Текст книги "Поезд"
Автор книги: Илья Штемлер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)
– О, черт! – прохрипел он. – Пытаюсь вспомнить его внешность и не могу. Так! Какая-то тень с тусклыми глазами. Единственно, что вспомнил, – глаза, черные, неживые, без блеска.
– Ты бы видел его сейчас, Алеша…
– Не хочу! Почему я должен его жалеть, Лиза?!
Свиридов вскочил с кровати и забегал по комнате, ничуть не заботясь о том, как он сейчас выглядит. Елизавета продолжала лежать, отвернувшись к стене. Лишь палец замер на изгибе обойного рисунка.
– Ты моя жена. Мы поженились, оттого что не могли быть друг без друга…
– Быть друг без друга, – подхватила Елизавета. – А он не может жить без меня. Если что с ним случится, Алеша…
Свиридов прислушивался к звучанию ее голоса. Ни фальши, ни кокетства, ни позы.
Он приблизился к окну и прильнул к тяжелой шторе, ничуть не заботясь о том, что с улицы на него могут сейчас показать пальцем. За двойными стеклами стояла непробиваемая тишина утра. Редкие дождевые капли стекали нервными зигзагами. Внизу, по мокрой площади, гнались друг за другом воскресные автомобильчики. Троллейбус голубым жуком нерешительно сворачивал с круга. Куда он потом направится, Свиридов не знал. Вообще Свиридов почти не знал этого города. У него был строго обозначенный маршрут. А дома выглядят совсем не так из окна автомобиля… Он приехал в этот город из-за нее. Если бы не Елизавета, он пытался бы отбиться, тем более история с Савкой Прохоровым саднит, точно старая рана. А теперь? Оставаться здесь одному?
– Что же это такое, на самом деле?! Люди расходятся, сходятся. Ну и что?! Никто не кончает с собой. И он не кончит. Это ж надо! Позвонили какие-то кумушки тебе по телефону, подняли панику. А ты и уши развесила… Может, он специально их подговорил, зная твое сердце. Уловкой тебя вернуть хотел!
– Уло-о-овкой? – удивленно протянула Елизавета. – Погляди на его теперешнее жилье. Даже не верится, что я столько лет провела в тех стенах. Пыль, пустые бутылки, окурки, грязная посуда… На работу не ходит. А ведь какой был человек, Алеша. Ты не простишь себе, Алеша, если с ним случится что-нибудь страшное.
– Слова, одни слова! – воскликнул Свиридов. Решаешь за меня… Ты не любишь его! Хочешь вернуться к нему из жалости… А я? Мне-то как жить?
Елизавета утирала кулаком слезы, точно ребенок…
– Алеша, Алеша, – беспрестанно повторяла она. – Зачем ты сразу не взял меня с собой? Я ведь просила, я чувствовала… Алеша… При тебе телефон молчал. И все было хорошо…
– Как же?! – Свиридов не мог унять нарастающего бешенства. – Там, когда молчал телефон, ты места себе не находила. Переживала, что все от тебя отвернулись. Тебе главное – быть в центре внимания. Ты просто повивальная бабка. Да! Конечно, я не пропаду, если ты от меня уйдешь, не пропаду. И не сопьюсь, уверяю тебя!
Елизавета поводила головой из сторону в сторону и приговаривала:
– Ругай меня, ругай, Алеша. Только не пропадай, понимаешь… Будь хотя бы ты настоящим мужчиной. Не таким, как тот тюфяк. Хотя бы ты мне сердца не рви, Алеша…
Поначалу, в гневе, он даже и не расслышал ее причитаний. Но уловив, оторопело вгляделся в ее бледное, измученное лицо. Вся сущность натуры предстала в ее невнятных последних словах…
– Вот ты какая, Лиза-Лизанька, – растерянно и счастливо приговаривал Свиридов. – Вот ты, оказывается, какая… у меня, – он вернулся к кровати, сел, опустив плечи и сжимая коленями локти. – Я никому тебя не отдам, запомни. Я люблю тебя… Мне жаль его, того алкаша, но не потому, что он такой несчастный, а потому, что ему никогда не быть с тобой…
После пестроты плацкартного вагона пустующий коридор купейного казался подслеповатым ночным переулком. Неспроста пассажиры попрятались в купе… Лишь у самой служебки, на откидном стуле, уныло сидел какой-то тип, придерживая в ногах чемоданчик. Заметив Елизара, он вскинул голову и бросил тревожный взгляд в дверной проем служебного отделения. Поднялся, придерживая пружинящее сидение, и отвернулся к окну, услужливо сдвинув с прохода свой чемодан. «Успела уже, подхватила». Елизар боком втиснулся в служебку и сел на устланную матрацем полку.
Магда собиралась разносить вечерний чай.
В чистом синем фартуке и белой куртке, она хлопотала у мойки, ополаскивая стаканы узкой струйкой воды.
Магда стояла спиной, тщательно расчесанные волосы, раздваиваясь к плечам, приоткрывали на затылке светлеющую полоску, что стекала по смуглой шее к родимому пятнышку на бугорке позвоночника. Правда, пятнышка сейчас не было видно, но Елизар-то знал о его существовании.
– Темновато у тебя в вагоне, – проговорил Елизар.
Но Магда не особенно давила на Елизара. То ли жалела его – не могла вынести, как при очередном поучении Елизар виновато хлопал ресницами своих ясных гляделок и краснел, то ли видела в нем нечто такое, что заставляло ее затихать, смирять норов.
У-летай, туча, у-летай, туча, улетай! У-летай, туча, у-летай, туча, улетай!
Разве ты не видишь,…ту-у-ча! Без тебя намного…лу-у-уче! У-летай, туча, у-летай, туча! У-ле-та-а-ай…
У-летай, туча! У-летай, туча…
Они познакомились года три назад, когда Елизар попал на южное направление. Первый год ездили по одному маршруту, но с какой-то прохладцей друг к другу. Елизар и предположить не мог, что заинтересует такую женщину, как Магда… Все началось после заурядного случая. Они встретились на остановке такси. Елизар стоял в начале очереди, и налегке. Он почти всегда возвращался из рейса налегке. Чего нельзя было сказать о Магде. Ее вообще не было видно среди вороха коробок. Елизар уступил Магде свою очередь, помог загрузиться. И вызвался сопровождать – мало ли что? Как она дома управится с грузом? Все равно ему спешить некуда. С тех пор и началось… Примечательным в их отношениях было то, что вне рейса они почти не виделись так, как хотелось этого Елизару. Только в кино ходили, по телефону уговариваясь о встрече. Правда, Магда после кино ходила к нему в гости. Иногда и ночевать оставалась. Но как-то украдкой. А к себе и вовсе не приглашала. Отрезала даже самые робкие попытки Елизара проводить ее до подъезда. Елизар покорно сносил все капризы, живя ожиданием очередной поездки. Он никак не мог взять в толк: почему им нельзя открыто продолжать свои отношения в городе? В последний раз Елизар всерьез взбунтовался. Дело дошло до ссоры. Но наступил очередной рейс, и все покатилось по-прежнему.
– А все оттого, что ты добрый человек, Елизар, – произнесла Магда не оборачиваясь. – Другой бы мне никогда не простил. Как убежала я в тот раз и не оглянулась.
Елизар молчал. Его бледное лицо улыбалось в подслеповатом свете плафона. Он мог бы еще напомнить, что и дома Магды не было, сколько он ни звонил ей, ни тормошил замок…
– Напрасно ты ко мне ломился, Елизар, – Магда словно читала его мысли, продолжая полоскать стаканы. – Просила же тебя ко мне домой не приходить.
– А откуда ты знаешь? – встрепенулся Елизар.
Магда прикусила язык. Не станет же она выкладывать то, что начальник поезда поведал ей об этом. Действительно, язык что помело…
– Соседи доложили, – вывернулась Магда. – Сказали, мужчина заглядывал. Ушастый. В мятой кепчонке. Кому же быть, как не тебе.
– И неправда. Я был вовсе без кепки. И костюм румынский надел. Новый почти, – простодушно пояснил Елизар, показывая в улыбке крупные и какие-то особо белые зубы.
– Ну?! Жених, – и, помолчав, Магда добавила лукаво. – Интересно все же, каков ты с мытой шеей?
– А то не видела? Вместе и костюм тот покупали. В Харькове.
– И галстук повязал?
– А как же! – воодушевился Елизар. – Правительственный. Синий в горошек.
– Ну еще куда ни шло… Стало быть, врут соседи, что ты в дверь ломился спьяну.
Елизар сник. Виновато скосил глаза на столик, где под чистым полотенцем угадывались очертания приготовленной к ужину еды. У окна стояла бутылка, прикрытая полотенцем…
– Не могу я без тебя больше, – произнес Елизар. – Сама знаешь. И мучаешь меня.
Магда повернула голову. Ее губы, брезгливо приспущенные в уголках, плотно сжались, словно сдерживали слова, в искренности которых она и сама сомневалась. И, не выдержав настороженного взгляда Елизара, вскользь обронила:
– Нам надо поговорить, Елизар… Но позже, позже…
И Елизар поежился. Еще утром он радовался, увидев Магду. И то, что она в знак примирения соблаговолила провести с ним предрейсовые часы. – Оказывается, это ничего не значит. Просто отсрочка перед важным и малоприятным признанием… Елизар злился на себя. Он глупо себя ведет – все время он старается подвести ее к какому-то ответу, требует решения. Надоест он ей со своей ревностью. Уйдет она от него, плюнет и уйдет…
– Ну как там, у людей? – Магда резко перевела разговор. – Ты составом шел от Зюмина?
– Составом, – поддержал ее уловку Елизар. – Вроде все в порядке. Тетя Валя кофту вяжет. Серега Войтюк давление меряет пассажиру. Кто еще? Яшку не видел, купе закрыто. Гайфулла с пассажирами сидит, пиво пьет. А Судейкин с Аполлоном Николаевичем что-то обсуждают… Господи, что ты на самом деле? Разве всех запомнишь? Что я, участковый?
– Не о том я, – допытывалась Магда. – Стоят у них тени в вагонах? Или ясные едут?
– Вроде не видно. Не то что у тебя, – Елизар повел головой в сторону коридора, где маячил мужчина с чемоданчиком. – Где ты его подобрала?
– На разъезде. Да толку что? «Короткий», на три перегона.
– Копейка рубль бережет, – Елизар умолк, уловив усмешку Магды.
– Ладно. Разнеси чай по купе.
– Я-то разнесу, куда денусь, – распустил губы Елизар. – А ты? Обещала служебное купе на замок замкнуть. Только нам.вдвоем там и быть, что желание у тебя такое. Забыла?
– Говорю тебе: «короткий» он, на три перегона. Через час сойдет, – нетерпеливо пояснила Магда. – Делом займись.
В хрустально-чистых стаканах свежезаваренный чай смотрелся особенно красиво. Да еще в плетеных подстаканниках. Это позже заварка от соды потемнеет, как деготь станет… Елизар разом подхватывал четыре подстаканника. Так и разносил по купе, тренькая ложечками, шикарным жестом извлекая сахар из кармана. Жест этот он подсмотрел у одного старого проводника, дяди Семена, вот был проводник так проводник. Люди просили чай специально – поглядеть, как тот достает из кармана палочку сахара. Не то что некоторые – встанут и копошатся в карманах, пить не захочешь…
– А ты как насчет чая? – спросил Елизар у «короткого» пассажира, что жался к окну, всякий раз пропуская Елизара.
Пассажир застенчиво развел руками: нелегальный ведь он, какой чай?
– Ладно, ладно, – подбодрил его Елизар. – Такие же деньги платишь! – И вручил безбилетнику тяжелый подстаканник, достал сахар.
Пассажир довольно зажмурился и сиротски, бочком присел на свою катапульту. Елизар еще раз хозяйски оглядел пустующий коридор и глухие двери купе, за которыми сейчас сочно причмокивал и посасывал горячий чаек бездомный вагонный люд. Кажется, всех ублажил…
В дверь нервно постучали.
– Да! – крикнула Магда.
На пороге возник пожилой пассажир в пижаме.
– Девушка, – проговорил он сурово. – Нельзя же так… Ни газетку прочесть, ни в домино сыграть. Темновато у нас в купе. Деньги-то мы и за освещение платим, не только вам за чай, – с намеком закончил он.
– Спать крепче будете! – но Магда упрямиться не стала. – Ладно, скажу электрику. Пусть нас поставит на подачу от плацкартного соседа. Дашь нам свет, Елизарушка? – улыбнулась Магда, желая поскорей избавиться от пассажира в пижаме. – На ближайшей станции и подключимся… Если отыщем электрика.
– Извольте уж отыскать, – непреклонно произнес пассажир. – А то и сообщить недолго куда следует, сейчас на вас управу найдут, не те времена.
– Ох, ох… Испугалась! – Магда всплеснула руками и показала язык ему вслед.
– Схожу попозже к Гавриле-электрику… Что он, на самом деле? – Елизар скинул надоевшие туфли и влез в мягкие тапочки, что держал у Магды. И, стараясь развеять дурное настроение от визита пассажира в пижаме, проговорил весело:
– Эх и поедим мы сейчас с тобой!
– Руки помой, чучело, – мягко ответила Магда.
Не могла она себе объяснить, чем привлекал ее Елизар. И лицом не взял, и фигурой особенно не отмечен. Муж ее бывший, Константин, куда внушительней выглядел. А ведь ушла от него, с дочерью, не побоялась. До сих пор сожаления не испытывает, как вспомнит его пьяную рожу… Конечно, Елизар ей удобен: всегда под боком, надежный человек, мало ли что бывает на такой работе, как-никак, а кататься в одиночку несколько суток не просто. Но не только это толкало Магду к Елизару. Здесь, в вагоне, в своем втором доме, она чувствовала себя женщиной, которую любят. А в том, что Елизар любит ее, она не сомневалась…
– Что так глядишь на меня? – с напускной грубоватостью обронила Магда и убрала полотенце со столика.
– Соскучился, – вздохнул Елизар. – Вот и гляжу.
– И я соскучилась, – призналась Магда.
– Правда? – Глаза Елизара засветились. – Обманываешь… Тогда зачем ты?… – Елизар спохватился, заметил, как стянулись в линию ее брови. – Молчу, молчу, – пробормотал он и утих.
Приподнялся, ополоснул руки под краном, тщательно вытер, покосился, пытаясь разглядеть бутылку. Может, только на этикетке обозначено, что сухое вино, а внутри что-нибудь покрепче? Неспроста же бумажной пробкой горлышко заткнуто.
– Не надейся! Что написано, то и налито, – точно прочитала Магда Елизаровы мысли. Впрочем, особой проницательности в данном случае и не требовалось. Магда заглянула в шкафчик, чтобы достать рюмки. – Черт! Все же порешили одну. Дай газету, собрать надо. – Она смела на ладонь тонкие стеклянные осколки. – То-то звякнуло, когда твой Зюмин тормознул.
– Почему мой? – Елизар подставил газету. – Твой, а не мой. Рассказывал, как тебя муж ревновал.
– Ну?! – засмеялась Магда. – Рассказывал? Болтун старый. Ты меньше слушай всякие сплетни. Про меня и не такое порасскажут…
«А что можно про нее рассказать?» – думалось Елизару. Десять лет в проводниках. Разведенная. Дочь в интернате. Есть отец, отдельно живет. Так и мечется между ним и дочерью все резервные дни. И Елизар никак не мог понять, почему нельзя все упорядочить? Вернуть дочь из интерната, съехаться с отцом, уйти из проводников, устроиться где-нибудь, хоть в том же ВОПе – вагонное обслуживание пассажиров. И образование у Магды было, среднее, техникум коммунальный закончила. Не то что у Елизара… А Елизар – вот он весь, свистни, побежит за ней, как пес. Зойку удочерит, будет не слезать с маршрута, деньги зарабатывать. А захочет – и в городе устроится. Диплома нет, так это и лучше по нынешним временам – специалист широкого профиля. Хоть на базе какой, хоть в трансагентстве. Люди не жалуются…
– А что можно про тебя рассказать? – Елизар протянул руку, прикрыл ладонь Магды, и было в том жесте столько нежности, что Магда растерялась. Подчиняясь сильным и горячим пальцам Елизара, она ковшиком раскрыла ладонь, улыбаясь и что-то шепча. Но звук слабого голоса поглощал рокот колес…
Ах, какое блаженство разливалось сейчас в душе Елизара! И, возможно, неожиданно для самого себя он принялся легонько постукивать пальцами о ладонь Магды, напевая песенку, которую десять раз на день крутили по поездной трансляции:
Точнее, Елизар не пел, а только выговаривал слова с таким отдаленным намеком на мелодию, что можно было принять песню за рапорт. Если бы не сияние глаз… Магда засмеялась, приподнимая и опуская в такт «рапорту» плечи, и, не выдержав, присоединилась, вгоняя слова в мелодию грубоватым с хрипотцой голосом:
Елизар одобрительно отмеривал коротким кивком каждое слово песенки, выжидая, когда Магда допоет куплет, чтобы не прозевать припева, а дождавшись, он достойно ринулся на подмогу, дергая башкой и горланя на все купе:
Магда достала из шкафчика бутылку с остатками водки, граммов сто пятьдесят там плескалось, не более. И поставила на столик. Не упьется от такого количества Елизар.
Сюрприз произвел впечатление. И Елизар с еще большим усердием пустился выводить слова беспечной песенки про тучу…
– Ладно, хватит, разошелся! – осадила Магда. – Из-за тебя ничего не услышишь…
Елизар лишь подмигивал ей разом обоими глазами, продолжая барабанить по столику.
Колеса вагона ритмично разгоняли слова скачущей песенки. Казалось, вагон сейчас сорвется с рельсов и взлетит в густую ночь, к мигающим звездам.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Вторые сутки они продирались сквозь таежное пепелище. И не было конца кладбищу сгоревших деревьев. Еще не прибитый дождем и снегом запах гари говорил о том, что пожар здесь бушевал недавно, месяца два-три назад.
– Ничего, ребятки. Доползем до реки, там и до базы рукой подать,– приговаривал Старший.
Он мог проскочить этот участок, доверяя своему опыту: участок вполне подходящий для возведения полотна дороги. И перепады высот в допуске, и грунт подходящий. Но не хотел себе этого позволить Старший, он не мог привезти карту с немым пятном.
– Если и база наша попала под огонь?– проговорил Карабин.
Что ему тут ответить? Конечно, если бы не такие сложные условия, они еще вчера бы вышли к реке, а может быть, и к Большому каньону… Еще Старший промолчал о том, как прошлой ночью его разбудил посторонний шум, скорее бормотание. В ночной тишине сгоревшей тайги, где, казалось, любой источник звука превратился в тлен, это бормотание производило жуткое впечатление. В темноте Старший вытянул руку, тронул спальный мешок Карабина. Бормотание прекратилось…
Карабин бредил. Днем сегодня он выглядел особенно вялым, если только можно представить бодрым человека, который последние две недели питался лишь тощей кашей из перловки, наполовину сдобренной черемшой. Да при такой работе… Нет, вялость Карабина особая, болезненная. Черт взял бы эту гарь, из-за которой не разглядеть лица. А если и разглядеть– чем Старший мог помочь своим спутникам?
Неужели Карабин заболел? Старший гнал эту мысль. Какая неопределенная штука– предел человеческих возможностей. Эти парни, его помощники– Младший и Карабин– побороли в себе Страх. Старший мог определенно сказать, когда это случилось– когда вязали плот, чтобы проскочить вставшую на пути безымянную речку. Сильная и глубокая, она торопилась до шуги укрыться в главной реке, куда спешили и изыскатели. Они подобрали и свалили несколько сухостойных пихт. Вырубили березовые поперечники– ронжины, что клином лягут в подготовленные пазы и скрепят весь став… Когда, изнемогая от усталости, укрепляли с двух сторон длинные греби, Старший приметил, как блестели глаза у павших было духом меньших товарищей. Страх побеждают надеждой, а надежду вселяет работа. Конечно, они и до плотов этих не бездельничали, но первая в жизни вязка бревен воодушевила молодых людей. Вселила надежду, победила страх… Изыскатели проплыли на плоту километров пятнадцать, продвинувшись по трассе не более, чем на три,– река петляла, точно ее водила хитрая сила. К вечеру они вошли в щель между двумя прижимами– гранитными скалами, что подходили вплотную к воде по обоим берегам– одно из неприятных условий для строительства дороги. Вода в этой гранитной узде сердилась, терзала плот, исходила пеной. Старший стоял, как всегда, на передней греби и первым заметил летящие к ним лысые валуны. Он сдержал себя, не поднял паники, он старался уйти с быстрины, притиснуть плот к гранитной щеке прижима. Но гранит не принимал плот, грозя окончательно развалить и без того хлябающие бревна. Оказаться сейчас в воде– верная гибель. Или разобьешься о камни, или схватит кондрашка в ледяной воде. И тут его взгляд зацепил боковой проток, свободный от пены и брызг. Та самая плешня, что вдруг раздвигает прижим своим спокойным и сонным течением. Моля судьбу, чтобы не сломалась гребь. Старший развернул плот к плешне. Только бы не проскочить ее, помоги бог… Тихая заводь приняла плот, но в последний миг он взошел на скрытый в воде камень и развалился на самой середине. Едва успев схватить пожитки, они очутились на мелководье в метре от берега.
Мокрые, окоченевшие, они непослушными руками разрубали до щепы бревна сухостойной пихты, сушили у костра одежду, обувь, чуть ли не просовывали ноги в огонь… А туманное от усталости сознание Старшего будоражила мысль о том, что теперь в глазах своих спутников он не видел Страха. Ничего, кроме нечеловеческой усталости. «Молодцы, мальчики. Не пропадем. На войне труднее,– бормотал Старший, не совсем уверенный в том, что где-нибудь может быть труднее, чем им, троим, в сотнях километров от человеческогожилья, в стылой предснежной тайге, без еды, без подходящей одежды…
– Читали у Джека Лондона? Тот парень, Смок Беллью,– проговорил Старший.– Как бы он кувыркался на вашем месте? Конечно, сильный был человек, ничего не скажешь… А переведите те фунты, что он волок, на ваши килограммы– смех берет. Еще по гладкой ледяной дороге пыхтел, да на санях с собаками. И ни комаров ему, ни гнуса, ни деревьев столетних по дороге не валил, ни марей болотных, ни сумасшедших рек…
Лица молодых людей кривила гримаса улыбки.
– За золотишком шел старина Беллью. Сам себе хозяин,– все отвлекал разговором Старший.– Пошел бы он трассу искать. Дорогу железную строить. Доброе дело для всех делать. Не смог бы Смок– это точно.
– Заплатили бы ему денег, пошел,– пробормотал Младший для компании.
– Да. Особенно тех денег, что вам заплатили,– улыбнулся Старший.– Нет, слабак он против вас, деточки мои ненаглядные,– Старший, заводя голую спину к огню, продел ноги в горячие и влажные подштанники…
Теперь он уже думал о предстоящем маршруте. Старший еще не ведал о том, что, взобравшись на косогор, они спустятся в бурелом таежного пепелища, который гораздо тяжелее для хода, чем самая злая тайга.
Не знал он, что болезнь не оставит Карабина.
Вообще он многого еще не знал.
