Текст книги "Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)"

Автор книги: Илья Рясной

Соавторы: Валерий Привалихин,Евгений Морозов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

– Тогда приезжай в Силантьевку.

– Что там?

– При встрече поговорим.

– У меня из края товарищи.

– Много?

– Двое… Шатохин и Хромов.

– Тем более. Вместе с ними приезжай. Жду через полчаса.

Начальник Назарьевского районного отдела внутренних дел Коротаев, низкорослый, широкий в кости и плотно сбитый мужчина лет пятидесяти, одетый в тесноватую помятую форму, тотчас после коротких крепких рукопожатий перешел к делу. Он узнал: силантьевские женщины три дня назад издалека мельком видели у границы болот – это в полутора – двух часах ходьбы от староверческих скитов – Анатолия Бороносина. Живет Бороносин почти за семьдесят километров отсюда в деревне Нарговка. Родственники, знакомые у него в Силантьевке есть. Но проходил около села, и даже на полчаса не зашел отдохнуть. Можно подумать, сознательно обогнул село. Какая нужда, спрашивается, занесла его в такую даль? Вокруг Нарговки своя такая же тайга и болота… Не в одном этом, однако, дело. Поблизости от места, где женщины видели Бороносина, люди майора Коротаева нашли пустую пачку из-под сигарет «Ява». Пачка смятая, валялась в сыром мху. Эксперты дадут точное заключение, но он, майор Коротаев, уверен: всего три-четыре дня назад была кинута эта пачка. Бороносин, как все местные курильщики, признает лишь папиросы, да и не завозят сюда «Яву». Так что не исключено, пачка выброшена грабителями. Если так, не слишком ли тесно смыкаются пути Бороносина и налетчиков? Просторы все-таки ой-ей-ей, есть, где разминуться.

Начальник райотдела, умолкнув, щурился от слепящих солнечных лучей, выжидательно глядел на командированных, на Поплавского.

– Где сейчас этот Бороносин? – спросил Шатохин.

– Связывался с Нарговкой. Дома нет. Пять дней назад последний раз видели. Куда ушел, спросить не у кого. Живет один, работает не в Нарговке.

– Где же?

– В крайцентре, на железной дороге, – ответил Поплавский, – электриком в поездах дальнего следования.

– Не близко до работы добираться, – заметил Хромов.

– А он месяца два-три подряд на колесах. До Риги, Владивостока, Ташкента катает. Потом прилетает, месяц-полтора тут. Рыбачит, охотится.

– Давно так?

– Сразу после армии. Лет двенадцать-тринадцать.

– Много таких работников в районе?

– Есть еще трое вахтовиков-нефтяников. На Ямал летают. А на железной дороге один Бороносин.

– Интересный человек, – сказал Шатохин.

– Да, – серьезно согласился Поплавский. – Повозились с ним.

– Судимость имеет?

– Лет пять назад за хулиганство два года отсидел. С тех пор все в норме. Но не так давно снова трения были. Мать у него умерла, дом ему остался. Предложили за дом две тысячи. Взвился: лучше сожгу, чем за гроши. Домик так себе, большего не давали. Позднее первый покупатель предложил ту же сумму. Бороносин разведен, ребенок есть. Нет чтоб им отдать, так вправду сжег. Судить его хотели за этот костер. Вывернулся: «Может, я спалил, а вы докажите». Не удалось…

– Денег много?

– Не думаю. По рублю, конечно, не считает. От тайги большой приварок имеет. Характер у него такой вот… – лейтенант щелкнул пальцами. Дескать, дурной характер.

– Не улетел ли на работу? – спросил Шатохин.

– Нет, – уверенно ответил начальник Назарьевского райотдела. – Самолетом отсюда непросто выбраться. Очередь. У него билет заказан на рейс через две недели.

– Нужно найти Бороносина, – сказал Шатохин.

– Ищем уже, – ответил Коротаев.

– Как считаете, могли успеть грабители выскользнуть из зоны поиска?

– На моем участке все известные тропы-дороги заблокированы в глубину до сорока километров от места, где их видели вчера вечером, – сказал майор Коротаев. – Могут с грузом, да усталые, пройти столько?

– Я не гадалка, но девять против одного ставлю: в тайге они, – в свою очередь ответил Поплавский. – Лес бы прочесать, да людей не хватит.

– Куда считаете нужным ехать? – спросил Шатохин у Поплавского.

– В Марковку, на хутор, – лейтенант раскрыл планшетку, показал на карте.

– Поезжайте. Лейтенант Хромов – с вами.

– Есть, – Поплавский козырнул.

– Найдется, кому проводить меня на болота, к потерпевшим? Лучше, если наш сотрудник будет.

– Участкового пришлю, Сергея Красникова. Он в скитах бывает, староверы – его подопечные. – Эти слова лейтенант говорил уже забираясь в кабину. Хромов тоже вскочил на ступеньку машины.

– Связь пусть захватит, – сказал Шатохин.

– Хорошо. Сейчас вызову.

– Остаетесь здесь? – спросил Коротаев, проводив взглядом вездеход.

– Пока да.

– От меня что-нибудь требуется?

– Нет.

– Тогда уезжаю в Бирюлино. Это на юго-запад тридцать километров. Связь через Женю, через Поплавского. Все, кажется?

– Появятся сведения о Бороносине, прошу немедленно информировать.

– Обязательно.

6

Шатохин, попросив информировать его о Бороносине, не случайно не сказал про налетчиков на скиты. Он не исключал вовсе, что удастся обнаружить их при хорошо организованном поиске, однако минули уже почти сутки. Розыск идет не по свежему следу. Судя по всему, налетчики в лесной глуши не тычутся, как слепые котята, заблокированная территория в полторы тысячи квадратных километров – для них надежное укрытие. Вот почему Шатохин не настраивался на скорую удачу, считал важным повидаться с потерпевшими.

Участковый – веснушчатый, такой же молодой, как и Поплавский, – добрый час возил на милицейском «Урале» Шатохина, петляя по лесу. И вот остановился, заглушил мотор. Дальше путь предстоял пеший, болотом.

– Видите, товарищ майор, банку на сосне, – пояснял участковый Шатохину, выпуская воздух из камеры переднего колеса мотоцикла. – Потом еще банки будут. Проход к кельям ими обозначен. Скоро у Анны Поповой будем. Полтора километра ходу.

– Я просил сначала к Агафье провести, – сказал Шатохин, глядя на прикрепленную к сосновой ветке отливающую на солнце серебром пустую консервную банку.

– А она и есть Агафья. В мирской, так сказать, жизни Анной Поповой была. – Участковый спрятал насос в кустах цветущей жимолости.

– Вот как. Занятно. А Василий какое имя носил? В миру.

– То же. И Афанасий – то же. Они обряд посвящения не прошли. Жены с ними, в скитской жизни так нельзя. Сами по себе живут. Можно сказать, простые отшельники. Вот Настасья, Липа, Варвара, Агриппина, был еще Киприян, три недели назад умер старик, – у этих ненастоящие имена, не с рождения. Идемте, товарищ майор, – участковый сделал несколько шагов вперед, махнул рукой Шатохину.

– Банки – ваше изобретение, Сергей? – продолжал разговор Шатохин уже на ходу.

– Не-ет, – Красников улыбнулся. – Они сами так проход обозначили. Специально для меня. Я же у них бывать обязан. По службе. Просто хотя бы знать, как живы-здоровы.

– Давно в последний раз бывали?

– Да несколько часов назад. Из Назарьевского района группа приезжала. Их провожал.

Как-то нескладно, нескоординированно расследование началось. Следователь из края должен прибыть – пока нет. Территория Нетесовского района – работают назарьевцы. Нужно бы, прежде чем на болота отправляться, с назарьевской следственно-оперативной группой увидеться. Хотя так или иначе с потерпевшими встречаться придется.

Показались кедры, облепленные смолистыми шишками, небольшое озеро. Приблизились к самому его берегу.

– Вот сюда как раз, – указывая место, Красников бросил в воду затвердевший комочек земли, – банки из-под тушенки побросали налетчики. Семь штук вытащили. А вон под тем кедром, у которого ветки низко свисают, видите, стоянка у них была.

– Около кедра нашли что-нибудь?

– Вообще ничего больше. И в избах они голыми руками ничего не трогали.

– Далеко еще?

– Рядом. Только вы, товарищ майор, первым не начинайте разговор. Вы для них – власть, а они этого над собой не признают.

– А вы – не власть?

– Я – другое дело. Ко мне они привыкли. Даже первыми, бывает, в разговор вступают.

– Со мной могут вообще не заговорить?

– Могут. Но вряд ли. На грабителей злы. А вот показания, вообще, любую бумагу не подпишут – это наверняка…

За две-три сотни шагов от избы Красников умолк. Когда подошли совсем-совсем близко, выразительно кашлянул.

Мелькнула тень в окошке, и сразу три старушки гуськом вышли из домика.

– И ты здесь, бабка Липа. Молодец! – сказал участковый круглолицей, часто моргающей старушке, после чего Шатохину не нужно было объяснять, кто из двоих Агафья, кто – Настасья.

– Второй раз на день проведываю вас. Привел вот человека, – продолжал участковый. – За тысячу километров ехал сюда. Специально вам помочь. Но и вы должны помочь.

Красников сделал паузу:

– Бабка Агафья, как ты?

По выражению лица однорукой нельзя было понять, какое впечатление произвели на нее слова участкового. Красников тем не менее выразительно посмотрел на Шатохина, дескать, спрашивайте.

– Не ошиблись, автомат держали грабители, когда вы мимо на мотоцикле проезжали? – обратился к однорукой Шатохин.

С ответом Агафья не спешила, прежде села на чурбачок около навеса.

– Сестра Настасия, – обратилась она ко второй хозяйке избы, – достала бы ты мою коробку.

Настасья скрылась в избе и вернулась с плетеным из соломы ящичком. Агафья приняла его, поставила на колени, откинула крышку и, порывшись в содержимом, протянула Красникову фотографию. Участковый показал ее Шатохину. На давней, военных времен фотографии был снят в полный рост ефрейтор. Он стоял по стойке «смирно», прижимая к груди автомат системы Калашникова.

– Точно такой автомат был? – спросил, догадавшись, Шатохин.

– Такой, – сказала Агафья. Ответ ее был адресован участковому.

Шатохин первым делом справился про автомат. До сих пор так и не верил в его наличие у охотников за иконами. Старухе далеко за семьдесят, видела из коляски мотоцикла своих обидчиков мельком, мало ли что могло показаться. Теперь сомнений не оставалось. Будь его единоличная воля, Шатохин немедленно отдал бы приказ снять заслоны.

Больше половины участвующих в поиске – промысловики-охотники, дружинники. Боевое скорострельное оружие в руках налетчиков – слишком серьезно. Едва ли оправдано рисковать жизнью гражданского населения. Пусть бы лучше Глеб, Роман, Клим ушли со своим грузом без помех из тайги. Куда бы ни направились, не затеряются, если хорошенько искать.

– Вспомните, как они вели себя? Что говорили? Имена, может, какие-нибудь называли? – Шатохин сел на большое полено напротив Агафьи, пытливо глядя ей в глаза.

– Чего ж вспоминать-то? Говорила, поди-ка, уже, – помолчав, пробормотала она.

– Дщерью Евдокии, Феодосии называли тебя, так, – напомнил участковый.

– Так…

– Еще Богатенко какого-то вспоминали?

– Вспоминали.

– Когда у меня были, один из бродяг этих тоже говорил про Богатенко, – встряла в разговор бабка Липа.

– Как именно? Что говорил?

– Не помню. Так влетели, страх… – бабка Липа кончиками платочка вытерла навернувшиеся слезы, отвернулась, перекрестилась.

«Дщерь» – по-старому «дочь». Но почему один из налетчиков сказал Агафье «дщерь Евдокии, Феодосии», кто такой Богатенко? – ответить старушки не могли.

…В обществе староверок провели около двух часов, но ничего нового к уже известному у Шатохина не прибавилось.

Зряшным оказался поход и к Варваре с Агриппиной – в домик, который грабители оставили в покое. От встречи с сотрудниками милиции бабки увильнули. Шатохин увидел, как сгорбленные фигурки старушек вышли из избы и спешно скрылись в гуще деревьев.

В покинутую келью все же вошли. Запах свежесгоревшего лампадного масла царил в избушке. Красников дотронулся до лампадки: остыть не успела, наверняка не пустой угол освещала. Но ни единого образка на виду в избе не было.

– Утром так же «встретили». Теперь хоть сутки, хоть десять жди – без толку, – констатировал Красников. – Будут, как это наш фельдшер говорит, бегати и таиться.

Безрезультатным был и визит к Афанасию. Пожилая женщина вышла навстречу.

– Болеет брат Афанасии, – негромко сказала она. – Нельзя к нему.

– Утром здоров был, бабка Анна. И какой тебе он брат, – попытался разговорить ее Красников.

– Слег брат Афанасий, болеет, – словно не слыша реплики, повторила бабка Анна.

– Все-таки обманываешь, поди? – участковый посмотрел испытующе.

Анна недолго колебалась, сделав знак Красникову следовать за ней, направилась к домику. Подол длинной, почти до пят, ситцевой юбки волочился по густой траве.

Участковый, войдя вместе с хозяйкой в домик, возвратился очень скоро.

– Вправду сильно заболел. В глаз кровоизлияние и нога отнялась. Не до нас им сейчас, – сказал он Шатохину. Размышляя над причиной внезапной болезни Афанасия, прибавил: – Так обобрали! Шутка ли… И лечиться не хотят ни в какую.

– Это их дело. А врача вызвать нужно, – задумавшись проговорил Шатохин. Оставался еще один пострадавший от вторжения налетчиков скит, где не побывали, – скит Василия. Не хотелось откладывать последний визит на завтра. Нужно поторапливаться, день на исходе.

– До жилья Василия сколько километров? – спросил он.

– Семь. Восемь от силы.

– Тогда идем, Сергей.

Спешили. Рассчитывали, пока закатное солнце не успело еще приклониться к зубцам ельника, быть у Василия.

Тропа проходила мимо сиротливого пристанища Киприяна. Вот виден уже деревянный крест, бревенчатая избушка с тесовой крышей.

– Талант у мужика был, – кивнул в сторону могильного креста Красников. – Отдельные листы у рукописных книг истреплются, он так скопирует, под старину подладит – не отличишь, где подлинник, где рука Киприяна.

– А теперь они где? – спросил Шатохин.

– Имуществом не интересовался. Соседи, наверное, забрали. Я последний раз спустя неделю после смерти Киприяна сюда приезжал, изба уже совсем пустая была.

– Когда-когда в последний раз? – уточник Шатохин.

– Полмесяца назад. Услышал о смерти старика, и сразу поехал.

– А нынче кто сопровождал группу из Назарьево?

– Я. Но здесь мы не были.

– Тогда кто же? – Шатохин указал на примятую в высокой траве тропку, ведущую к избе.

– Не знаю… – озабоченно произнес участковый.

– Попытаемся узнать.

Руками раздвигая перед собой траву, Шатохин направился к тропке. Следы подошв резиновых сапог на влажноватой земле были сравнительно свежие, двух– или трехдневной давности.

– Чужой кто-то ходил, товарищ майор, – наклонившись, заговорил приглушенным голосом Красников. – У здешних у всех обутки кожаные, самодельные, сделанные Василием.

Шатохин не откликнулся. Думал, почему вышло так, что следственно-оперативная группа обошла стороной Киприяново жилище. Скорее всего, подвела логика мышления, сработал автоматизм: Киприян умер, дом его опустел, в близлежащих деревнях это известно, значит, осведомлены и грабители. Но они-то как раз могли и не знать. Следовательно, если действительно в избу заглядывали потрошители скитов, информацией о старообрядцах они располагали давней… Бороносин! Шатохин вспомнил о нем. Вернулся с очередной железнодорожной вахты уже после смерти Киприяна. И если был провожатым…

Дверь была чуть-чуть приоткрыта. Тонкая, не шире лезвия ножа полоска дневного света просачивалась внутрь жилища, вычерчивая длинную прямую на полу. Шатохин отворил дверь. На покрытом слоем пыли полу хорошо были заметны следы подошв сапог. Не входя в избу, вместе с Красниковым изучали их, потом Шатохин осторожно ступил через порожек.

Луч фонарика заскользил по затканным тончайшей пряжей-паутиной углам, как вдруг в проеме между стеной и печкой наткнулся на рваную дырку в этой «пряже».

Шатохин приблизился, посветил в узкий проем и увидел расколотую пополам деревянную чашку. С помощью прутика выудил обе половинки посудины из-за печки.

Чашку брали голыми руками, и было это сравнительно недавно: налет пыли в местах, где заметно касание пальцев, – тончайший. Из бокового кармана Шатохин вынул свернутую газету, расправил и завернул в нее половинки.

– Что там, товарищ майор? – Красникову было интересно, мальчишеский азарт охватил его.

– В траве кругляш валяется, Сергей. В избу его нужно занести, – попросил Шатохин.

– Есть, – отозвался Красников. Исчез и снова вскоре появился в дверях, позвал: – Товарищ майор, взгляните.

Взволнованные нотки проскальзывали в голосе Красникова, и было от чего: поднимая бревешко, он обнаружил на земле медную литую иконку размером чуть больше спичечного коробка и два папиросных окурка с изжеванными мундштуками.

– Вчера, в крайнем случае позавчера курили, – сказал Красников, рассматривая их.

– Похоже, – отозвался Шатохин.

Солнце закатывалось. Багровый его диск вот-вот скроется за макушками елей. После заката сумерки нахлынут не сразу, и все равно надо спешить. Находки в избе и возле нее заставляли изменить планы.

– К Василию пока не пойдем, Сергей. Здесь поглядим. Может, еще что обнаружится. По тропе, Сережа, пройтись нужно. Не торопясь. С чувством, с толком… – напутствовал Шатохин.

– Есть…

Работали на совесть до сумерек, но больше так ничего и не нашли. Пора было позаботиться о ночлеге. В Киприяновой избе расположиться негде, да и не хотелось. Старик до последних своих дней держал козу. Островерхая копна прошлогоднего сена так и стояла около избы. Раструсили несколько охапок сена, легли не раздеваясь. Перед сном Шатохин по рации в который уже раз за этот день связался с начальником Нетесовского ОУРа. У Поплавского все оставалось по-прежнему. Он не выезжал из тайги, поиск продолжался. То же и у майора Коротаева.

Шатохин устал, но уснуть сразу не мог. Лежал с закрытыми глазами, думал о деле.

– Сергей, первый раз кто староверов грабил? – спросил, нарушив молчание.

– Приезжие какие-то, – зашуршал сеном участковый, поворачиваясь. – Сначала продать уговаривали, а потом просто украли несколько штук. Слышал только, что те уже на продаже попались, в крайцентре. Фельдшер наш может рассказать, Иона Парамонович. Он и об истории икон, у кого какого века, какие самые ценные – все по полочкам разложит.

– Он уртамовский?

– Уртамовский. Корзилов фамилия.

– Гать – понятно. А почему – Царская? – спросил Шатохин.

– Звучно?

– Есть немного.

– Дорога как дорога. Ничего интересного. При царском еще режиме проложили, потому и Царская.

Последние слова Красников пробормотал невнятно. Ему хотелось поговорить, он противился сну, но усталость одолевала – ведь сутки, как минимум, на ногах.

7

Василий от разговора с сотрудниками милиции не отказывался, но отвечал нехотя, односложно, глаз от пола почти не поднимал. Ему стыдно было, что его, пятидесятилетнего здоровяка, славившегося даже за пределами района богатырской силой, одолели хлипковатые на вид парни.

Шатохин немного наслышан был о Василии. Еще три года назад он на славу хозяйничал в районной кузне, иногда в свободное время на потеху детям да и взрослым завязывал в узлы стальные прутья и перекусывал зубами гвозди; вспыхнет драка где, – его звали разнимать, не учитывая числа драчунов; он и с медведем мог голыми руками схватиться.

Василий никого, кроме Бога, не боялся, силой своей гордился, на нее рассчитывал как на главный козырь. И вот налетчики одним махом прихлопнули его козырь.

Вопросы о том, как именно охотники за иконами одолели Василия, были особенно ему неприятны. Шатохин и рад бы пощадить самолюбие бывшего кузнеца, но «почерк» нежданных гостей интересовал его больше всего. Ясно, что ломовой силе бывшего молотобойца противопоставили приемы одного из видов единоборств, действующие безотказно. Но какие конкретно приемы?

Из рассказа следовало, что гостей Василий встретил перед избой. Приблизились двое. Один – высокий и узкий в плечах, другой – пониже, усатый, глаз у него чуть косит (на секунду снял темные очки, и жена Василия это подметила). Первый протянул руку, вроде для пожатия, со словами: «Здравствуй, хозяин». И Василий сразу осел, как мешок. С такой быстротой все случилось – ни сам Василий, ни жена не узрели замаха и удара. Одно точно: бил высокий. Усатый чуть поодаль стоял. Позднее, когда Василий очухался, пошевелился, усач ребром ладони поддал по шее и завязал руки Василию за спиной. После повторного удара он не скоро пришел в себя.

– От первого удара где боль чувствуете? – уточнил Шатохин.

– Тут.

Василий ткнул себе пальцем в окладистую бороду и по-детски доверчиво синими глазами недолго поглядел на Шатохина. Василий не понимал, для чего это нужно так дотошно выспрашивать, куда его ударили, как ударили. Кажется, и участковый не мог разобраться, для чего оперативнику из края так скрупулезно, до мельчайших деталей понадобилось уточнять, как нападали на Василия. А ведь это было важно. Неизвестно как другие, но старший в преступной группе, Роман, несомненно владеет приемами современной борьбы. Владеет свободно. Дилетант, подхвативший где-то впопыхах два-три приемчика, так уверенно себя чувствовать не будет перед молотобойцем, телосложение которого уже внушает осмотрительного отношения.

– Не замечали несколько дней, недель назад ничего подозрительного? – Шатохин перешел на менее неприятные вопросы.

Василий промолчал.

– У Тольки Бороносина спросите, – улучив минуту, когда участковый попросил у Василия глоток воды, полушепотом сказала жена бывшего кузнеца. – Он тут терся поблизости.

– Когда?

– Да днями. Позавчера утром видала. И раньше.

Опять вахтовик-железнодорожник. Опять его имя упоминается. Случайно ли?

С Василием и его женой расстались около восьми утра, а к полудню были уже в Уртамовке. Успели к пассажирскому самолету, летавшему из Западной Якутии в крайцентр с посадкой через день в Уртамовке. С милиционером-порученцем Шатохин отправил в управление предметы, найденные в доме Киприяна.

Проводив самолет, Шатохин вышел на связь с начальником краевого розыска Пушных. Доложив обстановку, высказал свое мнение о засадах.

– Считаю, товарищ полковник, ошибкой продолжать группам блокировать дороги, – сказал Шатохин. – По крайней мере, гражданское население не должно в этом участвовать.

Говоря так, Шатохин все еще находился под впечатлением от встречи с одной из поисковых групп. Из семи человек двое в ней были совсем мальчишки, лет по четырнадцать. Как попали в группу – непонятно. Скорее, просто никто не обязывал, но и не возражал. Отправились за компанию, из любопытства, ради острых ощущений. По поведению всей группы легко было заключить: о возможном внезапном столкновении с грабителями, о том, какую опасность это таит, мало кто всерьез думал. Ошибка Поплавского в том, что в спешке он принимал добровольцев без особого разбора.

– Медлить нельзя, товарищ полковник. Плохо может кончиться. – наседал Шатохин.

– Убрать всех гражданских? – обдумывая слова Шатохина, повторил начальник краевого розыска.

– Да.

– Это фактически свернуть поиск в тайге.

– Да. Оставить сотрудников на близлежащих пристанях, авто– и железнодорожных станциях. Разрешите?

– Действуйте по своему усмотрению, Алексей Михайлович. Желаю удачи, – ответил Пушных.

Связь с крайцентром закончилась. Не медля, Шатохин отдал распоряжение лейтенанту Поплавскому и майору Коротаеву прекратить поиски. Единственное, за что тревожился, как бы столкновение с вооруженными налетчиками не произошло в часы эвакуации групп из дальних урманов.

8

Фельдшер Иона Парамонович Корзилов, по рассказу участкового, был коренным уртамовцем. За долгую жизнь он всего лишь раз покидал родные края на пять лет, учился в Ленинграде в медицинском институте. Учился отлично, но врачебного диплома так и не получил. Отца укусил энцефалитный клещ, его парализовало, и Иона Парамонович вернулся домой. Не потому, что некому было ухаживать – в семье и братья, и сестры. Вернулся, чтобы вылечить отца. Ему твердили, что медицина бессильна, советовали бросить бесполезную затею. Он, однако, мимо ушей пропускал. Устроился фельдшером, книг медицинских перевернул горы: чтобы в курсе зарубежных новостей по специальности быть, английский не хуже родного выучил, ни одной травинки-корешка целебных тутошних для него не осталось неизвестных. Поставил-таки на ноги отца. Можно было возвращаться в институт, но около четырех лет минуло. Не два остававшихся семестра, а все прежние нужно пройти. Уже семьей обзавелся. Иона Парамонович подумал и, к радости односельчан, решил, что фельдшером тоже можно прожить.

Иона Парамонович в середине дня был дома, в загончике, сидя на детском стульчике, он доил корову.

– Здравствуйте, Иона Парамонович, – сказал Красников приблизившись.

Фельдшер обернулся. Толстоносый, рыжебородый, в выгоревшей кепке-шестиклинке, из-под которой выбивались длинные вьющиеся волосы, в латаном двубортном сером пиджачишке он меньше всего походил на интеллигента, бегло объясняющегося по-английски, отменного лекаря, к которому в затруднительных случаях врачи райбольницы советовали с глазу на глаз пациентам обратиться за помощью, краеведа, знатока истории живописи и иконописи в частности.

– Здравствуйте, – отозвался фельдшер, поднимаясь со стульчика.

– За помощью к вам, Иона Парамонович, – участковый представил Шатохина по имени-отчеству: – Алексей Михайлович.

– Что такое? – фельдшер быстро с головы до ног окинул взглядом Шатохина.

– Нет-нет, не по врачебной части, – Шатохин улыбнулся.

– Ну, пойдемте, – сказал Корзилов.

Он на минуту оставил гостей, склонившись над умывальником, прикрепленному к бревенчатой стенке баньки, вымыл руки.

– Прошу, – фельдшер, проведя Шатохина и Красникова на уютную летнюю веранду, жестом пригласил их сесть на диван. – В избу не приглашаю, Вера Георгиевна у меня расхворалась. Так за какой помощью пожаловали, Сережа? – обратился к Красникову.

– Алексей Михайлович – из краевого уголовного розыска. Майор, – более полно представил Шатохина участковый.

Корзилов наклонил голову непринужденно-почтительно.

– Очень приятно. Чем могу быть полезен? – доброжелательный взгляд Ионы Парамоновича устремился на Шатохина.

– Об ограблении, вам, конечно, известно?

– Безусловно. Но только о самом факте, не больше.

– Сергей говорит, вы о старообрядцах абсолютно все знаете.

– Так уж. Абсолютно все, скажу по секрету, я и о себе не знаю. – Иона Парамонович улыбнулся, достал из шкафчика глиняные кружки, прямо из подойника налил в них молока, подал гостям. – А что конкретно вам нужно?

– В келье около озера один из налетчиков сказал старухе Агафье: «А ну, дщерь Евдокии, Феодосии…»

– То есть, обратился так? – уточнил фельдшер.

– Да. Потом угрозы посыпались…

Иона Парамонович поерошил свою густую короткую бороду.

– Любопытно. Дщерь Евдокии, Феодосии… Знаете суриковскую картину «Боярыня Морозова»?

– Видел. Не раз. Репродукции, правда, – ответил Шатохин.

– Может быть, помните: по правую руку от саней идет молодая женщина. В бордовой зимней одежде, в светлом полушалке на плечах. Это княгиня Урусова, родная сестра Морозовой. Вы о старообрядчестве знаете?

– Так, понаслышке. Кажется, еще в петровские времена церковный раскол получился.

– Даже раньше. При отце Петра царе Алексее Михайловиче, за год до воссоединения России с Украиной раскол произошел, появилось старообрядчество. Богослужебные книги перевели с греческого при крещении языческой Руси, и с тех пор переписывали одну книгу с другой, часто всяк по-своему толкуя отдельные места. Царь вместе с патриархом Никоном решил провести церковную реформу, исправить накопившиеся почти за семь веков неточности по греческим оригиналам. Попутно решил изменить детали обряда: вместо земных поклонов поясные класть; «аллилуя» петь трижды вместо двух раз; креститься щепотью, как греки. Царь, конечно, реформой прежде всего хотел накрепко подчинить себе церковь, укрепить личную власть. Вот тут-то смута и началась…

Женский голос из избы позвал Иону Парамоновича, и он, извинившись, оставил Шатохина и Красникова на веранде вдвоем. Вернулся через две-три минуты.

– Да, так я отклонился, – продолжал он. – О дщери Евдокии, Феодосии. Имя боярыни Морозовой – Феодосия. Феодосия Прокопьевна. Сестра ее – Евдокия. Морозова – богатейшая вдова, имела восемь тысяч крепостных, а дом ее был московским центром раскола. Царь долго терпел ее. Из-за дружбы Феодосии с царицей. Но в итоге сослал с сестрой в городок Боровск. Там и закончилась их жизнь в монастыре, в земляной тюрьме. И прослыли они старообрядческими страдалицами. Вот так…

Иона Парамонович умолк.

– В том же скиту грабители упоминали какого-то Богатенко. Или Богаденко. Потом еще раз эта фамилия прозвучала. В избе Олимпиады. Может, это их знакомый, а может…

Шатохин собрался было подробно объяснить, при каких обстоятельствах прозвучала фамилия. Фельдшер снова потеребил бороду, с легкой улыбкой хмыкнул:

– Просвещенный народ, однако, в нашу местность наведывался… Сейчас.

Он опять скрылся в избе и возвратился с кипой тонких журналов в руках.

– Вот. Начала века старообрядческие издания. «Щит веры» и «Старая Русь». Здесь где-то, помнится. Поглядим…

Иона Парамонович положил кипу на широкий подоконник, неторопливо брал один за другим журналы в сереньких обложках, пролистывал последние страницы.

– Пейте еще молоко, не стесняйтесь. Сережа, наливай, – не отрываясь от своего занятия предложил он. – Вот! – Уртамовский фельдшер подал развернутый журнал Шатохину.

– В правом верхнем углу, взгляните. В волнистой рамочке объявление.

Шатохин взял, прочитал.

«Старообрядческая мастерская иконописи Якова Алексеевича Богатенко (Москва, Таганка, Дурной переулок, д. 20, кв. 8).

На выставке икон в С.-Петербурге апреля 1904 г. удостоен большой серебряной медали.

Принимаются заказы на работу по иконам в различных стилях: Греческом, Новгородском, Московском и Строгановском с полным соблюдением духа старообрядчества.

Иконы (целыми иконостасами) находятся в гг. Казани, Варшаве, Кузнецке. Отдельные же – во всех местностях России».

Шатохин передал журнал участковому. Только что прочитанное меняло оборот дела. Потерпевшие утверждали, будто в коротком споре грабителей – брать все образа подряд или на выбор – прозвучало: «Не хватало для Богатенко таскать». Грабители нечаянно назвали фамилию. Для Шатохина фамилия была важной зацепкой, с помощью которой начнет разматываться клубок этого дела. Он уже даже нашел истолкование фразе, оброненной старшим в группе налетчиков: Роман противник того, чтобы брать иконы, которыми интересуется Богатенко. А вот что на поверку вышло. Спасибо фельдшеру, внес ясность. Могло получиться: ударился бы в розыск владельца мастерской, удостоенного за иконописные труды свои в самом начале века большой серебряной медали. Ничего не скажешь, красиво бы выглядел, когда выяснилось бы, кого ищет. Старухи самую малость ошиблись, одно лишнее слово – «для» – назвали. И без этого «для» получается: старший в преступной группе не хотел брать иконы работы Богатенко. Надо думать как малоценные.

– Богатенковские образа не тронули? – спросил фельдшер.

– Не знаю. Не разбираюсь в них. Несколько штук осталось, – ответил Шатохин.

– А книги какие взяли?

– Ни одной. Нигде.

– Хоть вниманием удостоили книги?