Текст книги "Тень железной руки (СИ)"

Автор книги: Илья Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Да, – с горечью в голосе ответил маг. – Действительно достойная. Но мне сказали, что здесь похоронен мой учитель, Маркус Аронтил. Я… я могу его увидеть?

– Похоронен? – священник вскинул брови, но тут же мягко добавил: – Не совсем верно. Но его тело действительно нашло покой в этих стенах. Сир Таринор просил достойно проводить господина Аронтила в последний путь, поэтому мы не нашли ничего достойнее, кроме как сжечь тело, а прах…

Игната от этих слов передёрнуло. Он ощутил, как внутри пробуждается нечто, что, как ему казалось, он сумел навсегда одолеть.

– Сжечь⁈ Как ведьму или предателя? Да как вы посмели⁈

– Не стоит так горячиться, – неизменным голосом ответил отец Маллерн. – Действительно, во многих краях Энгаты такое прощание считается позором или проявлением дикости, но не здесь, не в землях Нагорья. Усыпальницы Таммаренов удостаиваются лишь члены правящего дома. Тела прославленных своими делами мужей же предаются огню, а прах хранится в урнах на почётных местах. Дом Таммаренов основан выходцами из земель Эхлаана, где и по сей день огненное погребение считается самым почётным и чистым для простолюдина.

Игнат не знал, что сказать. Слишком много боли и смерти он принёс огнём, чтобы считать это чем-то достойным. Он видел гримасы боли и ужаса, чуял вонь палёного мяса и жжёных волос. Его бросало в дрожь от одной мысли, что тело Маркуса вот так… просто…

– Я хочу видеть его. Или его прах. Не важно, – подавив ком в горле проговорил Игнат дрожащим голосом.

Отец Маллерн отвёл его в соседний зал, где похожие ниши занимали маленькие, не больше молочной крынки, глиняные урны. В каждой из них был прах человека. И каждый из этих людей был сожжён после смерти. От этой мысли по телу Игната пробежала дрожь. Священник остановился. Прямо перед ним в стене стояла урна, совершенно неотличимая от остальных. На серебристой табличке были выгравированы слова: «Маркус Аронтил, погиб 22-го дня месяца Середины лета, в 1407-м году.»

– Неужели… Неужели это всё? А как же то, что он сделал? Об этом ни слова! Он спас всех нас, ваши земли, всю Энгату, если не сказать больше…

– В той битве погибли многие славные воины, – мягко, но уверенно сказал епископ. – Пред ликом смерти все они равны. Их подвиг, как и подвиг твоего учителя, не будет забыт, но погребальная урна – не монумент. Хвалебным одам не место на этих табличках.

– А Маркусу Аронтилу не место в этом… Могильнике! – выпалил Игнат, сжав кулаки.

Отец Маллерн впервые нахмурил брови. Голос его стал строгим, утратив всякую мягкость.

– Твой учитель удостоен чести упокоиться вместе с прославленными воинами, его прах обрёл вечный покой бок о бок с представителями величайшего дома Энгаты. По-твоему, следовало свалить его тело в братскую могилу вместе со многими безымянными солдатами из числа крестьян? Я велю вывести тебя прочь и никогда больше не пускать сюда. Никому не пристало осквернять священные стены подобным вздором.

– Тогда… – Игнат вдруг почувствовал, что ему не хватает воздуха. – Тогда я хочу забрать его отсюда! Здесь, в этих… горшках Маркус останется таким же безымянным, как и все, чьи останки пылятся в этих стенах.

Епископ провёл ладонью по лбу, явно силясь сдержать возмущение, прошептал что-то неразборчивое на вдохе, и ответил:

– Решил осквернить прах достойного человека – воля твоя. Забирай и уходи. Избавь меня и всех усопших от своей юношеской глупости.

Игнат не поверил своим ушам. Он осторожно взял увесистую урну, то и дело поглядывая на отца Маллерна. Ему казалось, что священник сейчас одёрнет его руку и не позволит вынести прах Маркуса из склепа, но тот лишь пристально наблюдал за каждым движением мага, не сводя с него строгого взгляда даже когда тот, оглядываясь, зашагал прочь.

– Думаешь, твой учитель одобрил бы это? – печально спросил епископ, когда Игнат был у самого выхода из склепа.

– Он бы сделал для меня то же самое. Маркус Аронтил заслужил покоиться в земле, за которую погиб.

Вернувшись в замок, Игнат понял, что совершенно не знает, что делать дальше. Поэтому он решил разыскать единственного человека, который мог быть хоть сколько-нибудь заинтересован в том, что он собирается сделать.

* * *

– Что ты сделал⁈ – глаза Тиберия сделались такими, будто им было тесно в глазницах. – Это что, прах Маркуса⁈ Да если об этом узнают…

– Не волнуйся, я его не украл. Епископ сам разрешил. Наверное, обиделся, что я оказался не в восторге от его обожаемого склепа. Должно быть, отец Маллерн куда лучше уживается с мёртвыми, чем с живыми.

– И что же ты теперь собрался делать с этим? – аэтиец брезгливо ткнул пухлым пальцем в урну. – Осквернение останков в усыпальнице – страшный грех, Игнат. У нас, в империи, за такое…

– К счастью, мы не «у вас в империи», – огрызнулся Игнат. – Я просто не хочу… Да и сам Маркус бы не хотел лежать на полке целую вечность под табличкой, где кроме имени и даты смерти ничего и нет. Несправедливо это, если он останется просто «ещё одним погибшим в битве». Он бы такого вряд ли захотел. Не поверю, что ты, столько времени прошагав с ним бок о бок, не согласишься со мной. Маркус ведь книгу хотел написать, помнишь? Оставить след в истории.

– И я даже взялся развить его наработки, – нехотя согласился Тиберий. – Те записи, что он набросал в пути и здесь, в Высоком доме. Благо бумаги и чернил у меня теперь в избытке, а местный книжник за кружку отвара от мучающих его головных болей готов простить мне какие угодно траты.

– И что же это будет? Вряд ли ты сумеешь написать о жизни Маркуса лучше него самого.

– Книга об истории. Мне довелось стать свидетелем событий, которые я просто не могу не перенести на бумагу. Но Маркусу Аронтилу будет отведено особое место на её страницах, – сказал Тиберий, после чего добавил, улыбнувшись: – И его ученику тоже.

– Пока будет неплохо, если поможешь найти подходящее место, чтобы упокоить прах. И раздобыть лопату не помешало бы, а лучше две. Ты-то здесь, считай, уже свой.

Следующие пару дней они бродили по окрестностям замка и города Эрбера, выискивая нужное место. Игнат хотел, чтобы оно выделялось, не устраивать же могилу у придорожного столба, но и слишком заметным его делать не хотелось: у мага шевелились волосы на голове от одной мысли, что могилу Маркуса кто-нибудь разграбит.

Спал Игнат на полу в комнатушке, выделенной Тиберию как помощнику книжника. Выпрашивать у лорда Таммарена отдельные покои маг не хотел, да и времени на это не было. Как только утреннее солнце освещало его лицо, он тут же будил Тиберия, и они отправлялись на поиски. Когда же очередной день клонился к закату, они, усталые, возвращались в замок.

– Игнат, ты меня прости, но такие долгие прогулки не для меня, – пропыхтел Тиберий, когда они в который раз вечером шли по Старлинг-холлу. – Да и книжник вчера вечером бранился, что целый день не мог меня разыскать. Не хотелось бы вылететь отсюда.

– Нужно найти нужное место. Не хочешь, завтра один пойду. Окрестности мы уже вдоль и поперёк исходили, поди не заблужусь.

Вдруг путь им преградил Кельвин Старлинг. Несмотря на обретённый титул лорда своего дома, он продолжал служить Таммаренам в качестве хранителя клинка и командующего гвардией. Рыцарь сказал, что вот уже который день замечает, как они уходят куда-то чуть свет и возвращаются только затемно. Поэтому и решил поинтересоваться, неужели выпивка в эрберских кабаках лучше, чем летнее вино погребов Старлинг-Холла, которым он готов с удовольствием поделиться со столь прославленным гостем?

Собравшись с духом, Игнат рассказал сиру Кельвину, зачем они целый день рыщут по округе, едва ли надеясь, что тот хотя бы войдёт в его положение. Однако рыцарь вдруг замолчал и задумался, после чего велел Игнату прийти завтра в полдень к воротам в Старлинг-Холл и ждать.

Игнат засыпал тяжело, гадая, что бы могло значить это предложение. На следующий день он вихрем вылетел из комнаты, едва солнце вошло в зенит. В условленном месте его уже ждал сир Кельвин верхом на коне.

– Думаю, я могу тебе помочь, – проговорил он. – И, к тому же, исполнить то, что должно. Взбирайся в седло позади меня.

Он отвёз Игната в неприметную рощицу у подножья скал неподалёку от Высокого дома. Самому магу и в голову не пришло бы отправиться туда. Сир Кельвин заговорил снова только когда конь перешёл на шаг:

– Много лет назад моя матушка была на волосок от смерти. После рождения Альдена, моего брата, её жизнь грозила оборваться со дня на день, а лекари лишь разводили руками. Молитвы Троим, Аминее, Лепану также оказались тщетны, да простят меня боги. Тогда мой отец, лорд Алвин, в отчаянии взмолился к Великой матери, что эльфы зовут Илланией, и которая, как говорят, покровительствует всякой жизни. Он поклялся, что посадит целый лес, если та дарует его жене жизнь и не оставит сыновей без матери.

Рыцарь остановился и слез на землю.

– Эту рощицу высадили по приказу лорда Алвина в тот самый год. А вон то дерево он посадил собственными руками, посвятив двум матерям: своей жене и богине Иллании. Наверное, оттого оно и выросло больше других и вширь, и ввысь.

Маг замер, как вкопанный, уставившись туда, куда указывал рукой рыцарь. Он увидел раскидистый клён, вокруг которого прочие деревья словно расступились. Крона этого исполина была столь широка, что в солнечный день не меньше дюжины человек могли бы насладиться сном в его тени. Ствол же, покрытый гладкой зеленоватой корой, вряд ли сумел бы обхватить руками даже великан Иггмур.

– В тот день, в день битвы за Пепельный зуб, отца не стало, – с горечью продолжил сир Кельвин. – Но если бы не вы с Маркусом, та же участь постигла бы и моего брата, и меня, и всех остальных, кто сегодня может спокойно спать по ночам. Я спросил у матушки, она позволила тебе захоронить здесь прах Маркуса Аронтила. Человека, не пожалевшего собственной жизни за то, чтобы наши могли продолжаться.

– Спасибо… сир Кельвин… – только и сумел вымолвить маг, поражённый видом исполинского дерева.

– Это меньшее, что я могу сделать для Маркуса и тебя, Игнат. Но впредь, на людях, прошу, зови меня лорд Старлинг. После гибели отца титул перешёл ко мне, хоть я и не особенно этому рад. Слишком молод я, лордом называться, – горько усмехнулся он, отвернувшись.

Вместо безмятежно-тихих каменных стен в толще горы урна с прахом Маркуса теперь нашла пристанище у корней величавого клёна, средь ветвей которого гулял ветер, слетавший с горных вершин. Древа двух матерей.

– Вот и всё, папаша, – сказал маг, отложив лопату в сторону.

Он стоял перед аккуратно присыпанной ямой, уверенный, что это место вскоре зарастёт травой, а осенью его засыплет рыжими кленовыми листьями. Никто сюда не заглянет, и лишь сам Игнат будет знать, что его учитель обрёл покой именно здесь. В той земле, которую заслужил.

Перед тем, как уйти, он воткнул в землю у самого ствола простую деревянную дощечку. Вырезанная на ней надпись гласила: «Здесь покоится Маркус Аронтил. Человек, который спас мир.»

– Вот и всё, – повторил Игнат, и горячая слеза покатилась по щеке. – Спасибо тебе.

Ответом ему был шелест листьев, и в шелесте этом Игнату слышалось что-то тёплое и родное.

Глава 4

На следующее утро после того самого королевского приёма, когда его величество сделал Карлу Эльдштерну предложение, отказываться от которого было бы неразумно, в выделенную ему комнату постучался слуга. Он оказался помощником Верховного книжника и сказал, что тот ожидает алхимика в личной читальне.

Верховный книжник Илберн произвёл на Карла впечатление учтивого и неглупого человека. Чем-то напомнил его самого в чуть более молодые годы. Он сразу предложил пожилому алхимику опуститься в мягкое кресло, сам же расположился за столом напротив и нацепил на нос очки в изящной серебряной оправе. В читальне Верховного книжника было уже светло, а воздух наполняла смесь запахов свечного воска и бумаги.

– Дело в том, господин Эльдштерн, – начал Илберн, – что Эдвальд Одеринг с некоторых пор имеет амбициозные планы на будущее Энгаты. Он охотно делился ими со мной, но вам, к сожалению, я об этом рассказать пока не смею. Опасается его величество лишь того, что век человеческий трагически недолог. Иными словами, он ищет средство продления жизни, и помощь талантливого алхимика ему будет как нельзя кстати.

– Эликсир бессмертия? – зевнул Карл, всё ещё борясь с утренней дремотой. – Простите, господин Верховный книжник, но подобные теории представляются мне жуткой бессмыслицей. Люди веками мечтали жить вечно, превращать камни в золото, а речную воду – в отменный унтермарский лагер. И чтобы при этом к ним подбегал жареный молочный поросёнок, сам отрезал от себя кусок пожирнее да отправлял им в рот. И пусть мои многочисленные коллеги пудрят мозги лордам и королям, обещая небывалые чудеса из склянки, да только я отношу себя к тем, кто не желает обманывать ни себя, ни других. Эликсир бессмертия создать невозможно, и подтверждением тому служат загубленные жизни сотен болванов, многие из которых к тому же сами заплатили деньги за свою смерть.

– Ведь это так по-человечески, желать несбыточного, – многозначительно произнёс Илберн.

– Знакомые слова, – проговорил Карл, хмыкнув, – да только не припомню, откуда. Кажется, их цитировал кто-то из теоретиков алхимии. Не то Кранц, не то Оберфельд…

Вместо ответа книжник вежливо улыбнулся, достал из-под стола толстый фолиант и осторожно положил перед алхимиком. Книга выглядела старой, даже ветхой. Некогда покрытый лаком деревянный переплёт был исчерчен сетью тонких царапин, отчего казался серым, а медные буквы на нём изъела сине-зелёная ржавчина, напоминавшая плесень.

– Отто из Альвенгау, – прочитал Карл и удивлённо добавил: – Неужели это изречение принадлежит ему? Насколько я помню, Отто из Альвенгау был историком. Впрочем, это всё, что я помню о нём.

– Верно, – Илберн провёл рукой по обложке, смахнув ржавую пыль, – однако, в отличие от своих коллег, пишущих хроники славных подвигов людских правителей, он пытался разобраться в окутанной тайнами истории народа эльфов. Отто сотрудничал с историками Халантира настолько тесно, что те раскрыли ему свои секреты. Даже, как говорят, видел великое Древо Илорена. Но последнее, должно быть, просто россказни.

– И причём же тут исследователь эльфийской истории? – сощурился Карл и чуть подался вперёд. – Не поверю, что вы приволокли эту явно старую и ценную книгу, чтобы просто дополнить небрежно брошенную фразу.

– И правильно сделаете, господин Эльдштерн, – Верховный книжник откинулся на стуле, держа руку на переплёте фолианта. – Отто из Альвенгау, как я уже сказал, до самой смерти изучал историю эльфов. Главной проблемой был тот факт, что эльфы не вели исторических записей до гибели первых Древ. Поэтому Отто пришлось сопоставлять разрозненные факты, обрывочные сведения, старинные легенды и даже сказки, которые народ Халантира рассказывает своим детям. К концу жизни он, подобно алхимику, смешал всё это, обдумал и предложил любопытную теорию происхождения эльфов. И согласно ей, первые эльфы были людьми, изменёнными магией Древ.

Карл не поверил своим ушам. Алхимик было подумал, что Илберн решил пошутить, и вглядывался в его лицо, надеясь увидеть ехидную усмешку. Но Верховный книжник был совершенно серьёзен и, по-видимому, ожидал от Карла соответствующей реакции.

– Действительно любопытная теория, – осторожно произнёс алхимик, – если не сказать больше.

– Должно быть, вы сейчас думаете, что в жизни не слышали ничего глупее, – сказал Илберн, и Карл мысленно согласился с этим утверждением, – но позвольте объяснить. Заодно вы поймёте, каким образом это связано с первоначальной темой разговора.

Верховный книжник открыл фолиант и принялся перелистывать страницы, исписанные витиеватыми знаками, не похожими ни на один из людских наречий.

– Да, – смущённо улыбнулся Илберн, заметив взгляд Карла, – Отто написал свой труд на эльфийском языке, полагая его прекраснейшим из всех, но давайте простим учёному его каприз. К тому же, благодаря Рейквину из Караниса, бывшему придворному магу, теперь для меня не проблема объяснить вам самое необходимое. Вот!

Книжник ткнул пухлым пальцем в неумелое изображение дерева и окружающих его человечков. «Пусть Отто и великий историк, но художник из него был неважный», – усмехнулся про себя Карл.

– Древа появились на заре так называемой Зелёной эпохи, ещё до эльфов. Во всяком случае, во всех версиях их мифа о сотворении мира совершенно однозначно говорится, что первыми в мир пришли именно Древа, эльфы же появились позже, «пробудившись под сенью их, силой их напоенные».

– И что же это может значить?

– Отто истолковывает это так, что людские племена, жившие на территории современных эльфийских лесов, были привлечены некой силой, исходившей от Древ. Магической или божественной природы.

– Или? – Карл поднял бровь.

– Да, – несколько виновато согласился Илберн. – Отто из Альвенгау не признавал теорию божественного происхождения магии, а жертву Сэзморила считал не более чем мифом.

– Вот что бывает, когда учёный лезет в чужую для себя область науки. Для подобных метафизических выводов необходимо обладать хотя бы… – проворчал алхимик, но тут же осёкся. – Простите, что перебил, господин Илберн. Продолжайте, пожалуйста.

– На чем я остановился… Ах да. «И возвысился сын над отцом, и снова, и так многократно, покуда не услышали они голос леса. Ушами уже не людей, но ещё не эльфов.» Отто полагает, что это означает смену многих поколений, в ходе которой люди изменились настолько, что обрели долголетие и способность слышать так называемый «голос леса». Полагаю, это должно означать особую чувствительность к силе Древ, через которые они, судя по всему, они обретали теснейшую связь со своими богами. И только когда они узнали о существовании других Древ, вокруг которых живут подобные им существа, они осознали себя в качестве brel elven, единого эльфийского народа.

– Занятная гипотеза, – задумчиво проговорил Карл, – и притом грандиозная. Однако основана она в лучшем случае на мифах. Колосс на глиняных ногах.

– К счастью, дальнейшие описанные события более однозначны и признаны многими коллегами Отто по исторической науке. Древа начали угасать и умирать одно за другим. Со смертью первого из них и берёт начало эльфийское летоисчисление Эпохи Перемен. Она длится тысячу лет и сменяется Эпохой Упадка, которая началась с основания Аэтийской империи, и в которой, согласно халантирским хронистам, мы живём и посейчас. Гибель Древ же эльфы склонны связывать с возвышением людских народов, но что из этих двух событий является причиной, а что следствием – доподлинно неизвестно до сих пор.

Карл вжался в кресло, будто придавленный выплеснутыми на него одним махом веками истории, и не знал, что ответить. Он, наконец, вспомнил, откуда помнил имя Отто из Альвенгау.

Когда-то давно Луиза ле Кюри, суровая наставница Карла и хозяйка алхимической лавки в Аймхе, потребовала от него вызубрить каждую книгу, что пылилась в её пусть и небольшой, но ёмкой библиотеке. Книги были посвящены по большей части алхимии и давались Карлу легко, благодаря интересу к этому ремеслу, пока однажды среди них не попался злосчастный исторический трактат за авторством того самого Отто из Альвенгау. Похоже, на момент его составления учёный ещё не проникся очарованием остроухого народа, поэтому то был обычный трактат по истории Ригенской империи. Но написан он был таким невыносимо сухим и скучным языком, что Карл едва сдерживался, чтобы не подрисовать что-нибудь физиономии Отто, красовавшейся на заглавной странице. От порчи книги его удерживал только страх того, что в качестве наказания пожилая наставница, известная не только своим вкладом в алхимическую науку, но и весьма скверным характером, надерёт нерадивому ученику уши. Причём сделает она это так сильно, что они сгодятся только в качестве анатомического экспоната, подобного тем, что были заключены в мутных колбах, покоящихся на одном из стеллажей лавки.

– Простите, господин Верховный книжник, но за этим рассказом я как-то потерял связь с изначальной темой разговора, – виновато произнёс Карл, на мгновение ощутив себя студентом, заснувшим на лекции.

– Понимаю, – покровительственно сказал Илберн, перелистывая страницу. – История не ваша сфера знаний, ваше дело науки прикладные… Вот, нашёл. Итак, на основании своей теории Отто стал выискивать способ хотя бы частично повторить тот самый процесс превращения человека в эльфа доступным ему алхимическим путём.

– И каковы же результаты его изысканий? – усмехнулся Карл.

– Отто из Альвенгау родился в тридцать пятом году одиннадцатого века, но знаете ли вы, как он умер?

– Понятия не имею.

– И никто не знает, – серьёзно сказал книжник. – Он пропал без вести в илоренском лесу, надеясь своими глазами узреть последнее из семи великих Древ, которому эльфы непостижимым образом сумели сохранить жизнь. Это произошло в восемьдесят седьмом году века двенадцатого.

В читальне повисло молчание. Карл, разумеется, не слыл великим счетоводом, но отнять одно число от другого ещё был в состоянии. И результат этого действия никак не вязался со здравым смыслом. Должно быть, эти мысли оказались написаны у него на лице, потому как Верховный книжник тут же ехидно добавил, проговаривая каждое слово, будто для несмышлёного ребёнка:

– И, согласно хроникам, в свои сто пятьдесят два он отнюдь не выглядел дряхлым стариком.

– Невозможно… – пробормотал Карл. – А может, он был полукровкой? В Альвенгау такое сплошь и рядом, как-никак, пограничье.

– Эту версию можно было бы допустить, если бы у него не было дочери и сына, которые благополучно прожили свой недолгий человеческий век.

– Ладно, сдаюсь, – вздохнул Карл. – Выкладывайте, как у него так вышло.

– Итак, – торжественно произнёс Илберн, – после долгих изысканий Отто составил особый эликсир, рецепт которого записан на этих страницах в иносказательном виде. Он должен было стать первым этапом его превращения в эльфа, а именно – продлить жизнь, поэтому Отто испытал его на себе. Как видите, испытание увенчалось успехом.

– А каким же был второй этап?

– Увы, о нём известно только то, что он должен был ещё более приблизить человека к эльфам Зелёной эпохи. Отто работал над ним всю оставшуюся жизнь, собственно, это и толкнуло его на путешествие к Древу Илорена. Однако нам будет достаточно и этапа первого: сомневаюсь, что его величество мечтает об острых ушах. Разве только об ушах короля Халантира, через которые продета пика, но не будем об этом.

– И вы уверены, что рецепт настоящий?

– Этот фолиант Отто написал лично, а потому подлинность рецепта не вызывает сомнений. Полагаю, вы не сильны в эльфийском стихосложении, поэтому я взял на себя смелость изложить его в более понятной форме. Конечно, даже в таком виде он сложный и многоэтапный, но уверен, что для столь талантливого алхимика, как вы, это не станет препятствием на пути к успеху. И не сомневаюсь, что в таком случае его величество не поскупится на награду, не говоря уже о том, что ваше имя, Карл, войдёт в историю.

Старый алхимик хмыкнул и почесал бороду. Верховный книжник тешил самолюбие Карла и, похоже, делал это вполне осознанно.

– Неужели никто прежде не попытался повторить рецепт?

– Разумеется, попытки были. Но, видите ли, список ингредиентов содержит довольно редкие, а порой и вовсе недоступные субстанции. Из-за этого результат приёма зелья почти всегда был нулевым либо вызывал лёгкие проблемы со здоровьем. Единственный более-менее успешный состав удалось получить сыну Отто. Срок его жизни, увы не возрос, но он до самой смерти сохранял ясность ума и крепость тела, что уже невероятно ценно.

– Безусловно, хорошего алхимика отличает умение заменять одни составляющие другими без вреда для конечного продукта, – задумчиво проговорил Карл. – Но почему же вы так уверены, что у меня непременно получится?

– Помимо вашего мастерства? – бросил как бы между делом книжник. – Мне известно, что по крайней мере одна из редких ингредиентов, входящих в рецепт эликсира, у вас имеется прямо сейчас. Я говорю о когте дракона. К тому же, Карл, вам удалось обратить лорда Дериана Рейнара в огнедышащее чудовище. А теперь сложите всё вышесказанное и ответьте: кому, если не вам, можно доверить создание подобного средства?

Следующий час Карл старательно изучал состав эликсира и подробно, с комментариями, переписывал каждый шаг рецепта с точностью до секунды, на которой нужно снять с огня кипящий раствор гадючьей желчи. Покидал читальню алхимик воодушевлённым. После слов книжника успех казался неминуемым, но избавиться от едва заметной тени сомнения старый скептик так и не смог. Ему удалось лишь упрятать её в дальний уголок разума, чтобы рука предательски не дрогнула в самый ответственный момент.

На следующий день Карл с энтузиазмом приступил к работе, начав её со сбора необходимых ингредиентов. Часть из них выдал Илберн, часть удалось найти в местных алхимических лавках. Драгоценный коготь дракона алхимик зачеркнул в списке последним.

Работа шла спокойно и уверенно, пока в одно прекрасное утро в замке не появился Альбрехт. Визит брата был для Карла столь же неожиданным, сколь и нежелательным. А уж когда тот предложил помощь в столь кропотливой и тонкой работе, в душе алхимика и вовсе разразилась буря негодования, подавить которую он смог лишь титаническим усилием воли.

Когда они добрались до выделенной алхимику лаборатории и перед тем, как Карл вернулся к работе, он поставил брату единственное условие: не вмешиваться и не мешать, не давать советов и не делать замечаний, пока не понадобится помощь, что, по его мнению, вряд ли могло произойти. Карл склонился над алхимическим столом, Альбрехт же стоял рядом, взирая на процесс со стороны. Два старика, пусть слишком гордые, чтобы забыть прежние обиды, однако достаточно умные, чтобы не выносить их напоказ.

– Спасибо, что согласился, Карл, – Альбрехт наблюдал, как его брат превращает белые камешки в порошок ритмичными движениями пестика в ступе. – Рия не должна видеть нас такими.

– Угу, – Карл, ссыпал порошок в металлический стакан, подняв облачко пыли. – Девочка и без того натерпелась. Ты и представишь не можешь, что ей довелось здесь пережить.

– Ты ведь сам настоял на поездке в Энгату…

– Не вздумай винить в этом меня, Альбрехт, – резко сказал алхимик. – Я не знал, что нас здесь ждёт, но и оставаться в Ригене не собирался. Да и ты сам… Вспомни её родителей? Её отца, твоего сына. Смог бы ты простить себя, если б её постигла та же участь? Так что не стоит благодарности.

– Если бы они сразу послушали меня и уехали в Аркенталь вместе с Рией, ничего этого бы не было. Но они не захотели оставлять бедного дядюшку Карла одного и остались в Аймхе.

– Возможно, дело было в том, что ты многие годы вообще не интересовался их жизнью? – проворчал алхимик. – Карьера стала для тебя самым важным делом на свете. Сначала ты оставил меня, а после и Мартина, своего сына, едва родилась Рия.

– Аркентальский университет дал мне всё, что у меня есть. Сделал меня тем Альбрехтом Эльдштерном, которого знает весь Риген. Семья Мартина жила на мои деньги. Я сделал всё, чтобы они ни в чём не нуждались, потому что любил их! А что сделал ты?

Услышав этот вопрос, Карл сжал кулаки и повернулся к брату.

– Я был рядом, когда их поразила чума, – с ожесточением сказал алхимик. – Заботился о Рие, когда Марина с женой забрали в лечебницу, слышал её рыдания по ночам, готовил успокоительное, чтобы несчастная девочка могла хоть как-то заснуть. И молил всех богов, чтобы зараза не коснулась её.

– Не моя вина, что лекари в Аймхе не сумели справиться с болезнью, – нахмурившись, произнёс Альбрехт.

– А что же потом? Ты, родной дед Риенны, отказался ехать с нами.

– Но я оплатил всё путешествие…

– Впрочем, когда девочка узнала об этом, она не особенно расстроилась, – продолжал Карл. – В её жизни ты появлялся слишком редко, чтобы она ощущала твою заботу, но, увы, слишком часто, чтобы она могла забыть о тебе.

– Возьми назад эти гадкие слова, брат, – маг стиснул зубы. – Работа в университете отнимала почти всё моё время, но всё же я находил возможность навестить семью. И каждый раз, приезжая, я видел, какую жизнь влачит простой люд в Аймхе, в этой богами забытой дыре. Благодаря мне семья Мартина жила в достатке, у них даже были слуги! Ему не приходилось мешать вонючую жижу и дышать едкими испарениями, склонившись над ретортами, как нам с тобой после смерти родителей! В той проклятой алхимической лавке, когда мы едва сводили концы с концами.

– Ах, значит, алхимия для тебя – это только вонь? – возмутился Карл. – Чего ещё ожидать от чистоплюя. Отойди от стола подальше, ещё рукава запачкаешь.

– Алхимия – ремесло. Наш отец был ремесленником-гончаром, а ты стал ремесленником-алхимиком. Я виноват в том, что хотел большего?

– Нет, только в том, что решил, будто сумеешь откупиться золотом от собственной семьи. Этому тебя научили тамошние маги?

– В каждом твоём слове я слышу зависть, Карл! – негодующе воскликнул Альбрехт. – Ты ведь потом тоже приезжал в Аркенталь и даже впечатлил кафедру алхимии. Почему же не остался?

– Меня тошнило от высокомерия, с которым на меня смотрели. В стенах университета я был обречён остаться лишь братом знаменитого Альбрехта Эльдштерна, вечной его тенью. Не делай вид, будто не знал об этом.

– Ты не воспользовался своим шансом и винишь в этом меня, – покачал головой маг. – Отец вряд ли гордился бы твоим выбором.

Когда Карл услышал это, в его душе будто взорвалась перегретая колба. Ему захотелось нащупать на столе что-нибудь увесистое и запустить этим в брата, смыть с его лица эту горделивую мину… Но нет. Подвести короля недопустимо. Нельзя обратить в прах такое ответственное дело. Спокойствие. Должно быть, это и есть тот самый шанс, который он не должен упускать. А когда Карл достигнет успеха, создаст эликсир продления жизни, и слава об этом разнесётся по миру, вот тогда Альбрехт подавится своими словами. И тогда придёт его черёд завидовать брату-ремесленнику.

– Вон отсюда, – ледяным тоном произнёс Карл, указывая за дверь, после чего добавил. – Рие ни слова.

Альбрехт ничего не ответил, только вздохнул и быстрым шагом покинул лабораторию.