурафе наносили 45-я дивизия Якира и червонно-казачья Примакова. К вечеру полки этих двух дивизий и бригады Котовского, прорвав фронт, вышли к Шаргороду – Черневцам.
11 ноября советские войска громили 3-ю «железную», 4-ю киевскую, 6-ю стрелецкую дивизии противника у Вендичан. 12 ноября вели бои с конной дивизией и бригадой Фролова в районе Снитково.
Командующий 14-й армией Уборевич приказал войскам могилевского направления двигаться прямо на запад. Но Якир и Примаков, получив сведения о выгрузке в районе Волковинцев частей перемыкинской группы, правильно оценили изменившуюся обстановку и повернули свои полки к Бару. Перемыкинцы вместе с левой группой петлюровских войск оттеснили 60-ю советскую дивизию от Деражни и успешно наступали на Жмеринку. Но 15 ноября их атаковали дивизии Якира и Примакова. В этот день решилась судьба жовтоблакитного Мальбрука.
В захваченной нашими войсками оперативной сводке противника № 366 от 15 ноября сообщалось: «Наступление резервной группы развивалось успешно, но после полудня противник превосходящими силами перешел в контрнаступление у Галузинцев. Во время этой вражеской акции сильно пострадала 4-я бригада Волынской дивизии».
17 ноября 45-я дивизия Якира, бригада Котовского, 60-я и 41-я стрелковые дивизии, 8-я и 17-я кавалерийские дивизии червонного казачества широким фронтом двинулись на запад. Главарь петлюровцев Омельянович-Павленко писал в этот день из Фельштина: «Перед фронтом армии УНР главную роль играет конная группа Примакова. Всей нашей коннице сосредоточиться в районе Зеленого и Писаревки. Мое решение – дать решающий последний бой врагу конной массой и в случае неудачи укрыться в нейтральной зоне».
21 ноября Якир вывел свои полки к Войтовцам – Соломке, в десяти – двадцати верстах от Збруча. В этот же день червонно-казачья дивизия Примакова под Писаревкой дала бой Омельяновичу-Павленко. Разбитые остатки петлюровской конницы бежали к Збручу.
Вечером 21 ноября бригада Котовского и две сотни 6-го полка червонного казачества на плечах пулеметной дивизии Петлюры ворвались в Волочиск, где на переправе через Збруч уже стояли польские часовые. Котовский послал донесение начдиву Якиру о выходе советских сил к Збручу – старому рубежу Российской империи и новой границе с панской Польшей.
Якир, прочтя донесение, сказал начальнику штаба:
– Разгромила все же Красная Армия Петлюру, хотя у нас командовали дивизиями бывшие прапорщики и бывшие солдаты, а у него полковники и генералы. Вспомним, что сказал Ленин: молодая Красная Армия научилась побеждать генералов царя и Антанты.
– Да, – подтвердил Гарькавый, разглаживая свои пышные усы. – Теперь как раз настало время подсчитать, сколько дней шла Красная Армия от Мурафы до Збруча.
– Как будто двенадцать! – откликнулся Быковский.
– А то же расстояние Петлюра шел шестьдесят дней, – густо дымя папиросой, напомнил Якир. – Правильно сказал мой земляк и тезка Иона Гайдук еще в Джурине накануне наступления: «Ну, теперь пану Петлюре будет петля».
– И не одному Петлюре, – добавил Яков Охотников. – Ваш тезка упомянул тогда и петлюровское трехсот тридцати трех святителей драное войско.
