Текст книги "Город, где стреляли дома"
Автор книги: Илья Афроимов
Жанр:
Военная документалистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)
«Почему молчат!»
В управу вошла Мария Рогова. Нахально придвинув к шефу тайной полиции свое рябое лицо, она принялась докладывать:
– На нашей улице усач один живет. Из коммунистов. Степанов его фамилия. Часто гостей принимает, и, думается мне, лесных.
– Каких? – Жуковский от неожиданности вскочил. – Ты не брешешь?
– Чтоб меня гром побил, если вру! Он на заводе Осоавиахимом командовал, такой активный был.
Через несколько минут Кандин и Газов в сопровождении группы агентов выехали на улицу Третьего июля. Ворвавшись в квартиру Степановых, Кандин скомандовал:
– Руки вверх, большевики!
– Кого вы имеете в виду? – спокойно проговорил Яков Андреевич. – Здесь живут двое пожилых людей.
– Знаем мы вас…
Агенты вверх дном перевернули дом: ломали пол, разбивали мебель, вспарывали подушки.
– Господа, осторожнее, – умоляла Анастасия Антоновна.
– Не беспокойся, бабка, – хохотнул Байдуков. – На том свете и без приданого обойдешься.
Обыск длился часа два. Кандин нервничал, рыча на агентов. Вдруг с чердака донесся торжествующий вопль. С лестницы скатился Байдуков, он держал маленький браунинг.
– Под стрехой нашел! Ишь, куда запрятал!
Кандин презрительно поглядел на Якова Андреевича.
– Твое оружие, усач?
– Наверное, ребятишки спрятали.
– Я тебе покажу… ребятишки, – Кандин отрывисто приказал: – В тюрьму! Обоих!
Как хищники, почуявшие крупную добычу, слетелись в тюрьму фон Крюгер, начальник СД Бунте, Жуковский. Из абвера доставили Лену.
– Ты знаешь ее? – спросил Жуковский Якова Андреевича.
– Видел раз, но где – не помню.
– Верните ему память! – крикнул агентам Жуковский.
Три немца из СД и два агента увели Якова Андреевича в комнату пыток. Через полчаса под ноги Жуковскому бросили окровавленное тело. Жуковский театрально наступил на него.
– Кто твои сообщники, отвечай!
– Мне нечего говорить.
На следующий допрос Якова Андреевича привели вместе с женой.
По-собачьи ощерясь, Жуковский сделал агентам знак. На глазах Якова Андреевича они принялись избивать Анастасию Антоновну. В ответ на упрямое молчание загоняли под ногти иголки.
Яков Андреевич не выдержал.
– Что вы делаете! Звери!
Тогда палачи взялись за него. Бритвой вырезали на спине полосы кожи.
Анастасия Антоновна и Яков Андреевич вдруг затихли.
– Уже? – встревожился Жуковский.
Начальник СД, увидев, что Жуковский зашел в тупик, поспешил ему на помощь. Пытать арестованных было бессмысленно – они были очень слабы.
– В карцер! – заорал Бунте. – К крысам!
– Бесполезно! – мрачно высказался Крюгер. – Этих не исправишь ни огнем, ни железом, ни крысами.
Усталым и разбитым Жуковский приехал домой. Завалился в постель, но уснуть не мог. «Почему они молчат? Почему?»
Его охватил страх.
Необыкновенный следователь
Замотин, кряхтя, поднялся с табурета и рукояткой нагайки открыл форточку. Потянуло холодком. Лена Федюшина зябко поежилась.
– Итак, – бас Замотина разорвал тишину. – Я не собираюсь тебе потакать, как Жуковский. Выкладывай, кто в твоей компании?
– Я ж никого не знаю, – робко выговорила она.
– Говори, сука… – Он замахнулся нагайкой, но не ударил.
Лена еле стояла, ноги от страха сделались совсем чужими.
Вялым движением Замотин взял стакан, налил из фляги спирт. В это время в коридоре послышались шаги. Следователь насторожился. Он поспешно накрыл стакан фуражкой.
Вошел Артур Доллерт. Расставив ноги и заложив руки за спину, он уставился на подпольщицу. Лена не выдержала взгляда, закрыла лицо руками, разрыдалась.
– У вас такой смуглый цвет кожи, вы, наверное, дружите с солнцем? – вежливо спросил Доллерт.
На Лениных щеках выступил легкий румянец. Она совсем не ожидала услышать такой вопрос. Посмотрела на немца с надеждой. Несколько мгновений длилось молчание, наконец, Лена собралась с духом и выговорила:
– Я целый месяц не видела солнца.
– Ты его вообще больше не увидишь, если будешь отпираться, – вставил Замотин.
Доллерт перебил его.
– Не бойтесь, мой коллега не причинит вам зла. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Пройдемте.
В кабинете Доллерт пригласил Лену сесть.
– Есть хотите?
Лена промолчала, удивляясь странному вниманию к ней. Доллерт усмехнулся, открыл дверь и что-то крикнул. Вскоре появился солдат, он нес сладко пахнущее блюдо с мясом. После недолгого колебания Лена с жадностью набросилась на еду.
Доллерт долго расспрашивал Лену о том, как жила до войны, сколько зарабатывала, какая мебель была в ее квартире. Лена терялась в догадках: кто этот странный немец? Может, хочет купить ее тарелкой мяса?
Доллерт рассказывал и о себе. Он родом из Риги. Мать латышка, отец немец. Окончил Рижский университет, по образованию юрист. Знает европейские языки.
Провожая Лену в камеру, он сказал ей, словно оправдываясь:
– Служба обязывает меня считать вас арестованной.
Доллерт все чаще и чаще вызывал Лену на допросы. Но их по существу не было. Вели самые разные разговоры.
В камере о старшем следователе шли бесконечные споры. Иванов предполагал, что Доллерт либо подпольный коммунист, либо отъявленный мерзавец. Сафонов считал его социал-демократом. Батюков вообще не верил в доброту врага. Во всяком случае Доллерт был загадкой абвера.
Лена испытывала к Доллерту смешанное чувство уважения и страха. В спорах она не участвовала.
Однажды во время мирной беседы Доллерта с Леной в кабинет проскользнул Жуковский.
– Я прошу вас, – начал он, – передать мне Иванова, Федюшину, Сафонова, Батюкова… С генеральным штабом все согласовано.
Лицо Доллерта вмиг стало суровым.
– Подите отсюда прочь! – властно произнес он.
Жуковский испуганно попятился к двери. Лена радовалась: «Так тебе и надо, холуй».
Теперь она почти верила в то, что Доллерт коммунист, и с нетерпением ждала вызовов на допрос. Сердце учащенно колотилось, когда раздавались долгожданные слова:
– Федюшина – к следователю!
Через несколько дней ее выпустили из тюремной камеры и назначили заведовать кладовой абвера. Она сидела в помещении, забитом продуктами, и думала, как бы с помощью Доллерта освободить товарищей…
Они знали, на что шли
Абвер‑107 занимал длинное, барачного типа здание на углу Почтовой и Трубчевской улиц в Бежице. Одну комнату зарешетили и приспособили под камеру, в другой допрашивали и пытали арестованных.
В камере холодная, давящая тишина. Сморенные тревогой люди, свернувшись, лежали на полу.
Иванов пытался избавиться от мрачного уныния. Рядом шевелился Обухов. Его глаза лихорадочно блестели.
– Что, муторно на душе? – хрипло спросил он Иванова.
– Вроде уже привык, – отозвался тот.
Человек привыкает ко всему, даже к мысли о близкой смерти, она его уже не страшит. Зато сильней становятся тревоги и беспокойства о родных и близких, которые остаются в жизни.
– Намучается жена без меня, – вздохнул Иванов. – Шутка ли, одной растить троих детей.
– А я даже не узнаю, сын у меня будет или дочка, – Обухов закашлял в кулак.
У каждого были свои незакрытые счета к жизни. Батюков терзался мыслью, что так просто попался на удочку Жуковского и подвел товарищей. Сафонов думал о жене, Люба – о матери.
Но никто из подпольщиков не хотел покупать жизнь ценою бесчестия. Старший следователь оценил это и на последнем допросе с любопытством спросил у Иванова: «Вы не раскаиваетесь в том, что натворили?» – «Раскаиваюсь? – усмехнулся Иванов. – Маловато мы наработали. Осторожничали напрасно…»
Гробовое молчание камеры нарушило позвякивание ключа.
Заскрежетал засов, и на пороге камеры появился Яков Андреевич. Одной рукой он вцепился в косяк двери, другой поддерживал жену. Все приподнялись. Как ни тяжела была их собственная участь, каждый стремился хоть чем-нибудь выразить свое уважение к стойкому коммунисту. К нему тянулись руки, избитые, изуродованные, окровавленные.
Обухов коснулся плеча:
– Вместе легче конец принимать.
– Почему конец? – глаза Якова Андреевича блеснули. – Нет, ребята, наша смерть – не конец. Она скорее начало. – Он вдруг надрывно закашлялся. Кровь из опухшего рта потекла по заросшему седоватой щетиной подбородку. Анастасия Антоновна, высохшая, как былинка, смертельно бледная, опустила мужа на ворох соломы и платком принялась вытирать кровь. Глаза у нее были сухие.
□ □ □
Узнав, что в абвер привезли Якова Андреевича, Лена побежала к Доллерту.
– Артур, ты должен его освободить, – горячо выговорила она, – Степанов никому не причинил зла. Браунинг, который у него нашли, ни разу не выстрелил.
– Зато стреляли его слова, они сильнее катюш, – усмехнулся Доллерт.
– Ты не допустишь, чтобы их казнили, – молила она.
…Вскоре Яков Андреевич сидел на стуле перед старшим следователем.
– Я уважаю идеи и готов многим пожертвовать во имя нашей великой Германии, – начал Доллерт, – но жизнь… она дается один раз…
– Согласен с вами, – кивнул Яков Андреевич.
Доллерт заходил по комнате.
– Есть сведения, что у вас бывали солдаты вермахта, сочувствующие России. Я прошу… назовите их имена. Даю вам слово, мы сохраним это в тайне, и вы будете жить.
Наступила длинная пауза. Доллерт оставался спокойным, только взгляд выдавал душившее его бешенство.
– В конце концов мне непонятно ваше упрямство. Вы рабочий человек, а фанатизм – удел поэтов и философов.
– Я не советую искать предателей среди коммунистов, – произнес Яков Андреевич. – Напрасный труд. И мне, право, жаль вас.
Доллерт поспешил закончить допрос. Когда Якова Андреевича увели, он позвонил в СД:
– Алло, Бунте, можете забирать Степанова. Для абвера он не представляет ценности.
Через час на Почтовую улицу заехал легковой автомобиль, вслед за ним прибыл набитый солдатами грузовик. Якова Андреевича и жену втолкнули в легковушку. Немец, сидевший рядом с шофером, повернул свою квадратную голову к арестованным и сощуренными глазами осмотрел их.
Машина проскочила Городище, свернула на улицу Третьего июля и остановилась возле дома Степановых. Солдаты оцепили усадьбу. Бунте и три гестаповца повели свои жертвы в огород, где солдаты уже рыли яму.
Супруги переглянулись.
Бунте сделал знак гестаповцам. Те схватили Анастасию Антоновну и со смехом бросили в яму. Степанов рванулся к жене, но палачи крепко держали его.
Хотелось закрыть глаза, не видеть. А он смотрел, смотрел прямо на могилу, на глинистые сыпучие камни, заваливающие живую Анастасию Антоновну. Бунте, который ждал, что старик сломится, смякнет, не выдержал и выстрелил в него.
Мертвые атакуют
Жуковского мучил страх. «Люди молчат… Молчат под пытками, которые, казалось бы, должны заставить говорить даже камни!.. Значит, они верят… верят в победу». Помимо его воли эта мысль все больше и больше разрасталась в нем. Он почувствовал, что его сила и власть временная. А что дальше? Пустота. Из нее, из пустоты, встают молчащие… Встают и надвигаются… Жуковский вскочил с постели. Принялся строчить:
«Господину Генералу Корюка‑532 – Главнокомандующему Русской полиции… от начальника тайной полиции Жуковского В. Л.
Рапорт
Работаю в рядах полиции одиннадцать месяцев, не считаясь со своим слабым здоровьем и очень серьезной болезнью сердца. К тому же я даже невоеннообязанный. Я добровольно работаю, отдавая все свои силы, преданно, честно и беззаветно на благо германской армии.
Характеристику о моей работе и обо мне, как человеке, дадут вам СД, ГФГ, АВ, седьмой отдел фельдкомендатуры и господин капитан фон Крюгер.
Сам я из дворянской семьи, сын видного профессора, имею диплом доктора – инженера лесного хозяйства и кандидата биологических наук. Для себя считаю долгом чести быть солдатом вверенной Вам полиции, но Вас, господин генерал, прошу удовлетворить большую просьбу – уволить меня из рядов полиции, ибо дальнейшее мое пребывание грозит полным расстройством нервов и потерей трудоспособности.
…Усердствуя своей жизнью, я раскрыл подрывную диверсионную группу городских партизан, но я ничего за это не прошу, кроме освобождения меня от службы»…
…Умирая, брянские подпольщики побеждали.
Мать-Родина
Непроницаемая тьма осенней ночи стлалась вокруг партизанского лагеря. Холодный ветер трепетал в вершинах деревьев, норовя пробить зубчатую стену хвойного леса. Черненко возвращался с поста. Промерзшая морщинистая земля хрустела под ногами. А в землянке было тепло, даже душно, Черненко прислонился спиной к печке, закашлял. Снова кровь. Торопливо прикрыл платком рот: он скрывал от товарищей, что заболел туберкулезом.
Жуков что-то писал.
– Что сочиняешь? – спросил Черненко.
– Строчу письмо жене. Послушай-ка. Бахвальством не пахнет?
«Здравствуй, дорогая Манюша! Мне хочется тебе сообщить, что вчера у меня был самый радостный день. Мою скромную работу очень высоко оценила мать-Родина. Награжден высшей наградой – орденом Ленина. Вручили мне эту награду в глухом лесу, перед всеми товарищами…»
– Ну, а дальше о семейном, – он отложил письмо, бережно провел ладонью по ордену.
– Никакого бахвальства не вижу. Все, как есть. А знаешь, о чем я подумал… Надо Лебедеву с Потаповым ордена отнести.
– Не положено. В подполье – конспирация… – развел руками Жуков.
– Мы бы праздник им принесли. Может, завтра смерть настигнет, и не узнают, что страна, народ вот так ценят их, дорожат ими.
– Я‑то что, как командир посмотрит.
– Спросим.
Дука одобрил предложение Черненко.
…К городу Черненко и Кожевников подошли в полдень. Условившись встретиться в пять часов вечера в дубовой роще за мясокомбинатом, они разошлись. Черненко направился на Белорусскую к Лебедевым, Кожевников свернул на Ковшовку к Потапову.
Лебедевых дома не оказалось. На дверях висел маленький ржавый замок. Черненко открыл его гвоздем и прошел в комнату. Спрятав в матрац коробочку с орденом, прилег отдохнуть и уснул.
Под вечер его растолкали вернувшиеся с работы братья.
– А мы думали, вор залез, – засмеялся Петр.
Черненко протер глаза и нарочито таинственным голосом попросил:
Командир городского партизанского отряда М. И. Дука и комиссар Д. Г. Ларичев.
– Закрой-ка дверь поплотнее. Я к тебе с поручением от самого Кремля, можно сказать. – Черненко взял коробочку, достал из нее орден, подул зачем-то на него и протянул Петру.
Петр не верил своим глазам. Он долго вертел в руках орден Боевого Красного Знамени. Потом вдруг спросил:
– За что?
– Не скромничай, заслужил! Недавно нашему командиру Дуке Золотую Звезду Героя вручили. Представитель Ставки сказал ему: Брянское подполье десятка дивизий стоит.
Взволнованные, они долго молчали.
– Обмыть награду надо! – подал наконец голос Васильевич.
– Обмоем! – рука Петра сжалась в кулак.
– Спрячь подальше, чтобы никакая гадина не опоганила его своими лапами, – уходя, напутствовал Черненко.
В старой дубовой роще Кожевников набросился на товарища с упреками:
– Я уже два часа жду тебя. Бог весть что передумал.
Черненко виновато оправдывался:
– Не мог же я сразу уйти…
– Потапова тоже проняло, – смягчился Кожевников. – Даже заплакал…
Глава двенадцатая
Вот и дубрава Брянская
«Дорогая Оля! – писала Вала Золотихиной.
Здравствуй, это я, Валентина. Лечу к себе в отряд.
Олечка! Что же ты молчишь? Одно-единственное письмо от тебя за все время.
В лечении мало проку. Но отдохнула хорошо, сил набралась, скорее бы в отряд. Здесь, в Москве, Михаил Ильич.
Как ты живешь, чем занимаешься?… Все о тебе хочу знать. Пиши!»
Валя написала адрес: «Рязанская область, Шацкий район, Б.‑Екатериновка, школа, Золотихиной Ольге». И опустила открытку в почтовый ящик.
Зал ожидания на аэродроме – маленькая избушка. В ней душно. Табачный дым густыми облачками плавал по комнате. Люди сидели молчаливые, хмурые, им, видимо, надоело ждать погоды.
Вошел парень в полушубке, удивительно веселый.
– Ну и холодина, – почему-то и это радовало его. Зябко поеживаясь, сел возле Вали. Угостил конфетами.
– Сафронова?
– Да. – Валя насторожилась. – Неужели ее полет отменяют?
– Разрешите представиться, – веселый парень встал и протянул Вале руку: – Старший лейтенант госбезопасности Левин.
– Рада видеть, – зло ответила она.
Левин, как ни в чем не бывало, сел рядом и начал рассыпать комплименты.
– Я много наслышан про вас.
– А я про вас нет, – Валя ждала, как удара, слов «Вам приказано вернуться…»
Но Левин болтал, шутил, острил, о возвращении в Москву даже не намекал. Потом вдруг шепнул:
– Я к вам лечу.
– Куда это к нам?
– В лес.
– Лес большой.
– В отряд имени Кравцова.
Валя не поверила бы ему, но в домик вошли командир боевой разведки Денис Щуко и адъютант Дуки Валентин Корчагин.
– Михаил Ильич только что улетел, – сказал Щуко. – И мы сейчас отчалим.
Через полчаса приземлился «Дуглас». Стали грузить боеприпасы, оружие, фуфайки, ящики с мылом, консервами, фляги со спиртом. Летчик Александр Сушков поторапливал.
Под крылом самолета, погружаясь в сумерки, тянулись заснеженные поля и кустарники. Потом поплыли сплошные леса. «Дуглас» стал набирать высоту и ушел за облака.
– Подходим к линии фронта, – кричал на ухо чекист.
Валя из-за шума мотора вовсе ничего не слышала.
По окошку хлестнул луч прожектора. Машина бросилась вбок. Но прожектор вскоре опять поймал ее. Самолет не поддавался.
– Прошли! – крикнул наконец летчик.
Самолет шел в темной бездне, в окошко уже ничего не было видно, но Валя чувствовала под собой Брянские леса, в которых она не была целых три месяца.
Внизу промелькнули три оранжевые точки костров. Самолет накренился, сбавил скорость. Еще несколько минут, и лыжи заскользили по снежному насту.
К спущенному трапу подбежал партизан. Валя узнала разведчика Федора Дедкова. Сразу же после объятий и поцелуев у Федора начали спрашивать о новостях. Оказывается, каратели непрерывно преследуют партизан. Недавно, прикрывая отход отряда, погиб Никитин…
Болью пронизало сердце Вали. Еще одного смелого человека не стало…
Разгрузили самолет, попрощались с летчиком.
К партизанской стоянке добрались только к утру. Все продрогли, устали. Но на месте стоянки никого не оказалось.
– Что за чертовщина! – удивился Дедков. – Ведь я отсюда поехал встречать вас.
Стали разглядывать следы. Наткнулись на потемневший от крови снег. Валялись пустые гильзы и патроны…
После короткого совещания решили, что Щуко и ездовой Исаков останутся здесь, а Левин, Валя, Корчагин и Дедков пойдут разыскивать отряд.
Проблуждав три часа по просекам, вышли к землянкам соседнего партизанского отряда, но и там никого не было.
– Печки еще не успели остыть, – заметил Левин.
Чтобы не заблудиться, пошли вдоль реки. Наткнулись на убитого крестьянина, он лежал возле проруби, рядом на льду валялся армейский котелок.
– Напоили, фашисты, – гневно выговорила Валя.
Пройдя еще с километр, опять наткнулись на землянки.
– Здесь крестьяне от немцев прятались, – объяснил Дедков. – Пойдемте, авось найдем что-либо пожевать.
Левин и Дедков принялись обыскивать землянки, Корчагин ушел на другой край земляночного поселка.
Валя, оставшись одна, призналась: «Ой, какая слабая стала я… Много ли прошли, а все гудит… В ушах шум еще больше стал…». Она сняла автомат, и он теперь казался тяжелым, прислонилась к молодой березке. «Неужели на этом все и кончилось? Неужели больше не смогу…» От этих мыслей хотелось расплакаться. «Но нет, нельзя, чтобы меня видели кислой».
На опушке показались четыре женщины. Увидев их, Валя расхохоталась – до того-то они были толстые. Наверное, подумала Валя, все домашнее барахло на себя навьючили.
Женщины стояли, как вкопанные. Решив, что это жители возвращаются в свои землянки и боятся незнакомых людей, Валя пошла им навстречу.
– Мы свои, партизаны мы!
Женщины молчали. Разом исчезла добродушная улыбка и с лица Вали. Она поняла – неспроста все это. Остановилась. Тишина показалась страшной, и эти молчаливые женщины тоже вызывали страх. Валя попятилась…
Из-за спин женщин вдруг высунулись автоматы и залпы разрезали морозный воздух, подняли у Валиных ног снежные фонтанчики.
– Уходите, ребята, засада! – успела крикнуть она и упала, настигнутая автоматной очередью.
Левин и Дедков выскочили из землянок, как обезумевшие, бросились к ней, но их опередили немецкие солдаты. «Остановить их, остановить…» Дедков швырнул гранату. Солдаты залегли, Валя чуть приподняла голову.
– Она жива! – закричал Левин.
Дедков выхватил вторую гранату, но бросать не стал, солдаты уже подползли к Вале. Справа и слева появились еще немцы.
– Не отобьем, – с отчаянием выговорил Левин, разряжая пистолет в солдат.
Каратели и к ним приближались. Левин с Дедковым бросились в лес, петляя по снегу. Рядом свистели пули. Над головой пронеслись мины…
□ □ □
Корчагин, запыхавшийся, прибежал в отряд.
– Валя, Левин и Дедков погибли!
Страшная весть потрясла партизан. Люди не могли смотреть друг другу в глаза. Молчали. У каждого застыл на лице немой упрек: «Не сберегли Валю».
И тут показались Левин с Дедковым. На мгновение вспыхнула надежда.
– Валя где? – выкрикнул Дука.
Дедков виновато смотрел на командира.
– Схватили ее… Ранили и…
Дука сгреб Дедкова за грудки.
– Это ты, ты… Расстреляю!..
– Он не виноват, – заступился Левин за Дедкова. – Да о том ли сейчас? Нельзя упускать время. Может, успеем, отобьем ее…
Две партизанские роты тут же выступили наперехват, но не успели. Обнаружили следы – они вели в сторону села Уты, где стоял сильный немецкий гарнизон.
Дука поднял агентурных разведчиков, подпольщиков. Приказ был короток: «Сафронову спасти любой ценой!»
В Москву пошла радиограмма, в которой начальник штаба партизанского движения Брянского фронта майор госбезопасности Матвеев сообщил, что 19 декабря 1942 года, попав на засаду, была ранена и схвачена разведчица Брянского городского партизанского отряда Сафронова Валентина Ивановна и что приняты самые решительные меры по организации ее побега.
