Текст книги "Take It With Me. (Ладонь, протянутая от сердца - 2)."

Автор книги: Илья Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

– Ты не подумай чего-нибудь, Гриша…

– Я не думаю, С.С! Плохого, я имею в виду.

– Молодчина. Вот, так что… Это про Илью, что ему не хватало настоящего, такого как ты, младшего брата. И мне. Я с тобой отдыхаю. Илья ведь… Ты не представляешь, Гриша, какой это кайф, этот его стремительный темп, его неудержимость пикирующего на цель штурмовика, его скорострельность по целям в жизни, и что он никогда в жизни не мажет, и жадность его к жизни… Жизнь… То, что он в моей жизни появился, это как откровение.

– Представляю, ещё как…

– Да. Но с тобой мне хорошо. И втроём хорошо…

– Хорошо, Станислав Сергеич, – я сейчас так согласен с С.С., так я его понимаю… – Мне тоже хорошо… втроём… Только зря вы всё всегда прощаете ему. Да знаю я, ЧТО он пережил, но всё же зря.

– Зря, – и Стас со мной согласен, он понимает, что я хочу сказать…

Я привык. Не знаю, имел ли право, но я привык. К тому, что Стас меня понимает, что Илья меня любит, что я люблю Илью, я привык, что я всегда понимаю Стаса, – не знаю… Теперь нам с С.С. надо привыкнуть к тому, что мы любим Илью вместе, и любим через это и друг друга… Но надо ведь что-то мне сказать…

– С.С., а правда, что ли? Ну, что Илюха одежду аккуратно стал складывать, это я имею в виду, правда?

– Ну-у, как сказать, – «аккуратно»… в одну кучу, во всяком случае…

Я хихикаю…

– Чего вы тут?

Пришёл. А, скучно ему одному! Это хорошо, очень даже это хорошо, что ему, зеленоглазому, без нас скучно, это даже я не знаю, как хорошо…

– …Тогда зачем же они разделись?

– Ты меня спрашиваешь? Нет, ну, мотив-то мне ясен-понятен, очень даже, дело не в этом, может даже у них чего там и…

– Ил!

– Стас, спокойно, я из рамок не выйду. Вот, но я не понял ни хрена, зачем режиссёр этот эпизод вообще вставил, – только, понимаешь, они на бережку верхнюю одежду поснимали, глазками так, – тоже режиссёрская задумка, по ходу, – глазками так… и жадно, и целомудренно, и девчонка такая… Б., меня чуть не…  Но показали лишь глазки эти, крупным зато планом… Короче, бац! Они тут же сидят в доме, где-то, на диване, – и! – уже! – одетые, прикиньте… И ясно, что ни хуюшеньки у них и не произошло.

– Юшеньки! – сердито отзываюсь я, и старюсь как можно ироничней хмыкнуть… – А ты что, подсмотреть хотел?

И тут же жалею, что задал этот вопрос, – ну да, когда я это спросил, то мой вопрос казался мне и к месту, и ироничным, – но вот Ложка на меня глянул… быстро, из-под век, остро… и я жалею, что задал этот, полный дурацкой и неуместной иронии вопрос! Ведь Илья глянул так… будто плюнуть захотел, что ли… Ну, не в меня, и, может, даже и не в мою сторону, – но мне не легче, ведь ясно, что ему хотелось сплюнуть. Брезгливо сплюнуть хочется сейчас и мне, от этих своих слов хочется мне сплюнуть…

– Илюш, извини, пожалуйста, я дурак и покемон… С.С., пусть он меня простит… И-ил…

– Илья…

– Погоди, Стас. Тихон, ты осознал? Или?..

– Я осознал, Илюш, я покемон, прости, пожалуйста…

– Вечером без сигареты. А так, – прощаю. Всё, проехали.

Ну-у, это я ещё легко отделался, – уныло думаю я, – а вот насчёт сигареты, это мы…

– Дети. Илья, так мне… в тему, – как Гриша выражается, – что вы со мной…

– Да ну…

– Да ну, С.С…

– Дети. Ты лучше скажи, Илька, почему ты про этот фильм рассказал нам?

– Да так… Ну, мы же про американцев заговорили, вот я про двойные стандарты…

– А при чём…

– А при том! Весь мир приучили к порнухе, оттуда всё пошло, а сами теперь о «морали» вспомнили, – блядь, вы уж помолчите! – я знаю, меня в такой мерзости снимали, – всё потом за океан уходило, все эти кассеты…

Я до боли стискиваю зубы…

– Мда… – Стас чешет в затылке. – А зачем там Киану Ривз был?

– Да я как бы и не понял, – по ходу, как бы намёк на то, что фильм как бы «умный»… Кстати, он-то там классный, доктора такого правильного сыграл, психоаналитик, что ли, такое что-то, вот его Киану Ривз там прикольно сыграл, а тинэйджер этот, инфальтивный…

– Инфантильный.

– М-м?.. Да, Стас. Инфантильный, – уровень, блядь, ниже Рыжика нашего, таких только в порнухе снимать, куда там…

О-хо-хо… Всё же, я покемон. А вот теперь мне совершенно ясно, чего Ил на меня ТАК глянул, и почему ему хотелось сплюнуть от моего вопроса, полного дурацкой и неуместной «иронии», и понятно, почему захотелось сплюнуть и мне… Да-а, про видео, про то, что маленького Илюшку снимали эти суки во всякой мерзости, – это он впервые говорит…

– Илюш, да ну их, «джонников» этих, расскажи про соревнования лучше. Тебе как, город понравился? Там, говорят, у них церквей полно…

– Это да. Сплошь и рядом. Соборы, церкви, но ты знаешь, самурай, мне не очень. Я церковную архитектуру… Хотя, вру. Покрова на Нерли, – эт-то да… Съездить бы, живую посмотреть… Шедевр, Тишка… Да ну, – Василий Блаженный, это пряник для туристов. Крашенный. А Покрова на Нерли, – это да-а… Кто бы там чего не строил, а эта церковь единственная. И одна в России, Стась, которая создана не для того, чтобы стоять, а для того, чтобы летать… «Кубок Золотого Кольца», – хорошо они турнир назвали, да только наш «Уральский кубок» круче! Малый чемпионат России, а чемпионат России, это малый чемпионат Мира… А я второе место взял, прикиньте! Если я у нас в Магнитке так облажаюсь, то только застрелиться, чтоб вакидзаси мой любимый об себя не пачкать…

* * *

“Take It With Me”

– Ой, да, мама! Он же всё подряд мечет, что ты мудришь тут? И вообще…

– Что?

– Дурак я, вот что. Вчера сухарей, вон сколько голубям… Блин, так бы размочить, приправой, какой-нибудь, там, посыпать, и Илюхе скормить, – он бы и не заметил бы, что слопал бы, – сто пудов.

Мама мне ничего не отвечает, она просто, – молча, – отвешивает мне подзатыльник, – чувствительно! – ну а что, не прав я что ли? – все признают, что я прав, сам Илюха, как честный человек, это признаёт…

– Мам, это… ну, заканчивай, в самом деле, сейчас они приедут, тебе со Стасом в домоуправлении заскочить надо, – ты же не забыла? – за Егорычем потом… А ты недолго будешь? Что там, – туда, обратно…

– Я не долго будешь, что там, туда и обратно, – Ё., эта Илюхина привычка, эта Ложкинская зараза поразила всю мою семью! – Так, Гришутка, почти всё готово, я…

Телефон. Ложка, наверно…

– Погоди, мам, я возьму… Да, слушаю… Ну. А вы где?.. Ой, вот только покупать ничего не надо, Ложка! Всё же есть, зачем деньги тратить?.. Я не… Да ты сам, скупердяй! И вообще, дай трубку С.С… Да дай, – пожалуйста! – ты уже трубку Станиславу Сергее… «Зачема, зачема», гад зеленоглазый, – шепчу я посмеивающейся маме. – С.С., здрасте!.. Не, ничего не надо… Ну. А то он… Ладно. Только вы побыстрей, пожалуйста, Станислав Сергеич, а то мама… ну, а то бы в домоуправление вам не опоздать чтобы, я имею в виду. Документы мои, – это важно… Вот же! Что ещё?.. Ложка, я же помню, что же ты… Ну. Как обещал… Ого! Ничо себе! Наконец-то… А покажешь, или ты её сразу к себе утащишь, на стрельбище?.. Да ты чо? Ничо себе… Су-упер, только я не знаю, что нам тогда с Егорычем делать, он сто пудов сон потеряет… Ладно, всё… мата, дэва… Погоди, Ирия! Щас… доко дэ аимас ка? – я знаю, что Илюхе будет очень приятно, что я напоследок с ним по-японски! – Ицу дэс ка? Ну, точно когда, я имею в виду?.. Так, сейчас, – я смотрю на часы, блин, как же это будет, без пятнадцати пять… нет, правильно, если когда четыре сорок пять… – Так, минута, – фун… сперва ёдзи, что ли… погоди, Ил, я сам! Сорок пять, – ёндзю го, вот: ёдзи ёндзюго фун! Правильно?.. Вот. Я такой, я самурай… Да ладно тебе, ждём! Дэва-дэва, мата-мата.

Я смотрю на маму, она мне беззвучно аплодирует. А что, – заслужил. Я делаю церемонный поклон, ещё… замираю так, – приятно мне, тема…

– Гришка, это что-то.

– Да ну, мам…

– И ты у меня, это тоже что-то, и Илья, разумеется. Знаешь, а мне нравится, что ты на него всё больше становишься похожим… Да ты не красней!.. Я понимаю, что от удовольствия, но не красней, хотя…

– Что?

– Гришутка, чего скажу тебе, – ты, когда вот так вот краснеешь у нас, то делаешься совершенно уж неотразимым!

– Мама! Я! Так, я просил тебя, не называй ты меня так, – «Гришутка», что ж такое…

– Ну вот, я же говорю, совершенно неотразим!

– Всё. Это совершенно уж невыносимо… Мам! Не надо рис промывать! Он же… блин, вода выкипела, и хорош… А знаешь, а нас с Илюхой вчера за братьев приняли, когда он за мной в бассейн заехал… Вот я спросить хотел, скажи, пожалуйста, мам, а ты… ну, тебя это не напрягает? Ты вот говоришь, что рада, что я на Илюху похожим делаюсь, а вообще, по большому счёту, ну, что я… Скажи, мам, ты понимаешь, что Ил для меня значит? По жизни, я имею в виду.

Мама поворачивается от плиты ко мне, внимательно на меня смотрит, – я выдерживаю её взгляд, – она спокойно улыбается, и говорит:

– Гриша, я уверена в Илье совершенно. Уверена, что он «настоящий», как вы с ним любите говорить… Я не знаю, но, думаю, что догадываюсь, что именно он для тебя значит, по жизни, я имею в виду…

– Мам!

– А ещё я абсолютно уверена, что Илья тебя любит, а значит…

– Это да! – я сияю, это от счастья…

– Вот, и ты его, это более чем заметно. А значит, что Илья учит тебя только тому, что считает достойным, а его понятия о достоинстве… Он Мужчина, с большой буквы. И я рада, я счастлива, что тебя любят, Гриша, – а как же иначе, раз я тебя люблю, то ведь и все остальные должны тоже тебя любить!

Если честно, я не очень согласен с такой логикой, – ведь и какого-нибудь… Комара, вообще, мразь какую-нибудь, тоже ведь может быть кто-нибудь Любит, – уж родная мать-то, как минимум… Но, может быть, это и есть знаменитая «женская логика»? Тогда конечно… Но всё же:

– Мам, я думаю, что Илья меня… что я ему нравлюсь вовсе не потому, что нравлюсь ещё кому-нибудь, хоть и тебе… Только ты не обижайся, пожалуйста!.. Спасибо. Вот, просто Илюха такой человек… да ты сама знаешь. А ещё знаешь, что он считает, – он говорит, что я тоже настоящим мужчиной расту, – тема, да? А вот женщин он уважает, но не понимает, – мама улыбается моим словам, и понимающе кивает головой, и я продолжаю: – Он ведь говорит, что только двух женщин он по-настоящему, по-мужски понимает…

– Да? Ну, я так понимаю, что одна из этих женщин, это я… Это очень… Гм, Гриша, а ты не знаешь, кто вторая? Илья не говорил?.. Хорошо бы, мама его…

Последняя фраза у мамы просто-напросто вырывается, она и сама не рада, что так сказала, но ведь сказала, и мама краснеет, и виновато, – совсем как Егорка, когда он что-нибудь натворит, смотрит на меня, и торопится объяснить:

– Гриша, я хотела бы хотя бы попытаться… хоть чуть-чуть заменить Илье… Понимаешь? Но это невозможно. Да и сам Илья, ведь он не хотел бы, чтобы ему хоть кто-то, пусть и мы с тобой, заменили родителей.

– Не в этом дело, мам, Илья же своих родителей даже и не помнит… – я делаю вид, что не заметил маминого смущения, хотя, я, кажется, понимаю, но это пусть уж Ложка сам разруливает, если тема такая придёт… – Он же с тёткой до пяти лет жил, он и её не очень помнит, а потом детдом, и вообще всё наперекосяк у него пошло. А вторая женщина, – это же Стаса мама, тётя Тома, – вот, кстати, я согласен! Это вот С.С. в неё такой! Я, правда, её не очень знаю, – да я же тебе рассказывал…

– Да-да, рассказывал, – отзывается мама, и я чувствую в её словах… ну, не облегчение, а что-то… – Ладно. Гришка, а ну! Знаешь, не все манеры Ильи подходят для моей кухни!

– Жалко, да? Сыну пироженку жалко, да?.. Это, мам, по-моему, варенья в пирожных много… А так ничо… и не подгорели…

– Когда это они у меня подгорали, напомни мне, пожалуйста!.. Подлиза. Так, всё. Пойду я, подкрасится мне ещё нужно, а ты помаду у себя со щеки сотри, поцелуйка… Домофон! Ну, вот. Не успеваем… Гришка, по ногам мне!..

– Да?.. Заходите, С.С., а Ил где?.. Ясно… Мам, приехали, Стас тебя внизу подождёт, ему на пятый подниматься неохота, а Илюха… Во! Метеор он, что ли? – я тороплюсь открыть, Ложка мой пришёл!

– У тебя, что, запор? – лыбится мне Илюха. – Чего не открываешь, или не хочешь меня пускать?

– Ты же! Метеор, блин… заходи, давай. Во, и не запыхался даже!.. Малыш, уйди на место!

– А чо тут пыхаться? Хм, прыг-скок, прыг-скок, я весёлый гонококк! Рюкзак я сам… Сумку вот, возьми, а кейс этот…

– Она, да? Это она, Ложка?

– Ум-гум… Так, сюда его. Мама твоя где, самурай?

– В ванной, наверно, она же… Блин, не опоздали бы они с С.С. в домоуправление, с макияжем её. Пойти, поторопить, что ли…

– Кого это ты, Григорий Тихонов, собрался торопить? Здравствуй, Илюшка… Так, я поторопилась, во всех смыслах, и подкраситься тоже, теперь вот мне с тобой и не поцеловаться… Да, это что-то. Гриша всё больше делается похожим на тебя, а ты всё больше делаешься похожим на него, – Илья, ты сейчас покраснел, совсем как Гришка… Илья, это не сумки, это баулы какие-то… О, какой кейс! Это она, Илюша?.. Егорка умрёт от зависти…

– Тёть Тань, я ему набор мишеней для комнатной стрельбы принёс, после обеда подарю, чтобы он аппетит не растерял. Вообще, набор такой! Прикинь, Гришка, металлические силуэты, сами поднимаются, сами опускаются, электроника сама очки подсчитывает, темп, все дела… чуть ли не рекомендации по стрельбе выдаёт…

– Дорогой?

– По деньгам. Ты скупердяй.

– Сам ты!..

– Илюша, скупердяйство, – это у нас семейное! Балуешь ты Егора… да и всех нас… Молчу! Какие вы, мальчишки, слова вам не скажи… Ладно-ладно, девчонки тоже хороши. Илья, ты мне объясни лучше, как это так у тебя получилось, в пятнадцать лет, и боевую винтовку купить?

– Спортивный самозарядный карабин… М-м, песня! С припевом, – LR-300, полгода ждал! Всё лучшее, что Стоунер в свою AR-15 заложил, Алан Зитта всё в этой версии развил! Автоматику отрезали, так в самозарядном режиме темп в 600 выстрелов, с моими навыками, – запросто! А баланс? При моём патроне, «двести двадцать третьем», даже при длинных сериях ствол с линии прицеливания не уходит. Песня, и именно, с припевом. Ну, а то, что мне пятнадцать, – так мне бы и не продали, ясное дело. Дядя Боря Гулия заказывал…

– Да, Илья, я так и думала. По-моему, это очень много значит, когда такой человек тебе так доверяет.

– Ну-у, положим, он мне ещё и не так доверяет… М-м, Стаська там мается, наверно…

– МАМ! Если ты в домоуправление опоздаешь, я застрелюсь!

– Не надо. Так, поторопиться мне надо, в самом деле, полный же дом теперь у нас оружия… Всё-всё, я на выход. Гришка, сумочку мою…

– Мама, там все бумаги? Для домоуправления, я имею в… тьфу ты, как привяжется! Смешно им… Я. Имею. В виду, ты ничего не забыла?

– Ребята, я побежала, Илья, в большую комнату даже не заходите, там всё готово, и скатерть, и приборы, так что… Всё, мы скоро…

Я закрываю за мамой входную дверь, оборачиваюсь, а Ложки уже нет в прихожей, – мда, к этому мне так и не привыкнуть уже, и ведь тихо-то как, – это вот кто ещё ниндзя у нас… Ну да, ясно, я так и подумал, – в нашей с Егоркой комнате Рогинов-сан рассматривает флажок-сасимоно, который я ему сделал. Я не буду спрашивать, – решаю я, – понравится, сам скажет, а не понравится… Вообще, критик он, конечно! Да ладно, я хоть и злюсь иногда, – хм, «злюсь», я убить его готов иногда! – но так и надо, если чего не так, то он прямо и говорит, и потом, ведь насчёт его «художественного вкуса», это ведь правда, так и есть, – да Ложкиному художественному вкусу позавидуют все мои учителя! В изостудии, я имею в виду… Блин, чо он молчит-то, – интересно?.. Ценитель, понимаешь…

– Ну? – не выдерживаю я, и совсем уж не удержавшись, хоть и пытаясь выдержать безразличный тон, спрашиваю: – Как? Нравится? Только ты очень не ругай, я ж в японской каллиграфии, как свинья в апельсинах! А так-то, по-моему… Да ты говори, блин, – нравится?! Ложка-Ценитель…

– Да. Самурай, мне нравится. Это даже не просто для «первого раза» неплохо, – это хорошо. Я, правда, в каллиграфии и сам… Хорошо.

– Спасибо, Илюша. Знаешь, я волновался, – а вдруг… Ладно, ладно. Погоди, куда пошёл-то?.. Да то! Хоть щас-то скажи, чего это значит, вообще? А то пишу, сам не знаю что, а вдруг, чего-нибудь… не допусти, Амида Будда…

– Тихон, ты за кого меня принимаешь? Обидеться, что ли? Или по рогам тебе? Ладно, всё, отвечаю… Хм, это, кстати, ты именно про Будду и написал: – «Сяку-со тэйсини», – чистый и преданный муж, – ну, это я, как ты сам понимаешь, – почитающий Будду.

– И где именно? Про Будду, я имею… тьфу… Где про Будду, Ложка?

Ложка пальцем отбивает на шёлковой полоске верхний двойной иероглиф.

– «Сяку», – Шакья-муни, Будда. «Со»…

– Ясно. Илья, а я сегодня хокку сочинил…

– ДА НУ?!!

– Гад ты, всё-таки! Самый зеленоглазый на свете, самый мой любимый гадский гад…

– Знаю, – счастливо смеётся «гадский гад». – Погоди, я сяду… Вот, я готов… Самурай, хокку говори.

– Ну-у, так. Вот, слушай… Нет, погоди, я сначала скажу, почему я про кота написал…

– Ты хокку говори, – да?

– …потому что мама, – упрямо продолжаю я, – сегодня карпов приготовила, так когда купили мы их, они живые были, а котяра наш целую голову сожрал!.. Ладно-ладно, Ложка, слушай:

 
Кошка ест рыбу.
Плавала та по утру…
А кошке плевать!
 

Вот. Я скромненько кланяюсь, – и замираю так. Это потому, что я чувствую, что у меня горят щёки, – а это от такого удовольствия, что я даже не знаю! И от гордости. Ведь оч-чень хорошо получилось у меня. И даже нисколько я не думал, и слоги почти и не считал, – первый ведь раз так у меня, ведь то, что я до этого сочинял, Рогинов-сан даже комментировать отказывался, шипел только… с жалостью…

– Коофу дэс! Тихон-сан! Бли-ин! Я запишу. Погодь, не надо, я запомнил, я эту хокку навсегда запомнил, Тишка… надо же…

– Вот, Илья, – тороплюсь добавить я, – я сначала придумал: «А кошке вкусно!», но потом решил так: «плевать», так вроде, с размером лучше…

– Варианты, надо же… Тихонов, ты… надо же, ты у меня… надо же…

– Да ну, всё, хорош, а то ты так меня испортишь. Но спасибо! Ар-ригато!.. Илья! Помнёшь ведь флажок! Что ты его… Вот, правильно. Слушай, ты правда его 19 мая на соревнованиях нацепишь?

– Наце-епишь… А что? Я же в категории «Юниоры» выступать буду, это только в индивидуальном зачёте прокатит, ведь в моём классе, в «самозарядном карабине открытого класса», команды не набирается, – вообще, я такой в Магнитке один, исключительно-уникальный, самородок, сверкающий подобно драгоценной яшме…

– Кор-роче! – смеюсь я.

– Короче: мне что, герб Магнитки на плечо вешать? Треугольник этот, чёрный, – блин, его точно «Малевич» какой-нибудь рисовал, высоко-художественно-образованный, – его, что ли, мне на плечо вешать? Ложный патриотизм, чтобы ты знал, генетически не присущ моей тонко организованной натуре! – Ложка высокомерно задирает подбородок, задумывается на секунду, и добавляет: – В натуре. А присущ мне художественный вкус, – скромно отмечу, врождённый, не стеснённый рамками образования… Это, уж если совсем, в натуре, реально-конкретно…

Я могу сейчас наблюдать во всей красе Ложкин задранный подбородок, и гладкую, – блин, красиво, ничо не скажешь, – колону его шеи… Но достал! Та-ак, щас я тебя…

– Угу, а вот как дисквалифицируют тебя! Снова. Блин, чо за хрень такая, самородок, в натуре, а про… этот, как его, – предохранитель, забываешь! Яшма…

– Я никогда. Ни про что. Не забываю. Никогда. Предохранитель, подумаешь, это для спорта, а я ни про что не забываю, в деле особенно, а в деле предохранитель, – это исходя из моей практики, – лишняя деталь… М-м, вредная даже, иногда, – но не будем о грустном. А я никогда, ни о чём… Тишка, я сегодня весь день помню… – Ложка вмиг оказывается рядом со мной на кровати, валит меня, как-то изящно очень прогибается, и я оказываюсь почти на нём, кайф какой, успеваю подумать я, и сразу почти начинаю уплывать, и хочу сквозь волны любви, сквозь изумрудную эту качку, поймать лодочки Ложкиных губ своими, а он шепчет мне… в губы… – Помню… весь день… чмок. Чмок. И хочу… чмок, чмок… Тишка, я тебя всегда хочу, и каждую… чмок, секунду я о тебе помню…

– Чмок. Чмок… да не крутись ты, я сюда хочу чмок. И сюда, два раза даже, чмок, чмок.

– Тишка, щекотно… чмок… а вообще, я… чмок-чмок, щекотки не боюсь…

– Знаю. Тогда ещё… и сюда…

– Ка-айф… Классной я тебя игре научил… Так, погодь, самурай, а мы успеем?

– Ой, да, Ложка! Успеем… Пока мама со Стасом в домоуправлении, пока Егорыча заберут, в общем, я думаю, что мы с тобой всё успеем…

– Всего нам никогда не успеть… Мне с тобой никогда времени не хватает… Погоди, Тишка, ремень… щас…

– Блин, понапридумывали пряжек для Ложек на мою… на мою попку! Ой! Бл-ль, гад ты, всё-таки…

– А вот болтать не надо того, чего не надо болтать! Блядь, ты помоги лучше, что ли, – лежит, понимаешь,  руками хватается за… Тишка, ты его лучше не дёргай у меня лучше! Кончу вот, раньше времени… Всё? Да, я готов, теперь мы тебя разденем…

И Ложка начинает меня раздевать… Это у нас так теперь, – меня раздевает Ложка исключительно сам, – а я с трудом сдерживаюсь при этом! От смеха, – ну, не только от смеха, но смешно мне, очень даже, – ведь этот камикадзе, этот стрелок с нервами из оружейной стали, – его спокойствия хватает только… секунд так на… Говорит, у меня темперамент! – а сам, стоит только ему увидеть, ну-у, хоть и вот так, как сейчас, только плавки мои увидал, – всё… Вау! Во даёт…

– Ложка, ты… ох-х… Обалдел… мама, хорошо как, но ты брось, что ж… ж-ж… через плавки у меня… брось, Ложка, я ж так прямо в плавки кончу, блин…

– М-м… Да?.. Это не дело, в плавки кончать… ещё разик, м-м… не дело в плавки… в плавочки… м-м-м, а ничо так, и запах даже… блин… мне твой запах, Тишка, даже снится, я даже у Стаса теперь непрерывно, практически, сосу… ну, всё, футболочку теперь… Тишка, мне кажется теперь, что и у Стаса такой же запах, только…

– Что?..

– О, задрожал твой кинжальчик… красиво… То, что у Стаськи запахов чуть больше, чем у тебя… правильней сказать, – другие, но тоже, все я стал любить, это после тебя, прикинь…

– Лож-жкин, хорош базарить, не видишь, что ли, – колотит меня… Давай… Ты давай, сперва.

– Я давай, сперва, – с покорной радостью соглашается мой навсегда Ложка…

Я и так уже лежу на спине, и Ложке надо лишь чуть приподняться, чтобы я смог подтянуть к груди коленки… вот, а в стороны он мне их сам, так вот, и хорошо очень так, это мы выяснили уже, ведь так и целоваться можно, и если Ложка отрывается от меня, от моих губ, то я так видеть его могу, а со спины так не получается, – чтобы видеть его, – а я хочу его видеть… Так, вот он послюнит себе сейчас… Мне надо расслабиться… Так, спокойно, главное, расслабиться, – ну, больновато всё же будет… ох-х… Ладно, это я уже привык практически… Да и в первый раз… когда у нас было… Лож-жка-а… Ложка, мне не больно, что ты?.. Ну, не торопись, как тебе нравится, так и… Хм, «удовольствие растянуть»… Ну, и в первый раз не так больно было, как я ожидал, камикадзе ведь меня… осторожно очень тогда… Но и то, с четвёртого раза только получилось… у нас… у меня… м-м, а вот щас… Да, боль совсем ушла, и… да ну, не то, чтобы уж приятно… А хоть и так! Ведь ТАК он делает это всё сейчас… и всегда… по-настоящему… И чувство наполнености, – да. Ничо так, хотя, сзади-то… ну, покайфовей, что ли, ведь… о-х-х, да-а… Сзади ведь когда, то Ложка мне простату сильнее… И так ничо, а ещё так я его… Лож-жка, мой… видеть его так могу. Вот. Да, сейчас он надо мной на руках выпрямился, ритм такой чёткий, и хоть не быстрый… Красиво как, – он надо мной… Какие плечи у него широченные, всё-таки… А грудь, – самая-самая у него грудь на свете… Во всех мирах… Шрамик круглый под солнечным сплетением… это суки эти… сучьи суки, что маленького Ложку мучали… ещё у него на бедре есть, прямо под яичками, но там я редко вижу… Родинка под соском, слева… Справа, то есть, для него это справа… Родинка… и ещё, под ключицей… Родинки… Родной мой, Лож-жка… Не-не, это я так, ты давай, мне… м-м. М-м. Да, давай, мне не больно совсем щас… Хор… Ох-х, хорошо, даже… можно сказ-зат-ть… М-м, я так ведь… Ложка, ты побыстрей, пожалуйста… Да? Хорошо, а то я так щас… а я тебе хочу… чтобы ты… м-м… минет свой, знаменитый мне… Да, да. Да, Ложка. Ва-ау-у! Прикинь, я же почувствовал! Ты когда в последний раз, давно? Так много щас у тебя… Молчу, молчу, отдышись, родной мой, Ложкинский мой… Хм, вспотел, и даже дрожит чуть-чуть… успокаивается… какая спина у него, кожа… нежная, гладкая-гладкая… кудри, волны пепельные… губы, самые-самые во всех Мирах!..

– Отдышался?

– Задохнулся. Тишка, я так умру однажды, Ё!

– Только если вместе! А так-то не надо, зачем?.. Отдышался, Илюша?

– Ум-гум, мр-гр-мур-гр… Ты как хочешь?.. Да я понял, что минет, а как? Давай, знаешь, как? Давай… погоди, ты вот так подушку, к стене, и сам на неё. Вот. А теперь… Ну погоди, мы ж так ещё не делали! Во-от, а теперь мне ноги можешь… ну, на плечи… Как? А то! Я ж профи… Та-ак… Какой он у тебя… м-м…

И Ложка, мой навсегда Ложка начинает у меня… Да нет, – сказать «сосать», это не сказать ничего! И «минет», тоже ведь… просто слово… А я… Что, – я? Вцепился ему в плечи, колотит меня… бл-ли-и-ин… Волосы… Пепельные его волнистые волны, самые-самые… волны волнистые… Влажные. Так, и пошевелить их, от шеи, и снова, к плечам… Нравится ему… и мне… о-о-о… Бл-л-ь… МАМА! Я лечу! Высоко-высоко! Ложка! Сильней, больше оборотов на вал! О-о… я… Лож-жка-а, да-а, пальчиком… туда, глубже… о-ох-х, да-а… Наж.. ми… сильней… Так, ритмично, так, так… щас-с…

– Щас! Лож-жка! Щас-с-с… МАМА!.. Пош-шл-л-ла-а-а… Ложка, мой навсегда, Ложка, ты мой…

Где сейчас я? Я не знаю… Где-то. Знаю лишь, что это лучшее место в лучшем из Миров…

– Ложка, ты самый лучший. И самый красивый… Ещё бы ты не был согласен… Почему?.. Да? Ладно. Эх, хорошо вот так, и когда сексом мы с тобой занимаемся… Да, сексом! Всё же по-взрослому у нас! Вот, и после хорошо, полежать вот так, поболтать… Да, пора, а всё-таки, хорошо бы было ещё и полежать, просто… Блин, Илюха, если ты мои плавки опять за диван… А. Ну, ладно… Влажные… Да ну, я потом переодену, после… Ил, волосы… Нет, только не причёсывайся, так только, пригладь, мне нравится, когда так у тебя… Да встань же ты, мне ж постель поправить надо!

– Тихон, ты всё же… сварливый. И скупердяй.

– Я не… Это почему это я скупердяй? Я, может быть, экономный, но я не скупердяй… Не, подушку вот так. Всё. Вот, скупердяй, значит… – я делаю паузу, ведь сейчас может начаться самое моё любимое, серьёзный с Илюхой разговор, это же не хуже секса, по-другому, но не хуже! – Человек если экономный, даже и к твоим деньгам, ты меня тогда скупердяем почему называешь?

– Боги! Тихон, ты таким языком не вздумай сочинения по русскому писать, – это же у тебя японская грамматика! Ты особенно не увлекайся, а то будешь разговаривать как Йода из «Звёздных войн», и позеленеешь ещё…

Так. Ясно. Ни спорить, ни серьёзно разговаривать Илья сейчас не хочет. Жаль, конечно, но ладно. Я устраиваюсь у него на коленях, спиной к нему, – это мы сейчас в кресле сидим, – и Ложка тут же обхватывает меня, ладони просовывает мне под футболку, – одну на грудь, другой гладит мне живот, перебирает кожу… кайф… Блин, я снова поплыл, кажись…

– Да ну, Ложка, хорош… Щас же придут все… Не, только сосок не надо, я же так… – Илюшка выпускает мой сосок, крепче прижимает меня к себе, тычется мне носом сзади в макушку, вдыхает полной грудью, выдыхает… горячо, а у меня мурашки по шее… кайф, конечно, но ведь придут сейчас все… – Ил, это… А покажи? Винтовку, я имею в виду.

– Нет. Погоди, я покажу, конечно, для того и принёс, но вот когда все придут, всем и покажу… всем нашим.

Я замираю… Можно… не знаю, можно на письме как-то так выделить слово, – курсивом, подчёркиванием, если уж совсем важно, то можно даже большими… я имею в виду, заглавными буквами это слово выделить, но интонацию, её выделить трудно. Обозначить, я имею… Всё! Последний раз я это сказал: – «имею в виду»! Вот, а у Ильи сейчас такая интонация, что я замираю… НАШИ. Так он сказал. Мы для него, – наши. Нет, не я, – я же для него не просто «наш», я часть его самого, это он мне даже мог и не говорить, – а он говорит, постоянно, – я это чувствую, это живёт у него в глазах, и Стас тоже часть Ильи, а моя мама, наш Егорка-Рыжик, и ещё тётя Тома, но она сейчас в доме отдыха, – это НАШИ. Всё правильно, но я замираю… Это же такой кайф, что мама и Егорыч, – те, кто мне дороже меня самого, стали для моего Ложки, который и есть огромная моя часть… Я запутался. Во всём этом, я имею в виду. Кайф это, запутаться в Любви…

Сейчас они придут, все наши, – Стас, мама, Егорыч, – мы сядем за стол, отпразднуем День мальчиков, 5 мая, – у этого праздника несколько названий, мне нравится «Тангоно сёку», – День Воинского духа, – это мой и Егорки праздник, Илье ведь уже исполнилось пятнадцать, – и мы будем праздновать. Рис с овощами, – да, это ведь ещё и «Сёбуно сёку», День риса, – и карпы, и жареная, – только моя мама так умеет! – курица, и пельмени с грибами, и ещё Ложка сказал мне по секрету, что у него шампанское есть, он уже замучался бутылку от Стаса прятать, чтобы сюрприз… Ну, сладкого целые горы: и торт, и зефир в шоколаде, мороженное, там… Потом мы с мамой подарим Илюшке наш подарок… нет, тс-с-с об этом пока!.. Интересно, а Илья мне… да ну! Нет, он, конечно, что-то мне приготовил… да ну… Вот, а потом Ложка покажет свою винтовку, потом мы останемся в этом Мире втроём, – мама, С.С. и я, – ведь Илья и Егорыч уйдут в Мир Стрелков, и зависнут там… Хм, будут разбирать эту самую, легендарную LR-300, которая сделана на родине «практической стрельбы» одним из лучших «практиков» мира, собирать её, гладить и ласкать эту железку так, что Малышу станет завидно… а мне нет! Я же всё понимаю. А мы втроём, – Стас, я и мама, – будем разговаривать… С.С. расскажет что-нибудь… Мама тоже… Я поспорю, может быть, с ними, – не знаю о чём, просто. Потом… ну да! Потом мы будем оттаскивать Ложку и Рыжика от этой новой Илюхиной цацки, и они, расстроенные нашим непониманием, для успокоения затеют стрельбу из Егоркиного пистолета по… да нет, не по котяре, конечно, – хотя, я бы и не возражал особо, – начнут расстреливать баллончик за баллончиком, упаковку шариков за упаковкой, по новой электронно-механической мишени, которую притащил сегодня в подарок Егорычу Ил… «День Мальчиков»… Сиаваси дэс, – я счастлив…

И я чувствую, что моё детство ушло, – хорошее оно у меня было! – несмотря ни на что, папа же ушёл от нас, – вот, а начинающаяся моя юность, она будет лучше, чем даже у всех! Ложка… Он же со мной… Бл-ли-ин… Как он мне щас, в затылок… волосы губами… самыми красивыми на свете губами… кожу на шее… Как это важно, чтобы любить, когда началась твоя юность! И чтобы тебя… это тоже, самое важное… Чтобы вот так, был рядом Ложка, и чтобы ему было в кайф, когда я у него на коленях, а он… блин, как же приятно… Да ну, я опять поплыл…