Текст книги "Поезд"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)
Глава первая
1
Вагон начальника дороги подцепили к скорому поезду № 16, в составе которого он и должен прибыть в Березовск к девяти утра.
Внешне вагон не выделялся среди зеленых собратьев, если бы не антенны на крыше да наглухо зашторенные окна. Начинка же у него была особая – вагон служил функциональным учреждением начальника дороги. И все, естественно, соответствовало… Купе проводников, кухня-буфет, два гостевых купе… Далее следовала резиденция самого начальника, состоящая из спальни-кабинета, душевой, туалета. Треть вагона занимал салон, напоминающий кают-компанию корабля. Вытянутый полированный стол окружало восемь стульев. Тут же просторный плюшевый диван, кресло. Телевизор, телефон, часы. На стене – скоростемер. Удивительно, как стандартная вагонная площадь вбирала такое количество помещений. – Что ж получается? И вправду каменный век? До семидесяти пар поездов в сутки… Ха! – И Свиридов мысленно помянул своего старого дружка Савелия Прохорова, бывшего начальника дороги. Отыскав взглядом помощника, приказал. – Запишите! Установить прямую телефонную связь… до пятнадцатого мая. Об исполнении доложить.
Алексей Платонович Свиридов вышел к завтраку по-домашнему, в шерстяном тренировочном костюме.
Помощник начальника управления и руководители трех отделов, взятые Свиридовым в инспекционную поездку по восточным ходам северного плеча магистрали, уже сидели в салоне за добротно сервированным столом – проводницы постарались на славу, даже рыночная квашеная капуста свешивала янтарные листья с высокой фарфоровой чаши. Еще обещали домашнее жаркое, а кто желает – может откушать и щей. К щам проявил охоту лишь начальник службы пути…
– Привык к утренним щам за десять лет изыскательской службы, – объяснил он свое желание. – Перед выходом в поле, часиков в шесть утра, заложишь полный котелок, весь день сыт… И всем советую, тем более таких щец.
– Кушайте, кушайте, милые, – ласково предлагала проводница. – Еще подолью…
Охотников до щей больше не оказалось.
Свиридов попросил немного жаркого…
– Мы тут рассуждали, Алексей Платонович, – уважительно вскинул глаза на Свиридова старший инженер службы движения Кутумов. – Называли бы проводников, скажем, поездными стюардами. Как в авиации, для престижа… А то – проводник. То ли собак сопровождает, то ли слепого через дорогу переводит.
– Тот, кто слепого переводит, поводырем называется, – важно поправил заместитель по кадрам.
Свиридов молча жевал мясо, задумчиво глядя прямо перед собой. Кутумов смущенно улыбнулся и принялся за бутерброд с сыром.
– Падает престиж железнодорожника, что и говорить, – пришел на выручку коллеге начальник службы пути Храмцов. – К примеру, такой пустяк… Раньше на любом полотенце или салфетке красовался знак «МПС». Красивый, с вензелем. Приятно было в руки взять, да и белье пропадало реже…
– Стюард, говорите, – оборвал Свиридов. – А что, Антонина Петровна, – обратился он к хлопочущей у стола проводнице, – если вас будут величать стюардессой, а?
– Хоть горшком назови, только в печь не сажай, – охотно отозвалась проводница. – Я на дороге четвертый десяток раскатываю, по-разному меня величали… Иной пассажир так обозначит, что хоть стой, хоть падай… Чайку будете или кофе, Алексей Платонович, а то у нас и сок есть, манго.
– Кофе, Антонина Петровна, и покрепче, – отозвался Свиридов. – Кстати, какой начет с нас за такое знатное угощение?
– После предъявим, когда домой вернемся, – ответила проводница, – чтобы разом.
Свиридов согласно кивнул. Несколько минут все ели молча, занятые своими мыслями.
– Матрисса уже на месте? – прервал молчание Свиридов.
– Так точно, Алексей Платонович, – отозвался помощник, деловитый молодой человек. – Матрисса вышла еще вчера.
Согласно плану инспекционной поездки вагон начальника дороги отцепят от скорого поезда в Березовске, и вся группа пересядет в моторизованный вагон-самоходку, или, как его называли, – матриссу. Надо ознакомиться с дорогой не только на главном, но и на вспомогательных ходах. Вертолетный осмотр дал Свиридову общее представление о новом своем хозяйстве, теперь он нуждался в детализации…
– Раньше, раньше, – прошамкал набитым ртом путеец Храмцов. – Вспоминать, что было раньше, только расстраиваться. Падает престиж дороги, падает, – Храмцов мельком взглянул на начальника, точно приглашая к разговору.
Свиридов не выносил подобной болтовни.
– Скажите, Храмцов, – проговорил он. – Сколько надо положить новых рельсов, чтобы привести в порядок южное плечо?
– Не припомню сейчас, Алексей Платонович, – с опаской ответил Храмцов.
– Как не припомните? Недавно отправили записку в обком партии, приводили цифры. И не помните? Приезжаю в обком, мне показывают вашу записку, а я хлопаю глазами. Выходит, начальник дороги в стороне, а за дело болеет один– начальник путевого хозяйства. Нехорошо, Храмцов. Хотите поссорить меня с обкомом?
– И вовсе нет! – растерялся Храмцов. – Это было не так!
– Потише, Храмцов, я не глухой. – И, переждав, Свиридов продолжил: – Кажется, в управлении не все мне верят. Пытаются представить мои начинания в невыгодном свете… Я приехал сюда работать всерьез и надолго. – И, вновь помолчав, добавил. – Вы сказали, Храмцов, что было не так? А как?
Храмцов испытывал неловкость оттого, что начальник затеял этот разговор при всех.
– Оставляете шанс оправдаться? – пробормотал он набычившись. – Демократично, ничего не скажешь.
Свиридов резко обернулся и уставился на Храмцова острым взглядом.
– Демократично. А главное – принципиально, что весьма важно, Храмцов. Подумайте на досуге…
Свиридов сидел хмурый.
Конечно, в управлении существовала оппозиция, как-никак Савелий Прохоров руководил дорогой не один год, были у него сторонники, друзья…
Самое трудное – собрать вокруг себя единомышленников. Особенно ему, пришельцу. Никакая сила не сможет так дискредитировать любое начинание, как собственный аппарат, если он не примет нового лидера.
Свиридов был реалистом. Он понимал, что состав аппарата ему не заменить. Значит, надо изменить их отношение к делу.
К вагону начальника дороги торопились встречающие – начальник отделения Глымба, его заместители, местные руководители…
Свиридов, по неписаному протоколу, сошел с площадки первым. На соседних путях он заметил красный сигарообразный корпус матриссы, гудящей дизелями. Свиридов рассчитывал провести час на отделении и отправиться дальше, в глубинку, километров на пятьсот. Была у него идея пустить стороной грузовой поток, основательно отремонтировать главный ход…
Глымба, тучный мужчина с багровыми склеротичными щеками, снял фуражку, оголив широкую лысину и протянул Свиридову ладонь. Пожатие у него было крепкое, мужское…
Пассажиры, снующие в ранний час по платформе, с любопытством глазели на высокого сутуловатого мужчину с четырьмя звездочками на рукавах мундира, что шел в сопровождении многочисленной свиты. После застойного воздуха вагона свежее апрельское утро захватывало прозрачной чистотой, хранившей еще в себе холодную ясность минувшей северной зимы. Вдоль перрона держали стать крепкие немолодые березы с темной мокрой корой. Голые ветви берез едва скрывали по-утреннему сонную привокзальную площадь этого тихого городка.
Свиридов вникал в сбивчивые слова начальника отделения, мельком думая о том, что такое утро наверняка сулит славный денек, и, если не смотреть на часы, кажется, что сейчас уже далеко за полдень, – в этих северных местах солнышко весной просыпается так рано, что можно считать – оно вообще не спит.
Миновав опрятный вокзал, они направились к зданию отделения дороги, перешагивая через морозные рельсы, которые еще не скоро согреет яркое, но прохладное солнце… У светофора их нагнал скорый поезд № 16 и, вероятно, радуясь тому, что наконец освободился от важного прицепного вагона, поприветствовал высокое начальство коротким уважительным сигналом. Отделение дороги располагалось в двухэтажном деревянном доме, но скоро должно было перебраться в новое здание. Его строили неподалеку, прокалывая сиреневый воздух тощими иглами кранов.
– Мы недовольны, – вздохнул Глымба. – Прижились в своей светелке.
По певучим ступенькам Свиридов вошел в пахнувшие смолой сени, увешанные яркими плакатами по технике безопасности.
Бабка-вахтер поднялась с табуретки и приложила одну руку к пегой заячьей шапке, а второй пыталась заслонить кота, что по-царски возлежал на чугунной печке.
– Ты что, Марья? – смущенно кашлянул Глымба, косясь на кота.
– Генерал приехал, небось, – вахтер продолжала держать у шапки смуглую ладонь.
– Марья в военизированной охране служила, – оправдывался Глымба. – Привыкла.
Кабинет Глымбы выглядел под стать хозяину. Железнодорожная карта-схема страны, графики, плакаты прикрывали крепкие бревенчатые стены. Сколько раз завхоз пытался обшить стены плитами из прессованной стружки, но Глымба не разрешал. Казалось, если взглянуть на потолок, то вместо свода увидишь верхушки деревьев. И лампа на столе была старинная, где ее раскопали – неизвестно.
На тумбе несколько телефонов. Кресел не было, только стулья да табуреты. Надежные, тяжелые. Казалось, их Глымба собственноручно вытесал.
Свиридов сел за стол хозяина кабинета, сдвинул на затылок фуражку и поднял телефонную трубку. Те, кому удалось втиснуться в кабинет, стояли в уважительном молчании.
– Североград? Свиридов говорит. Соедините меня с управлением. – И, подождав самую малость, поздоровался с одним из своих заместителей. – Доложите обстановку. Какой плюс-минус? – Свободной рукой он помечал на листке услышанные цифры. – Сколько транзита? Три тысячи? А резерв? – Свиридов чуть повысил голос. – Какие у вас основания заявлять такую погрузку? Хорошо. – И нетерпеливо перебил. – Главный вопрос – передача, – он продолжал записывать, но глаза недобро сузились. – Минуточку! Выходит, только начальник дороги за порог, как передача на двести вагонов меньше?! Так сразу подсечь налаженное дело. Я недоволен вами. Был бы самолет – вернулся б в Североград. Все! Я буду следить за вашими действиями!
Свиридов положил трубку и, высмотрев в почтительной толпе Глымбу, попросил провести его «на график».
Поездные диспетчеры-графисты размещались в двух смежных комнатах. И в основном – женщины. Они сидели за столами и творили свою мудреную и ответственную работу.
Свиридов не торопясь прошел мимо, словно примериваясь. Наконец остановился за спиной самой на вид молоденькой «графини». На нежную шею накатывался слабый еще детский завиток льняных волос, закрепленных дешевой приколкой. Стираный свитерок стягивал узкие лопатки, отчего спина выгибалась и казалась еще более беззащитной.
– Ну? Сколько пассажирских пропустили к девяти часам?
Девушка ответила.
– А грузовые придерживаешь? – наметанным глазом Свиридов увидел на графике несколько элементарных ходов проводки поездов, не замеченных диспетчером. Он подобрал линейку и карандаш. – Дай-ка мне, красавица, тряхнуть стариной, – Свиридов опустился на стул рядом с девушкой и бросил на график линейку, азартно, точно карты. – Ах, черт… кажется, и впрямь не получается, – хитрил он, уверенно прокладывая кинжальную линию.
Девушка смотрела во все глаза.
– Что вы, что вы… здесь нельзя. Здесь брошенный поезд мешает. Я просто его еще не нанесла.
– Ну?! А мне сказали, что на участке нет брошенных поездов. Оказывается, ты глазастая, – и Свиридов сдвинул линейку, попадая на ход, который видел заранее без всякого измерителя.
– Теперь правильно?
– Правильно, – сияла девушка.
– То-то, красавица… Глядим на график – нет поездов. А они, голубчики, есть, дожидаются, родимые, сидят машинисты, вас ласковыми словами поминают, ждут разрешения. – Свиридов азартно рассматривал график. – А если мы сюда подадим нечетным потоком, будет толк?
– Будет, – принимала игру девушка. – Даст восемьдесят километров, проскочит. А здесь подождет малость.
– Верно. Молодец, тумкаешь… А я думал, ты так сидишь… Интересно тебе?
Девушка замялась и, покраснев, украдкой кивнула.
– То-то, – старался приободрить ее Свиридов. – Азарт! Лас-Вегас! Есть такой всемирный центр азартных игр. Им бы наш график – с ума посходили бы миллионеры от азарта. Разорились бы к чертям собачьим с нашими проводками… А кто здесь самый опытный диспетчер?
– Дядя Зиновий, – ответила девушка и показала в сторону окна. – Наш профессор! Он вас запросто положит, – убежденно добавила девушка.
Свиридов засмеялся, поднял повеселевшие глаза на свою свиту.
Глымба украдкой вертел пальцем у виска, давая понять девушке, что так не разговаривают с начальником дороги. Девушка смутилась.
Свиридов оставил ее и шагнул к затаившемуся толстяку в подтяжках и засаленной клетчатой рубашке. Так стремительно, что толстяк не успел выплюнуть спичку, торчащую в пухлых губах. Он поднялся тяжело, точно вол, уставившись в угол маленькими хитрыми глазами…
Свиридов поздоровался и бросил взгляд на график.
Цветные линии морщили все пространство. «Понимает мужик свое дело, не придерешься», – сразу определил Свиридов, оценив летучим взглядом график.
– Давно работаете?
– Тридцать лет, – с некоторой снисходительностью ответил диспетчер.
– Чувствуется… Только что же вы, дядя Зиновий, в подтяжках среди дам?
– Он у нас не франт, – подкинул женский голос со стороны.
– Я и вижу… А вы, девушки, не следите за своим единственным кавалером… А небось как что, бежите к нему, вместо прямой связи.
– У нас и прямой связи нет. Все через телефонистку, как при царе Горохе, – поддал тот же женский голос со стороны.
Это насторожило Свиридова. Он взглянул на Глымбу. Тот развел руками: мол, истинная правда…
– Сколько пробиваем, не получается. Нет у нас прямой связи с соседями, – обескураженно пояснил Глымба.
– Слава богу, – вздохнули диспетчера. 2 – Не было пока бюро. Я же не придуриваюсь, Алеша у меня и впрямь обнаружили микроинфаркт. В больнице отлеживался. Три дня как дома…
Дядя Зиновий молчал. Он уже стоял в коротковатом пиджачке, что незаметно стянул со стула, пока шло обсуждение.
Свиридов улыбнулся.
– Вы как жених у нас, дядя Зиновий… Когда же двинете поезда с большим весом?
– В пятницу, полагаю, – осторожно ответил дядя Зиновий.
– Есть сомнения?
– Не знаю, возьмем ли такой вес?
– Возьмем, – вмешался Глымба, – почему не взять? С толкачом и возьмем… Ты, Зиновий, и проведешь. Почин будет.
– Посмотрим, – осторожничал дядя Зиновий.
Свиридов распрощался и двинулся к выходу.
– Безграмотно ездим, – ворчал он, ни к кому не обращаясь. – Слабо пользуемся мощью техники, весом поездов…
Глымба, почтительно отстав на полшага, тяжело вздыхал, точно волок за собой многотонный состав. За свою железнодорожную жизнь он повидал всякого. И начальников повидал разных. Новая метла хорошо метет, только осыпается быстрее. Но этот не осыпется. Глымба уже наслышался о Свиридове. Это только кажется, что рельсы глухие – передают все, что твой телеграф…
– Может, задержимся? – робко пригласил Глымба. – Вы и не завтракали с утра, Алексей Платонович.
– Завтракал, Глымба… Да и дел по горло, матрисса заждалась, – Свиридов взглянул на Глымбу. – Есть ко мне вопросы?
– Есть, – начальник отделения продолжал мять фуражку. – Личное дело, – добавил он негромко.
Свиридов вновь оглядел широкое лицо Глымбы, на котором затерялся маленький детский носик.
– Я вот что, Алексей Платонович, – волновался Глымба. – Заявление хочу подать. Уволиться хочу, наработался.
Свиридов выжидательно молчал. Глымба был на хорошем счету в управлении. Что это он так?
– Что это вы так? – обескураженно спросил Свиридов.
Глымба поглядывал исподлобья на стоящих поблизости сотрудников. Мысок тупорылого его башмака елозил по чисто вымытому полу. Точно смущенный мальчишка…
– Ступайте к матриссе, я догоню, – приказал Свиридов сотрудникам и, дождавшись, когда коридор освободился, обернулся к начальнику отделения. – Слушаю вас.
– Не сработаться нам, Алексей Платонович, – решился Глымба и поднял глаза на Свиридова. – Не потянуть мне, чувствую. Вы уж извините.
– Не понял, – сухо оборвал Свиридов. – Кому же потянуть, если не вам? Опытный движенец…
– То-то и оно, что движенец, – воспрянул Глымба.
– Не придирайтесь. Это вам не помешало стать хорошим начальником отделения. Другому механику и не угнаться за таким движенцем, как вы.
– Не потянуть мне, Алексей Платонович, – уныло повторил Глымба. – Не смогу идти против местной власти. Привык уже… Помните, вы как-то рефрижераторы потребовали у меня. Я послал. Стояли они без толку у мясокомбината… Так меня на ковер вызывали, головомойку задали. Чуть ли не партбилет грозили отобрать.
– Интересно, – удивился Свиридов. – Очень интересно. Рефрижераторы принадлежат государству, это не частная собственность. Что за отношение такое!
– А вы не знаете? Так и относятся, – все вздыхал Глымба. – Главное, самим выскочить… Дорога всему затычка. Особенно в конце месяца. Не дай бог вдруг к сроку не будет под рукой вагонов. То, что сами отправители работают ни шатко ни валко, это можно. А если нет вагонов, скандал на всю область. Точно из-за дороги все их беды…
– Ну и что?! – хмурился Свиридов.
– А то, что при старом начальнике… общий язык находили. Не я, так руководство. То на охоту его пригласят, ублажат, у нас тут места сами видите – красотища, отдыхай – не хочу. Вот и идет взаимное уважение. Всегда есть вагоны…
– За счет других дорог, – проговорил Свиридов.
– Не без этого, – согласился Глымба. – Я же с вами начистоту, Алексей Платонович… Вы ведь этого терпеть не будете, по почерку вижу… Меня и обложат, как волка. Что справа, что слева. Я и решил убраться…
– И место себе подыскали?
– Подыскал, – чистосердечно признался Глымба.
– А партбилет не будет жечь карман? – не удержался Свиридов.
– Я его при себе не держу, дома храню, – в тон ответил Глымба. – Надежней.
Свиридов резко обернулся и заспешил вниз по скрипящим ступенькам.
Днем зал гостиничного ресторана с погашенной люстрой выглядел неуютно. Сегодня, как и вчера, Елизавета обедала одна – Свиридов мотался где-то по магистрали, на инспекции. С утра Елизавета ездила смотреть квартиру, но не застала коменданта. Дом был еще не полностью заселен, но лифт работал, газ подключили. Она напросилась посмотреть квартиру, что размещалась этажом ниже, для общего представления. Так что настроение было превосходным, если бы не… это странное видение…
Подошла знакомая официантка. Обычно она консультировала Елизавету по всевозможным вопросам. И сегодня официантка проинформировала Елизавету о каких-то мелочах. Но та слушала невнимательно…
Неужели ей показалось?! В конце концов, мог встретиться человек, похожий на него, в гостинице столько людей.
Полчаса назад Елизавета спускалась в стеклянном лифте. Загруженный до предела лифт шел безостановочно, и тут, среди ожидающих на одном из этажей, она увидела высокую тощую фигуру и… черное лицо. Елизавета была убеждена, что лицо было Его, но почему-то казалось темным до черноты. И никакой это не сон…
Спустившись на этаж, где размещался ресторан, Елизавета заставила себя подождать. Створки лифта выпускали все новых и новых людей. Возможно, он намеревался ехать вверх?! Можно обратиться в справочное бюро, узнать, проживает ли среди постояльцев гостиницы человек с его фамилией? Нет, это галлюцинация, игра воображения – память Елизаветы часто возвращалась к Нему, а это не проходит без следа…
– Что с вами, Елизавета Григорьевна? – спросила официантка. – Не заболели?
– Да, да, Шурочка… Голова что-то. Весна, перепад давления, – и, упреждая дальнейшее участие официантки, Елизавета добавила. – Все как вчера, пожалуйста. Суп с фрикадельками, тушеное мясо. И кофе.
– Кофе? А если у вас подскочило давление? – официантка отошла, слегка обидевшись.
Елизавета разглядывала снежный узор крахмальной скатерти, не в силах поднять глаз. И удивляясь этому. Словно узор обладал гипнотической силой. Наконец, переборов себя, она подняла глаза, и тут мгновенно ее взгляд вобрал Его лицо. Смуглое до черноты, это лицо, казалось, заполнило все бледно-сиреневое пространство полупустого зала. Он стоял у входа и смотрел на Елизавету…
Елизавета вдруг вспомнила слова Свиридова о том, что у Него глаза без блеска. Действительно, она никогда не обращала на это внимания – глаза Его были тусклыми, словно на матовой фотографии. Значит, она не обозналась – на этаже у лифта был Он. Несколько секунд они разглядывали друг друга, ничем не проявляя своего знакомства. Возможно, он полагал, что Елизавета ждет Свиридова, и не хотел ставить ее в неловкое положение. А Елизавета? Голова ее, казалось, налита свинцом, она не в силах была ею шевельнуть. Не выдержав этой тяжести, Елизавета вновь опустила взгляд на снежный узор скатерти. Она думала о том, что впервые видит Его таким смуглым. Когда Елизавета уезжала из Чернопольска, Он выглядел неважно, но сейчас совсем плох. Он болен, болен… Надо подойти к нему. Или пригласить к своему столу; или просто кивнуть в знак того, что она Его видит, что она Его узнала…
Елизавета решительно приподнялась и тут, на том же самом месте у входа в зал увидела… Свиридова. Наваждение и только! Да, да, это был Алеша! И никого больше вокруг. Только официантки маячили в полупустом зале.
Свиридов шел к ней, улыбаясь, прижимая к груди букет забавных худосочных цветов.
– Алеша, Алеша, – прошептала она, и, оттолкнувшись от стола, заспешила к нему навстречу. – Откуда ты? Где ты взял цветы, Алеша? Как они называются? – говорила она торопливо, не узнавая своего голоса.
– Сам не знаю, – смеялся Свиридов. – Мне подарили на станции под названием Варежка.
Они вернулись к столику. Елизавета лихорадочно посматривала в зал, но Его не было, точно растворился в сутеми высокого потолка.
– Ну, как ты съездил, Алеша? – пыталась справиться с дыханием Елизавета. – Намучился?
– Что ты?! Королевские условия. А места какие, ты бы видела. Эта станция Варежка…
– Какая прелесть. Большая станция? Или как варежка?
Свиридов засмеялся и ответил шутливо:
– Внеклассная, участковая. Пропускает шестьдесят пар поездов в сутки. Обрабатывают до четырех маршрутов… Тебя устраивает?
Подошла официантка, поздравила Свиридова с приездом и, спросив о заказе, удалилась.
Елизавета спрятала лицо в букет, стараясь остудить жар. Цветы не пахли, но еще хранили дух влажной земли и делились им щедро, пронзая и успокаивая. Елизавета с нелепостью поглядывала на Свиридова поверх букета…
– У тебя одинаковый с ними цвет глаз, – чему-то усмехнулся Свиридов.
– Да. Я сразу это приметила, – Елизавету насторожила его усмешка. – Сегодня я была на квартире, правда попасть вовнутрь не удалось… Как я счастлива тебя видеть… Алеша, возьми меня на станцию Варежка, а?
– Возьму как-нибудь. Не пожалеешь. – Свиридов скосил взгляд на плывущую в руках официантки тарелку с супом. – Черт, а я и впрямь проголодался…
Елизавета смотрела, как он ест. Энергичный человек, дорожащий временем.
– Я не успеваю за тобой, Алеша, – взмолилась Елизавета.
– Не торопись, посиди еще, – ответил Свиридов. – Я и машину не отпустил, надо срочно возвращаться в управление. – Он поскреб ложкой по почти сухому донцу тарелки. – Знаешь, Лизок, какая-то мистификация… Когда я поднимался в ресторан, мне показалось, что встретил в вестибюле знакомого человека. Правда, не слишком светло в том предбаннике. Но мне показалось…
Елизавета откинула со лба волосы и провела пальцами по щеке.
– Да, Алешенька… это был Он.
Свиридов отодвинул тарелку в сторону.
– Вот как? – проговорил он ровным голосом. – Как это понимать?
– Не знаю, Алеша. Я сама его увидела в ресторане за минуту до твоего прихода. Он постоял в дверях и ушел. Молча…
Сорок второй номер оказался в конце длинного коридора. Голубая ковровая дорожка вбирала своим упругим ворсом каждый шаг. Свиридова это увлекало, он шел не торопясь, отдаляя момент малоприятной встречи, втайне надеясь, что в номере никого не застанет…
Вернувшись из управления в девятом часу вечера, Свиридов, не поднимаясь к себе, узнал у администратора гостиницы номер, в котором остановился бывший муж Елизаветы, и теперь шел в конец длинного коридора. Его волновала предстоящая встреча, он даже ее немного боялся. Нет, не то слово – он ее опасался… Но надо, надо пройти через эту встречу, как и через встречу с Савелием. Почему он оттягивает свидание с Савелием? Раньше внушал себе, что не готов, не знает состояния дел на дороге. А теперь? Боится? Робеет?
Ключ торчал в скважине – дома, теперь уже деваться некуда.
Свиридов постучал.
Услышав ответ, Свиридов толкнул дверь и вошел в комнату. И сразу увидел смотрящие на него из-под газеты темные тусклые глаза. Почему-то вид человека, читающего газету, сразу успокоил Свиридова.
– Добрый вечер, Илья… – Свиридов замялся. – Простите, я забыл ваше отчество.
Хозяин номера молча смотрел на гостя.
Свиридов отвел взгляд в сторону, и тут его внимание привлек красный кошелек, что лежал на тумбочке. Кошелек наполовину прикрывала бумажная салфетка. Он сразу узнал этот кошелек, но постарался взять себя в руки. Прошел в глубину комнаты и сел в кресло, что стояло под торшером.
– Вспомнил… вас зовут Илья Анатольевич, извините, бога ради, – как можно мягче проговорил Свиридов.
Илья Анатольевич медленно и аккуратно сложил газету.
– Конечно, вы вправе меня прогнать, – старался быть спокойным Свиридов. – Но я пришел не за тем, чтобы меня прогнали…
Свиридова обескуражил собственный тон. Он усмехнулся. Но кажется, Илья Анатольевич не заметил усмешки. Или сделал вид, что не заметил…
Смуглые худые пальцы Ильи Анатольевича сжимали у горла ворот байковой рубашки. От этого шея как-то странно утончалась…
– Надеюсь, ваше появление в этой гостинице чистая случайность? – Свиридову хотелось задать тон откровенному разговору.
– Я должен был увидеть Лизу, – вяло обронил архитектор.
– Вот как, – без нажима подхватил Свиридов. – Но ведь она, в некотором роде, моя жена.
– Я должен был ее повидать. Без этого я бы умер. Сердце бы разорвалось, – он произнес это просто, без рисовки…
Свиридов смутился.
– Вы же мужчина, Илья, черт бы вас побрал, – пробормотал он.
– Мужчина! – подхватил Илья Анатольевич. – Поэтому бы и умер.
– Вероятно… не так просто умереть, – Свиридов глядел в пол, он был недоволен разговором, что-то ему мешало.
– Просто, Алексей Платонович, просто, – торопливым шепотом ответил хозяин номера. – Просто, Алексей Платонович. Вам этого не понять, – он коротко тронул сухим языком губы. – Сейчас не понять.
Свиридов вытолкнул себя из кресла. Сделал несколько шагов по тесной комнате. Он чувствовал фальшь в разговоре, но не мог определить, в чем она. Но фальшь появилась, пока робкая, словно сорняк на асфальте… Свиридов остановился у стены, на которой висела картина. Боковым зрением он пытался внимательнее разглядеть торчащий из-под салфетки красный кошелек. Случайное совпадение? Впрочем, кто знает… Ничего не решив, он вернулся на свое место под торшером. В его сознании мелькнула странная мысль, скорее – шалость, шутка, если шутка была уместна в столь серьезной ситуации. Не то чтобы у Свиридова имелись основания сказать то, что он хотел сказать Илье Анатольевичу, вовсе нет, но интуитивно понял, что именно это и надо ему сказать. Прозвучит пошло? Но только внешне, по форме. А по существу, он стряхнет с этого человека его фальшь, обнажит его тайную сущность.
– Послушайте, Илья Анатольевич, давайте поговорим о… женщинах.
Черные брови на смуглом лице Ильи Анатольевича удивленно вскинулись.
– О женщинах, – повторил Свиридов с грубоватой фамильярностью. – Какие вам нравятся? Брюнетки, блондинки? Тощие или в теле? – он наклонился и тронул за колено хозяина номера, точно не замечая растерянности архитектора. – Откровенно, Илья Анатольевич, вы ведь не прочь были прокатиться с милой бабешкой за город, в ресторацию, а? Заложить за галстук, закусить строганиной. Признайтесь! А то все: «Помру да помру». Скучно, брат, – Свиридов видел, как в круглых глазах архитектора появилось испуганное выражение. А крупные уши непонятным образом прижались к голове.
– Я всю жизнь любил одну женщину, – важно произнес архитектор. – А вы – пошляк!
– Признайтесь, Илья Анатольевич… Уважаете вы это дельце: свалить с бабенкой в какой-нибудь холостяцкий вертеп, в дачном пригороде? – со злостью растягивал слова Свиридов, стараясь разбередить гнев.
– И такого человека она полюбила! – Илья Анатольевич вскинул к потолку тощие руки и развернул светлые, точно у макаки, ладони. – Нежная ее душа потянулась к такому пошляку… Она его полюбила.
– Именно так, друг мой ситцевый.
– Почему же… ситцевый? – вдруг обиделся Илья Анатольевич.
– Я, понимаете, родом из Кинешмы. Там так говорят, не сердитесь, – как можно спокойней произнес Свиридов. Он чувствовал, как в нем наконец просыпается гнев. И вместе с– тем голова была совершенно ясной. – Я столько вам наговорил, а вы надулись из-за чепухи. Ну не ситцевый, фланелевый. Вы ведь, Илья Анатольевич, более всего за себя страдаете. Вы не ее любили, себя. И вниманием ее окружали ради, себя. Покой свой берегли. И к уходу ее отнеслись, как к измене себе. Вы не можете допустить и мысли, чтобы она оказалась счастливой. А говорите, что любите ее…
– Ну и хитрец! – изумленно проговорил Илья Анатольевич. – Все с ног на голову… Уйдите, я вызову дежурную.
– Бросьте, архитектор! Вы знаете – я прав. Я это чувствовал, но не мог для себя сформулировать, что ли, – резко оборвал Свиридов. – Я бы не стал говорить о смерти во всей этой истории, не стал. Не вызывал бы к себе жалости… Случись со мной все, я бы не ныл, не показывал всему городу своего несчастья. Не настраивал бы всех против Лизаветы, превращая ее жизнь в ад. Вы ведь публично ее истязали. От нее отвернулись все ваши друзья. А вы знаете, как она ими дорожила… Наоборот! Понимаете – наоборот! Я бы боготворил ее, не дал и тени пасть на ее имя! Понимаете, архитектор?! Я принял бы все на себя. Придумал бы себе вику. И не мучил бы ее своим несчастным видом. Если бы воистину любил… Теперь вам понятно, ситцевый, почему она предпочла меня вам?
Свиридов дернул за шнур торшера, плеснув в лицо Ильи Анатольевича яркий сноп света. Тот зажмурил глаза и вскинул руки.
– Будьте мужчиной, архитектор. Вернитесь в свой город и поступите так, как я вам советую. Не полощите ее имя во всех рюмках и чашках. Не предавайте ее анафеме, не унижайте себя! Выметите из своей берлоги мусор, разгоните сердобольных сплетниц и начните новую жизнь.
– Обойдусь без ваших советов, сударь, – Илья Анатольевич опустил руки – глаза привыкли к яркому свету. – Вы – человек жестокий, Алексей Платонович. Вы отняли у меня жену и меня же обвиняете. Вы приехали в этот город. Здесь до вас работал ваш друг. Вы сели в его кресло. Вам плевать на человеческие отношения…
