Текст книги "Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)"

Автор книги: Илья Рясной

Соавторы: Валерий Привалихин,Евгений Морозов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

– Нет.

– И я – нет. Скорее всего, поберег бы для новых подвигов, – сказал следователь. – Значит, Кортунов-младший так или иначе знает об оружии.

– Не подводите ли вы, Дмитрий Степанович, к тому, что нужно допросить Кортунова?

– По крайней мере, не исключаю этого, – ответил Тиунов.

– Не исключаете? – Тень неудовольствия пробежала по лицу Пушных.

– Нет, не исключаю, – твердо повторил следователь.

– Хорошо, Дмитрий Степанович. – Полковник не счел нужным продолжать. – Дело пока в уголовном розыске. Я переговорю с вашим начальником и с генералом Ломакиным.

Тиунов поднялся, простился кивком головы и вышел.

– Ситуация… – Полковник вынул из стаканчика красный карандаш с отломившимся графитным стержнем. Не найдя бритвенного лезвия, поставил карандаш на место. – Хромов что сообщает?

– Шофера в Большом Тотоше нашел. Твердохлебов – его фамилия. Помнит он ту поездку. Рассказывает, просто решил городских командированных поразить обилием ягод в тайге, сам позвал.

– Значит, Бороносин в том случае отпадает.

– Отпадает. Никакой экспедиции в прошлом-позапрошлом году в районе не было. В последний раз пять лет назад мелиораторы приезжали. Бороносин к мелиораторам касательства не имел.

– Очередная его северная фантазия?

– Возможно. И еще. У Ионы Парамоновича Корзилова есть несколько слайдов. Снимки с наиболее ценных икон. Старушки втихую все-таки подлечиваются у фельдшера, хотя сами – каждая лекарка. Не посмели отказать ему в просьбе пофотографировать. Тоже глубокая тайна, разумеется.

– А фельдшеру зачем фотографирование?

– Ведет среди них агитацию не уничтожать ни при каких обстоятельствах произведения искусства. Ведь староверы, почуяв близкую смерть, зарывают в землю образа. Или по воде пускают. Киприяновы иконы, не будь Варвары и Агриппины, ждала такая же участь.

– Фельдшер передал слайды Володе?

– Четырнадцать штук, с указанием размеров. На время.

– Сфотографированные иконы все исчезли?

– Нет. Две остались – бывшие Киприяновы, к новым владелицам грабители не заходили. Три – из скита старухи Великониды. Это в другом поселении, на востоке района. Туда просто еще не дотянулись.

– Что ж, Иона Парамонович, возможно, облегчит нам работу. И таможенникам тоже. Теперь нужна подробная информация о Кортунове.

– Я составлю текст запроса, – сказал Шатохин.

– Не надо. Письменный – долго. Торопят. Из-за автомата. Главное сейчас – он. Суббота, иди отдыхать. В понедельник в восемь ноль-ноль жду вместе с Хромовым. И со слайдами. Хромов вылетел?

– В семнадцать нынче должен быть.

– Хорошо. До понедельника.

3

В понедельник из кабинета полковника сразу отправились к заместителю начальника крайуправления Зайченко. По пути зашли в отдел к экспертам-криминалистам отдать слайды.

– По три экземпляра с каждого, пожалуйста, – попросил Пушных у молодого, неторопливого в движениях старшего лейтенанта, прекрасного фотографа Саши Белецкого.

– Когда нужно?

– Полчаса достаточно?

– Четырнадцать умножить на три. Сорок два снимка. Цветных. На все тридцать минут, – подсчитал Белецкий. Помолчал и кивнул:

– Постараюсь.

– Можно сначала по одному экземпляру. Не сверхспешно, – сказал полковник.

– Да нет. Сразу уж все сделаю, – не принял временной добавки Белецкий.

– Тогда еще просьба, Саша: в тридцать второй кабинет занесите.

– Хорошо.

Зайченко и Пушных были ровесники и друзья. Жизнь, судьба их складывалась почти одинаково. Оба в милицию пришли в начале пятьдесят третьего, накануне знаменитой, печально-памятной амнистии. Оба буквально через три месяца службы были ранены, у обоих теперь на плечах полковничьи погоны и приближающаяся пенсия.

Пушных докладывал старшему по должности другу стоя. Его слушали Шатохин и Хромов.

Информация о Кортунове у начальника розыска собралась немалая.

Освободился Кортунов восемь месяцев назад. Живет в Калинине. Снимает флигель у пенсионеров. Работает на полставки фотографом на обувной фабрике, имеет патент на занятие индивидуальной трудовой деятельностью. Фотографирует приезжих, туристов на фоне городских достопримечательностей. Постоянного места съемок нет. Между индивидуальщиками конкуренция. Месяца два назад фотографировал у памятника купцу Афанасию Никитину. Теперь, по сведениям, в Березовой роще. Родители по-прежнему проживают в Вышнем Волочке, замужняя сестра – в Торжке. Относительно старшего брата. О нем Игорь Кортунов нигде, ни при каких случаях не упоминает, словно его и не было.

– Когда видели фотографа в последний раз? – спросил Зайченко.

– Как нам сообщили, в пятницу. А до этого долго не появлялся. Но на фабрике у него отпуск был. Фабрика старая, ежегодно на месяц закрывается на ремонт.

– Спортподготовка, знакомства?

– Пока неизвестно. Не давал повода справляться.

– Иконы?

– Тоже не был замечен.

– Так. – Зайченко сосредоточенно смотрел перед собой в одну точку на полированном столе. – Будем надеяться, Кортунов – кратчайший путь к автомату, про который нам с Виктором Петровичем чуть не каждый час…

Зайченко не стал продолжать при подчиненных, но в сказанном смысл угадывался яснее ясного: у полковников постоянно справляются, какие предпринимаются меры по розыску боевого скорострельного оружия.

– Лучшее – завязать знакомство с Кортуновым, – после короткого молчания продолжал Зайченко. – Но каким образом?

– Кортунов тщеславен, представляется при знакомстве не иначе как «фотохудожник». Не скрывает цели стать богатым. Можно сыграть на этом, – сказал Пушных.

– Можно, – согласился Зайченко. – Но как? Виктор Петрович, ты садись. А вы, майор, лейтенант, здесь не для кворума. Высказывайте свои соображения.

– То, что снимает на улице, делает его доступным для знакомства, – сказал Шатохин.

– В определенной мере – да. А если многоуважаемый индивидуал Игорь Иннокентьевич сфотографирует, запишет координаты, возьмет деньги – и прощайте? Снова приходить сниматься?

– Всего не предусмотришь, – сказал Шатохин. – На месте по ситуации лучше действовать.

– Это не разговор, – не согласился Зайченко.

– Вообще, нужно четко определиться: кем, в каком качестве прийти к Кортунову, – сказал Пушных. – Как я понимаю его, человек он деловой, и ему интересны люди деловые. Из этого нужно исходить…

Секретарша вошла, положила на стол перед Пушных пакет с фотографиями, поверх – слайды в коробочке.

Пушных в разговоре забыл о снимках, теперь, взглянув на часы, похвалил про себя Белецкого: «Молодец, Саша, уложился в тридцать минут».

Он вынул из пакета фотографии, разложил на три стопки, брал из одной, разглядывал и передавал Зайченко, он – Шатохину. Фотографии – переснятые иконы – переходили из рук в руки.

– Нужно пометить, какие иконы, чьи, названия написать, – сказал Пушных.

– Сделаем. На рамочках слайдов указано… – Хромов, не выпуская из рук очередную переданную ему фотографию, живо взглянул на Пушных: – Кортунов сидел ведь за изготовление и сбыт порнографии?

– Да.

– Значит, если и не фотохудожник, то прилично снимает? За халтуру мало кто согласится платить.

Никто из присутствующих пока не понимал, к чему клонит Хромов, уточняя известное.

– Виктор Петрович говорит, Кортунову интересны деловые люди, – продолжал лейтенант. – Значит, нужно подойти к нему с делом. Как к фотомастеру.

В нескольких фразах Хромов объяснил, что он конкретно предлагает.

– Хорошо, лейтенант, – одобрил заместитель начальника крайуправления. – Подумать еще нужно, кое-что изменить, но в целом согласен. Как, товарищи?

У Пушных и Шатохина тоже не было возражений по существу.

– Добро, – полковник Зайченко поднялся. – Все свободны. В шестнадцать соберемся здесь еще раз. Один вариант вчерне обговорили, теперь – сибирский…

4

В Калинине было пасмурно, прохладно. Августовское солнце временами ненадолго озаряло старинный город и вновь зарывалось в темно-серые облака. На улицах малолюдно. Нечего было и мечтать, чтобы кому-то из фотографов-индивидуалов взбрело в голову поджидать по такой погоде желающих сняться на память около городских достопримечательностей.

Когда дождь ненадолго стихал, Шатохин покидал гостиничный номер. Отлучался недалеко. По уцелевшему уголку старой Твери брел мимо дома-музея писателя и местного вице-губернатора Салтыкова-Щедрина, заходил в антикварный магазин, потом в кафе «Аквариум» и возвращался в свою комнату.

Ненастье, а с ним и вынужденное ничегонеделанье длилось три дня, а на четвертый погода, наконец, установилась. С утра в жарких лучах подсыхал асфальт, ветерок обдувал влагу с листьев. Шатохин радовался хорошей погоде и в то же время немножко нервничал. Кортунов находился в городе. Регулярно в первой половине дня на два-три часа наведывался на фабрику, ночевать приходил в свой флигелек, но кто знает его планы. Вдруг да надумает в этот субботний погожий день съездить к сестре или к родителям. Не должен. Патент отрабатывать нужно, место свое оберегать от соперников.

Шатохин погдядывал на часы, на телефон.

Звонок раздался за полдень. Лейтенант-оперативник Изотов, один из двух сотрудников милиции, которые помогали Шатохину все эти дни, сообщил, что фотограф в роще, расположился там недавно, народу вокруг него пока не видно.

– Понял. – Шатохин положил трубку.

Черный кожаный «дипломат» с наборным цифровым замком лежал на тумбочке около кровати. Шатохин обулся, надел темно-серый в тон брюкам пиджак, вынул бумажник, еще раз просмотрел его. Взял «дипломат» и вышел из номера.

Заочно, по снимку, он был знаком с Кортуновым и узнал его сразу. Смуглолицый, невысокого роста, крепко сбитый, он что-то писал в блокнотик, держа его перед собой на весу. «Если участвовал в налете на скиты, то под именем «Глеб»: у Клима косоглазие, Роман – высокий и узкоплечий», – подумал про себя Шатохин.

Девочка лет пяти-шести, молодые мужчина и женщина стояли рядом. Видимо, Кортунов только что сфотографировал их и теперь выписывал квитанцию. Девочка со смехом бегала вокруг высокой треноги, на которой была прикреплена рамка со снимками-образцами. Опасаясь, как бы она не уронила треногу, Кортунов оборачивался, бросал короткие недовольные взгляды. При этом фотоаппарат с расчехленным объективом мотался на животе.

От места, на котором расположился Кортунов, до ближней скамейки было шагов пятнадцать. Шатохин прошел мимо фотографа и его клиентов, сел на скамейку, положил рядом «дипломат».

Щурясь от солнечных лучей, открыто наблюдал, как рассчитываются сфотографировавшиеся, как Кортунов наклонился, поднял из травы плюшевого медвежонка, куклу в пестром сарафане с пунцовыми пухлыми щеками, положил игрушки на раскладной стульчик.

К Кортунову еще подошли. Две женщины посмотрели образцы и отправились дальше.

Он закурил сигарету, сделал несколько затяжек, выкинул окурок. Шатохин продолжал смотреть в его сторону.

Трудно было не реагировать на близкое соседство. Кортунов сделал несколько шагов в сторону Шатохина.

– Снимемся на память? – предложил. – Можно с видом на Волгу.

– Стоит ли? – ответил Шатохин.

– Дело хозяйское, – не стал уговаривать, вернулся на свое место Кортунов.

Шатохин поднялся, приблизился к треноге, окинул взглядом образцы.

Снимки были обычные. Да и кто сумел бы показать мастерство, щелкая кадр за кадром с одной точки? Отсутствие колоритного фона, подтверждающего, что снимок сделан именно в Калинине, восполняла надпись в левом нижнем углу, выполненная буквами старинного начертания «Градъ Тверь».

– Хочешь заработать? – спросил Шатохин.

– Как?

– Переснять кое-что нужно.

– С собой?

– Да. – Шатохин кивнул на «дипломат».

– Покажи.

– Еще не договорились…

– Если порно, я сразу – пас, – твердо сказал Кортунов.

– Зачем такие страсти, – Шатохин засмеялся. – Предметы искусства. Нужны точные фотокопии. Сумеешь быстро сделать?

– Смогу… Какие предметы?

– Снимать будешь, увидишь.

Кортунов помолчал. Возможно, прикидывал, кем может быть незнакомец и стоит ли иметь с ним дело. Спросил:

– Когда надо?

– Сегодня.

– А размеры, штук сколько?

– Пять. Каждый снимок в трех экземплярах. Формат… – Шатохин взял со скамейки свой «дипломат», провел пальцем сверху вниз по середине крышки: дескать, размер – половина этого.

– Дорого тебе обойдется. У меня цена…

– Договоримся, – небрежно оборвал Шатохин. Кивнул на узкопленочный фотоаппарат «Никон». – Им, что ли, снимать будешь?

– Это уж моя забота.

Складные тренога, стульчик, рамка с образцами, игрушки были уложены во вместительную спортивную сумку. В минуту от «фотосалона» не осталось следа.

– Пойдем, – сказал Кортунов.

При конторе обувной фабрики в Верхневолжском переулке у Кортунова была фотолаборатория – комната в полуподвале с отдельным входом. Шатохин знал о существовании этой комнатки, был уверен, что Кортунов приведет его именно сюда. Так и случилось.

– Ну, что снимать? – Кортунов щелкнул выключателями, и яркий свет осветил квадратную комнату без окон. Достал широкопленочный «Киев» и положил на стол.

Шатохин вынул из «дипломата», раскутал упакованные в пушистую хлопковую бумагу свертки. Иконы – пять штук.

Украдкой Шатохин наблюдал, какой будет реакция Кортунова при виде икон.

Внешне, по крайней мере, тот остался спокоен. Указательными пальцами взял за уголки одну, на расстоянии вытянутых рук рассматривал, повернул тыльной стороной к себе.

– Николай Угодник? – спросил.

– Власий…

– Похож на Угодника. – Кортунов приставил икону к глянцевателю, убавил-прибавил освещение, слегка изменил положение иконы, взялся за фотоаппарат и приступил к работе.

Почти не разговаривали до того момента, когда Кортунов протянул пачку готовых снимков.

– Двести пятьдесят, – назвал сумму. – У меня цены, я предупреждал…

– Нормально, – рассеянно глядя мимо хозяина лаборатории, перебил его Шатохин, вынимая и раскрывая бумажник. В одном отделении были пятидесяти– и сторублевки, из другого выглядывали двадцатидолларовые бумажки.

– Нормально, – повторил он, делая вид, будто не замечает, с каким жадным вниманием изучает Кортунов содержимое бумажника.

Шатохин отсчитал двести пятьдесят рублей, положил бумажник обратно в карман, но отдавать помедлил.

– Негативы тоже мои.

– Пожалуйста…

Быстро, отработанными движениями Кортунов скатал и завернул пленку.

Пересъемка была закончена, иконы в прежней упаковке уложены в «дипломат». Оставаться в нагретой осветительными приборами, непроветриваемой комнатке не было необходимости.

– Духота, – сказал Шатохин. Вынул из бокового кармана пиджака носовой платок вытереть вспотевший лоб. Никелированный ключик, прицепленный к брелочку, на котором было оттиснуто мелкими буквами «Г-ца «Тверь» и ниже крупно «286», лежал в том же кармане, что и платок, он выпал, звякнув об пол. Поспешно Шатохин наклонился, подобрал ключ.

– Спасибо за снимки, – поблагодарил он и вышел на улицу.

Пешком, с задержками у киосков «Союзпечать», с заходом в сувенирный магазин «Тверские умельцы», он через час добрался до гостиницы.

– Мужчина, – окликнула его дежурная, не успел он одолеть и пяти ступенек, поднимаясь к себе на второй этаж, – вы из двести шестьдесят восьмого?

– Да, – Шатохин повернулся к ней в ожидании, что за этим последует?

– Нарушаете правила, – продолжала дежурная. – Ключ сдавать положено, когда уходите. Учтите в следующий раз.

– Учту, – буркнул Шатохин. Взглянул на часы, хотя отлично знал, рано. Если даже все складывается как хотелось бы, все равно пока рано.

В номере, не снимая пиджака, он сел в кресло, положил «дипломат» на пол, придвинул ближе к себе телефонный аппарат. Ослабил узел галстука, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки и с четверть часа сидел неподвижно с прикрытыми глазами. Потом, достав фотографии, принялся перебирать их. Прилично сделано. Только вот пользы от снимков, если…

Телефонный звонок нарушил тишину.

Звонил лейтенант Изотов. После прощания с Шатохиным фотограф вскоре покинул свою каморку в Верхневолжском переулке. В рощу не возвратился, на трамвае поехал в свой флигелек. И пока не выходил оттуда.

Семнадцать часов. С минутами даже. Если и через полтора часа, самое большее через два, ему ничего не сообщат, то зряшной, пожалуй, была и встреча в Березовой роще, и пересъемка. Нужно будет на ходу изобретать что-то другое. Что? Не надо заранее настраиваться на плохое. Лучше сходить перекусить, с утра не ел. Он спустился вниз.

С дежурной по этажу, командно-хозяйский тон которой запомнился, вступать в разговор не хотелось и можно бы избежать, но сейчас поговорить нужно.

– Ужинать иду, ключи тоже обязательно сдавать? – спросил он, кивнув на дверь в ресторан.

– Из гостиницы совсем не уходите? – справилась дежурная.

– Не ухожу.

– Тогда при себе оставьте, – разрешила дежурная. Заметно: она была довольна постояльцем, внявшим ее поучениям.

Он пил пиво с кальмарами, официантка поставила перед ним второе, когда знакомая фигура фотографа-индивидуала появилась вдруг в дверях.

Обведя взглядом просторный, наполовину свободный зал, Кортунов прошел между столиками. Шатохин не сомневался: в поисках его фотограф заглянул в ресторан.

Он не стал делать вид, будто не замечает появления недавнего своего знакомого. Резал на кусочки запеченный в тесте шницель и посматривал на приближающегося Кортунова. Радоваться преждевременно, но события развиваются по разработанному заранее в кабинете у Зайченко плану.

Фотограф остановился перед Шатохиным, ногой пододвинул свободный стул, сел.

– Не помешаю? – спросил он.

У него в руке была сумка, не прежняя, а небольшая, из мягкой кожи. Кортунов положил ее на край столика.

– К вам… По делу, – сказал он.

Шатохин не спешил уделять внимание фотографу. Неторопливо съел кусочек шницеля, налил себе полстакана пива, отхлебнул глоток. Лишь после этого спросил приглушенным голосом и с раздражением:

– Кто-то кому-то задолжал?

– Нет, – поспешил с ответом Кортунов.

– Тогда еще какое дело? И нашел меня как?

– Вы перед тем как уйти, помните…

– Мм, – Шатохин покривил губы. Вынул ключ, подержал его на ладони и положил обратно в карман пиджака. – Понятно. Ну, и дальше?

– С предложением к вам.

– С предложением?

– Да. Хочу показать икону. – Кортунов дотронулся до сумки.

– А зачем?

Ответ явно обескуражил Кортунова. Такого оборота он не ожидал, не сразу нашелся, что сказать.

– Зря вы так… – выдавил, наконец, из себя.

Легкое беспокойство, как бы не перегнуть, не испортить удачно начавшуюся игру, овладело Шатохиным. Следовало ослабить возникшую натянутость.

– Как ты думаешь, зачем мне иконы? – спросил он.

– Ну, собираете их, – после заминки ответил Кортунов.

– Будем считать, угадал, собираю. Но не все подряд.

– Не видели моей, а говорите – «подряд». Эта, – Кортунов придавил ладонью сумку, – старше ваших.

– Вот как. Ты что же, хорошо разбираешься в них?

– Немного… У вас из всех пяти самой старой полтораста лет от силы.

– А твоей?

– Семнадцатый век. Начало.

Шатохин покосился на короткопалую, покоившуюся на сумке, руку собеседника.

– Хм. Ладно. Подожди немного, поговорим.

Через четверть часа они сидели в номере.

– Показывай, – сказал Шатохин фотографу, и тот, расстегнув «молнию», вынул из сумки, передал из рук в руки Шатохину икону.

Из скита Афанасия! «София – Премудрость Божия». Из тысячи одинаковых Шатохин узнал бы, выделил ее. Икона эта в числе других, наиболее ценных, была на слайдах уртамовского фельдшера, и Шатохин имел возможность изучить, запомнить ее. На афанасиевской – крылатая, с огненным лицом София имела характерную отметину: краска на кончике левого крыла была отбита, а в дереве на этом месте – глубокая ромбовидная вмятина. Рассказывали предание о ее происхождении. Много веков назад, когда староверы общиной продвигались на восток в дикий край, на них напал отряд сибирского князя. Мета на иконе – след наконечника смертоносной стрелы. Перед тем, как Шатохину вылететь в командировку в Калинин, фельдшера пригласили в крайцентр для консультации, и он обратил внимание майора, в частности, и на эту деталь…

Слабо верилось, что пригодятся подробности, тонкости, а вот ведь держит в руках именно «Софию» с отметиной.

Строго-настрого Шатохину было запрещено поддерживать, а тем более самому заводить разговор о достоинствах и содержании икон, при случае лишь молча рассматривать. Сейчас он мог позволить себе, ничем не рискуя, чуть-чуть нарушить инструкцию.

– София. Символический образ Божьей премудрости, – проговорил он, разглядывая шпонки на обороте. – Сколько за нее?

– Две.

– Полторы, – назвал Шатохин свою цену.

– Если бы вы согласились, – осторожно начал Кортунов, – если бы вы согласились, – повторил он, – можно в долларах. Двести семьдесят…

– А ты уверен, что умеешь ими пользоваться? Не попадешься? Да и не тянет эта за доллары. Другое нужно. Еще есть?

– Есть.

– Приноси, посмотрим. А за эту – советскими.

Знакомый раскрытый желтый бумажник, пока Шатохин отсчитывал пятнадцать сотен, помаячил перед глазами фотоиндивидуала и исчез.

Раздался телефонный звонок. Пожалуй, не ко времени. Шатохин хотел бы ответить: «Я не один, перезвони позднее», и это выглядело бы вполне естественно. Но откровенное любопытство: чей звонок? о чем будет разговор? – уловил Шатохин в глазах фотографа и переменил решение.

– А, Сергей Иванович, – Шатохин заговорил в трубку с улыбкой, непринужденно. – Уже собираюсь…Конечно, как договорились… – Пакет с неубранными со стола кортуновскими снимками попался на глаза. Разговаривая, он вынул из пакета одну фотографию, приподняв, смотрел на нее. – Лучше об этом при встрече. До скорого.

«Не переборщил, вроде бы», – подумал, взглянув на Кортунова.

– Что у нас еще? – спросил.

– Насчет встречи не договорились, – напомнил Кортунов.

– Да-да. Нынче не получится. Давай завтра в полдень. Кстати, к тебе как хоть обращаться?

– Игорь. А вас как зовут?

– Дмитрий Дмитриевич… Все. Мне некогда.

5

«София – Премудрость Божия» из скита Афанасия лежала на тумбочке. Шатохин, чуть наклонившись, всматривался в ее лик.

Победа! И еще какая. Принеся икону, этим Кортунов подтвердил предположение о том, что оружие старшего брата перешло-таки к нему. Участвовал ли Игорь лично в нападении на скиты? Пока твердо сказать нельзя. Но если и нет, хорошо знаком с грабителями. Наверно, все-таки был в Нетесовском районе. Сомнительно, что за прокат автомата с ним расплатились одной из самых дорогих икон. А сколько всего их у него? Немало, если участники ограбления поровну поделили добычу. Вопросы важные, но нужно заняться автоматом. Он должен быть у него где-то рядом. Захочет, нет ли продолжить деловое знакомство Кортунов, а оружие, приятелей-налетчиков найдут. Почему бы и не появиться завтра Кортунову? Должен. Уж очень доллары для него притягательны…

Нужно передать «Софию» в местное управление, пусть посмотрят отпечатки на ней. Заодно сдать на хранение в УВД иконы, которые переснимал Кортунов.

В сумерках, около одиннадцати, Шатохин подкатил к гостинице на такси. Едва захлопнул дверцу машины, как из полумрака, где в тени деревьев стояли скамейки, его окликнули. По голосу Шатохин узнал старшего лейтенанта Валиулина.

– Заставляете ждать Сергея Ивановича, – тихо, с наигранной укоризной сказал старший лейтенант.

– Что-нибудь случилось? – спросил Шатохин.

– Случилось. – Валиулин начал докладывать.

Покинув гостиницу, фотограф вскоре оказался на центральном переговорном пункте. Звонил в Коломну, 7-93-73 телефон. Возможно, предпоследняя в номере – шестерка. Кортунов настойчиво уговаривал собеседника что-то отдать ему. Готов купить или позднее возместит другим. В разговоре Кортунов называл имя – Ефим. Судя по тому, с каким лицом вышел, как хлопнул дверью, покидая переговорный пункт, Кортунов ни до чего не договорился. Сразу уехал домой…

Нужно навести справки в Коломне. Лучше туда самому съездить. Вместе с Валиулиным. Шатохин прикинул, если ничего не переменится – завтра во второй половине дня.

– Возьми два билета до Коломны, Витя, – сказал Шатохин. – Позвони утром в восемь.

– Понял. – Валиулин поднялся со скамейки, не прощаясь, ушел.

Кортунов появился на другой день в назначенное время с двумя иконами. Иконы старые. Значит, все в порядке, нет причин для беспокойства.

За последние дни Шатохин перевидел множество икон, снимков и фотокопий с них. Он не собирался торговаться. Недолго подержал одну, другую, сказал:

– Меня лично не интересуют.

– Не берете? – спросил переминавшийся с ноги на ногу в ожидании Кортунов.

– Оставь, – Шатохин поглядел на гостя, на иконы. – Есть интересующиеся люди, покажу.

Кортунов заколебался. Все-таки две иконы, стоили недешево, вместе, пожалуй, подороже «Софии-Премудрости», вот так запросто оставить их незнакомому человеку…

– Оставь, – повторил Шатохин. – Не пропадут. И протянул Кортунову две пятисотрублевки.

– Вот. В залог.

С видимой неохотой Кортунов взял.

– Во вторник приходи в… – Шатохин чуть было не сказал: «В девятнадцать». Вовремя остановился.

– Приходи в семь вечера, – продолжал Шатохин. – Там решим с твоими досками.

– Буду.

– Буду, – передразнил Шатохин. – Носишь по чайной ложке. Чувствую же, есть еще.

– Ну, может, и есть, – после продолжительного молчания сказал Кортунов.

– Дело хозяйское, распоряжайся как хочешь. Но, если есть желание в люди выбиться…

– Сколько бы вы могли купить?

– Это не разговор. Подумай сам, что имеешь, что предложишь. До вторника есть время. Тогда обо всем и переговорим.

6

Владельцем телефона 7-93-73 в Коломне оказался старик лет восьмидесяти. Кроме врачей, которым он сам о себе напоминал, давно все про него забыли. Аппарат с номером, отличающимся от номера пенсионера единственной предпоследней цифрой, установлен в соседнем подъезде в квартире портнихи швейного ателье Творожниковой. Женщина одна воспитывает малолетних сына и дочку, муж на принудительном лечении от алкоголизма.

Никаких деловых отношений с этими людьми у калининского фотографа, конечно же, существовать не могло. Оперативники заметили, что Кортунов, когда связывался с Коломной, первый раз поговорил очень коротко, скорее всего, просил позвать нужного ему человека.

– Соседей Творожниковой знаете? – спросил Шатохин у участкового инспектора после того, как тот закончил свой рассказ о престарелом пенсионере и портнихе.

– Всех, – уверенно ответил участковый. – С мая двадцать первый год на одном участке.

– Всех не нужно…

Шатохин подробно описал приметы Романа и Клима.

– Зимаев, – назвал фамилию участковый. – У него глаз косит.

– В одном подъезде с портнихой живет?

– Дверь в дверь.

– Чем занимается Зимаев?

– Гравером работает в мастерской.

– Не видели случайно Зимаева в компании с этим парнем? – Валиулин показал снимок Игоря Кортунова.

– Нет. Не приходилось.

– Есть у нас один знаменитый Ефим, – вмешался заместитель начальника горотдела, в кабинете которого шел разговор.

– Домовладелец. Похож на второго разыскиваемого. За тридцать ему, высокий…

Увидев, что Валиулин записал в блокноте «Ефим Домовладелец», поспешил пояснить:

– Лоскутов – фамилия. Ефим Леонидович Лоскутов. «Домовладелец» – это между собой прозвали. Дома покупал. Под Рязанью, под Липецком. Присматривал, в которых иконы. Подыщет, что требуется, осязательное условие ставит: он, дескать, человек суеверный, вывозить из избы можно что угодно, а только домовые иконы не трогать, иначе счастья в таком жилье не будет. Для вящей убедительности осенит себя крестом, так старухи к нему со всем почтением. Оставляли, естественно. А через месяц-другой Лоскутов дом продавал. Без икон, разумеется.

– Знаток?

– Да уж наверно, если статьи о древнерусской живописи печатает.

– Так даже? – Шатохин обменялся взглядом с Валиулиным.

– Не в нашей газете. В более солидных изданиях.

– И чем кончилось?

– Ничем. Как говорится, что не запрещено – разрешено. Во-вторых, на тетушек оформлял свои домовладения. Предупредили, что, в случае повторения, возбудим дело.

– Лоскутов в Коломне живет?

– В Коломне работает. Рисование и черчение в школе преподает.

– Давно его домовладельческую деятельность прикрыли?

– В прошлом году. В октябре.

– А что с иконами?

– Продал.

– Не выясняли – кому?

– Зачем? Не все же иконы – сверхценность. Просто предупредили.

– Больше не встречались?

– Нет.

– Важно все-таки выяснить, кому Лоскутов продал иконы. Вообще основное внимание сосредоточить на нем. Где был, с кем, какие отношения с гравером.

Шатохин хотел перечислить все, что требуется проделать, но при участковом не стал.

Легко было сказать: основное внимание сосредоточить на Лоскутове. В городе его нет. Уехал еще в июне, после прощального школьного звонка. Так и не появляется. Ни на работе, ни с соседями планами не делился. С женой в полуразводе: несколько месяцев назад жена, забрав сына, уехала в Брянскую область к родителям. Может, и Лоскутов там сейчас, а может… Куда только ни отправится тридцатилетний, не обремененный заботами мужчина-отпускник.

Интерес к учителю рисования у Шатохина увеличился, когда полюбопытствовал, о чем конкретно пишет Лоскутов в своих статьях по искусству. Одни названия говорили за себя: «Стиль старообрядческих икон», «Сокровища таежных скитов». Вчитываться особенно недосуг, но и по беглому просмотру нетрудно понять: о скитах Лоскутов знает непонаслышке.

Хотелось успеть сделать как можно больше, завтра обязан возвратиться в древнюю Тверь, выезжать утром. Но в заботах день сгорал с быстротою тоненькой свечки на шандале.

Успели установить: что с гравером Зимаевым Лоскутов знаком (насколько близко, пока осталось под вопросом), и в Коломне в дни ограбления скитов гравера в Нетесовском районе не было. Накануне событий на болотах был свободен: в мастерской три человека, и сменяя друг друга, работают в месяц по десятидневке. Сейчас Зимаев заступил на свою очередную вахту, по полсуток не выходит из мастерской.

– Сходи к нему. Пусть какую-нибудь надпись черкнет на этой штуковине. Слова придумаешь по пути, – Шатохин протянул Валиулину купленный в сувенирном магазине портсигар.

Старший лейтенант понял что к чему. Ушел и вернулся через час.

– На добрую память Алексею Михайловичу в день рождения, – сказал, возвращая завернутый в газету портсигар.

– Спасибо, – буркнул Шатохин. – У меня в октябре этот день…

7

– С тебя причитается. Как будешь расплачиваться? – такими словами встретил фотомастера Шатохин.

Недоуменное выражение возникло на смуглом лице Кортунова.

– Проданы твои доски. Хорошо проданы. – Шатохин сделал шаг к гостю, вложил в руку незапечатанный конверт. – Половину получил, теперь вторая половина. Доволен?

Шатохин знал, что делает. По заключению специалистов обе взятые под залог иконы принадлежат к псковской школе и написаны во второй половине восемнадцатого века. Музейная комиссия определила бы цену каждой в пятьсот-семьсот рублей. А уж на черном рынке могут дать и в два, и в три, и в пять раз больше. В зависимости от того, кто и кому продает. Хочешь – не хочешь, нужно со всем этим считаться. Пока у Кортунова не пропало желание побыстрее перевести иконы в деньги.