Текст книги "Собрание сочинений в пяти томах. 1. Парижачьи"

Автор книги: Илья Зданевич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Лебядь торжествовала. Ей удалось окончательно вооружить щеголя против швеи. Она видела падение соперницы и радовалась. Теперь она была объединена со щеголем интересами общими и убеждена была, что извлечет из этой минуты то, что ей надо было – любовь и верность мужа и друга.

Швея сидела подавленной и уничтоженной. Опять промелькнула скамейка, где ждала она щеголя, и минуты, проведенные ею на берегу озера, и все что было еще дальше. Неотразимо сознавала она правоту и неправоту этих людей и знала, что правда которую все они знали она была не вся правда, а только часть правды и узнать всю правду значило спастись, ибо томились они все не потому, что делали друг у друга что за спиной, а потому, что не знали, что они друг у друга за спиной делали. А если бы узнали и стало все видно, то все стало бы ничем, оставаясь всем и стало бы ясно и легко, как только что было легко и ясно. И будет.

С вершины своего неблагополучия глядела она на лебядь и щеголя. Какими ничтожными были они в своем союзе в своей вере в наказания и обстоятельства. Какими слепыми они были в их неверии в свет правды, который всех ослеплял и все убивал. Ее рукава вышитые светились и реяли. Точно матерь возносилась она над этим морем греха засыпающая и уходящая, удаляющаяся в мир дальний от них. Чего они ждали от земного своего правосудия. Новой нищеты, новых несчастий, нового горя, новой нечаянности и юдоли слез.

Ее руки подымались и благословляли. Тоскующая злых в неведении своем звала она и думала, что она это уже не она, а это ее муж, и ее муж это не муж, а черт знает что такое и готова была принести им радость. Улыбнувшись она совершила подвиг.

Отлично. Я вам все расскажу до конца. Потом вы можете приговаривать меня к какому угодно наказанию и даже послать меня на ковер.

Ее поза была патетической. Ее голос отдавал пафосом. На ходулях. Невыносимо и театрально.

Я приехала сюда с намерением позавтракать в кругу друзей, наконец. У подъезда я встретила кожуха. Он сказал мне, что у него ко мне срочное дело и просил прокатиться с ним. Первый вопрос его был – почему у меня ваша машина, лебядь. Я сказала, что вы сами просили обменяться машинами и разве я не сказала правду. В ответ я поставила ему на вид, что я против его дружбы с вами, щеголь, так как вы принадлежите мне. Он отпирался, сказав, что он совершенно изменил к вам отношение и больше с вами не дружен. Он сказал, что наступающий вы. Видит Бог, что я старалась не из-за чего.

Щеголь заволновался и его передернуло.

Я добавила, что я не понимаю, как вы щеголь решаетесь вести наступление сразу на него и на его жену. Я сказала, что утром вы, лебядь, заезжали и пришли в страшное волнение, услышав о встрече щеголя с умницей. Потом я подумала, что может быть я ошиблась и вы волновались из-за умницы. Но после ваших слов, сказанных только что, я вижу, что вы волновались из-за щеголя и вижу, что я сказала правду.

Лебядь обмерла.

Он пришел в невероятное бешенство. Он не мог подыскать слов, чтобы бранить вас, щеголь. Он сказал, что поссорился с вами из-за того только, что ваша дружба с ним отдаляла его от жены. Теперь же оказывалось, что вы отнимаете у него жену не только косвенно но и прямо и что употребление двух дополнений сразу недопустимо. Он говорил, что он убьет вас при встрече, что он убьет всех, что он покончил раз и навсегда со всеми этими историями и подлыми хитросплетениями. Он не мог успокоиться. Мне он казался таким прекрасным и беспомощным. Я хотела его утешить, я никогда не смотрела на него так, как смотрела тогда. Я предложила ему поехать ко мне. Он согласился. Да, я хотела украсть, я готова была украсть от безумия, от тоски, от желаний, я хотела украсть еще немного накануне этой невероятной катастрофы.

Лебядь и щеголь слушали молча, но ужас был написан на их лицах.

Перестав бранить щеголя он набросился на вас, лебядь. Я говорю правду. Я думала, что он убьет меня, чтобы выместить злобу. Я боялась и желала.

Лебядь опустилась на стул и казалось теряла сознание. Вот что думает ее муж. Конечно, он не прав, но сила на его стороне и сила против которой она ничего не могла поделать. Не даром она убивалась. Вот как это было серьозно. Что делать, куда бежать. И зачем они напали на швею, зачем они вынудили ее на эту баснословную исповедь. Если бы она молчала, если бы быть убитой внезапно, а то с таким приговором, каждую минуту ожидая. Такая пытка. Зачем, зачем заставили они ее говорить. Зачем щеголь пошел на это. Ведь он потерян для нее все равно навсегда.

Против нее щеголь так низко опустил голову, что лица его не было видно вовсе. Кукла была убита и выброшена на позорище. Что ему делать. Он еле уберегся в прошлый раз от гнева его, а теперь он уже не убережется. Что делать, что делать.

– Зачем заставили они признаваться во всем швею. Если бы она молчала, не говорила этих подробностей ужасающих, невероятных, обрекающих его и лебядь. Лебядь. Он взглянул на нее. Мы с вами приговорены и мы с вами сели теперь на скамью подсудимых, вместо того, чтобы посадить на нее швею. О, этот уличающий ужасный свидетель. Если бы она только замолчала. Нас посадят в коляску приговоренных и повезут туда на левый берег к тюрьме обсаженной деревьями, рубить нам голову. Да за преступления надо нести наказание, он сам сказал это. А за их преступления одного наказания были достойны они, смерти.

А голос швеи продолжал раздаваться К А К предсмертный колокол.

Я хотела утешить его. Голова моя кружилась. Я обезумела. Войдя к себе я стала рвать с себя платье. Голая бросилась я от него по комнатам и упала устав на ковер. Он бежал за мной, настиг, нагнулся. И тут случилось ужасное.

Ужасное?

Ужасное?

Почему? – спросили хором лебядь и щеголь.

Очень просто. Он так и не обнял меня, а отошел и сел поодаль.

Швея не выдержала и рыдала.

И все это случилось потому, что весь пол был засыпан листками почтовой бумаги на которой крупными буквами было написано одно слово: щеголь, щеголь, щеголь, щеголь.

Лебядь и щеголь подняли головы.

Вы были наказаны поделом, сказала лебядь.

Поделом, закричала швея. Но причем же тут я. Ведь все это писала и засыпала мой пол этими листками умница. Я сама ее застала за этим делом.

Лебядь вскочила. Как – закричала она, значит это правда. Значит, щеголь, у вас что то с умницей. Значит умница вас любит. О Боже зачем я лгала. Ведь вы мне не нужны, ведь утром я заволновалась из-за умницы. Умница, умница. И опять она заплакала.

Щеголь посмотрел на рыдающих женщин и заплакал тоже.

13.43

ибо потребовалось им десять минут, чтобы продолжать все эти разговоры. А за их спиной теперь стоял недоумевающий лицедей. Получасовая прогулка по окраинам города и за укреплениями успокоила его. Голова перестала болеть. Свежесть вторгнулась в его сознание, хорошо проветренное. Он смотрел на окружающие его улицы, на столовые, где народ сидел за столиками поглощая яства. А он до сих пор голоден и ничего не мог есть.

Он смотрел на этих людей, которые ему встречались тысячами занятые своим завтраком. Он видел их в окнах, за витринами. Ведь в их жизни вероятно не случаются такие глупости какие происходят в их жизни.

Ему неоднократно хотелось остановить машину у одного из кабачков и выпить тут стакан вина и съесть кусок отличного мяса. Но его жажда как-то просто казалась ему подозрительной и он предпочел воздержаться от этого. И потом рано или поздно должен же он вернуться найти друзей.

Сознание, что он не может уйти от своего круга наполнило его горем. Он смотрел на трамваи, набитые людьми, возвращавшимися в город, на губах которых была еще пища. Но ведь и они не уходят от своего круга. И он утешился и благословил мудрость жизни.

Его рассуждения стали простыми и искренними. На минуту просветление посетило его. Но тотчас он почувствовал отвращение к себе, к вечным двусмысленностям, к той духовной культуре, которую посеял он в своем кругу. Не был ли навсегда этот круг отравлен им этой любовью к отрицанию положения. Не был ли навсегда развращен этим постоянным стремлением, ставшим неестественно естественным делать все против за. Не был ли до конца исчерпан этот путь, его когда то так увлекавший опровергать самого себя на каждом шагу, путь остроумия, игры, язвительности, сарказма, путь насмешки вместо смеха, путь вечных превращений одного и того же в одно и то же.

Среди заводов, зданий скромных и чистых он катил свою машину. Все эти люди, которые строят, делают, добиваются, которые знают, что они хотят и к чему стремятся. Вот где настоящая жизнь, на этих дорогах, где сидят шоферы, напяливая шины на колеса, а не там на подступах к лесу, где они всегда жили и вращались.

Но разве его жена не была из категории таких же рабочих. Разве она не строила также будущее, разве она не знала, чего хотела и разве не доказала блестяще, что умеет всегда добиться чего хочет. Разве эти заводы не живут ее трудом, разве машины их вертятся не потому, что там в городе есть ее лаборатории, где который год она перестраивает челочевество. И что же. Не путалась ли эта женщина так же как и они и как все они в мелких историях, не говорила ли она постоянно, что труд ее ни к чему, так мы все равно погибаем и скоро от этого города останутся только развалины.

Как примирить эти невероятные противоречия. К чему весь этот строй, когда все равно сейчас он тоскует за рулем и знает, что если он эту тоску подавит и от этой сентиментальности излечится, то только увильнет от вопроса, а не решит вопроса.

Усиливающийся голод успокоил его. Надо было ехать в поисках пищи. Вот все что осталось от него и его культуры.

Он повернул машину и погнал ее обратно. Ничто не казалось ему другим. Но он понимал, что все может быть другим и в другом каком то виде воспринимал обратную дорогу. Но надо выбрать иной путь.

Он свернул и поехал новыми дорогами, преодолел новые ворота и новые улицы. Вот они эти кушающие люди его друзья его сородичи. Что бы не отделяло их от него, не на желудке ли строилось объединение человечества? Не желудок ли руководил всем? А любовь? Какие глупости, это такое же пищеварение как и все остальное. Жена это тоже самое, что ежедневная котлета. Любовь к измене признак неуравновешенности.

Его миросозерцание было достаточно глупо и закончено, чтобы не развеселить его.

Настроение его было великолепно, аппетит также. Голова прошла, все проветрилось, он забыл и разстригу и случай у щеголя и все, кроме аппетита.

Но зрелище трех плачущих друзей было слишком сильно, чтобы он мог остаться к нему равнодушным и далеким. Чего же однако они раскисли?

Что с вами, в слезах. Да что с вами господа, в чем дело. Чем объясняется ваше такое удрученное состояние. Жизнь прекрасна все идет своим чередом, солнце свой круг, человечество свой круг, природа – свой, наш день – свой. А вы сидите и плачете. Втроем. Я ничего подобного никогда не видал.

Что это нервы. Да, послушайте, что это с вами. Что с тобой старина, сказал он хлопая щеголя по плечу.

Я рад, что вы приехали лицедей. Все ужасно и безнадежно.

Ужасно. Но что же ужасно?

Лебядь обернулась. Как это вы с довольной физиономией после того, как накрутили напутали и наклеветали. Уходите прочь, нечего улыбаться, это из-за вас все эти слезы.

Из-за меня.

Вы же не с неба упали. Ведь это вы наклеветали на меня здесь купчихе, пока я гуляла вокруг озера. Это вы, пока я сидела против вас молчали, а за моей спиной строили гадости. Она поднялась.

Вы человек низкий и недостойный. Вы всегда мнили себя краснобаем и великолепным. А из всех нас сегодня вы обнаружили породу самую недостойную и недопустимую. На что все это похоже.

Вы наговорили на меня гадости купчихе. Потом вы поехали к мужу швеи, чтобы проделать и там какую то эскападу. И после того, как посеянные плоды стали давать плоды самые печальные – вы, что вы сделали. Где пропадали, чтобы явиться и пожать эти плоды.

Со всех своих философических высот лицедей шлепнулся в самую гущу грязи.

Вы что-то не так освещаете, обратился он к лебяди.

Вы полагаете, сказала она строго, что существуют только освещения и нас вы всех долгое время учили этому. Между тем кроме освещений существуют и факты и если факты проходят скрытыми от нас то тем хуже для нас ибо мы висим в таком случае на одной видимости. Я ничего не освещаю. Я привожу факт. Приехав сюда вы говорили по поводу вашей жены. Услышав ряд реплик со стороны купчихи, вы скрыли от нее факт моей встречи с ней. Но когда я ушла, вы об этом ей рассказали. В результате этого поступка вы перессорили нас. Это все, что я могу сказать. Меня удивляет после этого ваша развязность.

Зато я могу добавить очень многое, отозвалась швея. Я могу рассказать о моем посещении лицедея сегодня утром и тогда многое вам станет ясным.

– Я тоже могу сказать кое-что о посещении меня лицедеем, отозвался щеголь.

– Мы ищем виновника всех этих сегодняшних приключений. И мы убеждены, что виновник это вы.

Лицедей озирался. Положение его было совсем незавидное. Трое его старых друзей, только что ссорившихся и плакавших, образовали против него единый фронт. Ему некогда было сентиментальничать по поводу этого наступления плакать жаловаться или оправдываться. Надо было принять бой. Был ли он достаточно силен и достаточно ли он оправился, он этого не знал. Но размышлять было некогда. Вся надежда разъединить союзников и добить каждого по очереди. Эта светская стратегия опять нужна была ему. И он входил в эту борьбу самоуверенный, убежденный в успехе, как бы трудны не были обстоятельства. Он откинулся на спинку стула.

Но швея не дала ему приготовиться.

По вашей позе и по вашим ужимкам я вижу, что вы готовите опять фонтан красноречия, чтобы сбить нас с толку. На этот раз нас не введете в затруднение вашими маневрами.

Я требую свободу. Можете ли мне запретить защищаться как я хочу и могу, если вы на меня нападаете. Если же вы ограничиваете меня с самого начала, то я сдаюсь и прошу делать со мной что вам угодно.

Он отвернулся. Все замолчали. Щеголь встал прошелся по террасе и подошел к столу.

Положив руку на стол он поиграл с салфеткой. Положил ее разложил снова и переложил.

Я не знаю к чему нам апеллировать господа. Я думаю к честности. Быть может это единственное, что поможет нам спастись. Учитываете ли вы, лицедей, со всем вашим самодовольством и вашей самоуверенностью в какой тупик мы попали. Понимаете ли вы, как безвыходно наше положение, если мы все будем такими каковы мы сейчас.

Я надеюсь на просвет светящий в просвете этого света. Вот почему я возвращаюсь к мысли, что мы должны договориться с вами.

– Не надо, – сказала лебядь. Все равно это ни к чему и ни к чему привести не может. Мы того же требовали от швеи. А к чему привело это желание, – к тому что стало еще хуже и я дала бы дорого, чтобы не знать того обо всей этой истории с моим мужем, о которой рассказала мне швея. Я не сержусь ни на нее, ни на него нисколько. Меня пугает не самый факт, а обстоятельства и обстановка, в которой он родился. Ложь, которая лежит подо всеми нами и нас всех вяжет. И я знаю, что если сделать шаг вперед, то будут раскрываться новые и новые истории, они не усугубят положения, которое я признаю безнадежным. Но я предпочитаю, чтобы меня казнили за меньшее количество преступлений и не знать, что все мои ближние тоже воры и убийцы – кончат так же как я.

Но у нас нет другого исхода, – отозвалась швея. Вот почему я возвращаю вам свободу, лицедей, и прошу вас продолжать.

Но лицедей думал о дорогах, по которым он только что ехал и молчал. Тогда и молчал теперь. Ему нужно было восстановить в памяти все истории пережитые сегодня и достаточно выветрившиеся. Надо было восстановить, чтобы мочь действовать и защищаться. Как далека была вся эта канва, вся эта нить, которая, как думал он прерывалась после последних обстоятельств разыгравшихся в доме щеголя. Неужели был он вынужден теперь подымать снова эту нить. Он не хотел. Он защищался. Зачем эти люди сидевшие вокруг него толкали его туда, где его ждало отчаяние не меньше, чем то, какое владело им недавно. Нет он вернется в эти поля, уедет за укрепления, где ему не придется дышать отравленным воздухом.

– Я ничего не буду говорить дорогие друзья. Вы я вижу очень расстроены но почему я плохо понимаю. Все что вы говорите и думаете вздор. Я же этим заниматься не хочу. Потому я и уезжаю, прощайте.

– Нет, вы не уедете, закричал щеголь, вы не смеете дезертировать. Если же вы не будете говорить, то буду говорить я и вам тогда придется драться со мной на дуэли.

– И с моим мужем вам придется драться на дуэли, вставила швея

– А с моим мужем вам все равно придется драться, добавила лебядь.

Лицедей озирался.

– С тремя сразу. Но почему

– Потому что вы, я повторяю, сказал щеголь, посеяли раздор в нашей среде благодаря тому духу двусмысленности и экивоков, который вы посеяли. Благодаря вашему лицемерию и игре. Но с нас этого довольно, понимаете.

Лицедей пожал плечами.

– Отлично, в таком случае мы будем драться. И драться сейчас же. Но говорить я не буду.

– Прекрасно, ответил щеголь. Я пошлю сейчас домой за пистолетами. Не надо ни промедления, ни формальностей. Женщины будут нашими секундантами. Согласны?

– Я согласен, отвечал лицедей

– Согласны, отвечали женщины

– Нам остается бросить жребий, чтобы разделить секундантов.

Он достал из кармана портсигар. Чет или нечет. Выбрали. Швея была секундантом лицедея, лебядь – щеголя. Мужчины встали и спустились с террасы, отдав нужные распоряжения. Женщины остались за столом.

– Они с ума сошли, сказала лебядь. Устраивать поединки когда в эту историю замешаны все сразу. И ведь это может кончиться совсем плохо. Лицедей – старый стрелок, а щеголь ни черта в этом деле не понимает. Я не хочу, чтобы щеголь был убит.

– Это я не хочу, чтобы щеголь был убит, отозвалась швея.

– Ваше желание не исключает моего

– Но только я имею право интересоваться судьбой щеголя.

– Только вы. После всех разоблачений сделанных вами же, я думаю, что вы лучше бы сделали, если бы об этом ничего не говорили.

– Я бы ничего не говорила на вашем месте, после того, как вы сознались, что поехать утром в лабораторию вас побудило не беспокойство за щеголя, а беспокойство за умницу. Причем тут щеголь

– Вы слишком много берете на себя, швея.

– Больше вас и по праву. Моя дружба со щеголем дает мне на это право. Что вы хотите. Вы пытаетесь отнять у меня друга, как пытались недавно уже это сделать

– Я отнимаю у вас. Я ничего и никого у вас не отнимаю. Я думаю просто, что он принадлежит мне, а не вам.

– Мы спросим его, швея

– Но мы уже спрашивали, и разговоры ни к чему не приводят, отозвалась швея.

– Но как нам быть с поединком

– Его надо отменить

– Но тогда они отменят нас как секундантов, что не помешает им драться

– Нужно помешать им драться, возразила лебядь

– Я предлагаю выбирать условия, по которым их поединок будет безопасен

– Да это лучше, согласилась лебядь

– Вы правы мы поставим их на сто шагов. Я думаю, что лицедей никак не попадет с такого расстояния.

– Я даже думаю, поспешила лебядь, что мы можем не класть пуль в дуло. Пускай стреляют холостыми зарядами.

– Я не согласна, отвечала швея, я хочу чтобы щеголь убил лицедея.

Лебядь была изумлена, но она себе сразу не поверила.

– Вы шутите конечно

– Нисколько, и я считаю вашу идею прекрасной, а мою глупой. Мы положим пулю только в дуло щеголя и поставим их драться с пяти шагов!

– Я протестую против этого

– Какое вам дело, чего ради вы оберегаете лицедея. Вы его должны также ненавидеть как и я.

– Но за что

– За то, что он друг щеголя, ответила швея.

Таким образом мы находим выход из положения, добавила она.

Она была непреклонна. Она сумеет теперь отомстить лицедею за встречу сегодня у него, за все горе и беспокойство которое она пережила при встрече с лебядью. С лебядью она сумеет договориться, это женские счеты, простые и понятные. Но с лицедеем.

– Вы не помните, обратилась она к насупившейся лебяди, подробности нашей встречи сегодня утром. Вы помните, как тяжело и больно сделалось мне от ваших слов. Вы знаете, что я была у лицедея. Я пережила позор, которого не хочу вновь. И я не хочу покушений на щеголя. Лицедей должен быть убит.

– Я протестую, воспрянула лебядь. Я тоже хочу быть искренней. Конечно, щеголь мой друг, но вы правы, говоря что имеете больше прав на него. Действительно, чувства мои к умнице сильнее и я беспокоилась за нее. Но поэтому то я протестую и предлагаю вам обратное. Я хочу, чтобы щеголь был убит.

Она вдруг бросилась на шею швее. – Умоляю, сделайте так, чтобы щеголь был убит. У нас не будет тогда раздора с вами. Положите пулю в дуло лицедея и пусть они дерутся с трех шагов. Пощадите меня.

За перилами террасы виднелись фигуры лицедея и щеголя разгуливавших по дорожке и оживленно беседовавших.

– Я вас уважаю и ценю вашу дружбу. Но я нахожу положение безвыходным и думаю что поединок это действительно единственное к чему мы можем прибегнуть – говорил щеголь.

– Я не возражаю вашей решимости. Я с вами согласен, отвечал лицедей, подождем пока привезут пистолеты.

– Этого мало, лицедей, вашей решимости и решимости моей, но я хочу еще, чтобы вы со мной согласились, что другого выхода у меня нет, у нас нет вернее.

– Я по существу не должен был говорить с вами, сказал лицедей, но если мы настаиваем, то я могу тебе сказать, что ваше решение вздорно, так как оно ничего не решает.

– Как не решает.

– Очень просто. Если я буду вычеркнут из списка действующих лиц, то ни отношения твои к кожуху, к швее, к лебяди, к своей жене и к разстриге и к умнице не исчезнут. Поэтому все это не упростится и не изменится. Если же будете убиты вы, то мой друг, не исчезнут ни мои отношения с кожухом, с разстригой, с женщинами и не будет вас, чтобы эти отношения уравновешивать. Но если вы настаиваете, то конечно мы будем драться. То же самое я думаю о столкновении со всеми остальными мужчинами.

– Ну что же делать

– Оставить все как есть

– Но нужна развязка, нужна смерть

– У вас дурные литературные вкусы, мой друг

Вы чудовище, кричала швея лебяди. Только что вы клялись в дружбе человеку, чтобы заполучить его и потом убить. Чудовище настоящее чудовище. Но этого не будет, я расскажу им о ваших намерениях.

– Я расскажу о ваших, швея, я скажу что вы предложили эту комбинацию для убийства лицедея. А вы еще его секундант. Какой стыд.

– Лицедей мне не друг, а враг

– Но и щеголь мне враг

– Послушайте, будьте благоразумны, изменила тон швея, ведь если мы им это скажем они только откажутся от нашего сотрудничества, вот и все. И все равно будут драться.

– И пускай. Лицедей убьет вашего щеголя

– Вы слишком самоуверенны. Ведь может случиться наоборот. Поэтому я вам предлагаю не класть вовсе пуль в их дула, как вы предложили вначале.

Лебядь поколебалась – Вы пожалуй правы, пусть будет так. Но надо же их позвать

– Лицедей, щеголь

Те подымались на террасу. Наши разговоры кончены и условия выработаны.

– Они бесполезны, мы не будем драться

– Как не будете, вы должны, вскричала швея

– Вы должны, вы не смеете отказываться

– Но мы примирились

– Уже поздно, сказала швея, сейчас будут пистолеты и вы будете драться тут же рядом

– Но мы решили не драться, вставил лицедей

– Невозможно, скорее садитесь есть время идет. Надо торопиться, вы раздумываете слишком быстро. Уже