Текст книги "Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)"

Автор книги: Илья Рясной

Соавторы: Валерий Привалихин,Евгений Морозов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– Может, нада выпить?.. – спросил полковник Саркисов.

– Никаких пьянок! – обрезал Лаврентий Павлович. – Ты стал савсем бездельник!

Всю ночь он колготился. Оставшись со мной, заперся и захлопнул балконную дверь. Погасив свет, долго смотрел в окно. Потом разволновался:

– Никому не верю… Все прохвосты! – кричал он.

Я спала отдельно, на другой кровати, и он неоднократно подкрадывался и стаскивал одеяло.

– Что там гудит? – спрашивал он.

– Это на заводе.

– Там всегда гудит?

– Да.

В такой панике я его еще не видела.

Лишь под утро, когда начало светать, он приказал мне раздеться. Но, как оказалось, это было ни к чему. Лишь измусолил меня всю. Я поняла: Лаврентий Павлович также, как и я, постарел, износился и ослаб. Не в порядке у него и с нервами. Вероятно, наркома не на шутку испугала попытка покушения.

Завернувшись до пояса полотенцем, он раздраженно ходил по квартире, хлопал дверьми и требовал от меня маслин.

– Где же я возьму, Лаврентий Павлович, – мирно отозвалась я, а в глазах почему-то стояла Вера в одной блузке, без юбки, и я никак не могла избавиться от этого видения.

Затем нарком вышел на балкон и позвал:

– Саркис, где ты?..

Уже совсем стало светло. За окном пели горихвостки и кричали вороны. Из распахнутой балконной двери пахло свежей росой. Полковник Саркисов, тоже напуганный стрельбой по наркому, спал в легковой машине. Он тяжело поднялся на второй этаж и, козырнув, справился:

– Разрешите доложить, товарищ нарком?.. Стекло на машине заменили, пулевое отверстие заделали…

– Я не то, Саркис… Панимаешь, помоги мне, что-то расклеился Лаврентий, – сказал о себе Берия. И кивнул на меня.

Жутким моим снам не суждено было кончиться. Полковник Саркисов торопливо раздевался, нервно бормоча:

– Давно я… мечтал… об этом…

С животной страстью набросился он на меня, вцепившись потными, липкими руками в голые плечи. Но в самый горячий момент Лаврентий Павлович осадил его.

– Довольно. Астанавись! Теперь я сам… Ты, кажется, раздразнил меня.

Утром я поняла: нарком ко мне охладел и сегодня же отдаст на круг, а потом придется разделить участь Веры Локотковой. Убираясь привычно в комнатах, я как бы спотыкалась о ее слова: «Свидетелей этот упырь не оставит».

Каждая клеточка моего мозга работала в одном ключе. Что делать? Как бежать? Да и возможно ли это? Я слишком много видела и столько лет знала эту команду. И тут я вспомнила спрятанную в сарае веревку. Это единственный шанс. Как мне туда незаметно выбраться? Слезы душили меня, к горлу подкатывался горячий ком. Надо найти в себе силы! Надо уйти из этого грязного мира.

Повар Гиви и полковник Саркисов следили за мной волчьими глазами и, конечно, ждали решения наркома. Только вот непонятно было, почему Лаврентий Павлович тянул с моей казнью? Глаза его были отрешенны, ухо и правое веко опухли. Никто не мог знать, на кого обрушится в любую минуту его гнев. Дело заметно шло к взрыву. Вот он постоял на балконе, потом вошел в комнату и увидел портрет товарища Сталина в прозрачном чехле. И сразу взвинтился:

– Что это значит? Кто мне объяснит?!

Из кухни выскочил Гиви. Узкое лицо его было бледным.

– Это Вано принес еще в сорок втором. Вы приказали доставить из поезда.

– Помню! – заорал Берия. – Это нужно было повесить в бункере, в моем кабинете.

Гиви почти прошептал:

– Но оттуда бы Вано не вернулся…

Нарком подошел к повару и в упор посмотрел на него.

– Это ты сам придумал или вместе с Вано?

Лицо Гиви из бледного стало огненным.

– Умники-самоучки… Перехитрили самих себя! – угрюмо сказал Лаврентий Павлович. – Посчитали – нарком истукан. Ни о чем не думает, только командует. А я хотел, чтобы Вано увидел сына! Там, в последний раз…

Он грустно вздохнул, расстегнув полы кителя.

Этим поступком Лаврентий Павлович потряс меня, хотя я и была очень встревожена. И даже черствый душой полковник Саркисов, казалось, удивился: уж чего-чего, а такого человеческого поступка никто от наркома не ожидал. И потому большие, навыкате глаза Саркисова вдруг часто заморгали, и он долго смотрел на портрет вождя.

Берия зашагал прочь от портрета.

Подарок ценою в жизнь

Ближе к полудню, когда нарком уже дважды успел дать разгон поисковой группе, прикатил на полуторке старик Вано. Он привез продукты и в двух плетеных корзинах бутылки с вином. Голова Вано сильно побелела, и вообще он выглядел усталым и был небрит. Сгружая из кузова товар, он кого-то искал глазами на балконе и в окнах. Мне показалось, что меня.

– Доброе утро! – поприветствовал он всех. И сразу почувствовал напряженную обстановку.

– Что-то случилось?..

– Да, – сказал полковник Саркисов.

Нарком вышел на балкон и хмуро потрогал наклейку на виске. Я выглянула из-за его плеча.

Вано, встретившись, наконец, со мной глазами, повеселел.

– Лаврентий, я маленький человек… Не имею права задавать лишние вопросы. Но что стряслось? – поднявшись в квартиру, переспросил он.

– Что стряслось?! Не видишь?! – как бы пожаловался нарком.

– Вижу. Но кто?..

– Ищет охрана, кто. Найдет. А ты, если приехал, садись к столу.

Разговор не клеился. У Лаврентия Павловича было не только озлобленное, но и неопределенное состояние. Мирное время оказалось для него нисколько не спокойней военного. И, возможно, впервые он почувствовал, как дотянулась до него карающая рука. Безропотное терпение людской толпы кончилось. На ноги были подняты все местные органы НКВД. Дело пахло большой кровью.

А Вано спокойненько выпил стакан чая и посмотрел на меня.

– Я хорошо служил тебе, Лаврентий? – спросил он.

– Да, – кивнул нарком. Помятое лицо его занемело и насторожилось. Он пытался уловить ход мысли своего верного «прислуги за все».

– Ты мингрел и я мингрел.

– Это так.

– Ты помнишь, я попросил – верни сына? Ты сказал – не могу. Любую просьбу обещал выполнить, но после войны.

– Помню.

– Война кончилась…

– Это так, Вано.

– Ты можешь мне подарить ее? – кивнул он на меня.

Все от удивления разинули рты. Полковник Саркисов даже встал со стула. Я вообще словно окаменела от неожиданности.

– Ты хорашо подумал, Вано? – помолчав, спросил нарком.

– Харашо, Лаврентий.

– Вот уж никогда не знаешь, что хочет мингрел! – помотал головой Лаврентий Павлович. И вяло засмеялся. Полковник Саркисов смотрел на него глупыми и растерянными глазами.

– Я тоже заслужил! – сказал он.

Однако нарком даже не посмотрел на него.

– А зачем тебе нужна жена? Ты стар, – Лаврентий Павлович продолжал машинально улыбаться. И как-то озадаченно изучал Вано. Дерзость старика, видно, пришлась ему по душе.

– Есть мингрельская пословица: женщина нужна всем.

– Это так! – согласился Берия. – Ты вовремя пришел, и твоя чаша весов перетянула.

От нервного напряжения Вано стало жарко, он снял заношенный китель и, повесив его на балконе, опять спросил:

– Ты отпустишь меня в отставку?

Нарком подумал и сказал:

– Да.

– Теперь мирное время, и старикам можно отдохнуть, – вытер лицо ладонью Вано. И, выйдя на балкон, сел там на стуле, глядя в мое измученное лицо. – Не совсем мирное, Вано. Как видишь, я пострадал, – сказал задумчиво нарком. И тронул пальцами заклейку.

– Вижу, – кивнул Вано. – Противникам твоим не паздаровится.

Нарком нахмурился. Лицо его побледнело. Лимит терпения моего был исчерпан, но я терпела свыше лимита. Мне не давали права голоса. За меня, как за домашнюю скотину, принимали решение солидные мужчины – руководитель страны и его слуга. О чем тут было вести речь?! Судьба моя висела на волоске.

– Кто примет у меня спецвагон? – спросил Вано.

– Никто, – сказал нарком. – Я тебе верю.

– Людям верь, но проверь, – поднял лохматую бровь Вано.

– Ты на что намекаешь?!

– Я не намекаю, это мингрельская пословица.

– Ничего. На этот раз можно довериться. Забирай, что хочешь в приданое, и уводи эту куколку.

– Я бы не стал отдавать, – сказал полковник Саркисов.

– И мне жаль, но Вано заслужил, – пожал тонкими плечами Лаврентий Павлович. – Нас товарищ Сталин награждал за работу, а Вано ничего не получал…

Мы сели с Вано в кузов полуторки. Я куталась в кофту и держала в руках узел, в котором поместились все мои вещи и документы. У старика был зеленый солдатский вещмешок с продуктами. Конечно, я понимала: тут какая-то жестокая игра. На запланированном этапе бегства нарком перекроет лазейку. Но в то же время была какая-то надежда избавиться от постоянного унижения и страха. Я не знала, как это произойдет, но ощущала эту свободу. Будто сняли с шеи петлю, будто распутали ноги и пустили в чистое поле попастись…

Вано хмуро молчал. Зеленая полуторка неслась по пыльному шоссе вдоль Самарки. Где-то на полпути к товарной станции Вано забарабанил кулаком по фанерной кабине.

– Стой, стой! – кричал он шоферу.

Полуторка остановилась, и Вано, сбрасывая вещмешок и мой узел, сказал выскочившему водителю:

– Ты езжай. Я вечерком загляну в спецвагон. А сейчас нам с ней нада побыть вдвоем, – кивнул он на меня.

Мы спустились со стариком вниз к Самарке. Я распахнула кофту и несла узел, а он свой вещмешок. Все в нем он давно уже припас. Солдат-шофер смотрел нам вслед. На макушках старых берез и кленов резко кричали вороны. Старик Вано остановился и понаблюдал за ними.

– Это не к добру! – сказал он.

Я тоже не верила ни в какую удачу.

У Самарки торчала одинокая привязанная в камышах к колышку лодка. В ней аккуратно были сложены весла. Я обратила внимание: лопости были мокрые.

– Это чья лодка? – спросила я.

– Садись, ни о чем не спрашивай!

На душе у меня сделалось еще тревожней. Что затевает Вано? Что у него на уме?

– Мы куда? – опять спросила я.

– На кудыкину гору. Тебе мать говорила так?

– Да.

– Вот и я скажу: сиди и молчи. А то сглазишь мою затею.

Мы переплыли мутную Самарку. Вано загнал в косматый ивняк лодку и велел мне карабкаться на бугор по узенькой тропинке. Я ничего не понимала. Казалось, Вано должен был взять меня в спецвагон, и оттуда бы мы уехали на Кавхаз или еще куда. Но при чем эта бескрайняя степь с реденькими березами?

Мы прошагали, наверное, больше часа. Затем Вано свернул в лог, сбросил со спины тяжелый вещмешок и тяжело повалился на землю.

– Давно не ходил пешком! – вытер он рукавом лоб.

Мы развели небольшой костер, пожевали разогретых концентратов.

– Харашо! – сказал Вано, оглядываясь вокруг.

– Да, птицы поют, – согласилась я. – Только вот комары кусаются.

– Чешись! – посоветовал Вано, чем очень меня насмешил.

– Свобода для людей – главное, – показал он на меня пальцем. – Можно сказать, Бог дал нам удачу.

– Пожалуй так! – отозвалась я, а сама напряженно думала, что же будет дальше? Замысла Вано я не понимала. Да и какая жизнь у нас получится со стариком? Костер погас и покрылся седым пеплом. Налетевший ветерок понес пыльное облачко в лог. И затих. Маленькая дикая пчелка запуталась в мокрых от росы травинках и жалобно тоненько гудела – никак не могла вылететь из плена.

– Если ей не помочь, она погибнет! – сказал Вано. И загорелыми пальцами раздвинул траву. – Лети, радуйся жизни!

Потом он закурил трубку и замолчал. Крутой с залысинами лоб его прорезали складки. Только теперь я заметила, что он сбрил усики, которыми подражал наркому. Но почему? Кавказцы ничего не делают случайно.

– Зачем ты усы сбрил?

– Скажешь, опять наркому подражаю?

– Нет, не скажу…

– Я сбрил усы раньше, чем Лаврентий. Еще в сорок втором, когда убили людей из бункера.

Я молча слушала.

В душе старика что-то кипело и не находило выхода.

– Думаешь, спятил старый Вано с ума?

– Нет, я так не думаю.

– И правильно делаешь.

– Ты понял, Вано, что я погибну, и потому пришел.

– Да, – признался он. И долго смотрел на покрытые пеплом угли. – Живи вместо сына.

Он затянулся остатками душистого табака, выбил трубку.

– Двадцать лет не курил. Лаврентий не любил запаха дыма.

И поднял брови.

– Мне многое удалось. Даже не верил, что смогу спасти тебя. Лаврентий гад, каких свет не видел…

Я невольно глянула по сторонам. А Вано достал из внутреннего кармана кителя толстую пачку денег, обновленных после сорок седьмого года сторублевок, и протянул мне.

– На. Хорошенько спрячь!

– Зачем?! – испугалась я.

– Бери, бери, так надо. И слушай внимательно. Тут есть дорога. Уезжай на попутке как можно дальше в село. Там можно жить без паспорта. Надежно спрячься. Если сумеешь, выйди замуж, поменяй фамилию.

– А ты как, Вано? Ведь нарком будет тебя искать?

– Будет, – Вано медленным движением вытер потное лицо. – На Лаврентии много крови. Это я сказал, где он ездит и где сидит в машине. Но человек, который дал мне бумажный шарик, письмо от сына… Помнишь, ты читала мне его… Промахнулся.

Я невольно вздрогнула.

– Да, да, я помогал недругам Лаврентия, – повторил старик Вано. – И даже винтовку с оптикой достал.

– Как же они не нашли ваших? Они же рыскали всю ночь.

– Хе-хе, – грустно засмеялся Вано. – Засаду готовили ни один день.

– Ну-у, вы рисковый народ! – удивилась я. – А что теперь?

– Наверна, Лаврентий вычислит меня. Он это может. Потому я и попросил отставку. Только бы успеть добраться до Кавказа. Я смотрела на него с искренним удивлением. А Вано горько добавил:

– Вот такие мингрелы! Непредсказуемые люди…

Возмездие

Вано отдал мне солдатский вещмешок, куда я сложила все свои пожитки, консервы и завернутые в тугой узелок чужие деньги. Помогут ли они мне? Спасут ли?..

На воле, под просторным небом, я чувствовала себя беспомощной. Будто выпустили меня, как канарейку из клетки, и живи как хочешь. На грунтовой пыльной дороге я боялась пробегавших мимо машин. Наконец подобрали меня экспедиторы ОРСа завода КАТЭК. Я даже руку не поднимала. Покрытый брезентом ЗИС вывозил рабочих на прополку заводских огородов в степное село Черновку. Молоденький паренек уступил мне место в кабине. И с шофером, инвалидом, бывшим фронтовиком с обожженной щекой, у меня завязался разговор. Короче, познакомились.

Шофера звали Костей Бурьяном. Он же сообщил, что у них на КАТЭКе новый директор, прибыл из Свердловска, по фамилии Тарасов. Я заволновалась. Хотелось немедленно повидать директора, спросить, как там мама (в Свердловске мы были знакомы), но я тут же осадила себя. Теперь я уже боялась людей, не доверяясь никому.

В Черновке я встала на постой к одинокой старушке. Сначала попросилась на три дня, потом на месяц, и потихоньку жила, как пуганая ворона. На улицу лишний раз не выходила. Было боязно: во второй раз от Лаврентия не спасешься. В местном колхозе привыкли ко мне, считали, что я с завода. Узнав, что я медик, приходили со своими хворями. Я пыталась лечить даже дворовую скотину. Не всегда успешно, но другого доктора в Черновке не было.

Костя Бурьян зачастил ко мне. В каждый приезд баловал подарками: то пряники, то кастрюльку или алюминиевый чайник из города подбросит. Однажды предложил расписаться.

– Костя, ты же меня не знаешь! – растерялась я.

– А что знать? Ты человек и я человек…

Голубое небо закружилось перед глазами. Я смеялась и плакала: неужели вот так, просто, можно жить и никого не бояться? Медленно отходила я от рабского мироощущения.

В ЗАГСе по месту жительства Кости нас расписали. Мне поменяли паспорт, и я наконец-то лишилась былой прописки и прежней фамилии. Будто гора свалилась с плеч. И все-таки жестокой ко мне оказалась судьба. Спустя два месяца и семь дней Костя утонул в Самарке, на том самом месте, где когда-то нашли и Веру Локоткову. Костя ловил с заводчанами рыбу сетью и запутался в ней.

Я поступила на КАТЭК, тихо жила в Костиной каморке. Редко выходила на улицу. Берегла Костины немногие фотографии и орденские документы. Иногда мне везло, и на душе вспыхивал праздник, если хоть издали удавалось увидеть директора завода Тарасова. Судьбы наши казались мне связанными одной ниточкой. Мы оба были из того страшного времени. Но открыться ему я боялась…

Когда признали преступником и расстреляли наркома Берия, невозможно рассказать, что творилось со мной. Было какое-то шоковое потрясение, я никак не могла успокоиться, много плакала и была очень злая. В тот день я сама услышала по радио сообщение, несколько раз потом перечитывала газетную информацию, а слезы по-прежнему бежали из глаз. Сколько крови и горя принес этот человек. Все-таки есть, наверное, на белом свете справедливость. Расправы над невинными людьми не прощаются.

В день, когда сообщили о расстреле Берия, я написала письмо маме. Через одиннадцать лет она, наконец, узнала, что я жива.

Затем я навестила тот дом, где нарком держал меня наложницей. Начальница ЖКО рассказала, как привезли туда после моего исчезновения старика-кавказца со связанными руками. Соседи слышали, как его избивали и нарком истерично кричал:

– Ты куда дел эту куколку?..

– Ты сына моего, Резо, не спас… Пусть она, куколка, живет вместо Резо…

– Мои люди вышли на тебя. Ты готовил покушение…

– Нет, я брил тебя!

– Что ты хочешь этим сказать?

– Только то, что мог зарезать тебя без всяких подготовок. А твои люди – шакалы. Привыкли сочинять преступников. Это легче, чем искать.

Начальница ЖКО уверяла, что женщины этот разговор передали ей дословно. А старика-кавказца расстреляли под старыми кленами в аллее. Потом с почестями похоронили. Даже устроили поминки.

– Пойдем, я покажу его могилу! – сказала она.

И вот мы стоим у потускневшего обелиска со звездочкой.

Передо мной, словно наяву, всплывает образ доброго и отважного Вано, ценою собственной жизни спасшего меня от лютой расправы. Низкий поклон тебе, мингрел…

И здесь, у его могилы, я даю себе клятву в том, что люди обязательно узнают от меня правду о кровавом наркоме. Лучше умереть, чем допустить хоть на минуту возврат к преступному беспределу того многострадального времени. Оно не должно повториться!

Илья Рясной
Гашиш с Востока
(повесть)

Рустам Абдураззаков остался бы жив, если бы… Если бы не был так самоуверен, беспечен, если бы привык хорошо обдумывать свои поступки. Ну и, конечно же, если бы не был так жаден и падок на деньги.

Цену деньгам он знал с детства. Отец умер, когда Рустаму, самому младшему в семье, не было еще и восьми. Мать осталась с пятью детьми на руках без средств к существованию. Если и раньше жили небогато, то теперь Абдураззаковы узнали, что такое нищета, голод. И вот однажды мать пришла к своему брату, упала на колени и зарыдала.

– Возьми Рустамчика, умоляю. Нечем кормить.

С этого дня у Рустама началась новая жизнь. Кем он был в своей новой семье – нахлебник или слуга – ему и самому не было понятно. Он знал лишь, что между ним и его двоюродными братьями есть разница, проявляется она во всем – в еде, одежде, в отношении. И хотя теперь Рустам не испытывал нужды, голода, у него навсегда засел в душе страх перед ними. И с малых лет ему хотелось иметь все – машину, дом. Стать таким же уважаемым человеком, как дядя, таким же богатым, независимым, владеть, как и он, тремя женами, из которых только одна – официальная.

Несмотря на безмерное самодовольство, дядя все же не был злым человеком. Взявшись устраивать судьбу племянника, он теперь чувствовал определенную ответственность за его будущее. Когда мальчишка немного подрос, дядя стал давать ему различные мелкие поручения, к исполнению которых племянник относился добросовестно и аккуратно. Потом, что-то решив про себя, дядька пристроил его на обучение к корейцу Паку – мастеру кун-фу.

От армии Рустама дядя выкупил – денег не пожалел. А потом привел племянника к Хозяину. Тому парнишка пришелся по душе, и таким образом Рустам оказался пристроенным к денежному делу.

Дальше все складывалось для Рустама удачно. Он заслужил уважение среди людей, с которыми приходилось работать. Теперь он получил, что хотел: у него имелись своя машина, дом.

С детства ему вдалбливали почтение к старшим, богатым, тем, кто занимает высокое положение. Теперь повелителем для него был Хозяин. И Рустам был послушен, верен ему, как пес. А как же может быть иначе? Хозяин – человек высокоуважаемый, лишенный самодурства, все делает мудро: когда необходимо – жесток, а когда надо – добр. Он отвечает за своих людей, но может от них потребовать ответа. Для Рустама это было в порядке вещей. Как должное он воспринял, когда влип по-серьезному с девчонкой, неожиданно оказавшейся несговорчивой, что Хозяин, заплатив немалые деньги, выручил его. Но как должное принял и то, что потом на глазах Хозяина его телохранители долго били Рустама, втолковывая, как надлежит вести себя человеку взрослому, занятому серьезными делами.

Относился ли Рустам предосудительно к тому, чем ему приходилось заниматься? Такого вопроса перед ним просто не стояло. Он делал свою работу, зарабатывая нелегкий хлеб. И в обозримом будущем его уже не страшили нищета и голод. О наркотиках он знал с детства. Знал, что многие его приятели балуются «дурью», знал, что есть люди, которые делают на этом большие деньги. Некоторые попадаются, другие живут припеваюче. Когда Рустам сам стал торговцем зельем, то надеялся не попасться никогда. За его спиной надежная защита – Хозяин.

В этом рейсе с самого начало пошло все как-то не так. Может, это его ангел-хранитель подавал недобрые знаки. Около Ташкента сопровождавший его Тахир на своей машине вылетел на полосу встречного движения и врезался в грузовик. Рустам видел, как из превратившихся в безобразные обломки «Жигулей» равнодушные санитары в белых халатах вытаскивали окровавленное тело. Тахир был старым приятелем, но останавливаться, ждать, чтобы разузнать об исходе операции, Рустам не мог себе позволить.

Неудачи продолжали преследовать и дальше. То спустило колесо, то гаишник оштрафовал за превышение скорости. А когда прибыл на место, набрал нужный номер телефона, на том конце провода никто не ответил. Рустам всегда оставлял в запасе один день на непредвиденные обстоятельства. Завтра, как положено по договору, получатель должен быть на месте. Придется ждать. Ожидание это было для него скорее из разряда приятных…

С Наташей Рустам познакомился в свой первый приезд в этот город. На сей раз она не удивилась, когда он утром, без звонка, возник на пороге ее дома. Рустам оставил потрепанный чемодан. С таким грузом колесить по улицам неразумно.

День, проведенный в мелких заботах, хождениях по местным магазинчикам, казалось, не предвещал ничего необычного, а тем более страшного. Любуясь на только что купленные в комиссионке золотистые японские часы «Ориент», Рустам даже представить себе не мог, что их стрелки неумолимо, с дьявольской методичностью отсчитывают последние минуты его жизни.

Он обследовал очередной магазинчик, не нашел там ничего интересного и вышел на привокзальную площадь. Там толпились приезжающие и отъезжающие, у стоянки такси выстроилась длиннющая очередь, шла бойкая торговля кооперативными пирожками, газетами с вызывающими фотографиями и не менее вызывающими названиями, среди которых Рустам с удивлением увидел новый полиграфический шедевр – газету «Задница». Он усмехнулся про себя, представив, с каким бы лицом это воспринял благочестивый Хозяин. С каждым приездом в этот город Рустам замечал, что кооперативных ларьков, газет и мусора становится все больше, а дома приобретают все более обшарпанный вид. В городе будто витал дух тления.

Подойдя к своей машине, Рустам увидел около нее трех парней. Высокий, с жиденькими волосами, едва прикрывающими розовую лысину, мужчина лет тридцати в куртке-варенке небрежно облокотился о капот. Рядом с ним, нервно насвистывая, мерял шагами асфальт плотный парнишка лет семнадцати в белых джинсах и кожаной, с металлическими заклепками, куртке. Взгляд у парнишки был рассеянный. Чуть поодаль зевал сутулый, красноликий тип неопределенного возраста, держащий в руках большую спортивную сумку. Компания явно скучала. Рустам оценивающе обвел их взглядом, по привычке прикинув соотношение сил, и, открывая дверцу, кинул лысеватому:

– Э, братишка, поищи другую скамейку.

Лысеватый послушно отошел от капота.

– Слышь, друг, посмотри какая очередь на тачки. Подкинь до Савеловки. Недалеко, километров пятнадцать от города.

Он вынул сторублевку и потряс ею, улыбаясь при этом как-то заискивающе.

И Рустам соблазнился на эти несчастные сто рублей. Ничего не мог с собой поделать. Пройти мимо «левых» ста рублей было выше его сил. Он никогда не задумывался над тем, что жаден. Ему казалось неестественным иное, чем у него, отношение к деньгам.

– Садись. Только дорогу покажешь.

Подобные компании подвозить не рекомендуется, но эти ребята у него опасений не вызывали: прилично одетые, вежливые. Эх, если бы только Рустам знал, что на новенькие синие «Жигули» седьмой модели, прямо такие, как у него, поступил заказ.

Но ему это было неведомо… Он беззаботно перекидывался ничего не значащими фразами с попутчиками, смеялся над сальными шуточками, поддакивал и послушно нажал на тормоз, прижимаясь к обочине грунтовой дороги, когда лысеватый попросил остановиться. Солнце уже садилось за горизонт, красное небо и синий массив леса образовывали какое-то фантастическое сочетание. Рустам расслабленно откинулся на спинку сиденья и неожиданно услышал от сидящего справа, охрипшего от волнения краснолицего:

– Вылазь-ка, хмырюга, из-за баранки!

Рустама столько лет натаскивали боевому искусству, что среагировал мгновенно. От удара локтем краснолицый по-поросячьи взвизгнул, выронил нож и схватился за разбитое лицо. Потом…

Потом свет в глазах Рустама померк. Навсегда…

* * *

Для мая погода выдалась прохладная, но солнечная. Сидя в машине, Костыль задумчиво барабанил пальцами по рулевому колесу, обтянутому красной плетенкой. Он нервничал, и в голову лезли неприятные мысли. Человек должен был прибыть еще вчера. Если его уголовка повязала… Думать об этом не хотелось, а не думать не получалось. Тогда ведь след поведет прямо к нему. За спиной пять лет «зоны», жгучий холод, окрики конвоиров, подъемы ни свет ни заря, поздние отбои после работы. Нет, желания снова пройти через это у него не возникало… Куда же запропастился тот тип? Влип? Не дай Бог!.. Правда, сейчас Костыля взять не за что, даже если и наплетут про него, но ментам главное зацепку получить. Затаятся, будут ждать своего часа, а в удобный момент вопьются зубами прямо в глотку…

Костыль встряхнул головой, пытаясь избавиться от дурных мыслей, и толкнул Толика, уютно дремавшего на заднем сиденье «Волги».

– Пошли, Людоед.

Прозвище «Людоед» Толик получил за свою необычную внешность, большой, толстогубый рот скрывал острые, хищные зубы. На несговорчивых клиентов вид его оказывал потрясающее действие. Хотя в этой неразлучной паре истинным людоедом был все-таки Костыль, а не простодушный Толик.

Костыль вылез из машины, по привычке с размаху хлопнув дверью. Местечко было заброшенное, замусоренное: серый бетонный забор с колючей проволокой, за которым виднелись утопающие в зелени желтые корпуса закрытого научно-исследовательского института, мусорные баки, трансформаторная будка с традиционными черепом, костями и надписью «Осторожно, убьет!», у забора приткнулся добротный, кирпичный гараж Гоши.

Костыль методично заколотил по металлической двери ногой. Вскоре что-то звякнуло, скрипнуло, дверь медленно отворилась, и на пороге возник Георгий Ступенко в промасленном сером халате, пропахший, как и все автомеханики, бензином и машинным маслом.

– Здорово, Гош. Это я, смерть твоя, ха-ха, – с привычной развязностью хохотнул Костыль.

– Здорово. Заходь.

Три яркие лампы освещали помещение, в котором были шкафы с банками, канистрами, домкратами, непонятное устройство с цепями, на полу валялся инструмент. Недаром на двери гаража висела табличка, извещавшая, что хозяин занимается ремонтом машин.

В просторном помещении стояли два «Жигуля». Одиннадцатой модели, белая – Гошина. Новенькая, будто только с конвеера, синяя «семерка» с затемненными стеклами и противотуманными фарами – эта дожидалась нового хозяина.

– Красавица, – удовлетворенно сказал Гоша, потирая руки пробензиненной тряпкой. – Проверил. Двигатель – как часы. Все в норме. Классная машина!

– Хороша, – согласился Костыль, улыбнувшись. Но когда он внимательно присмотрелся к машине, лицо его непроизвольно вытянулось, и он судорожно закашлялся…

Свою синюю «семерку» костыль не щадил, считал высшим шиком, когда визжат колодки и тормозишь резко, как на ралли. Окончательно добил он ее месяц назад, «поцеловавшись» со столбом. Хорошо, сам почти не пострадал и сумел откупиться от гаишников. Но остался без машины. Пришлось взять взаймы «Волгу». Тогда-то и решил обратиться к Гоше, славившемуся чудесными «превращениями» автомобилей. Впрочем, колдовства никакого не было. Просто он угонял лимузин такого же цвета и такой же модели, как и разбитая машина заказчика. И вот задание выполнено, новенькая «семерка» стоит в гараже. Остается заменить номера, перебить цифры на раме и двигателе – и Костылю за тридцать тысяч вместо двухсот достанется новый «Жигуль».

Старые номерные знаки Гоша еще не свинтил. Костыль же, с его прекрасной памятью на числа, помнил, что машина с этими номерами принадлежала курьеру из Узбекистана…

* * *

Николай Васильевич Кабанов – артист областного драмтеатра. Народный артист. Самый знаменитый артист в области. Земляки не раз могли видеть его на экранах кинотеатров и телевизоров. Гордость города.

Сергей Вадимович Губин – тоже гордость города. Только гордилась им публика иного рода. Да и только гордостью эти чувства не ограничивались. Тут и страх, и отвращение, и холопское благоговение.

Карьеру свою Губин делал не в цехах заводов и не в кабинетах министерств. Он прогрызал путь наверх, утверждаясь в жестоком, не терпящем слабости мире этапов, СИЗО, ИТУ, где все повернуто с ног на голову, и царят нравы жуткие, дикие. Если для добропорядочных обывателей Сергей Вадимович был пятидесятилетним вором-рецедивистом по кличке «Важный», то для своих коллег он являлся образцом законопослушания. Закон всегда был для него превыше всего. Правда, закон не обывательский, а воровской.

Несмотря на разницу в положении, Губина и Кабанова связывала прочная нить. Любимый лицедей области являлся одновременно банкиром преступной организации, а также, по возможности, прикрытием ее в неблаговидных делах. Кто первым придумал держать знаменитых людей, принадлежащих к высоким сферам искусства, воровскими банкирами – неизвестно, но ясно, что идея эта принадлежала человеку мудрому. Ведь знаменитость никто не спросит, откуда у него такие деньги.

Сблизился Кабанов с Губиным вовсе не на почве преступных деяний. Просто интересно интеллигенту пообщаться с представителем загадочного преступного мира, и не с каким-то мелким воришкой, а с настоящим авторитетом. Артист же должен знать людей. А еще интереснее было обнаружить, что этот вор вовсе на вора и не похож, что личность эта неглупая, начитанная. Ну а потом… Потом не грех выполнить мелкие просьбы. Не отказывать же человеку, вместе с которым не раз пил коньяк. Далее идут просьбы посерьезнее, и вот уже возникают общие денежные дела…