Текст книги "Костёр в сосновом бору: Повесть и рассказы"
Автор книги: Илья Дворкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)
18. Внуки и внучки
Весна вдруг хлынула в город. В парках над влажной землёй поднимался пар, и казалось, что травинки и всяческая прочая зелень прямо на глазах лезли из этой земли поближе к солнышку.
А солнце пекло всерьёз.
С улиц исчезли шубы, меховые шапки, варежки и зарябило в глазах от ярких плащей, платочков, шляп, лысин и причёсок самой разнообразной формы и цвета. Лужи высохли, во дворы пришёл футбол.
– У меня просто ноги чешутся, так поиграть охота, – говорит Митька Нине Королёвой.
– Так нельзя сказать – «ноги чешутся», – говорит Нина.
– Почему это нельзя? Могу я сказать: руки чешутся дать, допустим, Лисогонову по шее?
– Можешь.
– А почему «ноги чешутся» нельзя? – спрашивает Митька.
– Потому что некрасиво! – твёрдо отвечает Нина. – Будто у тебя чесотка.
– Слушай, – изумляется Митька, – ты, по-моему, сумасшедшая! При чём здесь чесотка, если мне охота в футбол сыграть?!
– Ну и играй себе! Только не чешись.
– Ах так! Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты смеёшься?!
– Скандал в благородном семействе, – встревает ехидный Лисогонов. – Слышал, слышал, на кого у тебя руки чешутся!
– Так я же сказал «допустим». К примеру сказал, – смущается Митька.
– Знаю, знаю, – говорит Лисогонов и делает оскорблённое лицо, – сначала к примеру, а потом не к примеру. Почему-то про Лёшку ты не сказал «допустим». Не-ет, видно, зря я вас всех спас от того дылды, который голубя пинал!
От такого нахальства Митька даже поперхнулся.
– Что-о? – спрашивает. – Ты нас всех спас?
– А то нет! От вас бы пух и перья полетели, как от того голубя, если бы не я!
– Ну знаешь, Гошка, – говорит Нина, – ты просто хвастун!
– Да мы без тебя ещё и лучше бы справились. Только под ногами путался, – кричит Митька.
– Ах так?! Путался, значит, – зловещим шёпотом говорит Лисогонов и даже бледнеет от обиды. – Ну погодите, погодите! Пусть только на вас кто-нибудь нападёт ещё! Путался, а?!
– Да будет вам! – говорит Лёшка. – Ты это, Митька, зря. Несправедливо.
– А чего ж он хвастает?! – кричит Митька.
Но в это время в класс вошла Таисия Петровна и старшая пионервожатая. Все встали, поздоровались, и спор сам собой прекратился, чему Митька был очень рад, потому что чувствовал себя не очень-то правым.
Лицо у пионервожатой было серьёзным, даже, можно сказать, торжественным.
– Дорогие ребята, – говорит старшая пионервожатая, – всё ближе и ближе один из самых главных праздников нашей страны. И наступит он ровно через две недели. Какой это праздник?
Ну тут, конечно, весь класс закричал:
– День рождения Владимира Ильича!
– Правильно! – говорит пионервожатая. – Но для вас этот день будет особенно торжественным. Пожалуй, в вашей жизни такого дня ещё не было, потому что двадцать второго апреля большинству из вас повяжут на шею вот такой галстук, цвета алой крови, пролитой за свободу лучшими людьми нашей Родины. Повяжут достойным. Но нам, мне и вашей учительнице Таисии Петровне, очень хочется, чтобы все вы оказались достойными чести стать в ряды юных ленинцев. Я знаю, что вы стараетесь, я вижу этот лист бумаги на стене и на нём итоги соревнования ваших звёздочек. Итоги, прямо скажу, неплохие, мы довольны вашим классом. Вам всё предстоит впервые – первый сбор, первая пионерская линейка, первый пионерский костёр. Но для того чтобы стать настоящим пионером и на призыв «Будьте готовы!» от всего сердца ответить «Всегда готовы!», мало просто хорошо учиться и достойно вести себя. Надо ещё быть политически грамотными людьми. Скоро среди октябрят нашей школы будет проведён конкурс на лучшее знание истории пионерского движения. Готовьтесь к нему, не ударьте лицом в грязь.
– А какие вопросы будут? – спрашивает Вика.
– Вопросов будет много. Ну например, такой: когда день рождения пионерской организации?
– Кто ж этого не знает, – говорит Вика, – девятнадцатого мая тысяча девятьсот двадцать второго года.
– Молодец! А когда ей присвоено имя Ленина?
– В тысяча девятьсот двадцать четвёртом году, – говорит Вика.
– А когда основана газета «Пионерская правда»?
Вика задумалась, подёргала себя за косичку, покраснела так, что капельки пота на носу выступили, и прошептала:
– Я не знаю.
– А кто знает? – спрашивает пионервожатая.
– По-моему, в тысяча девятьсот двадцать шестом году, – говорит Мишка Хитров.
– Нет, не в двадцать шестом, а в двадцать пятом, – тихо говорит крохотная, незаметная девочка Лиза Морохина из лисогоновской звёздочки.
– Съели? – шепчет Лисогонов.
– Просто молодцы! – говорит вожатая. – Буду очень рада, если ваш класс победит в конкурсе.
– А как же! Конечно, победим, – снова встревает Лисогонов, – только я себе другой галстук повяжу, не такой, как у вас.
Тут весь класс просто ошалел от изумления. Тихо-тихо стало. А вожатая так растерялась, что слова вымолвить не могла. Лицо её покрылось красными пятнами, брови нахмурились.
– Что ты сказал? – спрашивает. – Другой галстук повяжешь? Как же это?
– Не такой, – упрямо говорит Лисогонов, – не шёлковый. Я ситцевый повяжу, бабушкин. Первые пионеры шёлковые не носили, они ситцевые носили. Бабушка свой до сих пор хранит. Она мне обещала его передать. Она сказала – это будет как… как эстафета.
– Ну что ж, – улыбается вожатая, – дело в конце концов не в материале. Тогда и вправду ситцевые носили. Время было трудное, не до шелков. А это здорово, что у тебя бабушка из первых пионеров! Она в каком году вступала?
– В двадцать втором. Я же говорю: первая.
– Вот это да! – восклицает вожатая. – А ты не можешь пригласить свою бабушку в школу, на торжественную линейку?
– Отчего ж не могу, – говорит Лисогонов и весь раздувается от важности. – Конечно, могу! Моя она бабушка или чья?
– Ну что ж, – говорит вожатая, – не забудь! До свидания, ребята. Готовьтесь.
И она ушла.
Весь класс Гошку Лисогонова окружил, все его расспрашивают о знаменитой бабушке, а он грудь колесом выгнул, ходит гордый и всё на Митьку поглядывает.
– Ну что, – спрашивает, – чешутся у тебя руки или уже не чешутся?
– Не чешутся, – говорит Митька, – только ты не больно-то задавайся. Ты ведь ещё не твоя бабушка.
– Неважно, – говорит Лисогонов, – я её внук. Такие внуки, как я, на дороге не валяются.
– Ну ладно, уважаемые внуки и внучки, – смеётся Таисия Петровна, – садитесь по местам. Просклоняем существительное «внук», а потом проспрягаем глагол «валяться».
19. В цирке
В воскресенье пошли всем классом в цирк, на утреннее представление. Столько народу было, будто весь город собрался.
А лишние билетики ещё у моста через Фонтанку спрашивали.
Нина, Мишка, Вика и Митька, конечно, сидели рядом. Места у них были замечательные, у самой арены, в третьем ряду.
До чего же всё-таки замечательная штука – цирк!
Гремит музыка, пахнет влажными опилками, сияют прожектора, а ловкие и сильные люди вытворяют на ваших глазах немыслимые совершенно вещи да ещё улыбаются при этом, будто всё, что они делают, совсем не трудно, а просто, весело и интересно. Будто каждый так сможет.
Почти целых три часа праздника! Красота!
Белоснежные кони танцевали вальс, кланялись, становились на колени.
И всё это по приказу тоненькой девушки – дрессировщицы с длинным бичом, которым она никого не била, а только хлопала, будто из пистолета стреляла.
Потом акробаты-прыгуны показывали свои фантастические прыжки и воздушная гимнастка вертелась на трапеции под самым куполом.
Жутковатое это зрелище!
Представьте: тревожно рокочет барабан, зрители умолкают, и вдруг артистка срывается вниз головой, цирк дружно ахает, а она уже висит как ни в чём не бывало, зацепившись за перекладину пальцами ног, и улыбается, и шлёт воздушные поцелуи восторженной публике.
Но главным героем представления был, конечно же, клоун.
Чего он только не вытворял!
Передразнивал артистов, потешно падал, с него слетали невероятных размеров башмаки, он запутывался в собственных ногах – никак не мог их пересчитать.
И всё с таким серьёзным, старательным лицом, что зрители просто стонали от хохота.
А у Митьки заболел живот и напала икота.
Клоуну с таким же уморительно серьёзным видом помогал маленький ослик, с серой замшевой мордой и печальными глазами.
Ишачок упирался всеми четырьмя ногами, когда клоун тащил его на арену, брыкался, ходил на задних ногах, громко кричал.
А самый весёлый номер был в конце представления.
Клоун притащил упирающегося ишачка, поставил его на середину арены и показал зрителям большую коробку конфет и карманные часы величиной с дыню. А потом он пронзительно закричал:
Дорогие зрители!
Прокатиться не хотите ли?
Вот стоит ослик —
Уши да хвостик!
Кто на нём усидит —
Тот храбрец и джигит!
Вот часы, вот приз —
Одну лишь минуту
Не брякайтесь вниз.
Все настороженно молчали и переглядывались.
– Ну что же вы! – кричит клоун. – Неужели никто из вас не любит конфеты?
– Любим! – кричат все в один голос.
– Так выходите же, удальцы-храбрецы! Продержитесь на этом скакуне одну минутку, и конфеты ваши! – подзадоривает клоун.
Сперва никто не решался попробовать. Зрители посмеивались, переглядывались, толкали друг друга локтями, но желающих не находилось. Стеснялись. Тогда клоун стал стыдить.
– Какой стыд! Какой позор на ваши головы, – кричит. – Неужели здесь не найдётся ни одного смелого человека?! Испугались маленького ишачка!
И вдруг сидевший рядом с Митькой большой, усатый человек поднялся с места, подкрутил ус и надменно сказал:
– Кто испугался?! Я испугался?! Арчил Коберидзе испугался?! А ну подайте мне этого жалкого ишака, и вы увидите, что я сейчас с ним сделаю!
– Давай, давай! – кричит клоун. – Милости прошу! Наконец нашёлся храбрый человек! Ай, ай, пропали мои конфеты, плакали горючими слезами.
– Эх, опередили! – шепчет Мишка Хитров и с досады хлопает кулаком в ладонь.
– А ты когда-нибудь верхом ездил? – спрашивает Вика.
– Подумаешь! Делов-то – на ишаке прокатиться! – говорит Мишка. – Упустил! Сейчас бы конфеты лопали! Этот-то, ясно, заберёт их, слыхали – Коберидзе его фамилия, грузин, значит. Грузины – они все наездники.
Ишачок спокойно стоял и ждал. Когда доброволец подошёл к нему, все засмеялись – ишачок был такой маленький, а человек толстый и важный.
– Одну минуту? – спрашивает.
– Одну, дорогой! Только одну маленькую, совсем коротенькую минуточку, и можешь угощать друзей конфетами.
– Эх дурак я, дурак. Упустил! – шепчет Мишка.
– Ты безумный человек, кацо! Ты не знаешь, кто такой Арчил Коберидзе! – гордо говорит доброволец.
– Так ты и есть сам Арчил Коберидзе, – с притворным ужасом говорит клоун и подмигивает зрителям. – Ой, пропала моя глупая голова! Пропали мои конфеты!
– Ах подмигиваешь? Смеёшься? Ничего, ничего, сейчас плакать будешь! – кричит Арчил Коберидзе.
И он вскочил на ишака.
Что тут началось!
Ишачок вдруг заподпрыгивал сразу на четырёх ногах, будто это были не ноги, а пружинки.
Вместе с ним заподпрыгивал наездник.
Потом ишачок лихо взбрыкнул и наездник, нелепо взмахнув руками, шлёпнулся на арену.
Он сидел, недоуменно хлопал глазами, а цирк покатывался со смеху.
Клоун встал на голову, подрыгал ногами, потом прыжком поднялся и сделал сальто.
– Ах, ах! Какой нехороший, какой скверный ишак! – кричит клоун. – Можно сказать: просто какой-то невоспитанный осёл! Сбросил такого джигита, как тебе не стыдно!
– Иа, иа! – говорит ишак.
– Ах так! – кричит Арчил Коберидзе. – Сейчас ты увидишь! Сейчас все увидите!
Он азартно сорвал с себя пиджак, снял шляпу и в ярости швырнул их на бортик арены.
Ишачок спокойно и равнодушно стоял на прежнем месте и жевал губами, будто ничего не произошло.
Арчил Коберидзе осторожно подкрался к нему сзади, прыгнул на спину и схватил руками за уши. Теперь, как ни взбрыкивал ишачок, как ни подпрыгивал, ничего у него не получалось. Клоун держал в руках секундомер и кричал:
– Ай, молодец! Джигит! Двадцать две секунды! Двадцать четыре! Ай, пропали конфеты! Двадцать девять! Тридцать!
– Видишь, кацо! – кричал джигит.
– Вижу, дорогой! Вижу!
– Теперь понял? – спрашивает Арчил Коберидзе.
– Понял, понял! Пропал я! – причитает клоун.
– То-то же! Я – Арчил Коберидзе! – говорит Арчил Коберидзе.
– Эх! Плакали мои конфеты, – говорит Мишка Хитров. – Упустил!
И тут присмиревший было ишачок разбежался изо всех сил, а наездник скакал на нём победителем и даже исхитрился помахать зрителям рукой.
Но ишачок вдруг остановился на всём скаку, и Арчил Коберидзе, перелетев через его голову, шлёпнулся со всего размаху на арену. Что было!
Цирк просто стонал от хохота.
У многих слёзы текли и животы разболелись.
А клоун вдруг вскочил на ишачка и спокойно уехал с арены.
На этом представление окончилось.
Когда отсмеялись всласть и уже пробирались меж рядами к проходу, Митька неожиданно сказал:
– Не нравится мне это… Хоть и смешно.
– Смешно, – говорит Вика, – только жалко.
– Жутко смешно, – кричит Мишка. – Вон этот Арчил Коберидзе идёт! Какой-то он понурый…
– Будешь тут понурый, – говорит Митька.
– Когда все смеются над тобой, – добавляет Нина.
– Подумаешь, – говорит Мишка, – сам виноват. Зачем полез?
– Зачем, зачем! – кричит Митька. – Он думал, что сможет! Он же не знал, что этот осёл такой опасный ишак! Сам-то, думаешь, усидел бы?
– Кто?! Я?! – кричит Мишка. – Уж будь здоров! Жалко, не успел.
– Не хвастай, Мишка! – говорит Вика. – Слушать неприятно.
Они уже вышли в коридор.
Направо был буфет, дальше – раздевалки. А налево висела плотная занавеска и над ней надпись: «Посторонним вход воспрещён».
– Глядите-ка, – говорит Мишка, – что-то там, наверное, жутко интересное, давайте заглянем?
– А надпись? – спрашивает Нина.
– А-а! Подумаешь! Мы в щёлочку!
Ребята осторожно раздвинули занавес и в тускло освещённом коридоре увидели двоих людей. Они что-то рассказывали друг другу и весело смеялись.
Вдруг Митька выпустил занавеску и принялся так хохотать, что чуть на пол не сел.
– Ты чего это? – испуганно спрашивает Вика. – Ты не заболел?
– Эх мы! Эх и обвели же нас! Эх и надули! – в восторге приговаривает Митька и хохочет – не остановиться ему.
– Да кто?! Кто?! – спрашивают все.
– Клоун с этим самым Арчилом! – говорит Митька. – Во, глядите, видите, это они там разговаривают!
– Точно! – говорит Мишка. – А Коберидзе ус отклеивает, видите? Значит, никакой он не Коберидзе.
– Значит, нас… – растерянно спрашивает Нина.
– Точно! Поняла? – кричат все.
– Ну здорово! Ох и здорово же, мальчики!
– Тогда всё это в десять раз смешнее, – говорит Митька.
– Тогда да!
20. Ключ
Митька, Мишка и Лёшка учились стоять на голове.
После цирка Мишка будто с ума сошёл. Он решил сделаться акробатом и каждую свободную минутку норовил стать на голову. Но одному ему скучно было стоять и глядеть на мир в перевёрнутом виде. Поэтому он к друзьям своим привязался.
– А ещё друзья, – говорит, – у меня уже вся спина в синяках, а вы не поддерживаете.
– Почему же спина, если ты на голове стоишь? – спрашивает Митька.
– А вот попробуй, тогда узнаешь! Может, во мне великий акробат притаился. Меня поддерживать надо, если я дарование.
– Ну ладно, пошли, раз дарование, – говорит Лёшка. – Зрители нам не простят, если загубим.
Они пошли в самый конец школьного сада на лужайку под огромным тополем, и Мишка стал их учить.
Надо было согнуться углом, упереться головой в землю и сильно оттолкнуться ногами. Мишка говорил, что это проще простого.
Р-р-раз! И стоишь на голове!
Но получалось совсем не так.
Р-р-раз! И не стоишь на голове. Только ноги чуть-чуть подпрыгнули.
Р-р-раз! И лежишь на спине – смотришь в небо.
Митька чуть себе шею не свернул, даже хрустнуло что-то. И про Мишкины синяки сразу стало понятно.
Потом пошли домой.
– Это ничего, что не получается, – жизнерадостно говорит Мишка, – вы на свои синяки плюньте.
– Лучше я на твои, – ворчит Лёшка.
– Главное – тренировка! – кричит Мишка. – Каждый день теперь будем сюда ходить!
Митька с Лёшкой переглянулись. Они молчали.
У Митьки так болела шея, что не поворачивалась, а у Лёшки скрипела нога и норовила сама собой уйти в сторону.
Но дело не в этом, а в том, что у самого дома выяснилась неприятная вещь – Митька потерял ключ.
Он стоял перед собственной запертой квартирой и третий раз выворачивал карманы.
Но ключа всё равно не было. Видно, выпал, когда Митька учился стоять на голове.
Он со всех ног бросился в сад… и чуть не столкнулся с папой.
– Ты куда, Митяй, несёшься, как реактивный? – спрашивает папа.
– В сад, – говорит Митька.
– А ты уже обедал?
– Ещё нет.
– Кру-угом! – командует папа. – Обедать, марш!
Папа размахивал пакетами в обеих руках и прыгал через три ступеньки.
Митька за ним еле успевал.
– Ну-ка, Тяша, открывай быстренько, – говорит папа, – я голоден, как сто волков.
Митька снова стал выворачивать карманы. С унылым выражением лица.
– Что это ты пыхтишь-вздыхаешь? – спрашивает папа. – У тебя ключ есть?
Митька отвернулся, ковырнул площадку носком ботинка и ничего не ответил.
– Посеял? – спрашивает папа. – Это уже третий, кажется?
– Второй, – говорит Митька.
– Ох и растяпа! Уму непостижимо! В кого ты только такой уродился, хотел бы я знать?
Папа засмеялся, передал Митьке все пакеты и сунул руки в карманы. Он долго и тщательно искал, шептал что-то и снова принимался искать.
А потом как-то странно поглядел на Митьку и улыбнулся.
– Ну дела, Митяй! Как же мы в дом-то попадём?
Ох и обрадовался же Митька.
– И в кого я только такой уродился? – кричит, а у самого рот до ушей.
– Ты чему радуешься? – спрашивает папа. – Ты не больно-то веселись! Влетит нам обоим от мамы, ох и влетит!
Они вышли на улицу, стали ждать маму.
Смешно! Стоят под своими собственными окнами, а домой не попасть.
Окна на втором этаже открыты настежь, а дома грибной суп и котлеты.
Митьке вдруг так есть захотелось, что слюнки потекли.
– Ох и есть же охота! – говорит.
А мамы всё нет и нет.
Вдруг Митька хлопнул себя по лбу – совершенно гениальная мысль пришла ему в голову.
Это же проще пареной репы! Надо залезть в окно и отворить дверь изнутри!
Благо, возле самого окошка проходит водосточная труба. По ней забраться – пустяковое дело.
Но папе эта мысль показалась не очень гениальной.
– Ну-ну, – говорит, – не выдумывай! Шею сломать хочешь? Ещё чего – по трубам лазать!
Но сам подошёл к трубе и подёргал.
– Крепкая, – говорит и задумчиво смотрит на окно.
– Можно? – спрашивает Митька.
– Нет, нет! Это опасно, – говорит папа и снова дёргает трубу. – Вроде крепкая.
А мамы всё не было.
– Ну вот что, Митяй, – говорит вдруг решительно папа, – держи пакеты, а я попробую туда забраться.
И папа полез по трубе.
Митька стоял внизу и говорил ему, куда ставить ногу.
Потом рядом с ним остановились два старичка с авоськами. Потом мороженщица с тележкой. Потом студент с чертежом под мышкой. Потом моряк с трубкой. Потом… Потом… Целая толпа собралась.
И все давали папе ценные советы и указания.
Папа был совсем уже близко от окошка, когда кто-то ка-ак засвистит. Митька оглянулся, а это милиционер. Он пробрался сквозь толпу, постучал согнутым пальцем по трубе и сказал:
– А ну-ка, гражданин, слазьте!
– Да вы не беспокойтесь, – говорит папа, – я уже почти добрался!
– Вот это меня и беспокоит, – отвечает милиционер. – Немедленно слазьте, а то засвищу!
И как засвистит! У Митьки даже уши заложило!
Папа подумал немного и стал спускаться. Такой свист человеку вынести невозможно.
Только он спрыгнул на тротуар, а милиционер его за руку – хвать, под локоток.
– Пройдёмте, – говорит, – гражданин.
– Куда? – спрашивает папа.
– В отделение милиции. Выясним, что вы за птица.
Тут Митька не выдержал.
– Это не птица никакая! – кричит. – Это мой папа!
– Понимаете, – говорит папа и краснеет. – У нас ключа нет.
– Понимаю, – говорит милиционер, – откуда же ему взяться. И-их, и не стыдно мальчонку-то в такие дела впутывать.
– В какие такие дела? – удивляется папа.
– Известно, в какие, – говорит милиционер, – в тёмные. Пройдёмте!
– Поймали голубчиков? – спрашивает вдруг остроносая шустрая старушка. – А ишшо в шляпе, – говорит, – это надо же ж – при белом свете дня такое!
Митька вцепился в папин рукав и от возмущения и от растерянности просто онемел.
Вдруг слышит – мамин голос. Мама пробиралась сквозь толпу и тревожно спрашивала:
– Что произошло? Кого поймали?
– Мазуриков опасных, – отвечает старушка, – кого ж ещё?!
– Мама, мама, это нас поймали, – кричит Митька, – меня и папу!
Толпа расступилась, и мама увидела Митьку с папой.
Она так испугалась, что сделалась белая с голубоватым оттенком.
– В чём дело, – спрашивает громким шёпотом. – Боже мой, что вы такое натворили, неугомонные?!
Папа ещё больше покраснел, ничего не ответил, только отвернулся с возмущением.
А милиционер козырнул – откашлялся и докладывает.
– Я, – говорит, – этого гражданина, – и показывает на папу, – с трубы снял.
– С трубы?! Господи, с какой ещё такой трубы?!
От изумления глаза у мамы в два раза больше стали.
– С водосточной, – говорит милиционер, – этот гражданин вон до того окна добирался.
– Ясное дело, – говорит старушка, – а ишшо в шляпе! Грабитель!
– Собственной квартиры, – бурчит папа.
Мама поглядела на своё окошко, потом на папу с Митькой, потом снова на окошко да как начала хохотать! Милиционер сперва удивился, потом улыбнулся, а потом тоже как захохочет. Понял, видно.
И все засмеялись. Стоят и смеются. Один папа не смеялся.
Но потом улыбнулся и он. Глупо ведь стоять и не смеяться, если смешно.
А Митька взял его под руку и маму под руку и повёл домой. Есть суп с грибами и котлеты.
