Текст книги "Высокий Утес (СИ)"

Автор книги: Илья Сербо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

Я по привычке положил руку на рукоятку находившегося в ножнах ножа, приготовился схватиться за лук, но решил сначала наладить мирные отношения с путником, несмотря на то, что он был представителем враждебного мне племени. Языка апачей я не знал, а потому объяснялся жестами. Это наречие было известно почти всем племенам Равнин. Апачи – горцы, но и им порой приходилось посещать прерии, а для общения с их обитателями требовалось знать язык знаков.

–Кто ты и куда идешь? – спросил я незнакомца.

Мне повезло. Язык жестов он знал.

–Меня зовут Пронзающий Врага, – сказал апач, – Я иду издалека, с земель моего родного племени. Бледнолицые зовут эти места Аризоной.

–Зачем ты путешествуешь? Почему ты один? – снова спросил я.

–Я ищу подвигов. Наш вождь отказывается вступать на тропу войны с белыми и не хочет воевать с враждебными племенами. Он хочет жить со всеми в мире. Говорит, что сам Великий Дух призывает его к этому. Мне его слова не понравились. Я – воин. Мое сердце жаждет крови, мой пояс томится в ожидании скальпов. Поэтому я покинул свое племя и вступил на путь поисков великих побед, или доблестной смерти.

Его слова меня смутили. Я сразу понял, что пытаться наладить общение с таким человеком бессмысленно. Тот, кто ищет скальпов, никогда не прислушивается к голосу разума. Никогда такой человек не захочет заключать мирное соглашение.

–Твой скальп будет первым! – таковы были его последние слова, сказанные, конечно, языком жестов.

Я потерял всякую надежду заключить с ним мир, и схватился за лук. Он направил на меня ружье и выстрелил. Я попытался увернуться, но пуля задела ногу. Противник издал радостный возглас. Я натянул тетиву. В следующий миг стрела была пущена. Однако цель она лишь задела. Воин был проворным бойцом. Он пригнулся и погнал лошадь вперед. Стрела вонзилась ему в плечо. Он не издал ни звука. Выдернув стрелу из тела, он повернул коня в мою сторону и, вновь прицелившись, выстрелил. Его выстрел оказался бесполезным, что его очень разозлило. Он продолжал стрелять. Под градом пуль я спрятался в расположенный поблизости кустарник и, прилегши на землю, приготовился пустить во врага еще одну стрелу. Издавая боевой клич, противник приближался ко мне. Взмолившись о помощи к Великому Духу, я поднялся и сделал выстрел. На этот раз стрела пробила лобную кость воина, искавшего подвигов. Он нашел лишь доблестную смерть.

В моем распоряжении теперь было хорошее ружье, еще один лук и колчан со стрелами, томагавк и, самое главное, – конь. Этот мустанг был бесподобен. Скорее всего, апач увел его у команчей. Скакун был послушным, быстрым и сильным. С ним я теперь мог странствовать с гораздо большим удовольствием. Великий Дух не отступал от своих обещаний. Он держал свое слово, оберегал меня и заботился обо мне. Иначе, смог бы я победить столь грозного противника?

Скальп с убитого я не снимал. Он искал славы, следуя тому, к чему его призывало бесстрашное сердце. Он был воином. Я не думаю, что Создатель одобрил бы мой поступок, сними я с погибшего скальповую прядь. Но и похоронить его достойно я не мог. Чтобы соорудить погребальный помост, требовалась помощь нескольких человек. Обряда бледнолицых закапывать мертвецов в землю мы не признаем, ибо это – выражение неуважения к покойнику. Я оставил его в прерии, положив рядом его лук и стрелы, от прав на которые решил отказаться.

Теперь я продолжил свой путь в неизвестность, восседая на прекрасном мустанге, будучи хорошо вооруженным и готовым к преодолению любых, пусть даже самых смертельных, опасностей. Я не знал, как своего скакуна называл погибший. Сам назвал его Добытым-В-Поединке.

VII

Высокий Утес хорошо помнил день, в который впервые повстречался с белыми людьми. Произошло это у берега реки Бразос. Вождь Твердый Камень организовал поход на небольшое поселение, расположенное у восточной излучины реки. Военный отряд состоял из восьмидесяти пяти воинов. Кайова попытались совершить внезапное нападение, но, как оказалось, жители пребывали в постоянном ожидании опасного врага. Этому способствовали многочисленные атаки команчей во главе с Бизоньим Горбом.

Бледнолицые сражались отчаянно. Однако Высокий Утес не увидел в них храбрости. Лишь страх перед жуткой расправой и желание остаться в живых. На своем веку он встречал очень мало белых людей, проявлявших неподдельную отвагу на поле боя. И все же эти белые оборонялись яростно. Они прекрасно знали, что их ждет, попадись они в плен к столь суровым противникам. Юный воин, которого все называли Вьющимся Хвостом, отличился своей бесстрашием и здесь. Он сражался так же отважно, как и в битвах с тонкавами, уичита и кикапу. Он на скаку снимал скальпы с бледнолицых, боявшихся его, как огня, что все поглощает. Позже, у племенного костра, он говорил, что скальпировать белых так же просто, как сдирать шкуры с уже мертвых койотов. Вождь Твердый Камень сказал своим воинам после сражения:

–В телах бледнолицых теплится жизнь, но дух их – мертв.

С таким заявлением все были согласны.

Получив все, чего они хотели, воины направились в свой лагерь, к реке Тринити. Разведчики, обследовавшие окрестности, вернулись с добрыми вестями.

–По прерии тащится одинокий фургон, – доложил лазутчик Брошенный Топор, – Мы без труда можем захватить его. Зато добычи в таких повозках бывает много.

–Великий Дух нам благоволит! – воскликнул Твердый Камень, получив эту новость, – Не успели мы покинуть город, где столько всего получили, как сразу же наткнулись на фургон!

Их нежданное появление очень сильно испугало мистера Альберта Кейджа и его жену, Патрицию. Меньше всего белым путникам хотелось попасться на глаза диким индейцам. Но иного пути не было. Капитаны караванов отказывались организовывать рейсы через индейские территории в такое неспокойное время, а Кейджам необходимо было добраться до Остина в кратчайшие сроки. Альберт безжалостно хлестал коней кнутом, заставляя животных скакать во весь опор. Он пытался уйти от вопящих дикарей, однако очень скоро ему стало ясно, что это невозможно. Тогда он схватился за ружье и, без всякой надежды, взмолился к Богу о спасении. Он передал вожжи до смерти напуганной супруге.

Вьющийся Хвост бил коня пятками. Мустанг мчался галопом. Воин усвоил урок, преподанный ему старшими, после того, как ему запретили хвастаться своими подвигами у костра племени. Он теперь не обгонял вождей, но, при этом, держался к ним ближе, чем остальные. Подняв ярко расписанное узорами копье с хорошо отточенным наконечником над головой, он не переставал издавать боевой клич, чем заставлял обреченных бледнолицых съеживаться от страха. В фургон полетели первые стрелы. Кайова пытались лишить повозку возницы, со смертью которого лошади должны были остановиться. Но белый человек, державший в руках ружье и готовившийся к обороне, ловко уклонялся от стрел.

Альберт взвел курок и выстрелил. Один из преследователей, воздев руки кверху, с визгом свалился с лошади. По телу его бежал теплый ручей алой крови. Потеря одного из бойцов наполнила яростью сердца краснокожих. Один из них метнул томагавк, который едва не угодил в бедро Альберта. Смертельное оружие с громким звяканьем вонзилось в фургон, неподалеку от цели. Кто-то пустил еще одну стрелу. Она-то и пронзила сердце белого поселенца. Патриция, всем естеством которой завладел животный ужас, потеряла контроль над лошадьми. Индеец, весь покрытый черной боевой раскраской, схватил лошадей за уздцы. Фургон остановился.

Вьющийся Хвост первым влез в повозку. Кастрюли, покрывала, довольно скромный запас пороха, немного пищи, очевидно, для недельного проезда по прериям – все, что могло понадобиться бледнолицым поселенцам, решившим сменить место жительства. Это не сильно обрадовало воина, надеявшегося на богатую добычу, но и не разочаровало его. Все-таки добра, захваченного в поселении, было достаточно, чтобы еще месяц, а то и больше, не жаловаться на нехватку чего-либо. Вслед за юношей в фургон залезли еще несколько индейцев. Копошась в поживе, они заметили, как белая женщина, спрыгнув, с козел, помчалась в прерию с ружьем в руках. Два воина бросились за ней вдогонку.

По щекам Патриции Кейдж текли слезы. Она не раз слышала леденящие душу истории о захваченных дикарями белых женщинах, и обо всех невыносимых трудностях, что выпадали на их долю в плену. Что делать? Ей вдруг вспомнились рассказы о тех леди, которым удалось стать женами вождей. Она не надеялась, что ей повезет также. Все чаще она посматривала на крепко сжимаемое в руках ружье. Если она попадется в руки этим краснокожим, ничем хорошим для нее это не обернется. Патриция решилась на отчаянный шаг. Она остановилась, придвинула дуло ружья к подбородку и спустила курок.

Неожиданный выстрел заставил преследователей остановиться. Они никак не ожидали, что беглянка покончит с собой. Выйдя из минутного оцепенения, они приблизились к погибшей. Один из них снял с нее скальп.

Волосяной трофей, снятый с головы покойного Альберта Кейджа, достался стрелку, убившему поселенца.

Вьющийся Хвост, однако же, не испытывал гордости за совершенный поступок. Он поделился своими сомнениями насчет этого нападения с вождем.

–Мой брат малодушничает, – сказал Твердый Камень, – Он что, не знает, как белые обращаются с нашими женщинами и детьми? Или он не слышал о том, скольких воинов сгубили болезни и пули бледнолицых? Они желают уничтожить весь наш народ, и забрать себе нашу землю. Мы не допустим этого. Нет, юноша, мы убьем их всех!

Юный воин посчитал, что вождь прав. Он мысленно корил себя за проявленную слабость. Не знал он еще, что мудрость может и таким образом говорить сердцу.

VIII

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Я был единственным белым пленником, которого кайова считали равным себе. Мои ровесники, захваченные вместе со мной в Далласе, выполняли черную работу. Изначально их было тринадцать. К тому моменту, в живых осталось всего трое, не считая меня. Кайова редко брали много пленных во время своих налетов, отдавая предпочтение лошадям. Четыре белых человека в лагере для них даже много. Зато они любили уводить в плен женщин. Как я уже говорил, они обучили нас военному мастерству. Но они не собирались отправлять рабов в походы. Всех, кроме меня. Маленький Жеребенок относился ко мне, как к приятелю. Его примеру следовали и остальные. Мой свободолюбивый норов, должно быть, тоже сослужил мне добрую службу. Для остальных же упражнения в боевом искусстве служили проверкой прочности характера. Если пленный проходил эту проверку, он мог принять на себя обязанности по исполнению рабского труда. Если же нет, жизнь его подходила к концу, поскольку от него теперь не было никакой пользы. Именно по этой причине численность пленников так сильно сократилась.

Восточный Техас, куда мы были вынуждены перекочевать всей нашей огромной отарой, являлся родиной конфедерации племен кэддо. То был народ многочисленный. Несмотря на то, что в прошлом им пришлось многое утратить в борьбе с чикосавами, они выжили. Ко всему прочему, этот народ издревле враждовал с кайова. Само собой, на враждебной территории без кровопролитных стычек не обошлось. Неподалеку от того места, где кайова поставили свой лагерь, располагалась деревня племени айнай. Богатыми табунами лошадей оно не славилось, ибо вело оседлый образ жизни, но, благодаря разведчикам, вождю стало известно, что в недавнем походе на кичайев айнаи захватили сотню лошадей. Высокий Утес был удивлен тому, что племя кичай сумело обзавестись таким количеством скакунов. Все ведь знали, что они никогда не были богатым племенем. Впрочем, вождь недолго ломал над этим голову. Он, как и все, был рад благосклонности Великого Духа. Воины собирались идти за лошадьми айнаев.

Участвовать в походе меня никто не заставлял. Маленький Жеребенок, правда, пару раз предлагал. Именно предлагал, давая возможность отказаться. Но я не отказался. Мне хотелось проверить свои воинские способности на поле боя. Я, в конце концов, много месяцев обучался искусству отправлять людей в Страну Вечной Охоты. К тому же, мне не хотелось, чтобы кайова считали меня трусом. Откажись я от возможности проявить себя в сражении, они бы относились ко мне, как к самому настоящему салабону. Такого я бы не стерпел. Хотя я понимал, что, скорее всего, буду прислуживать опытным воином, и что вряд ли поучаствую в бою, если он случится.

Прихватив свой лук и охотничий нож, – единственное оружие, коим я тогда владел, – я оседлал скакуна, которого сам и приручил. Жеребенок посмотрел на меня с одобрением. Высокий Утес тоже положительно оценил мои действия.

Как я уже сказал, мы собирались отправиться в поход за лошадьми. Брать в такие рейды много воинов не было смысла. Всего нас было около десяти человек, считая меня и сына вождя. Высокий Утес решил отправиться с нами. Мне хотелось увидеть, каков этот легендарный индеец в деле. С нетерпением ждал я появления на горизонте лагеря айнаев. Нам потребовалось менее двух дней, чтобы достичь становища. От Маленького Жеребенка я узнал, что стойбища айнаев крупными назвать нельзя. Они ставят типи только при охоте на бизонов или при грабительском походе для ночлега. Живут же они в землянках, занимаются выращиванием маиса и созданием изделий из керамики. В правдивости этой информации я убедился, когда отправился в разведку с тремя воинами нашего немногочисленного отряда. Лагерь состоял всего из семи типи. Айнаи отправлялись в такие набеги сравнительно небольшими группами. Если сопоставить размер того становища с лагерями кайова и команчей, то можно почувствовать существенную разницу. Хотя, как уже неоднократно упоминалось, айнаи – племя оседлое. Подобное сравнение выглядит довольно глупо, и взбрести могло только в мою голову.

Воины чужого племени, в большинстве своем, сидели у своих типи, беспечно покуривая трубки и о чем-то беседуя. Этих краснокожих я хорошо запомнил. Головы у них были ровно выбриты, волосы выстрижены так, что образовывали гребень, а часть этих самых волос тонкой прядью ложилась на плечи. Особенность прически сильно бросилась мне в глаза, так как долгие месяцы я лицезрел лишь лоснящиеся от медвежьего жира длинные волосы кайовов. Айнаи не отличались высоким ростом, как и все кэддо. При ходьбе они не напоминали дикарей, что недели проводят, сидя на лошади, сдирая скальпы с врагов или считая количество нанесенных ку. Нет, они скорее походили на самых обычных землепашцев, которыми, по сути, и являлись. Гардероб большинства из них состоял из одной лишь набедренной повязки. Некоторые были одеты в плащи, обильно украшенные яркими узорами.

Угнанный ими табун, не подозревая об опасности, беззаботно пасся неподалеку от лагеря.

Наш доклад удовлетворил вождя. Оставив лошадей под присмотром нескольких воинов, мы, крадучись, стали приближаться к вражеской стоянке. Сердце бешено колотилось в груди. Никогда раньше мне не доводилось участвовать в подобного рода вылазках. Приходилось действовать бесшумно. Одно неверное движение, один звук мог все испортить. Я изо всех сил пытался делать все правильно, не издавая и малейшего шороха. Вождь же вовсе не напрягался. Возникало стойкое ощущение, что он просто сейчас вышагивает своей привычной походкой, как и всегда, не очень-то и задумываясь над мерами предосторожности. Вот только, при этом, он не издавал не единого звука. Впрочем, Жеребенок и остальные участники набега тоже проявляли в этом деле изрядный профессионализм. Я почувствовал себя сосунком. Гадкое было чувство.

Приблизившись к табуну, воины вскочили на лошадей, низко пригибаясь к шеям животных. Они прятались от часовых в лошадиной ораве. Нельзя было допустить, чтобы айнаи преждевременно нас заметили. Несмотря на скромного вида стоянку, их, все же, было намного больше, чем нас. На лице Высокого Утеса я заметил тревогу. Вождь, похоже, по-настоящему переживал насчет того, сможет ли Падающий-С-Лошади удержаться на спине коня, не свалившись с него и не привлекши ненужного внимания со стороны врагов. Понимая и разделяя его тревогу, я попытался не оплошать. Как же я был благодарен судьбе за то, что не сплоховать мне удалось. Я приметил себе симпатичную лошаденку и вскочил на нее, как бывалый конокрад. Мой напыщенный вид лишь повеселил вождя. Вскоре он сам отыскал себе скакуна и заарканил его, разумеется, куда изящнее, чем я.

И тут началось самое интересное! Мы пинали захваченных мустангов по бокам, что есть мочи, заставляя их мчаться во весь опор. Подкрасться без шума к чужому табуну, не привлекая к себе внимания его хозяев, – вполне возможно. Но увести огромный табун так, чтобы этого не заметили, невозможно совсем. Впрочем, мы не боялись гнева айнаев. Догнать нас пешком они не смогли бы при всем желании.

Великий Дух проявил к нам свое благоволение. Редко бывает так, чтобы за один раз удалось увести целый табун, состоящий из ста лошадей. Но у нас в тот день получилось. Толпа животных, недавно принадлежавшая заклятым врагам кайова, теперь поспешно двигалась туда, куда ее направляли сыны гордого племени.

Не знаю, когда айнаи осознали, что гнаться за нами бессмысленно и прекратили погоню. Мне также неизвестно, что с ними сталось после того, как они перестали нас преследовать. Возможно, им оказали помощь представители родственных племен. А может, им не посчастливилось, и они попались в руки каранкава – союзников кайова, шаставших тогда на востоке Техаса. Но кто-то из них точно выжил и донес о случившемся своим соплеменникам.

Вести такой огромный табун к Нечес было непросто. Индейцам пришлось временно принять на себя роль ковбоев, с которой они, в общем-то, справились недурно. Однако возвращение в родной лагерь заняло пять дней вместо двух, которых нам было достаточно, чтобы достичь становища айнаев. Каждую ночь за табуном присматривал один из воинов, пока остальные отдыхали. Как-то и мне пришлось подежурить. Во время караула меня временами клонило в сон. Но я не давал ему полностью мной завладеть, так что свою работу исполнил исправно. Невероятно сложно было в почти кромешной тьме наблюдать за тем, чтобы ни один жеребец из целой сотни не пропал. Но, как оказалось на утро, все лошади были на месте. Маленький Жеребенок даже похвалил меня за это. Вождь лишь удостоил меня одобрительным взором.

Я заметил, что в последние дни пути ковбойская деятельность изрядно поднадоела диким сынам прерий.

–Никогда не думал, что мне придется вести табун, как какому-то бледнолицему пастуху, – недовольно буркнул Маленький Жеребенок.

–Зато представь, как нас будут встречать в лагере с такой богатой добычей, – попытался утешить его я.

Попытка была не бесполезной. Мысль о многочисленных восхищенных взглядах соплеменников, которыми они нас, несомненно, щедро одарят, успокоила сына вождя. Недовольство индейца уступило место приятным мечтаниям, тешившим его самолюбие.

Нас действительно приветствовали радостными возгласами и веселым улюлюканьем. Еще бы! Не всегда и не всем удается привести домой сотню лошадей, не потеряв при этом ни одного воина. Жеребенок рассказал мне многочисленные истории о том, как хозяева табунов нагоняли незадачливых конокрадов и самым жестоким образом заставляли их заплатить за воровство.

Я почему-то только теперь обратил внимание на других ребят, которых кайова захватили в плен вместе со мной. До того момента судьба их меня не колышила. Я думал о себе. С ними обращались ужасно. Наказывали за малейшие провинности ударами хлыста, заставляли выполнять непосильный труд. Никого это, впрочем, не удивляло. В представлении безжалостных дикарей они были лишь собственностью. Я один испытывал к ним жалость. Но, конечно же, не на виду у всех. В те дни я считал, что репутацию отважного воина следует поддерживать.

Глядя на всеми презираемых пленников, я вспоминал о мистере Чарли Датсоне, что жил на одной улице с семьей МакКингов. Этот человек был сущим зверем, и без всякой жалости относился к своим ниггерам. Я, так сказать, пытался сравнить уровень жестокости. Но, нет... Краснокожие варвары были бессердечными тварями. К рабам, а тем более к техасцам, они испытывали адскую ненависть. Отношение к плененным уроженцам Техаса было соответствующим. Техасцы, ведь, яростно уничтожали индейцев из года в год. Признаюсь, до того, как попал в плен, я даже симпатизировал властителям прерий. Но после набега, в котором они проявили всю свою демоническую сущность, и увиденного мной в лагере за время плена, я понял, почему рейнджеры не оказывают дикарям хотя бы и малейшего милосердия во время карательных экспедиций.

Несмотря на то, что свое сочувствие к пленникам я всеми силами пытался скрыть, от острого взгляда вождя не ускользнуло то, как товарищ его сына смотрел на своих соотечественников. Он понимал меня. О, в этом не было сомнений! Но он и не собирался что-то менять. При всем своем благородстве, он тоже был дикарем. Высокий Утес считал, что уважение, которым я был щедро одарен, – исключительный случай, неслыханная ранее милость. В сущности, так оно и было. Будь я одним из этих незадачливых бледнолицых, которым, все же, удалось каким-то чудом пройти испытания, ко мне бы относились не лучше, чем к ним.

Спустя три дня после нашего возвращения из удачного похода случилось страшное. Одному из пленных надоело рабское существование. Похоже, его не устраивала жуткая несправедливость. Его считали собачонком, над которым можно без конца измываться. Меня же, как невольника, освобожденного сыном вождя, уважали. Этот парень, похоже, отчаялся и впал в истерику. Хозяин заставлял его скоблить шкуры – делать женскую работу. Он отказался. Хозяин стал бить его прочной тонкой тростинкой. Терпеть ее удары, скажу я вам, то еще удовольствие. По себе знаю. Пленник этого не стерпел и, жутко взвизгнув, вскочил на своего поработителя и принялся колотить его по лицу со всей возможной яростью. Я слышал его рыдания, сидя в типи, подаренном мне Маленьким Жеребенком. Сердце разрывалось на части, но я ничего не мог сделать. Нанесенного бледнолицым молокососом оскорбления ни один воин не стерпел бы. И этот не стал. Воин огрел непокорного раба крепким ударом в висок. Паренек обмяк и на мгновение выпал из реальности. Грязно выругавшись, воин схватил мальца за волосы и поволок его через весь лагерь, к южному концу стойбища. Взбудораженные происходящим индейцы следовали за ним. Мужчины, державшие при себе белых рабов, сгребли их в охапку, и повели за собой. Очевидно, хотели научить их манерам на наглядном примере. Я не пошел к месту расправы, проигнорировав укоризненный взгляд Маленького Жеребенка. До меня доносился дикий вопль отчаяния, смешанный с веселыми выкриками дикарей. Пленник ужасающе визжал, слышались бессчётные мольбы о пощаде. Я закрыл уши. Слезы навернулись сами собой. Долгое пребывание среди спартанцев своего времени закалили во мне и без того стойкий характер. Но стерпеть это было невозможно. Подняв голову с все еще закрытыми ушами, я увидел стоявшего невдалеке Высокого Утеса. Лицо его выражало полное равнодушие ко всему происходящему. Я вдруг посмотрел на него со злобой, как на заклятого врага. Да, как уже упоминалось, пропасть между мной и этими дикарями была очень глубокой.

Хозяин, сам лишивший себя собственности, был, по-видимому, очень доволен собой. Его соплеменники тоже. Забить беззащитного ребенка до смерти у них считалось проявлением твердости духа. Маленький Жеребенок, конечно, тоже был рад случившемуся. Он сказал мне, что Твердое Копье показал ему достойный пример. Мне хотелось наброситься на него, и поступить так же, как погибший пленник. "Плевать, что будет" – думал я. Но все-таки сдержался.

К вечеру, когда всеобщее возбуждение понемногу улеглось, я решил посмотреть на тело убитого, которое оттащили немного от становища. Совсем уж убирать труп не собирались. Он служил хорошим напоминанием другим пленным ребятам. Принося речную воду в лагерь по утрам, они видели то, что увидел я. Это мотивировало их беспрекословно повиноваться своим господам на протяжении всего дня. А я увидел нечто. На такое вряд ли и дьявол способен. От черепа убитого осталась кровавое месиво. Мозга я там не обнаружил. Меня посетила жуткая мысль, что его попросту съели. Зато увидел одну уцелевшую глазницу. Вторая была раздавлена и превратилась в небольшую слизистую массу. Кости, все до единой, были сломаны. В веселящей душу дикаря "забаве", несомненно, поучаствовали озлобленные непокорностью мальца женщины и дети. Волос в луже крови не наблюдалось. Твердое Копье взял скальп себе. Невдалеке от тела валялись внутренности, вывалившиеся из распоротого пополам туловища. Никогда доселе не думал, что увижу человеческие сердце, почки и селезенку собственными глазами.

Заснуть после увиденного мне, разумеется, не удалось. Впоследствии я узнал, что жена Твердого Копья была изнасилована и посажена на копье одним кавалеристом. Сын краснокожего воина был четвертован техасскими рейнджерами. Выходит, у него были причины такого враждебного настроя к белым людям. Я стал бояться его. Но куда больше меня пугало человеческое жестокосердие, которое мной тогда было познано во всей полноте. Впоследствии и я совершал злые поступки, о чем теперь, на склоне лет, жалею. Но может ли мое сожаление и полное раскаяние хоть что-то вернуть? Нет...

Весь следующий день я провел в почти полном молчании и одиночестве. Часто ходил к реке. Нечес – река далеко не самая длинная и полноводная из тех, что я повидал. Но и ее видов хватало, чтобы часами любоваться водной стихией. Это занятие меня успокаивало. Пару раз зачерпнуть воды приходила Ширококрылая Сова – девчонка из племени тэва, когда-то взятая в плен кайовами. Она мне нравилась. Но мысль о близких отношениях с дикаркой меня пугали. Я пытался о ней не думать, хоть было это очень сложно.

В полдень к реке пришли Дик и Саймон, пленники. Они смотрели на меня с нескрываемой ненавистью. Я не выдержал их взглядов и ушел. Вечером вернулся. Мое поведение не нравилось Маленькому Жеребенку. В его глазах читалось явное неодобрение. Мне было плевать. Он никогда не был мне приятелем. Он был всего – лишь краснорожим убийцей.

IX

Странствия Бурого Медведя

Я жил для себя. Да, я не заботился о своем племени. За это меня и не любили. Я был, как это вы, белые, говорите, эгоистом. Смысл своей жизни я видел лишь в угождении себе. Как я уже сказал, именно по этой причине Великий Дух велел мне искать мудрость в странствиях. Я не видел тогда смысла в этом повелении, но подчинился. Создатель пообещал позаботиться обо мне. Своему обещанию он не изменял. Иначе трудно объяснить, как я один на своих двоих смог одержать победу над хорошо вооруженным всадником-апачем.

Я ехал не спеша, лишь слегка понукая жеребца. Такое путешествие располагало к размышлениям. Сначала я вспоминал о тех днях, в которых проявлял свои храбрость, силу и выносливость на тропе войны. Я, на самом деле, был в шаге от того, чтобы стать членом общества каитсенко. В битве с воинами племени уичита, решивших выкрасть наших лошадей у Красной реки, я посчитал свой первый "ку", коснувшись противника посохом и оставшись в живых, ускользнув от его выстрелов. Мне вспомнилась схватка с рейнджерами, в которой я атаковал наших врагов, прикрывая отступление соплеменников. Мы потеряли трех воинов. В те дни это считалось серьезной утратой. Тем не менее, мое бесстрашие не обошли вниманием. Соплеменника я спас в стычке с осейджами у реки Канейдиан, когда его уже собирался обезглавить своим томагавком один из воинов враждебного племени. Я совершил три из четырех величайших подвигов, благодаря которым воин становится одним из воинов-каитсенко. Совершить последний мне было не суждено. Я бы очень хотел напасть на лидера вражеского отряда в разгаре сражения, подвергнув себя смертельному риску. Но кто может предугадать волю Великого Духа? Мне было велено странствовать.

Долгое время я скитался в полном одиночестве. По вечерам набирал хвороста и сухой травы в близлежащих лесах и разводил костер. Разводил я его таким образом, чтобы не привлекать к себе внимания. Ветки были расставлены так, что поддерживали огонь, но не давали ему возможности подниматься ввысь. В то же время, огня вполне хватало, чтобы согреть мое тело. Если бы поблизости рыскали недоброжелатели, им вряд ли удалось бы меня обнаружить. Помимо колчана, наполненного стрелами, к седлу погибшего воина была приторочена походная сума – вроде той, что используют солдаты. Порывшись в ней, я отыскал золотые часы, на которых было что-то выгравировано на языке белых, две пачки долларов и, что меня обрадовало больше всего, трубку! С ней сидеть у костра, и погружаться в размышления было намного приятней, чем без нее.

В сумке я обнаружил деньги бледнолицых. Выходит, апач, которого я одолел, уже встречал на своем пути белых, с которых можно было снять скальп. Причем, эти белые, к тому же, были людьми, имеющими какой-никакой достаток. Но почему, тогда, я не заметил ни одного скальпа на поясе погибшего воина? Этот человек, определенно, был очень странным существом. Меня покоробило от мысли, что он, все-таки, содрал пряди и продал их бандитам, промышлявшим грязным делом. Мы знали охотников за скальпами. Нескольких, в свое время, я даже убил. Эти мерзавцы продавали скальпы правительству за хорошую плату. Самыми дорогими считались пряди наших братьев – команчей. К негодяям, занимавшимся этими постыдными деяниями, мы всегда относились с презрением, и особо их ненавидели.

Я понимал, что мне не стоит задумываться над волей Великого Духа. И, тем не менее, мысли мои то и дело возвращались к ней. Кто-то из белых как-то сказал, что мысли человека – неудержимые кони. Что ж, это одни из немногих мудрых слов бледнолицего, которые мне доводилось слышать. Меня не переставал мучить вопрос: к чему все эти странствия? Зачем я покинул родную деревню? Какую, в конце концов, мудрость могу я получить в этих скитаниях?

Постелью мне служило попона, снятая со спины лошади, которую я привязал неподалеку к одиноко стоявшему деревцу. Щедрость Создателя меня удивила. В пожитках апача я обнаружил крепкое лассо. Новое. Видимо, прежний его хозяин не успел им воспользоваться до встречи с воином, искавшим подвигов. Лассо принадлежало белым. Оно было сделано из плотной веревки. Сухожилий бизона или сыромятной кожи я на нем не обнаружил.

Некоторое время я пристально осматривал окрестности. Шест-из-Железа, мой отец, часто говаривал мне, что когда ты уверен в том, что в прерии обретается враг, будь настороже. Если же прерия пустынна, будь осторожен вдвойне. Впоследствии этот совет не раз помогал мне. Я напряженно вслушивался, не пропуская мимо ушей ни малейшего шороха. Однако никаких признаков опасности не заметил. Будучи уверенным в том, что ничто мне не угрожает, я улегся на покрывало. Заснул не сразу. Почему-то вспоминал об отце. Он был одним из самых уважаемых шаманов нашего племени. Многие мои соплеменники даже удивлялись тому, что у такого мудрого человека мог уродиться такой глупец, как я. В одном из переходов, когда нам пришлось сменить место стоянки из-за участившихся нападений рейнджеров, его оскальпировали чероки. Странно порой ведет себя Великий Дух. Мудрого человека лишает жизни, а безмозглого увальня оставляет в живых, оберегая, к тому же, от опасностей.