Текст книги "Высокий Утес (СИ)"

Автор книги: Илья Сербо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Annotation

Небольшая часть романа "Высокий Утес"

Сербо Илья

Сербо Илья

Высокий Утес (еще раз начало)

«Высокий Утес»

"Где ныне пекоты? Где наррагансеты, могикане, поканокеты и многие другие могущественные племена нашего народа? Они исчезли под натиском алчности и гнета белого человека, как исчезает снег под лучами летнего солнца. Позволим ли мы уничтожить себя без сопротивления, отдать наши дома и нашу страну, завещанную нам Великим Духом, могилы наших предков и все, что дорого и священно для нас? Я знаю, вы воскликнете вместе со мною: «Никогда!».

Воззвание вождя Текумсе

"Бесспорно, во всякой борьбе тот, кто поднимает перчатку, рискует быть побежденным, но разве это основание для того, чтобы с самого начала объявить себя разбитым и покориться ярму, не обнажив меча?"

Фридрих Энгельс

Пролог

Форт Кобб, Оклахома, 1895 год

Старик долгое время просидел в раздумьях, склонив седую голову на грудь. Эрик Хайберт, писарь форта Кобб, недовольно уставился на него и спросил:

–Мистер Бурый Медведь, вы услышали, что я вам только что сказал?

Старик слышал. Но реагировать не очень-то спешил. Хайберт повторил:

–Полковник Уоллес велел мне записать все, что вы скажете, на бумаге. Поверьте, этим вы сделаете честь своему народу. Вы ведь хотите, чтобы люди знали правдивую историю того, как ваше племя боролось за свою свободу? Насколько мне известно, вы с презрением относитесь к той откровенной лжи, что в огромных количествах ныне тиражируется во всех крупных издательствах.

Старик усмехнулся.

–Если я расскажу вам все, что знаю, – наконец проговорил он, – Вы либо превратите это в повод для насмешек, либо сожжете после того, как полковник прочитает ваши записи. Как бы то ни было, белые люди не узнают правды. Да и верить ей они бы не захотели, даже если бы узнали. Вы – лживые бледнолицые подонки! Ваше сердце пропитано обманом, и потому слух ваш не может внимать истине!

Хайберт молчаливо выслушал оскорбления в адрес своей расы. "Старый краснокожий кретин" – подумал он, с трудом сдерживая эмоции и борясь с невероятно сильным желанием ответить индейцу тем же. "Есть ли хоть какой-то смысл в этих записях? – промелькнуло у него в голове, – Их ведь в любом случае не опубликуют. Этот полоумный старикан, несомненно, наговорит много такого, за что его не лишним было бы вздернуть. Если он вообще хоть что-то скажет".

Повисла напряженная тишина. Комнатушку неплохо было бы проветрить. Хайберт открыл окно. В проеме показалось морщинистое лицо. Треснутые губы зашевелились и, к удивлению клерка, проявили способность пробубнеть фразу на английском:

–Я болен. Дайте мне коричневую бутылку.

Испуг, на мгновенье охвативший Хайберта, отступил.

–Вы ошиблись, – сказал он и, указывая рукой направо, в сторону небольшого дома, добавил – Доктор живет там. Уверен, он вам поможет.

В действительности, Эрик не был уверен в том, что злой, как бес, доктор Хидман поможет отчаянному человеку исцелиться от недуга. Зато уже давно твердо убедился – дряхлый индеец, которого все краснокожие звали Кровавым Рассветом и который теперь сверлил его жалобным взглядом, нуждался в дозе алкоголя, содержавшейся в "целебной коричневой бутылке", а не в выздоровлении.

Он вновь вернулся на свое место, сел на стул. Дубовый стол отделял его от сидевшего напротив Бурого Медведя. Хайберт не желал более умолять грязного дикаря оказать ему услугу и поведать о событиях, непосредственным участником которых тот являлся. "Ну его, пойду лучше отчет Гаррету настрочу. Пусть кто-то другой разгребает это...". Старик прервал его мысли.

–Порой мне хочется поделиться с кем-то тем, что творится в моем сердце. Но делиться своими переживаниями не с кем. Даже Кровавый Рассвет, самый свирепый воин моего народа, превратился в жалкое существо. Иногда я желаю попросту высказаться. Что ж, сделаю это хотя бы для себя. Я расскажу тебе правду, бледнолицый.

Хайберт, собиравшийся было подхватить стопку бумаг и уйти, остановился. Он обмакнул перо в чернильницу и подначил старика вспоминать былое:

–Я вас слушаю, сэр...

Говорит Бурый Медведь

В тот год мы вновь отправились в поход на белых, которых с каждым годом становилось все больше, в селение, которое они называют Далласом. Бледнолицые были рады тому, что лишились такого грозного врага, как Злой Дух Тьмы, которого вы, белые, зовете Мигелем Хаэнада. Его убил наш вождь, Высокий Утес. Они тогда еще не знали, какую угрозу для них можем представлять мы, кайова, ведь долгое время о нас ничего не было слышно.

Мы отправились в поход вместе с великим вождем Маленькая Гора. Высокий Утес был рад тому, что будет сражаться бок о бок с таким воином. По пути к нам присоединилось двести воинов из племени команчей под предводительством вождя Зимняя Ворона, который, к тому времени, уже покинул мексиканскую границу. Ему стало известно о том, что Копыто Мустанга, ссора с которым заставила их разделиться, погиб в битве с Длинными Ножами, и что люди погибшего теперь нуждаются в предводителе. А еще в тот год, на тропу войны впервые вышел сын нашего вождя, Маленький Жеребенок. То был великий поход, достойный того, чтобы о нем слагали легенды.

Всего нас было около четырехсот воинов. Мы двигались быстро, и потому достигли Далласа всего за пару дней. Тогда это был еще совсем юный городок. Его охраняло сравнительно небольшое количество солдат. Дождавшись подходящего момента, мы напали. Наше нападение было внезапным, ведь все жители были заняты своими делами. Потом я узнал, что мы совершили набег в разгар какой-то ярмарки. Их солдаты были напуганы, как дети. Среди них находилось не так много смельчаков, как нам того хотелось. Мы убивали их одного за другим, не прилагая особых усилий. Но потом они подвезли пушку. Раздался залп. Несколько наших воинов пали замертво. Тогда я и еще один воин из нашего племени, по имени Горный Волк, бросились на белых, что заряжали пушку. Их было всего трое. Одного я свалил с ног выстрелом своего ружья. Остальные двое схватились за револьверы. В этот момент к ним на помощь поспешило несколько бледнолицых, среди которых я заметил и мексиканцев. Мы не дрогнули и продолжали стрелять. Был убит еще один бледнолицый, но вдруг, совершенно неожиданно, один из них набросился на меня и столкнул меня с лошади. Я пытался сбросить его с себя, но он оказался сильным воином. Долгое время мы боролись. Поочередно то он, то я, одерживали верх друг над другом. В конце концов, я вынул свой нож и вонзил его в грудь противника. Когда я поднялся, то увидел, что Горный Волк лежит неподалеку мертвым. Я поднял оброненное мной в момент схватки ружье и нацелил его на бледнолицых, которых теперь было семеро. Рядом с ними стояли двое мексиканцев. Недолго мы стояли, со злобой глядя друг на друга. Я взвел курок. На белой рубахе одного из них показалось красное пятно крови, и он упал на землю без чувств. Тогда все шестеро ринулись на меня. Я понимал, что одному мне против них не выстоять и готов был принять смерть, чтобы отправиться в Страну Вечной Охоты, когда послышались выстрелы из ружей, свалившие с ног нескольких моих противников. Рядом со мной просвистела стрела и вонзилась в мексиканца, который желал воспользоваться тем, что я сражался с одним из белых, и готов был ударить меня прикладом. Мне на помощь подоспели воины Маленькой Горы. Позже они сказали мне, что спасли меня по воле своего вождя. Я был польщен, и потом многие годы рассказывал о том, что сам Дохасан спас меня от смерти!

Бледнолицые отступали все дальше и дальше. Кто-то говорил мне, что на поле боя белые – бесстрашные и опасные враги. Полная чушь! Белые побеждают лишь потому, что их много. В душе же они трусы. В тот день их было мало, и я видел их мерзкие заячьи душонки. Их глаза говорили мне обо всем. Руки и ноги их дрожали от страха перед той расправой, что мы над ними учиним. Они страшились не зря. Многих мы привязали к колесам повозок и пытали огнем, с других заживо сдирали скальпы, или четвертовали. Я, наш вождь Высокий Утес, Маленькая Гора и несколько других воинов стали свидетелями того, как Маленький Жеребенок снял свой первый скальп. Схватив белого труса за волосы, он выхватил свой нож, срезал его волосы вместе с кожей и резким движением дернул их вверх. После этого он издал боевой клич, которому мы вторили. Бледнолицые боялись даже этого ребенка!

Мы не пощадили ни одного мужчину в том селении. Некоторые из них, все же, принимали смерть достойно, но большинство показывало свою трусливую сущность. Женщин, к нашему удивлению, было немного, но и тех, что имелись, хватило, чтобы нам сполна насладиться победой.

В тот раз мы взяли в плен многих белых мальчишек, хотя обычно наше племя отдавало предпочтение лошадям. Трусость их родителей, похоже, переходила к ним по наследству. Но мы умели избавлять их от этого порока. Некоторые наши воины были когда-то такими же белыми сосунками. И, однако же, все мы – воины. Тем не менее, не все они были трусами. Одного из них пытался взять в плен Маленький Жеребенок. Этот белый брыкался, всеми силами пытаясь освободиться от сильных рук парнишки. Внезапно этот молокосос взял да и зарядил сыну вождя в кадык своим маленьким кулачком. Маленький Жеребенок был удивлен, но не позволил мне проучить мальца, когда я уже, было, собирался это сделать. Малец понравился Маленькому Жеребенку. Я мог его понять. Ведь далеко не каждый белый, тем более ребенок, проявляет такую отвагу.

Занимаясь сбором добычи после сражения, воины Зимней Вороны обнаружили двух женщин. Это были настоящие "леди", как вы их называете. Зимняя Ворона запретил своим людям прикасаться к ним. Он знал, что их можно будет продать и получить хорошую прибыль. Что с ними стало впоследствии я не знаю, и не хочу знать. Если наши братья продали их и получили хороший выкуп, я рад их успеху.

Добыча была богатая. Взяв с собой все, что нам приглянулось, мы вернулись в свой лагерь, что стоял тогда на берегу Ореховой реки.

I

О нем ходили легенды. Он был известен, как бесстрашный воин и мудрый вождь. Все кайова, от мала до велика, знали историю о том, как он спас свою семью от рук безжалостного врага и расправился с ним. Это было во время войны между американцами и мексиканцами. Мигель Хаэнада, которого индейцы называли Злым Духом Тьмы, ведомый жаждой мщения за смерть своего брата, собрал банду отпетых головорезов и напал на лагерь кайова, пока мужчины охотились. Вождем в то время был Глаза Ястреба. Вернувшись домой после охоты, воины обнаружили своих жен и детей мертвыми. Только Утренняя Роса, жена Высокого Утеса, и его сын, Маленький Жеребенок, остались живы, но они были похищены Духом Тьмы. Утес понял это по оставленному бандитом знаку: револьверной пуле, завернутой в белоснежную ткань. Воин уже встречал этот знак во время набегов на Мексику.

Никто не злился на Высокого Утеса, никто не говорил, что он повинен во всех этих смертях. Все знали, что брат Мигеля Хаэнада погиб во время очередного набега на мексиканское селение у берегов Рио-Гранде. В той битве на месте убийцы брата Духа Тьмы мог оказаться любой из них. Воины решили пуститься в погоню. Много миль пути они прошли, много опасностей встретили и многих людей потеряли. Но они не отчаялись. Не смотря ни на что, они достигли своей цели и заставили мерзавца заплатить по заслугам. Высокий Утес вернул своих жену и сына. Но в бою погиб Глаза Ястреба. Это было прискорбным событием. Великого воина похоронили со всеми воинскими почестями. Мужчины соорудили высокий помост и возложили на него тело погибшего. Вождь отправился в дальний путь по Стране Вечной Охоты. Новым вождем стал Высокий Утес. Он был храбр, щедр и умен. Ему были присущи все качества настоящего предводителя. К тому же, во время преследования Злого Духа Тьмы Утес он общался со своим духом-покровителем – Орлом, и был вхож в мир духов. Это означало, что помимо всего прочего, он мог также стать духовным наставником своего племени – одним из шаманов.

Слава о Высоком Утесе быстро распространялась по Равнинам. Истории о его подвигах впечатлили самого Дохасана. Впечатлили настолько, что он был рад совершать с ним совместные набеги на бледнолицых и мексиканцев. Эти славные воины стали хорошими друзьями. Нередко они вместе охотились, воевали и искали подходящие места для того, чтобы разбить лагерь на время охоты.

II

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Кто может предсказать волю Великого Духа? Никто. Дух, как это говорится в Библии, дышит, где хочет. Справедливо. Если кто сомневается в правдивости этих слов, я могу развеять его сомнения историей своей собственной жизни.

Родился я в Остине. Мой отец, Уильям Томпсон, был успешным торговцем, исходившим вдоль и поперек необъятные прерии Старого Запада. В основном, он торговал с индейскими племенами южных шайенов, кайова-апачей, команчей и апачей-мескалеро. Порой он уходил далеко на север, в земли индейцев сиу и арапахо. Он был другом Джона Брайана, который в 1841 году основал Даллас. Более того, мой отец был одним из этих самых основателей. Человеком он был не плохим, хотя и у него имелись недостатки, куда уж без них. Однажды он вновь решил посетить Северные Равнины. Ушел, но так и не вернулся. Говорили всякое. Кто-то уверял всех в том, что его зарезали свирепые ассинибойны в Монтане. Другие же утверждали, что он повздорил с каким-то опасным преступником и был им застрелен. Находились и те, кто заставлял малознакомых с отцом особ верить в то, что в Вайоминге он встретил какую-то барышню и решил осесть. Данная версия казалась мне полным бредом. Отец мог задержаться на севере по любой другой причине, но только не по этой. Он не был создан для того, чтобы вести оседлую жизнь. Ни у кого из этих досужих болтунов не находилось ничего, что доказало бы достоверность их утверждений.

Как бы то ни было, я остался один. Совершенно один. Матери у меня не было. В смысле, была, конечно, но я не знал ее и никогда не видел. Я вообще не был тогда знаком с таким явлением, как собственная мать. Однако я не стал гражданином улицы. Меня приютила семья МакКингов. Добрые то были люди, все их называли "достойным примером для подражания". Тогда только я и познакомился с тем, что зовут матерью. Барбара МакКинг, разумеется, не была моей родной матерью, но заботилась обо мне, как о собственном сыне. Обуславливалось это, я думаю, тем, что сама она детей не имела. Ее муж, Ллойд, тоже, в общем-то, относился ко мне довольно терпимо. Мне было хорошо с этими людьми.

В период моей жизни с семьей МакКингов я ничем не отличался от остальных детей американских поселений. Я играл в те же игры, ходил в ту же воскресную школу, заучивал те же стихи и учился той же грамоте. Был у меня друг. Звали его, кажется, Сэмом. Отец его когда-то был охотником, а потому у меня была возможность научиться стрельбе из ружья. Обучаться этому делу мне нравилось, хотя мисс МакКинг была против того, чтобы я "брал в руки меч". Как-бы я не пытался объяснить ей, что это не меч, а оружие куда более эффективное, все без толку. Но и ее напутствия о мире со всеми и любви ко всем меня не останавливали. Девчонку, с которой я впервые познакомился, звали Эвелин. По сравнению с моими дальнейшими знакомками, она была так себе, но в то время вполне меня устраивала.

Моя жизнь коренным образом изменилась, когда мне исполнилось четырнадцать. В Далласе открылась ярмарка, на которую съезжались жители со всей округи. Толпы народа из меньших поселений стекались к Далласу, чтобы прикупить фарфоровой посуды, хлыстов, седел, инструментов и прочих полезных в хозяйстве вещей. Все были словно опьянены желанием приобрести хоть что-то. Никогда не понимал я этой странности белого человека, да и сейчас не понимаю.

Они появились, как гром среди ясного неба. Их появления никто не ожидал. Четыреста всадников, все в боевой раскраске, размахивают копьями, томагавками и трофейными, или купленными ружьями. На некоторых из них красовались головные уборы из перьев. Я тогда не очень был знаком с особенностями индейской культуры, но догадывался, что эти, в уборах, – вожди.

–Индейцы! – завопил кто-то.

Наши люди приготовились к обороне. Их жалкие попытки защитить женщин и детей от жестоких варваров выглядели просто смешно. Страх попросту читался в их глазах, и я понимал, что дикари не станут с ними церемониться и в скором времени отправят их на тот свет.

Я уже не припомню, сколько длилась эта битва. Минут двадцать, а может и полчаса. Индейцы очень быстро справились с бледнолицыми, которые в тот момент, по сути, не могли ничего противопоставить краснокожим хозяевам Равнин. В пылу кровавой схватки я пытался отыскать мисс МакКинг, чтобы, по возможности, защитить, но ее нигде не было. Всюду слышались крики раненых и стоны умирающих, бегали и скакали туда-сюда индейцы и солдаты, убивавшие друг друга. Один из команчей попытался на всем скаку расшибить мне башку палицей, но я увернулся. Под руку мне случайно подвернулся револьвер одного из погибших. Рядом оказался и труп. Молодой был солдат, видать, недавно на службу поступил. Череп его был раскроен, а отсеченная правая рука валялась невдалеке. Зрелище это чуть не привело меня к рвоте, но я, хоть и с трудом, сдержался. На мое счастье, револьвер оказался заряжен. Я тут же разрядил его в воина, пытавшегося снести мне голову.

Спустя каких-нибудь десять минут я наткнулся на мисс Барбару МакКинг. Мертвую, к сожалению. В тот момент мной одновременно завладели страх, жалость к умершей и ненависть к убийцам. Тяжело было принять гибель единственного человека, по-настоящему проявлявшего ко мне заботу.

Ряды наших солдат быстро сокращались. В конечном итоге, этих боязливых псов согнали в круг и перестреляли всех до одного. Они вопили, как дети. Никогда не мог понять людей, которые испытывали гордость за такую армию. В конечном итоге, индейцы одержали безоговорочную победу. Они начали хватать пленных. Кто-то делал отчаянные попытки убежать в пустыню. Зря. Их бы настигли и все равно схватили. Я это понимал, а потому, вместо того, чтобы бежать, как побитый койот, решил сопротивляться и умереть достойно. Вот только дикари не любили убивать парней моего возраста. Таких куда выгоднее было поймать в плен, обучить боевому искусству, заставить смириться с тяжкой судьбой, и в итоге вырастить первоклассных вояк. Так поступили и со мной. Я помню, как Маленький Жеребенок подошел ко мне, желая сделать своим пленником. Помню, меня тогда удивило, что такой малолетний пацаненок участвует в кровавых налетах. Впрочем, как известно, со временем ко всему привыкаешь. Я всячески оказывал сопротивление, изворачивался ужом и постоянно выскальзывал из цепких пальцев юноши. Затем я ударил его в шею. Должен сказать, ни выдающимся ростом, ни весом, ни телосложением я не отличался, а потому мой удар, не смотря на всю вложенную в него ярость, должного эффекта не возымел. Какой-то индеец хотел было меня успокоить, но Маленький Жеребенок ему этого не дал. Сам огрел меня древком лука по темени, поднял на ноги и смачным пинком привел в движение.

Когда он погружал мое обмякшее после еще пары ударов тело на спину захваченной лошади, я заметил, как вожди распределяли доли добычи. Мне стало ясно, что в набеге участвовало не одно племя. Покончив с дележом добытого добра, они оседлали своих скакунов. Я с раннего детства питал интерес к лошадям, а потому мимо моих глаз не ускользнуло то, что здесь присутствовало несколько пород. Были и мустанги, и аппалуза, и даже редкие в наших краях пинто. После всего пережитого мне с трудом удавалось оставаться в сознании, но, все же, удавалось. Я пытался запомнить обратный путь на случай побега. Да, я был настолько глупым и самоуверенным, что считал побег от индейцев вполне возможным.

Некоторое время дикари ехали вместе. Не помню, где точно они разделились. Одна часть этой внушительной оравы направилась на север. Мы же продолжили свое шествие к югу. Еще одна часть дикого воинства тоже, через время, от нас отделилась и направилась в сторону Эль-Пасо. Маленький Жеребенок то и дело поглядывал за мной. Позже он сказал мне, что бывали случаи, когда бледнолицые пленники-неженки окочуривались после нескольких "легких" ударов, и поэтому он следил за моим состоянием.

Через время воины стали петь. Пение это было превосходно! Присутствовало в нем нечто волшебное, завораживающее... Я, ясное дело, не понимал их языка и был не против объяснений, которые были даны мне Маленьким Жеребенком. Говорил он на смеси английского и испанского, крайне скверно, кстати, так что я плохо его понимал. Но мне стало ясно, что воины прославляют удаль своего вождя. Из рассказов отца мне было известно, что далеко не каждый индейский вождь достоин такого всеобщего обожания. Я лелеял надежду на то, что коль этот предводитель такой распрекрасный, он будет относиться ко мне великодушно. Самонадеянный олух! Он на меня даже внимания долгое время не обращал.

Путешествие наше длилось около шести дней. Я был уверен, что до Далласа кайова добирались намного быстрее, чем теперь до... "Кстати, куда они едут?" – думал я, массажируя лоб. Голова болела непрестанно, по пути я получил пару солнечных ударов, часто рвал и иногда, несмотря на все усилия бодрствовать, терял сознание. Мне удалось определить, что движемся мы к реке Нуэсес. Для этого пришлось напрячь память. Года два назад мы с отцом бывали в этих местах.

Дорога выматывала. Солнце жгло немилосердно, во рту пересыхало, а пить давали, только, если ночной привал удавалось устроить ближе к воде. К тому же, я разок обделался, что страшно повеселило Маленького Жеребенка. Это был сущий ад! Хотелось умереть на месте. Я, бывало, думал о том, чтобы попросить Жеребенка избавится от меня, как от лишнего груза. Всеми силами я пытался убедить его в том, что никакой ценности не представляю. Но он толи не понимал моей чистой английской речи, толи, что вероятнее, не хотел понимать. Несколько раз, на привалах, я, связанный, пытался незаметно стянуть его револьвер или нож, чтобы собственноручно прекратить свои страдания. Но украсть что-то у индейца, который сам является непревзойденным вором, невозможно. Неотъемлемой частью обучения мальчиков-кайова, как и команчей, было кража ценного предмета у взрослого воина. Маленький Жеребенок был пареньком вороватым, так что мои попытки стащить у него оружие были им безжалостно пресечены.

Наконец, миновав предварительно совершенно пустынную равнину, мы достигли лагеря. Внушительных размеров был этот лагерь, в нем насчитывалось около трехсот типи. Меня это, впрочем, не удивило. Я порой путешествовал с отцом в его самых скромных экспедициях, и мне иногда доводилось видеть большие индейские становища.

Нас встречали с ликованием. Точнее, воинов, вернувшихся с похода и привезших роскошную добычу. Ко мне, что не мудрено, относились с презрением. Я был побит, оплеван и словестно унижен. Так кайова относились к пленникам, не заслужившим еще иного к себе отношения. Сентиментальность здесь была не в ходу. Никто не обратил внимания на то, что я был истощен дорогой и находился в скверном состоянии. Женщины и дети, вызывающие умиление в цивилизованном обществе, с яростью колотили меня палками и бросались камнями. Чтобы какой-нибудь булыжник не угодил мне прямёхонько в лоб и не вышиб мозги, приходилось прикрывать голову руками. Я был удивлен тем, что Маленький Жеребенок, подпихавший меня вперед больными уколами своего копья, не прилагал никаких усилий, чтобы уберечь меня, свою собственность, от порчи. Он был увлечен вниманием, которым девушки обильно одаривали его. А что? Он ведь заслужил. Впервые участвовал в походе, снял с врага, как я понял по его поясу, скальп и даже приобрел раба.

Но в центре внимания, что не удивительно, был, конечно, их вождь. Величавой поступью ступал он по земле, направляясь к своему типи, где его уже ожидала жена. "Индюк надутый!" – подумал я тогда. Не знал я еще этого великого человека. Совсем не знал. От него исходила уверенность, мудрость, и само величие. Подойдя к типи, он поприветствовал жену и сказал ей что-то на языке своего народа, указав на Маленького Жеребенка. Когда он закончил, по строю воинов прокатился шквал радостных восклицаний. Видать, нахваливал сыночка. Но я тогда обращал больше внимания не на то, что говорил вождь, а на саму его особу. Несмотря на мое необоснованное пренебрежение к нему, как к горделивому засранцу, вид его, все же, внушал уважение. Высокий, широкоплечий, (что было редкостью для индейца), худощавый, с узким немного вытянутым вперед лицом и слегка крючковатым носом. Волосы – черные, как ночь, глаза, если не изменяет память, карие. Впрочем, какие они еще могут быть у дикаря. В общем, он вроде бы, ничем особо не отличался от остальных краснокожих воителей. Но присутствовала в нем какая-то неуловимая глазом грация, выделявшая его от всех остальных. Может, это была та самая мудрость, о которой судачило племя. Кто знает... Жена его мне сразу понравилась. Эффектная была женщина.

Мне тогда обидно было наблюдать за тем, как Маленький Жеребенок, который был всего на год старше меня, пользовался всеобщим одобрением и, даже, почтением, в то время, как я являлся всего лишь предметом насмешек и издевательств. При этом, я на подсознательном уровне понимал, что так оно и бывает со всеми пленниками, но последние годы, проведенные в заботе и внимании, давали о себе знать. Смена обстановки была довольно резкой, не находите? Но я дал себе слово, что, несмотря на все это, выживу и заставлю этих дикарей, если не заплатить по заслугам, то хотя бы признать меня способным выстоять в самых трудных обстоятельствах. Никогда не любил, когда меня держали за труса или изнеженного щенка.

Вечером, в центре стойбища, был разожжен огромный племенной костер. Все, кто был заинтересован в последнем походе, хотел узнать подробности о набеге и увидеть еще раз радостные лица победителей, собирались к костру. Туда, конечно, направился и я. Вернее, меня приволок Маленький Жеребенок. Туда же пришел Высокий Утес, почему-то, без жены. Когда все собрались, воины, участвовавшие в налете, образовали круг и стали танцевать. Они передавали друг другу длинное, красиво расписанное различными линиями, копье, поочередно повествуя о своих подвигах в бою. Большее одобрение публики вызывали те храбрецы, которые говорили о том, что в пылу сражения успевали прикоснуться к врагу специально предназначавшимся для этого посохом и уйти от вражеских пуль живым. Таких ребят считали самыми удачливыми. Один из них, как я понял, в тот день даже вступил в ряды военного общества Каитсенко (Настоящих Псов), в которое допускалась только десятка самых опытных и храбрых бойцов. По прошествии времени мне стало известно, что какой-то воин из этой самой десятки погиб во время одного из предыдущих рейдов, так что его место срочно должен был занять кто-то из достойнейших.

Среди всех прочих у костра танцевал и мой тогдашний хозяин. Все эти пляски, быть может, и вызвали бы у меня смех, если бы не парящая в воздухе жуткая атмосфера первобытной дикости. Воины издавали леденящие душу вопли при каждом упоминании о каком-то подвиге, женщины и дети бегали неподалеку от костра, и прыгали от радости, держа в руках шесты с отрезанными гениталиями и скальпами поверженных врагов. Меня стошнило. Однако, несмотря на все мое отвращение к творившемуся вокруг адскому ужасу, танец Маленького Жеребенка и бахвальство, без труда читавшееся на его простодушном лице, привлекли мое внимание. Двигался он точно в такт бубнам, который отбивали старшие воины, и в своеобразном диком изяществе не уступал взрослым мужчинам, участвовавшим в этих плясках десятилетиями. Его движениям была присуща некая грациозность. С ярко выраженным самолюбием он пел что-то о своих героических поступках. Самолюбие подростка выражалось в его надменном взгляде, которым он иногда одаривал мальчиков, еще не ступавших на тропу войны, пленников и, разумеется, меня. Будь он обычным пареньком из Далласа, я бы приукрасил ему рожицу и смыл бы с нее довольную ухмылку, которая меня невероятно бесила. Не любил я таких нарциссов. Но не в том положении я был, чтобы учить манерам всяких выпендрежников. То, что воины выслушивали его павлиньи байки с немалой долей уважения, меня не очень удивило. В конце концов, ребенок, опять же, заслужил. К тому же, он был сыном почитаемого вождя. Но удивляло меня то, что те же воины относились к откровенному вранью, которое вливал в уши слушающих этот говнюк, совершенно спокойно. Причем даже те, кто был рядом с парнем во время боя. По его красноречивым жестам я понял, что он назвал меня трусом, которого он без всяких усилий уломал и одной рукой, как какую-нибудь кроличью тушку, завалил на лошадь. На меня все снова посмотрели с презрением, за что я был готов на месте поквитаться с наглым обманщиком. Но, разумеется, в сложившихся обстоятельствах это было попросту невозможно.

После танца Маленький Жеребенок подошел ко мне и сел рядом. Я, было, ждал, что он всыпет мне по первое число, чтобы лишний раз доказать "правдивость" своего рассказа и приготовился мужественно вытерпеть удар. Но удара не последовало. Он, почему-то, не собирался еще раз убеждать окружающих в собственной крутости. У дикарей это ценилось. Если ты сказал что-либо, твои слова либо будут со временем подтверждены, либо опровергнуты. Тебе же нет никакого смысла что-то кому-то доказывать.

Вокруг костра, от которого мы сидели в некотором отдалении, завелась какая-то толчея. Судя по всему, два воина ожесточенно переругивались и о чем-то спорили. Остальные поддерживали то одного, то другого. Постепенно гул этой перепалки дошел до слуха вождя, который, на время, отлучился в свое типи. Маленький Жеребенок сказал мне, что его матери стало плохо и отец следит за ее состоянием. Насколько я понял, Высокий Утес был еще и умелым врачевателем. Он же общался с всякими духами. Последив некоторое время за ходом событий, вождь понял, что воины ссорятся из-за какого-то трофея. Когда вождь приказал народу расступится, а спорщикам успокоится, мы увидели, что это был красивый, прямо блестевший при свете костра, револьвер. К слову, очень ценная вещь. Я сам был не прочь побиться за такую вещицу. Жеребенок объяснял мне ход диалога, который вождь завел сначала с одним, а потом и с другим воином.

–Вьющаяся Грива утверждает, что это он убил мексиканца и отобрал у него револьвер. А Сын Команча говорит, что Вьющаяся Грива лжец, и что револьвер он не отбирал у мексиканца, и вообще, что это он сам забрал револьвер у мертвого американца...