Текст книги "Высокий Утес (СИ)"

Автор книги: Илья Сербо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

Мужчины и юноши, решающие поучаствовать в этом ритуале, порожденном извращенным диким разумом, считаются самыми храбрыми. Ими племя может гордиться.

Танцоров было много. Они сменяли друг друга примерно через каждые три часа, в зависимости от того, насколько вынослив был тот или иной дикарь и сколько крови вмещало его тело. Думаю, говорить о том, что в число самых рьяных почитателей Танца Солнца входил и Маленький Жеребенок. Он танцевал довольно долго, чем впоследствии несказанно гордился. Надо было видеть его глаза, во время пляски с детской наивностью и доверием взиравшие в небесную синеву. Вождь был доволен своим сыном и, должно быть, вспоминал тот день, когда сам впервые принял участие в этом сатанинском мероприятии. Люди Высокого Утеса с неописуемой гордостью заявляли всем, что этот юноша – выходец из их племени. Оно и понятно: Жеребенок был самым юным участником церемониала. Я примостился у зарослей шалфея и шпорника, и с отягченным видом следил за творившимся там безумием.

Маленький Жеребенок, безусловно, отличился беспримерной отвагой. В его-то годы мало кто решался на этот безумный шаг. Но даже ему было далеко до той самоотдачи, что проявляли индейцы из племени Лакота, для которых Танец Солнца был самым важным ритуалом из всех возможных. Шайены-то больше уважали Обновление Священных Стрел, (они на стрелах вообще помешанные). Арапахи тоже фанатизмом по отношению к солнечному беснованию не отличались. Кайова были людьми религиозными, но по сравнению с другими индейцами Равнин – самыми материалистичными, если можно так выразиться. Они всей душой любили войну, и отдавались ей всецело, а религиозные обряды у них стояли на втором месте. Лакота были другими. Они, конечно, тоже вояки первосортные, но свою Вакан Танку (Великую Тайну) почитают пуще всех остальных дикарей. Не мудрено, что именно они были самыми самозабвенными плясунами.

Высокий Утес не проявлял ни малейшего интереса к кайовам, пришедшим из Канзаса и Колорадо. Не с одним из них он не заговорил, даже с вождями, и ни к кому из них не приблизился. Кайова тем и отличаются от всех других дикарей, что своим решениям следуют неукоснительно. Изменение решения они считают слабостью. Довольно странная особенность, не спорю. В каком-то смысле это, возможно, даже признак некой узколобости и ограниченности мышления. Но, с другой стороны, только так и воспитывается настоящий характер. Кайова каждое решение принимали так, будто оно – последнее. Однако, с Маленькой Горой, великим вождем и своим другом, руководившим кайовами, приехавшими на церемонию из Оклахомы, он общался часами.

Дохасан действительно являлся великим лидером, ни в чем не уступавшим Высокому Утесу. Ему даже удалось помирить кайовов с осейджами – непримиримых врагов. Думаю, описывать все его заслуги нет смысла. Уже одного этого достаточно, чтобы понять, каким был этот человек. Многие годы он вставлял палки в колеса нашей армии. Даже сломить сопротивление Бизоньего Горба было гораздо легче, чем бунт старика Дохасана, затянувшийся на долгие годы и принесший американцам столько бед.

Я заметил, что многие кайова теперь следовали примеру Твердого Камня и переселялись в Техас. Оно и ни мудрено. С исконных земель их теперь сгоняли американцы и приезжие европейцы, которые эти земли, как раз, и заселяли.

На душе было паршиво. Тоска обуяла меня. Я вспоминал небольшой домишко семейства МакКинг в Далласе, всегда целеустремленный взгляд приемного отца и нежные заботливые руки приемной матери. Напрасно пытался я отогнать эти воспоминания и смириться с жестокой волей судьбы. Хотелось вновь вернуться в прежнюю жизнь, пострелять из охотничьего ружья отца моего приятеля, порыбачить. Помню, мы с ребятами из поселения частенько ловили рыбу в водах реки Тринити. Тот случай, когда мы поймали огромного сома, порадовал даже всегда угрюмого старика Лайнуса Уиллера – траппера, скучавшего по родным местам в Вайоминге, но, в силу различных обстоятельств, не имевшего возможности туда вернутся.

Вечером последнего дня церемонии один воин из числа арапахов ударил меня древком томагавка по голове за то, что я наступил ему на ногу. Случайно, честное слово. Я мог понять этого индейца. Его мокасины были превосходно украшены бисером и иглами дикобраза. Парочку этих игл я сломал своим неосторожным движением. Насколько мне было известно, индеец Северных Равнин вполне мог счесть это за личное оскорбление. Но, не глядя на всю заслуженность этой оплеухи, она повергла меня в уныние. К тычкам и подзатыльникам я привык за долгое время пребывания с кайовами. Да и в Далласе мне порой доставалось от Тома Хайза – вечно нервного дедугана, когда я порой, подворовывая хурму с его двора, ломал державшийся на соплях забор. Но тот удар древком по башке для меня многое значил. Великих тайн мироздания благодаря ему я, конечно, не обнаружил, как например некий Исаак Ньютон, про которого говорят, что ему яблоком в темя зарядило, и он открыл закон земного притяжения. Со мной ничего подобного не произошло, но я теперь, наконец, понял, что никакого уважения, на деле-то, дикари ко мне не испытывали. Представитель другого племени отвесил мне тумака, по сути, оскорбив меня, но ни Высокий Утес, ни его сын, являвшиеся единственными очевидцами случившегося, на это никак не отреагировали. Арапах, видимо, посчитал меня рабом, да и притом, не очень-то качественным, раз уж решил, что имеет право бить меня в присутствии хозяев. Да, он, безусловно, был в этом убежден. С этим убеждением он толкнул меня в сторону, освободив себе путь к своей лошади, и, с гордо поднятой головой, оседлал животное.

Изо всех сил пытаясь скрыть бурю эмоций, меня переполнявших, я двинулся к реке. Старался идти неспешно, но удавалось это мне с превеликим трудом. Речная вода – мой лучший друг. Так было всегда. Наверное, такие близкие отношения с речной стихией у меня просто в крови. Именно она утешила меня в тот момент полного и, казалось бы, безысходного отчаяния. А еще, смотря на тихо журчащую речную воду, некоторые люди склонны вспоминать былое. Я – как раз из таких. В тот день, когда я, сидя на берегах великой Колорадо, наслаждался священной, как говорят дикари, близостью с природой, мне вспомнился старый индеец, проживавший на отшибе от нашего селения. Домом ему служил простенький хакал. Это жилище вполне можно было бы назвать очень примитивным сооружением. Внешне оно даже не очень-то и напоминало хижину. Скорее было похоже на собственноручно сооруженную халабуду, но все почему-то привыкли называть его хакалом. Индейца звали Джоном Лейтцем Ярким Светом. Все даллаские мальчишки любили посещать этого древнего человека и слушать его увлекательнейшие истории о тех временах, когда испанцы только завозили в прерии лошадей, и коренным обитателям этого удивительного края приходилось перевозить свою поклажу на собаках. Иногда он говорил о событиях, происходивших более ста лет назад. Говорил он о них так, будто сам являлся их участником, так что в его истории мне верилось с трудом. Но он утверждал, что не умеет лгать и что все его слова – непреложная истина. В конце концов, на вид ему можно было дать лет триста, а то и все пятьсот. Волосы – сплошь седые, ни одной темной волосинки, кожа – облезлая, более походившая на пленку, образующуюся от высохшего древесного клея. К тому же, он был слеп на оба глаза. Казалось, что в его глазницах зрачков и в помине не было. Так вот, этот самый старик не раз говорил мне, что индейцы, чистокровные дети Великого Духа, (не знаю, что именно он под этим подразумевал), – самые добрые люди на земле, что выгодно отличает их от белых, да и вообще от всех других рас. Сам-то он, как мне говорили, был выходцем из племени шошонов. Эти дикари скальпы снимали налету, головы врагов любили насаживать на копья и ставить перед своими типи, чтобы гости имели понятие о том, кого посетили. Не знаю, может он был прав. На своем веку я повидал многих поистине добродушных индейцев. Таких же белых во взрослой жизни встречал куда реже.

Но в те годы, что жил с кайовами, я был категорически не согласен со стариком Ярким Светом. Мысленно бранил его последними словами, считал выжившим из ума придурком. Потом припоминал его последние дни на этом свете. Он умирал с блаженным видом. В неделю, предшествовавшую его переходу в иной мир, старика частенько посещал какой-то баптистский проповедник. Люди поговаривали, что Лейтц, лежа на смертном одре, принял Господа нашего, Иисуса Христа, распятого и воскресшего, своим личным Спасителем, в результате чего получил вечную жизнь. Это заставило меня просить у Бога прощения за злые помыслы, допущенные в порыве чувств. А со словами старого индейца в дальнейшем я еще не раз согласился.

XII

Странствия Бурого Медведя

Я не знал, что буду делать, если противников окажется слишком много. Почему-то, я был уверен в том, что встречу недобрых людей. Я потянулся к луку, положил стрелу на тетиву и, пустив коня к расположенному невдалеке лесу, спрятался в ивняке, напряженно ожидая приближения незнакомцев.

Сразу стало ясно, что их немало. Стук десятка копыт поведал мне об этом. Очень скоро появилась группа всадников. Их было с десяток, все белые. Они настороженно осмотрелись. Видимо, понимали, что не одни, хотя я приложил все усилия для того, чтобы скрыться как можно более незаметно. Да и скакун был превосходным животным, настоящим бойцом, чувствовавшим, что сейчас нужно действовать осторожно.

–Что думаете? – спросил один из них, обращаясь к своим соратникам.

Он, очевидно, был у них за главного. Во всяком случае, впечатление о нем складывалось именно такое. На голове его красовалась шляпа с широкими полями, к седлу была приторочена отличная винтовка, лицо покрывала густая щетина, местами покрытая сединой. Вел он себя уверенно, как настоящий предводитель. Мне почему-то сразу стало ясно, что этих людей бледнолицые называют бандитами. Вы, кажется, зовете это интуицией.

–Тут определенно кто-то есть, – ответил ему молодой белый с тонко выбритыми усами.

–И хорошо прячется. Возможно, краснокожий, – подтвердил еще кто-то.

На некоторое время воцарилось молчание.

–Как бы он не помешал нам босс, – высказался всадник с широкими плечами и глубоким шрамом на щеке.

С его словами бандиты согласились. Они еще раз осмотрелись по сторонам, пристальнее, чем прежде. Я сжался в клубок, чтобы они не заметили моей головы, или пера, снять которое я забыл в спешке. Но, несмотря на все мои усилия оставаться незаметным, меня раскусили. Их главарь был либо очень догадлив, либо обладал божественным слухом. Он слегка пришпорил коня и приблизился к моему укрытию. Смысла прятаться больше не было. Приготовившись ко всему наихудшему, я встал во весь рост и натянул тетиву, целясь в подъехавшего ко мне бледнолицего. Он лишь усмехнулся. Английский я тогда знал очень плохо, но основной смысл его слов дошел до моего сознания.

–Какая неожиданная встреча, – он говорил что-то в этом духе своим басистым голосом, – Ты, мой краснокожий друг, оказался здесь очень некстати. Я устроил в этом месте встречу с одним моим приятелем, и она изначально не предполагала твоего появления.

Мне было не совсем ясно, к чему он клонит, но я понял, почему он так откровенно поделился со мной некоторыми своими намерениями. Он все равно собирался убить меня, очевидно, обратив внимание на то, что я хорошо вооружен. Не трудно было догадаться, что где-то неподалеку бродит мой скакун. Я, как и все воины моего племени, от всего сердца хотел бы увидеть Земли Вечной Охоты. Но бессмысленно жертвовать собой желания у меня не было. И я бросился бежать. Бежал к лесу, где надеялся вскочить на лошадь. Белые преследовали меня. Я то и дело оборачивался, пару раз выстрелил из лука и сбил одного из них. Он рухнул наземь и, как я понял, лишился всякой возможности вновь подняться.

Нельзя было останавливаться. Моя жизнь была подвержена величайшему риску. Лошадь появилась неожиданно. Я сразу же вскочил на нее и, заметив, что враги с каждой секундой все ближе, поскакал на север. Но мне не суждено было так легко отделаться. Преступники очень скоро настигли меня. Целиться я умел, лук держал крепко, косоглазием не страдал, потому и стрелял метко. Какое-то время они не могли ко мне приблизиться. Мои стрелы сражали их наповал, они падали замертво один за другим. Но настал момент, когда я уже ничего не мог сделать. Один из них хорошо прицелился и сделал выстрел из своей винтовки. Великолепный скакун, обладателем которого я доселе являлся, был повержен. Мне снова пришлось бежать, и я спешил скрыться за ближайшей группой деревьев гикори. Там я занял удобную позицию и стал отстреливаться от наседавших противников. Великий Дух и здесь проявил ко мне милость. Мне удалось одержать победу над пятью бледнолицыми, которые, что важно, были отличными воинами. Когда их предводитель был убит, они обратились в бегство. Глаза их выражали неописуемый ужас, они вопили, как дети, и что есть мочи били своих коней ногами по бокам, заставляя скакать с немыслимой быстротой. Никогда прежде я не одерживал победы над таким количеством врагов, к тому же еще и белых. Бурый медведь, мой дух-покровитель, заставил их страшиться меня. Они ведь могли запросто со мной поквитаться за смерть своего вождя. Им нужно было лишь приблизиться, получше прицелиться и всадить в меня пулю. Но они этого не сделали. Нет, они обратились в бегство, испугавшись моей ярости. Они думали, что я в одиночку смогу расправиться с ними. И они страшились не напрасно. Казалось, весь потусторонний мир был готов встать на мою сторону и помочь мне одолеть моих врагов.

Дождавшись, пока они удалятся на приличное расстояние, я выступил из-за деревьев, все еще держа лук наготове, на всякий случай. Создатель отнял у меня одного коня, но одарил другим. Неплохая была лошадь, а как затем выяснилось, еще и очень выносливая. Я мог ехать на ней от восхода до заката солнца, и она не уставала. Винтовку вождя белых я взял себе, как и пачку небольших трубок, которые вы, бледнолицые, называете сигаретами. Такого я раньше не курил. Не могу понять, зачем делать трубки такими маленькими? Их ведь хватает всего на несколько затяжек, и платить за них, в итоге, приходится очень часто. В сюртуке погибших бандитов я обнаружил еще несколько пачек долларов, как и в тот раз, когда обыскивал пожитки воина, искавшего подвигов. Мне были известны истории, рассказываемые белыми торговцами, о тех нерассудительных индейцах, которые просто сжигали эти бумажки на вечерних кострах. Я подумал, что они мне понадобятся в дальнейшем, и, как оказалось впоследствии, не ошибся.

Взобравшись на верхушку одного из деревьев, я осмотрел окрестности. Долгое время я провел в раздумьях. Мне казалось, что самым верным решением было бы отправиться в земли Дохасана и Сатанка (Сидящего Медведя). К тому же, я уже не раз слышал истории о подвигах Одинокого Волка – величайшего воина нашего народа. Всем сердцем желал я своими глазами увидеть этих бесстрашных героев племени. В те дни я поступал так, как велело мне сердце.

Весь оставшийся день я провел в дороге. Пустыня, испещренная кактусами, колючим кустарником, редкие мелкие речушки, по берегам которых стояло немного кипарисов и сикоморов, – вот все, что видел я в пути. Вечером развел небольшой костер. Вокруг стлалась пустынная равнина. Помню лишь, что неподалеку рос куст высохшей агавы, немного мелкой опунции и, кажется, куст мескиты. Стоял еще дуб. Он, казалось, был полностью выжжен безжалостными лучами солнца. Проверив, надежно ли привязана лошадь к стволу этого дуба, я лег спать. Кобылой бледнолицего было невероятно легко управлять. Для меня это было непривычно. Я рос среди людей, привыкших с детства укрощать диких мустангов, покорять животных, считавших себя властителями прерий. Я и представить не мог, что в мире существуют столь покорные создания. Мне, правда, иногда рассказывали про людей с черной кожей. Эти люди служили белым и были покорными рабами. Но сам я с ними не встречался, хотя слышал множество историй от своих соплеменников. Их описывали крепкими и высокими мужчинами. Красная Рукоять, один из воинов исчезнувшего племени команчей-пенатека, вынужденный жить с нами, говорил мне, что вид такого сильного человека, занимающегося рабским трудом, вызывает лишь жалость. Он не мог понять, почему эти великаны не восстанут и не убьют всех белых? Они, ведь, намного больше и сильнее своих угнетателей. Я сказал ему, что помимо всего этого необходим и свободолюбивый дух, которого люди с черной кожей, очевидно, были лишены. Но мой народ превыше всего ценил свободу. Потому-то мы и сражались. Мы не стали рабами, не подчинились бледнолицым, и им пришлось везти чернокожих рабов с дальних земель, пересекая Большую Воду.

Наутро ко мне подползла змея. Открыв глаза и заметив это, я попытался сохранить спокойствие, чтобы не разозлить ее. Затем, ловко и незаметно для гремучки, я схватил ее за горло, молниеносным движением руки вынул нож и отрубил ей голову. Змеей я и позавтракал, пожарив на огне, а ее ядом смазал наконечники стрел. Теперь я был уверен, что враги, которые встретятся мне на пути, умрут.

XIII

Белые люди считали земли команчей, кайова и каранкава своей собственностью. Но исконные хозяева этого края, свято верившие в то, что сам Великий Дух поселил их здесь, дав возможность вытеснить соперников, защищали родные территории.

После героической борьбы американских переселенцев с мексиканцами и их блестящей победы над армией "непобедимого" генерала Хуана Лопеса де Санта-Анна обширная территория Техаса была объявлена независимой республикой. И хотя сердца патриотов были полны желания с полным самоотречением служить новому государству, очень скоро стало ясно, что существовать, будучи зажатой меж двух огней, новая республика не в состоянии. Американцы имели свои виды на этот благодатный край, как и мексиканцы. Новоиспеченное государство было не способно обеспечить собственное финансовое состояние и сколько-нибудь существенную защиту от постоянных нападений индейцев. Ко всему прочему, угроза мексиканского нашествия была вполне реальна. Потомки конкистадоров, безжалостно укрощавших непокорные народы, жаждали заполучить эту землю.

Для Вьющегося Хвоста, воина гордого племени кайова, недавно ставшего одним из тойопки, это было самое подходящее время для того, чтобы проявить свои лидерские качества. И он не терял время зря. Он проявлял чудеса отваги и способности военного предводителя, совершая набеги на поселения техасцев и города мексиканцев. У его жены, Утренней Росы, было немало причин гордиться мужем. В скором времени у них появился сын. Мальчика назвали Маленьким Жеребенком, в честь низкорослого, но выносливого и красивого скакуна, которого Вьющийся Хвост перед этим укротил. Его появление на свет было радостным событием для всего племени. Твердый Камень сказал, что если наследник великого воителя будет таким же храбрым, как его отец, новому поколению кайова не о чем волноваться. У них будет достойный вождь.

Много Скальпов, старик из числа самых известных воинов племени, в один из дней шестой луны вел беседу с Твердым Камнем. Они обсуждали возможность похода на Остин и его предместья. Сойдясь на том, что на военном совете будет принято решение собрать сто двадцать воинов и договориться с каранкава о совместных налетах, они некоторое время помолчали.

–Вьющийся Хвост – великий воин и хороший вождь, не так ли? – сказал вдруг Много Скальпов.

Твердый Камень согласно кивнул.

–Мне кажется, – продолжал старик, – Нынешнее его имя уже ему не подходит. Так мы когда-то назвали его по причине непокорного нрава. Теперь он – другой человек. Думаю, он заслуживает иного имени, более достойного.

–Я согласен, – сказал Твердый Камень, – Он действительно имеет право получить имя настоящего воина. Но он также должен заслужить его. Ка-иг-ву никогда и никому просто так имен не давали. Если он совершит что-то поистине великое, наш шаман проведет нужный обряд и Вьющийся Хвост получит новое имя. Хотя наши юноши итак уже дали ему сотню величественных имен: Победивший Сильнейшего Врага, Спаситель Племени, Крепкое Копье, Множество Скальпов. Только подумай, они назвали его так, не взирая на то, что тебя зовут Много Скальпов. Похоже, его они почитают больше, чем тебя.

Старик просмеялся.

-И я ничего не имею против этого, брат мой, – вздохнул он, – Много зим назад, очень давно, меня уважали более всех воинов нашего племени. Теперь мое место займет он. Удивительно, что не ты, вождь. Видать, так и останешься удачливым буяном.

–Я уже и не стремлюсь к славе, как какой-то мальчишка. Свое я уже получил. Мое время вскоре подойдет к концу.

–Кто же займет твое место? – спросил старик, приготовившись со всем вниманием услышать ответ.

Твердый Камень почесал затылок.

–Думаю, люди желают, чтобы их вел Глаза Ястреба. Вьющийся Хвост, конечно, величайший воин, но ему еще рано доверять заботу обо всем племени. Да и он к этому не стремится, считает себя недостойным столь высокого звания. Откровенно говоря, боится той ответственности, что ляжет на его плечи, если он станет верховным вождем. Глаза Ястреба совершенно другой человек. Я вижу в его поистине ястребиных глазах настоящую любовь к нашему народу. Он щедр, умен, бесстрашен. Всю жизнь он стремился приносить нашим людям пользу. А уж вывести его из себя просто невозможно. В этом он даже для меня – большой пример.

Старый воин призадумался.

–Что ж, если ты в этом уверен, не смею оспорить твоего решения. Видимо, я недооценивал Глаза Ястреба. А он, ведь, и вправду – великий человек. Мне он напоминает о Парящем Орле. Он был нашим вождем еще до того, как бледнолицые стали переселяться в наши земли. Я помню те далекие дни. И мне горько теперь смотреть на то, что происходит вокруг. Земля наша нам более не принадлежит. Мы еще боремся, мы убили много белых и продолжаем убивать. Но их намного больше. Очень скоро они уничтожат нас. Я не желаю видеть этого, и поэтому я отправлюсь в поход. Пусть меня сразит пуля рейнджера, или какого-то трусливого солдата. Это все равно будет достойная смерть, и я, по крайней мере, не умру от самого унизительного недуга – старости. Возьмешь ли ты меня с собой, вождь?

Твердый Камень считал для себя честью вести в последний бой великого воителя.

Некогда славное племя каранкава постепенно вымирало. В последние годы они занимались тем, что считалось непристойным для настоящих воинов и их предков. Им приходилось рыскать по прериям в поисках сожженных поселений, фургонов и одиноко бредущих охотников, чтобы иметь хоть какую-то возможность прокормить себя. На военные походы они давно уже не рассчитывали. Их было слишком мало, они были не готовы терять своих людей. И все же они приняли предложение Твердого Камня. Несмотря на все происходящее, вождь каранкава Ясный День, проживший уже пятьдесят пять зим, не забывал о деяниях своих предков и об их подвигах. Он желал того же. Он хотел, чтобы его поминали добрым словом, как храбреца.

Должно быть, так о нем и вспоминали. Ибо в том набеге он нашел свою смерть. Его место занял отважный воин по имени Живущий в Прерии. После кровопролитного сражения в окрестностях Остина он сказал своим людям:

–Наш вождь был великим человеком. Он был столь же бесстрашен, как Бизоний Горб, и силен, как Белый Медведь. Он желал, чтобы я стал вашим вождем. Я им стал, и я даю клятву всем духам, что сделаю все, для того, чтобы о моем народе говорили, как о народе храбрых людей. Довольно скитаться по равнинам. Мы – хозяева этой земли. Мы изгоним белых, или погибнем от их пуль!

Слова нового предводителя все поддержали одобрительными возгласами. Они понимали, что вероятнее всего с ними случится второе. Но лелеяли надежды на героическую гибель.

Рейнджер по имени Джон Харпер пристрелил Много Скальпов. Старик умер так, как и хотел.

Воины обоих племен потеряли свыше десятка достойных людей. Но поход считался успешным. Добыча была богатой, а с бледнолицыми расправились так, как они того заслуживали.

Кавалерийский отряд регулярной армии наткнулся на разграбленное поселение утром, спустя несколько дней после налета. Генерал Сэмпсон решил жестоко покарать дикарей, учинивших этот разбой. Он преследовал их по пятам, и выследил на вершине высокого утеса. Белые люди напали внезапно. Несколько индейцев тут же пали замертво, двое воинов свалились с высоты, увлекши за собой своих скакунов. Казалось, внезапность решила исход стычки, и скоро воины отправятся в Страну Вечной Охоты. Однако Великий Дух благоволил своим детям. Ход сражения изменился. Твердый Камень велел своим людям не давать Длинным Ножам возможности наступать. Поначалу это помогало, повелители Равнин стойко держали оборону. Но солдаты вновь потеснили их. И тогда Вьющийся Хвост совершил то, на что никто из его соплеменников не отважился. Вопя во все горло, он ударил лошадь пятками по бокам и на всем скаку ворвался в строй белых, убивая их одного за другим сокрушительными ударами своего томагавка. Бледнолицые испугались этого вестника смерти и обратились в бегство. Но воин не давал им возможности сбежать. От его руки, в итоге, погиб и генерал Сэмпсон.

Не возможно было унять восторг, что захватил сердца победителей.

–Мы одержали победу лишь благодаря тебе, – произнес Твердый Камень, обращаясь к Вьющемуся Хвосту, – В сущности, это твоя победа. Ты заставил их съежиться от страха в своих кожаных седлах и скакать прочь во весь опор. Этот высокий утес стал бы местом гибели для всех нас, и тогда бы наши жены, дети и почтенные старцы навсегда исчезли бы с лица земли, не имея защитников. Ты достоин имени, которое прославит тебя. Отныне тебя будут звать Высоким Утесом, в честь места, на котором одержал ты свою величайшую победу!

XIV

Из воспоминаний Дастина Томпсона

Когда-то кайова пришли на Южные Равнины с севера. Команчи приняли их за врагов, и поначалу между ними завязалась кровопролитная война. Они убивали друг друга с изощренной жестокостью, примерно также, как впоследствии – техасцев. Но затем команчи вдруг осознали, что с такими храбрыми воинами, какими кайова были всегда, лучше дружить, чем воевать. В результате нескольких попыток наладить мирный контакт, оба племени пришли к такому выводу и заключили договор, который и по сей день неукоснительно соблюдают. Я, кажись, не раз уже говорил о том, что кайова своему решению никогда не изменяют. Но этот договор и команчи чтят свято. Для них он значит намного больше, чем простой договор с другим народом. Нет, ведь для них кайова – единственные союзники. Вороны живут очень далеко отсюда, так что помогать на тропе войны не могут. К тому же эти Вороны, в отличие от Змей, с армией не враждуют, а напротив, солдатам помогают. Скауты из них первоклассные выходят. Они же великолепные следопыты, как-никак.

Ко всему прочему, кайова, пожалуй, – самые дисциплинированные дикари на Равнинах. На Южных уж точно. У команчей отсутствует всякая хоть сколько-нибудь четкая правительственная организация. Для них свобода – превыше всего остального, а всякие правила они считают факторами, ограничивающими эту самую свободу. Кайова же всегда понимали, что при своем небольшом количестве их племя нуждается в некоторого рода дисциплине, а потому должности у них были четко распределены. Верховный вождь, военные лидеры, религиозные деятели, да даже глашатаи и разведчики, – все знали свое место и со своим делом отлично справлялись. Я заметил это, ведь нередко сравнивал их образ жизни с тем, какой ведут команчи. Вроде бы не чем особым они от своих собратьев не отличались. Но это лишь на первый взгляд. На самом деле, между ними огромная разница. Племя Змеев, должно быть, более свободно. Да, они свободу очень ценят, потому, очевидно, и боролись двести лет со всеми пришельцами, которые пытались отобрать у них землю. Воевали с испанцами, мексиканцами, техасцами, а впоследствии и с выпускниками Уэст-Пойнта. И воевали, разумеется, отчаянно. Главные Люди, безусловно, тоже народ свободолюбивый. Но при всем этом, о порядке они никогда не забывали.

Первыми в свои земли вернулись Лакота. Всего через пару дней их примеру последовали и Арапахо. Шайены, как и люди Высокого Утеса, решили задержаться у берегов реки Колорадо.

Мимоходом проезжала группа команчерос – нелегальных торговцев. Индейцы были этому весьма рады. Именно от таких ребят, которых справедливо принято называть преступниками, дикари получали ружья, порох, пули и формы для их отливки, ножи боуи с невероятно удобной рукоятью, а иногда и кучу безделушек вроде зеркал, зонтов или женской вуали. Эти предметы индейцам нравились, они готовы были хорошо за них заплатить, но, вопреки расхожему мнению, не гонялись за ними, как сучка за хозяином. Иногда команчерос продавали дикарям белых мальчишек, которых сами же и похищали. Если родители ребенка отказывались платить этим канальям деньги, или не имели возможности им заплатить, они перепродавали его краснокожим за бизоньи и оленьи шкуры, или за девушек. Многие команчи были не прочь отдать одну-трех пленных скво за хорошего раба, которого впоследствии можно было сделать воином. Ну, или за качественное ружье. Однако торговцы понимали, что предлагать кайовам купить пленников нет никакого смысла. О тех зверствах, что они с ними творят, знали все. Хотя это совсем не волновало преступников. Они, скорее, задумывались о том, что ничего за пленных не получат.

Мне все это было известно. Родной отец, как и мистер МакКинг, порой вспоминали в разговорах об этих мерзавцах. К тому же, я провел с дикарями уже более года, и говорил по-английски, скажем, не так хорошо, как прежде. Шансов на успех почти не было. Но кто может усомниться в справедливости поговорки: надежда умирает последней? Вот и я почти не сомневался. Впервые, за очень долгое время, увидев людей своей расы, (пусть со своим загаром и поголовной немытостью они слабо напоминали существ цивилизованных), я на время утратил дар речи. Затем приступил к обдумыванию своего положения и осмысливанию выхода из него, ибо счел я его прескверным. Но никаких светлых идей в голову не приходило. Все одно – сбежать под покровом ночи и идти вслед за команчерос. К тому времени я многому научился, но провернуть такой грандиозный побег мне бы все равно не удалось. Часовые кайова дадут фору херувиму, с огненным мечом стерегущему вход в Эдем. Находясь в отчаянии, почти не задумываясь о разумности своих действий, я подскочил к белым торговцам, когда они предлагали вождю неплохой кольт за неплохие шкуры, и, с трудом вспоминая слова из языка бледнолицых, умолял их взять меня с собой. Всем сердцем желал я покинуть своих мучителей, распрощаться с этой кромешной дикостью, выйти из адского состояния. Моя выходка лишь позабавила и торговцев, и дикарей. Я же не переставал умолять команчерос избавить меня от невыносимых страданий, пока кто-то не шандарахнул меня по голове, видимо, древком томагавка. Очнулся я в своем типи. Башка раскалывалась. Невероятных усилий стоило мне собраться и приподняться на локтях. Прямо на меня смотрел вождь. Было ясно, как день, что ничем хорошим такое положение дел для меня не обернется.