Текст книги "Библиотечка журнала «Милиция» № 1 (1993)"

Автор книги: Илья Рясной

Соавторы: Валерий Привалихин,Евгений Морозов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 14 страниц)

Желающих не нашлось.

Через три года Крымов был переведен в областное управление. Молодой, не отягощенный семейными узами и длительными любовными увлечениями, малопьющий, но зато выкуривающий полторы пачки в день подполковник Крымов стал оперуполномоченным по особо важным делам второго подотдела – по расследованию убийств и преступлений против личности…

Крымов отодвинул в сторону большой ватманский лист, разграфленный разноцветными карандашами. На такие листы он аккуратно переносил все данные по делу, версии, свои мысли. Помогало. Он взял авторучку, щелкнул по носу стоящего на столе пластмассового пингвиненка сиреневого цвета. Сиреневых пингвинов не бывает, поэтому Крымов подозревал, что это и не пингвин вовсе, а какая-то загадочная птица. Этой игрушке много лет, побывала она и в Афганистане, и на Севере.

Пингвин не был талисманом. В талисманы Крымов не верил, поскольку многих знакомых ему людей они не сберегли. Однако можно было допустить, что сиреневый пингвин отгоняет-таки от него и от тесного, заставленного столами, стульями, несгораемыми шкафами кабинета злых духов.

– С Алексеевичем беседуешь? – спросил вошедший в кабинет Гаврюхин. Алексеевичем он звал пингвина за его внешнее сходство с заместителем начальника областного угрозыска.

– Да нет, картинки рисую.

Гаврюхин, отдуваясь и пыхтя, как паровоз, что неудивительно при его ста двадцати килограммах весу, плюхнулся на стул и вытер лоб.

– Слышь, Сергей, у тебя стольника до зарплаты не найдется?

– Вчера же получка была, куда ты ее дел?

– Ох, лучше не вспоминать, – махнул рукой Гаврюхин. – Пришел домой, как положено порядочному отцу семейства, положил деньги на стол. Сидим со Светой на кухне, и чую я, что непорядок какой-то – дочки долго не слышно. Пошел посмотреть, а Леночка в туалете зарплату мою на мелкие клочки рвет и бросает. Нет, я не скажу, что все изничтожила. Двадцать рублей осталось.

– А зачем порвала? – спросил Крымов, протягивая сотенную бумажку.

– Не говорит. Три года всего, а упрямая. Может, бессребреницей растет, а?

– Может. Что там нового по трупу в Чаплыгино?

– Да ничего особенного. Обшарили квартиру, опросили родственников – эффект нулевой, – сказал Гаврюхин, пододвигая к себе машинку и вставляя в нее лист.

– И что у него нашли?

– Ничего такого, что заслуживает вашего высочайшего внимания. Ну, квартира. Ну, гараж. Ну, две машины. Дальше-то что?

Гаврюхин медленно, подыскивая буквы, начал печатать, и казалось, что от ударов его толстых пальцев старенькая «Эрика» рассыплется на части.

…Два неопознанных трупа за два дня – такого давно не было. Первый – труп молодого, хорошо одетого мужчины обнаружили в лесу рабочие совхоза «Пролетарий». Тонкий слой земли и ветки разгребли, почуяв добычу, бродячие собаки, которых в последнее время много развелось в лесах – они сбиваются в стаи и уже начали представлять опасность для людей. Ни документов, никаких бумаг, указывающих на личность убитого, найдено не было. Неподалеку от места захоронения имелись следы протекторов. По ширине колеи – «Жигули». Имеют они отношение к убийству – поди разгадай. Крымов с оперативниками из Черняховского райотдела обшарил все окрестности. Местные жители в день убийства видели синие «Жигули». Номер и модель, естественно, не запомнили.

Второй труп нашли случайно. Его убийцы кинули в отстойник около главной усадьбы совхоза «Чаплыгинский». Труп так бы и потонул в жиже, если бы не решетка. Работенку по извлечению тела, доставшуюся милиции, чистой не назовешь. Областной информцентр по дактилоформуле сообщил личность убитого – Ступенко Георгий Георгиевич, 1961 года рождения, осужден пол года назад по статье 144 УК РСФСР к двум годам условно.

Учитывая территориальный разброс, разницу во времени наступления смерти почти в сутки, трудно было предположить, что убийства связаны между собой.

– Что за машины? – с утра голова у Крымова была занята вопросом: где искать синий «Жигуль», поэтому любые известия об автомобилях вызывали у него живой интерес.

– Белый ВАЗ-21011 и синий ВАЗ-2107. Первая машина его, вторая – чужая. Он же индивидуальщик, кто-то отдал чинить.

– Интересно. По моему делу тоже синий «Жигуль» крутится. Гипсовые слепки со следов протектора есть. А если взглянуть – не эта ли «семерка»?

– В чудеса веришь? Тогда колдуна пригласи – сразу все «висяки» скинем. А преступников по инквизиционному праву к сожжению приговорим.

– Тебе бы только хохмить. Ну, а может быть…

* * *

Крымов повернул ключ, двигатель натужно заурчал, но не завелся.

– Что, не пашет твой БТР? – с участием произнес Гаврюхин.

БТРом все называли зеленые, потрепанные, будто побывавшие в боевых действиях, «Жигули» – собственность Крымова.

– Может, подтолкнуть? Прям до Апрельска.

– Побереги силы, – нахмурился Крымов, повернул еще раз ключ, включил скорость и выжал акселератор так, что машина, подобно вспуганному джейрану, сорвалась с места. Гаврюхин стукнулся головой о подголовник и чертыхнулся…

…Дело сдвинулось с мертвой точки. Немного времени понадобилось экспертам, чтобы дать заключение – у совхоза «Пролетарий» крутилась та самая «семерка» с узбекскими номерами. Когда очень нужно, громоздкая милицейская машина способна функционировать довольно быстро. Вскоре на столе Крымова лежала шифротелеграмма. Владелец машины с этим номером – Рустам Абдураззаков, по описаниям внешне очень похож на погибшего. Можно считать, что личность идентифицировали.

Ясно, что два убийства связаны между собой, но как? По этому поводу можно было бы построить немало будоражащих воображение версий, которые так и будут проситься на киноэкран. Но для них нужна исходная информация, для начала хотя бы разузнать побольше о Ступенко и его связях.

Информация накапливается из десятков разговоров, из журналов и карточек различных учетов, она разбросана по записным книжкам многих и многих оперативников, участковых, других сотрудников милиции. Для ее извлечения в нужный момент служит отработанная система – телетайпограммы и шифротелеграммы, ориентировки и сводки, да просто обычный телефон. При расследовании двух убийств, конечно же, система работает на полную мощность.

Сведения о Ступенко постепенно накапливались. Вскоре было известно, что все звали его Гошей, жил он на широкую ногу. Так же стало известно, что самые близкие его знакомые, постоянно крутившиеся у него в гараже – Виктор Маратов и Ваня Смирнов. Настало время переговорить с ними.

Гаврюхин городишко Апрельск знал неплохо и показал, куда ехать. За фабрикой игрушек – местным промышленным «гигантом», где работало несколько тысяч «химиков» – поворот. Дальше мимо недостроенного культурного центра «Прогресс», возводившегося уже восемь лет, перед которым возвышалась фигура Музы болотно-зеленого цвета. Может, она и должна была напоминать замордованным неурядицами и пустыми магазинными полками, сумасшествием перестроечных голодно-свободных лет, утонувшим в беспробудном пьянстве и безысходности, в никчемных заботах и колбасно-сосисочных радостях жителям о чем-то возвышенном и прекрасном. Может быть. Однако больше статуя напоминала не Музу, а утопившуюся от тоски гипсовую девушку с веслом, выуженную рыбаками и сразу возведенную на пьедестал.

– За статуей направо. Там, где универсам, во двор, – снисходительно, как опытный лоцман, указывал Гаврюхин.

Дверь открыла блеклая полная женщина с тусклыми, настороженными глазами.

– Нам бы Ивана Смирнова увидеть.

– Нет его, – напряженно и неприветливо сказала женщина.

– Подполковник Крымов, областной уголовный розыск, – он показал удостоверение и прошел в квартиру.

– Что же это делается? Что вы все от сынули моего хотите? – всплеснула руками женщина, в ее голосе послышались базарные нотки.

– А кто и что еще от него хочет? – осведомился Крымов, окидывая взглядом заставленную безвкусной и дорогой мебелью, заваленную хрусталем и безделушками квартиру.

– Да еще двое, такие же, как вы, приходили. Из прокуратуры, – женщина была чем-то заведена. – Везде бандиты, матерщинники, на милицию вся надежда, а вы, оказывается, сами не лучше! Ворвались, всю Ванину комнату вверх дном перевернули. Я даже пригрозила начальству написать, а один из них, нахальный, знаете, чего говорит? Ох, ну и нахальный… Говорит: жалуйся, всю семью тогда пересажаем. Ох, ну милиция пошла.

– Не милиция, а прокуратура. Кстати, почему вы решили, что они из прокуратуры? – спросил Гаврюхин, усаживаясь на стул.

– Документ показали.

– Такой? – Крымов продемонстрировал свое удостоверение.

– Похож, но фотография с другой стороны была.

– Ясно. Как они выглядели?

Женщина нехотя и довольно сумбурно описала визитеров. Больше ничего заслуживающего внимания узнать не удалось.

– А где сын может быть?

– Когда муж в рейсе, он от рук совсем отбивается. У Гоши своего. Или у Витька Маратова. Да что он натворил-то?

– Ничего страшного. Просто поговорить надо. Если появится – вот телефон. Пусть позвонит. Ему самому лучше будет…

Крымов опять с трудом завел двигатель и тронул «БМП» с места. Прямо под колеса кидалась ребятня, которая гоняла по двору, так что приходилось ехать осторожно.

– Что все это значит? Кто эти конкуренты, которые квартиру перевернули?

– Что не из прокуратуры – это несомненно, – зевнул Гаврюхин. – Разберемся. Двигаем на «Госконюшню» к Маратову. Может, из него чего вытянем.

Дом Маратова выглядел чрезвычайно запущенным. Крымов распахнул калитку, на него, заливаясь злобным лаем, рванулась с цепи большая грязно-белая дворняга. Затем на пороге появилась черноволосая, в безвкусном цветастом платье толстая женщина. Хмурому выражению ее лица вполне соответствовал синяк под левым глазом.

– Чего собаку пугаешь?

– Поговорить надо. Милиция, – Крымов продемонстрировал удостоверение.

Красная книжечка смутила хозяйку дома лишь на миг. В ее глазах даже мелькнул испуг, но она быстро взяла себя в руки и звонко завопила:

– Ну и че? Ты энтот, ордер неси, тогда заходь. А сейчас нечего собачонку пугать!

Крымов зашел за калитку, собака вновь с лаем рванулась на него, но достать не могла из-за короткой цепи.

– Слышь, хозяйка, – ледяным голосом произнес он. – Убери своего волкодава, не то пристрелю его к чертовой матери. И не слишком наглей – не то другой разговор будет.

В этом человеке, которого Нинка видела впервые, было нечто пугающее и не вызывавшее желания встречаться с ним вновь. От него исходила сковывающая холодная энергия.

«Прям Кашпировский», – подумала она и недовольно махнула пухлой рукой, которую стягивал дешевый браслетик:

– Ладно, проходите.

В тесном коридорчике Нинка протиснулась бочком в комнату, пытаясь что-то заслонить от гостей. Крымов рассмотрел наполненную мутной жидкостью двадцатилитровую бутыль. Наверняка, самогон. Это объясняло недружелюбный прием, оказанный милиции.

– Где мужик твой? – спросил Крымов, быстро и бесцеремонно осмотревший все помещение. Он уселся на шатающийся стул в крохотной кухне с облупившейся краской на стенах и потолке. Прямо над раковиной с яркого плаката томно взирала полуголая Мадонна.

– Кто ж знает, где муженек мой, – непривычно вежливо и спокойно, сама удивляясь себе, произнесла Нинка. – Он же дурной. Прибежал к нему этот Ванька шебутной, прям посреди ночи поднял, вместе и отвалили. Больше их не видела… Сразу он всем понадобился. Тут двое каких-то паскудников приходили. Тоже Витьку искали.

– Один огромный, на обезьяну похож, другой смазливый, в кожаной куртке? – подал голос Гаврюхин, продолжавший позевывать.

– Ну да, милиция все знает, – Нинкин голос теперь был заискивающим и угодливым.

– Где все-таки муженек твой быть может?

– Или у Гоши, или у девок своих. Кобель же. У Лидки, а может, еще у кого. Что я их, всех что ли знаю? Интереса нет.

Задав еще несколько вопросов, Крымов встал. В коридорчике он рукой смахнул с полки бутыль, успев отскочить, чтобы не забрызгаться. Усмехнувшись, пожал плечами:

– Неудобно получилось…

* * *

Костыль боялся Губина. Боялся сильно. Важный был для него не просто человеком, которому приходится подчиняться. В нем Костыль видел не знавший пощады мир «правилок» и «толковищ»[2]2
  Правилки, толковища – собрания воров, где выносят приговоры нарушителям воровского закона.


[Закрыть], странных, обнаженно звериных взаимоотношений. И Костыль всегда до смерти боялся встать поперек, не вписаться в него, быть перемолотым и изничтоженным.

С Гошей этим получилась какая-то несуразица. Как ни крути, а получается, что курьера автомеханик убрал по заказу Костыля. Ведь все началось с той «семерки». А потом смерть Гоши. Не хотел его Костыль убивать, лишний труп совсем ни к чему. Лучше, если бы механик сам принес записную книжку. А потом можно было бы выбить из него деньги за доставленное беспокойство. Или отдать узбекам, если те захотят посчитаться. Теперь ничего не поделаешь. Нужно, конечно, было держать себя в руках, но не получалось, хоть убей.

С головой у Костыля было не все в порядке – об этом ему часто говорили. Когда накатывала ярость, сдерживать он себя порой не мог. Уголовники его за это даже уважали, что помогало поставить себя на достойное место. Когда в первый раз «влетел», следователь повел его на судебно-психиатрическую экспертизу. Там люди в белых халатах полчаса терзали его глупыми вопросами типа: «что тяжелее, килограмм железа или килограмм воздуха?», «не было ли среди родственников больных шизофренией?» Костыль, естественно, взорвался и обругал женщину-главврача с недобрым колючим взглядом. Та холодно посмотрела на него и процедила: «Смотри, докричишься. В психушку запру – всю жизнь оттуда не выберешься». Тогда Костыль закрыл рот и больше не возражал, поскольку немало был наслышан о психиатрических больницах всякого. В акте амбулаторной экспертизы врач каллиграфическим почерком вывела: «…психопатия возбудимого круга. Вменяем, мог отдавать отчет своим действиям и руководить ими».

В тот роковой вечер ему, понятное дело, дешевле было бы не распускаться. Когда Важный понял, что Гоша мертв, он поднял глаза на Костыля и голосом, от которого мурашки поползли по коже, произнес:

– Костыль, ты найдешь записную книжку и «дурь». Не то…

Что скрывается за этим «не то», Костыль меньше всего хотел бы узнать на собственной шкуре.

Труп утопили в отстойнике около совхоза. Затем – в Апрельск. Задача была несложная – вызвать из квартиры этого пацана, отобрать у него книжку с телефоном Наташи.

Позвонив в квартиру Вани, Костыль сунул его матери красную книжечку, которую смастерил один его кореш. Смастерил не шибко качественно, но главное, что в глаза бросалась тисненная золотом надпись «Прокуратура СССР». На лохов действует безотказно.

Парня дома не оказалось. Из под носа ускользнул.

Перевернули всю комнату, осмотрели квартиру, но записной книжки не нашли. Хозяйка квартиры не понимала ничего, кроме того, что происходит наглый произвол.

– Вякнешь кому – всей семьей в тюряге сгниете, – Костыль положил в карман взятую с полки цветную фотографию Ивана.

Важный выслушал рассказ своих помощников и покачал головой.

– Если бы у тебя было столько мозгов, сколько гонора… Нужно было к этому, к Маратову ехать, выколотить из него все, что знает.

– Сейчас сделаем, – с готовностью кивнул Костыль.

– Я же говорю – голова у тебя пустая. Ночь же, весь поселок на ноги поднимешь. Завтра утром…

С утра пораньше Костыль с Людоедом вновь мчались на машине в Апрельск. Поселок «Госконюшня» нашли без труда. У пенсионеров, гревшихся на солнышке, узнали, что Витька Маратов «живет с Нинкой-стервозиной и с тещей-ведьмой, от которой один толк: самогон варит и доброму люду продает».

Когда Людоед и Костыль подходили к покосившейся «избушке на курьих ножках», оттуда вышла и неторопливо направилась вдоль улицы толстенная женщина в цветастом платье.

– По-моему, это она, так ее растудыть, – выругался смачно Костыль.

Они бросились за ней. Костыль взял ее ласково за локоть и елейным голосом произнес:

– Ниночка, постой.

– Э, ты кто такой? – покосилась на него Нинка. – Грабли убери.

– Тихо, голубушка. Мне твой муж нужен. Дома он?

– Нет его, голубок.

– Пошли, поглядим.

– Чего? Плыви отседова, пьянь подзаборная, курсом на север-юг.

– Ты, слониха отъевшаяся, мать твою, – Костыль сильнее сжал ее локоть одной рукой, а другой вытащил из кармана кнопочный нож, и лезвие прижалось к обтянутому материей телу. – Счас брюхо твое быстро препарирую!

Глаза ее забегали. Сначала она хотела завизжать, облаять этого нахалюгу в кожанке, но, увидев нож, прикусила язык. Хоть и маловероятно, что средь бела дня этот прощелыга надумает пустить его в ход, но кто знает, что у него на уме.

– Взвизгнешь – пришью, – будто читая ее мысли прошипел Костыль. – Будешь тихой, как мышка, отпустим. Не трясись.

– Ладно, голубок, пошли, – подойдя к своему забору, она распахнула калитку и прикрикнула: – Байкал, свои!

Вскоре Костыль к разочарованию своему убедился, что Маратова нет дома. Плюхнувшись на незастеленную кровать, грубо спросил:

– Где он?

– С Ванькой куда-то отчалил…

Положение осложнялось. Важный ждать не намерен. У него времени в обрез. Нужно форсировать события, но как?

Костыль напряженно думал. Выбить деньги у несговорчивых фраеров, провернуть лихое дело – тут у него шарики в голове крутятся. Но как найти человека в Апрельске? Не обшаривать же каждый подвал и квартиру. А если двинул Ваня в дальние края? Да и при нем ли записная книжка?..

На поиски ушел весь день. Ткнулись к ребятам во дворе, приятелям Вани.

Уже стемнело, на небе висела яркая, четко очерченная луна. Костыль, облокотившись на руль, ломал одну спичку за другой, пытаясь закурить. В раздражении выплюнул сигарету.

– Ни черта у нас не получается.

– Важный шкуру сдерет, – меланхолично кивнул Людоед.

– Тысячу лет его искать будем, – Костыль вынул из красной пачки «Мальборо» еще одну сигарету. – Нужно, чтоб кто-то помог.

– Кто, милиция?

– …Поехали. Как же я, баранья башка, сразу-то не скумекал!

* * *

Позавчера Голове исполнилось сорок пять. Дата круглая. Но не было ни ломящегося от явств стола, ни славящих юбиляра тостов и богатых подарков. Он был непривычен к подобной торжественности и чувствовал бы себя в такой обстановке не слишком-то уютно.

Кличку «Голова» Дмитрий Васильевич Караваев получил из-за своей большой головы. Впрочем, не она была важна в его работе, а чувствительные и ловкие пальцы. Он был карманником-асом. Карманники делятся на щипачей и писак. Первые выдергивают у граждан из карманов и сумок кошельки, вторые режут те же карманы, сумки и вытряхивают незаметно содержимое. Голова владел виртуозно обоими способами. На промысел он выходил ежедневно, как хороший клерк на службу, но, как истинный профессионал, «срывал» в день не более одного кармана. После каждого удачного дела выцарапывал на крышке деревянного стола черточку, подобно Робинзону Крузо, отмечавшему зарубками дни прерывания на острове. Перед последней отсидкой всего лишь пятьдесят отметин не хватило до полутора тысяч.

Голова был осторожен, не брал помощников, не готовил учеников, хоть по воровским правилам это и входило в его «обязанности», но все же время от времени попадался. По приговору народного суда получал обычно четыре-пять лет за одну единственную доказанную кражу кошелька с пятью рублями.

Хотя иные карманники умудряются неплохо разжиться, покупают машины и видики, у Головы, как у большинства его собратьев, запросы были гораздо скромнее: выпил, закусил – и ладно. Кроме того, он чувствовал ответственность за родного человека – девяностолетнюю бабку, с которой жил в одной квартире и которой выпивки требовалось не меньше, чем ему самому.

Пьянство с каждым годом затягивало все сильнее: лицо становилось краснее, силенок – меньше. Третью судимость получил уже с «нагрузкой» – принудлечением от алкоголизма. Вылечить, конечно, не вылечили, но кое-какой результат был достигнут. Надоело сидеть по тюрьмам, надоело «работать по карманам». И Голова решил «честно» трудиться на благо общества. Он, может, и раньше бы начал «честно» трудиться, да мешали законы об уголовной ответственности за тунеядство, тягостная необходимость иметь трудовую книжку. По нынешним же временам работаешь ты или не работаешь по трудовой книжке, не интересует никого, и Голова сменил род занятий.

Еще с утра он наглотался одеколона, который притащили в скверик мужики. До дома дотащился еле-еле, и сразу провалился в тяжелый сон. Разбудил его звонок в дверь. За окнами было темно, и он не понимал – вечер на улице или раннее утро. Так настырно могла звонить лишь милиция или Гришка Шпиндель из соседнего подъезда, тоже постоянно озабоченный поисками или что выпить, или с кем выпить.

Голова, покачиваясь, направился к двери, распахнул ее, протер глаза и в упор уставился на визитеров.

– О, Костыль, брат мой! – он сразу бросился обниматься.

Костыль поморщился. Если бы он так хорошо не знал старого карманника, то мог бы подумать, что тот искренне рад встрече.

Хозяин проводил гостей в большую комнату, стряхнул крошки со стульев и пригласил садиться.

– Располагайтесь.

Голова проживал в просторной двухкомнатной квартире с высокими потолками и лепными карнизами – мечта любого гражданина СССР. Запустил ее донельзя. Большая комната, где жил он сам, была обставлена весьма скудно – скрипучая кровать с солдатским одеялом, грязный, залитый портвейном стол, несколько стульев и покосившийся шкаф с зеркалом. На старомодном телевизоре «Рекорд» стоял оклад от иконы. Святой лик заменяла мятая репродукция Рублевской «Троицы». Саму икону загнала бабка, когда понадобились средства на выпивку, и, как человек набожный, до сих пор раскаивалась в этом, на коленях молила прощения у репродукции.

– Как, Голова, все карманы пылесосишь? – осведомился Костыль вытаскивая из сумки бутылку «Киндзмараули».

– Не, надоело. Я теперь самый что ни на есть законопослушный гражданин. Веду честную жизнь – бутылки собираю. Штучка – полтинник. У пивнухи «Солнышко». Место рыбное. Все знают, что я там промышляю. Ни одна паскуда конкурентная туда не сунется. Меня там уважают.

– И как у тебя с деньгами? – спросил Костыль, разливая вино по стаканам, которые Людоед тщательно, с мылом, отдраил в ванной.

– Так себе. В принципе, если поднапрячься, за день можно до сотни насшибать, но расходы уж очень большие. Сам знаешь, почем горючее для моего «ржавого мотора».

Голова опрокинул стакан, налил себе еще, а бутылку спрятал в шкаф, пояснив:

– Бабусе остатки. Пусть порадуется. Кто же о ней, старой, еще позаботится.

– Да уж, такой внучек внимательный – радость на склоне лет, – Костыль вытащил из кармана две хрустящие сотенные купюры. – Новенькие, только из банка.

– А мне-то что?

– Гошу Ступенко знаешь?

– Это который по машинам? Знаю. Ему за кражу суд отвесил условно. Гуманисты, как сейчас в газетах пишут.

– А Маратова Виктора, Смирнова Ивана?

– Знаю. Ванька совсем малой, лет семнадцать. Вежливый, здоровается. Уважает меня.

– Мне этого малого найти надо. Он смылся куда-то. И срочно нужен. Получишь еще пять бумажек.

Костыль знал, к кому обратиться. Голова с его общительным характером и авторитетом ловкого вора знал все об Апрельске и его окрестностях: о жизни местных наркоманов, грабителей, убийц. А с Гошей и Ваней жил по соседству, так что ему и карты в руки.

Голова посмотрел сторублевку напросвет.

– Ты еще на зуб попробуй.

– Ладно. И не из-за денег, а токма лишь из душевного к тебе отношения, Костылечек. Мы ж друг друга уважаем, правда, брат мой?

– Узнаю, что динамишь…

– Ладно, ладно, не маленький…

К порученному делу Голова отнесся со всей ответственностью. Пришлось побегать, попотеть. Зато, когда вновь объявился Костыль, Голова небрежно протянул ему мятый тетрадный листок, исписанный корявым почерком.

– На даче у одной шлюхи они. Вот тебе адрес. Гони бабки…

* * *

– Работать надо, а не теории строить! – хлопнул ладонью по столу начальник УВД. – Чтоб мальчишка был найден. В самое ближайшее время.

Генерал был взвинчен, так что досталось и начальнику уголовного розыска, и Крымову как старшему группы по раскрытию недавних двух убийств.

Упреки были определенно незаслуженными. Да, под руку генералу лучше было бы не попадаться, но начальственные громы и молнии отскакивали от Крымова, как дробь от танковой брони. Он делал свое дело, а что об этом думают наверху или внизу, или вообще где бы то ни было – его совершенно не волновало.

Дурное расположение духа начальника управления было вполне объяснимо. В последние дни неприятности посыпались одна за другой. Лейтенант-пожарник, напившись до умопомрачения, не поладил со своим приятелем – самогонщиком – разошелся в определении стоимости продукта, после чего проткнул его ножом, отправив на больничную койку. Это раз. На улице хулиганы налетели на участкового, и пока тот пытался объяснить – мол, не надо грубить, драться, – его отколотили и оставили без «черемухи» и пистолета. Это два. Ну а третье – утром угнали оперативные «Жигули» с рацией, мигалкой на магните и радиотелефоном.

– Ну что, досталось тебе от маршала нашего? – спросил Гаврюхин, скучающе щелкающий семечки.

– Плевать хотелось, – отмахнулся Крымов.

– Сереж, у тебя еще пятидесяти рублей на мою бедность не найдется? – перевел разговор Гаврюхин.

– Что, Леночка и мою сотню успела оприходовать?

– Нет. Жена софу купила.

– За полтинник?

– Остальные теща дала.

– Ясно, – Крымов достал из кармана пять мятых десяток.

– Вместо мальчишки ты софу искал.

– Нет, мальчишку я тоже искал. Мы искали. И ищем..

Ваню на самом деле искали. Искали профессионально.

Ориентировки, работа по связям, подключение гласных и негласных возможностей милицейского механизма. Этих самых возможностей вроде бы и немало, но пока все было впустую.

– Ты же у нас голова, – поддел напарника Крымов. – Ас сыска. Придумай что-нибудь.

Гаврюхин работал в розыске почти что с детства – с двадцатилетнего возраста. Шестнадцать годков службы, опыт и отличная зрительная память снискали ему славу человека-компьютера. Преступный мир он знал, пожалуй, лучше всех в отделе, не раз выручал при раскрытии опасных преступлений.

– О, елки-палки! – Гаврюхин с размаху хлопнул себя по лбу ладонью. – Голова, точно!

Голову Гаврюхин знал хорошо. И Голова знал старшего оперуполномоченного тоже неплохо. А еще лучше знал, чем он ему обязан. Однажды, будучи совершенно невиновным (правда, лишь в том преступлении), карманник подозревался в серьезном деле. Блестяще разобравшись в этой истории, Гаврюхин выручил его. А еще помнил Голова, что после этого был вынужден делиться сведениями строго конфиденциального характера. В результате этого бешеный Мамай, на совести которого было пять убийств, был пристрелен при задержании, а группа Балаянца, трясшая цеховиков и фарцовщиков, получила долгую «прописку» в местах лишения свободы. За подобные услуги уголовному розыску Голове полагалось наказание, вовсе не относящееся в преступном мире к разряду исключительных, – смерть.

Голова не получал с угрозыска денег – на бутылках зарабатывал поболе, предпочитал хитрить и морочить оперативников. Но при нажиме из него можно было порой выдавить ценные сведения.

Узнав, кто такой Голова, Крымов пожал плечами недоверчиво:

– Думаешь, он может что-то знать?

– Не знает, так узнает. Такой жучок и проныра, каких поискать… Загружаемся в «БТР» и понеслись.

Когда зеленые «Жигули» остановились у добротного, восьмиэтажного, пятидесятых годов постройки, дома, которые в народе именуются генеральскими, Крымов удивился:

– Этот ханыга в таком доме проживает?

– Ну да. Тут еще секретарь горкома и директор «почтового ящика» живут. Это опера в хрущобах ютятся, а карманнику не положено.

На звонок в дверь долго никто не открывал. Наконец-то послышались шаркающие шаги, и дверь медленно, со скрипом открылась.

– О, Тимофей Викторович, как я рад тебя видеть!

Голова покачивался, от него несло перегаром, под глазами лежали синие тени. Он попытался придать своему помятому лицу счастливое выражение.

– Привет, Голова.

– А товарища твоего что-то не узнаю.

– Еще узнаешь, – успокоил его Крымов.

В комнате, пригласив незваных гостей сесть, Голова как бы невзначай положил газету на край стола. Гаврюхин заметил этот маневр, приподнял газету и ткнул пальцем в пять хрустящих сотенных купюр нового образца.

– Откуда?

– Да так, отдают люди старые долги.

– Помощь твоя требуется. Не откажешь?

– Как можно, – наигранно бодро отозвался Голова.

– Надобно одного человечка найти.

– Все кого-то ищут.

– Кто «все»?

– Да так, к делу не относится. Кого искать? – спросил Голова, поднимаясь с кровати. Он плеснул себе в стакан воды из литровой банки с этикеткой «маринованные огурцы» и начал жадно глотать.

– Соседей твоих, – Гаврюхин положил на стол две фотографии. – Маратова Виктора и Смирнова Ивана.

Голова поперхнулся и судорожно закашлялся. Откашлявшись и вытерев рукавом лицо, пряча глаза, он покачал головой:

– Я их плохо знаю. Где искать? Я человек старый, больной, всеми позабытый-позаброшенный.

– Не прибедняйся, Голова, а то у меня сейчас слезы на глаза навернутся, – усмехнулся Гаврюхин.

– Не, тут глухо. Хотя, конечно, можно попытаться, но я не гарантирую, потому что… – начал вяло тянуть волынку Голова, и стало понятно, что искать никого он не намерен.

– Значит, считай, что тебе не повезло, – негромко произнес Крымов.

– Это почему? – насторожился Голова. Этот человек ему не нравился. Похоже, он относится к худшей категории легавых – угрюмым фанатам. Такие, чтобы раскрутить дело и запихнуть какого-нибудь беднягу-урку за решетку, готовы земной шар перевернуть вверх ногами.

– Потому что я человек трепливый, – Крымов вытащил сигарету, подошел к окну, распахнул форточку, чтобы проветрить комнату, и затянулся. – Могу невзначай проболтаться кому-нибудь о твоих «подвигах» на благо правосудия.

– Тимофей Викторович, что он говорит? Это же нечестно! Мы же всегда с вами по-человечески.

– Мне очень жаль, Дима. Я к тебе со всей душой, – развел руками Гаврюхин и, придвинувшись к Голове, прошептал. – Мой друг из иной породы. Его урки «душманом» прозвали. Зверь.

– О, Бог ты мой, – простонал Голова. – Хорошо, черт с вами. Буду работать, ничего не поделаешь.

Тут Крымов оторвался от окна, подошел к Голове и, смотря на него сверху вниз, приподнял двумя пальцами его подбородок.

– Слышь, Голова, не валяй дурака. Я вижу, что ты крутишь.

Голова отпрянул, прикусил губу и вздохнул.

– Ну ладно, знаю я, где они. Случайно узнал. На даче в Каменке. У одной девки, – он назвал адрес.

– Поехали туда, Серег, – сказал Гаврюхин, поднимаясь.

У двери Крымов резко обернулся:

– Слушай, Тим, он же говорит не все. Голова, откуда ты все это знаешь?

– Ребята по случаю сказали.

– Не свисти.

– Ну хорошо, хорошо… Двое тут ими интересовались. Какой-то долг хотят истребовать. Я им Ваньку и нашел.