Текст книги "Take It With Me. (Ладонь, протянутая от сердца - 2)."

Автор книги: Илья Игнатьев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Илья Игнатьев
Take It With Me.
(Ладонь, протянутая от сердца – 2).

Посвящается всем тем пацанам, которые уже открыли, и которым ещё только предстоит открыть для себя стреляющие Миры Томаса Алана Вэйтса…

От Автора:

Полгода тому назад один пацан, – если Вы, господа, читали что-то из моих вещей, то заочно Вы с этим пацаном знакомы, я целиком посвятил ему рассказ «Чёртик из коробочки», но и вообще, он, этот редких качеств пацан, так или иначе, присутствует и в других моих рассказах, – так вот, полгода назад этот пацан, прочитав посвящённого ему «Чёртика», попросил меня, чтобы я дал ему прочесть и другие мои рассказы. Что ж, я не был против. Более того, я даже был обязан дать ему прочесть эти самые другие мои рассказы, – ведь я и начал их писать, когда узнал этого пацана, с нашего знакомства это всё у меня и началось. И вот, предположив, что именно из всего на тот момент мною написанного может больше всего понравится парню четырнадцати с половиной лет, – ну, именно этому вот парню четырнадцати с половиной лет, – в первую голову я подсунул ему рассказ «Ладонь, протянутая от сердца…», (повторю, что на тот момент, этому, лучшему из всех, пацану было четырнадцать с половиной лет, сейчас ему уже пятнадцать). Сказать, что я угадал, – это не сказать почти ничего. Даже «Чёртик», посвящённый этому пацану, и, в значительной степени, с самого этого пацана списанный, был… нет, не забыт, – отложен, встал в некоем, созданным этим пацаном «хит-параде» моих рассказов, – ведь этот пацан прочёл и всё остальное, – «Чёртик» был отодвинут, примерно на… где-то на место так, примерно… Да это не важно, а важно, что первое место у «Ладони…», – хотя я сам с таким, с позволения сказать, «рейтингом», категорически не согласен! Того же «Чёртика» вот взять, к примеру… Ну, да ладно. Так вот, этот пацан, – и сам редких качеств! – стал, если называть вещи своими именами, попросту бредить героем «Ладони…», и даже в своих делах, поступках и словах стал ему, – герою «Ладони…», – подражать по мере возможностей. Я имею в виду мои возможности, ограниченные рамками той вещи, ведь это был всего лишь небольшой рассказ, и характер Ложки, – Ильи Логинова, героя «Ладони…», – возможно, в чём-то был дан мною несколько схематично, – не мне судить. Да я и не сужу, – а вот пацан, с которого всё и началось, который и сам обладает редкими качествами, – извините, господа, но я, как об этом несложно догадаться, очень люблю этого пацана, поэтому так часто это и повторяю, – вот он рассудил, что Ложка очень даже подходит ему, этому пацану, в качестве примера… Ну, я в этом не вижу ничего удивительного, и уж, тем более, предосудительного. Рад я даже, мне и самому Ложка очень нравится, – хотя, герой «Чёртика», всё-таки, чуть больше, пусть он и попроще Ложки, – ведь я люблю именно этого пацана, с которого и списал героя «Чёртика». И этим пацаном, – который, кстати, меня тоже очень любит, – по прочтении им рассказа «Ладонь, протянутая от сердца…», было затребовано продолжение. Затребовано, – я сказал? Хм, знали бы Вы, господа мои, чего я натерпелся! А я был занят, представьте себе, – семья, работа, то-сё… Да и ещё ведь я был захвачен своей повестью, над которой почти всё это время работал, и которую назвал «Два вечера на троих», – а она шла у меня ох, как непросто… Но вот, наконец, у меня появилось свободное время, «Два вечера» я окончил, от вечных запаров на своей фирме решил отдохнуть, пацан, – которого я очень люблю, и с которого всё началось, – он вместе с моим сыном умотал на эти выходные в Абзаково, кататься на сноубордах, – блин, ну вот какие могут быть, ко всем бесам, сноуборды, если под конец зима преподнесла вполне прогнозируемую подлянку: холодина, ветрище, метель! Да ещё в горах, пусть даже и благоустроенных на вполне европейский лад… Но и этому пацану, с которого всё началось, и моему сыну, – которого, кстати, Вы, господа, тоже знаете по моим рассказам, – если читали их, разумеется, – им обоим по пятнадцать лет, – и: «если пошла такая тема реальная, как сноуборд! – Ты чо, Ил! – Это ж фича, пап! – В натуре, по мазе фича!», – в этом возрасте, такое малосущественное обстоятельство, как погода, редко принимается во внимание, – если ты реально нормальный пацан без башки! – а эти двое, – оба два, – они у меня именно таковы… Так что, сегодня, вечером пятницы 16-го февраля 2007 года, я решил навестить своего, – нашего! – Ложку. Не без душевного трепета, признаюсь, – но решил. Впрочем, виноват, – я это решил не сегодня, не вчера и даже не позавчера, – а позавчера было 14 февраля, день св. Валентина, праздник всех влюблённых, и именно позавчера, в сей малопонятный для меня праздник, я пообещал этому редких качеств пацану, с которого всё и началось, и моему сыну, который в этом с моим любимым пацаном проявил солидарность, – это, кстати, у них, – обоих двоих, – всё чаще и чаще, и мне всё труднее что-либо у них оспорить, ведь когда они, оба два… у-у… В общем, они из меня в буквальном почти смысле, на Валентинов день выбили обещание, что я снова напишу о Ложке, – как там у него дела, интересно?.. (Кстати, о дне св. Валентина: – и впрямь, мне, пребывающему в состоянии любви ежедневно и непрерывно с тринадцати с половиной лет, непонятно, – к чему такой вот специальный день? – но это ладно). А решил я написать снова про Ложку тогда, – полгода назад, увидев, как этот, любимый мною пацан, влюбляется в Ложку, и что эта его влюблённость в героя моего рассказа светится ровным изумрудным светом, и что этот свет, это чистое изумрудное сияние, оно вызвано на самом деле мною, и уже вполне осознанно перенаправляется этим, любимым мною пацаном, с Ложки на меня… Здорово, да? Это-то здорово, но говорю же: всё как-то было недосуг, – но вот позавчера, 14-го февраля, в день св. Валентина, в праздник всех влюблённых, я окончил очень непростую для меня повесть, которую назвал «Два вечера на троих», я поставил в ней последний восклицательный знак, и точку, и многоточие, и много знаков вопросительных, – и решил, наконец, навестить своего, – нашего, – Ложку, Илью Логинова, Логина, Рогинов-сана… Что ж, решения ведь необходимо исполнять, – не так ли? И обещания выполнять необходимо, а потому… А потому, поставив пластинку бесконечно уважаемого мною Тома Вэйтса, и задав проигрывателю режим воспроизведения треков в случайном порядке, я начинаю этот рассказ, начинаю его в ритме и тональности альбома “Mule Variations”, – пусть не самый «хитовый» из альбомов Мастера, но один из моих любимых…

* * *

“Big In Japan”

– И всё, что ли?! Ну, ты, и пидар!.. – на меня обрушивается очередной удар, я уж и со счёту сбился, который, да и не до счёту мне, больно мне, больно и обидно, и страшно, и я плачу… – Бля, полпачки «Балканки» и червонец токо! В натуре, чуваки, я же точно у этого петуха мобильник видел… Пиздец, он зажигалку в пачке с сигаретами ныкает!..

– Ща, Геныч, погодь… Копа, ты чо, сука, подержать его нормально не можешь?! Дёргается, блядь… Та-ак, ща-ас… А это что?

Всё. Нашли. Э-эх-х, и надо же мне было за этот угол зайти, – приспичило! Потерпеть не мог…

– Говорю же, – видел я, как он по мобиле базарил!

– Комар, дай-ка глянуть… – этот, третий, который меня держит, выпускает мои локти, заведённые назад, и берёт мой мобильник у старшего из этих троих гадов. – Блядь! Дешёвка какая-то, хуинная… Siemens A70, – старьё, сука, ни фотокамеры, ни Интернета… Во, сука, экран даже не цветной, блядь! Наверно, и полифонии тоже нету нихуя… Ну ты, лошара, чо у тебя мобильник такой левый? Чо, блядь, у родаков сыну на приличную мобилу бабок нету? Олень, сука, лохастый!

– Ну, пожалуйста-а, ну не на-адо-о, – бессильно плачу я. – Пожалуйста, ребя-ата-а, отдайте… мне… мне мама его н-н… на Новый Год ку… купила… пожалуйста-а… он ста-ары-ый, у нас с… у нас с мамой только на такой… денег…

Старший из этих гопников, – Комар, что ли, – презрительно хмыкает, а двое других, так и вообще, – ржут… гады… И тут же, снова, – резкий удар! На этот раз что-то уж совсем не по-детски, я даже на секунду отключаюсь, и хоть тут же прихожу в себя, но обнаруживаю, что у меня из носа течёт, – ручьём бежит! – кровь. Бежит. Прямо на грудь, на куртку, – чёрная она у меня спереди, на груди, куртка, незаметно будет, наверно, но ведь, – кровь! Сроду у меня такое, – по жизни у меня нос слабый…

– Хорош, валим… Генка, сказал, хорош, в натуре! – и этот Генка, послушав Комара, – видать, тот у них старший вообще по теме, а не только по возрасту, – отпускает капюшон моей зимней куртки, убирает занесённый для ещё одного удара кулак, а Комар сквозь зубы мне говорит: – Ты, лошара, ты же понял? Всё понял? Кому вякнешь чего, сука, родакам, или, там, ментам стуканёшь… мы тебя из-под земли… Понял, сука? За меня, сука, вся братва…

– Та-ак!

Это «та-ак» раздаётся справа от меня, это кто-то новый, я поворачиваюсь, и эти трое поворачиваются тоже, – я, чуть не подпрыгнув от неожиданности, а эти трое, хоть и не подпрыгивают, но тоже, – резко. Ведь это самое «так», оно произнесено таким голосом… резким, сухим, ломким, – в этом голосе лёд, и стальная стружка, и битое стекло, и ещё что-то такое, острое и опасное…

Пацан. Ну, как пацан, – лет пятнадцать, – старше меня, конечно, и примерно ровесник двоим этим уродам, но всё-таки пацан, Комар-то этот ещё старше, ему же лет семнадцать, по ходу… Сдвинув на затылок тёплую зимнюю бейсболку с какой-то нашивкой, – золотая звезда с Земным шаром, и буквы ещё, какие-то, – этот новый пацан смотрит на нас. Ещё светло, и я отлично вижу, что и взгляд у него такой же, как и голос: острый, холодный и опасный. Ну, и что дальше? Что сейчас будет, – что, неужто этот пацан решил за меня встрять?! А с виду, вроде, не дурак, – чего бы ему тогда впрягаться, этих же трое, да и ведь Комар этот ещё…

А пауза затягивается… И вдруг этот, новый пацан, смеётся! Да так… от души, – во как! И совсем другим голосом, не острым и ломким, а мелодичным, нараспев как-то, и очень весело, говорит:

– Тэкс-тэкс, и что мы тут наблюдаем? Ну-у, мне и Ламброзо быть не надо, я отлично и без этого понимаю, что мы наблюдаем тут трёх дебилов, с отчётливыми родовыми дегенеративными признаками, – странный пацан, и говорит он как-то странно, но я чувствую, что ему ни хрена не страшно, и ещё я чувствую, что хоть тон у этого пацана и поменялся, но опасность у него из голоса не ушла, очень отчётливая у него в голосе опасность…

А ведь и эти трое уродов это тоже распрекрасно чувствуют! Двое, – Геныч этот, и второй, как там его, явно трусят, переглядываются, оглядываются, – блин, неужто удрать собрались?! – втроем же они! – а именно третий, Комар, старший из них, он-то, по ходу, очканул ещё больше, чем его шестёрки, это я тоже отлично понимаю, тут и мне тоже не надо быть никаким… Ламброзо, что ли, – знакомое что-то, художник, что ли, – чтобы это прочитать на роже у Комара… А пацан выдёргивает из ушей маленькие наушники, – от MP3-плеера, по ходу, а может и от телефона, – делает неуловимое движение плечом, и с плеча ему в руку соскальзывает спортивная сумка с такой же эмблемой, как и на зимней бейсболке пацана, и при этом он продолжает говорить, и снова у него меняется тон, сейчас он говорит очень ласково, и в этой ласке опять полно опасности:

– Комаров, Витенька, а мне казалось, мила-ай, что ты более умный мальчик, сам вот теперь не пойму, отчего это мне так казалось…– бли-ин, да они знакомы, вот же… а пацан снова делает что-то незаметное, и его сумка оказывается на сугробе чуть в сторонке. – Какое разочарование. Для всей нашей образовательной системы, неслабой, в общем-то, при всех её недостатках! А уж какое, милай, это для тебя разочарование, и для этих вот твоих подпёрдышей, – об этом я могу только догадывается.

И этот странный, – и, по-видимому, в натуре опасный, – пацан, всё так же неуловимо занимает положение, при котором Комар обнаруживается мною уже между этим, явно опасным пацаном и своими «подпёрдышами», и я вижу, что Комару совсем нехорошо, но он, всё же, отвечает этому новому пацану, и даже с вызовом пытается он ответить…

– Логин, ты чо! Шёл мимо, вот и иди, это наша разборка, сука, нехуй тут… У тебя свои понятия, у меня свои, сука…

– Сука, – легко соглашается пацан. – У тебя понятия сучьи, – но я сейчас не буду об этом. А вот вообще, про «понятия»… Комар, ты бы поосторожней с этим, – однажды ведь могут и спросить тебя за «понятия», – как с «понимающего»…

– Ты, что ли, спр… спросишь? – голос у Комара неожиданно «даёт петуха», и уже всем, не только мне, понятно, что он отчаянно трусит, ну, по ходу, для этого, нового пацана, это как раз неудивительно.

– Могу спросить я, – а сейчас уже этот пацан говорит не легко, а с напором, я прямо чувствую давление, и не только слухом я это чувствую, и не объяснишь, как, но чувствую. – И прямо сейчас. Я, видишь ли, имею право на этот спрос, я даже имею право предъявить. Ты знаешь, что это такое, – «предъявить»? Знаешь. Так вот, – могу. За беспредел, хотя бы. А могу и не спрашивать, и, соответственно, нихуя не предъявлять, – да, мне так будет даже по приколу, – я ведь могу и так, приколоться. Солью тебя, например, на Олега Артуровича Шанько, – ну, ты о нём слышал, главным образом, в связи с его погонялом, – «Шаньга», – а вот я знаком с ним несколько ближе. Вот, доложу тебе, милай, у кого «понятия»! И именно, кстати, о «беспределе». Потому, кстати же, и «авторитет». Вот пусть он, – но, что вероятнее всего, не САМ он, а его «гасконцы», – вот пусть они с тобой и… Да, в понедельник у нас тренировка вместе, «перестрелка» у нас в понедельник, он как раз просил меня, чтобы я ему кое-какие штучки по «интуитивной стрельбе»… Что такое, Витюша?

А что тут такого, – Витюше уже всё ясно, мне всё ясно, всем всё ясно. Всё.

– Мобильник.

Пацан произносит это снова очень сухо и холодно, даже у меня мурашки, блин! И хотя он говорит, кажется, в пространство, но один из «подпёрдышей», не Генка, другой, как его там, торопливо протягивает из-за спины Комара этому пацану, – блин, моему спасителю! – мой несчастный Сименс.

– Хозяину отдай, – всё так же сухо и холодно говорит этот пацан… как его этот Комар назвал, Логин, что ли…

Говорит, не глядя на этих троих, тут ведь он впервые смотрит на меня, ну, в смысле, я впервые ловлю его взгляд, глаза в глаза, – и я… я поражаюсь, уж очень у него взгляд… настоящий, какой-то! Хотя, тяжеловатый взгляд, – но я, почему-то, понимаю, что эта тяжесть его взгляда ко мне не относится… А кровь у меня перестала идти, кажись…

Меня молча тычут в плечо, молча суют мне Сименс, я молча его беру, опускаю глаза, смотрю на свой проклятый мобильник, – как я радовался, когда мама мне его купила, ещё ведь и на Новый Год, – и снова, не удержавшись, начинаю плакать, – вот же… Пауза, опять…

– Всё, раклы, сайонара! Испарились, щас же! – совсем уж какой-то коброй присвистывает этот пацан… ну, Логин.

Я боковым зрением, сквозь пелену слёз, замечаю, как трое этих гадов по одному проскальзывают мимо меня, – второй гад задевает меня плечом, – да и хрен с тобой, – а вот Комар, он проходит последним, – вот он… Я не знаю, почему он это делает, – не знаю, и не понимаю, – наверное, именно от своей трусости, и из-за отчаяния ещё, наверное, – вот он и бьёт меня снизу по руке, в которой я держу свой мобильник, – подарок моей мамы на Новый Год, о котором я столько мечтал… Сименс вылетает у меня из ладони, описывает в воздухе короткую дугу и с треском оканчивает этот свой полёт, врезавшись в глухую бетонную стену, огораживающую гаражи, за угол которых я забежал отлить по-быстрому…

Вдребезги. Задняя крышка в одну сторону, аккумулятор в другую, расколовшийся телефон, – в третью. А Комар этот, сучий, не оглядывается даже, шаг только ускоряет… А я и плакать перестал! Стою, рот раззявил, смотрю ему в спину, – как же это?! – ведь, вроде, всё уже кончилось, и подарок мамы уже был у меня в руке, – как же тогда? Почему?

– С-с-с… – тихо слышится у меня из-за спины, это Логин, кто ж ещё, но я не оглядываюсь, я смотрю в сутулую спину моего самого Главного Врага, самого ненавидимого мною Врага в моей тринадцатилетней жизни…

И тут я каким-то шестым чувством ощущаю, что это вовсе не всё, – это не кончилось ни хрена, во всяком случае, для этих троих гопников, – сейчас что-то будет! Я так же, каким-то непонятным для меня самого чувством, улавливаю у себя за спиной быстрое, очень резкое движение, такое вот только так и уловишь, – шестым чувством! – оглянуться я не успеваю, о моё левое плечо опирается… да, это опирается Логин, он не отстраняет меня, он очень быстро двигается, ему вовсе незачем меня отстранять, и он просто опирается в прыжке о моё левое плечо, – легко, меня даже не пригибает, – и он приземляется впереди меня, приседает на подогнутой правой ноге, волчком на ней проворачивается, а вытянутой левой бьёт, – подсекает, – со спины Комара под коленки! И быстро как! Комар, по-детски взвизгнув, нелепо взмахнув руками, валится на бок, – а там, куда он валится, снега и нету совсем, как назло, – ветром выдуло! Прямо на кирпичи, на какие-то, на битые… А Логин уже на ногах и, – стойка.

– Короче так, бакланы! – говорит он своим ледяным звенящим голосом двум «подпёрдышам». – Съебётесь щас, – отловлю и покалечу. На месте стоять! А ты, блядина, поднимайся, хорош скулить, рано ещё тебе скулить… Встал, сучара!

Комар потрясённо смотрит на Логина снизу вверх, опирается, было, на руку, – ясно, что он сейчас ни хрена не соображает, – ему бы лежать по-тихому, да не рыпаться, – а он в непонятке, и ещё, по ходу, из-за своей гоповской трусости, хочет выполнить… да, приказ Логина. Не успевает. Логин легко, без напряга, даже без толчка, пружинно вдруг подпрыгивает на одной ноге и с резким выдохом, – скорее, опять со свистом, – бьёт левой тяжёлой своей зимней кроссовкой Комару прямо по башке! Тот снова, – на кирпичи… А вот теперь он лежит, и не рыпается. Да-а…

Логин снова в стойке, он смотрит на «подпёрдышей»… Он же сейчас их… Да и с Комаром этим неизвестно что… Нет, хватит, не надо…

– Пожалуйста, хватит, – прошу я его в спину. – Брось их, не надо… пожалуйста…

Этот пацан, оказавшийся, в самом деле, очень опасным, совершенно спокойно поворачивается к двоим гопникам спиной, склоняет голову чуть набок, к левому плечу, задумчиво смотрит на меня… потом склоняет голову к правому плечу, улыбается мне… И мне, вдруг, делается тоже весело, – и ещё прикольно, – да, прикольно так он голову наклоняет, как сильный, уверенный в себе пёс. Или даже, скорее, – волкодав…

– Хм, «пожалуйста»! Что ж, слово волшебное… Но мобильнику-то твоему хана? Хана. Такой вот есть вариант: сейчас я приведу эту блядину… – Логин сильно пинает Комара под рёбра, тот дёргается, из этого я заключаю, что «блядина» живой, и Логин тоже, по-видимому, так же понимает его дёрганье. – Ага. Так вот, я привожу его в чувства, а потом постараюсь убедить и его, и этих двоих чадосов, – этот потрясающий пацан небрежно кивает на «подпёрдышей», а те ни живы, ни мертвы, – компенсировать тебе потерю. Уверен, я смогу найти очень убедительные доводы, ну, в соответствии с их ментальностью и умственным уровнем. Да?! – это он «подпёрдышам», они трусливо жмутся друг к дружке, а мне, и впрямь, смешно: два крысёнка, старшую крысу вырубили, а эти боятся страшных опасных псов-волкодавов, которые очень не любят крыс…

– Да. Они согласны, и этот… – и снова страшный удар ногой достаётся Комару, на этот раз куда-то в низ живота, тот снова дёргается… – Видишь? И этот согласен, ещё бы, это же я сейчас с ним очень убедительно говорю, вот он и согласен. Только вот одно обстоятельство. Загружу я их на бабки, или там, на мобильник, чтобы тебе вернули, завтра же они и вернут, они же при «понятиях», они же знают, что такое «счётчик», всё сделают. Но где они достанут бабки или мобильник? Ясно где. Отработают кого-нибудь, – так же, например, как вот только что тебя…

Логин замолкает, внимательно смотрит на меня, бровь поднял, и я вижу вдруг, что он очень симпатичный… да что там, очень он красивый парень. Только зачем он мне это всё сейчас говорит? Он что, думает… или что, проверяет он меня, что ли? Ну да, – откуда же ему знать, что я не крыса? А я не крыса! И нечего тут меня проверять… Хотя, конечно, я за всё благодарен, – а за что? – я своё тоже получил, хотя и не как Комару, но досталось, всё же, а мобильник, подарок мамы мне на Новый Год, разбитый валяется…

– Не надо их грузить, – говорю я, сдерживая слёзы, эти слёзы, непонятным для меня самого образом, просятся наружу от обиды на этого Логина… – Не надо… Это… Я пошёл, пусть и они тоже… в другую, только, сторону пусть…

А он ещё некоторое время продолжает смотреть на меня, – я под его взглядом стою, не двигаюсь, хотя, вроде и собирался уходить уже, – а потом поворачивается к «подпёрдышам»:

– Всё. Теперь у меня к вам всё. Подобрали эту падаль, – и опять, ногой по Комару, но уже легонько, – и сквызанули отсюда. Когда он очухается, – если он очухается, – скажете ему, что я не считаю его моим личным делом. Пока не считаю. Но. Если. Ещё хоть раз… К вам двоим, сучата, это тоже относится. Всё, пошли на хуй.

Мы с Логином смотрим, как «подпёрдыши» помогают подняться Комару, – он, по ходу, начинает приходить в себя, хотя… да, окончательно в себя он придёт нескоро. Потом они чуть не волоком тащат его, у того ноги плохо слушаются, но всё же в очень быстром темпе они исчезают за углом… Ладно, а я-то чего жду? Мне в другую сторону… Куда же я папку-то свою бросил?..

* * *

“Come On Up To The House”

– Тебе куда? – спрашивает Логин, поднимая свою спортивную сумку.

– А? – я не сразу понимаю смысл вопроса, я собираю части разбитого Сименса. – Мне? Домой…

– Да это ясно. Я спрашиваю, где ты живёшь?

– На Московской…

– Ого! Это же… Где-то у вокзала, так? Далековато… А чего ты у нас делаешь, – приключения искал?

Я вскидываюсь, сердито смотрю на него, и… остываю тут же, – Логин стоит передо мной, изящно опёршись чуть согнутой ногой о камень какой-то, торчащий из-под снега, и смотрит на меня, снова склонив голову к плечу, и снова поднял левую бровь, а смотрит без насмешки, так, смотрит с любопытством, и по-доброму смотрит, вот я и остываю. Классный же парень, сам же я виноват, сам я на этих гопников нарвался, сам сюда зашёл, за эти гаражи, потерпеть не мог, приспичило, понимаешь…

– Ага… искал, получается, – соглашаюсь я, и пытаюсь улыбнуться, не очень-то это у меня получается… – Ну, искал, или не искал, а нашёл. На свою, блин, задницу… Это… спасибо тебе, большое…

Он просто пожимает плечами, – ну да, для него-то это ничего особенного, крутой пацан, это я уже понял. И переспрашивает:

– А всё-таки? Каким зимним ветерком тебя сюда занесло? Одинокий раненый самурай на заснеженном поле…

Я хмыкаю, не удержавшись, – интересный какой пацан! Ветерком…

– Да ну… Я у вас тут в художественной школе занимаюсь. Возле телефонной станции, – знаешь?

– Да. Ясно. А это у тебя в папке рисунки?.. Ах, наброски. Странно… То странно, что эти выблядки твои рисунки не порвали, – как я думаю, именно в этом выразилось бы их отношение к искусству карандашного наброска. Печальная улыбка кривит мои чётко очерченные губы… Рот закрой, – хм, ещё один… Кто, кто, – ты, кто ж ещё… Слышь, пацан, я в восхищении! Да нет, серьёзно, – папку с рисунками скинул, а мобильник проебал! Всё правильно: – искусство лишь вечно, другое всё преходяще… Слышь, самурай, а ты, часом, в затылке не чешешь иногда?.. Ладно, пошли… На остановку тебя провожу, куда ж ещё? Если у тебя планы не поменялись… Хорошо. Это хорошо, если планы не меняешь, так и надо… – Логин болтает со мной, болтать мне особо неохота, тоскливо мне, и нос болит, но я понимаю, что так лучше, когда болтаешь о пустяках… – Погоди, у тебя платок есть?.. Держи-ка… Чистый он, чего ты?.. Ага, ты ещё скажи мне, что постираешь его потом… Any time… Пожалуйста большое, – говорю. Ты какой язык учишь?.. Ну, а чо тогда… Ну, и куда ты попёр? Вон там у нас маршрутки останавливаются, там у трёх маршрутов конечная… В натуре? Хм, с июня тут живу, а что так ближе, – не знал… Чтоб тебя!

Логин налетает мне на спину, – мы идём по узкой тропинке между сугробами, след в след, я впереди, он позади, и ему некуда деваться, когда я резко останавливаюсь, – вот он и налетает с ходу на меня, стукнувшись при этом коленкой об мою папку с металлическими уголками… Ах ты ж! Какой же я идиот! Какие теперь, на хрен, маршрутки…

– Это… Извини, пожалуйста, я задумался…

– Мыслитель, Б!.. Вежливый мыслитель… Извиняю, пожалуйста. О чём задумался-то?

– Да так… Мне, наверное, на трамвай надо… Деньги-то эти гады у меня… того…

– Ё! Ё. и Б! Что ж ты молчал-то?! Ну, Комар, ну, блядина! А этот тоже, хорош, – молчит, Ё!.. Собственно, – чего я ору? Блядь, тебе ж не до того было, растерялся же ты, наверно… Много забрали?

– Да ну… десятку, – про сигареты я, конечно же, Логину не говорю, да ну… – Но это у меня на маршрутку десятка была. Теперь на трамвае придётся…

– Не смертельно. Хотя и не так быстро и комфортно, как на маршрутке… Ты носом не шмыгай, снова может кровь пойти… Смотри, я в этой девятиэтажке живу.

Ну, и хорошо тебе, – думаю я, – а мне вот теперь придётся через весь город на трамвае, – на трамваях, точнее, проездного у меня нет, значит, кондукторши будут выгонять, нужно будет ждать следующего трамвая, эх… Ладно, не впервой… Иногда везёт: или кондукторша не заметит, или даже просто, – разрешает, какая попадётся…

– Трамваи наши, – это да… По тундре, по железной дороге… Ха! Веришь, мне как-то пришлось однажды в товарняке проехаться, – тоже зимой дело было, – а мне одиннадцать лет, прикинь… А вот в Японии такие поезда есть, – «синконсен», – ох, и быстрые!.. Да, бывал. И на синконсене ездил, так вот, представь себе, – двести пятьдесят в час в среднем, а уж насчёт комфорта я помолчу, даже выход в Интернет с каждого кресла, – правда, билеты дороговатые, хотя, как известно, всё относительно… А в Токио на некоторых линиях метро автоматические поезда есть, без машинистов, и что интересно, там людям это гораздо больше нравится, японцы считают, что так спокойней. И дешевле, – не знаю уж, почему… Стой! А скажи мне, раненый вежливый самурай, а проездной у тебя есть?

Я удивлённо смотрю на Логина. Ничего себе, – как это он догадался? Да, Логин…

– Да ну… я так…

– «Так», – как? По шпалам?

– Да ну…

– Да ну? Ну да, ну да… По шпалам, значит. Самурай. Достоинство не может быть неудобством, – хвалю… Блядь… Б., то есть, – и я, как назло, все бабки Юрке занял, вечно он… Так, ну что, пошли ко мне, деньги у меня дома.

– Да ну… То есть, спасибо, но не надо, я сам…

– Сам? Ну, и катись. Во-он остановка, трамваев, правда, не видать, – но там рельсы, там шпалы… Дурак, я же от души. Когда к тебя от души, от сердца, ты тогда не отказывайся, самурай, не надо. Нельзя. Я вот дважды в жизни в таких случаях не отказался, и очень этому рад… Рот, блин, закрой, да?

И Логин просто разворачивает меня за рукав к своей девятиэтажке, и мы снова по тропинке, – вот снегу навалило за вчера! – идём к нему домой, только теперь впереди он, а я позади. И он теперь не болтает со мной, он чего-то такое насвистывает, что-то со сложным ритмом, и мне почему-то понятно, что у него здоровское настроение… А я иду следом, и мне уже не тоскливо, – хотя, мобильник, конечно… – вот иду за ним, слушаю, как он насвистывает, – а ничо такой мотивчик, и у Логина здорово получается, хоть и на ходу, – вообще, сто пудов классный парень. А вообще-то, это даже хорошо, что мы идём к нему. За деньгами, в смысле. А то на трамваях, с кондукторшами этими… А деньги я ему верну, обязательно верну, – ещё и поэтому хорошо, что мы идём к нему, узнаю, куда привезти деньги… Ну, так уж скоро не получится, с деньгами у нас того, мама кредит выплачивает, да и у Егорки процедуры, но я ему объясню, что так уж быстро не смогу, – наверное, поймёт, классный же парень. А если у него сейчас дома никого, так может он мне даже разрешит умыться, – это бы вообще бы тогда…

– А можно спросить?

– Фью, фью-фью… Рискни, самурай… Хм, да конечно можно, спрашивай.

– А кто у тебя дома? В смысле, – тебя ругать не будут?..

И тут я налетаю Логину на пятки! А папкой своей, проклятой, прямо металлическим уголком, ему по ноге сзади…

– Уй!

– Прости, пожалуйста…

– It’s just impossible, – so politeness! On our fields of war… Ладно, это ж я сам встал на дороге. Дома, спрашиваешь? Хм, ругать… Ну, один персонаж у меня дома есть, – это сто пудов! А вот второй, обормот…

И Логин лезет к себе во внутренний карман, сам стоит на одной ноге, свободной рукой почёсывает ушибленное мною место на подогнутой другой, под коленкой, и мне лыбится, – хоть и темнеет уже, но я вижу, что ему в натуре весело! И достаёт мобильник. Ха, мобильник! Это у него даже и не смартфон, это у него коммуникатор, – компьютер, практически, у таких даже полная клавиатура внутри есть, такой я только раз в «Мире связи» видел, – такой ведь стоит…

– Б! Папка твоя… Слышь, самурай, классная у тебя папка, такую же себе куплю, комаров бить… Так, погодь…

А сам, стянув перчатку, набирает что-то на своём коммуникаторе, блин, здоровски, прямо с экрана можно, большой сенсорный экран у него, вообще по теме. И мне подмигивает, – и что-то мне как-то и не грустно даже щас, а не то даже, что тоскливо. Хотя, конечно, Сименс мой…

– Стаська! Ты сейчас где?.. А-а. Понял, – просто я позабыл, как обычно. Но это ненадолго? Надеюсь, что ненадолго, – чувствуешь угрозу в моём голосе?.. Да погулял я с ним, что ты, в самом деле… Стась, да нормально у него там всё, я ему куриозином помазал и повязку наложил. Да только эти повязки ему, кавалеристу… Пасть ему зашить, только и остаётся, – и как он, зараза, сдирать их умудряется?.. Слышь, Стаська… м-м-м… Погоди, я думаю, – и Логин смотрит на меня, что-то прикидывает, потом решительно кивает, и продолжает говорить: – Стаська, такое дело, ты Импрезу не ставь на стоянку, домой подъедь сперва… Да съездить надо будет, человека одного отвезти на Московскую. Это у вокзала, как я понимаю… – я, было, вскидываюсь, но Логин спокойно показывает мне кулак, и я затухаю. – Ну-у, как тебе сказать, – человек, как человек, художник, вежливый, блин, и планов своих никогда не меняет, а папка у него, с набросками, так я такую же хочу! Он вот тут рядом стоит, я при нём о нём говорить не могу, это нетактично, во-от, – Логин мне подмигивает, а я улыбаюсь до ушей. – Короче приедешь, сам увидишь. Всё, Стас, отбой… Отбой, говорю, на связи был тай-са Рогинов Ирия…

Он прячет коммуникатор и, не надевая перчатку, протягивает мне руку. Как-то не обычно, а открытой ладонью вверх, – обычно так что-нибудь просят, – но он как раз не просит, он предлагает познакомится: