Текст книги "Высокий Утес (СИ)"

Автор книги: Илья Сербо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

После долгого молчания, в течение которого я от одного его взгляда пережил неописуемый спад сил, он сказал:

–Тебе оказали милость, которую ранее ка-иг-ву ни к кому не проявляли. Мы всегда относились к бледнолицым, как к выродкам. Вы всегда стремились отнять нашу землю, вы зверски убивали наших женщин и детей. Для вас все мы – равны. В ваших глазах мы – всего лишь твари, которых следует отстреливать, словно жалких койотов. Вы всегда относились к нам с презрением. Мы отвечали твоему народу тем же. Но над тобой смиловался сам Великий Дух. Мой сын почему-то решил, что из белого раба может получиться хороший воин. Команчи, говорил он мне, умеют превращать вас в настоящих мужчин. Поначалу я всячески препятствовал ему, напоминал, что его дед, Кедровый Лист, использовал белых пленников, что очень редко появлялись в нашем племени, как предметы. Они ухаживали за его лошадьми, расчесывали его волосы, ублажали его слух пением, заботились о том, чтобы он не нуждался в воде и пище. Но мой сын проявил нрав настоящего воина. Он стоял на своем, и я позволил ему делать то, что он хочет. Тем более, Великий Дух этому не препятствовал. Какое-то время, мы видели в тебе крепость духа, казалось, ты действительно становишься одним из нас. Но недавние события ясно говорят о том, что ты также жалок, как и все белые! Не знаю, может нашим братьям Змеям и удалось бы сделать из тебя достойного воина. Не знаю, как им удается преображать пленников. Быть может, это их дар – брать в плен тех, кто проявит воинский характер. Но тебе, видимо, не посчастливилось. Ты попал к нам. Маленький Жеребенок приложил все усилия, но нашему воспитанию ты не поддаешься. Ты с отвращением относишься к смерти, ты робок сердцем, а потому твое место – рядом с рабами. Отныне ты лишаешься всех своих преимуществ. Теперь ты будешь таким же, как все бледнолицые в нашем лагере. Будешь прислуживать моему сыну. Относиться к тебе будут с особой жестокостью. За малейшую провинность ты понесешь наказание, которое и не снилось твоим соплеменникам. Мы многое тебе дозволили, а потому отнимем гораздо больше, чем ты мог до этого себе представить. Держись! Один лишь твой вид приводит в бешенство многих наших людей. Я буду не против, если они убьют тебя. Только бы убийца заплатил выкуп и отдал моему сыну двух лошадей. Хотя ты и одного мула не стоишь.

С этими словами вождь покинул мое жилище. Обессиленный, я повалился на бизонью шкуру и зарыдал.

Да, я потом это самое жилище утратил. Спал некоторое время у типи Жеребенка. По утрам меня встречала его довольная ухмылка. Меня это задевало, гневило, но что я теперь мог поделать? Я вновь стал самым обычным рабом. За те дерзкие слова, что я позволял себе раньше, сын вождя на мне отыгрался. Бил почем зря, будил хорошеньким пинком по затылку, нередко покрывал благим матом, подчерпнутым, несомненно, у бледнолицых. Но со временем ему это надоело. К тому же, я, немыслимым для него образом, обзавелся подстилкой из оленьей шкуры. В один из дней я сумел совместить свои обязанности с охотой на дикую олениху. Маленького Жеребенка это очень взбесило. Он велел мне убираться, а шкуру отобрал. Хотелось дать ему в нос и, клянусь святыми угодниками, я бы сделал это. Но, хвала Великому Духу, удержался. Попросить добытую своими руками шкуру обратно я не рискнул. Любой мальчик-кайова на моем месте послал бы сына вождя куда подальше и отобрал бы шкуру, так как имел на это право. А индейцы право собственности ценят, пожалуй, так же, как и свободу, и не важно, чей ты сын. Но я больше не кайова. И осознавать это в тот момент было прискорбно.

Я довольно долго искал себе другое место. Высокий Утес, заметив это, любезно отвел меня кое-куда. Лагеря аборигенов похвастать приятными запахами, увы, не могут. Но, не взирая даже на то, что за месяцы, проведенные там, я к этому привык, такого я не ожидал. Индейцы любят держать собак. Когда-то давным-давно эти животные верно служили им, безропотно перевозя поклажу на своих спинах. Затем появились лошади, и дикари посчитали их весьма щедрым подарком Создателя и прекрасной заменой собакам. Но, все же, этих обаятельных зверушек, что были им лучшими друзьями многие столетия, не забыли. Так вот, вождь привел меня в место, где псы испражнялись. Уж не знаю, как кайовам удалось научить животных срать в положенном месте. Я слыхивал, что каранкава в дрессировке этих созданий большие умельцы. Но чтоб кайова.... Хотя в ту минуту меня это не волновало. Теперь я должен засыпать под запахи собачьего дерьма. От одной этой мысли становилось не по себе. Но, понятное дело, сделать я ничего не мог. За ночь я пропитывался запашком насквозь, приходилось вставать раньше, чем другим пленникам, и спешить к реке, искупаться. По утрам вода в ней была ледяной, но, опять же, что я мог поделать? Абсолютно ничего.

На мое удивление, Дик и Саймон стали теперь относится ко мне иначе. Они, конечно, позлорадствовали, куда уж без этого. Но потом их отношение ко мне изменилось. Думаю, во многом благодаря тому, как надо мной издевались краснокожие. Маленький Жеребенок о порче имущества больше не беспокоился. Я должен был исполнять приказы любого жителя деревни, невзирая на возраст. Детишки этим пользовались. Передать словами невозможно, сколь гадкое чувство посещает тебя, когда пятилетний сосунок, с победным видом глядя на тебя, как на тупую скотину, велит убрать за собой, скажем, переваренную пищу. В каком-то смысле, а может быть, и в самом прямом, я стал унитазом. Ценю это изобретение, но быть им мне никогда не хотелось.

Хозяев было несчетное множество, как и запросов, обязательных для выполнения. Спать я ложился в полночь. Точнее, валился с ног. Пару раз нечаянно измазал волосы в фекалиях. Был истощен, не понимал, что делаю. Сравнение с представительницами древнейшей профессии на ум приходило само, от чего чувствовал я себя еще более жутко.

Парни это, конечно, заметили. Как бы прежде они ко мне не относились, я был белым. И они тоже. Саймон даже предложил мне свою оленью шкуру, сказав, что раздобудет новую. Им охотиться не запрещалось, разумеется, под надзором. Каждое утро, направляясь к реке, я прятал в густых зарослях эту шкуру. Боялся, что и ее у меня отнимут. Шкура эта все время оставалась незамеченной.

Ложился я позже всех, а просыпался раньше. Мое здоровье никого не заботило. Со временем, я и сам стал относиться к себе, как к предмету. Должно быть, превратился в белого ниггера. Мне уже было наплевать на себя и на весь этот мир. Я считал, что удача улыбается мне, когда удается засунуть в рот мелкий кусок мяса раз в несколько дней. При этом постоянно приходилось заниматься изнурительным трудом. Хотелось просто поспать. Затем, весьма часто, стали посещать мысли о самоубийстве. Это казалось самым простым выходом из сложившегося положения. Правильно перерезать вены я сумел бы. Скребок для выделки шкур можно было позаимствовать у кого-то из ребят. Мне доверять такую вещь дикари не решались. Да и шкуры я не выделывал, занимаясь куда более унизительными делами. Да, наставленный мисс МакКинг на путь добрый, я понимал, что поступлю неправильно и сделаю величайшее преступление против Бога и его творения. Но терпеть этот, безо всяких преувеличений, ад было невозможно. И, все же, жизнь я очень любил, а потому колебался, не принимая окончательного решения переступить черту, за которой жил-поживал прекрасный мир духов.

За всей этой суетой я и не заметил, как Шайены покинули место сборища дикарей и убрались в свои кочевья. Через пару дней после этого в лагерь прибыла делегация команчей. Видимо, их вожак предложил Высокому Утесу отправиться в военный поход. Вождь охотно согласился и кайова, не мешкая, собрались в путь. Почему-то меня не покидала настойчивая мысль о том, что они собираются ограбить какое-то американское поселение. Жаль было тех людей, что подвергнутся налету. Но сам факт близости цивилизации будоражил меня. Я дал себе слово, что сбегу, а если неудача настигнет меня, какой-нибудь дикарь пристрелит. Может, даже Маленький Жеребенок. План побега я собирался обсудить с Диком и Сайманом, но не удалось. Единственным свободным днем того периода моей жизни был тот, в который становище посетили команчи. Почти все члены племени с замиранием сердца ждали решения вождя и свои дела побросали. Однако в тот день думы о побеге, свободе и цивилизации голову мою не посетили. Я спал, как убитый, восстанавливая силы, которые ежеминутно тратил в течение почти целого месяца. Восстановить их полностью, конечно, не удалось, но я и этим был доволен.

Во время перехода я то и дело собирал бизоньи лепешки для разведения костра, вычищал копыта лошадей кремнем, наблюдая за тем, как в разные стороны разлетаются искры. Это было мое единственное развлечение. Приходилось выполнять приказы пяти-шести человек на день. Иногда меня просили наловить степных кроликов. Занятие, конечно, интересное. То, что Джон Абель лет десять назад назвал адреналином, эта маленькая охота повышает. Но мне тогда было не до этого. Я очень скоро снова измотался, превратившись в аморфное существо, едва передвигавшее ноги и поднимавшее руки. Порой я слепнул на оба глаза, терял следы кролей. Один раз, помню, даже упал в обморок. Саймон выручил, кроля поймал сам, привел меня в чувства и позволил самому вручить животное Крепкому Вязу – тому самому индейцу, которого вождь когда-то бранил за неуважение ко мне. Степные кролики, эти мелкие грызуны, те еще бестии. Царапались, кусались. Один из них чуть не отгрыз мне палец. Они мне напомнили меня в тот момент, когда я был взят в плен. Тоже ведь брыкался, даже пленившего меня сына вождя ударил. "Что же случилось? – думал я, – Утратил норов? Страсть к свободе пропала?". И от этих мыслей становилось совсем плохо.

Мои ожидания не оправдались. Когда люди Высокого Утеса достигли лагеря вождя команчей, Зимней Вороны, оказалось, что они собираются идти в поход на тонков – индейцев еще более диких, чем кайова. Я был настолько истощен, что понятия не имел, в каком месте нахожусь, не мог сориентироваться. Не самая большая речушка, должно быть, Педерналес, широкая равнина. Все, что помню. Я ждал встретить, наконец, цивилизацию, но, вместо этого, вновь столкнулся с дикостью. Одно лишь успокаивало: с уходом воинов забот станет меньше, работы поубавится.

На Маленького Жеребенка, гордо глядевшего вдаль, уверенно сидевшего на спине великолепного скакуна, я смотрел с ненавистью. Его отца в тот момент я также ненавидел. Единственным явно сочувствующим мне индейцем в том лагере был Зимняя Ворона. Не знаю, быть может, он разглядел во мне некий потенциал, хотя я сильно сомневаясь. Я был измотан, и в тот момент напоминал скорее вконец загнанного мула, чем юношу, у которого есть шанс стать воином. Но, тем не менее, команчи к пленникам относились совершенно иначе, не так, как мои угнетатели. Огромный народ команчей на половину состоял из захваченных в плен американцев, мексиканцев и их потомков. И именно поэтому, очевидно, они так многочисленны.

Охранять немалое стойбище остался небольшой отряд из двадцати воинов команчей и всего двух кайова, которых звали Кривое Копье и Сломанный Нос. Делать этим двоим было нечего. Разведчики дружественного племени со своим заданием по осмотру окрестностей справлялись превосходно, а заняться, по сути, больше было нечем. Вот они и гоняли меня почем зря. Работы, конечно, поубавилось, но приказы этих двух лодырей были такими дебильными, что порой хотелось схватить палку и продырявить этой палкой их пустые головы. Как то отвести лошадь в один конец лагеря и вернуть обратно, набрать собачьих отходов и на голову высыпать, собрать и разобрать типи. В общем, заставляли заниматься абсолютно бесполезной чушью. Приходилось подчиняться. Благо, очень скоро все это им надоело, и они от меня отстали. Через день собрались на охоту и отправились искать бизонов вместе с тремя команчами.

Я был рад, как негр, получивший вольную. Понимал, что мое блаженство продлится недолго, а потому наслаждался каждой минутой. Тут-то я и решил обсудить с ребятами план побега. Когда я поделился с ними своими мыслями, они посмотрели на меня, как на умалишенного. Дик спросил прямо: "Ты идиот?". Что мне было ответить? Похоже, он был прав. Саймон, парень смышленый и, в общем-то, добродушный, отпустил ему хорошенького леща и обратился ко мне:

–Могу понять тебя, Дастин, но и ты пойми нас. Если мы будем пойманы, они отрежут нам ступни, а может, еще что хуже учинят.

Я был с этим согласен. О побеге забыл.

Кривое Копье и Сломанный Нос с охоты вернулись весьма довольные собой. Охота была удачной. К счастью, я им, видимо, наскучил. Они надо мной больше не издевались. Дика и Саймона угостили мясом, а они поделились со мной. Я боялся, что это будет замечено кем-то из краснокожей парочки кайова. Но внимание на сие проявление сострадания обратили лишь несколько команчей. Реакция их была для меня в высшей степени неожиданной. Они просто взяли да и отломили мне пару кусков. Мне даже перепало немного бизоньего горба, наивкуснейшей части тела этого могучего животного.

Больно стало на сердце. Я стал думать о том, как бы все обернулось, попади я в плен к людям Зимней Вороны, а не Высокого Утеса. Сомнений в том, что он участвовал в том набеге, не было. Я видел, как вождь команчей скакал в первых рядах многочисленной орды краснокожих, напавших на Даллас в разгар городской ярмарки. Они бы сделали меня воином, я бы научился всему, что умели они, жил бы свободной жизнью в единении с самой природой, днями напролет вольно скакал бы по прериям. Да ради такого похищения я бы с радостью стал дикарем. Но вождь кайовов был прав. Меня явно не в то племя попасть угораздило.

Отношение кайовов ко мне ничуть не менялось. Иначе и быть не могло. Мужчин этого племени в лагере почти не было, но осталось много женщин. Меня и двух других пленников они гоняли знатно. Я мог понять их, ведь именно на них лежало непосильное бремя – следить за благоустройством становища, выделывать шкуры, часами корпеть над тем, чтобы мужья их выглядели достойно. Я однажды видел, как одна индеанка в течение трех часов зачесывала волосы своему мужу и смазывала их жиром, от которого они прямо-таки блестели на солнце. В общем, жизнь женщин в индейском обществе далеко не сахар. Но, все же, это нельзя считать достаточным для оправдания той суровости и жесткости, с которой они заставляли нас делать ту или иную работу. Ширококрылую Сову, ту самую скво, что некогда мне приглянулась, в жены взял Ухо Койота. Недавно она родила. К тому моменту их ребенку было уже месяца три. Все ведь знают, что индеанки, недавно пережившие роды, – самые злые бестии из тех, что когда-то либо населяли землю. Понятное дело, Сова не стала исключением. Она-то знала, что в прежние времена я на нее засматривался, и теперь, похоже, решила отомстить мне за наглость. Порой бывало ни с того ни сего, возьмет да и луснет тростью по лицу, чтоб не расслаблялся. Роды и постоянная суета сделали свое дело. Она уже была далеко не так привлекательна, как раньше. Растолстела, руки огрубели от работы со скребком и палаточными шестами, да и вообще она все больше напоминала старуху. А с раскрытием дурного нрава ушло все мнимое обаяние.

Мальчики из племени команчей, как и их отцы, надо мной не измывались. Напротив, относились ко мне с пониманием, и в те моменты, когда рабская сила никому была не нужна, я вместе с ними мастерил луки и порой даже охотился на оленей. Они умели делать луки, но с мастерством стариков команчей в этом деле никто не сравнится. Даже луки кайовов на фоне тех, что делали старые Змеи, казались бутафорскими. Правда, нужно было обладать недюжинной силой, чтобы удачно стрелять таким чудом. Тетива натягивалась очень туго, потому и стрелы летели куда дальше, чем у остальных племен. Вряд ли кто-либо из краснокожих превзошел талант команчей в этой сфере, хотя многие пытались. Помню, в меня как-то раз попал один шайен с расстояния в четыреста ярдов. Должно быть, выкрал лук у кого-то из квахади и научился им пользоваться. Впрочем, я забегаю вперед.

Людям Зимней Вороны я понравился. Мои умения обращаться с луком, целиться, следить за повадками животного и благодаря этому угадывать его намерения, произвели на них впечатление. Один из юношей даже выразил свое сожаление о том, что я не являюсь членом их племени. Но этого было не достаточно для того, чтобы я получил свободу.

Но, как-никак, они желали, чтобы я был одним из них, а потому надежда на освобождение вновь зажглась в моем сердце. Да, я не вернусь в мир белых, это будет все тот же мир дикарей. Но они хотя бы будут считать меня человеком. Было ясно, что кайова попросту желали, чтобы я занял свое место, место раба. Они не переносили людей с белой кожей, и, кажется, учили меня боевому мастерству и называли свободным лишь для того, чтобы моя горечь об утраченном воображаемом уважении была еще более болезненной, чем я мог представить. Если таковыми были их намерения, должен сказать, у них здорово получилось воплотить их в жизнь. Нет более непримиримого врага для американского народа, чем Главные Люди.

Юноша Быстрые Ноги из племени команчей стал моим другом. Свое имя он получил потому, что с ранних лет отличался тем, что бегал быстрее своих ровесников. Да и взрослых он обгонял без проблем. Скороходом он был отличным, а когда участвовал в походах, ходил в разведки, после чего с быстротой молнии приносил вождям важные известия. Его ценили, как настоящего воина, долгие годы проявляющего сноровку в набегах. Мысль о том, что именно он первым поведал Высокому Утесу, Зимней Вороне и Маленькой Горе о ярмарке в Далласе, тем самым оказав им помощь в разграблении поселения, приятной не назвать. Когда она меня посетила, я всеми силами пытался отогнать ее. Пытался довольно успешно. Быстрые Ноги поведал мне о своих подвигах, о тех переделках, в которых бывал, и об опыте, что он из них вынес. В общем, сделал тоже, что делает любой юный индеец, знакомясь с другим таким же индейцем. Должно быть, он пытался представить, что я такой же, как он. Я рассказал ему о себе. Думаю, излишним будет упоминать о том, что мои истории о походе к лагерю айнаев, где я худо-бедно подловил самого спокойного скакуна, и о том, как я обучался обыденным для любого краснокожего вещам, особо не впечатлили юношу. Зато упоминание о том, что я спас сына вождя, Маленького Жеребенка, о котором все были наслышаны, от бешеного бизона, привело его в изумление и восторг. Он даже издал радостное восклицание, словно бы признав меня своим братом. Я на это никак не отреагировал. В то время я очень жалел, что когда-то учинил такую глупость и спас дикаря, который теперь меня ни во что ставит, от неминуемой смерти. Заметив на моем лице печаль, которую я безуспешно пытался скрыть, Быстрые Ноги поутих. Он понимающе посмотрел на меня. Ему, конечно, было известно о том, как его собратья презирают всех белых.

Я многое умел. Но все равно брал пример с этого юноши. Однажды мы охотились на трех бизонов, очевидно, отбившихся от своего стада. Я, Дик, Саймон, юноши-команчи, в том числе и Быстрые Ноги, а также пленники Змеев, среди которых я заметил пару мексиканцев. Они держались очень уверенно. Наверняка охотились и сдирали скальпы с врагов, пока я рабски трудился на своих диких хозяев у берегов Колорадо. Ллойд МакКинг к мексиканцам, закоренелым врагам нашего народа, относился с опаской. Всю их нацию он считал кучкой отбросов и почему-то частенько называл "вороватыми евреями". За такую аналогию супруга нередко упрекала его, мол, не стоит оскорблять Богом избранный народ. Тем не менее, мексиканцы уж точно избранным народом никогда не были. В словах мистера МакКинга я впоследствии не раз обнаруживал смысл. Мексиканцы – те еще ворюги. Только тем наверно и живут, что присваивают себе чужое.

Но те парни, безусловно, были команчами. Сыны прерий изменили их нрав и приучили бороться за чужое добро, а не воровать его втихомолку. Ну, и охотится они их, конечно, научили. Причем очень недурно. Я повторял каждое движение моего нового приятеля, учился думать, как он. Понимал, что начинаю перенимать дикарскую сущность. Но, вместе с тем, не забывал о том, что это еще может мне очень пригодится в дальнейшем.

Затаившись в небольшой ложбине, мы, как следует, прицелились. Я целил в жирную самку, под лопатку. Пущенная мной стрела цели достигла. Животное отчаянно пыталось избежать своей участи, но каждое новое движение давалось ей с превеликим трудом. Я прекратил ее страдания еще одним точным выстрелом. Быстрые Ноги стрелял одновременно со мной. Однако делал он это куда умелее, чем я. Невольно я стал перенимать его извечную привычку стоять гордо, уверенно целиться и не сомневаться в том, что желаемое всегда неизменно превращается в достигнутое. Один из самых мелких охотников, которых мы с собой взяли, сделал неосторожное движение, раньше времени привлекшее к нам внимание дичи. Я и Быстрые Ноги свои цели поразили сразу, но вот последнее, самое крупное животное, доселе хорошо скрывавшееся в высоких зарослях, бросилось наутек. Упускать такую богатую добычу никому не хотелось. Мы побежали вслед за бизоном. Мексиканцы сделали пару выстрелов. Две стрелы засели глубоко в теле преследуемого, но ощутимого урона не нанесли. Меня это удивило, поскольку я давно не сталкивался с тем, что такое бизоньи шкура и мышцы, занимаясь вместо этого ловлей кроликов. Многие команчи, из тех, что я знал, предпочитали стрелы с наконечниками из обсидиана. Красивый, острый и прочный камень, вонзается в цель не хуже металла. Мы догнали бизона. Точнее, Быстрые Ноги догнал его. Никто не считал унижением проиграть в этой гонке самому быстрому человеку, которого мы знали.

XV

Странствия Бурого Медведя

Я продолжил свой путь к тем местам, где надеялся встретиться с величайшими людьми нашего народа. Излюбленным местом Дохасана были берега Красной Реки. Туда-то я и направился. Несколько дней я ехал в полном одиночестве. Желание встретить воинов, прославивших мое племя, словно бы завладело всем моим естеством.

И вдруг, почему-то, я вспомнил о белых людях. Я думал о том, с какой зверской жестокостью они вырезали наши становища, не щадя ни детей, ни женщин, ни стариков. Мне вспомнился случай, когда один бледнолицый из тех, кого вы зовете кавалеристами, хохоча, перерезал всю семью моего знакомого Летящего-Над-Деревом. Я ничем не мог помочь этой семье. Меня стеснили со всех сторон, мне пришлось отбиваться от длинных ножей и ружей белых людей. Единственным для меня утешением было осознание того, что Летящий-Над-Деревом отомстил убийцам.

Я думал над тем, для чего бледнолицые убивают нас и забирают наши земли. В те времена у многих белых, боровшихся за землю, ее просто отнимали более богатые люди. Может, белые пытались защитить своих жен и детей? Но мы ведь их не трогали до того, как их мужчины не начали уничтожать нас. Тогда для чего они делают все это? Я не мог этого понять. Мне казалось, что бледнолицые – просто наивные дураки. Я надеялся, что очень скоро мы изгоним их из наших земель, и они никогда больше здесь не появятся. Наивным дураком был я.

Команчи непрестанно продолжали совершать свои походы на поселения бледнолицых. Болезни поселенцев в свое время посетили их так же, как и нас. Многие пенатека погибли. Но великий вождь команчей Бизоний Горб победил холеру. После этого он еще долгие годы боролся с нашими главнейшими врагами, при этом совершая успешные походы в Мексику. О нем знали все. Наш вождь, Высокий Утес, человек мудрый и достойный, возлагал на него большие надежды. Он считал, что Горб, в конце концов, изгонит белых с наших земель.

Мы всегда боролись за то, чтобы иметь право свободно жить на своей собственной земле. Вы, белые, говорите, что принесли нам цивилизацию. Но когда я слышу слово "американец", то вижу сожженные лагеря, изнасилованных женщин, детей, лишенных родителей, раздавленных конскими копытами. Вы принесли нам только горе. Вы забрали все, что у нас было. Однако в те дни в наших сердцах еще теплилась надежда на то, что однажды восторжествует справедливость, что вскоре мы вновь получим то, что дано было нам Великим Духом.

Прошло много лун с тех пор, как я принял решение идти к лагерю Маленькой Горы. Я был удивлен тем, что Создатель больше ничего мне не говорит. Я перестал слышать его голос. Стал сомневаться в том, что поступаю правильно, направляясь к своим братьям. Но затем решил, что воля Подателя Жизни – молчание. Мог ли я противиться этой воле?

Наконец, я взобрался на своем жеребце на месу, с высоты которой открывался вид на Красную Реку. Там действительно стоял лагерь Маленькой Горы. Чуть позже ожидал я его увидеть, но встретил раньше. И был не против. Я понукал коня, заставляя двигаться вперед, и уже представлял, как встречусь с самим Дохасаном.

Мои братья были изумлены моим приходом. Они встретили меня с радостью, но на лицах некоторых была заметна и тревога. Похоже, им казалось, что я повздорил с вождем, и он изгнал меня. Но Маленькая Гора догадывался, что ушел я по другой причине. Он хорошо знал Высокого Утеса, чтобы помыслить о таком.

Я был принят радушно. Сам Дохасан ввел меня в свое типи, накормил меня бизоньим мясом. Мы выкурили трубку.

–Некоторые мои люди считают, что ты поссорился с вождем, – сказал он, – Но я очень в этом сомневаюсь. Что же заставило тебя покинуть племя?

–Маленькая Гора – мудрый человек, – сказал я, – Он не зря сомневается. Твои люди напрасно подозревают меня. Нет, с вождем я не ссорился. Здесь я потому, что получил видение от Великого Духа. Кому, как не тебе, великий вождь, знать, что Создатель порой поступает весьма странно.

Дохасан согласно кивнул, внимая каждому моему слову. Никогда бы не поверил, что этот человек когда-то будет общаться со мной лицом к лицу.

–И в этот раз Творец земли и неба тоже поступил очень странно, – продолжал я, – Мне, как простому человеку, понятна причина его поступка. Но я не способен постичь его премудрых целей. Он велел мне отправляться в долгие странствия, дабы искать мудрость. Однажды он сказал мне, что я бесполезен для своего племени. Многие уже обвиняли меня в этом, но мое гордое сердце не внимало этим обвинениям. Я считал, что поступаю, как настоящий ка-иг-ву. Я ведь всегда отличался своей храбростью, не сосчитать тех бледнолицых, которых я убил. Но семьи у меня нет. Все добытое на охоте мясо я ем сам. Меня смутило то, что Великий Дух обратил на это внимание. Многие мои братья поступают не лучше. Ты ведь знаешь Одноногого Волка, Темный День, Большого Бизона, Сломанное Ружье, Порох и Раненого Оленя, – вождь вновь кивнул, выражая свое согласие, – Все они, как и я, продолжают жить только для себя. Но я не стал противиться воле Создателя, и думаю, что поступил правильно. Прежде, чем исполнить его волю, я побеседовал с нашим вождем. Он одобрил мое послушание, сказал, что, будучи юношей, тоже поступал опрометчиво, не считал волю духов чем-то важным. А затем я отправился в путь...

Я рассказал Маленькой Горе о том, что мне довелось пережить за время моих скитаний. Вождь слушал внимательно, был заметен его живой интерес. Когда я закончил свой рассказ и затянулся трубкой, вождь некоторое время просидел в полном молчании. Он был погружен в раздумья. Благородные черты его лица нисколько не менялись. Затем он произнес:

–Да, Великий Дух, как говорят мудрецы, воистину непостижим для нас. Бурый Медведь не первый, кто рассказывает мне подобные истории. Яркий Лук, один из воинов команчей, однажды беседовал со мной и говорил, что Создатель велел ему как-то посетить города белых людей. Яркий Лук всегда презирал бледнолицых и даже не мог помыслить, что будет жить с ними в городе, состоящем из квадратных домов-коробок. Приказание Творца он не понимал и считал его глупым. Но все же подчинился. Великий Дух сделал так, что воин познал, что такое жизнь белых, научился их языку, узнал, как строятся их города. А потом, используя свои знания, напал на них, сжег несколько поселений до основания, стал великим воином. Песни о нем частенько звучат у костров и на ритуальных танцах. Кроме Яркого Лука, с чем-то подобным сталкивался воин по имени Стерегущий Воду из племени лакота-оглала. Он сказал мне, что Создатель позволил ему познать вамакаогнака э"кантге, что значит "суть всего сущего". Сделал он это с помощью обычного древка от копья. Больше Стерегущий Воду не сказал мне ни слова. Он был святым человеком и ценил Вакан Танку не так, как все остальные. Он не мог солгать, поэтому я ему и поверил. Тот, кто создал нас всех, поселил на этой земле и тот, кто дарует нам жизнь, порой удивляет нас. Но нам, смертным, не видевшим ни разу Страны Вечной Охоты, следует быть покорными его воле. Тогда нам станет ясно, какие цели он преследует.

Речь Дохасана была исполнена мудрости. Такие речи способны высказывать лишь те люди, что знают Земли Духов не понаслышке. Я слышал истории многих моих братьев о том, что Маленькая Гора путешествовал по этим Землям и что воочию узрел Великого Духа. До встречи с этим человеком я не верил слухам. Но теперь мое отношение к нему полностью изменилось. Я и раньше уважал его, но с того момента смотрел на него иначе. Тоже говорили и о Высоком Утесе. Я точно знал, что это была правда. Когда мы преследовали Злого Духа Тьмы, наш вождь вел себя, как человек, общающийся с повелителями вселенной.

Мы еще долго вели беседу. Маленькая Гора сказал мне, что Сатанк и Одинокий Волк сражаются с бледнолицыми близ тех мест, где стоит их поселение, называемое Талсой. Новость эта слегка опечалила меня, но затем вождь сказал, что в ближайшее время великие воины намереваются посетить его лагерь. Я был этому чрезвычайно рад, настолько, что даже поделился своей радостью с вождем. Я назвал этих воинов славнейшими людьми нашего народа, с чем Дохасан согласился.

Мне предоставили типи, которое я посетил лишь под вечер. Долгое время не мог я заснуть. Все думал о происходящем. Меня все еще удивляло то, что Великий Дух ничего мне не говорит.

XVI

Отца Высокого Утеса звали Кедровым Листом. Как и все, он был доволен тем, что его сын совершает многочисленные подвиги и показывает себя способным лидером на тропе войны. Кедровый Лист считался одним из достойнейших кайовов и храбрейшим воином, но он не был против того, что имя его постепенно забывается, уступая место славе сына. "Так и должно быть, – говаривал он, – одно поколение всегда сменяется следующим. Когда-то я был известен среди ка-иг-ву и других племен. Мои деяния воспевали, мою отвагу прославляли в песнях и легендах. Теперь этим же справедливо одаривают моего сына. Я горд за него!".