Текст книги "Тень железной руки (СИ)"

Автор книги: Илья Карпов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Не стану вдаваться в подробности ритуала, который мне пришлось провести. Скажу лишь, что обратился к созданиям стихийного хаоса.

– Понимаю. Вы исчертили пол какими-то знаками, а потом с этой девушкой…

– Я не прикасался к ней! – неожиданно горячо возразил Дормий. – В этом не было необходимости. Я вознамерился повторить ритуал, который обнаружил в одном полуистлевшем фолианте, купленном у смуглокожего торговца с жутким незнакомым акцентом. Суть процесса заключалась в том, чтобы, так сказать, воспользоваться частью элементальной сущности и подселить её в тело девушки. И мне это удалось. Нет, не случилось светопреставления, небеса не разверзлись, а небесный огонь не обрушился на нас, проломив крышу. Только свечи в комнате на мгновение вспыхнули необычайно ярко, да и то мне могло показаться.

– Как же вы тогда узнали, что всё получилось? Или же что ничего не вышло, и вы только напрасно сожгли свечи?

– В тот вечер – никак. Лишь несколько недель спустя, когда я уже успел позабыть о случившемся, сестра рассказала мне, что её подруга ждёт ребёнка. Как же я радовался тогда. Самонадеянный дурак. Если б я только знал, чем это обернётся…

– Твоя история становится всё страннее и страннее, – заметил Вайс. – Впрочем, если подумать, я сын анмади и ригенца, которого деревенский священник исцелил прикосновением руки после нападения дракона. Мне впору вообще ничему не удивляться в этой жизни.

– Каждый раз, когда человек так думает, боги находят, чем его удивить, – сказал Дормий и кашлянул в кулак.

– Как бы и ты здоровье не подорвал с этой сыростью. Давно здесь?

– Сложно сказать. Я бы мог считать время по этим каплям, но, наверное, уже сошёл бы с ума.

– Это точно, – усмехнулся Вайс и, придвинувшись ближе, добавил: – Так чем дело кончилось-то?

– Тем, что мне пришлось покинуть Дракенталь навсегда и стереть из памяти те знания, к которым так жадно стремился. Случившееся напоминало кошмарный сон, который я хотел бы забыть навсегда.

– Если не хочешь, не говори, – опасливо сказал Вайс. – Ты и без того достаточно рассказал, а кошмаров мне и наяву хватает.

Дормий утёр сделавшиеся влажными глаза.

– Мне пришлось бежать из города. Я поселился в неприметной деревушке на Золотом тракте и посвятил жизнь служению Отцу милосердия. Больше не видел ни свою семью, ни сестру, ни ту девушку… Не знаю, почему Холар решил одарить своей милостью именно меня, но если всё произошедшее со мной – это возможность если не искупить, то хотя бы на малую толику облегчить груз вины, что довлеет надо мной многие годы, я готов следовать его воле без тени сомнения.

– Ну, ты уже сидишь в сырой темнице. Осталось только принять мученическую смерть. Костёр, дыба, старая добрая виселица – вариантов море.

– Будь уверен, если Отец милосердия заведёт меня на этот путь, я пройду его с радостью.

– Не сомневаюсь. Вот только случится это не раньше, чем Карл Эльдштерн сварит королю зелье долгожительства, и оно успешно подействует на меня. До тех же пор, друг мой, боюсь, что планам твоего бога придётся подождать. А может, и ещё дольше. Я тогда, конечно, уже буду не нужен, а вот тебе король наверняка найдёт применение.

– Вся наша жизнь – божественный план, – снисходительно ответил Дормий, будто бы Вайс был ребёнком, сказавшим какую-то несусветную, но простительную несмышлёнышу, чушь.

– В таком случае, план моей жизни написан уж очень жестоким и злобным богом. Таким, который, прогуливаясь по своим владениям, неизменно наступает на больную мозоль и, всякий раз делая это, вспоминает обо мне. Учитывая ушат дерьма, что вылился на нас с тобой, мы должны будем стать по меньшей мере святыми.

– Богиня Аминея когда-то тоже была смертной, но совершила множество подвигов веры. Проявила чудеса кротости и милосердия, за что её и одарили целительским даром, а после смерти сделали богиней.

– Хех, в Анмоде её почитают за великую святую. Матушка всякий вечер молилась ей за меня перед сном. Как видишь, не помогло, – Вайс задумался, глядя на капли, что одна за другой разбивались об пол по ту сторону решётки. – Кап! Кап! И мы вот так же, как эти капли. Летим, не зная куда, и разбиваемся вдребезги. Эх… Знаешь, Дормий, о чём я подумал?

Священник с интересом взглянул на Вайса, не сказав ни слова.

– Сдаётся мне, за наши с тобой жизни в ответе один и тот же бог. Не знаю, какой именно, но сволочь он редкостная, это точно.

Глава 17

Грегорион Нокс хорошо знал местность, по которой проходил их с Дэйном и Мерайей путь. Регион Хартланда, владения лорда Одеринга подходили к концу. Где-то впереди должна быть переправа через великую реку Эрберин, а за ней наливные луга, тёплые речные долины и обширные равнины сменятся каменистыми землями Нагорья. Инквизитор надеялся, что путь после переправы окажется не таким опасным: всё-таки владения Таммаренов издавна оставались местом спокойным. Там вряд ли будут сжигать ведьм и охотиться на магов.

Но то будет впереди. Пока что тяжёлые сапоги Грегориона ступали по земле Хартланда, а на его руках мирно дремала та, кому эта самая земля до недавних пор была домом. Несмотря ни на что, лицо Мерайи оставалось таким же миловидным, только брови слегка хмурились. «Должно быть, снится что-то дурное, – подумалось инквизитору, – ну, оно и не мудрено. Столько пришлось перенести…»

Грегорион вспомнил Марту, и на глаза навернулись слёзы. Поначалу он собирался их смахнуть, но передумал. Его уже покинули чувства усталости и голода, пропала необходимость во сне. Быть может, со временем, он вовсе потеряет способность плакать, и эти слёзы по утраченной любви станут последними в его жизни.

Дэйн Кавигер, что брёл рядом, предложил устроить привал, и инквизитор, не раздумывая, согласился. С утра они успели пройти приличное расстояние, но сам он в отдыхе не нуждался, а потому всецело полагался на Дэйна в этом вопросе.

Грегорион осторожно положил Мерайю на мягкую траву и отправился за хворостом в ближайшую рощицу. Когда же он вернулся, то увидел Дэйна, несущегося к нему со всех ног.

– Принцесса… Ей плохо… Она…

Дэйн говорил сбивчиво, а его голос дрожал. Рыцарь ещё ни разу не выглядел настолько испуганным. Он схватил Грегориона за рукав и потащил к Мерайе. Девушка лежала на боку, согнувшись пополам, и тихо стонала, обхватив руками живот.

– Наверное, зараза в еде или воде! Я такое в войну видел, – обречённо сказал Дэйн. – Боль в животе, кровавый понос, а потом… О боги, только не это!

Грегорион сохранил хладнокровие и решил проверить самую очевидную версию. Он провёл ладонью по монашескому одеянию, на котором лежала принцесса, и посмотрел на пальцы. Всё стало ясно.

– Быть может, поблизости есть поселение? – не унимался рыцарь. – Случалось, солдаты выздоравливали, только нужен покой и побольше питья… Или же принцесса просто отравилась?

– Ни то и ни другое, Дэйн, – с лёгкой улыбкой проговорил инквизитор. – Просто принцесса – девушка. А с девушками такое случается.

– Что ты имеешь в виду?

– У неё лунная кровь. Та, что идёт каждый месяц, если боги не дали женщине дитя.

Рыцарь смущённо потупил взгляд.

– Ты что, никогда не слышал об этом? – спросил Грегорион.

– Слышал… Но в среде гвардейцев о таком говорить было не принято. И сам никогда не видел…

– Не мудрено. Принцессе нужно приложить к животу что-нибудь тёплое и несколько дней лежать. Придётся прервать путь, пока ей не станет лучше.

– Откуда ты столько знаешь?

– Марта рассказывала. Послушницы и сёстры дают обет воздержания, а потому регулярно сталкиваются с этим явлением.

– И Марта давала такой обет?

– Да, – ответил Грегорион и смущённо добавил: – Вот только соблюдать его нам было непросто…

Он поглядел на небо и увидел собирающиеся вдалеке тучи.

– На постоялом дворе нам лучше не показываться. Сплетни оттуда разлетаются, как мухи. Помнится, к востоку от переправы через Эрберин был женский монастырь, правда, не помню его названия. Обитель живёт уединённо, там у нас куда меньше шансов попасть на глаза случайному путнику. Попросим приюта у них.

– Это далеко отсюда? – спросил Дэйн, опасливо глядя на принцессу.

– Если отправимся на юг, а потом пойдём вдоль реки, никак не пропустим, но идти лучше сейчас, – ответил инквизитор. – Мерайя, ты слышишь меня? Я отнесу тебя в безопасное место. Там будет легче, но придётся потерпеть.

– Угу… – послышался слабый голос принцессы.

Грегорион осторожно взял девушку на руки, и путь продолжился под её тихие стоны. Дэйн не знал, куда себя деть. Он то нервно поглядывал то на небо, то бросал полный сочувствия взгляд на принцессу, то внимательно вглядывался в горизонт. Когда добрались до берега, рыцарь вздохнул с облегчением. Он беспокоился, верной ли они идут верной дорогой.

Мерное журчание великой реки Эрберин вселяло спокойствие. Её водам предстояло обогнуть Нагорье по Эльфовой низине, восточному краю этих земель. Там великая река почти встречалась с великим лесом, потом огибала Факельную рощу, сливалась с речушкой Звёздной, а после и с речкой Среброокой, чтобы, наконец, выплеснуться в Залив трёх сестёр, где встречались три великие водные артерии Севера: энгатская Эрберин, эльфийская Фаладрин и пограничная Альба, которую остроухие звали Мегин Майр.

Всё это Грегорион помнил из подробнейшего атласа за авторством мастера Бейглина из Мерцбурга. Когда-то, в годы обучения, его заставляли выучивать её наизусть, потому как «будущему инквизитору следует знать устройство земель», и юный Грегор ещё удивлялся, что ригенский автор так подробно описал его родной край. Теперь же, хоть он уже давно успел позабыть содержание тех книг, перед глазами стояла глава «О реках Энгаты» с красивой украшенной буквицей в начале строки.

И всё же на душе инквизитора было неспокойно. С этим монастырём его связывало что-то недоброе, что-то мрачное. Буквы, книги… Кажется, сёстры в том монастыре занимались переписыванием книг? Нет, дело не в том… Быть может, он знал кого-то отсюда? Вот только кого?.. После перерождения с помощью Великой матери память инквизитора работала куда хуже, чем раньше. Должно быть, что-то в тот день всё-таки умерло в нём безвозвратно.

Наконец, вдалеке показалась то, что Дэйн счёл небольшой крепостью. Грегорион сказал, что они на верном пути, и по мере приближения всё сильнее в этом убеждался. Монастырь оказался даже не крепостью, а, скорее, большим домом, к которому вплотную стояли здания поменьше. Через стены из побеленного кирпича проглядывали узкие, едва заметные окошки, а на коньке покатой крыши красовался знак Троих, водружённый на шпиль.

Монастырь окружали плодовые деревья и множество грядок, где усердно трудились женщины всех возрастов в одеяниях из белой, серой и бурой шерсти. Кто-то собирал в подол спелые красные яблоки, упавшие на траву, кто-то дёргал за ботву корнеплоды, а кто-то орудовал острым серпом за деревянной оградой. Когда путники подошли совсем близко, к ним вышла одна из сестёр, облачённая в серое.

– Мир вам, путники. Вы пришли за благословением Холара и Аминеи?

– Мы паломники, – ответил Грегорион, – следуем в монастырь Белого крыла, что близ Эрбера. Нашему другу стало плохо, нужно пару дней отлежаться. Я слышал, монахини не отказывают путникам в помощи.

Девушка внимательно оглядела всех троих, и на её лице появилась тень сомнения.

– Вижу, путь ваш был непростым. Мы готовы дать вам пищу и воду, но, чтобы остаться на несколько дней – такие решения принимает настоятельница. Я её позову.

Сестра отправилась в самое большое из зданий монастыря, а Грегорион услышал голос Дэйна:

– Ты будто бы обеспокоен.

– Я пытаюсь вспомнить, чем мне знакомо это место.

– Ты здесь был?

– Нет. Но от этого монастыря в памяти будто тянется нить… Вот только никак не найду, куда она ведёт.

Во двор вышла женщина. Её одеяние отличалось от одежды белых сестёр только серебряным поясом и серебряным же знаком Троих, вышитом на клобуке. Хоть лицо настоятельницы и успели тронуть морщины, но годы ещё не согнули её спину, а когда она проходила мимо, ступая неторопливо и с достоинством, каждая монахиня почтительно кланялась.

– Да благословят вас Холар и Аминея, путники, – произнесла она мягким красивым голосом. – Я матушка Ферлисса. Мне сказали, вы ищете крова. Кто вы и откуда?

– Я Грег, – ответил инквизитор. – Это Дерил, друг старинный, а на руках у меня Мерибальд, племянник. Солонина в корчме оказалась с душком. Мы с Дерилом оклемались, а вот мальцу совсем сплохело, живот, говорит, точно ножом режет. Мы паломники, держим путь в Белое крыло, но, боюсь, как бы парнишку по пути не потерять. Многого не просим, нам бы ночлег на пару деньков, да Мерибальда отпоить. Слыхал, белые сёстры много снадобий знают, вдруг не откажут…

Настоятельница сочувственно посмотрела на скрючившуюся на руках инквизитора Мерайю и вздохнула.

– Вы можете ночевать в больнице, там сейчас как раз пусто, – она указала на маленькую одиночную постройку в стороне от основного здания. – Но за ночлег придётся заплатить трудом. Рабочие руки нам пригодятся.

– Простите, но у моего друга увечье, – виновато проговорил Грегорион. – Я буду работать за двоих.

– Тогда решено. Добро пожаловать в обитель Владык милосердия. Сестра Абнетта отведёт вас…

– Постойте, – вырвалось у инквизитора. – Вы сказали «Владык милосердия»?

– Верно. Наш монастырь посвящён Холару и Аминее, Отцу милосердия и Матери сострадания.

– Нет ли среди выходцев из вашей обители кого-то известного? Быть может, в ваших стенах жила какая-нибудь святая?

Настоятельница смутилась и потупила взгляд.

– Хоть гордость монахине и непозволительна, но всё же я горжусь, что в этих стенах росла и проходила послушничество Агна. Та, что ныне зовётся Пречистой. Бывшая матриарх Церкви Троих, а ныне Железной церкви. А ведь я одобрила её перевод в столичный монастырь всего какой-то год назад…

От этих слов Грегориона будто поразило громом. Он вспомнил, как впервые увидел Агну год назад кроткой девушкой, и её беспощадный, исполненный жестокости взгляд во время казни на храмовой площади.

– Вижу, мои слова вас впечатлили, – покровительственно проговорила матушка Ферлисса. – Но представьте, какого было узнать об этом мне… Ну да ладно, сейчас не время болтать. Сестра Кейтлин, проводи наших гостей в больницу!

Послушница, что в этот момент отряхивала корень брюквы от земли, встала и учтиво склонила голову.

– А этот человек, – настоятельница указала на Грегориона, – пусть поможет выкорчевать засохшую яблоню у окон трапезной.

Больница оказалась совсем небольшим зданием с плоской крышей. Всё, что там было – это деревянное ведро для справления нужды и с десяток деревянных коек, покрытых соломой. На одну из них инквизитор осторожно уложил Мерайю.

– Вот так, – тихо сказал он и обратился к Дэйну. – Будь здесь с ней. Если принесут питьё от отравления, вылей украдкой. Сейчас его действие будет только во вред. В припасах осталось немного воды и еды.

Оставив Дэйна и Мерайю одних, Грегорион отправился помогать монахиням. Яблоня оказалась совсем маленьким деревцем толщиной едва ли в обхват двух ладоней. Её собирались сначала спилить, а после подкопать оставшийся пенёк, но инквизитор велел всем отойти. Под изумлёнными взглядами Грегорион присел и крепко обхватил ствол дерева, после чего изо всех сил потянул вверх и выдернул его с корнями.

– Вас к нам сами боги послали, – прошептала одна из монахинь. – Иначе откуда бы такой силе взяться…

Выкорчевать яблоню оказалось просто. Куда труднее инквизитору было чувствовать агонию умирающего дерева, которую он ощутил, едва прикоснувшись к коре. Хоть оно и смирилось со своей судьбой, снедаемое болезнью, но эта печальная необходимость наполнила душу Грегориона печалью.

– О, вы уже справились, – послышался голос настоятельницы из-за спины. – Грустно зрелище, верно? Мало что так удручает, как вид мёртвого дерева. Раз вы так быстро справились, отдаю вас в распоряжение сестры-келариссы. Она следит, чтобы грядки были прополоты, а запасы полны. Уверен, вам ещё найдётся работа. Это место истосковалось по мужским рукам…

Весь день инквизитор восстанавливал покосившиеся ограды, носил воду и рубил дрова, словом, делал всё то, на что у монахинь ушло бы куда больше времени и сил. У берега реки Грегорион спрятал за пазуху нагревшийся на солнце округлый камень и украдкой принёс его в больницу, где предложил Мерайе в качестве этакой грелки.

– Послушницы делают так, чтобы унять боль в лунные дни, – сказал он. – Только спрячь, пусть никто не видит.

Вечером инквизитору выдали немного еды на троих. Монашеский паёк оказался весьма скромен: ломоть хлеба, кусок сыра величиной едва ли больше кулачка принцессы, и маленький кувшинчик разбавленного вина. В прежние годы Грегориону едва ли хватило этого, чтобы наесться одному, теперь же он и не думал просить большего: Дэйну и Мерайе этого вполне хватит. Открыв дверь в больницу, он первым делом почуял терпкий запах крови.

– К вам никто не заходил? – обеспокоенно спросил инквизитор.

– Кроме тебя – только одна монахиня, – ответил Дэйн. – Она принесла пару овчинных одеял. Сказала, ночи сейчас прохладные.

– Тогда будем надеяться, что у неё не такой острый нос, как у меня. Как себя чувствует Мерайя?

– Я… В порядке, – отозвалась принцесса. – Готова даже… Немного поесть…

Когда Дэйн помог девушке сесть, инквизитор увидел красные пятна на соломе.

– Нужно перебрать подстилку, – выдохнул он. – И выстирать накидку, чтобы не пачкала кровью.

– Я схожу, – предложил рыцарь. – Устал сидеть здесь целый день, да и…

– Стирать одной рукой? – укоризненно спросил Грегорион, и Дэйну ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Вернулся инквизитор уже когда совсем стемнело, а его спутники крепко спали. Развесив мокрые монашеские одёжки на спинки кроватей, он сел на пол и стал размышлять под звуки начавшегося дождя.

Так значит здесь росла Агна? Эти камни, эта земля и деревья помнят её ещё совсем девочкой. Наверняка такой помнит её и настоятельница Ферлисса. Быть может, стоит с ней поговорить? Узнать, почему Агна стала… такой.

Грегорион усмехнулся про себя. Если что и умерло в нём безвозвратно после встречи с архимагом, то точно не любопытство.

Глава 18

Ночь для спутников Грегориона прошла неспокойно, но иного он и не ожидал. То была особенность жизни в монастыре – подчинение его обитателей строгому распорядку. Удар колокола – сёстры пробуждались посреди ночи для первой службы. Через пару часов два удара – ложились спать. Удар – утренняя молитва, совсем короткая. Два – снова пора спать. Колокол звонит вновь – рассвет, пора вставать…

Инквизитору было жаль всю ночь видеть, как Дэйн и Мерайя просыпаются и ворочаются при каждом колокольном сигнале, но они, в отличие от монахинь, хотя бы могли снова погрузиться в сон. За пару часов до полудня в больницу заглянула сестра-келарисса, облачённая в то же серое одеяние. Она поинтересовалась, как себя чувствует отравившийся бедняга.

– Ему уже лучше, благодарю, – улыбнулся Дэйн. – Ваше снадобье – настоящее чудо.

– Мы лишь исполняем волю Владык милосердия, – склонила голову сестра. – Сегодня работы будет не так много. Вы так быстро со всем справляетесь, что рискуете ввергнуть обитель в грех праздности. Если угодно, можете в свободное время посетить молитву.

Грегорион охотно воспользовался предложением, после того как перенёс из подвала бочонки с вином. Он давно не был на богослужениях и не слышал хорового пения, прославляющего богов. В столичном Храме Троих по большим праздникам в мессах участвовали больше сотни послушников и послушниц. Правда, Марта рассказывала, что пели они не все, поскольку не каждого боги одарили красивым голосом и способностью гармонично влиться в хор. Такие либо участвовали в служении молча, либо просто открывали рот, словно рыбы, создавая видимость огромного хора. Такая традиция возникла при Эйермунде Святом, который при виде поющих юношей и девушек мог по-настоящему пустить слезу от восторга.

Конечно, монастырская церквушка ни в какое сравнение не шла с огромным сводчатым залом Храма Троих, а на певческой площадке за алтарём едва ли поместилось бы и три десятка певчих… Но было в этом для Грегориона нечто уютное. Наверное, осуществи инквизитор свою мечту взять Марту в жёны и уехать подальше от столицы, он бы поселился в уединённой деревеньке, подальше от городской суеты. А раз в неделю они бы ездили в такой вот небольшой монастырь, где слушали бы скромные службы, призванные не развлечь сильных мира сего, а по-настоящему прославлять богов.

Прозвенел колокол, и через некоторое время церковь стали наполнять сёстры. Грегорион встал в стороне от входа и наблюдал, как девушки в белых, серых и бурых одеждах, склонив голову, молча занимали свои места на площадке. На алтаре зажгли ароматные свечи, принесли широкую книгу. Когда сестёр собралось ровно двадцать, в церковь вошла настоятельница. Она встала у алтаря, бросила взгляд на инквизитора и запела.

Певческий голос матушки Ферлиссы оказался ниже, чем можно было от неё ожидать. Грегориону этот гимн был не знаком, но то и неудивительно: в столичном храме прославляли Троих, здесь же, по видимости, песнопения должны быть о Холаре и Аминее. Вступили монахини. Сначала низкие голоса, потом всё выше, пока не дошёл черёд до самых звонкоголосых сестёр.

Хор пел ровно и гармонично, вот только сама гимн отчего-то вызывал недоумение. Слов инквизитор не различал, но мелодия, начавшаяся торжественно, со временем становилась всё более тревожной и оставляла на душе гнетущее чувство тяжести. Она напирала и отступала, точно кузнечный молот, стремящийся придать бесформенному куску металла идеально ровный устойчивый вид. Пение сестёр вовсе не походило на то, что приходит на ум при словах «Владыки милосердия». В нём не ощущалось ни великодушной доброты Холара, ни тем более избавляющего от страданий прикосновения Аминеи.

Не в силах более выносить этого пусть и мелодичного, но всё же гнёта, Грегорион вышел за дверь. Он мог запросто пройти десятки миль без сна и остановок, однако сейчас ощущал давно позабытое чувство усталости. Оно пронизывало ни ноги и ни руки, а саму душу. Инквизитор не нуждался в дыхании, однако почувствовал острую потребность шумно втянуть влажный воздух пасмурного дня. Стало заметно легче. Что за чертовщина сейчас произошла?

Пение затихло, а вскоре окончилась и служба. Сёстры покидали церковь и разбредались по своим местам, кто к деревьям, кто к грядкам. Настоятельница вышла так же, как и вошла – последней. Увидев Грегориона, она изобразила губами лёгкую улыбку.

– Служба пришлась вам не по нраву?

– Решил подышать воздухом, – как можно непринуждённее ответил инквизитор. – От благовоний заболела голова.

– Вашему другу лучше?

– Да, спасибо, досточтимая матушка Ферлисса. Благодарю вас и вашу обитель.

– Благодарите богов, – кивнула настоятельница. – После ужина приглашаю вас на беседу. Найдёте сестру Кейтлин, она моя приоресса и знает, куда вас отвести.

– Но ведь святой Беренгар учил, что любая работа познаётся в отдыхе. Не лучше ли будет вам отдохнуть после праведных трудов?

– Я не отказала вам в приюте, так не откажите и вы мне, – сказав это, матушка Ферлисса ушла прочь.

Весь оставшийся день Грегорион пробыл на воздухе, отзываясь на нечастые просьбы монахинь о помощи. Несколько раз он навещал больницу, где оставались Дэйн и Мерайя. Принцессе стало легче, и она даже смогла немного поесть, да и рука рыцаря понемногу заживала. Вечером, когда солнце вот-вот должно было коснуться горизонта, Грегорион, как и прежде, украдкой отнёс испачканную кровью солому в заросли камыша у берега. «Подстилка на кровати становится всё тоньше, – думалось ему. – Надеюсь, принцессе достаточно мягко спать.»

Впрочем, это было уже не важно: уже завтра им предстоит покинуть монастырь. Настоятельница просила о встрече, значит следовало найти приорессу, сестру Кейтлин. Однако, когда инквизитор возвращался к больнице, девушка уже ждала его у дверей.

– Вашим друзьям уже принесли ужин, – девушка склонила голову. – Следуйте за мной.

Грегорион приоткрыл дверь и увидел Дэйна и Мерайю, с аппетитом уплетающих скромную монастырскую снедь.

– Скоро вернусь, – коротко сказал им инквизитор и отправился за монахиней.

Вскоре он, к своему удивлению, оказался в жилых помещениях монастыря, куда не принято пускать посторонних. Приоресса вела Грегориона мимо трапезной, по лестнице на второй этаж, потом мимо спален для серых и белых сестёр и, наконец, остановилась у закрытой двери самого скромного вида.

– Матушка Ферлисса ждёт вас, – сказала она и ушла прочь быстрым шагом.

Келья настоятельницы была хоть и скромна, но всё же Грегорион ни за что не спутал бы её убранство со спальнями сестёр. Первым, что бросилось в глаза, оказался пол, который украшал широкий ковёр с причудливым узором. На небольшом круглом столике стоял серебряный канделябр в виде знака Троих: круга, со вписанным в него треугольником, на каждой вершине которого горело по свече. Рядом находился глиняный кувшин и две винные чарки с тем же знаком на блестящих полированных боках.

Самой настоятельницы здесь почему-то не было, однако стоило инквизитору сделать шаг по скрипучей половице, как матушка Ферлисса тут же появилась из-за неприметной узкой дверцы с противоположной стороны комнаты.

– Вы уже явились, – с лёгкой улыбкой произнесла она. – Я только что закончила вечернюю молитву.

– Вы молитесь в опочивальне?

– Прежде всего молитва исходит из сердца. К тому же, настоятельница может молиться где угодно. Прошу, садитесь.

– Простите, я не знаком с вашими порядками… – проговорил Грегорион, занимая место у стола в надежде, что табуретка устоит под его весом. Дерево скрипнуло, но выдержало.

– Это простительно. Святой Беренгар, первый монах, записал их в своём «Regula Berengari». Там он в тридцати трёх главах изложил все правила, необходимые к соблюдению, будь то монашеское братство или сестринство.

Сказав это, настоятельница наполнила чарки из кувшина.

– Это вино? – нахмурился инквизитор.

– Пейте, – ответила матушка Ферлисса. – Устав предписывает разделить с путником кров и пищу. В этом святой Беренгар не слишком расходится с энгатскими обычаями гостеприимства.

– Но ведь вино…

– Пищей зовётся всё, что мы вкушаем во благо тел наших, – проговорила настоятельница. – И вино исключением не является. Мы ведь не собираемся напиваться вдрызг. К тому же вы так нам помогли, грех не отблагодарить вас.

Грегорион не боялся, что вино помутит его разум, поэтому смело осушил чарку в несколько глотков. Настоятельница тут же наполнила её снова.

– Интересный вкус, – соврал инквизитор: в винах он совсем не разбирался.

– Этот напиток из монастыря Пречистой Ариманты, что в Драконьей долине. По преданию, святая дева Ариманта была столь чиста душой и крепка верой, что драконы перед ней становились кроткими, как агнцы. За то она и заслужила титул Пречистой, – монахиня прикоснулась губами к чарке и добавила: – Совсем как Агна.

– Вы говорили, она выросла здесь?

– Верно, в этих самых стенах. Это было… наверное, семь или восемь лет назад, после первого восстания Одеринга. Когда армию будущего короля разбили, он был вынужден бежать и скрываться на островах. Хартланд наводнили лихие люди. Они устроили на этих землях настоящий ад, грабили, жгли и убивали, а тогдашний король и не думал им мешать… Тогда-то в одно утро я увидела щуплую фигурку, шагающую к монастырю. То была девочка, не старше одиннадцати, совсем ещё дитя, вся в ссадинах и синяках. «Что за чудовище могло сотворить такое с ребёнком⁈» – подумала я тогда и до сих пор порой задаюсь этим вопросом.

– Война беспощадна, – задумчиво проговорил Грегорион и отпил из чарки.

– Одним богам известно, что довелось ей пережить… Едва добравшись до стен монастыря, бедняжка упала без сознания. Белые сёстры осмотрели её, но не нашли серьёзных ран или увечий. Вот только… – настоятельница тяжело вздохнула и продолжила: – Вот только девицей она уже не была. Очнувшись, она ела не больше цыплёнка и не могла вымолвить ни слова, лишь на третий день девочка произнесла своё имя: Агна.

На душе Грегориона сделалось горько. Он тягостных мыслей пересохло во рту, и он осушил ещё одну чарку вина.

– Наверняка её обидчик давно мёртв. Когда Эдвальд Одеринг стал королём, он повесил немало разбойников и мародёров.

– Слава богам, если так оно и есть. Однако все те беды, что перенесла Агна, несомненно, закалили её дух и позволили ей стать той, кто она сейчас. Видите? – настоятельница протянула руку. На среднем пальце красовалось серебристое кольцо-печатка с выпуклым изображением кулака. – Она прислала это с письмом, где благодарила меня и всех сестёр за то, что вырастили её в кротости и смирении. Так я и узнала, как высоко вознеслась наша маленькая Агна. Мы помогли ей стать терпеливой и стойкой, воспитать величайшую силу духа и веры, достаточную, чтобы теперь служить Железному владыке.

– Я думал, стезя сестёр – путь милосердия.

– Но разве милосердие противоречит учению Калантара?

Грегорион опешил, не зная, что на это ответить.

– Позвольте объяснить, – покровительственно сказала настоятельница, наполняя металлическую чарку инквизитора. – Мягкосердечность и милосердие – ни одно и то же. Если первое слабость, то второе, несомненно, сила. И, как всякая сила, оно требует жёсткости разума и крепости воли. Порой необходимо ожесточить сердце, чтобы проявить милосердие, понимаете?

– Честно признаться, нет.

– Милосердно ли оставить человека умирать или стоит заставить его выпить горькое лекарство, даже если он вырывается? Для этого нужна жёсткость, порой даже жестокость. Порой, чтобы спасти человека, приходится быть жестокосердным.

– Вы пытаетесь подружить лёд и пламя, увязать идеи, невзирая на их коренные противоречия, – покачал головой Грегорион. – Калантар призывает к жестокости не во спасение. Прежде всего его путь – единоличная, неограниченная власть и стремление удержать её любой ценой. Обладание силой не во благо других, но ради самой силы.

– А вы неплохо знаете богов. Очень неплохо для паломника.

– У меня был друг. Инквизитор, – нехотя проговорил Грегорион. – Он всю жизнь был предан Троим, и мы порой беседовали. О богах.

– Стало быть, Калантар вам не по нраву?

– Не по нраву.

– Потому вам и не пришёлся по душе гимн, что звучал на вечерней службе. Я сочинила его недавно. Назвала «E pluribus unum».

– Боюсь, мне неведомо, что это значит.

– «Из многих единое», – пояснила настоятельница. – Калантар призывает собраться под единым началом, собрать пальцы в железный кулак и сокрушить врагов.

– Вы говорите о войне? Что это, если не самое противное милосердию явление?

– Но что, если эта война положит конец всем войнам? Век без распрей и вражды – это ли не милосердие для нашего измученного мира?