Текст книги "Поезд"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Что они делают?! – продолжал министр. – Двенадцать лет пишут письма! Минтрансстрою! Те исправно отвечают, что у них в Заозерске нет строительных мощностей… И двенадцать лет идет демонстрация позора. Думают, что они от Москвы далеко, что никто не заметит… Привыкли не делать! Привыкли перечислять причины, чтобы ничего не делать и жить спокойно. Забывая, что наводят тень не только на транспорт, но и на страну… Когда в Заозерске будет вокзал?! Когда будет образцовый советский поселок?!
– Вокзал уже приводится в порядок, товарищ министр. Приступаем к поселку, – отчаянно воскликнул начальник отделения. – Я собрал сто пятьдесят человек, договорился с местными строителями. За две недели сделали вокзал. Вот фотографии, – начальник Заозерского отделения вытянул вверх руку с пакетом.
– Вот! – министр взмахнул рукой. – Двенадцать лет – и две недели! – он оставил микрофон и вернулся в кресло.
Железнодорожник из далекого Заозерска смущенно озирался, не зная, что делать с пакетом, потом послал его в президиум и сел, потирая широкой ладонью пунцовый лоб. И тут Свиридов поверх головы незадачливого начальника Заозерского отделения дороги в конце зала среди сотрудников министерства увидел смуглое лицо с вислыми усами. Механически отметив сходство усача с Аполлоном, Свиридов в следующее мгновение вновь вернул взгляд в конец зала. Но ему уже мешала какая-то женщина с высокой прической. Свиридов приподнялся. Наверное, просто обознался. Откуда в зале взяться Аполлону? Наваждение, и только… Он поправил разбросанные бумаги, собрал их в пластмассовую папку. У этой прозрачной папки замочек был с норовом. Свиридов старался его не затягивать, но иногда забывался. И сейчас, направляясь к трибуне, Свиридов в смятении затянул этот замочек. Сознание того, что он сейчас на трибуне примется за разнесчастный замочек, сразило Свиридова. Столько у него папок, нет, привязался к этой… Сорву его к черту, и все, решил Свиридов, поднимаясь на трибуну.
К удивлению, замочек поддался без всякого напряжения. Счастливое предзнаменование… Свиридов улыбнулся…
– Что, Алексей Платонович, вспомнил Стройбанк? – произнес министр.
Члены коллегии засмеялись.
«Все уже знают», – подумал Свиридов и пожал плечами: так уж получилось. Но министр не мог упустить повод поговорить о деле. Он придвинул микрофон.
– Пожалуйста! – проговорил он в зал. – Одни по двенадцать лет ждут проекта, а другие начинают строить почти без проекта. А деньги вытряхивают из Стройбанка древним методом, как на большой дороге. Не утверждаю, что это самый удачный метод, но он говорит о многом… Прошу, Алексей Платонович!
Свиридов посмотрел в зал, где за пышноволосой особой сидел тот, чья внешность так напоминала Аполлона. Точно желая убедиться, что он обознался. И в то же время в полной уверенности, что никакой ошибки, что там в конце зала сидит именно Аполлон… 2 3 Жар полыхающего вагона горячим компрессом тронул лицо и руки сидящего на корточках Елизара. Рев огня заглушил все звуки, и Елизару казалось, что он один в степи. Он и горящий вагон.
Теперь с трибуны Свиридов ясно видел своего старого институтского приятеля. «Ну и тип!» – с непонятной растерянностью подумал Свиридов, чувствуя, как им начинает овладевать искушение, соблазн, которому он не в силах противиться. Тот самый, что толкнул его на объяснение с бывшим мужем Елизаветы… Он мог сейчас одним рывком изменить судьбу Аполлона, привлечь к Аполлону внимание, заставить заинтересоваться им. Именно в такие моменты и наступает звездный час, упусти его – всю жизнь потом жди, когда он повторится. Но судьба, эта своенравная дама, редко когда повторно проявляет свое великодушие. Свиридов это знал… В то же время намерение Свиридова в отношении своего старого друга было явным вызовом коллегии. Ему, начальнику дороги, доверили серьезнейший вопрос. За столом президиума, кроме членов коллегии, сидели ответственные работники Центрального Комитета, высшие руководители смежных министерств… И вдруг такая демонстрация?!
В зале воцарилось недоумение… Чего это вдруг Свиридов умолк? Так набирал и умолк?
Министр повернулся к трибуне.
– Продолжайте, Алексей Платонович. Мы слушаем.
– Дело в том, – произнес Свиридов, – что в зале находится автор этих записок… Аполлон Николаевич Кацетадзе. И если коллегия не возражает, я передам ему слово.
В президиуме воцарилось недоумение.
– Не понял, – проговорил министр. – А вы кто?
– Я… в сущности только передаю чужие идеи.
– С какой целью?
– Я хотел предложить свою дорогу как экспериментальную базу под эту идею. Заручиться решением коллегии. Поэтому и выступил… Но в зале я сейчас увидел одного из авторов…
– Кто же он?
– Начальник поезда…
– ?!.
– Есть и другой автор? – спросил министр.
– Да. Его отец. Он был маневровый диспетчер последние годы.
– А стрелочников у вас там нет? – ехидно бросили из повеселевшего зала.
– Нет, стрелочников у нас нет, – усмехнулся Свиридов. – И нет у нас дураков.
В зале переглядывались. Еще бы! Все равно, что Генеральному штабу предложить мнение лейтенанта из охраны… Хорош Свиридов! Ну, доложил бы честь по чести, потом бы и обмолвился невзначай о существовании начальника поезда и маневрового диспетчера. Никто и внимания бы не обратил. Зачем же вытаскивать этого начальника из зачуханного пассажирского поезда на трибуну? Не каждый из больших начальников бывал на этой трибуне, украшенной гербом страны. Ведь не торжественное идет сейчас заседание перед объективами телекамер, мог бы и понимать, не мальчик этот Свиридов. Замахнулся! Так и рога обломать можно… На лица сидящих в зале людей наползла скука. И они ее не прятали. А ведь многие из них в прошлом сами были начальниками поездов, а кто и стрелочником. Или даже «башмачником»… А вот разъела душу спесь, высокомерие. Графья да князья в первом поколении. Великие спецы, а поезда ходят через пень-колоду… Гнев поднимался в Свиридове, гнев застил глаза, туманил голову…
– В чем же дело? – проворчал министр. – Остановились на интересном месте. Продолжайте же… хоть кто-нибудь.
Аполлон шел к трибуне. Казалось, столы сдвинулись к проходу, чтобы непременно зацепить его своими углами. После нескольких таких тычков Аполлон выпрямился, одернул китель, подумал, что обшлага на рукавах обтрепались… Он сейчас не волновался. Во всяком случае, гораздо меньше, чем когда выступал Свиридов. На душу снизошло умиротворение, как нередко бывает при неотвратимости предстоящего. Возможно, подсознательно Аполлон и был преисполнен понимания важности минуты, но это он осознает потом. А сейчас он испытывал не робость, а, наоборот, превосходство. Какое испытывает опытная медицинская сестра в присутствии врачей…
Аполлон взошел на трибуну. Вид оставленных Свиридовым бумаг его окончательно успокоил. Главное, начать. Потом пойдет…
– С начала, что ли? – проговорил он ровным голосом.
И что-то сместилось в общем настроении зала. То ли этот простой вопрос, заданный без всякого подобострастия и даже с подчеркнутой иронией, то ли раскованность Аполлона. Да еще эти молодецкие усы…
– Да нет уж, – в тон ответил министр. – Продолжай дальше, чего уж там?
И зал раскололся добрым смехом, заряжаясь атмосферой озорства. Того самого озорства, которое любому серьезному делу придает особую легкость и живой интерес. Именно в такой обстановке четко выявляется, кто чего стоит…
Подавляя пробудившийся червячок растерянности, между тем Аполлон лихорадочно решал, с чего начать разговор. Когда-то, лет двадцать назад, он присутствовал на коллегии, привозил отчеты какому-то тузу. И сейчас, в смущении, он вдруг вспомнил об этом, испытывая состояние человека, который пытается удержаться на скользком склоне и не может этого сделать.
– Я очень давно не был на коллегиях, – пробормотал Аполлон, забыв, что стоит перед микрофоном, – извините, если что не так.
В зале громко засмеялись.
– Ничего, – всерьез произнес министр. – Мне кажется, что многие из сидящих здесь тоже давно не ездили в плацкартном вагоне пассажирского поезда. Так что вы на равных… Слушаем вас, товарищ… Кацетадзе, да?
– Да, – кивнул Аполлон. – Кацетадзе. Аполлон Кацетадзе.
Имя это тоже вызвало в зале смешок. Министр постучал карандашом о графин, призывая к порядку.
– Товарищ министр, товарищи члены коллегии, – пылко начал Аполлон и умолк. Он впервые испугался. Оглянулся, затравленно разыскивая Свиридова…
– Смелее, смелее, товарищ Кацетадзе, – в голосе министра слышалось легкое раздражение. – Начните, как думаете.
И Аполлон начал первой же фразой, вырванной наугад из своих записей. Потом он вернется к тому, на чем остановился Свиридов. А пока…
– Товарищи! Скажу одно: проводника надо заинтересовать материально. Иначе как было, так и будет. Чем заинтересовать? Работой! Той выгодой, которую даст добросовестная работа. Мы тратим большие деньги на текущий ремонт вагона. В докладе приводится расчет, основанный на нормах выработки… Так вот, если вагон передать проводнику на социалистическую сохранность и выплачивать ему за это стоимость ремонта вне зависимости от того, ремонтировался вагон или нет? Исходя только из реального состояния вагона в конце года. Мы увидим, как резко изменится картина. Причем без всякого ущерба для государственного бюджета. Ибо деньги, которые получают бесчисленные ремонтные бригады, теперь явятся стимулом для проводников. Речь идет о внутривагонной сохранности – полок, электрооборудования, стекол, фонарей…
Свиридов вышел через боковую дверь. Выступление Аполлона займет не менее получаса. Ведь главные вопросы впереди…
К платформе Харьковского вокзала поезд прибыл с опозданием на час двадцать. Где растеряли это время – непонятно, вроде шли весело…
Магда отворила нагретую дверь, впуская в тамбур пахнущий антрацитом воздух, выкрики носильщиков, гул толпы, сиротский свисток электрички. Неожиданно Магда почувствовала у лица прохладное трепыхание. Она отстранила голову, и в тамбур впорхнула бабочка Кажется, такую крупную бабочку Магда видела впервые. Подумать только: вчера еще холодок Северограда, а сегодня в вагоне бабочка. Что значит юг…
Магда придержала спиной коридорную дверь, в которую ломились нетерпеливые пассажиры. Бабочке нравилось в тамбуре. Она кружила по узкому пространству, расплескивая крылышками тихий свет.
– В чем дело?! Проводник! – кричали в дверь. – Почему не выпускаешь?
– Только осторожно, – ответила Магда в щель. – Сюда бабочка влетела. Осторожно, пожалуйста, – Магда шагнула к поручням, обтерла их тряпкой и откинула трап.
Пассажиры потянулись к выходу, косясь на летающую кругами бабочку… Магда не спускала с нее глаз.
– Товарищи, далеко не уходите. Поезд опаздывает, могут сократить стоянку, – Магда спрыгнула на платформу.
Бабочка села на стекло торцовой двери, пыльный прямоугольник которого вбирал в себя белесые сумерки уходящего дня. Странно, ведь рядом была распахнута дверь, а она прилипла к пыльному стеклу, сложив над собой фиолетовые крылья. Магда вообще обратила внимание, что к торцовой двери хвостового вагона вечно жалась всякая мошкара. Может быть, их привлекал свободный простор с утекающими к горизонту рельсами, непонятно…
Пассажиры разгуливали по платформе, недовольно поглядывая на глухие киоски, витрины которых дразнили газетами и журналами. Не задержись поезд в пути, они застали бы киоски открытыми, досадно. Зато продуктовые точки торговали вовсю, подтягивая к себе длиннющую очередь.
Магда любила Харьковский вокзал – красивый… А какие там были когда-то обеды! Прямо на перроне ждал пассажиров украинский борщ. Садись, ешь, плати, поезжай дальше. Никакой толпы, давки. На многих станциях они прижились в свое время. Только, видно, кому-то не понравилась эта система походных обедов. То ли не заплатил какой-нибудь прощелыга, то ли еще что. Но борщи исчезли с перронов, унося с собой, кроме удобств, еще и какую-то романтику дорожной жизни. Так же как и станционные базарчики со своими солеными огурцами, отварной картошкой с укропом, фруктами в ведрах. Теперь всем этим торгуют из-под полы, скрываясь от востроглазых милиционеров. Или так далеко унесут от вокзала рынок, что надо добираться к нему специальным транспортом. Невдомек иным начальникам, издавшим грамоту о разгоне старушек с туесками и ведерками, какой урон они наносят престижу дороги, ее привлекательности и, в конечном счете, ее экономике.
– Елизар! – крикнула Магда. – Проснулся? Иди сюда!
Елизар махнул рукой: сейчас подойдет, только разберется с пассажиром… Елизар обычно ложился спать после Курска и к Харькову поднимался, чтобы подменить Магду до Ростова.
Магда ждала, переминаясь с ноги на ногу. Надо знать Елизара: пока он не растолкует пассажиру все, чем тот интересуется, с места не сдвинется.
– Иди скорее! – повторила Магда.
Елизар удивленно покосился: что за нетерпение такое? Новости какие? Аполлон Николаевич из Москвы прилетел, пока Елизар сны свои рассматривал трясучие?
Утром, во время завтрака, Магда рассказала о ночном визите начальника поезда. Умолчав, конечно, что Аполлон Николаевич ей предложение сделал. Однако ей показалось, что Елизар что-то подозревает. Сидел насупившись, ел неохотно, точно больной. А чай и вовсе не пил, встал, ушел к себе. И не показывался на глаза даже в Москве. Лишь в Орле заявился. Вместе с ревизорами и с Яковом Гуриным, заменяющим начальника поезда… Не выдержал: может быть, за Магдой грешки какие есть, так он тут, вот он, для моральной или иной какой поддержки. Но Магда на этот раз была чиста – никаких нарушений. В Орле ревизоры строгие, к ним на кривой кобыле не подъедешь, вмиг акт составят…
– Елизарушка, Елизарушка, – приговаривала Магда навстречу Елизару.
– Ну чего тебе? – хмурился Елизар издали.
Его оттопыренные уши горели в красных лучах солнышка, разорванного ломаным городским горизонтом. Вот волосы у Елизара оставались красивыми, густые, каштановые, с каким-то металлическим отливом.
– Чего тебе? – повторил он, приблизившись.
– В тамбур бабочка залетела. Лето уже, Елизар.
– Ну? – искренне обрадовался Елизар. – Бабочка?
Магда рассмеялась, тронутая его детской интонацией.
Елизар поднялся в вагон.
– И вправду бабочка, – ему очень хотелось не сердиться на Магду, тем более он и не знал, за что. Мало ли зачем может навестить проводника начальник поезда…
Бабочка сидела как прежде, сложив фиолетовые крылышки.
– Пусть с нами катается, безбилетница, – предложил Елизар.
– Выпусти ее, выпусти, – заупрямилась Магда. – Открой дверь.
Елизар достал ключи и осторожно, боясь спугнуть бабочку, потянул на себя торцовую дверь. Видно, ее давно не отворяли. Бабочка снялась со стекла, продержалась на месте, отчаянно размахивая крылышками, и упорхнула…
Елизар стоял в распахнутых дверях. Вид уходящих из-под ног рельсов почему-то вызывал у него щемящее чувство.
– Елизар, – окликнула Магда, – давай поженимся.
Елизар повернул голову. Что это она? Нашла время шутить. Да и неловко как-то, хотя никого из пассажиров поблизости нет. Он видел поднятое к площадке лицо Магды, черные с проседью волосы…
– Я не шучу, Елизар. Ты всегда меня ревнуешь, дурачок… Давай поженимся. Предложение тебе делаю. На полном серьезе. Вернемся из рейса и распишемся.
Елизар захлопнул дверь и вытащил ключ.
– Знаешь, я думал это как-то иначе произойдет, – пробормотал он, машинально опуская ключ в карман. – Иначе…
Магда засмеялась. Ей и самой было странно. Еще минуту назад она вовсе и не думала о подобном разговоре. А сейчас верила, что думала, и давно. Нет, ей не нужен Аполлон Николаевич, ей нужен Елизар, нескладный, добрый, заботливый и верный. И она любит его, – может быть, не так, как любят красивых мужчин, но ее любовь не слабее. И даже крепче, потому как Елизару она будет не только женой, но и матерью. Без нее Елизар сопьется и пропадет, это точно.
Елизар соскочил на платформу, не сводя с Магды сияющих глаз.
– Знаешь, а я так и не уснул. Ворочался, ворочался… Предчувствие, что ли? – проговорил он серьезно и осекся: к вагону приближался Яша, а за ним трусил Гаврила Петрович Пасечный, поездной электрик.
– Чего вам? – насторожилась Магда.
– Радиограмму получили по Харькову, – запыхался Яша. – Вагон под подозрением возгорания.
– Что?! – испугалась Магда.
– А то! – ответил Яша. – Еле разыскал Петровича, спал где-то.
– Не спал я. Газету читал, – оправдывался электрик. – А хотели бы сгореть, давно бы сгорели… Паника это. У меня в деле ажур.
– Ажур, ажур, – переговаривал Яша, осматривая бурый вагон, точно удивляясь, что тот до сих пор еще цел. – Не горишь, Савина?
– Горю! – Магда подмигнула Елизару.
Тот смущенно потоптался и отправился к себе.
– С вами и сгореть нельзя, – не унималась Магда. – Такие мужчины пошли.
– Чего тебе еще надо? – возмутился Гаврила Петрович. – Подключил к подаче. Ночью ползал.
– Спасибо! Хотя бы видим друг друга в вагоне, – ответила Магда. – А кто мне обещал ремень на генератор? Не ты ли, Петрович?
– Ладно. Ликвидирую безобразие, – кивнул электрик. – Пришпандорю тебе ремешок. В Харькове у молодцов перекупил, сдается мне, что свой собственный… Только успею ли натянуть?
С этими ремнями одна беда. Не могут их надежно укрепить. То сами соскакивают, то их уворовывают. Крепкие ремешки, можно под всякую разность приспособить.
– Успеешь! – произнесла Магда. – И не волынь, натягивай. Дай людям свет, Гаврила. Только на рельсы не свались, ноги небось от чтения газет не держат. Пользуешься, что Аполлона Николаевича нет.
– Держат еще ноги, – обиделся Гаврила Петрович. – Дам сей момент. Будет светло, как в театре.
– Бывал ты в театрах, – усмехнулся Яша и пошел к себе. Ошибка, видно, какая-то с радиограммой. Пусть электрик и разбирается.
Гаврила Петрович принялся за работу, не переставая ворчать.
– Ну и вагончик подсуропили…
– Конечно, если спать всю дорогу, – обиделась Магда за бурого своего бедолагу. – Только в подушку и смотришь.
– А ты вспомни, какая посадка была в Северограде! – оправдывался электрик. – А платформа там какая высокая. Вровень с площадкой. Поползай под вагонами. Разгляди, где нет ремня на шкиву?!
– Работай, работай, – торопила Магда.
– А я что делаю? Ну, кажется, все! Ажур!
Успел Гаврила Петрович, натянул ремень. И вовремя… Поезд напрягся. Вот-вот тронется в путь.
Электрик бросился бежать к себе, в штабной. Не очень-то хочется возвращаться вагонами от самого, считай, конца поезда, мараться в тамбурах, хлопать дверьми, синяки набивать. По платформе удобней…
– Ты, Савина, пригляди за щитком! – крикнул на бегу Гаврила Петрович. – Доверяю.
Магда махнула рукой: чего смотреть на щиток, не телевизор. Не видела она эти лампочки! Помнится, много лет назад, когда службу начинала, ох и перепугалась. Смотрит – плюсовая ярче горит. Чуть-чуть, правда, но все же… Стоп-кран сорвала, тревогу подняла. Искали-искали электрики утечку, так и не нашли. Из графика поезд выбили, скандал. Так что научили Магду. Верь после этого инструкциям… А сейчас вообще минусовая горит, годами с ней катаются. Видно, тот пассажир в пижаме бучу поднял. Дал телеграмму, что с электричеством неладно в вагоне. Вот тип! Встречаются еще такие…
Магда тронула ладонью упругую ленту ремня. И отблагодарить не успела Гаврилу Петровича как положено. Ладно, потом сочтутся, свои люди…
Весенние ночи в степи свежие. Бурый бедолага-вагон за день, правда, согревался, да ночью все тепло выдувало. Конечно, не сравнить с зимней спячкой в парках отстоя, под присмотром старушек-охранниц с собачкой. Его сосед, плацкартный вагон, еще бодрился, даже корил бедолагу. Ему-то хорошо корить, не хвостовым замыкает поезд, с обеих сторон, считай, прикрытый… Но ничего, терпеть можно. Известное дело, если бы всякие охотники до казенного добра не обобрали вагон зимой, не содрали бы все, чуть ли не до ходовых тележек, то любая степная промозглость была бы нипочем, а так… Как ни восстанавливай на заводе то, что лихие руки наворотили, – все равно пустое: ремонт, он и есть ремонт. Разве сделают так, как было? Да никогда! Что-нибудь да упустят. Недаром столько жалоб на вагоноремонтные заводы. Говорят, куда выгоднее новый вагон соорудить, чем восстанавливать старый…
Вот о чем судачили между собой наши прицепные вагоны во время поездки. А что еще делать? Стоят они рядышком, сцепка в сцепку, вот и судачат. Косточки перемывают деповским работничкам…
К примеру, вчера, в Ярославле, когда отдыхали колесо в колесо с «фирмой», молодость свою вспомнили, девчонок-проводниц из прибалтийского городка. Не то что эти нынешние – Магда и Елизар. Тоже люди неплохие. Стараются, ухаживают по мере сил, поддерживают порядок. Да разве справишься теперь? Взять, к примеру, ту же пыль. Годами скапливается под крышей, в закутках всяких. Ну и растрясается по всему вагону. Не дай бог, искра какая-нибудь залетит. Порох, а не пыль! За считанные минуты вагон сгорит. Раньше-то, когда паровозы бегали – сколько пожаров от встречных искр происходило. Не то что в наши дни… Но и теперь случается. Кто из пассажиров сигаретой балуется: бросит за окно, а ее между рамами ветром затянет. Там и тлеет до пожара. Кто с пьяных глаз костер в купе устроит. Но это еще куда ни шло… Обидно, когда конец приходит из-за расхлябанности тех, кто по должности своей обязан следить за вагонами. От разгильдяйства их, от безответственности… Если по-честному: как его, бурого, из парка отстоя вытащили? Из всего стада его одного… Удобней всех стоял, у самой горловины. Вот и весь секрет. Наспех пробежали осмотрщики, глазом пригладили и подписали бумагу – все в порядке, мол. Нет чтобы внимательней присмотреться: может, где и прохудилась изоляция, ведь не первый год катается вагон, верно? А были времена, когда специальная бригада ответ за это держала. Каждый уголок вынюхивали перед тем, как в схему поездную включить. Не спеша, по графику. Люди опытные, степенные, непьющие. Э-хе-хе… Ведь у электрической искры разговор с пластиком короткий. Особенно на скорости, когда ветром раздувает. Спасайся, кто успеет! Вот когда тепло становится, на десятки метров вокруг. Никакая степная ночь не страшна со своей прохладой. Да, ничего себе утешеньице…
Так они переговаривались друг с другом. Не зная, что бурому бедолаге оставалось жизни той, вагонной, всего ничего. Не дотянуть ему до белого южного города, остаться в степи ржавым металлическим скелетом, сваленным с полотна, чтобы не мешать веселому ходу других, более удачливых своих приятелей…
Колеса перестукивались друг с другом, словно узники. В такт им под полом тренькала какая-то неприкаянная деталь. Она-то и выводила Игоря из себя, не позволяя сну окончательно подавить утомленное сознание. Казалось, он физически раздваивается. Одна его половина тяжелеет, набухает черной плазмой и, продавив полку, рушится на скрюченного под одеялом старика, обволакивая его тягучей массой, точно желе. А вторая, легкая, своенравная, освобождается от неудобных одежд, возвращается обратно в Североград, на неприметную Ординарную улицу, в белый дом со строгими боковыми пилястрами, где на третьем этаже его дожидалась комната со скрипучим теплым диваном, настольной лампой, лысой медвежьей шкурой на стене, и маленькая женщина с седой аккуратной головой, его добрая ласковая мама… Временами он все же проваливался в сон, скорее в какое-то удушливое забытье. Но это длилось недолго. Открыв глаза, он вновь видел бледно-желтые солнечные полосы на стене и дверях. Несколько раз за это время поезд останавливался. И глубокая тишина закладывала уши. Даже топота за стеной не было слышно. На какой-то остановке в коридоре крикнули: «Харьков! Пошли погуляем по перрону». Раздались шаги. И вновь все стихло. Игорь надумал было выйти, купить что-нибудь в киоске, но так и не решился… Он не почувствовал, как поезд отправился дальше. Только слышал, как заговорили колеса… Желтые солнечные зайчики сдвинулись вверх, проваливаясь в антресоли. В глубине антресолей он увидел новую автомобильную покрышку. Видно, проводник оставил еще до того, как их перевели в этот вагон…
Игорь приподнялся на локте и окликнул своего подопечного. Никто не ответил. Вышел куда-то старый. Ну и ладно…
Игорь вновь улегся, сложил руки на груди, может быть, и удастся заснуть. Сквозь дрему он слышал, как старик вернулся. Что-то бурчал, потом угомонился…
Игорем овладел сон.
Когда он открыл глаза, купе освещалось скудным электрическим светом вполнакала. Часы показывали без четверти двенадцать. Неужели он так долго спал? Он почувствовал голод…
– Павел Миронович, – позвал Игорь.
Старика в купе не было.
Игорь отодвинул дверь и высунулся в коридор. Ему вдруг захотелось заглянуть в смежное купе, взглянуть на спящую Варвару Сергеевну. А если не спит – извиниться за свое странное поведение прошлой ночью. Но в полумраке ему так и не удалось ничего разглядеть. Еще и простыня мешала, что мятой шторой выползала из-под разметавшегося во сне смуглого Чингиза.
– И что ходют? – произнесла Дарья Васильевна.
Игорь вздрогнул от неожиданности.
– Старика своего ищу, – проговорил он.
– Возле Варьки ищешь? – съязвила старушенция. – В соседний вагон побег дедок. Приспичило. – И, передохнув, спросила: – А чего это он в наш не ходит? Брезгует?
Игорь усмехнулся. Вспомнил заявление старика, что пользоваться тот будет только туалетом купейного вагона, не его вина, что оказался в плацкартном курятнике…
– Давно ушел дедок, – приглашала к откровению Дарья Васильевна. – Все жду, когда вернется.
– Зачем?
– Интересно. Сколько он там просидит? Больной, что ли?
– Тихо вы! – грубо, со сна, осадил скрипач. – Спать не дадут.
Бабка прикусила язык…
Игорь направился в тамбур. В освещенной щели служебки он увидел сидящих рядом проводника своего вагона и ту, черноволосую проводницу соседнего, купейного. Они пили чай…
Приоткрыв на всякий случай дверь туалета, Игорь убедился, что там никого нет. Можно было и вернуться к себе, но длительное отсутствие старика внушало тревогу: мало ли, вдруг опять приступ. Лучше проверить, раз уж встал…
В тамбуре никого не было. Дверь скрипела на ржаво-зеленых петлях в такт движению поезда. Трапы с лязганьем терлись друг о друга. Игорь вступил на их танцующую спину и толкнул дверь купейного вагона…
Потолочные светильники пустого коридора горели ярким светом. Но не ровно, а как-то пульсируя, точно кто-то шалил с реостатом, изменяя напряжение.
Надпись извещала, что туалет занят.
Игорь подергал ручку. Никакого ответа.
– Павел Миронович!
– Ну?! – глухо ответил старик. – Я никуда не тороплюсь.
– И ладно, – мирно ответил Игорь.
Он собрался было вернуться к себе, как услышал треск. Сухой и резкий, словно раскат грома. Плафоны на потолке затрепыхали бледным тающим светом. А далекий конец коридора мазнула короткая вспышка. Как раз напротив купе проводника.
Игорь вглядывался, пережидая в нерешительности. Треск не повторялся… Любопытство перебороло лень. Торопливым шагом он прошел вдоль коридора, испытывая смущение, словно без приглашения попал в чужую квартиру, и заглянул в служебку.
Тонкие жгутики черного дыма выползали из-под приборного щита, донося едкий запах горелой резины. Сквозь жгутики прорвался безобидный розовый язычок огня, словно кто-то пробовал зажигалку. Но в следующее мгновение, прямо на глазах, язычок этот распух и игриво пополз вверх, перекручиваясь черным дымом…
В оцепенелой растерянности Игорь смотрел на эту картину. Ему казалось, что он прирос к полу навечно, хотя прошло не больше секунды. Страшная мысль пронзила сознание…
Игорь бросился бежать в свой вагон. Где-то в конце коридора плафоны погасли. И уже в темноте он рванул на себя дверь тамбура.
– Пожар! – немо крикнул Игорь в щель служебки.
Елизар вскочил на ноги и, оттолкнув охнувшую Магду, бросился вон из купе, метнулся в тамбур. Елизару хватило одного взгляда в дальний край коридора, чтобы все понять.
Он подался назад, но в спину напирала Магда.
– Стоп-кран! – прохрипел Елизар. – Горим…
Магда спрыгнула с грохочущего трапа в тамбур плацкартного и повисла на стоп-кране.
Раздался свист сжатого воздуха.
Вагон завизжал, подобно раненому животному. Магда пыталась отжать себя от мгновенно выросшей перед грудью и лицом стены, так велика была сила инерции… Страх сковал ее, сдавил виски, сбил дыхание. Ноги стали мягкими, чужими…
Торцовая дверь камнем ударила о стену.
– Огнетушитель?! – крикнул ввалившийся из купейного Елизар. – Я не нашел. Темно. – Он проскочил за своим.
– Магда тупо подумала, что огнетушителя в подменном вагоне не было, не укомплектовали.
Но вернуться в хвостовой Елизару уже не удалось. В темный тамбур вагона вбежали испуганные страшным толчком пассажиры хвостового.
– Горим, горим! – истошно вопил первый в полосатой больничной пижаме.
– Да куда ты?! – заорал Елизар, прижимая к груди огнетушитель. – В дверь беги! В боковую! Прыгай! Дай дорогу!
– Заперта же дверь, сволочи! – пассажир загораживал проход.
Позади него с нарастающей силой крепчал обвал голосов.
Пассажир в пижаме выдавил Елизара на площадку, освобождая дорогу обезумевшей толпе. Тотчас тамбур заполнился людьми.
Елизар понял, что ему не прорваться. Он швырнул огнетушитель и метнулся к правой двери. Надо успеть ее открыть, пока толпа не забила тамбур, хорошо, ключ оказался в кармане, но не успел. Толпа прижала его к выходной двери. Только и удалось, что повернуть в скважине ключ.
– Что делать? Что делать?! – кричал Игорь. – Приказывай!
– Не паниковать! – истошно завизжала Магда. Она уже овладела собой и пыталась продраться ко второй боковой двери. – Назад! Все в плацкартный!
– Куда в плацкартный?! – выкрикнул из двери Игорь. – Там свалка! Затор! Чемоданы, люди… Все попадало… Пробка!
– Ключи дайте, ключи! – вопили из темного коридора купейного. – Откройте двери… Нечем дышать…
Чьи-то пальцы сдавили Елизару затылок. Больно, точно порез. Он скосил глаза и увидел вытянутую смуглую руку.
– Давай ключи! – орал кто-то с кавказским акцентом. – Я с улицы пойду. Окно бить буду!
Это был Чингиз, один из братьев-колхозников. Крик Чингиза подсказал ход обезумевшей толпе…
Где-то уже били стекла…
Из глубины вагона потянулся едкий запах горящей резины. Разбитые стекла усилили ток воздуха, и запах густел.
– Гори-и-им! – с новой силой закричали в чреве вагона.
Страшным усилием Елизар отодвинулся от двери и согнутым локтем ударил о стекло. Свежесть ночи остужала лицо… Если огонь прорвется в кровельные перекрытия, то в считанные секунды он по воздуховоду, пожирая на пути скопившуюся пыль, перекинется и на плацкартный…
– Господи, где же бригада? Куда подевались эти гады? – думал вслух Елизар, скалывая пальцами осколки стекла. – Ведь и не знают, что горим, не знают… Ползают по вагонам, ищут, кто сорвал стоп-кран…
